Текст книги "Play (СИ)"

Автор книги: Александра Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

Едва оказавшись в такси, Ира достала пудреницу и принялась поправлять тон на щеках. Водитель заинтересованно поглядывал на неё в зеркало заднего вида, и Ксюша боялась, что еще немного – и он слюной испачкает руль.

–Как я? – спросила Ира, пряча пудреницу в изящную сумочку и поворачиваясь к Ксении.

–Отлично, – улыбнулась та и добавила, обращаясь к водителю, – ресторан «Император». И езжайте не быстро, пожалуйста.

После этого она взяла Иру за руку и церемонно поцеловала её в самые краешки губ – чтобы не стереть губную помаду. Ритуал этот был привычен и отработан до автоматизма. Кроме того, сегодня Ирина и впрямь выглядела потрясающе. Она уложила свои темные волосы в строгий узел на затылке, и надела длинные черные широкие брюки с черной же туникой. Из украшений на ней была только серебряная цепочка и бархатный браслет на изящной кисти.

Рядом с ней Ксения выглядела немного тускло – она по-прежнему не красилась, любым нарядам предпочитала джинсы с футболкой, и стягивала волосы на затылке в обычный «хвост».

Такси выехало на улицу Московскую, и Ксюша неожиданно оживилась.

–Смотри, – возбужденно воскликнула она, придвинувшись поближе и укладываясь грудью на Ирины колени. – Вот тут раньше был подпольный видеосалон.

–Там ты посмотрела свою первую порнушку? – недовольно спросила Ира. – Ты мне сейчас наряд помнешь, кисуль.

–Да не порнуху! – радостно ответила Ксения. Хорошее настроение в ней забулькало пузырьками. – Робокопа смотрела. Еще «Кошмар на улице Вязов».

Ира хмыкнула, обхватила Ксению за талию и пощекотала обнажившийся живот. Ксения дернулась, пытаясь подняться и снова сесть, но Ира не дала – захохотала, обняла крепче и, не боясь стереть помаду с губ, поцеловала темноволосый затылок.

–Лемешева, – раздалось снизу бурчание, – тебе повезло, что я сегодня без косметики, иначе твои брюки приобрели бы яркий полосатенький раскрас.

На то, чтобы встрепенуться, выпустить Ксению и привести себя в порядок, у Иры ушло всего секунд десять. А еще через шестьдесят машина подъехала к «Императору».

–Приезжайте за нами сюда к двенадцати, – сказала Ксения, расплачиваясь, – вот моя карточка, позвоните, когда подъедете.

Она вышла из машины и подала руку Ирине. Та любила такие жесты – ей казалось, что в них заключена особая магия ухаживания и семейственности.

Под ручку они прошествовали к ресторану и вошли в услужливо распахнутую метрдотелем дверь.

–Мило, – вынесла свой вердикт Ира, усаживаясь за столик. В её устах это была высшая похвала. Впрочем, ресторан действительно был оформлен очень неплохо: китайская символика не бросалась в глаза назойливым китчем, но мягко напоминала о специфике заведения и заставляла с предвкушением ожидать разнообразия национальных блюд.

Ксения сделала заказ за обеих: она выбрала китайский куриный бульон, запеченное мясо чай-суй, салат из побегов и манго и бутылку красного вина.

–Почему не водка? – возмутилась Ира. – Я думала, мы сегодня будем страдать.

–Ты когда-нибудь пила рисовую водку? – поинтересовалась Ксения. Дождалась отрицательного жеста и добавила. – Вот и не стоит – ты не представляешь, как противно она воняет. Если не хочешь вина – давай виски выпьем.

–Давай виски. А ты была в Китае? Откуда знаешь про водку?

–Нет, не была. Рисовой водкой меня угощал Шабалин Андрей – помнишь такого?

–Толстый, мерзкий и сказочно богатый? – сморщилась Ира.

–Точно, – засмеялась Ксения и жестом позвала официанта. – Однажды мы с ним засиделись за переговорами до поздней ночи, и он пригласил меня в ресторан «Пекин». А там, можешь себе представить, с каким размахом был сделан заказ. Мы даже трети всей этой еды не съели. Венчала же стол рисовая водка. Причём принесли её с помпезностью, словно это не банальная водка, а коллекционное вино. Сняли пробку, разлили в пиалы, и такая вонь поднялась… Если бы не Андрей, я бы точно устроила скандал на тему некачественного алкоголя в таких дорогих ресторанах.

Подошедший официант напомнил о себе тихим покашливанием, и Ксения повернула к нему голову.

–Да. Простите. Пока готовятся основные блюда, принесите нам, пожалуйста, апельсиновый сок свежий, минеральную воду без газа и бутылку виски.

Официант молча поклонился, и оставил девушек наедине. Ксения молча принялась чертить зубочисткой узоры на скатерти стола. Заряд хорошего настроения иссяк также быстро, как и появился – мысли вновь налились тяжестью и тоской.

–Кисуль, – нежно прошептала Ира и осторожно погладила Ксюшину ладонь. – Ну что с тобой, моя хорошая?

–Не знаю. Наверное, это была плохая идея – приехать сюда. Я здесь как будто чужая. Заглядываю в чужое окно. Понимаешь?

–Возможно, это к лучшему? – ладонь осторожно сжалась, лаская горячую кожу. – Теперь ты будешь знать, что не стоит больше сюда стремиться. Ведь ты не по ней скучала, Ксенечка. А по детству своему.

–И почему ты такая умная? – улыбнулась Ксения и тоже сжала руку подруги.

Вопрос не требовал ответа, и Ира это прекрасно поняла. Она лишь послала через столик воздушный поцелуй и подмигнула с усмешкой.

–Просто странно, – говорила Ксения, когда виски был разлит по стаканам, и первые глотки сделаны, – когда столько лет вся жизнь крутится вокруг одного человека, очень странно обнаружить вдруг, что теперь эта жизнь стала крутиться вокруг меня самой. Я перестала думать о ней, перестала вспоминать, и почему-то вдруг гораздо важнее стало, пригласят ли нас на день рождения Славка с Леной, чем – где она, и что с ней сейчас.

–Ты просто раньше не давала себя шанса, – пожала плечами Ира, – оглянуться по сторонам и заметить, что кроме твоей Насти в мире есть что-то еще.

–Может и так. Но все равно это глупо как-то… Этот город был моим домом, здесь я родилась, здесь я жила, здесь живут мои родители. А я приезжаю сюда словно турист, и чувствую себя туристом.

–Ты сама решила не заезжать к родителям…

Ксения вздохнула, и почесала затылок. Налила себе еще виски.

–А смысл к ним заезжать? Знакомиться с тобой они не хотят, а идти к ним одной, чтобы выслушать очередное выступление на тему «Наша дочь – извращенец» у меня нет никакого желания.

–Им нужно время.

–Ой, перестань! – Ксения залпом опрокинула в себя виски, и, сморщившись, зажевала чем-то из тарелки. – У них было полно времени. Только такая как есть, я их никогда не устраивала. У меня всю жизнь неправильные друзья, неправильная любовь, теперь – неправильная работа. Ну их к дьяволу – что ж поделать, если у них такая неправильная дочь.

Ира вздохнула и промолчала. Разговор этот был давний, грустный, и продолжать его не было никакого смысла.

–Может быть, заедем к друзьям?

–А к кому? – Удивилась Ксения. – Мишка уже полгода как в Москве, с Колей я каждый день на работе вижусь, а все остальные меня как-то мало интересуют.

–Ну а к этой? Которая тебя так мило клеила сегодня?

–Лемешева! – Ксения рассмеялась против воли. – Елена Васильевна у нас практику проходила. Мы, можно сказать, дружили.

–Да ладно, – Ира подняла брови и подмигнула, – только дружили? Я слишком хорошо тебя знаю, Ковальская, чтобы поверить в эту ерунду.

Ксения спрятала улыбку. Да. Ира и правда слишком хорошо ее знала.

BACK. PLAY.

Наверное, это было плохой идеей с самого начала. Нет, не наверное – даже наверняка. Но даже если бы можно было хотя бы предположить, чем все закончится – Ксюха вряд ли поступила бы иначе.

Все началось с Мишкиного звонка.

–Идем на дискач? – Спросил он, когда Ксюха взяла трубку.

–Зачем? – Удивилась она. На дискотеки они ходили очень редко, и практический смысл таких мероприятий понимали очень слабо.

–Никола просил – он какую-то девчонку себе присмотрел из девятого класса, собирается с ней знакомиться.

–Из девятого? – Разочарованно спросила Ксюха. – Она ж малолетка. Зачем?

–Дура, – засмеялся Миша, – она всего на год нас младше. Не всем же нравятся старушки.

Ксюха молчала.

–Извини, – покаянным голосом сказал он, – глупость сказал. Кстати, Сотникова сегодня будет дежурить, так что…

–Пошел бы ты в жопу, – сказала Ксюха, – я пойду не из-за нее. Ее я вообще больше видеть не хочу.

–Понимаю. В шесть встречаемся у школы.

Она повесила трубку и поразилась, насколько много злости вызвала одна фамилия Анастасии Павловны.

–Пап! – Крикнула она в сторону гостинной. – Можно я на дискотеку сегодня схожу?

Отец незамедлительно вышел в коридор и посмотрел на нее, облокотившись плечом о стену.

–Ты сходишь на дискотеку? Зачем?

–Никола хочет познакомиться с какой-то девочкой, и ему нужна поддержка.

Из комнаты выглянула мать.

–А после того как у Николы не получится, вы совместно напьетесь, или будете курить, или решите из расстройства пошвыряться камнями в окна директора?

Ксюха улыбнулась, поежившись.

–Нет, мам. Обещаю. Никаких фокусов.

Родители переглянулись, и отец едва заметно кивнул.

Ксюха кинулась одеваться.

Когда они встретились у школы, дискотека уже началась – звуки музыки доносились даже на улицу. Ксюха с Мишкой немедленно принялись хохотать – ради такого случая Никола нарядился в черные брюки со стрелками, белую рубашку, и даже прицепил галстук – видимо, отцовский, длинный, достающий ему до середины бедра.

–Ты выглядишь ботаном, – заявила Ксюха. Сама она пришла в традиционных джинсах и легком свитере.

–Да ладно? Так хреново?

Никола расстроился, и Ксюхе пришлось стащить с него галстук, расстегнуть рубашку на вороте, и вытащить ее из-под пояса брюк.

–Так лучше, – авторитетно заявил Миша, – вперед, навстречу любви!

Ксюха еле заметно вздохнула, и пошла за ними.

Толпа школьников танцевала в актовом зале, свет был выключен, и освещение создавал только блестящий шар свето-музыки. Никола немедленно кинулся искать нужную девочку, а Ксюха с Мишкой подошли к диджею. Лешка-диджей в этот момент как раз ставил новую кассету, и поэтому они оставились в двух шагах от его магнитофона, и Ксюха обвела глазами зал.

Ее она увидела сразу же – в этом не было ничего удивительного, она всегда замечала ее сразу, в любой толпе, но тем не менее девочка вздрогнула. Анастасия Павловна стояла у сцены, но, боже мой, такой Ксюха видела ее первый раз в жизни. На ней было платье. Нет, не платье – какой язык посмеет назвать платьем это летящее, струящееся, словно стекающее по телу волшебство? Ее волосы были рассыпаны по плечам темными волнами, сумасшедшими волнами, заставляющими сердце биться быстрее и быстрее. Ее руки были едва прикрыты рукавами платья, а пальцы – длинные пальцы – с длинными, покрытыми блестящим лаком ногтями – что-то перебирали в воздухе, словно поглаживая, трогая, лаская.

Злости больше не было. Дискотеки не было. Весь мир исчез, растворился, сузился до одной точки, в которой была она – и больше не было ничего.

Ксюха сделала шаг, споткнулась, но сделала еще один. Теперь она была совсем рядом, и ее с головой окатил запах. Это был ее запах, только ее, и этот запах невозможно было спутать ни с чьим другим. Не духи, нет – запах свежести, запах морозного утра, запах звездного неба и речных камней.

–Здравствуйте, Анастасия Павловна, – сказала Ксюха, делая еще шаг.

–Здравствуй, Ксюша, – эта улыбка и кивок головы, занявшие всего мгновение, растянулись для Ксюхи на несколько долгих часов. Она видела легкие морщинки у губ, видела чуть сузившиеся карие глаза, забавно дернувшийся кончик носа. А в следующую секунду Анастасия Павловна протянула руку и коснулась Ксюхиной щеки.

–У тебя здесь нитка, – снова улыбнулась она, но Ксюха не слышала. Она шла дальше, оглушенная, ошарашенная, щека горела огнем и этот огонь расползался в глаза, уши, горло – по всему телу, до самого сердца.

Вот он, этот момент. Вот оно, это чувство, это ощущение, ради которого можно отдать полжизни. А можно и всю.

Мишка догнал ее уже у выхода из зала.

–Ты куда собралась? – Возмутился он.

Ксюха посмотрела на него, не видя, не сумев убрать с лица глупую улыбку. Ей хотелось домой. Прийти в свою комнату, лечь на кровать, и, глядя в потолок, снова и снова перебирать в памяти это маленькое мгновение, в которое ее пальцы касались ее щеки.

–Видела Сотникову? У нее, похоже, новый мужик.

Бабах. Ксюха дернула головой, в одну секунду вернулся, обрушился на нее, окружающий мир: снова заиграла музыка – какой-то медляк, под который покачивались в темном зале счастливые пары.

Она закрыла глаза, вслушиваясь в слова.

Посмотри мне в глаза – ты поймёшь,

Что ты для меня значишь.

Загляни в своё сердце, загляни себе в душу,

А когда найдёшь меня там, больше не ищи ничего.

Не говори, что это не стоит усилий,

Не говори, что за это не стоит умирать,

Ты знаешь, что это правда –

Всё, что я делаю, я делаю для тебя

Мелодия лилась в ее уши, слова врывались в глаза подступающими слезами, и сквозь эти слезы она видела, как Анастасия Павловна гладит плечо какого-то мужчины, как смеется, и наклоняется к нему, и снова смеется.

Загляни в моё сердце, и ты увидишь,

Что мне нечего прятать.

Прими меня таким, какой я есть, возьми мою жизнь.

Я бы отдал всё, я бы пожертвовал всем.

Не говори мне, что за это не стоит бороться,

Я не могу не делать этого. Я ничего не хочу так сильно.

Ты знаешь, что это правда –

Всё, что я делаю, я делаю для тебя.

Она сморгнула слезы и посмотрела на Мишку. Достала из кармана ключ. Показала.

–Что это? – Удивился Мишка.

–Елена Васильевна дала, чтобы мы убрали кабинет истории. Сказала вернуть в понедельник с утра.

Миша вздохнул.

–Пойду Николу найду.

–Не надо. У нас что-то осталось?

Он снова вздохнул.

–Да.

Они вышли из актового зала, дошли до мальчикового туалета на втором этаже. Ксюха осталась на стреме, а Миша быстро скрылся в кабинке, вытащил из бачка завернутую в пакет бутылку водки, и, спрятав ее подмышкой, вернулся обратно.

Через минуту они были уже в кабинете истории. Открыли окно, и уселись на подоконник. Боль раздирала Ксюхино сердце на ошметки, она была такой сильной, что не давала дышать, думать, говорить.

Мишка стащил с бутылки фольгированную пробку. Сделал глоток. Ксюха отобрала, и теплая водка полилась в горло, обжигая пищевод до самого желудка. Она не знала, сколько сделала глотков, прежде чем Мишка отобрал бутылку.

Тогда Ксюха достала из кармана початую пачку «Нашей марки», и закурила.

–Может, это ее муж? – Тихо спросил Мишка, доставая сигарету для себя.

–Мужа я видела, – Ксюха сделала еще глоток. В ее ушах почему-то продолжала звучать песня, и эти чертовы английские слова, складывающиеся поневоле в смысл, не давали ей от себя отделаться. – Это не муж. Тем более, что она развелась с ним полгода назад.

–А ты откуда знаешь? – Удивился, было, Мишка, и осекся. Уж он-то знал, откуда.

Сделали еще по глотку. И еще. Через полчаса Ксюха уже плохо соображала – все расплывалось в глазах, а музыка, музыка звучала в ушах все громче и громче.

Не говори мне, что это не стоит усилий,

Я не могу не пытаться, ведь я ничего не хочу так сильно.

Я буду сражаться за тебя, я буду лгать ради тебя,

Я буду ходить над пропастью ради тебя, я умру ради тебя.

Когда открылась дверь, она как раз докуривала последнюю сигарету. Мишка почти лежал на подоконнике, прижимая к себе пустую бутылку из-под водки. Ксюха повернула голову. Она знала, кого увидит. Знала задолго до того, как дверь была открыта, задолго до того, как кто-то увидел в окнах свет и сказал об этом Сотниковой. Задолго до того, как Сотникова позвонила Елене Васильевне и попросила ее прийти в школу. Она знала с самого начала.

Они молча стояли в дверях – растерянная Елена Васильевна, и такая красивая, но такая чужая, Анастасия Павловна. Ксюха с трудом сползла с подоконника, пнула Мишку, и подошла к ним.

–Здравствуйте, Анастасия Павловна, – заплетающийся язык не дал говорить внятно.

Они молча смотрели друг на друга, а песня в голове заканчивалась, приближалась к своему логическому финалу, звучала тише и тише, и с последними звуками Ксюха вышла из кабинета и пошла прочь по коридору.

Ни одна любовь не похожа на твою,

И никто не смог бы любить так, как ты.

Нет ничего, если ты не со мной,

И так будет всегда.

Ты знаешь, что это правда.

Все, что я делаю – я делаю для тебя.

Потом ее долго рвало за школой. Водка, выпитая без закуски, выходила горечью и желчью, и вместе с ней наружу выходила боль. Ксюха не видела, но почувствовала, как чьи-то руки поддерживают ее за плечи, как ласковая ладонь убирает волосы с лица. Она плакала, и ее снова рвало, и она снова плакала. Но руки никуда не девались, они гладили, они успокаивали, и от их тепла боль как будто становилась меньше.

Наконец, рвота прекратилась, и Ксюха смогла присесть на бордюр. Она почувствовала прикосновение платка к губам – кто-то вытирал ей рот. И подняла глаза.

–Простите меня, – сказала сквозь слезы.

–Ничего, – улыбнулась Елена Васильевна, и присела рядом, обнимая Ксюху за плечи, – плохие дни случаются у всех. Даже у школьников.

–Вы мне дали ключи, чтобы я уборку сделала, а я…

–Перестань. Я же сказала: плохие дни случаются у всех.

Она погладила Ксюху по голове.

–С Анастасией Павловной я договорилась – она ничего не скажет твоим родителям.

От упоминания этого имени Ксюху снова стало тошнить, но руки, руки были здесь, наготове – прохладная ладонь легла на лоб, и стало вдруг очень тепло и спокойно.

Ксюха посмотрела на Елену Васильевну. Доброе, доброе, нежное лицо, спокойный взгляд, доверчивый, теплый. И никакой боли. Никакой больше боли.

FORVARD. PLAY.

-Просто однажды боли от этой любви стало слишком много, – сказала Ксения, пожимая плечами, – и еще случилось нечто… После чего я уже не могла ее любить. И я тогда решила, что если уж мне это так нужно и важно, то я заставлю себя полюбить другого человека. Заставлю, уговорю, изнасилую свое сердце. И у меня отчасти получилось.

–А что произошло тогда? Тебя так сбило с ног, что у нее появился новый мужик?

–Нет, – она засмеялась даже от абсурдности этой мысли, – конечно, нет. Дело было не в этом.

FORVARD. FORVARD. PLAY.

В Питере было на удивление теплее, чем в Москве – едва ступив на трап самолета, Ксения тут же захотела снять свитер. Сотрудники «Пулково» немедленно проводили ее к автомобилю, довезли до здания аэровокзала, и усадили в такси.

-Куда едем? – Спросил водитель в черной фуражке и с огромными – на треть лица – усами.

–Хотела бы я знать, – пробормотала Ксения, вынимая из сумки телефон, – езжайте пока в центр, а там посмотрим.

Она набрала на телефоне номер Кирилла.

–Ты с мамой виделся? – Спросила, забыв поздороваться.

Из трубки донеслось какое-то жужжание.

–Виделся, – перекрикивая звук, ответил Кирилл, – только недолго. Уж очень она торопилась на свое свидание.

–На какое свидание? – Спокойным голосом спросила Ксения.

–А я знаю? – Жужжание прекратилось, голос зазвучал отчетливее. – Приехала, бросила вещи, нарядилась, и заказала такси до «Реддисона» что ли.

–Подожди… Где бросила вещи? Ничего не понимаю.

–Ксюха, – Кирилл посопел в трубку, – я тебе еще не говорил просто. Я бросил учебу и устроился работать. Мы с Окси теперь снимаем квартиру вместе.

Она не нашлась что ответить.

–Я просто хотел сказать позже, когда несколько месяцев пройдет, – добавил он, – чтобы… ну… ты понимаешь.

–Чтобы убедиться, что ты справишься, – закончила про себя Ксения, а вслух сказала: «Я рада. Правда, рада».

–Ты сама-то как?

–Нормально. Позвоню позже.

Она выключила телефон и посмотрела в окно. Редиссон, значит. Свидание. Ладно.

–Значит, поедем в Редиссон.

–У вас там номер забронирован? – Спросил водитель.

–Пока нет.

–Тогда может, имеет смысл выбрать другой отель? Там ближайшие три дня какое-то мероприятие и, насколько я знаю, все номера заняты.

Ксения только хмыкнула в ответ и позвонила Инге.

–Мне нужен номер в Редиссоне, – сказала, снова опустив приветствие, – и мне все равно, как именно ты это сделаешь.

Только она успела нажать «отбой», как телефон взорвался мелодией. Звонила Будина.

–Таганрог? – Заорала она в трубку в ответ на Ксенино «слушаю». – Ты совсем умом повредилась? ТАГАНРОГ?

Ксении вдруг стало очень смешно. Она едва сдерживалась, чтобы не захохотать в полный голос.

–О чем ты? – Спросила, тщательно стараясь сохранять серьезность в голосе.

–Игорь только что мне сказал, – продолжала орать Будина, – ты заставила его перевести меня в ТАГАНРОГ?

–А что тебя не устраивает? Насколько я понимаю, он предложил тебе хорошую, перспективную должность. Все в рамках нашего договора.

–Но это же ТАГАНРОГ! Ты правда тронулась? Я не хочу ехать в провинцию! Когда мы говорили о том, что ты оставишь меня в системе, речь не шла о какой-то тьмутаракани, до которой ехать из Москвы три дня лесом-полем!

–Милая, ты утрируешь, – Ксения все-таки хмыкнула, не удержалась, – ехать туда всего-то часов 15 на машине, и по вполне приличной трассе. Более того, мы не оговаривали, в каком именно городе будет твое место. Ты хотела перспектив – ты их получишь. Что тебе еще?

–Сука, – услышала она из трубки, – какая же ты сука… Испугалась того, что я сказала, да? Тяжело слышать правду? Нужно тут же заслать этот источник правды туда, куда Макар телят не гонял?

–Смотри-ка, как ты умеешь выражаться, – рассмеялась Ксения, – я и не знала.

–Ты вообще мало обо мне знала, – крикнула Будина в ярости, – но еще узнаешь, это я тебе гарантирую! Сука!

Она бросила трубку, а Ксения продолжала улыбаться, слушая гудки. Она не могла не признать, что у Игоря есть определенное чувство юмора. При всем желании списать на случайность это назначение она не могла.

–Так куда едем? – Снова спросил водитель.

–Я уже сказала, куда, – ответила Ксения, и всю оставшуюся дорогу не проронила больше ни слова.

Она смотрела в окно, равнодушным взглядом провожая проносящиеся мимо дома, автомобили, парки. Этот город никогда не вызывал у нее особенных чувств, и связан он был в первую очередь с Кириллом. Сколько за эти годы пришлось пережить звонков отсюда, перелетов, снова звонков… Сколько седых волос было обретено в бесконечных поисках, заметании следов, разборках с милицией. Да, это был его город. Но не ее.

«Редиссон» и правда кишел людьми – Ксении стоило больших усилий подойти к стойке регистрации. Вокруг толпились группы иностранцев, среди которых выделялись громогласные русские.

Она молча протянула паспорт девушке за стойкой, расписалась на протянутом бланке, и, мотнув головой на предложение «отнести багаж в номер», забрала ключи и двинулась вверх по лестнице.

Сам номер Ксении не понравился. Она не любила ни тяжелых штор, ни кресел «под старину», ни – тем более – псевдоантикварных безделушек вроде старинных часов и картин.

Бросив сумку на большую кровать, она снова взялась за телефон, и позвонила, наконец, Асе.

–Привет, – сказала коротко, и сердце подскочило до самого горла.

–Привет, – Ася вздохнула в трубку и замолчала.

–Ты в Питере?

–Да.

–Надолго?

–Не знаю.

–Мне кажется, – Ксения запнулась, но быстро взяла себя в руки, – мне кажется, нам нужно поговорить.

–Думаешь, в этом есть смысл? – Спросила Ася. – Мы уже столько раз пытались, и безуспешно.

–Думаю, есть.

–Хорошо. Значит, поговорим.

Она повесила трубку, но это было уже все равно – за ее голосом Ксения различила знакомый музыкальный фон. Она знала, где Ася, и этого было достаточно.

Она подошла к тяжелому, в полстены, зеркалу, и посмотрела на свое лицо.

–Уверена? – Спросила тихо. – Ты знаешь, что это может сделать хуже.

И сама же ответила:

–Знаю. Но, похоже, у меня нет выбора.

Она смотрела на свое лицо – строгое, без грамма косметики. Смотрела на собранные на затылке в хвост волосы. На легкий свитер, скрывающий небольшую грудь. Смотрела – и видела себя девчонкой, юной, счастливой девчонкой, которой море по колено и вся жизнь впереди.

Ошиблась девочка. Нет никакого моря, и впереди, похоже, тоже ничего нет.

–А раз так – то и терять мне нечего, – сказала она вслух, и, смахнув с бедер, обтянутых джинсами, невидимую пыль, вышла из номера.

Шаг за шагом в тишине, и вслед за тишиной.

Все прошло, и на душе усталость и покой.

Сны разбиты. Пепел на поле битвы.

И дым струится сквозь усталые слова.

Еле слышно. Шепчет свои молитвы.

Переплетая черной тени кружева.

И все мосты горят в огне, нет выживших в моей войне.

Она спускалась по лестнице, под ногами скрипели полы, мимо проходили какие-то люди, но она не видела ни одного из них. Острое чувство натянутой веревкой протянулось от сердца к горлу, и все прочие чувства исчезли. Она вся была в этот момент – сосредоточение любви и боли, слитых воедино, соединенных миллионами тонких потоков, миллиардами вспышек и озарений.

Она не думала больше. Ни одной мысли не было в ее голове, только это ощущение – это одновременно прекрасное и жуткое ощущение связи со всем миром вокруг, со всей вселенной, связи с НЕЙ.

В ресторане играла уже новая музыка, незнакомая, но в Ксениных ушах звучала другая – своя. Она шла к их столику медленно, а может быть, и быстро – кто знает, шла и не видела никого кроме Аси, кроме ее рук, открытых под платьем плеч, ее удивленных глаз.

Прости меня за каждый миг бессмысленных побед.

Прости за то, что я жива, за то, что помню о тебе.

Прости за тот недолгий путь, пожалуйста, постой,

Прошу, не уходи, побудь еще немножечко со мной.

Она просто стояла и смотрела. Каждая клеточка тела горела огнем, каждый оттенок чувств сводил с ума. Она смотрела на Асю, а видела Анастасию Павловну Сотникову – ту, какой она была пятнадцать лет назад. Те же длинные темные волосы, спадающие на открытые плечи, тот же взгляд – строгий, сумасшедший взгляд этих карих, темно-коричневых, глаз. Те же пальцы, сжавшиеся между собой, выдающие нервозность и удивление.

Ей на секунду показалось, что сейчас она услышит и голос: «Ковальская, объясни, пожалуйста, что происходит?». Ох, как часто этим голосом звучали именно эти слова, и как давно это было.

Она хотела что-то сказать. Правда – хотела, но горло сжало спазмом, ведь Ксюха Ковальская всегда теряла дар речи при виде Анастасии Павловны. Все продуманные фразы исчезали куда-то, и оставалось только безумно бьющееся сердце и простое, вызубренное наизусть:

–Здравствуйте, Анастасия Павловна.

Песня все звучала и звучала, и слова приходили сами, из ниоткуда, и бились стаей вспуганных птиц между висками.

Ближе к краю. В пламени боль стирая.

Послушным пламенем – ведь что такое смерть?

Я не знаю. Я ничего не знаю.

Я просто вижу свет, и в нем хочу сгореть.

Пусть все мосты сгорят в огне, нет выживших в моей войне…

Она протянула руку, и Ася приняла ее. И пальцы ее коснулись холодной Ксюхиной ладони, и закутались в нее как в ледяное одеяло. Теперь они стояли друг напротив друга – близко, слишком близко, чересчур близко для того, чтобы суметь думать – но думать сегодня было не нужно. Ксюха никогда не думала. Она шла и брала то, что ей было нужно.

Прости меня за каждый миг бессмысленных побед.

Прости за то, что я жива, за то, что помню о тебе.

Прости за тот безумный путь, пожалуйста, постой.

Прошу, не уходи, побудь еще немножечко со мной.

Она почувствовала, как губы ее изгибаются, и тело не узнало этого жеста. Это тоже было из старого – из детства, упрямо оттянутая вниз нижняя губа, обнажающая зубы. Почти оскал, почти насмешка.

Ася протянула вторую руку и погладила ее по щеке. Она смотрела тепло и ласково. И терпеливо. Как будто чего-то ждала.

–Я хочу увести тебя отсюда, – слова вырвались из горла тяжело, хрипло, но вырвались, вырвались же! – Прямо сейчас. Ты готова уйти со мной?

Она смотрела в Асины глаза, и чувствовала, как смешиваются в единый поток два взгляда, две мысли, два чувства.

И Ася ответила:

–Да.

И были шаги, много-много шагов, и какие-то звуки вокруг, и серенада звезд, стучащихся ударами в сердце. И вечерний Невский, на который они словно выпали – как будто перейдя из одного мира в другой, вот так, без предупреждения, без подготовки.

Холодный вечерний воздух охладил горящие огнем щеки, и стало можно дышать.

–Куда ты меня ведешь? – Спросила Ася, ни на секунду не отпуская Ксюхиной руки.

–Понятия не имею, – счастливо рассмеялась она, – а это важно?

–Нет.

И они пошли дальше. Ксюхин взгляд упал на Асины плечи, и в следующую секунду они нырнули в магазин.

–Чем я могу помочь? – Подскочила продавщица.

–Переоденьте ее, – улыбнулась Ксюха.

–Переоденьте меня, – опустила глаза Ася.

Она выбрала первые попавшиеся джинсы, натянула протянутую продавщицей рубашку, сунула ноги в ботинки. Платье выбросили тут же, у магазина, и рассмеялись удивлению прохожих.

В «Шоколаднице» купили по огромному стакану кофе, и снова пошли куда-то, не отпуская рук друг друга.

–Я думала, ты будешь ругаться, – сказала Ксюха, когда они остановились на дворцовой площади.

–Я еще много лет назад поняла, что это бесполезно, – улыбнулась Ася, – хоть ругайся, хоть нет – ты всегда и все делаешь по-своему.

Ксюха опустила глаза. И подняла снова.

–Прости меня, – сказала горько, без улыбки, – пожалуйста, прости.

–Но ты ни в чем не виновата.

–Виновата.

Она сжала губы и потерла нос фалангой большого пальца. Поставила стакан с кофе на землю. И потерла снова.

–Это разрывало меня на куски, – проговорила она, глядя в Асины испуганные глаза, – каждый раз, когда я это делала, это разрывало меня на миллион маленьких кусков. Я ненавидела себя, и продолжаю ненавидеть до сих пор. Это было как продать душу за конфету с красивым фантиком. Вкусно, ярко, но цена…

–Ксюшка, подожди, – Ася замотала головой, и положила ладони на Ксюхины щеки, – ты не должна извиняться, не должна оправдываться, потому что ты ни в чем не виновата. Это я. Это все я.

–Что – ты?

–Я всю жизнь чувствую, что занимаю рядом с тобой чужое место. Что не могу тебе дать то, чего ты достойна. Боже мой, да ты достойна всего самого прекрасного в этом мире!

Глаза, эти карие, любимые глаза, стали вдруг влажными. Невыносимо было стоять так, невыносимо было на это смотреть.

–Ты волшебная, чудесная, ты самый добрый и самый чистый человек на свете, и я каждую секунду ненавижу себя за то, что не даю тебе быть счастливой.

–Но я счастлива! – Ксюха почти прокричала это Асе в лицо, и вдруг схватила ее, положив руки на талию. – Я не знаю, о каком таком счастье толкуют все кругом, и, может быть, у других это счастье какое-то другое, но я каждый день просыпаюсь с ощущением, что впереди еще один день, еще целый большой день, в который я смогу видеть тебя, слышать тебя, чувствовать тебя! Я сижу на работе, и чувствую себя счастливой от того, что скоро я поеду домой – туда, где ждешь меня ты! Если это не счастье – покажи мне, где оно, это чертово счастье? Покажи мне, о чем вы все пытаетесь мне рассказать?

Ася выглядела растерянной. Она смотрела на Ксюху, сдвинув брови, и силилась что-то сказать.

–Ксюшка, но ведь это еще не все…

–Что – не все? – Снова вырвалось у Ксюхи. – Что еще должно быть?

–То, что давала тебе эта женщина.