Текст книги "Весенние заморозки (СИ)"

Автор книги: Александр Хомяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 71 страниц)

Их было что-то около десятка. Ни одного взрослого мужчины, сплошь старики, женщины и дети. Ни одного ардена, каких много жило в Гирисе. Только миакринги. Много знакомых лиц. Ее дед Кэрах, и соседский мальчишка Длух, и жена того горожанина, что согласился взять ее в дом кухаркой. Уже не такие сытые и довольные жизнью, как раньше. Не такие уверенные в себе и в мире, что их окружает. Возможно, все еще немного боящиеся мифического Серого волка, но больше дрожащие при виде вполне реального дессалия в медвежьей шкуре и с топором. Жалкие, покорно остановившиеся, готовые отдать свои ничтожные пожитки по первому требованию. Если надо, то и свои ничтожные жизни. Умом Лорбаэн понимала, что эти люди не стоят ненависти, но единственно презрения.

Но ума в ее голове вдруг стало очень немного. Она могла ненавидеть весь мир абстрактно, но были люди, которых она ненавидела персонально. Обидчики. Отвергшие. Те, кто толкнул ее на дорогу, с которой она так и не смогла свернуть, оказавшись в холмах Эверин.

Броганек о чем-то спрашивал на своем диалекте бывших жителей Гириса, но она не слышала. Они поглядывали в ее сторону, и в этих взглядах девочка не встречала ничего хорошего. Нездоровое любопытство, презрение, нелюбовь и просто ненависть. Они совершенно верно трактовали ее нынешнее положение, но ошибочно считали ее коллаборационисткой. Нет, она их не предавала. Она всегда была для них чужой.

Чужой не может предать.

–Дай сюда топор, Броганек, – сказала, нет, потребовала она. Властно протянула руку.

–Не дам, – отрезал Броганек. – Это нехорошо, что ты делаешь, ралдэн. Нельзя убивать тех, кто не может себя защитить. Эти лесные дикари уйдут на север, так сказал я, Броганек из клана Эктуден.

Он стоял вполоборота, слова его пока что были только словами, но Лорбаэн не представляла себе, насколько серьезно воспринимает ее истонец. А даже если бы и представляла... когда она вытащила нож, полученный ей от варвара, Броганек выбил его одним движением. А вторым сгреб ее в охапку.

–Пусти... – прошипела она. Ее глаза уже застилал туман, непроглядная мгла черной ненависти. В ней не осталось места даже Броганеку, единственному, которого она в те дни приняла в свой мир.

–Нет! Ты больше никого не будешь убивать. Так говорю я, а ты слышишь, ралдэн. Я не позволю тебе так делать!

–Пусти! Они заслужили! Они умрут, как умер мой отец! Все умрут!

–Предательница! – послышалось откуда-то из-за спины Броганека.

Они наверняка не понимали слов, сказанных Лорбаэн и Броганеком, вряд ли кто-то из них знал истонский диалект. Но суть происходящего они уловили верно, и очень быстро уверовали в собственную безопасность.

–Мерзавка! Она солгала мне, сказала, что она – дочь Кэрды. Ее подослали!

–Ты шлюха, Лорби! Шлюшка дессалия, по тебе вши ползают!

–Смотри, как мы лишились всего, сука! Ты этого хотела?

–Пусть убирается! Они позабавятся с ней, а потом выбросят!

Лорбаэн почувствовала, как меркнет ее разум, как уходит то последнее, из чего еще могло вырасти в ее жизни что-то светлое.

–Пусти, Броганек! – заорала она по-миакорански. – Я их убью!

Бешено брыкающуюся, кричащую на всех известных ей языках, Броганек уносил ее прочь, а вслед сыпались угрозы, оскорбления, смешки. Улюлюкал и приплясывал Длух, грозила кулаком ее бывшая хозяйка, громогласно излагал свои обвинения Кэрах. Враз позабывшие о том, как только что избегли большой опасности, они вымещали злобу на той, которой не было защиты. Будь их воля, они тут же разорвали бы ее в клочья. Впрочем, она поступила бы точно так же. Единственным на той лесной поляне, кто сохранил трезвый рассудок, был Броганек.

Только и про него нельзя было сказать, что он был спокоен. Он тащил Лорбаэн до тех пор, пока та не выдохлась, и крик закономерно сменился слезами. Морем слез, когда Броганек опустил ее на траву, сел рядом и замер.

–Уйди, – тихо попросила она, когда схлынул и поток слез.

–Не уйду.

–Ты хочешь, чтобы я и тебя возненавидела?

Он промолчал.

И молчал долго, до тех пор, пока совсем не стемнело. Затем стащил свой непробиваемый доспех и лег с ней рядом на траву. Тогда Лорбаэн со вздохом обернулась и прижалась к нему, спрятав лицо в космах медвежьей шкуры.

–Пропадешь ты со мной, Броганек, – спокойно сказала она.

–Броганек никогда, нигде и ни с кем еще не пропадал. – был ей ответ.

В лагерь они попали еще через два дня. Сначала им стали попадаться следы лошадей, потом они наткнулись на охранение, выставленное графом Гиссом в холмах.

Броганек не смог отказать себе в невинном удовольствии подкрасться к дозору, выскочить из кустов у них перед носом и радостно заключить в объятья остолбеневшего от неожиданности предводителя отряда, такого же широкого истонца, как и он сам, лицом и вовсе похожего на Броганека, как две капли воды. Лорбаэн вспомнила его – это был старший брат Броганека, вождь клана Эктуден.

Из последовавших изъявлений радости она мало что поняла – общаясь между собой, истонцы становились маловразумительными даже для того, кто знал их язык. Единственное, что прозвучало достаточно внятно, это сравнение Броганека с лесным дикарем, на что тот совершенно не обиделся, и даже наоборот – расплылся в довольной улыбке.

–Я теперь по лесу хожу невидимый и неслышный. Я – великий разведчик, и я принес важные новости. Проводишь меня и ралдэн к графу алагоров?

Брат Броганека не возражал. Они прошли через лагерь, стоявший на том же месте. На них мало кто обращал внимание, разве что встречавшиеся истонцы приветствовали воинов Эктуден и получали от них ответные приветствия. Стражи, охранявшие долину среди холмов, где в свое время стоял и отряд Броганека, выслушали их и пропустили.

–Мало кто вернулся из посланных темником Галаком отрядов, – заявил вождь Эктуден. – А те, что вернулись, далеко не ходили. Граф алагоров будет рад узнать важные новости.

Графа Гисса они застали в дурном расположении духа. За то время, пока Броганек с Лорбаэн отсутствовали, он еще более потерял уверенность в себе. Вялый взгляд дополнился вялыми движениями, вялым голосом и бледностью.

–А, явились, – произнес он, едва они втроем вошли в шатер военачальника. – Небось в кустах все это время сидели, а теперь будете рассказывать байки про дальний рейд в тыл противника? Ну что ж, валяйте.

К счастью, Броганек не понял ни слова из тирады графа. Его брат, очевидно, что-то понимал на языке алагоров, но только поморщился, ни сказав ничего в ответ. Лорбаэн поняла, что говорить придется ей.

–Мы дошли до Арриса, – ей противно было докладывать этому человеку, девочка делала это только ради Броганека. – Мы видели приготовления врагов. Они готовят ловушку.

–Ужасно интересно, – пробормотал граф. – Галак твердит мне о том же каждый день. Если это правда, то не стоило ради таких новостей меня беспокоить. Все, что ли?

–Нет! – рявкнула она ему в лицо, чувствуя, что опять теряет над собой контроль. – Не все. Там эйтории, ты об этом знаешь? Эйтории Мигронта. Что-то около сотни драккаров. Знаешь, сколько воинов несет эйторийский драккар? Вот и считай. Еще там ардены и миакринги. Они заманят тебя в ловушку, отвлекут на себя, а потом эйтории ударят тебе в спину, и это будет твой конец. Понял?

Он ничем не высказал своих чувств, этот жалкий, но могущественный человечек. Может, у него и не было никаких чувств, одна апатия да сарказм.

–Ты все так хорошо узнала, девочка. Я поражен. Наверное, вы прокрались к врагам в штаб и выведали там все их секреты?

–Я слышала разговор конунга Ригалиса, арденов и герцога Илдинга.

–Да ты что? Ты видела самого герцога Илдинга? Какой он из себя? И Ригалиса? А почему не Катаара?

–Дурак! – фыркнула Лорбаэн. – Тебя предупреждают, а ты фиглярствуешь.

–Пристегни язык, девочка, – на этот раз в его голосе прорезалась сталь. – и убирайся с глаз моих, да этих мохнатых с собой забери. Разведчица, мать твою!

Истонцы вышли из шатра насупленные. Вождь Эктуден бросил что-то Броганеку вполголоса, тот кивнул, обернулся на Лорбаэн.

–Идем, ралдэн. Будем праздновать наше возращение.

Лорбаэн посмотрела Броганеку в глаза, усмехнулась.

–Твоя правда. Ну его, этого графа. Дураком родился, дураком помрет.

И долину огласил ее громкий истеричный смех.

Глава 5.

Дигбран. Сказание о геройстве.

–Помнишь этого всадника на вороном коне, вчера?

–Такого забудешь, Нилрух, как же... брр!

–А чего тут удивляться? Ардены, я их никогда не понимал.

–Боюсь, Малыш, что это был не простой арден. Ладно, ну его. Своих забот есть. Ты Кантаха видел?

–Видел.

В караульной было непривычно темно и неуютно. Дигбран мужественно сидел на жестком трехногом табурете, стараясь не отвлекаться от задуманного мероприятия, но всадник, встреченный ими вчера на Веггарском тракте, упорно не шел из головы. Напугал он их с Малышом, если по совести. И нет бы кто чужой – так ведь арден, самый типичный, с примелькавшимися с детства правильными чертами лица. Разве что шрам.

Может, из-за шрама лицо встреченного ими всадника и показалось им таким зловещим. Рубец пересекал бровь и глазницу, при этом глаз был целым, живым. И смотрел этот глаз тем взглядом, что встречался Дигбрану разве что в глазах умалишенных. Он был уверен, что всадник даже не заметил их, когда они, приблизившись, смогли его разглядеть и тут же дали дорогу. Всадник ехал медленно, погруженный в себя. Седые на висках волосы были забраны в хвост на затылке, одежда отличалась потрепанностью, оружия при нем и вовсе не было. Он миновал их и вскоре исчез за поворотом дороги.

'Действительно, – сказал себе Дигбран – ну его, а?' Испугались неведомо чего. Суеверия, в чистом виде. 'Неведомо что' пусть всяких Майрахов и прочих южных миакрингов пугает. А северные миакринги – люди серьезные. Хочется думать, что серьезные. Вон, мельника-то чуть не сожгли.

Обитая железными полосами массивная дубовая дверь со скрипом отворилась, выпуская из темницы очередного ополченца. Ополченец менял цвет на глазах: то бледнел, то краснел.

–Ну что? – полюбопытствовал Дигбран. – Помогло?

Ополченец беспомощно хлопнул на него ресницами.

–Ладно, – махнул рукой Дигбран. – ступай. Проповедальник.

–Проповедник, – поправил его Лагорис.

–Неважно. Следующий!

Снаружи в караулку сунулась бородатая физиономия дружинника Браха.

–Звал, Дигбран? – осведомился он.

–Тьфу ты! Тебе еще чего тут надо? Сказано было – ополченцам собраться.

–Так это... дружина завсегда впереди всех быть должна.

Дигбран нехорошо посмотрел на вояку. Припомнил, что именно тот был в немалой степени ответственен за то, что последняя попытка Ахроя избавиться от Ланнары чуть не закончилась успешно.

–Ладно. Сам напросился. Ступай в темницу, третья дверь слева.

–За что? – не понял Брах.

–Не 'за что', а 'зачем', – съязвил Дигбран. – В темнице сидит Ахрой. Увидишь – не пугайся, он теперь всегда такой будет. Ты должен обратиться к нему и убедить неразумного, что нехорошо с его стороны желать смерти внучки барона.

–А почему я?

–А потому что пришел не вовремя! Иди, проповеди. Проповедай... тьфу! Лагорис, как это слово?

–Неважно, – ответил Лагорис. – Ты тут долго еще сидеть будешь?

–Пока не надоест.

–Тогда я пойду наверх. Душно тут у вас.

Дверь в темницу приоткрылась, разгоняя мрак. Брах нерешительно ступил внутрь, Дигбран сунулся следом. Его вдруг разобрало любопытство.

Посреди мрачного сырого помещения сидел на табурете Нилрух; он уткнулся в бумажную тетрадь, которую держал на коленях. При свете свечи воевода водил по ней пером и что-то бормотал себе под нос.

–Как звать? – скучно спросил он, не отрываясь от записей.

–Так Брах же я! – удивился дружинник.

–Откуда? – Нилрух уже выводил в тетради названное имя. Головы он так и не поднял.

–Отсюда, – ответил недоумевающий стражник.

–Замок Дубр, – пробормотал Нилрух, записывая. – Что в битве с зеленокожими делал? Бежал, как все? Дигбран за то наказание тебе назначил...

–Да что ты, воевода, в самом деле? Вместе мы были, не помнишь? В роще сидели, в засаде. Потом этих зеленых преследовали...

Дигбран, прислонившись к дверному косяку, молча кривился – не то от сдерживаемого с трудом смеха, не то от боли в спине, неожиданно проснувшейся. Нилрух наконец поднял глаза на дружинника.

–А, это ты, Брах. Чего ж сразу не сказал?

–Я и сказал...

–Это я его привел, – объяснил Дигбран, вытирая выступившие на глазах слезы. – пусть и он с Ахроем побеседует. Кстати, где он?

Нилрух вместо ответа ткнул пером в направлении дальнего угла. Там угадывалось что-то вроде кучи тряпья.

–Давай, Брах, – подбодрил старого дружинника Дигбран. – побеседуй с мерзавцем. Наставь его, авось еще чего путного из мерзавца сделаем. Не боись.

Брах нерешительно подошел к куче тряпок. Обернулся.

–А врезать ему можно?

–Нет, – все тем же скучающим голосом сказал Нилрух. – только словами. Ругать тоже нельзя. По-доброму с ним говорить, только так и не иначе.

Брах с кряхтеньем опустился на корточки.

–Ты это, Ахрой... почто на Ланнару зуб точишь? Скотина... в смысле, нехороший ты человек. Нельзя же так.

–Увереннее, дружище, – подбодрил стражника Дигбран. – там еще сотни три ополченцев своей очереди дожидаются. Все хотят с Ахроем поговорить, повоспитывать.

–Если быть точным, то триста двадцать шесть, – пронудил Нилрух.

В этот момент куча тряпья вскинулась, и на них уставились воспаленные глаза Ахроя на темно-синем лице.

–А-а! – взвизгнул Брах.

Рыцари появились неожиданно. Впрочем, глядя каждый день со стен замка на восток, Дигбран ожидал уже кого угодно и чего угодно. Отсутствие вестей мучило хуже пытки, бездеятельность раздражала, заставляя метаться туда и сюда. А метаться было тяжело: боли опять обострились, на этот раз всерьез и надолго. Дигбран боялся признаться себе в том, что это может быть уже и конец. Сжимал зубы, прикусывал до крови нижнюю губу и убеждал себя в том, что будет сражаться до последнего.

'Последнего также следует истребить', – вспомнил он нелепый слог письма баронов Глойдинга и Кирдинга, предупредившего их тогда о прорыве зеленокожих. Больше вестей с востока не было. Движение на тракте замерло, поток беженцев не так давно прекратился. Эйтории, некоторое время разнообразившие пустынный тракт своими стройными рядами, уходящими и уезжающими в сторону Веггарских холмов, уже некоторое время не появлялись. Собственно, Дигбран последний раз видел их в битве, которую чуть было не проиграл. Но и тогда ему не удалось перемолвиться с рыцарями даже словом. Сначала они вместе преследовали уцелевших зеленокожих, потом... потом было слишком много раненых и убитых. Когда разбитый от усталости и вернувшихся болей Дигбран смог наконец поднять голову и оглядеться, эйториев и след простыл.

Лагорис так и не смог ему сказать ничего путного на сей счет. Выдал очередную умность насчет судьбы и предвиденья, на том разговор и заглох. Дигбран в отношениях с такими вещами, как судьба, был истинным Младшим – не верил и в расчет никогда не принимал. Не столь уж долга была его жизнь, чтобы бить поклоны предопределенному. Времени не хватало.

Пыль над дорогой, успевшей высохнуть после недавнего снегопада и последовавших за ним дождей, возвещала о появлении немалого воинства. Чуть было не забили тревогу; однако эйтории, как часто повторял Лагорис, хорошо умели находить общий язык с чужеземцами, знали, как не показать свою слабость, если их было мало, и как успокоить, если оказывались в пугающем местных большинстве. Не успела рука дозорного потянуться к сигнальному гонгу, как по деревне медленно прогарцевали четверо всадников авангарда с воздетыми вверх длинными копьями. Недавние спасители нерадивых ополченцев (так до сих пор и не понимал Дигбран, кто или что сыграло решающую роль в том, что из пяти сотен ополченцев почти четыре сотни уцелело: эйтории ли, резвая трусость его недо-воинов или безумие Дигбрана с Лагорисом, вставших насмерть и ненадолго задержавших орду зеленокожих) были узнаны, подзамковая деревня радостно их приветствовала. Проскакав по деревне, они остановились перед мостом в замок и замерли в ожидании. Остальное войско было на подходе.

Переглянувшись, Дигбран и Лагорис спустились со стены замка и вышли к воротам. Железная решетка, теперь большую часть времени стоявшая опущенной, по приказу Дигбрана со скрипом поползла вверх. Подоспел Нилрух, по такому случаю прервавший увлекательное развлечение с Ахроем; втроем они вышли навстречу эйториям.

Дигбран и не представлял себе раньше, как их много. Мало кто представлял – эйтории, равно как и ардены, с веками утратили тягу к массовым сборищам, тем более если это были бродячие эйтории. Быть может, магистры эйторийских рыцарей знали, сколько всадников им подчиняется, но вот численность таких бродяг, как Лагорис, раньше не ведал никто, пока они не собрались вместе в холмистой Сиккарте. Дигбран знал, что это – не все и даже не половина. Большинство рыцарей и бродяг-пехотинцев – об этом поведал Лагорис – защищают от южан холмы Эверин.

Воин, что выехал вперед, очевидно, и был каким-то магистром – во всяком случае, богатство одежд и доспехов выделяло его среди прочих рыцарей. Был он стар – старше Лагориса, мудр глазами, усат и бородат. Истинный древний воин, высоченный, бронированный и страшный. Лагорис приветствовал предводителя эйториев коротким непонятным словом. Рыцарь встретился глазами с сородичем и сказал что-то в ответ.

–Ты бы хоть переводил, – проворчал Дигбран. Лагорис пожал плечами.

–Мы можем говорить речью арденов. Многие эйтории ее знают.

–А хоть бы и так. Чего желают храбрые воины, Старшие запада?

–Мы хотим переправиться на северный берег Арриса, – ответил ему предводитель. Языком арденов он владел безупречно, но с жестким акцентом.

–Здесь? – удивился Дигбран.

–Именно здесь. Ниже по течению Аррис шире, а паром там только один. Здесь мы рассчитываем найти помощь.

Дигбран посмотрел эйтория, коротко кивнул. Раньше Нилрух переправлял за Аррис беженцев прямо возле замка. Соорудить еще один-два парома в дополнение к уже имеющемуся было несложно.

К вечеру работа силами как миакрингов, так и эйториев, была окончена, но совместно решили, что на ночь глядя отправляться в труднопроходимые места за рекой было неосмотрительно. Старый арденский замок наполнился шумными эйториями, резко говорящими на непонятном языке, но необычно дружелюбными к местным. На короткое время замок Дубр и подзамковая деревня почувствовали себя в полной безопасности среди опытных и умелых воинов. Дигбран прикинул: всех вместе рыцарей и пехотинцев было около восьми тысяч.

Казалось бы – вот оно, войско могучее. Радоваться бы душе Дигбрана, долгожданную лютую сечу предвкушать, драки желать кровопролитной. Да только не радовалось ему. Знал – отступали эйтории. А то и вовсе уходили – кто знает? Не сообщили Старшие им ничего на этот счет.

Весь вечер Дигбран с кряхтеньем и оханьем водил магистра рыцарей по замку, показывал по его просьбе древние укрепления. Смутно надеялся, что эйторий что-нибудь расскажет о ситуации на востоке. Сам спрашивать не хотел – стыдился показывать неосведомленность.

Магистр на арденском с акцентом восхищался работой мастеров Старших севера. Дигбран сжимал зубы, чтобы не застонать при Старшем, не выдать свою слабость. Боль в костях в этот день была просто-таки зверской. Ничего о том, что его интересовало, от эйтория он так и не узнал.

За половину следующего дня эйтории переправились за Аррис и ушли. Дигбран дал им в проводники сына охотника Кантаха. Впрочем, парень должен был только вывести их к Дассигу и вернуться. Кантах и его сын были слишком ценны Дигбрану как разведчики. Безвестность с востока тяготила и настораживала, а так хоть были те, кто мог вовремя обнаружить врага и предупредить.

–Больно? – спрашивал Лагорис, втирая ему в кожу на хребте какую-то вонючую и пекучую гадость, собственноручно им изготовленную.

–Ой, – соглашался Дигбран.

–Это только начало, – успокаивал его эйторий. – Мы еще до суставов на руках и ногах доберемся, вот тогда будет действительно больно.

Бенара молча наблюдала за происходящим. Время от времени Лагорис подзывал ее; дочь Дигбрана подходила поближе, и они вдвоем что-то рассматривали у него на спине. Пару раз Бенара даже пробовала втирать мазь в спину отца; тогда Дигбран начинал орать от жуткой боли, она быстро прекращала, но неумолимый Лагорис, вновь и вновь веля своему старому другу заткнуться, подзывал ее обратно.

–Я что, вечно с тобой нянчиться буду? – не выдержал наконец эйторий. – Твоя дочь должна научиться правильно наносить и втирать мазь. Мало ли, меня рядом не будет. Ты, Дигбран, скоро к этому лекарству так привыкнешь, что без него больше не сможешь.

–Жизнь оно мне продлит? – спросил Дигбран.

–К сожалению, нет. Но боли ослабнут.

–Чего же ты раньше мне его не давал?

Лагорис молча массировал ему хребет. Дигбран сквозь боль и жар в позвоночнике удивлялся, как много в нем вдруг обнаружилось разных костей и мышц, которых он раньше не чувствовал.

–Нельзя это средство давать, если есть другой выход. Оно обманывает человека, делает его беззащитным, если вдруг прекратить его использовать. Тогда боли вернутся с большей силой.

–Ладно, кончай эту философию. Долго еще?

–Долго. Терпи, воевода.

О том, что на подходе к замку находятся дружины миакоранских баронов и мечники-ардены, Дигбран знал заблаговременно. Кантах самолично предупредил его, и заодно привез послание от барона Глойдинга. Было оно коротким и недвусмысленным: всем своим вассалам барон Глойдинг велел собирать пожитки и уходить либо в сторону Скейра, либо на юг, в холмы.

Единственное, о чем письмо не говорило, это об оставшемся у них времени. Разъяснения, которые мог дать на этот предмет барон Глойдинг, скоро должны были явиться вместе с самим бароном – вот только времени тогда уже могло не оказаться. Дигбран прекрасно умел складывать один и два: эйтории уже покинули рубежи обороны, теперь их оставляют ардены и миакринги. Кто остался? Никого. Следовательно, зеленокожих можно ждать в гости со дня на день.

Он быстро разыскал Лагориса и Нилруха. Пересказал им содержимое письма барона.

–Есть какие-нибудь особо умные идеи? – спросил он, вглядываясь в лица соратников. Нилрух промолчал. Лагорис дернул плечами. – И у меня – нет. Следовательно, выполняем баронскую волю. Нилрух, отряди гонцов в окрестные деревни и хутора с предупреждением. Если кто решит уходить в Скейр, то пусть знают, что я буду держать здесь переправу до последнего. Теперь ты, Лагорис. Ступай, будь добр, в деревню, и объяви эту... как его, умное слово, ты недавно говорил?

–Эвакуацию?

–Во-во, ее, родимую. Немедленно. Скоро тут будут два барона с дружинами и уйма арденов, так что времени у них немного. Потом возвращайся, помогать станешь. Будем баронское добро из замка вывозить.

–А стоит ли? – усомнился Лагорис.

–Стоит. Тут одна оружейная тьму воинов обеспечит. Что, прикажешь ее зеленокожим бросать, чтобы они потом нас нашими же мечами рубили?

Нилрух, уже собравшийся выходить, остановился в дверях.

–Как же ты, Дигбран, будешь отсюда оружие вывозить, если я людей по деревням разошлю?

–Не разглагольствуй мне тут! – взорвался Дигбран. – Тебе чего сказали делать? Вот и ступай! Разберусь. Ополченцы у нас на что? Они уже, небось, с Ахроем все перебеседовали.

Бароны с дружинами и ардены заявились на следующий день. К этому времени 'эвакуация' (Дигбран второй день пытался выговорить это слово правильно) шла полным ходом. Подзамковцы быстро смекнули, что уходить первыми предпочтительнее, чем последними, и уже полным ходом маршировали вслед войску эйториев, к Дассигу. Подходили и жители близлежащих деревень. Путь им предстоял дальний и тяжелый, не в пример тракту, что проходил мимо бывшего трактира Дигбрана – на северном берегу Арриса земля была хороша разве что для охоты, сплошь леса, овраги да болота. Зато они могли быть уверены там в собственной безопасности. А вот тракт – он всем удобен, и друзьям, и врагам. Случись так, что на переправе соберется слишком много народа, и тогда вдруг подоспевшие враги найдут себе легкую добычу. Не верил Дигбран и своему соседу-паромщику. Тот мог давно струсить и сбежать в Дассиг. И паром с собой угнать.

Ожидая возвращения барона, Дигбран велел всем дружинникам, что оставались в замке, привести в порядок доспехи и оружие. Сам по такому случаю залез в тяжеленную броню, которую последний раз одевал лет пять назад. Немало повеселил своим видом Лагориса, напугал Бенару и почему-то ужасно обрадовал Лани; но очень уж не хотелось бывшему воеводе представать перед бароном Глойдингом немощным стариком. Одна отрада была – боли после Лагорисовой пахучей мази и вправду отпустили. Эйторий сказал, что на три дня этой процедуры должно было хватать.

Миакоранское воинство, понятное дело, выглядело далеко не так величественно, как недавние эйтории. Да и ардены, идущие следом за ними колонной по пять в ряд, смотрелись изрядно потрепанными. Их всех было здорово меньше, чем Старших запада – тысячи четыре от силы, вот и все, что оставалось от пятитысячного заслона арденов и многочисленных дружин миакоранских баронов. Но они были при всем том куда роднее эйториев. Тех и других обитатели замка Дубр принимали как защитников – своих, близких. Это отношение одинаково распространялось на Старших и Младших. Дигбрану навсегда врезалась в память сцена встречи бывшего трактирщика, а ныне ополченца Майрага со своим бывшим слугой-арденом – так встречаются два брата, до того надолго разлученные.

Наибольший восторг у всех вызвал, понятное дело, барон Дох Глойдинг, ехавший на носилках, устроенных между двумя лошадьми. Несмотря на ранение, – все могли хорошо разглядеть перебинтованную баронскую ногу и костыль, торчащий из-под его руки, – барон был, как обычно, громогласен и бодро настроен. Под нестройный военный салют, устроенный ополченцами, барона извлекли из носилок и уже было намерились нести в его трапезную залу, праздновать возвращение... ну, всякой радости свое время и место. Прежде всего барон хотел переговорить с Дигбраном.

Втроем: сам барон Глойдинг, следом за ним Эвих Кирдинг из замка Альгр и собственно Дигбран поднялись в кабинет барона. Дох Глойдинг хромал на своем костыле довольно уверенно; придя в кабинет, ловко взгромоздился на край стола, стянул алые перчатки. Ногти его кровоточили.

–Вина бы, Дигбран, – он недвусмысленно кивнул на бар.

–Не осталось вина, – Дигбран пожал плечами.

–Нда... – протянул барон, глядя на своего бывшего воеводу и единственного друга. – хоть бы устыдился, что ли. Ладно, сказывай.

Дигбран коротко доложился. Слова давались ему с трудом – аж сам удивился, насколько быстро привык он быть себе единственным хозяином, никого не слушать и никому не отчитываться.

–Добро, – согласился барон, узнав о проводимой эва... в общем, об организованном бегстве округи. – Поведай мне, почему Бенара и Лани еще здесь? Их ты должен был в первую голову выслать в Дассиг, а то и в Скейр.

–Отказались ехать без меня, – Дигбран решил не скрывать от барона истинного положения дел. Умолчал только об истерике, устроенной малолетней внучкой, и неожиданной твердости, проявленной его безвольной дочерью в решимости сопровождать своего отца. Да если бы одними женщинами дело и закончилось! Куда там. Нилрух попросту проявил неподчинение, когда Дигбран повелел ему увезти Бенару и Лани силой; сказал, что никуда от Дигбрана не поедет. Старый дружинник Брах сказал то же самое, только в более грубой форме. Получил в ухо – не помогло. Лагориса Дигбран даже не стал и спрашивать.

Барон только головой покачал.

–Придется, значит, мне самому с ними поговорить. Мы отступаем, Дигбран. Уходим на новый рубеж обороны.

–Куда? – спросил он.

–Еще не знаю. Скорее всего, встанем между Дассигом и Длинным озером. Возможно, что и вовсе отойдем к Катасте. Сам герцог Илдинг примет командование войсками, ему и решать.

–Сколько там этих зеленокожих?

–Тьмы четыре осталось еще, – буркнул грузный, похожий на медведя барон Кирдинг, устроившийся в любимом кресле Доха Глойдинга. – А что, в натуре никакого вина нет?

–Только эль из трактира, – развел руками Дигбран.

–Ладно, сойдет. Вели трактирщику нести сюда бочонок. Пить будем, воевода Дигбран. За встречу и на прощанье.

Дигбран не стал говорить, что трактирщик у него сейчас привлечен к ратному делу и занимается погрузкой оружия на лодки, на которых оно будет отправлено в Скейр. Вышел во двор, нашел Майрага. Передал баронское повеление. Посмотрел ему вслед. Вздохнул.

Все рушилось. Рушился привычный мир. Он все сделал правильно – сначала дело, потом слезы. Оставалось немного: отослать последних, переправить отступающую армию за Аррис. Самому убраться, с домочадцами и верными друзьями. Но оставлять свою землю, округу, к которой он привык и которая привыкла к нему, было мучительно больно. Больно так же, как всегда было больно всем тем, кого война сгоняла с насиженных мест, делала бездомными и ненужными.

Эта была светлая боль, не та мерзость в костях, что донимала его ужасом беспомощности. Нормальная, если можно так сказать, боль. В этой новой боли, боли в душе, он был не один. Много их было.

Многие могут много больше. Если они вместе. Он скорее почувствовал, чем услышал, как подошел барон Глойдинг.

–Мы еще вернемся сюда, дружище Дигбран, – уверенно заявил он. – Куда ж мы денемся? Больше мы в мире нигде не нужны.

–Ардены, которых когда-то наши предки выгнали из замка Дубр, наверное, говорили то же самое.

Барон откровенно удивился.

–Чего-то я тебя не узнаю, Дигбран. Или тебе воевать расхотелось?

Пожал плечами Дигбран. В глаза барону он смотреть избегал.

–Так не воюем же. Бежим. Родные места оставляем на разорение.

–Прекращай, воин. Не время распускать сопли. Мы еще не побеждены. Зеленокожим готовят какую-то западню, так нам сказал посланец герцога Илдинга. Они захлебнутся в собственной крови.

–Посланец? Это тот странный арден со шрамом?

–Странный. Что еще более странно, Дигбран, так это куда он направился после того, как передал повеление герцога.

–И куда?

–На восток.

–Ты, конечно, не мой вассал, Дигбран, но сейчас явится твой барон и велит тебе то же самое. Собирай своих и уходи за реку.

Барон Кирдинг уже успел отбушевать, понял, что бывший воевода характером и упрямством не уступит ему самому. Теперь он старался взять его логикой. Тщетно.

Насчет барона Глойдинга Дигбран все уже знал. Владетель замка Дубр велел своим дружинникам силой водворить Бенару и Лани на паром, чтобы отправить прочь. Завершилось это тем, что Ланнара куда-то задевалась, а скорее, спряталась. Поиски результатов не дали. Бенара тоже жестко стояла на своем, всячески оскорбляя свекра своего барона Глойдинга и беспрестанно заявляя, что без отца никуда не поедет.