Текст книги "Play (СИ)"

Автор книги: Александра Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 38 страниц)

Это было сказано так просто и так открыто, что Ксюша вдруг поверила. Она поняла: да. Правда не претендует. И не захочет большего. И не попросит.

И стало легко.

Внешне ничего не изменилось: они по-прежнему виделись в школе, по-прежнему иногда проводили вместе вечера, по-прежнему писали друг другу смс во время уроков и на ночь.

Вот только прикосновений стало гораздо больше – да что там, стало почти невозможно не касаться друг друга. Они запирались в Ксюшином кабинете, и целовались там по умопомрачения, лаская друг друга поверх одежды и сходя с ума от желания. Они смыкали ладони на педсоветах, и сплетали пальцы в обычных, но ставших вдруг такими эротичными движениях. Они доходили до Ксюшиной квартиры, вваливались внутрь, и скидывали с себя одежду, порой даже не доходя до дивана, занимаясь любовью прямо на полу – как в тот первый раз.

Иногда Ксюше даже хотелось, чтобы Лена не уходила. Но она неизменно собирала одежду, целовала ее последним – самым сладким поцелуем – и прощалась до следующего дня. Как будто чувствовала и понимала: это следующий шаг. И время для него еще не пришло.

Странно, но в эти осенние месяцы Ксюшино сознание не билось привычно на две части, эти части вдруг начали вполне мирно уживаться друг с другом. Она по-прежнему замирала от счастья, видя Анастасию Павловну, но это не мешало ей целоваться с Леной. Она по-прежнему ловила каждый ее вздох и взгляд, но это не мешало ей кричать под Лениными руками и губами. Это просто было другое. Это просто было разное.

Наступила зима, и Ксюша полностью погрузилась в подготовку новогоднего праздника в школе. Она почти перестала видеться с Леной – все дни и вечера теперь проходили в компании активистов из числа детей, с которыми они придумывали и репетировали номера выступлений, искали костюмы, и готовили музыку.

В один из таких вечеров, когда солнце давно село, и за окном было темно, Ксюша одна сидела в кабинете и дописывала последние правки к сценарию. В дверь постучали, и в кабинет вошла Анастасия Павловна.

Ксюша рванулась вверх, вставая на ноги, но Анастасия Павловна только улыбнулась.

–Привет, Ксюшка. Я просто так зашла.

Она присела на стул напротив Ксюши, облокотилась локтями о столешницу, и снова улыбнулась.

–Мы так давно с тобой не разговаривали. Я соскучилась.

Господи, она – ЧТО? Ксюша судорожно сглотнула, и закусила губу. Наверное, послышалось. Не может быть, чтобы не послышалось.

–Ты будешь петь на празднике? – Спросила Анастасия Павловна.

–Не знаю, – выдавила из себя Ксюша. – Наверное, нет.

–Почему? Ты очень хорошо поешь. И песни у тебя очень глубокие и сильные.

«Соберись, тряпка! Просто соберись и отвечай ей! Иначе она просто развернется и уйдет, и все это закончится, едва успев начаться».

–Анастасия Павловна, – кажется, получилось. И голос не дрожит, и улыбка вполне искренняя. – Я свои песни почти не пою, потому что у меня их всего две штуки. Чаще пою чужое.

–А мне споешь?

Ксюша даже рот раскрыла от удивления. Спеть ей? Зачем?

–В смысле? Сейчас?

Анастасия Павловна кивнула. Ксюша молча смотрела на нее, и силилась понять. Зачем она пришла? Зачем сидит здесь, напротив, и смотрит так пристально? Почему у нее такие грустные и печальные глаза?

Она протянула руку и взяла гитару. Прошлась пальцами по струнам, проверяя настройку. Подкрутила. И снова прошлась.

Анастасия Павловна молчала, но взгляд ее неотрывно следил за Ксюшиными пальцами, и от этого взгляда все внутри леденело, превращалось в камень. Это ощущение… Как предчувствие, Предчувствие чего-то, с чем Ксюша едва ли сможет справиться, с чем едва ли сможет совладать.

–Что вам спеть? – Спросила она, левой рукой держась за гриф, а правой обнимая корпус гитары.

–Спой то, что ты любишь, – попросила Анастасия Павловна.

Ксюша вздохнула.

–Погасите пожалуйста свет. – Она увидела удивление на лице Анастасии Павловны и объяснила. – Эту песню поют только в темноте. Так нужно.

Она смотрела, не отрываясь, как Анастасия Павловна встает, идет к выключателю, и в сумерках возвращается обратно. Теперь ее едва было видно на фоне окна – только очертания, только запах, только доносящийся до ушей еле слышный звук дыхания.

Ксюша вздохнула еще раз, и пальцы ее заскользили по струнам, по памяти играя мелодию. Лорен Кристи – исполнитель ее юности. Под ее песни десятки Ксюшиных одноклассников покачивались в медленных танцах посреди актового зала. Это было время больших надежд, и больших разочарований.

You and I moving in the dark

Bodies close but souls apart

Shadowed smiles and secrets unrevealed

I need to know the way you feel

Она пела, не видя в темноте глаз Анастасии Павловны, но точно зная, что смотрит прямо в них.

I'll give you everything I am

And everything I want to be

I'll put it in your hands

If you could open up to me oh

Can't we ever get beyond this wall

'Cause all I want is just once

To see you in the light

But you hide behind

The color of the night

Да, так и было. Все те годы было именно так. Вся ее душа плакала и просила: «Увидеть тебя. Только один раз увидеть тебя». А теперь? Теперь она сама попросила выключить свет.

I can't go on running from the past

Lave has torn away this mask

And now like clouds like rain I'm drowning and

I blame it all on you

I'm lost – God save me...

'Cause all I want is just once

To see you in the light

But you hide behind

The color of the night

Она пела, и звуки разлетались по кабинету, отталкивались от стен и растекались по плечам. Зачем она попросила выключить свет? Почему? Не потому ли, что сегодня увидела во взгляде Анастасии Павловны что-то новое? Не потому ли, что какой-то частью своего уставшего сердца она четко поняла: что-то изменилось. И испугалась этого до безумия?

God save me

everything I am and

Everything I want to be

Can’t we ever get beyond this wall

Cause all I want is just once forever and again

I’m waiting for you

I’m standing in the light

But you hide behind the color of the night.

Please, come out from the color of the night

Пальцы сыграли последние такты мелодии, и ладонь опустилась на струны. Ксюша сидела, закрыв глаза. Ее сердце билось часто-часто, и его биение отдавалось по всему телу: в висках, в губах, в коленях.

–О чем эта песня? – Тихо спросила Анастасия Павловна. – Расскажи мне.

–Мы двигаемся в темноте, – сказала Ксюша хрипло, – мы слишком далеко друг от друга. И я боюсь узнать, что ты ко мне чувствуешь. Все, что у меня есть, я опускаю в твои ладони. Препятствие между нами непреодолимо. Все, что я хочу – это еще раз тебя увидеть. Но я не посмею об этом просить.

Она сидела, оглушенная, и пыталась продолжить, но не могла. Это снова произошло: та сила, та невидимая энергия, которая летала между ними и тянула их друг к другу. Она снова пришла, и тащила, влекла вперед, побуждала встать, подойти, опуститься на колени, и просто посмотреть вверх. Просто посмотреть и сказать.

–Ксюша…

Ее голос был испуганным – таким же, как тогда, в лагере, и дрожащим, и бесконечно любимым.

–Анастасия Павловна, – еле-еле, тяжело выдавливая слова, сказала Ксюша. – Я…

И в эту секунду дверь открылась. Зажегся свет. Его ледяные лучи проникли даже через закрытые глаза, заставляя зажмуриться еще сильнее.

–Ой, простите, – улыбнулась с порога Лена. – Я думала, ты домой ушла, а дверь забыла запереть.

Через мгновение Ксюша открыла глаза. Как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как Лена кивает Анастасии Павловне, и задает вопрос:

–Привет, Насть! А ты что тут делаешь?

Stop

Forvard. Play.

-Ты знала, что Лена ревновала тебя ко мне? – Спросила Ася, и Ксения удивленно посмотрела на нее.

Конечно, она знала. Только слепой не заметил бы – особенно в тот вечер, когда они с Асей сидели в темноте ее кабинета, и вошла Лена, и практически сразу зашла за спину Ксении и положила руки на ее плечи. Ксения тогда сидела – ни живая, ни мертвая, и пошевелиться не могла.

–Да, – сказала Ксения вслух, сильнее заворачиваясь в простыню. – Она постоянно говорила, что это не так, но… Я знала, конечно.

Ася смотрела на нее – грустно и как будто настойчиво. Словно ждала еще каких-то слов. Странно было видеть царапины на ее щеке, и сжатые поверх ткани покрывала ладони. Она вдруг встала со стула и подошла к Ксении. Одной рукой придержала покрывало, а другую положила на ее макушку. Положила – и погладила. Затем погладила щеку, подбородок. И надавила, побуждая поднять лицо вверх.

–Мне было очень трудно, Ксюшка, – сказала она замершей Ксении. – Ты хочешь спросить, нравилось ли мне, что ты спала с ней? Нет. Мне совсем это не нравилось.

Она улыбнулась жалко и растерянно, и опустилась вниз, на пол, прижимаясь щекой к Ксениному колену.

Back. Play.

Ася ходила туда-сюда по темному коридору школы, и никак не могла заставить себя отправиться домой. Делала несколько шагов к Ксюшиному кабинету, из-под двери которого выбивался свет, останавливалась, и шла обратно. Потом снова разворачивалась и шла к кабинету, и снова возвращалась назад.

–Сотникова, ну что ты как ребенок, в самом деле? – Думала она. – Просто зайди и поздоровайся. Выпей с ней чаю, раз уж тебе так хочется, и иди домой.

Но почему-то «просто» не получалось. Ася уже не раз ловила себя на мысли, что завидует Лене: как это у нее получается? Легко и свободно общаться с Ксюшей, держать ее за руку, улыбаться ей. Сама Ася так не могла.

Весь август она ощущала это: сосущее чувство под ложечкой, словно незаконченная мысль, недоговоренная фраза. Понимала: что-то произошло в их отношениях с Ксюшей, и боялась этого до безумия.

Эта девочка… Почему она вдруг стала так много думать о ней? Нет, не то чтобы она занимала все ее мысли, но отчего-то появлялась в них все чаще и чаще. Приходилось признать: Ксюша нравится ей. Очень нравится. Она совсем не отказалась бы иметь такого друга. Но дружить с девочкой, которая так откровенно и сильно в тебя влюблена? Невозможно. Немыслимо.

А с другой стороны, влюблена ли она до сих пор? Ася сходила с ума от невозможности узнать точно. Ведь в школе все было очевидно, а теперь? Теперь она все дни проводит с Леной, а, возможно, и не только дни, но и ночи. Зная Ксюшу, едва ли она стала бы это делать, не испытывая никаких чувств. Значит что? Значит, теперь она влюблена не в Асю? Значит, теперь – Лена?

Ася вздохнула и сделала очередной круг по коридору. Стук ее каблуков гулко разлетался по пустому пространству. Она начала злиться.

–Сотникова, ну прекрати ты уже этот детский сад! Какая разница, в кого там Ксюша влюблена? Это тебя вообще никак не касается. Просто зайди и поздоровайся. И иди наконец домой.

Быстро, пока не успела испариться злая решимость, Ася преодолела несколько метров, остающихся до кабинета, и постучала в дверь. Заглянула. Ксюша сидела, сгорбившись, за столом, и что-то писала, наморщив сосредоточенно лоб. В ответ на стук она подняла голову и зелень ее глаз блеснула – не то радостью, не то испугом.

–Привет, Ксюшка, – сказала Ася. И добавила вдруг абсолютно честно. – Я просто так зашла.

Она с радостью увидела, как Ксюша улыбается и кладет ручку на стол. Что ж, по крайней мере, ее не выгоняют. Уже хорошо. Вот только что делать дальше?

В кабинете было светло. Даже, пожалуй, слишком светло – ярко горела люстра на потолке, и настенные бра добавляли света. Интересно, сколько денег потратила Ксюша, чтобы сделать эту комнату пригодной к существованию? На Асиной памяти здесь были старые отваливающиеся обои и крашеный голубой краской потолок. А теперь – сплошная белизна и беж, затейливые узоры на потолке, смешные шкафчики с окантовкой. И стол – большой письменный стол, весь заваленный бумагами, блокнотами, какими-то схемами и графиками. А за столом – Ксюша. Темные волосы собраны на затылке в хвост, но несколько прядей вырвалось из-под резинки, и спадают на уши. Зеленые глаза – господи, какие глаза! – смотрят ласково и насмешливо. Острый подбородок, упирающийся в высокий ворот белого свитера. Длинные тонкие пальцы, ухоженные, но без колец, с коротко остриженными ногтями.

«Да садись же ты уже!»

Ася вздрогнула, и быстро села на стул с другой стороны стола. Коленям места уже не хватило, и пришлось сидеть в пол оборота. Ей вдруг стало очень весело.

«Старая дура. Поговори с девочкой. Ты же так этого хотела».

–Мы так давно с тобой не разговаривали, – сказала Ася, улыбаясь. – Я соскучилась.

Ксюша закусила губу. Интересно, это от того, что ей неприятно? Или почему?

«Давай, спроси у нее что-нибудь».

–Ты… Будешь петь на празднике?

«Отличный вопрос, Сотникова. Пять баллов. Ты не просто старая дура. Ты дважды старая дура».

–Не знаю, – удивленно ответила Ксюша. – Наверное, нет.

–Почему? Ты хорошо поешь, и песни у тебя красивые.

«Господи, Настя, ты явилась к ней в кабинет, чтобы сообщить, что она хорошо поет? Да ладно тебе! Очнись уже, господи».

–Анастасия Павловна, – начала Ксюша, и Ася сжалась, готовясь к тому, что ее сейчас выставят за дверь вместе с ее дурацкими вопросами. Но Ксюша сказала другое. – Я свои песни почти не пою, потому что у меня их всего две штуки. Чаще пою чужое.

–А мне споешь?

Это вырвалось само собой, и Ася испугалась того, что сказала. Ксюша, впрочем, испугалась тоже. Даже назад на стуле отпрянула. Ну и черт с ней! Раз уж зашел так разговор, то что же теперь делать?

–В смысле? – Пробормотала Ксюша. – Сейчас?

Очень хотелось сказать: «нет». Не сейчас, а когда-нибудь потом, и вообще, мне уже пора, я просто так заходила, а дома куча дел, и завтра на работу рано вставать, и…

И Ася просто кивнула. Черт бы побрал все на свете, имеет она право хотя бы на полчаса просто делать то, что хочет?

Ксюша пожала плечами, и потянулась за стоящей в углу кабинета гитарой. Ася, затаив дыхание, наблюдала, как она устраивает гитару на бедре, как аккуратно и нежно проводит пальцами по струнам. Как кончики пальцев цепляют одну из струн, отпускают и цепляют снова. Это было… завораживающе. Очень красиво. И очень нежно.

–Что вам спеть? – Услышала Ася, и увидела, как правая Ксюшина рука обнимает изгиб гитары и легонько его поглаживает.

–Что хочешь, – ответила она. – Спой то, что ты любишь.

Пальцы снова прошлись по струнам, и Ася могла бы поклясться, что услышала их вздох!

–Погасите пожалуйста свет, – попросила Ксюша. – Эту песню поют только в темноте.

Ася послушно встала и нажала на выключатель. Кабинет погрузился в мрак, разбавляемый белесыми проблесками за окном. Было так странно сидеть в темноте, в теплой комнате, ощущая, что за окном – зима, снежные сугробы, и, наверное, ветрено. И тихо. Такая тишина, что в ушах что-то позвякивает – может быть, отдаленно доносящиеся звуки падающих за окном снежинок.

Ксюшу почти не было видно в темноте – и Ася вся превратилась в слух. Но уже после первых звуков мелодии, ей показалось, что глаза вполне различают скольжение пальцев по струнам, и движения ладони, то и дело обхватывающей гриф.

А потом к мелодии добавился голос. И звуки его и музыки слились в единое целое, толчками проникая прямиком в горло и растекаясь в груди. Ася как будто пила эти звуки, впитывала их в себя, наслаждалась ими.

Ты и я блуждаем в темноте.

Наши тела так близко, но души так далеко.

Спрятанные улыбки, нераскрытые секреты.

Мне так нужно знать, что ты сейчас чувствуешь…

Она закрыла глаза, но музыка никуда не исчезла. Теперь она обволакивала тело, сжимала плечи, гладила спину. На мгновение затихла, и снова ворвалась внутрь.

Я отдаю тебе всю себя.

Я отдаю тебе все свои мечты.

Я положу это в твои руки.

Если бы ты могла раскрыться передо мной…

Неужели мы никогда не преодолеем это?

И как будто волнами. Вверх – вниз. Вниз – вверх. Словно что-то поднимается, зреет, и обрушивается сверху, сбивая с ног и дыхания. Словно все никогда уже не будет как раньше. Как откровение. Как какая-то новая, еще не придуманная, вера.

Потому что все, чего я хочу – это всего лишь раз увидеть тебя на свету.

Но ты прячешься в цвете ночи.

Я не могу отделаться от прошлого.

Любовь навсегда сорвет маски.

Я словно облака, словно дождь.

Я падаю, и ты виновата в этом.

Я потеряна. Господи, помоги мне!

Музыка оборвалась, и Асю словно выбросило на берег. Обессиленную, распластанную, задыхающуюся.

–О чем эта песня? – Спросила она, не заботясь о том, КАК это прозвучит. Услышать ответ в эту секунду было самым важным в ее жизни.

И Ксюша ответила.

–Мы двигаемся в темноте. Мы слишком далеко друг от друга. И я боюсь узнать, что ты ко мне чувствуешь. Все, что у меня есть, я опускаю в твои ладони. Препятствие между нами непреодолимо. Все, что я хочу – это еще раз тебя увидеть. Но я не посмею об этом просить.

«Нет», – хотелось крикнуть ей. В песне было совсем не так! Там было много боли, но и надежда была тоже! Надежды на то, что однажды мы сумеем выйти из-под покрова тьмы, и увидеть друг друга. Может быть не сейчас, может быть, даже в следующей жизни, или в прошлой, или просто в другой, но там была, была надежда!

Асе так сильно хотелось сказать это. Так сильно, что она вся подалась вперед, и губы разомкнула, но почему-то не могла выдавить из себя ни звука. Она знала, что Ксюша смотрит на нее сейчас, и знала, что ее сердце колотится так же быстро, как ее собственное.

–Ксюша…

–Анастасия Павловна…

И в это мгновение. В это маленькое, очень маленькое мгновение, Ася поняла. Она не смогла бы объяснить себе, как. Этому вообще не было никакого разумного объяснения. Но она поняла: Ксюшу она потеряла. Она ее больше не любит.

И в следующую секунду пришла Лена. Включила свет, прогнала мрак и темень, но Ася хорошо знала: это был не тот свет, которого так хотелось в песне. Тоже свет, да, но чей-то хужой… Не ее, не Асин.

–Насть, а что ты здесь делаешь? – Спросила Лена, заходя за Ксюшину спину и опуская руки ей на плечи. – Да еще и в темноте сидите?

Очень сложно было оторваться взглядом от этих сжимающих плечи ладоней. От выражения Ксюшиного лица, которое вдруг стало почти счастливым. От той близости, что скользила между ними и очень чувствовалась даже со стороны.

«Это было твое. А теперь – нет».

Она молча встала, и вышла из кабинета. Шла по темному коридору, плотно сжав губы, и чеканя шаг.

«Все правильно. Все верно. Так и должно быть. И это случилось бы рано или поздно, так или иначе».

Забрала в своем кабинете пальто, намотала на шею шарф, вышла на улицу,

«Все правильно и верно. Только, черт возьми, почему тогда так больно?»

Forvard. Play.

Ася сидела на полу, подогнув под себя ноги, и упираясь щекой в Ксюшино колено. Она очень устала – устала от этого кажущегося теперь бессмысленным разговора, от бессонной ночи, и, кажется, просто от жизни.

Почему нельзя просто, вот прямо сейчас, поднять голову и сказать Ксюше, честно сказать, открыто: «Я люблю тебя»? Почему Ксюша не может просто поверить в то, что это возможно, в то, что это действительно так? Почему?

–Почему тебе это не нравилось? – Спросила Ксюша. – Я думала, тебе все равно.

Ася вздохнула. Добавить к нагромождению лжи еще одну? Или сказать наполовину, но все-таки правду?

–Потому что я не понимала таких отношений, и если с тобой на тот момент мне все было уже ясно, то представить в этом Лену было слишком сложно.

Она все-таки посмотрела вверх, и увидела в Ксюшиных глазах слезы. Господи, да сколько же еще боли придется ей вынести?

–Тогда я не понимаю, – воскликнула Ксюша. – Почему тогда, потом, когда все это произошло, ты позвонила именно мне?

–Потому что мне больше некому было звонить.

Это было правдой. Чистой правдой – от первого до последнего слова, и это было одним из тех поступков, за которые иные люди винят себя потом всю оставшуюся жизнь.

–Я очень виновата перед тобой, – сказала Ася. – И самое главное в том, что позвонила тогда. Это была, наверное, самая большая ошибка в моей жизни.

–Почему? – Ксюша вдруг рванулась, и оказалось рядом, на полу. Встала на колени и схватила Асю за руки. – Почему?

–Да потому что я воспользовалась тем, что ты любила меня! – В отчаянии выкрикнула Ася, пытаясь вырвать руки назад, но Ксюша не дала: схватила еще крепче и сжала. – Я не могла, я не должна была этого делать. Я поставила тебя в ситуацию, в которой даже и выбора-то не было! И я ненавижу, ненавижу себя за это.

Слезы текли по щекам, поверх царапин, и отзывались дикой болью. Ася сжала губы, чтобы не разрыдаться еще сильнее, но это не помогало. Ксюша молча смотрела на нее и крепче и крепче стискивала ее руки.

–Тебе было так плохо эти годы, да? – Спросила она, и на ее лице Ася вновь увидела четырнадцатилетнюю школьницу, с ужасом ожидающую ответа.

–Нет, – торопливо сказала она сквозь слезы. – Нет! Мне не было плохо, Ксюшка, и из-за этого я ненавижу себя еще сильнее. Как ты не понимаешь? Если бы мне хотя бы было плохо, то я бы чувствовала, что все честно, но плохо мне не было!

Последние слова она прокричала. И в ту же секунду Ксюша рывком притянула ее к себе, обхватила руками, и принялась укачивать, словно маленького ребенка. Ася рыдала, уткнувшись носом ей в шею, и всхлипывала, и пыталась что-то говорить еще, но Ксюша только качала головой, и прижимала ее крепче и крепче.

–Я так люблю тебя, – сказала она вдруг. – Я так тебя люблю…

Потом, когда Ася успокоилась и перестала всхлипывать, они одновременно принялись подниматься с пола. Оглядели друг друга, как будто другими глазами, и, посмеявшись, принялись обрабатывать раны. Асины царапины на лице, Ксюшины кровоподтеки на лодыжках. Вытирая с пола кровавые пятна, Ася то и дело кидала взгляд на стоящую рядом Ксюшу. А Ксюша улыбалась. И казалось, что холода в ее зеленых глазах стало немного, совсем немножечко, меньше.

–Знаешь, – сказала вдруг она, и Ася замерла в ожидании продолжения. – Если бы я тогда поняла, что тебе это не нравится, я не стала бы с ней спать.

Усмехнулась каким-то своим мыслям, и ушла на кухню. Ася продолжила мыть пол.

Back. Play.

-Ковальская, выходи, долго тебя еще ждать?

Ксюша, спотыкаясь в наполовину натянутых джинсах, рванула к окну, выглянула и с трудом разглядела через зелень деревьев стоящую у подъезда Лену.

–Завадская, блин! Дай мне хоть штаны надеть! – Заорала она в ответ.

–По мне, так хоть голая, но выходи уже наконец!

Чертыхаясь, Ксюша застегнула джинсы, натянула первую попавшуюся под руки футболку, и, сунув ноги в шлепанцы, выкатилась по лестнице из подъезда. Лена ждала ее, притоптывая ногой от нетерпения.

–Ну и сколько можно собираться? – Спросила она, корча недовольную физиономию.

–Ты обалдела? – Вместо ответа спросила Ксюша. – Ты позвонила ровно 3 минуты назад. Ты действительно считаешь, что нормальный человек за это время может собраться?

–Нормальный не может, а ты – вполне, – засмеялась Лена. – Идем уже! Мы опаздываем.

–Да куда?..

Лена ухватила ее за руку и потащила за собой. Только бы не на очередной школьный сабантуй! Только бы не на какую-нибудь тусовку старых друзей. Никаких друзей в этот воскресный день Ксюше не хотелось совершенно.

–Ленка, да куда мы идем-то?

Все вопросы оставались без ответа. И только когда Лена свернула в очередной переулок, в Ксюшину голову стали закрадываться сомнения. Она знала эту дорогу. Да, она слишком хорошо ее знала.

–Ты обалдела? – Крикнула она, рывком отнимая руку, и делая шаг назад. – Куда мы идем?

–На день рождения, – Лена, казалось, даже внимания не обратила на эту вспышку. Продолжила ласково улыбаться. – Слышала о таких праздниках? Это когда нормальные люди собирают друзей, чтобы порадоваться дню, когда они появились на свет.

–На чей день рождения? – Сквозь зубы спросила Ксюша, хотя уже знала ответ.

–На Настин, чей же еще. Идем уже! Она пригласила нас обеих, если тебя волнуют эти интеллигентские заморочки.

Пригласила их обеих? Ксюша не верила своим ушам. Да как так может быть-то? Пригласила?

–Ты шутишь что ли? – Растерянно спросила она.

–Какие уж тут шутки, – Лена снова схватила ее за руку, и потащила за собой. – Мы и так опаздываем, а еще цветы надо купить. Так что давай шевелись.

Не верилось, но по всему выходило, что Лена правда не шутит. Они остановились у цветочной палатки, купили первый попавшийся букет (будь Ксюшина воля, она скупила бы все букеты, представленные в ассортименте, но Лена не дала), и побежали дальше.

А вот и знакомый подъезд, перед которым она провела очень, очень много времени в ожидании. Железная дверь, второй этаж, и – бело-черный звонок в квартиру.

–Успели, – удовлетворенно улыбнулась Лена, оглядывая Ксюшу с головы до ног и поправляя на ней футболку. – Звони.

–Сама звони, – пробормотала окончательно растерявшаяся Ксюша. Она едва почувствовала поцелуй в губы, которым наградила ее Лена, прежде чем дверь открылась.

Анастасия Павловна стояла на пороге и улыбалась им. И все сомнения исчезли, и страхи исчезли тоже. Ксюша рывком сунула ей букет и пробормотала что-то невнятное.

–У Ксенечки проблемы с вербальным выражением поздравлений, – объяснила Лена, обнимая Асю и запечатлевая на ее щеке поцелуй. – Поэтому я поздравляю тебя от нас обеих.

Не успев опомниться, Ксюша оказалась в квартире, а еще через секунду – в комнате с парадно накрытым столом, вокруг которого стояло всего пять стульев. Из кухни доносились звуки льющейся воды, из чего Ксюша сделала вывод, что часть гостей уже здесь.

–А Кира не приедет? – Спросила Лена, пересчитав стулья, и усаживаясь на один из них.

–Нет, – ответила Анастасия Павловна. – Ксюша, помоги пожалуйста достать вазу, она на самом верху стенки.

Ксюша рванулась вперед, едва не уронив по дороге несколько стульев, одним движением вскочила на табуретку, и глядя сверху вниз отдала вазу Анастасии Павловны.

Господи, какой красивой она была сегодня!

Крупно завитые локоны волос, собранные сзади лентой, длинное лиловое платье с открытыми плечами, и совершенно удивительное лицо – теплое, с отливающей мякотью кожей, с огромными, потрясающими глазами.

Теплая, да. Она была сегодня – средоточие всего тепла в этом мире. Тепло говорила, тепло двигалась, тепло пахла.

Гостей за столом и правда оказалось немного. Вскоре после Ксюши и Лены пришла какая-то подруга Анастасии Павловны, а еще через несколько минут в комнате появился мужчина.

Он вынес из кухни большое блюдо с курицей, обложенной отварным картофелем, водрузил блюдо на стол, и посмотрел на присутствующих.

–Денис, это Ксюша, – сказала Анастасия Павловна. – Ксюша, это Денис. Мой муж.

Если бы прямо сейчас весь верхний этаж вдруг решил обрушиться на них сверху, это произвело бы на Ксюшу меньшее впечатление. И дело было не в том, что «муж». А в том, что в этом стоящем рядом с ней мужчине она узнала ублюдка, которого когда-то ненавидела всей душой.

–Очень приятно, – кивнул Денис, протягивая Ксюше руку.

Она молча смотрела на него, но руки в ответ не подавала. Дождалась, пока опустит, и только потом сказала: «Симпатичная прическа. Очень вам идет».

Незаметно оказавшаяся рядом Лена дернула ее сзади за майку, и громко рассмеялась.

–Не обращай внимания, Ден, – сказала она, – Ксюша всем так говорит.

Она пинком подтолкнула Ксюшу к столу и сказала:

–Чего же мы ждем, товарищи? Пора бы начать застолье.

Странный это был праздник. Четверо женщин и один мужчина, казалось, весело проводили время: провозглашали тосты, раскладывали закуски, рассказывали веселые истории. Но одна из этих женщин молча смотрела на другую, даже не пытаясь спрятать напряженный, настороженный взгляд. Еще одна – постоянно пинала под столом эту первую, и, не добившись успеха, переходила к рассказу новой истории.

Денис ухаживал за всеми присутствующими дамами, но за Анастасией Павловной особенно: он то и дело опускал руку ей на плечо, предлагал блюдо с хлебом и поглядывал на нее собственническим взглядом.

Когда большая часть еды, вкуса которой Ксюша даже не почувствовала, была съедена, наступило время танцев, и Денис отправился за магнитофоном. Ксюша же нащупала сигареты в заднем кармане джинсов, и вышла в подъезд.

Она курила, стоя у перил, глубоко затягиваясь, и выдыхала дым – словно выплевывала. Сзади послышался треск открывающейся, а потом и закрывающейся двери.

–Ну и зачем ты меня сюда притащила? – Спросила Ксюша сквозь зубы, не оборачиваясь.

–Потому что я ее попросила.

Она дернулась, роняя сигарету на пол, и, обернувшись, попятилась.

–Анастасия Павловна…

–Протест ради протеста, да, Ксюш? – Анастасия Павловна вытащила сигарету из ее пачки, и, зажав ее двумя пальцами, замерла.

Прикрывая ладонью огонек, хоть ветра в подъезде не было и быть не могло, Ксюша дала ей прикурить. И закурила сама. Снова.

–Снова не впечатляет? – Спросила она, затягиваясь.

–Не особенно, – покачала головой Анастасия Павловна.

Тогда Ксюша согласно покивала, как будто это хоть что-то объясняло, и сделала еще затяжку.

«Заткнись. Просто заткнись. Не говори ничего».

Стиснув зубы от напряжения, она сосредоточила взгляд на руках Анастасии Павловны. На таких ухоженных, таких тонких, таких красивых руках. На одной из которых яркой синевой расцветал синяк.

–Зачем вы живете с человеком, который делает это с вами? – Спросила Ксюша, изо всех сил стараясь оставаться спокойной. – Почему не найдете кого-то получше?

Анастасия Павловна посмотрела на нее и вздохнула.

–Тебе не кажется, что это не твое дело, Ксюш?

–Кажется. И все же?

Она чувствовала: еще немного, и сорвется. Но было нельзя. Нужно было держать себя в руках, поэтому Ксюша изо всех сил стиснула кулак – так, что ногти впились в кожу.

–Я люблю его, – сказала Анастасия Павловна, – наверное, я просто его люблю.

Кулак сжался еще крепче. Дверь снова скрипнула, и на площадку вышел Денис. Очень веселый и нетрезвый Денис.

–Что вы тут?... – Начал он, и оборвал себя на полуслове. Улыбаясь, посмотрел на сигарету, зажатую между пальцами Анастасии Павловны.

Ксюша затушила окурок в железной банке, привязанной проволокой к перилам. Молча смотрела, как Денис берет Анастасию Павловну за предплечье, и крепко сжимает, заставляя выронить сигарету на пол, и продолжая улыбаться.

–Руки, – не то сказала, не то прошипела она.

–Извини? – Все так же улыбаясь, он кинул на нее любопытный взгляд.

–Руки убери.

В ее груди клокотало что-то, и взрывалось, и разлеталось на осколки. Какие-то невидимые тиски сжимали плечи и горло.

Анастасия Павловна вскрикнула еле слышно, и тиски сломались.

Она ударила его в челюсть – тем самым, сжатым до крови кулаком. И в момент, когда костяшки ее пальцев соприкоснулись с его кожей, ощутила огромное, бесконечное, вселенское счастье.

Каким-то образом они вдруг оказались на полу. Катались по нему в полной тишине, нанося друг другу удары. В какую-то секунду Ксюшины пальцы схватили его волосы и изо всех сил дернули вверх, а потом вниз.

А затем пришла боль.

Ярость никуда не делась, и, наверное, именно поэтому Ксюша не потеряла сознания. Она слышала, как хрустнула кость в носу, ощутила вспышками боль в плече, в ребрах. И все закончилось.