Текст книги "Play (СИ)"

Автор книги: Александра Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

Ксюха оскалилась, отстранилась, и вдруг еще крепче прижала Асю к себе.

–Эта женщина не значит ни-че-го, – прорычала она прямо в испуганные глаза, – она никто, и никакой роли в моей жизни не играет, и играть не будет. Как ты не понимаешь, Аська? Никто из них не играет никакой роли. Никогда.

–Но это же неправильно! – Слова вырвались с рыданием, с болью. – Ты хоть сама понимаешь, что это неправильно?

–Я понимаю только одно, – покачала головой Ксюха, – есть ты. И больше никого нет. И никогда не будет. «Этой женщины», как и других, не будет тоже. Никогда. Я совершила ошибку. Я не повторю ее.

Ася плакала, уткнувшись в Ксюхино плечо, а Ксюха гладила ее по спине, и тяжело дышала.

–Я решила однажды, что для тебя я сделаю все, – сказала она, когда Ася перестала всхлипывать, и смогла посмотреть в ее глаза, – и сейчас повторю то же самое. Ася. Я все для тебя сделаю.

–Все, что угодно? – Всхлипнула Ася, обнимая Ксюху за шею.

–Все, что угодно.

Она почувствовала, как Асины пальцы распускают волосы у нее на затылке. Как зарываются в них, и гладят, впиваются, и снова гладят. Снова стало тяжело дышать, какая-то жила внутри натянулась до крайности – еще чуть-чуть, и лопнет. И запах, этот запах, большая часть которого ушла с платьем, но меньшая – и этого было достаточно – осталась на коже, этот запах сводил с ума, манил, очаровывал.

–Поцелуй меня, – услышала она, – я не прошу сейчас сделать то, чего ты хочешь, потому что знаю, что ты хочешь именно этого. Ксюшка… Поцелуй меня.

Ее губы оказались вдруг очень близко, так пугающе близко, что не осталось твоего и моего дыхания, осталось только наше, и это было невыносимо. Ксюха закрыла глаза, и погрузилась в поцелуй.

–Я люблю тебя, – шептала она в Асины губы, и целовала снова, – я так тебя люблю…

Не хватало воздуха. Не хватало сил, чтобы оторваться. Ксюха вжималась губами в Асины губы, ласкала их языком, и вжималась снова. Тело в ее руках было таким горячечно-желанным, таким близким, таким жарким. Затылок пульсировал в такт поглаживаниям Асиных пальцев, и сердце рвалось из груди к чертовой матери.

Она чувствовала ее. Чувствовала ее целиком – от кончика языка до кончиков пальцев ног. Она гладила ее бока, ее спину, впивалась пальцами в плечи. А потом вдруг выдохнула и отступила. Немного, всего на несколько миллиметров, но это дало возможность открыть глаза, и увидеть другие – на расстоянии вздоха. Темные, полные неведомого, глаза, влажные и как будто немного безумные.

–Если ты извинишься, я тебя убью, – выдохнула Ася, не отпуская Ксюху из своих холодных рук.

–Если мы немедленно не уйдем отсюда, нас отправят в тюрьму.

Они захохотали обе, и разомкнули объятия. Ксюха взяла Асю за руку.

–Давай купим вина? – Предложила она, тщетно пытаясь восстановить дыхание. – Я хочу найти какое-нибудь тихое место у реки, и пить вино.

–Вино? О боже, кто ты, и куда ты дела Ксюшу? – Засмеялась Ася.

–Более того, – хмыкнула в ответ Ксюха, – я даже хочу пить его из пластиковых стаканчиков. Что скажешь?

Ася улыбнулась, и изобразила кокетливый поклон.

–С тобой – хоть вино, хоть даже водку. Тем более, насколько я помню, опыт такой у нас уже был.

Ксюха кивнула. Был. Правда был. Давно. В прошлой жизни, от которой теперь не осталось ни следа.

И они правда пошли и купили вино. И нашли место на ступеньках у самой темной глади воды. И делали осторожные глотки, захлебываясь в ощущениях и не находя слов. Ксюха сидела сзади – Асина спина прижималась к ее груди, и шея, восхитительно пахнущая шея, была так близко, так невыносимо близко.

–Ты наверное много знаешь о Питере? – Спросила Ася, когда на дне бутылки осталось всего несколько капель.

–Наверное, – улыбнулась в темноте Ксюха.

–Я иногда думаю, что без меня у тебя была бы совсем другая судьба. Ведь у тебя была мечта.

Ксюха поставила рядом с собой стаканчик, и положила руки Асе на плечи. Наклонилась немного – так, что нос коснулся прядей волос. И прошептала:

–Моя мечта сбылась.

Кружилась голова – то ли от вина, то ли от холодного невского воздуха, то ли от опасной близости запаха. Ксюхины руки гладили Асины плечи, и это было так правильно, так прекрасно, как не было еще никогда и ничего в жизни.

–Здесь так тихо… – еле слышно шепнула Ася. – Здесь так мучительно тихо…

Ее ладони легли поверх Ксюхиных, и потянули вниз. Кончиками пальцев Ксюха ощутила ключицы, ткань выреза, и – немножко – округлость груди.

–Потрогай меня, – донесся до нее тихий шепот, – пожалуйста.

Глаза сомкнулись, и не было сил разомкнуть их снова. Все чувства и мысли переместились туда – на пальцы, которые гладили, едва касаясь, пробовали, вжимались.

Ася повернула голову и нашла губами Ксюхины губы. Они целовались снова, но в этот раз все было иначе – язык проникал между разомкнутых губ, впивался жаром, и оставлял за собой дрожь. Ладони сжимали грудь через вырез рубашки, и под ними словно плавилась, исчезая, ткань белья, ненужная, лишняя в этом танце. Ася проводила языком по Ксюхиному подбородку, касалась шеи, и снова возвращалась к губам. Она не дразнила, не играла – она как будто заявляла свое право на нежность.

Много мучительных секунд прошло прежде чем Ксюхины ладони опустились на Асины бока, и приподняли, заставляя повернуться. Теперь Ася была вся на ней – на ее коленях, тесно прижатая, бедра поверх бедер, волосы стекают сверху на лицо, и нет больше сил, совсем нет больше сил.

Ксюха заставила себя открыть глаза, и пожалела об этом. Прямо на нее, сверху, смотрели любимые глаза – глаза темные, черные, полные влаги и желания.

–Завтра мы пожалеем об этом, – сказала она, тщетно пытаясь вернуть контроль над собственным телом, и с каждой секундой убеждаясь, что это невозможно.

–Нет никакого завтра, – покачала головой Ася, и, наклонившись, коснулась кончиком языка Ксюхиных губ, – забудь о нем. Его нет. И не будет.

И «завтра» действительно исчезло. Остался только поцелуй – бесконечный, долгий, яростный поцелуй. Остались ладони, вжимающиеся в горячее тело, и тонкая нежность белья, сквозь которое пульсировало и взрывалось огнем что-то безумное, яростное, и бесконечная нежность в объятиях.

Много времени прошло прежде чем они смогли подняться на ноги, и – сжимая ладони – дойти до отеля. Много времени прошло прежде чем они сумели уснуть – лежа рядом, разделенные только тонким слоем одежды. И еще больше времени прошло прежде чем они решились проснуться.

–Доброе утро, – улыбнулась Ася, лежа на боку, подложив под щеку ладони.

–Доброе утро, – кивнула Ксения, и провела ладонью по волосам, – кажется, что-то не так с моей прической. Не нужно было вчера столько пить.

Они встретились взглядами, и долго-долго молча смотрели друг на друга.

–Ты права, Ксюшка, – сказала Ася, наконец, – не стоило столько пить.

STOP. BACK. BACK. PLAY.

-Я Женя, а ты?

У нее было столько кудряшек, что хватило бы, наверное, на десяток париков. Кудри рассыпались по плечам, прятались на затылке, и лезли в лицо. За ними едва можно было рассмотреть глаза – удивленные и приветливые.

–Меня зовут Ксюша.

Она поставила сумку на пол и огляделась. Значит, именно здесь ей предстоит провести ближайшие пять лет своей жизни? Нет, нет… О пяти годах не думать. Забыть о них как о страшном сне.

–Вот твоя кровать, – говорила тем временем Женя, показывая Ксюхе на верхний этаж странной конструкции из двух железных кроватей, – мы с Алкой первыми приехали, так что нижние места уже заняли. Или, если хочешь, можем меняться?

Меняться кроватями? Ну да, конечно – общежитие, все общее, но не до такой же степени?

–Слушай, а ты у коменды уже была? – Тараторила Женя. – Мне сказали, что нужно листок прибытия взять, а я как-то забыла.

Ксюху затошнило. Она потерла глаза, и попыталась взять себя в руки. Тебе здесь жить, детка. Тебе здесь жить, и придется как-то привыкнуть.

–Мы вечером собираемся пива попить в честь заселения, хочешь с нами? На набережную пойдем – говорят, там вечерами очень красиво.

–Погоди, – Ксюха помотала головой и жестом остановила Женю, – не так быстро, ладно? Я еще не успела сообразить, где я, а ты уже рисуешь перспективы. Давай начнем с коменды, а потом уже дальше разберемся?

–Конечно! Только тебе еще надо взять постельное белье – это на первом этаже, я покажу.

Она выскочила из комнаты, распахнув настежь деревянную дверь, окрашенную голубой краской, и махнула Ксюхе рукой – пошли, мол. Кудряшки окончательно разметались, создавая убийственный беспорядок вокруг головы.

Они спустились вниз по лестнице, прошли через два длинных коридора, и тут, наконец, Женя ее оставила:

–Получай белье, и приходи в студсовет – коменда наверняка там сидит.

И упорхнула, едва не споткнувшись о собственные спортивные брюки.

Ксюха вздохнула и прислонилась лбом к холодной стене.

–Новая жизнь, – сказала она себе шепотом, – слышишь? Новая. Бери себя в руки, и начинай, наконец, ее строить.

–Говорят, разговоры с самой собой – верный признак съехавшей крыши, – услышала она рядом, и резко обернулась. Перед дней стояла, насмешливо усмехаясь, коротко стриженная девчонка в невообразимом наряде – джинсы, казалось, состоят из одних только дырок, а на футболке вряд ли удалось бы найти более-менее целого куска ткани.

–Ты еще кто? – Поморщилась Ксюха.

–Ммм, хамить изволим? Какая прелесть! – Девушка, казалось, искренне восхитилась. – Если ты ждешь кастеляншу, то готовься просидеть здесь до вечера – она свалила пить водку со своим новым хахалем, и вернется не скоро.

–А ты откуда знаешь?

Хитрый прищур глаз стал еще хитрее.

–А я только что оттуда – она налила мне стакан, дала ключ, и велела выдавать белье всем желающим.

–Так что ж ты сразу не сказала? – Ксюха возмущенно уставилась на девушку. – У вас принято над новенькими издеваться?

–У нас принято не разговаривать с самой собой в коридоре, – парировала собеседница и вдруг совершенно по-хамски дернула Ксюху за кончик носа. – Как зовут-то тебя, несчастье?

Отвечать не хотелось. Хотелось размахнуться и залепить кулаком по этой ухмыляющейся физиономии. Но было нельзя. Ей теперь ничего было нельзя.

–Ксюшей меня зовут. Ты выдашь мне белье, или и дальше будешь морочить голову?

Девушка пожала плечами, и открыла, наконец дверь. Махнула рукой, указывая на стеллажи:

–Выбирай. Все хорошее уже давно разобрали второкурсники, так что самое главное следи, чтобы на нем дырок не было. Будешь сдавать через неделю – придется самой зашивать.

Пока Ксюха копалась в стопках белья, незнакомка уселась прямо на стол, поджала под себя скрещенные ноги, и насмешливо за ней наблюдала.

–Интересно, откуда берутся в нашем вертепе такие правильные мамины дочки? – Спросила она как будто про себя, но довольно громко.

–Слушай, – Ксюха шлепнула стопку выбранного белья рядом с ней и пристально заглянула в глаза, – что ты привязалась, а? Ты ни фига обо мне не знаешь, а уже берешься делать какие-то выводы. Кто ты вообще такая?

–Какая прелесть! Мы вспомнили о приличиях. Меня Ириной зовут, второй курс, третий этаж, бездна хамства и тонна очарования. Приятно познакомиться.

Она улыбалась прямо в Ксюхино лицо, и глаза ее сверкали.

–В этом месте вежливые девочки сказали бы «Очень приятно», – сообщила Ира после паузы, и слезла со стола, – пока, мамина дочка! Еще увидимся.

И ушла, оставив комнату открытой.

Едва Ксюха, нагруженная стопкой белья, вышла в коридор, как с другого конца донесся вопль:

–Ксюш! Иди сюда! Наша очередь!

Ох. Твою же мать. Как же тяжело ей здесь будет.

FORVARD

Вечером обустройство комнаты было закончено, вещи разложены в встроенные по бокам у входа шкафы, а свежевыданное постельное белье постелено на кровать.

Женя сходила на кухню, притащила оттуда чайник с горячей водой, и они по очереди вымыли руки над огромным эмалированным тазом.

–Это мне тетка дала с собой, – объяснила Женя недоумевающей Ксюхе, – она старый солдат, знает, что в общагу надо привозить.

–Солдат? – Хмыкнула Ксюха.

–Образно выражаясь.

На часах уже было почти восемь, и больше всего на свете Ксюхе хотелось выключить свет и забраться в постель, но планы ее прервал странный звук удара – кто-то ломился в запертую на задвижку дверь.

–Ковалева, открывай! – Раздался из-за двери низкий голос, и Ксюха вздрогнула.

–Твоя фамилия – Ковалева? – Только и успела спросить она, прежде чем Женя кинулась к двери и, распахнув ее, пропустила гостью.

Гостья внеслась в комнату ураганом, тайфуном и запахом сигаретного дыма. Она была невысокого роста, какая-то круглая, с длинными черными волосами и глазами, густо обведенными чем-то черным.

–Ну ты представляешь! – Практически басом заявила гостья, сделав глоток воды прямо из носика чайника, фыркнув, и сделав еще один глоток. – Я им говорю: ну не устраивайте дурдом в первый же день, люди вы, или кто? А они?

–Что они? – Завороженно спросила Женя.

–А они делают кукольный театр! – Гостья экспрессивно махнула руками, чуть не ударив Ксюху по щеке, и возмущенно уставилась на нее, словно предлагая разделить ее праведный гнев. – Нет, ты представляешь? Кукольный, блин, театр!

Махнула руками еще раз, и затейливо выругалась.

–Ксюш, это Кристина, – смеясь, сказала Женя, – Кристя, это моя новая соседка по комнате.

–Миленькая, – вынесла свой вердикт Кристина, оглядев Ксюху с ног до головы, и тут же снова переключилась на Женю. – Ковалева, ну ты понимаешь? Мне теперь просто нельзя туда заходить до поздней ночи. А значит – что? – Она вдруг снова посмотрела на Ксюху, обращая свой вопрос почему-то именно к ней.

–Что? – Удивленно переспросила Ксюха.

–А значит мы немедленно собираемся и идем пить пиво на набережную! – Не менее удивленно заявила Кристина – так, будто это было само собой разумеется. – Ты хотя бы пиво пьешь, Ксюша?

Ксюхе оставалось только кивнуть.

Через несколько минут – Ксюха успела только джинсы натянуть, да рубашку с кроссовками – они уже вышли из общежития, поздоровались со смущенным парнем, держащим в обнимку пакет, и двинулись по еще светлой улице.

Кристина говорила без остановки – то обращаясь к Жене, то к парню с его пакетом, а то и вовсе в никуда.

Ксюха плелась сзади, когда Женя вдруг отстала и поравнялась с ней.

–Не обращай внимания, – посоветовала тихо, – она перед новыми людьми всегда выпендривается, потом это проходит.

–То есть весь цирк ради меня?

–Не совсем, но… Потом она станет спокойнее, увидишь.

И правда – стоило им дойти до длинной каменной лестницы и спуститься по ней к набережной, Кристина притихла.

Они нашли железный «грибок» недалеко от воды, и расселись – Женя с Ксюхой, Кристина – с парнем. Из пакета были извлечены бутылки «Балтики 3», и вечеринка началась.

–Ксюш, ты уже специализацию выбрала? – Спросила Женя. – На кого учиться будешь?

–На учителя истории, – ответила Ксюха, сделав глоток теплого пива, – а ты на кого учишься?

–Я на кафедре русского языка и литературы.

Екнуло что-то в сердце, словно ворохнулось, и снова утихло.

–Кристина, а ты?

–А мы с Толиком будем географами, – заявила Кристина, – закончим институт, и поедем мир исследовать. Хочу заграницей побывать, а это, похоже, единственный способ.

–Почему? – Удивилась Ксюха.

–Ой, с такими родителями как мои, других вариантов быть не может. Гены, понимаешь ли.

–То есть?

–Ну смотри, – Кристина приосанилась, и принялась перечислять, – кто мог умудриться влипнуть во все финансовые пирамиды, которые только были в Сюзе? Мои предки. Кто в момент распада «МММ» решил, что настало время покупать акции, и потратил на них все оставшиеся деньги? Мои предки. Кто додумался продать свои ваучеры соседу за акции швейной фабрики? Они же. У нашей семьи это в крови, так что мне лучше вообще лишних денег в руки не давать – тоже вложусь в какую-нибудь хрень, и все потеряю. Поэтому единственный способ путешествовать – это иметь подходящую работу.

Ксюха посмеялась про себя. Ее мать в прошлом году тоже что-то такое говорила насчет акций, но отец на пальцах объяснил ей, чем все это кончится, и запретил разбазаривать деньги.

–Жертва талого льда, – напела вдруг Женька, и засмеялась, – еще одна.

–Ой, ну не всем же нести доброе и вечное, – парировала Кристина, – у тебя, Женька, путь прямой и ясный: будешь тянуть лямку в школе, рассказывать детишкам о прекрасном. А я и своих-то детишек не хочу, не то что чужих…

–Я тоже, – вырвалось у Ксюхи, – думаю, у меня никогда не будет детей.

–Почему? – Удивилась Женя. – Я понимаю, что сейчас рано, но потом…

–Потому что я не вижу в них смысла. Дети отнимают у родителей их жизнь, подчиняют ее себе, и становятся центром всего на свете. А я хочу жить своей жизнью.

–А мамина девочка дело говорит! – Раздался сзади ехидный голос, и Ксюха обернулась, проливая на себя пиво.

–Ирка! – Обрадовался Толик. – Ты что тут делаешь? Садись к нам!

Ксюха проследила взглядом, как Ира появляется из темноты, усаживается на корточки, и мотает головой на предложенную бутылку пива.

–А ты не думаешь, что это очень эгоистично? – Женя словно не заметила появления еще одной девушки. – Все-таки жить только ради себя – это как-то…

–Жить ради себя – это нормально, – сказала Ксюха, – в этом есть смысл. А растрачивать свою жизнь на других – вот это глупо и эгоистично.

–Объясни? – Ира вдруг подвинулась к ней поближе, и это было до ужаса неприятно, но Ксюха стерпела.

–Ну смотри, кто бы ни дал тебе эту жизнь, он совершенно точно дал ее именно тебе. И твоя задача – развиваться, расти, познавать новое, открывать в себе скрытые грани. А если ты забиваешь на свою жизнь и начинаешь жить ради кого-то – ты идешь наперекор базовому устройству мира, и говоришь ему: «Эй, чувак, ты что-то не то придумал. Дай-ка я сделаю по-своему». Поэтому и эгоистично.

Все притихли. Ксюха снова отхлебнула пива.

–Ты не права, но мысль интересная, – вынесла свой вердикт Ира.

–Пускай, – пожала плечами Ксюха, – я могу быть трижды не права, и это будет не важно. Потому что важно только то, во что я верю.

–А как же любовь? – Кинулась в спор Женька. – Разве любить – это не отдавать себя без остатка другому человеку? По твоей логики это тогда тоже эгоистично.

–Конечно, эгоистично, – кивнула Ксюха, – ты ж не от великого альтруизма себя другому отдаешь, а потому что тебе так хочется, нравится, и вообще так легче…

И умолкла, задумавшись.

–Что именно легче? – Спросила ошарашенная Кристина.

–Отдавать – легче, чем строить свою жизнь. Приходишь к любимому, выкладываешь ему все, что у тебя есть – и все, с тебя взятки гладки. А нужна ты ему такая? Может быть, ему нужно совсем другое. Меняться ради любимого – в этом есть смысл, а тупо отдавать… Не уверена.

Ира вдруг рассмеялась и захлопала в ладони.

–Мамина дочка – самый потрясающий демагог из всех, кого я знаю! Первый приз достается ей.

–Слушай, – Ксюхино терпение кончилось, и она посмотрела на веселящуюся Иру исподлобья, – давай так: еще раз назовешь меня маминой дочкой – и наше общение закончится, даже не начавшись. Идет?

Видимо, в ее голосе прозвучало что-то такое, от чего все остальные вдруг притихли и замерли. Ира пристально смотрела на нее, и насмешка не сходила с ее лица.

–Идет, – сказала она наконец, и все словно выдохнули.

В общагу возвращались поздно, с трудом отыскивая в темноте дорогу. Пели песни, декламировали стихи, делились мечтами.

–Я уже несколько месяцев безумно хочу в Питер, – говорила Женька, чуть запинаясь, – посмотреть живьем на питерское небо.

–Это на нее так «Сплин» действует, – хохотала Кристина, – спели бы они про Москву – она бы и в Москву собралась.

–Боже упаси, в Москву – никогда и ни за что. Не нравится мне этот город.

Ксюха «Сплин» не слушала, и в Питер не хотела. Она шла и думала: а о чем теперь мечтает она? И не находила ответа.

–Все закончилось, – шептал тихий голос в ее голове, – нет у меня больше ни мечты, ни надежды, ничерта. Осталось только одно. Я должна сдержать слово. Я должна стать другой. И все остальное не имеет никакого значения.

***

Начались занятия, и Ксюха потихоньку втягивалась в новый для нее – студенческий – мир. После лекций шла в общагу, готовила что-то вместе с Женей на общей кухне, обедала и отправлялась в библиотеку. Иногда пила пиво с заходящими в гости Кристиной и Толиком. Иногда просто ложилась спать и плакала, стараясь упрятать слезы в подушку.

Приучалась к Женькиным песням, к Женькиным стихам и Женькиным фильмам.

Рядом с моей кроватью стоит твоя фотография,

В твоем сердце жил маленький бесенок.

Посмотри на меня! В моих глазах растерянность и боль,

И всё, что я могу сделать сегодня, – это понять.

Вот только понять не получалось.

Притворяться – да. Стараться – да. Понять? Нет.

В один из осенних дней встретила на улице Иру. Та играла ногами с опавшими листьями, подбрасывала их носами ботинок, и заливисто смеялась. Ксюха смотрела, и чувствовала, как зависть пронизывает ее от головы до пят. Она тоже хотела бы, чтобы было так. И не могла.

–Эй, мамина дочка! – Ира вдруг заметила ее, и махнула рукой. – Иди сюда!

–Мне казалось, мы договорились, – мрачно сказала Ксюха, подходя ближе.

–Ты о своем маленьком демарше? Да брось, это же забавно! Ни у кого нет такого имени как у тебя. Мамина дочка – звучит же?

Ксюха молчала, и Ира сдалась:

–Черт с тобой. Будешь Ксюшей, раз тебе так нравятся банальности. Куда идешь?

–Не знаю, – неожиданно честно ответила Ксюха, – гулять, наверное.

–Прекрасно. Пошли вместе.

И они пошли – по улице Греческой, мимо солнечных часов, к парку. Всю дорогу Ира рассказывала, за что она так сильно любит осень, а Ксюха думала свои невеселые думы.

–Я не смогу так, – говорила она себе, не обращая на Иру никакого внимания, – я не привыкла так. Мне нужен кто-то безопасный. Кто-то, кто снова придаст смысл. Кто-то, на кого я буду смотреть и замирать сердцем. Иначе я не вынесу эти чертовы пять лет.

–Эгей! – Ира помахала у Ксюхи перед глазами. – Ты меня вообще слушаешь?

Ксюха не слушала. Она смотрела. Смотрела, как блестят на солнце короткие Ирины волосы, как искрятся светом ее глаза, как сгибаются в насмешке губы.

–Слушай, а у тебя парень есть? – Спросила вдруг она, перебивая Иру.

–Есть, – удивленно ответила та, – а что?

–Ничего, – Ксюха вдруг расплылась в улыбке, – давай на аттракционах покатаемся? Думаю, они еще работают.

FORVARD. PLAY.

Странная это получилась дружба. Женька и Аллочка недоумевали, глядя, как Ксюха и Ира целые дни проводят или в библиотеке, или за столом, полным открытых книг. Самое странное было то, что они не учились, они спорили.

О философии, о смысле жизни, об истоках и окончаниях, об устройстве мира и отношениях между людьми. Нередкой была картина, когда вернувшаяся с лекций Женька заставала их в комнате, орущими друг на друга и махающими руками.

–Кто сказал, что ценность определяется объективными обстоятельствами? – Кричала Ксюха, потрясая какой-то книгой. – Что такое вообще эта ваша «объективность»?

–Есть доллар, и его ценность – ровно доллар! – Орала в ответ Ира, потрясая другой книгой. – Это и есть объективные обстоятельства!

–Грош цена такому объективизму! Для тебя ценность доллара – это коробка спичек, а для другого человека – краюха хлеба! В этом разница. Мы сами наделяем предметы и людей ценностью, без субъективного взгляда этой ценности они не имеют.

Потом они обычно смеялись – если приходили-таки к общему знаменателю, или не разговаривали друг с другом неделями – если не приходили. Удивительно, но вся прочая Ирина жизнь – с порванными джинсами, алкоголем, какими-то компаниями, словно проходила мимо Ксюхи, она ее даже не замечала.

Теперь, просыпаясь утром, она знала, что сегодня обязательно будет встреча. Что они снова отправятся в библиотеку, засядут за книгами, и будут оглушительно спорить, пока их не выгонят на улицу, и тогда они продолжат спорить там. И будет запах поздней осени, и остатки желтых листьев под ногами, и редкие – едва заметные – прикосновения, от которых сердце вдруг снова начнется биться быстрее, самую чуточку, но все же быстрее.

И так оно и было – разговоры, споры, взгляды украдкой, и радость заново обретенного смысла. Пока в один день все не изменилось.

Они договорились встретиться у корпуса «Б» после второй пары, но Ксюха освободилась раньше, и долго ждала Иру, бродя туда-сюда по дорожкам и обдумывая пришедшие за ночь в голову идеи.

Их она увидела случайно – показалось, что за спиной кто-то назвал ее имя, и она обернулась, и там – в тени густых деревьев – стояли они. Ирка, и одетая в камуфляж девушка с коротким хвостом черных волос на затылке. Но Ксюху поразил даже не внешний вид девушки, нет. Ира прикасалась к ней. Не слишком – всего лишь гладила ее по плечу – но в этом жесте было столько интимности, столько тепла, что хотелось немедленно спрятать глаза, и бежать отсюда к чертовой матери.

–Ксюха! – Ира заметила ее и помахала рукой. – Иди сюда.

Идти не хотелось. Ксюха уже все поняла, и теперь боялась поднять глаза от носков своих ботинок. Но – как на эшафот – все же подошла ближе.

–Знакомьтесь, – велела Ира, ничуть не смущась, – Ксюха, это Лека. Лека, это Ксюха.

–Привет, – буркнула Ксюха, не поднимая глаз.

–Какая вежливая у тебя подружка, – услышала она смех, и все-таки посмотрела. Синие глаза смотрели на нее понимающее и немного насмешливо.

–Они с Иркой очень похожи, – подумала вдруг Ксюха, – очень.

–Нам пора, – сказала Ира, прервав неловкое молчание, и посмотрела на Леку, – ты зайдешь вечером?

–Посмотрим, – улыбнулась та, и подмигнула вроде бы Ире, но – казалось – им обоим, – смотрите, не убейте друг друга. Счастливо.

И ушла, ни разу не оглянувшись.

Ира еле заметно вздохнула и посмотрела на Ксюху.

–Куда пойдем?

Но Ксюха не отвечала. В ее голове рефреном билось: «Спросить или не спросить»? И она решилась.

–Это и есть твой так называемый парень, да?

–Ты что-то имеешь против? – Ира смотрела настойчиво и требовательно.

Ксюха почувствовала, что краснеет. Она даже ладони прижала к щекам, чтобы скрыть румянец, но все тщетно – Ира по-прежнему не отводила от нее взгляд.

–Мы можем обсудить это, если хочешь, – предложила она.

–Нет, – испуганно крикнула Ксюха, и добавила чуть тише, – не нужно. Это твоя жизнь. Пусть так и останется.

Но «так» это, конечно, не осталось. Впервые в жизни Ксюха почувствовала прикосновение к чему-то запретному и жуткому, от чего она всегда бежала в ужасе, и это прикосновение ей совсем не понравилось.

Ночами, лежа без сна на своем втором этаже, она то и дело принималась думать об Ире и Леке. Как вообще, черт возьми, возможны отношения между двумя девушками? Они, что же, целуются? А, может, и не только целуются?

Против воли в глазах всплывали картинки. Женские руки на плечах, тихий шепот, близость дыхания… Ксюха подпрыгивала на кровати, и мотала головой.

–Нет, господи, нет! Мне все это ненужно! Я нормальная, я не…

Она даже мысленно не могла назвать это слово – настолько грязным оно было.

Наступила зима, и однажды Ира не явилась на встречу. Ксюха долго искала ее по студгородку, и нашла уже поздно вечером – одиноко сидящую на лавочке, замерзшую, и, кажется, плачущую.

–Что случилось? – Кинулась, не успев подумать, обняла за плечи и начала укачивать. – Ирка, что?

И еще не услышав ответа, все поняла.

–Вы расстались? – Дождалась согласного кивка, и снова прижала Ирину голову к своему плечу.

Они долго сидели так – обнявшись, и Ксюха не говорила ни слова, а только гладила Иру по спине, и тихо-тихо укачивала.

–Это пройдет, – наконец, заговорила она, – слышишь, Ирка? Обязательно пройдет. Так больно будет не долго.

Ира всхлипнула, но ничего не сказала. И Ксюха продолжила.

–Ты привыкнешь, примиришься с этой болью, и она станет потихоньку отодвигаться на второй план, потом на третий, а потом исчезнет совсем.

–У тебя так было? – Спросила наконец Ира, по-прежнему утыкаясь в Ксюхино плечо.

Было? «У меня так сейчас», – хотелось ответить Ксюхе. Хотелось рассказать все, что произошло за эти семь долгих лет, все, что пришлось пережить и от чего отказаться. Хотелось распахнуть душу и показать тот ужас и боль, которые поселились внутри, и отказывались, все это время отказывались, выходить наружу.

–Было, – сказала она, – приехав в Таганрог, я потеряла самого важного человека в своей жизни.

–И тебе уже не больно? – Ира наконец заглянула ей в глаза, и Ксюха поежилась от этого взгляда.

–Нет, – соврала она в ответ, – уже практически нет.

Теперь их отношения стали совсем другими. Ирка – раздавленная, растерянная, вызывала столько жалости и нежности, что Ксюха даже забыла о своем страхе. Изо дня в день она находилась рядом, вытирала слезы, успокаивала. Лечила.

–Что там с Иркой произошло? – То и дело спрашивала Женька, но Ксюхе не хотелось говорить. Только однажды, когда они шли из института вдвоем, и навстречу им попалась Лека – на этот раз в тельняшке, с гитарой через плечо – Ксюха не выдержала.

–Видишь вот эту? – Спросила она у Женьки. – Близко к ней не подходи. Она ненормальная.

И больше не стала ничего объяснять.

В декабре, когда вся общага традиционно готовилась – кто к новому году, кто к сессии, Ира и Ксюха вдруг решили напиться.

–Мне это нужно, – объяснила Ира, и Ксюха не стала возражать.

С двумя бутылками водки, пачкой сигарет «Ростов» и немудреной закуской они заперлись в Ириной комнате, и под музыку, доносящуюся из радиоприемника, принялись напиваться.

После третьей рюмке Ксюха вдруг почувствовала себя смелее.

–Расскажи мне, как так вышло? – Первый раз за все время попросила она.

–Уверена, что хочешь послушать? – Удивилась Ира.

–Уверена.

Она не была, совсем не была уверена, но алкоголь подогрел желание приоткрыть завесу тайны над этим запретом – может быть, если тайна исчезнет, он перестанет быть таким… притягательным?

–Понимаешь, для меня не было секретом, какая она, – начала рассказывать Ира, – я знала, что девушки у нее долго не задерживаются, но почему-то верила, что именно я стану той, кто задержится. Куда там… В ней столько свободы, что это просто невозможно удержать в рамках одних отношений.

Ксюха слушала, раскрыв рот. Ира говорила об этом так, словно это… нормально. Словно это просто отношения. Обычные.

–Но это же не так! – Не сдержалась она.

–Что не так?

–Я… – смутилась. – Я имею ввиду, что ты говоришь об этом, будто это рядовые отношения в твоей жизни. Сегодня Лека, вчера Света, завтра Катя. Но она же девушка!

–Ах, вот что ты хотела узнать… – Ира налила себе еще, и выпила залпом. – Понимаешь, для меня это и правда рядовые отношения.

–Но это уголовно наказуемо… И вообще… Ненормально.

–Ой, да брось ты, – Ира закурила, и замахала рукой, – кому как тебе не знать, что «нормально» – это просто слово, ничего собой не несущее. А статью уже года два как отменили.

Об этом Ксюха не знала. То есть, получается, есть люди, для которых испытывать чувства к людям такого же пола – это… нормально?