Текст книги "Весенние заморозки (СИ)"

Автор книги: Александр Хомяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 71 страниц)

–Ты! – бросил он в лицо бывшему воеводе, коротко, резко, утверждающе. И больше не прибавил ничего. Отвернулся, резко бросился в сторону, перекувыркнулся через голову и, легко вскочив на ноги, пошел навстречу орде, с развевающимся черным плащом за спиной. Вновь ударили барабаны, еще сильнее, продолжая с того места, на котором остановились. Взвыли ряженые своими высокими голосами, срывающимися в визг, и поскакали следом за арденом.

Дигбран почувствовал, как ноги его подгибаются. Лагорис успел подхватить его, помог сесть, привалиться к клетке. Бывший воевода поднял на него глаза, ища поддержки, но лицо эйтория выдавало лишь тревогу и, как ни удивительно, даже едва заметную тень испуга.

–Это он что делал? – проговорил Дигбран, которого покинула всякая стройность речи.

Не ответил ему Лагорис. Открыл было рот, чтобы что-то сказать, да передумал и лишь отвернулся, покачав головой. Дигбран перевел взгляд на Бенару, чтобы только найти слезы на глазах дочери. Одна лишь Лани, похоже, не испугалась того, что случилось. На устах внучки Дигбран обнаружил совершенно неожиданную для него улыбку.

–Я тоже хочу так танцевать! – радостно сообщила девочка своему деду.

Дигбран вздохнул и закрыл глаза. Его трясло.

–Когда он пришел?

–Осенью. Где-то в ноябре, хотя я давно потерял счет дням и точно сказать не могу. Зеленые как раз устраивались на зимовье на побережье, солили рыбу и готовились к празднику...

–Они зимуют на берегу?

–Ну да. Зимой часто штормит, особенно в восточной части океана. До нереста они зимуют на скалистом побережье на севере, где никто не живет.

Дигбран с трудом слышал, о чем говорили Лагорис с Глареком. Слишком шумно было вокруг, и гомон толпы зеленокожих все усиливался по мере того как подходили все новые отряды. Впрочем, отрядами он мог назвать их лишь скрепя сердце – эти неорганизованные группы выделялись порой лишь наличием вождя, да и тот часто терялся в толпе ему подобных – одинаковых низкорослых чужаков в бурой кожаной одежде, мелких, быстрых и очень шумных.

Они не разводили костров, хотя огонь им был знаком. Казалось, что они вообще с опаской относятся ко всему, что есть на суше, и даже ходят как-то странно, словно цепляясь своими маленькими ступнями за землю, пригнувшись, готовые чуть что опуститься на четвереньки, подобно диким зверям.

–Каждое племя – это плот. Когда племя становится большим, оно строит еще плоты, но такие племена быстро распадаются. Иногда несколько племен держатся вместе, особенно если они охотятся на китов.

–Воюют?

–Не то чтобы часто, но бывает. Иногда делят рыболовные угодья, порой и кровная вражда бывает. Зимой никто не воюет. Все держатся вместе, в нескольких заливах. Плоты вытаскивают на берег для ремонта, а сами живут в каменных домах или в землянках.

–Они умеют строить из камня?

–Да нет, что ты... Старые дома, красивые, с резьбой по камню. Зеленые считают, что в них когда-то жили их предки. В одном заливе целый город из таких домов, там обычно сразу много племен останавливается.

–Всегда – на одном месте? Или кому что достанется?

–Нет, всегда – на одном. Избави Лайта занять чужое место! Там же предки этого племени жили... ну, они так считают. Предки только своих защищают, а чужому племени они – враги.

–Ты сам-то понял, что сказал? – усмехнулся Лагорис.

–Не-а, – с улыбкой согласился моряк. – я в ихних предков не верю. А вот зеленые верят, и на полном серьезе. Предки их типа хранят, когда племена останавливаются на зимовье. Они считают, что зимой миром правит зло, и всю зиму добрый бог сражается со злым, чтобы победить весной и открыть им дорогу обратно в океан. Зимой заливы замерзают, и плоты не могут выйти в море. Добрый бог занят, и только предки могут оберечь племя от зла, что является с гор в образе белых волков...

–Волков? – в голосе Лагориса прозвучало удивление.

–Ага. Видел я их – не белые, скорее серо-желтые. Типа обычных, только крупнее. Волк для зеленых – это зло.

Отряды-племена возводили на равнине не то шатры, не то палатки. Воины несли с собой длинные жерди и рулоны полотна, сшитого из кож. Жерди втыкались в землю, травяными канатами сплетались между собой, потом на каркас натягивалась кожа – получалось жилище, достаточно просторное, чтобы вместить многих. Несколько таких жилищ, выставленные кругом, вмещали в себя одно племя.

–Перед зимовьем, пока заливы еще не покрылись льдом, они солят рыбу и празднуют свадьбы. У нас, на побережье, тоже похожий праздник есть. Но наши просто празднуют, а эти еще и предков призывают, жертвы им приносят всякие. После окончания засола все пляшут, радуются и варят уху из требухи, а потом, с первым морозом, закрываются в своих домах и сидят безвылазно до самой весны, чинят сети да травят байки. Собственно, в эти дни он и пришел, этот человек. Или не человек, не знаю.

–Какой он был?

–Да разве ж я его видел? Другие видели, кто ходил на него посмотреть. Меня в доме оставили – я ж чужой, а про него слух прошел, что общий предок явился. Вот слова его пересказывали, только каждый раз – по-разному. Понятно было только одно: надо, мол, идти доброму богу помогать против злого. Не справляется он, вроде как, у людей помощи просит.

–Люди – это зеленокожие, что ли?

–Ну да. Других они за людей не считают, и если попадает кто вроде меня к ним в руки, относятся соответственно.

–Ты-то как у них выжил?

–А, не спрашивай, – махнул рукой Гларек и поморщился. Потом, подумав, решил все же рассказать: – Команду-то мою они всю порешили. Причем простенько так перерезали, без особой жестокости. А меня оставили. Чем-то я их шаману глянулся. А потом прижился. Научил их кое-чему из рыбацких уловок, им понравилось.

–Так как ты все-таки в клетке оказался?

–Глупый ты, хоть и эйторий, – удивился Гларек. – Бежать я пытался, что ж тут непонятного? Век мне, что ли, с ними плавать, когда я так близко от родных мест оказался? Только поймали меня быстро, заблудился я в холмах. Убить хотели, но тут появился этот арден и приказал оставить меня в живых и в клетку посадить.

–Они его понимают?

–Угу. Хотя ж ни слова не разбирают, что говорит безумный прорицатель, но он им жестами показывает.

–Почему они его слушаются?

–А ты попробуй его не послушаться. Видел, что он вытворяет? То-то же...

Дождь таки начался – не ливень, как следовало бы ожидать в это время года, но все же довольно сильный и притом холодный. Пленники сдвинулись плотнее, кое-как прикрываясь от непогоды своей потрепанной одеждой. Эти перемещения вызвали у зеленокожих приступ бурного, неуемного веселья. Некоторое время дикари толпились вокруг клетки, тыкая в них пальцами, гогоча и приплясывая от восторга.

–Они считают воду даром своего бога, – проворчал Гранек. – а всякого, кто боится воды, признают злым.

–Ну и болтун же ты, Гларек, сын Гларека, – Лагорис, отдавший свой искристый плащ Бенаре и Лани, и потому уже вымокший до нитки, неожиданно улыбнулся. – Давно, наверное, у них в плену живешь?

Гларек лишь возмущенно фыркнул в ответ.

Дигбран один сидел в стороне от всех, подставив лицо дождю, прикрыв глаза и только иногда отирая рукавом капли с отросшей за последние дни щетины на щеках. Оперся о клетку спиной, и хотя уже пару раз зеленокожие с той стороны решетки швыряли в него комьями влажной земли, перебраться на другое место не пытался. Пытался же он думать, но не думалось ему. Нечего тут было думать, а можно было лишь ждать, смотреть и слушать, пока не прояснится, что с ними будет дальше.

Сверкнула зарница, гулко пророкотал над дальним лесом на востоке гром. Темные тучи ползли со стороны Веггара, без единого просвета, обещая дождь на весь остаток дня, а то и на ночь тоже. Галдеж зеленокожих дикарей несколько поумерился, сменился шорохом капель в траве. Влажный воздух мешал свободно дышать, но зато возвращал спокойствие в душу. Эх, вот так бы и помереть! Под тихий монотонный шорох, под зябкий шепот северной весны – так и сидеть с закрытыми глазами, заснуть, да и не проснуться. А перед концом – видеть сны из вчерашнего дня, о том, как на самом деле хорошо было еще совсем недавно, и какими пустяковыми на проверку оказались все головные боли старого воеводы...

–Ну и что теперь? – беззвучно шевелились губы Дигбрана, повторяя его мысли. – А все, нет теперь ничего. Вчера был последний день мира, в котором мы жили, и последний воин, защищавший этот мир, пал на берегу у брода. То, что пришло на смену вчерашнему дню, как бы и не существует вовсе. Теперь на этой земле станут жить зеленокожие...

–И детей растить. Чужих, но детей.

–Чужие люди. Даже если приживутся, все равно – чужие. И говор у них непонятный, и нравы иные. Разве смогут они жить той, вчерашней жизнью на этой старой земле? Разве оставят все по-старому? Нет, не оставят. Зачем же тогда ждать этого дня, когда родной дом станет чем-то совсем другим?

–Но ведь выжили же миакринги на крови арденов. И вжились в эту землю. Земля Риммарави стала их землей, и осталась землей арденов. Земля примет многих.

–Что это за слово – Риммарави?

–Старое это слово, Дигбран, – просвистел тихий, шелестящий шепот над ухом у старого воеводы.

Он попытался вскочить, резко дернулся, и вновь его остановила рука. Но это уже была не рука Лагориса. Нет, то была тонкая, изящная, похожая на женскую кисть. Кисть, обтянутая черной кожей перчатки, неженской хваткой держащая его за плечо.

И Дигбран, не в силах противиться естественному движению, обернулся. И встретил взгляд безумных глаз, в нескольких ладонях от своего лица. Один из глаз был слегка навыкате, в перечеркнутой шрамом глазнице.

Арден. Тот самый. Опять.

Никогда Дигбран не боялся арденов. Не любил – да, было дело. Понимать их научился лишь немного, но все же. Но бояться – нет, даже в детстве его не впечатляли сказки о Сером волке. Слуг нельзя бояться, иначе что же это за слуги? Практичный склад ума сына лесничего позволил ему быстро прийти к выводу, что если бы ардены хотели сделать завоевателям гадость, то давно бы ее сделали. А раз этого не произошло – значит, нечего их бояться. Однако и унижать не стоит – это он тоже быстро понял, однажды попытавшись заставить своего воспитателя Эрика сплавать за подстреленной им уткой.

Эрик, не моргнув глазом, сгреб тогда мальца в охапку и швырнул в озеро. Когда Дигбран выплыл на берег, отплевываясь и ругаясь на чем свет стоит, Эрик швырнул его обратно в воду. Так продолжалось до вечера, пока Старший не сжалился над своим 'хозяином'. Позже отец Дигбрана, услышав от возмущенного сына эту историю, смеялся до икоты...

А вот этого ардена он боялся. Боялся тем более, что Лагориса безумец тоже пугал. А ежели эйторий кого-то боится, то Младшему и вовсе надо бежать от такого без оглядки.

Вот только некуда бежать.

Один костер утром все-таки разожгли – из сухой травы, связанной в тюки. Арден постоянно крутился рядом с ними, размахивал руками, что-то втолковывал зеленокожим. Они его, похоже, понимали, спорили, махали руками в ответ, подпрыгивали и визжали на своем ужасном наречии.

В костре обжигали длинные жерди. В стороне Дигбран заметил большую группу дикарей, сооружавших нечто вроде небольшого плота. Маленькие ловкие руки сноровисто плели веревки, соединяя толстые бамбуковые бревна между собой. Закончив работу, они все, как один, вскочили на ноги и принялись мяукать на разные голоса. Набежало еще множество зеленокожих, подошел и шрамолицый. Внимательно осмотрел получившийся плотик, кивнул и махнул рукой куда-то в сторону лагеря. Зеленокожие одобрительно заверещали и потащили свое творение в указанном направлении. На его месте тут же принялись плести следующий щит.

–Кстати, на щит это и похоже, – произнес Лагорис, тоже наблюдавший за активностью дикарей.

Дигбран пожал плечами. Щит так щит, какая в сущности разница? Для них, естественно, для пленников.

Позже ему довелось наблюдать, как несколько дикарей тащат мимо большую сеть из канатов.

–Это для ловли большой рыбы, – сообщил на этот раз уже Гларек. – Не всякое племя такие сети плетет, у них разную рыбу разные племена ловят – так заведено. Кто что умеет, кто к чему привык... поколениями наука передается. Есть такие, что на китов охотятся – у них в большом почете метатели гарпунов. А есть племена, что больше мелкую рыбу ловят, те считаются бедными и слабыми. Большая рыба – большим воинам, как везде впрочем.

–А что – там, на дальнем берегу, где они зимуют – другие люди бывают? – спросил Лагорис.

–Другие? – не понял моряк. – А, ты о местных. Ну, на самом берегу никто не живет, я помнится уже говорил. А вот дальше, на юге – да, есть. Зеленые их боятся, потому что оттуда зимой иногда приходят воины с сетями и собаками и ловят этих дикарей да уводят прочь. Надо думать, что в рабство продают. Порой и торговцы оттуда забредают, меня правда к ним тоже не пускали.

–Как выглядят-то?

–Кто, пришлые? Я ж говорю, что не видел.

–А чем торгуют?

–Веревки покупают в основном, иногда рыбу сушеную – правда, не всякую. Меняют на безделушки, на стальные ножи, крючки для рыбной ловли, ткани и всякое такое. Дурят наверное зеленых без всякой жалости, я правда не знаю, что у них, пришлых, ценится, чтобы так уж судить.

–А бронзу они сами выплавляют?

–Сами. Но только на берегу. Там есть плавильни, тоже древние – видел одну.

–А руду откуда берут?

–Вот уж не знаю.

К вечеру суета в лагере поутихла, дикари, крутившиеся весь день возле клетки с пленниками, в основном разбрелись. Остались только несколько вокруг костра, поддерживавших его. Потом объявились ряженые да крашеные с барабанчиками, притащили большой котел с водой, пристроили над огнем на крепкой жерди.

Гларек как-то неуверенно покосился на Лани с Бенарой, потом наклонился к Дигбрану и прошептал ему в самое ухо:

–Человека есть будут.

–Че-его? – выпучил глаза Дигбран.

–Того. Сварят сначала, потом съедят.

–Врешь! – не выдержал Дигбран.

–Не врет, – сообщил Лагорис, нехорошо глядевший в сторону костра. Бенара, слышавшая часть разговора и сообразившая, о чем речь, сидела бледная и неотрывно смотрела на суетившихся вокруг костра ряженых, которые все чаще оглядывались на них и тыкали пальцами.

–Заживо варят? – жестко спросил Лагорис, придвинувшись к прутьям решетки поближе.

–Да нет, убивают сначала, – Гларек уже тоже заметил по поведению ряженых, что на съедение предполагалось пустить кого-то из пленников. – Разделывают, кожу снимают...

–Избавь, – отмахнулся Лагорис. – У них часто так?

–Да бывает, – по тону Гларека чувствовалось, что происходящее нервирует его не меньше остальных. – Порой море заштилеет, рыбы нет, птицы нет, а жрать охота. Тогда выбирают, кого съесть. Чаще всего стариков или детей. Очень редко – взрослых мужчин, и почти никогда – молодых девок. Своих без нужды не едят, чужих – если попадутся.

–Продолжение рода превыше всего... – пробормотал Лагорис. – И что его теперь нам делать, непонятно... сгрызут ведь гады.

Пламя под котлом разгоралось, дым от травяных тюков валил все гуще.

–Схлебают, – зачем-то уточнил Гларек, как и все они, не отрывая глаз от происходящего. – Они из человека похлебку на водорослях варят...

Дигбран едва успел отвернуться, и его вырвало на землю желчью. В ушах зазвенело, потом позывы к рвоте прошли. Он вдруг понял, что стало тихо. Поднял голову, обернулся.

Ряженые столпились вокруг клетки, молчали и смотрели на них. Дигбран поднялся с колен, попятился, тщась закрыть собой Бенару и Лани. Один из ряженых сделал шаг к прутьям и ткнул пальцем ему за спину. И тишина взорвалась слитным воем из сотен глоток дикарей.

Они сноровисто приподняли клетку, несколько зеленокожих рванулись мимо Дигбрана к Бенаре, которая, обняв Лани, припала к земле. Первого Дигбран уложил на землю ударом кулака, еще одного схватил Лагорис и одним движением могучей руки сломал ему шею. Потом их повалили на землю, навалились всем весом, начали выкручивать руки, пальцы, кто-то давил на кадык...

Смерть не пришла в этот раз. Давление сверху ослабло, руки с горла убрались, Дигбран судорожно вздохнул и закашлялся, сгибаясь пополам. Едва его чуть-чуть отпустило, рывком поднялся и сбросил с себя последнего дикаря. Огляделся: Бенара и Лани забились в угол клетки, в другом сидел Гларек, посреди отползающих прочь зеленокожих стоял, широко расставив ноги, Лагорис, выставив вперед напряженные руки с длинными узловатыми пальцами. Рядом с ним стоял арден со шрамом, стоял и смотрел на Дигбрана. Дигбран увидел свежую ссадину у него на скуле, меч в руке и труп дикаря у ног ардена. Безрукавка на трупе почернела от крови. В стороне валялся еще один, убитый Лагорисом.

Арден склонил голову набок, внимательно изучая Дигбрана. Удовлетворившись увиденным, он огляделся, нашел взглядом Гларека и ткнул в его сторону мечом. Притихшие дикари за прутьями клетки зашевелились.

–Не тронь его! – зашипел Дигбран, но Лагорис внезапно шагнул к нему и обхватил его за плечи своими руками. Дигбран как-то сразу понял, что не вырвется, и опустил голову.

Последовавшее вслед за тем пиршество дикарей он запомнил слабо. Человеческая память придирчива и часто щадит человека от слишком ярких воспоминаний – надо полагать, чтобы крыша у него не съехала. Помнил короткий вскрик Гларека, помнил дым от костра, помнил, как его тошнило большую часть времени – впрочем, и Бенара не избежала того же, и только Лани с Лагорисом держались, хотя эйторий повернулся спиной к костру и девочке тоже глядеть не позволял. Ланнара, скорее всего, не поняла из происходящего ничего, кроме того факта, что Гларека убили – а смерть и кровь внучка барона уже видела в достатке.

–Вот и я не ем, – сообщил ему из-за прутьев решетки безумный прорицатель. – Надо бы – да не могу, боюсь совсем с ума сойти.

Дигбран сквозь выступившие слезы глянул на него, вытер рукавом губы.

–Издеваешься?

–Вот мне больше делать нечего, – ответил шрамолицый. – Ты смотри, Дигбран, смотри да запоминай. Редкое зрелище, поучительное.

–Да пошел ты... – сплюнул Дигбран и отвернулся. Бояться он уже устал.

Следующий день в клетке никто не разговаривал. Их накормили – к счастью, всего лишь рыбой. Выводили по одному по нужде. Иногда подходили к прутьям решетки и тыкали пальцами, мяукая и визжа – но ничего более. Стража у клетки сменилась один раз в полдень. Пару раз невдалеке промелькнул безумный прорицатель, но на пленников он внимания не обращал.

Даже Лани притихла – вот уж что было невероятно. Ни разу за весь день не попросила Лагориса что-нибудь рассказать, не нудела, не капризничала и вообще сидела тихо, зыркая по сторонам исподлобья. Если ей было что-то надо, девочка подбиралась к матери и спрашивала ее тихонько.

Лагорис обратился в статую – сидел и смотрел в одну точку. Дигбран тоже не особо активничал, тем более что смысла в этом не видел никакого. Да и в себе копаться перестал. После вчерашнего как вроде опустела его душа, следом за желудком. Время требовалось, чтобы сгладилось в памяти происшедшее.

Времени у них было в достатке.

Зеленокожие знай плели свои щиты, да таскали всякие колья и жерди. Один раз колесо от телеги мимо клетки прокатили. Один раз две группы дикарей поругались из-за чего-то, чуть стенка на стенку не пошли – и опять арден со шрамом положение спас, разнял и обругал. Один раз были какие-то крики где-то, наверное, аж на дальней стороне лагеря, а потом Дигбран увидел, как меж жилищ зеленокожих пронесли несколько трупов, утыканых стрелами.

–Как на вид, так стрелы арденские, – нарушил наконец молчание Лагорис. Странно, как он углядел-то все это, сидя недвижимым весь день. – Что скажешь, Дигбран?

–Арденские. Трехфутовые стрелы только ардены делают, видал как-то. Долго думал, на кой ляд им такие длинные – вот, оказалось, что для войны. У них и луки под стать, в рост человека.

–Впечатляет, – Лагорис поцокал языком, да и умолк.

Вечером их вытащили из клетки, связали и куда-то повели краем лагеря.

Никто не сопротивлялся, даже Дигбран – никакого резона не было, сил – тем более. Они проходили в сумерках мимо жилищ дикарей, видели мельтещащие среди них многочисленные низкорослые тени. Лагерь тихо гудел в сгущающейся тьме, где-то раздавался стук дерева по дереву, где-то – песня, больше похожая на вой. За спиной уже отгорел закат, впереди, над высокими холмами восточной Сиккарты, густела непроглядная темень. Потом они остановились, и Дигбран узнал местность. Они были на берегу речушки, впадающей в Аррис чуть ниже замка Дубр.

На берегу речки, по пояс в камышах, стоял и что-то слушал безумный прорицатель. На возглас одного из конвоиров он обернулся и махнул рукой, подзывая их поближе. Дигбран переглянулся с Лагорисом, кивнул и пошел вперед. Эйторий и домашние Дигбрана остались стоять, где были.

Прорицатель, вопреки ожиданиям Дигбран, не спешил нарушить молчанье. Так они и стояли по колено в воде, а вокруг них наступала ночь и гудели комары.

–Говори уже, не томи душу, – не выдержал Дигбран.

–Ша! – негромко ответил арден. – Дай вечер послушать.

Дигбран пожал плечами. В сапоге у него хлюпало. Хлюпало и рядом, он обернулся и увидел, что Лагорис присоединился к ним и замер в своей обычной для последнего времени манере, вглядываясь куда-то в темноту.

Когда окончательно стемнело, прорицатель вздохнул и посмотрел наконец на Дигбрана.

–До Длинного озера мои вас проводят. Дальше уж, пожалуйста, сами. И в темноте осторожнее, там лучники с вашей стороны взяли привычку на любой шорох стрелять. Ступай, Дигбран, рассветает сейчас рано.

Старый воевода только брови слегка вздернул.

–А зачем вообще в плену держал?

–Хочешь обратно?! – взвился шрамолицый. – Не задавай мне глупых вопросов! И без тебя вопросов слишком много, ты мне еще поспрашивай тут! Давай, вали, пусть с тобой другие нянчатся! С меня хватит!

Дигбран дернулся слегка да пошлепал на берег. Выйдя на сухое место, обернулся.

–Руки-то развяжи, полоумный.

–Сам ты... – беззлобно ругнулся безумный прорицатель, однако с шумом выбрался из воды и принялся срезать путы с пленников. Дикари-конвоиры все это время стояли непривычно молча, смотрели да слушали чужую речь, не перебивая.

Размяв руки, Дигбран сел на землю, стянул сапог, вылил воду. Потом второй.

–Нет, ты мне все-таки объясни... – и осекся, увидев перед своим лицом острие меча.

–Ничего. Я. Тебе. Объяснять. Не буду, – раздельно проговорил шрамолицый. – Не положено тебе лишнего знать, Дигбран-воевода. Знай только то, что видел и слышал. Это своим и расскажешь, вот кстати, письмецо я им накропал... – он порылся за пазухой и извлек свиток, запечатаный сургучом. – Отдашь герцогу завоевателей в собственные руки.

К утру они добрели до берега Длинного озера. Берег был болотистый, в камышах зеленокожие их оставили и убрались обратно. Дигбран воспользовался случаем и глянул при свете дня на Лани с Бенарой. Обе выглядели сильно уставшими, но в общем-то пока держались.

–Что там, Лагорис? – он перевел взгляд на высоченного эйтория, взиравшего куда-то вдаль.

–А ничего так особо не видать, – весело ответствовал Лагорис. – Идем, чай при свете дня свои не подстрелят. Лани, полезай к дедушке Лагорису на шею, нечего грязь месить.

Мальтори. Жертвоприношение.

Люди не могут не шуметь, даже если они почти ничего не говорят.

В городе всегда шумно. Даже на небольшой террасе, в тени виноградных лоз, прогибающихся под тяжестью огромных гроздей, слышен невнятный и вместе с тем яркий шум южного моря, слышна прохожими улица за стеной, слышна торговлей близкая рыночная площадь; слышны резкие чайки над морем, и слышны гудящие насекомые в листве деревьев.

Я не знаю, как можно в таких условиях вести серьезный разговор. Однако эсталийцы это умеют: неспешно, с чувством собственного достоинства восседая в плетеных креслах, прихлебывая прошлогоднее вино, обсуждая все на свете – от вкуса и аромата этого самого вина до погоды на Уольских островах, – почтенные купцы ведут дела. Я смотрю на них, пытаясь вникнуть в разговор, но тщетно. Я давно не был дома, пыль чужих дорог въелась в мою кожу намертво, и ее не соскоблить никаким песком за те несколько дней, что я пробыл в доме моего отца. Многое, что раньше я встречал лишь в книгах, мне теперь знакомо и близко. Но вот родной город я успел забыть.

Сижу. Пью вино, наслаждаясь вкусом и не понимая ворчанья Лагрели, берегового адмирала славного города Эсталы. Я успел привыкнуть к элю северян и стикрейскому бренди, заодно и разучился разбираться в вине.

Моя пыльная, в чем-то даже неряшливая одежда вызывает неодобрительные взгляды гостей. Я лишь улыбаюсь, когда замечаю это неодобрение. Я – воин, и мне на парадах не маршировать. Пыль на моей рубашке задешево не дается.

И еще шум. Он мешает слушать. Веки сами опускаются, уши слышат лишь далекое, неясное, цельное и живое, не различая отдельных звуков в этом многоголосье, а если и различают – то слышат звук, а не слово или фразу. Я не сразу понимаю, что обращаются ко мне.

Люди не могут не шуметь, даже если они молчат, затаив дыханье.

Я чувствую их сквозь сжатые веки. Они ждут, когда я открою глаза. Разлеплю ссохшиеся губы. Хрипло откашляюсь. Попрошу у Арвариха флягу с бренди, которым он разжился у кого-то из офицеров герцога Эретви. Глотну непривычно крепкого пойла, и из сухих глаз потекут слезы. Подниму руку, чтобы их вытереть, и сожму зубы, чтобы к слезам не прибавился еще и стон боли. А потом, через некоторое время, все возможные и невозможные ужимки кончатся. И надо будет вырваться из сна о ясном солнечном дне в Эстале, оставшемся в моем прошлом, и смотреть им всем в глаза. И говорить.

Но пока что они еще согласны ждать. Они признают за мной право не спешить с решением. Ведь это мне они вручили ответственность за всех. И право на слабость. Право на слезы. На стон. На носилки, в которых меня перенесли с корабля на берег. На единственный, кое-как сплетенный шалаш. Ведь это я стоял у столба.

Они не признают только одного – права быть сломленным. Нет у предводителя такого права. А ведь поломал меня проклятый столбик. Научил бесстрашного Мальтори бояться. Но нет – даже в снах я не могу себе позволить увидеть себя у столба еще раз. Право решать дается лучшим из людей. Мне придется стать этим лучшим; если же не получится, то надо хотя бы выглядеть таковым. Днем и ночью. Я могу видеть во сне море, виноградные лозы и тучных купцов в плетеных креслах. Я могу танцевать в праздник на набережной Эсталы, могу флиртовать с незнакомыми девушками, могу проваливаться в самое детство и играть в солдатиков, если моим снам будет угодно. Я не могу только одного – сломаться. Лишь согнуться, да и то – ненадолго.

–Сейчас... сейчас я встану. Подождите немного. Сейчас.

–Лежи, Мальтори. Тебе пока лучше не вставать, – услышал я голос Арвариха. – Вот, глотни лучше.

Я сжал зубы и усилием воли открыл глаза.

Надо мной была крыша шалаша, точнее, простого навеса из сосновых лап, кое-как связанных между собой. Рядом со мной сидел на корточках Арварих. И больше поблизости, как оказалось, не было никого.

–Дай сюда! ѓ– несколько резко я вырвал у Арвариха флягу, жадно отхлебнул. Крепкое пойло устремилось в мою глотку, я закашлялся и едва не выронил флягу. Слезы брызнули из моих глаз.

Арварих подождал, пока пройдет приступ кашля, и мягко, но уверенно забрал у меня флягу.

–Где остальные? – спросил я, все еще не веря. Сон был слишком ярким, чтобы быть просто сном.

Арварих неопределенно указал рукой куда-то в сторону.

–Делом занимаются, – пояснил он.

–А Вальд?

–Еще не подошел.

–То есть – не подошел? – не понял я. – Разве вы шли не вместе?

Дружинник покачал головой.

–Ардены остались прикрывать наш отход. К ним там помощь пришла, с оружием.

–Поня-атно... – протянул я. Ясность сознания возвращалась пугающе стремительными темпами. – Где эти вессейские моряки?

Арварих дернул плечом.

–Работают. Что они, умнее других, что ли?

Аргумент дружинника сразил меня наповал.

–Арварих, найди мне ихнего капитана.

Сидеть в шалаше было неудобно, но лежать я уже не мог. Все тело ломило, и почти все болело... не так сильно, как я боялся, но достаточно ощутимо. Встать я бы не смог, так что даже и не пытался. Вообще, о ногах мне лучше было на некоторое время забыть. Просто чтобы не расстраиваться о потерянных пальцах.

Капитан (на самом деле – лейтенант, но для Арвариха это звание было незнакомым) некоторое время потоптался передо мной, потом наконец решился и сел на землю. Вид у него был несколько смущенный, как и положено его безусому возрасту. Я, собственно, потому и запомнил его лицо ночью: слишком юным он мне показался для столь ответственного дела. Но обсуждать решение герцога я не стал – не до того было.

Кого-то он мне напоминал, этот Аинви. Вот только я никак не мог понять, кого.

–Аинви?

–Как ты запомнил? – он так удивился, что даже забыл смутиться. – Ты же был почти без сознания.

–Почти, лейтенант. Это хорошее уточнение, – я вспомнил свое состояние после той дряни, которую в меня влил Вальд, и поморщился. Приятного в том сочетании боли и возбуждения было мало. – Чем ты командовал, пока у герцога был флот?

–Второй помощник флагманского корабля 'Престол запада'.

Мимо неспешно прошли двое нерберийцев. Заметив меня, наемники вяло отсалютовали и побрели дальше.

–Малые корабли водил?

–Да, неоднократно... как мне называть тебя?

Вот ведь привыкли вессейцы к титулованию. Настолько же, насколько эсталийцам неприятно само слово 'господин', настолько жители острова и их соседи-стикрейцы жить без главенства и подчинения не могут.

–'Комендант', – улыбнулся я. Видно, привяжется ко мне эта кличка, с легкой руки моего бывшего гарнизона.

–'Комендант'? – удивился Аинви. – Начальник гарнизона?

Я уверенно кивнул. Он совсем растерялся. Видимо, Аинви не присутствовал при допросе, который мне учинили, прежде чем привязать к столбу.

–Целиком должность именуется 'комендант замка Риммор и командующий его гарнизона до возвращения в гавань барона Мара Валендинга, Хранителя запада, Стража мыса Аори, известного в северных морях как Морской дракон'.

Взгляд у моего собеседника сделался совсем беспомощным. Что мне и требовалось. Я усилием воли согнал с лица улыбку и пристально посмотрел в глаза Аинви.

–Возьмешь корабль. Возьмешь десяток своих, еще десяток я тебе сам выделю. Пойдешь вниз по течению. Мне необходимо знать, что творится в устье Арриса и севернее, до самого замка. Справишься?

Он хотел возразить. Он очень хотел возразить. У него были приказы от герцога Эретви, которые не обсуждаются. Он должен был выполнить их в точности. Но... он понял по моему тону, что я не приемлю возражений.

У него не оказалось выхода. К счастью, мне не пришлось ломать его, мальчишка сам все понял.

Невдалеке, у слабого костерка несколько миакрингов о чем-то жарко спорили. Я различал отдельные слова, но смысл спора улавливал с трудом. Спорили о чем-то, связанном со Скейром и тропами в холмах Эверин. Лица у спорщиков были злые, человеческого в них осталось мало. Только усталость, которая и не позволяла спору перерасти в драку.