Текст книги "Сын графа Монте-Кристо"

Автор книги: Александр Лермин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

5. Монте-Кристо

Буря стихла, блестящие звезды сияли на чистом небе и отражались в почти неподвижных волнах, по которым как стрела летела яхта. На носу стоял человек в длинном темном плаще и, скрестив на груди руки, задумчиво смотрел на море. Прикосновение маленькой белой руки заставило его вздрогнуть, но в следующее мгновение он уже крепко целовал эту ручку, устремив взгляд, полный невыразимой любви, на стоявшую возле него молодую женщину.

На ней была одежда жителей Эпира – ее стройную фигуру облегала тонкая, белая, как снег, шелковая ткань, и вышитые на широком поясе цветы мало отличались от настоящих.

– Моя дорогая! – тихо произнес он. Целуя душистые черные волосы молодой женщины.

– О, как я люблю тебя, мой друг, мой супруг! – так же тихо прошептала она.

– Ты испугалась бури, Гайде? – заботливо спросил ее собеседник.

– Испугалась? Но ведь я с тобой! – улыбнулась прекрасная гречанка.– Ты должен бы лучше знать меня.

– Природа сильнее человеческой воли, моя Гайде!

– Но Бог управляет явлениями природы так же, как и сердцами людей,– ответила ему Гайде, устремив на звездное небо взор, полный детской, непоколебимой доверчивости.

– Знаешь, Гайде, через час мы достигнем нашей цели!

– Да, и когда мы пристанем к Монте-Кристо, ты раскроешь мне тайну твоей жизни и расскажешь о твоих страданиях.

– Гайде, страдания принадлежат прошлому а будущность с тобой будет покоем и счастьем. Твои чистые уста должны оправдать или осудить меня.

Тут к ним подошел старый матрос и почтительно спросил:

– Господин граф, вы не отменили решения пристать к Монте-Кристо?

– Нет, Джакопо. Вы останетесь на яхте с экипажем, а Бертуччио с Али проводят нас. Мы остановимся на несколько часов, а сейчас пошлите ко мне Али и позаботьтесь, чтобы яхта поскорее достигла цели.

Джакопо поклонился, и вскоре пришел Али.

– Али,– обратился граф к нубийцу,– исполнил ли ты мои приказания?

Али скрестил руки и наклонил голову.

– И ты знаешь, что рискуешь жизнью?

Али снова наклонил голову.

– Хорошо, можешь идти.

– Ты пугаешь меня,– сказала Гайде, прижимаясь к графу.– Али так предан тебе, и если мы лишимся его…

– Не тревожься, дитя, с ним ничего не случится, если он в точности исполнит поручение.

Яхта неслась по гладкому морю. И при первых лучах солнца перед глазами мореходов выросли скалистые берега острова Монте-Кристо. Гайде стояла, опершись на плечо мужа, любуясь блестящими волнами, между тем как граф Монте-Кристо был погружен в воспоминания.

Десять лет тому назад, Эдмон Дантес бежал из замка Иф. Затем Кадрусс, Фернан, Данглар и Вильфор, бывшие причиной его страданий, все до одного получили по заслугам – возмездие свершилось.

Сокровища аббата Фариа дали возможность Эдмону Дантесу под именем графа Монте-Кристо играть значительную роль в свете, и теперь, когда все его планы мести осуществились, когда предатели были наказаны, в душу Монте-Кристо стали закрадываться сомнения. Фариа сначала хотел употребить баснословное богатство кардинала Спада для объединения Италии, потом он предоставил сокровища Эдмону Дантесу в его собственное распоряжение. Подобло ангелу с огненным мечом Монте-Кристо разил виновных, а теперь…

– 'Господин граф,– раздался голос Бертуччио,– мы сейчас пристанем. Есть еще какие-нибудь приказания для меня?

– Нет, Бертуччио, вы знаете мои приказания Али – и этого достаточно.

Бертуччио удалился с глубоким поклоном, и через минуту был брошен якорь.

Нежно обняв стан молодой гречанки, граф заботливо свел ее в лодку, куда за ними последовали Бертуччио и Али; повинуясь сильным взмахам весел, лодка быстро приближалась к берегу.

Граф на руках вынес Гайде на берег, подозвал Бертуччио и Али, а сам обратился к остальным матросам:

– Вы приедете сюда за нами через два часа.

Лодка отчалила, а граф направился к пещере. Гайде следовала за ним, как в святилище, так как здесь она сделалась женой человека, которого любила больше жизни.

Граф угадал мысли молодой женщины и, привлекши ее к себе, прошептал:

– Моя радость, здесь ты стала моею, и сегодня я хочу услышать от тебя, действительно ли заслуживаю такого счастья.

Они вошли в подземный дворец. Дивные благоухания наполняли роскошные покои, и при свете свечей, зажженных Али и Бертуччио, всюду сверкала хрустальная, золотая и серебряная утварь.

Монте-Кристо провел Гайде в очаровательный будуар, ее ноги утопали в пушистых коврах, и когда она уселась на обитый шелком диван, граф опустился рядом и начал рассказывать историю своей жизни.

Рассказ его был длинен; Гайде вместе с ним переживала ужас заключения, плакала во время описания смерти аббата Фариа и закричала от ужаса, услышав, что кладбищем в замке Иф служит море! Потом она услышала, как он отыскал сокровища аббата; каким богачом стал, овладев ими, и каким жалким нищим почувствовал себя, узнав о голодной смерти отца, об измене Мерседес и о ее браке с предателем…

Тогда он торжественно поклялся отомстить своим врагам и без разбора наказать виновных. Теперь клятва его выполнена, и он может с гордостью сказать, что каждый получил по заслугам.

– Гайде,– сказал он в заключение тихим голосом,– что ты скажешь на это?

– Что ты исполнил Божью волю. Бог был с тобой, потому что ты поступал по справедливости! – с блестящим взором вскричала Гайде.

– А теперь, Гайде, теперь…

– Теперь правосудие свершилось, и ты будешь милосерден к людям,– нежно прошептала молодая женщина.

– Я буду таким, Гайде, клянусь тебе. За каждый мой мстительный поступок я обещаю сделать добро, и с этой минуты моя жизнь будет посвящена высшим целям, я…

Монте-Кристо остановился; условный знак, поданный внезапно вошедшим Али, означал, что случилось нечто непредвиденное, и он вышел из грота вместе с Гайде.

– В чем дело, Али? – обратился он к нубийцу, тревожно застывшему на крутом утесе.

Али бросился на землю, растянулся и закрыл глаза.

– А! – вскричал граф, поняв объяснения негра.– Ты нашел человека на утесе?

Али радостно кивнул головой.

– Ты знаешь его?

Али выразил на лице недоумение, приложил руку ко лбу и отрицательно покачал головой.

– Человек ранен?

– Да,– кивнул Али.

– Мертв?

– Нет.

– Но он не может двигаться?– Лицо Али опять просияло от удовольствия, что он понят.

– Гайде,– обратился граф к жене,– это хороший сигнал, что бог так скоро дает мне возможность совершить доброе дело. Ты останешься здесь, пока я пойду с Али помочь несчастному.

– Я пойду с тобой! – с мольбой вскричала Гайде.– Позволь и мне принять участие в твоих заботах.

– Так пойдем, дорогая моя,– сказал Монте-Кристо, и оба последовали за Али, направлявшемуся к берегу.

Проходя мимо пещеры, Гайде увидела, что Бертуччио рубит в скале углубление.

– Что делает Бертуччио? – с любопытством спросила она.

– После узнаешь, Гайде,– ответил граф и, обернувшись к Бертуччио, тихо спросил:

– Ты скоро закончишь?

– Да, господин граф, очень скоро. Я прилажу фитиль, и когда вы подадите знак, все кончится.

– Хорошо, Бертуччио, следуй за нами.

Корсиканец с изумлением посмотрел на графа, но Монте-Кристо повторил приказание, и управляющий пошел за ним с ломом в руке. Придя на берег, Али остановился и указал на выдающийся в море утес.

Глянув в том направлении, Монте-Кристо увидел человеческую фигуру, распростертую на камне. Лица не было видно, но лужа крови свидетельствовала, что человек тяжело ранен. Правой рукой незнакомец судорожно сжимал какой-то предмет. Одним прыжком Монте-Кристо очутился подле несчастного, обхватив его сильными руками, отнес на холмик, покрытый мягким дерном, и осторожно опустил на землю.

– Али,– приказал граф,– поспеши в грот и принеси рому. Не теряй ни минуты – речь идет о человеческой жизни.

Нубиец быстро скрылся, между тем граф и Бертуччио подложили под голову раненого пучок морской травы. Монте-Кристо ощупал его грудь.

– Он жив еще,– сказал он со вздохом облегчения,– и с Божьей помощью я спасу его.

Вдруг за его спиной раздался ужасный крик Бертуччио:

– О, господин, это тот негодяй-убийца – разве вы не узнаете его?

Граф наклонился и, стерев с лица пострадавшего кровь, воскликнул пораженный:

– Правда, это Бенедетто!

– Назад, господин!– яростно закричал Бертуччио, занося свой лом.– Я размозжу череп этому вампиру!

Лом просвистел в воздухе, но прежде чем он успел опуститься на голову Бенедетто, граф схватил его и сильным движением выбросил в море.

– Бертуччио,– холодно произнес он,– как вы осмелились в моем присутствии разыгрывать роль судьи?

– О, господин, простите меня! Но гнев помутил мой рассудок. Ведь Бенедетто сжег мою невестку, свою приемную мать, чтобы завладеть ее деньгами. Он жил только одними грабежами и убийствами!

– Не тратьте даром слов, он человек – и должен быть спасен!

Появился Али с ромом, граф влил несколько капель в рот Бенедетто. Гайде начала тереть ему виски, и несколько минут спустя несчастный глубоко вздохнул и зашевелился, все еще не открывая глаз.

Граф осмотрел его рану.

– Он будет жить,– решительно произнес он,– рана не опасна.

– Но для человечества его смерть была бы благодеянием,– прошептал Бертуччио.

– Бертуччио,– строго сказал граф,– принесите воды и обмойте рану.

– Господин граф, я…

– Идите! Повинуйтесь или мы расстанемся с вами!

Бертуччио исчез и скоро вернулся с водой. Дрожа от бешенства, он заботливо обмыл раны Бенедетто, не произнося ни слова. Между тем Гайде развязала парусину, и увидев маленькую шкатулку, тщетно старалась открыть ее. Граф, посмотрев внимательно на замок, заметил:

– По-видимому, тут есть секретная пружина, попробуй открыть моим ключом.

Ключ подошел, крышка отскочила, и граф не мог удержаться от изумленного восклицания при виде золота и банковских билетов.

– Господин, он открывает глаза,– заметил Бертуччио.

– Узнал он вас?

– О, нет, он еще не совсем очнулся.

– Тем лучше, отойдите – он скоро придет в себя.

– Боже! Что это такое? – вскричал Бертуччио, увидев раскрытую шкатулку.– Конечно же, плоды нового преступления!

– Без сомнения,– кивнул граф,– но вот какое-то письмо: может быть, оно объяснит нам эту тайну!

Письмо гласило: «Сын мой, я пошлю тебе это письмо, когда буду навсегда покидать Францию. Ты простил меня, завтра я увижу тебя в последний раз, да благословит и сохранит тебя Бог. Твоя мать, Э.Д.»

Монте-Кристо затрепетал.

– Эрмина Данглар! – проговорил он.– Бедная женщина!

Отстранив Бертуччио, он наклонился над Бенедетто, в красивых, но обезображенных чертах которого читал ужасную истину.

– Бенедетто,– произнес он голосом, проникавшим до глубины души.– Бенедетто, выслушай меня!

Дрожь пробежала по телу негодяя, но он не открыл глаз.

– Бенедетто,– сурово продолжал граф,– ты убийца. Ты убил свою мать. Будь проклят!

На этот раз Бенедетто широко открыл глаза, полные ужаса, и пролепетал замирающим голосом:

– Свою мать… да, да, пощадите!

Монте-Кристо встал, взгляд его встретился со взглядом Бертуччио, выражавшим немой вопрос.

«Неужели ты все еще будешь сострадать ему? – спрашивал глазами Бертуччио.– Изверг убил родную мать! Заслуживает ли он пощады?»

В эту минуту раздалась веселая песня матросов, приближавшихся в лодке к берегу с тем, чтобы забрать своих пассажиров.

– Джакопо,– громко крикнул Монте-Кристо матросу.– Слушай, что я скажу!

Поднявшись в лодке, Джакопо внимателъно выслушал графа, сказавшего ему несколько слов на мальтийском наречии. Вслед за этим один из матросов, прыгнув в море, поплыл к яхте, а Джакопо с остальными пристал к берегу.

– Принесите из грота съестные припасы,– приказал граф.

Джакопо и Али повиновались, и пока матросы складывали провизию в лодку, граф что-то шепнул нубийцу. Подойдя к Бенедетто, Али взял его на руки и, перенеся в лодку, положил на дно. Граф закрыл шкатулку и бросил ее рядом с ним и, взяв под руку Гайде, удалился, между тем как Али, войдя в воду, уперся руками в борт лодки.

– Бенедетто,– громко сказал граф, обернувшись,– ты надругался над Богом, ты попрал все божеские и человеческие законы – люди не могут судить тебя, пусть тебя судит Господь! Али, исполни мое приказание.

Али мощными руками оттолкнул лодку от берега, течение повлекло ее, и скоро она исчезла за горизонтом.

– О, господин,– вне себя проговорил Бертуччио,– вы подарили ему жизнь!

– Если всемогущему Богу угодно будет спасти его, да будет так! Ему одному принадлежит право прощать и наказывать,– торжественно провозгласил граф, между тем как все присутствующие сложили руки, набожно шепча молитву.

Яхта уже летела к берегу, повинуясь тому приказанию, что было передано приплывшим матросом, и, взойдя на палубу вместе с Гайде, граф произнес:

– Бертуччио и Али, исполняйте порученное!

Гайде вопросительно посмотрела на мужа, который, прижав ее голову к своей груди, проговорил:

– Моя дорогая, я хороню свое прошлое – и пещеры Монте-Кристо больше не будет!

Огненный столб взвился над островом: раздался оглушительный грохот, и хранилище сокровищ кардинала Спада взлетело на воздух.

Али и Бертуччио поспешили на яхту, и она на всех парусах вышла в открытое море.

– Мой супруг,– прошептала Гайде с горячим румянцем на щеках,– ты был милосердным, и я вдвойне благодарна тебе за это. Бог воздаст тебе в твоем ребенке за добро к ближним! Да, я говорю правду: мне предстоит высшее счастье – стать матерью. Поцелуй меня, мой возлюбленный!

6. Трехцветное знамя Италии

Наступил вечер 15-го марта. Сальвани и Тичеллини с трепетом ожидали начала спектакля. Конечно, Лучиола была любимицей публики, но настроение, господствовавшее тогда в Милане, делало весьма сомнительным успех какой-бы то ни было театральной новинки.

Еще накануне билеты раскупались так вяло, что Сальвани, не жалевший издержек на постановку новой оперы, в ночь с 14-го на 15-е видел страшные сны.

Наконец, утром 15-го марта дела приняли лучший оборот: несколько лож было уже продано, когда около одиннадцати часов в кассе появился негр в снежнобелом бурнусе и выразительным жестом указал на пачку билетов.

– Вашему господину нужна ложа? – спросил Сальвани, не гнушавшийся должностью кассира в знаменательные дни.

Негр засмеялся, оскалив перед импрессарио свои белые зубы, и, отрицательно покачав головой, снова указал на билеты.

– Вам нужно две ложи?

Снова знак отрицания.

– Три ложи?

И опять нет.

– Да что же это такое? Разве вы немой?

Утвердительно кивнув головой, нубиец положил на билеты пачку денег и жестом показал, что хочет спрятать билеты в карман.

– Вы хотите купить все эти билеты? – с замиранием в сердце спросил Сальвани.

«Да» – был жест негра. Импрессарио недоверчиво взглянул на него и сказал:

– Но в этой пачке одиннадцать лож первого яруса по пятидесяти лир каждая.

Кивок.

– Потом восемнадцать лож второго яруса по сорок две лиры…

Опять кивок.

– Двадцать две ложи в третьем ярусе по тридцать шесть лир и тридцать лож четвертого яруса по двадцать пять лир.

Нубиец снова кивнул утвердительно. Сальвани быстро подвел итог и вне себя вскричал:

– Но это невероятно! Ведь это обойдется вам в 2848 лир!

Негр в ту же минуту подал ему банкноты на сумму в три тысячи лир, а театральные билеты положил в карман. Потом, взяв импрессарио под руку, он указал ему на сцену.

– Я не понимаю,– пролепетал Сальвани,– вы хотите на сцену?

Негр кивнул.

– Следуйте за мной.

Сальвани спустился по маленькой лестнице и скоро они с негром очутились на полутемной сцене. Подойдя к суфлерской будке, нубиец так многозначительно указал на кресла и стулья, что импрессарио мгновенно понял его.

– Вы хотите купить все места внизу? – поспешно спросил он.

Нубиец подтвердил.

– Эти места по пять, четыре и три лиры.

И вновь подтверждение.

– Я был бы, конечно, безумцем, если бы отказал вам.

Выйдя через четверть часа из кассы, нубиец нес в кармане все места театра Скала, купленные круглым счетом за 6000 лир.

Сальвани с торжеством показал подошедшему Тичеллини кучу банковских билетов, и когда композитор боязливо заметил, что все это шутки одного из его соперников, импрессарио хладнокровно ответил ему:

– Тичеллини, мог бы ты пожертвовать на то, чтобы уничтожить Джиоберто или Пальмарелли, шесть тысяч лир?

Маэстро замолчал, убежденный этой логикой.

Вечером театр представлял великолепное зрелище. В первый раз со времен австрийской оккупации здесь появились все миланские аристократки в богатейших туалетах. Прежде они редко посещали театр и если приезжали, то исключительно в черных платьях и под густой вуалью. Сальвани и маэстро с изумлением смотрели на блестящее собрание, но скоро изумление сменилось недоумением и страхом, когда они заметили некоторую странность в костюмах дам. Одни из них были одеты в зеленый бархат с камышовыми листьями в волосах, другие надели красные платья с красными цветами, третьи – белые атласные костюмы с белыми маргаритками на голове. Кроме того, случайно или намеренно, дамы сгруппировались таким образом, что все три цвета собрались вместе: зеленый, белый, красный. Тичеллини был патриот с головы до ног, и его сердце неистово забилось, когда он увидел в зале давно запрещенные австрийцами родные цвета Италии.

Что же это значило, однако? Революцию?! Конечно, в этом случае успех оперы, наверное, обречен, но Тичеллини не думал о себе, когда дело шло об отчизне, и, воодушевленный патриотическими цветами, он стал напевать начало народного гимна:

«Кто умирает за Отечество,

Тот жил довольно…»

Партер кишел студентами, и только одна из лож близ сцены была пуста.

Вдруг по театру пронесся ропот: дверь ложи отворилась, и в нее вошли трое. Высокий стройный мужчина с темными волосами и блестящими черными глазами сопровождал даму необыкновенной красоты. На мужчине был черный вечерний костюм, на даме – красное платье из тяжелой шелковой материи, белый шарф обвивал ее стан и белая кружевная накидка покрывала черные волосы женщины. Диадема из сверкающих смарагдов украшала прелестный лоб, а на руках и на шее сияли бриллианты чистейшей воды. Мальчик редкой красоты лет восьми или девяти поместился между мужчиной и женщиной, и по первому же взгляду можно было угадать в нем их сына. Как раз напротив их ложи находилась ложа маршала Радецкого, полная его адъютантов. Следя за всем, что только намекало на какую-либо демонстрацию, они бросали грозные взгляды на трехцветные наряды дам, и, наконец, доверенный Радецкого велел позвать Сальвани, который немедленно явился, бледный и испуганный трепеща от опасения, что адъютант запретит начинающийся спектакль.

Офицер встретил его гневно.

– Что это значит? Заметили вы трехцветные платья?

– Ваше сиятельство…

– Ну? Отвечайте!

– Не угодно ли вашему сиятельству глянуть на публику?

В ту минуту, как Сальвани вошел в ложу австрийцев, мужчина в ложе напротив встал и набросил на плечи своей жены светло-голубой шарф. Остальные дамы последовали этому примеру и окутались шарфами разного цвета: перед глазами одураченного офицера замелькали желтые, черные и голубые цвета, и он злобно проворчал:

– Погоди же ты, каналья, меня не проведешь!

Сальвани быстро удалился, и в это время раздались первые звуки увертюры, встреченные громом рукоплесканий. И на этот раз мужчина из первой ложи первым подал знак одобрения, но на это, по-видимому, не обратил внимания никто.

Тичеллини поспешил в уборную Лучиолы, которая была так прекрасна в своем белом атласном костюме маргаритки, что у композитора захватило дыхание.

– Ну, маэстро,– улыбаясь, спросила певица,– нравлюсь я вам и верите ли вы в успех оперы?

– О, синьора, я и не сомневался, с тех пор как вы обещали участвовать в ней.

Из глубины уборной появилась темная фигура, и к Тичеллини подошел маркиз Аслитта.

– Примите мои поздравления, маэстро,– приветливо сказал, он протягивая руку.

Маэстро неохотно подал свою. Аслитта пользовался в Милане дурной репутацией и считался, по мнению патриотов, ренегатом и предателем. Было известно, что Аслитта, хоть и итальянец по происхождению, принадлежал к ревностным почитателям вице-короля и знался только с австрийцами. Поэтому Тичеллини был холоден и обрадовался, когда его отозвали. Поклонившись певице, он поспешил за кулисы, и маркиз остался наедине с Лучиолой.

– Джиорджио! – шепнула Лучиола, протягивая ему руку.– Решительная минута близка!

– Благодарю тебя, моя дорогая,– прошептал молодой человек. – Ты ставишь на карту жизнь, чтобы спасти мое отечество, и в мире нет ничего, что могло бы вознаградить тебя за то, что ты делаешь!

Лучиола бросилась в объятия маркиза.

– Ты любишь меня, Джиорджио?

– Люблю больше жизни, ты мое божество!

– О, Джиорджио, для тебя я готова на все, но теперь иди, уже пора!

– Ты ничего не забыла? Ты заметишь наш знак?

– Будь спокоен, я все помню.

– Прощай же, будь мужественна!

– И надейся,– прибавила Лучиола, возвращая маркизу поцелуй.

В это мгновение тяжелая рука опустилась на плечо Аслитты, и резкий голос произнес:

– Маркиз, вы забыли запереть дверь!

Аслитта быстро обернулся. Перед ним стоял человек отталкивающей наружности – граф Сан-Пиетро; коротко остриженные рыжеватые волосы, постоянно закрытый глаз, пересеченный синеватым, толстым шрамом, достигавшим уха, совершенно обезображивающим прежде красивое лицо. Дьявольская усмешка искривила его тонкие губы, и Аслитта побледнел, увидев графа.

Лучиола выпрямилась и устремила на него строгий взгляд.

– Кто дал вам право явиться сюда? – гневно спросила она.

Насмешливо улыбнувшись, граф нахально отвечал:

– Кто может запретить мне быть здесь?

– Я! – гневно вскричала Лучиола.– Уйдите прочь!

– А, вы предпочитаете маркиза?

Аслитта вспыхнул, но сдержался и ответил, улыбаясь:

– Почему же всем не иметь права поклоняться Лучиоле?

Певица вздрогнула, но, ободренная взглядом Аслитты. почти спокойно произнесла:

– Право, граф, вы так испугали меня, я почти не узнала вас!

– И маркизу нечего прятаться: он может предоставить это заговорщикам,– заметил с проницательным взглядом граф.

Аслитта посмотрел на него, не сморгнув, и любезно спросил:

– У вас, конечно, есть ложа, граф?

– Черт возьми, нет. Когда я послал слугу в кассу, все билеты уже были проданы.

– В таком случае, сделайте мне честь занять место в моей ложе!

– Так вы были счастливее меня?

Режиссер отворил дверь и произнес:

– Синьора, пожалуйста, на сцену!

– Иду,– ответила Лучиола и, проходя мимо них, прибавила, улыбаясь.– Прощайте и не забудьте аплодировать.

Когда она исчезла, граф и маркиз направились в зрительный зал, но на ступеньках ложи граф остановился л прошипел:

– Знайте, маркиз, я убью вас при первой же возможности!

– В самом деле? – спросил Аслитта, также останавливаясь.– Почему вы вдруг стали так кровожадны?

– Без уверток,– вскричал граф,– вы любите Лучиолу?

– Разве я не имею на это права?

– И Лучиола любит вас?

– Я не так самонадеян, чтобы подтвердить ваше предположение.

– Берегитесь, маркиз,– проскрежетал зубами граф,– я не слеп!

– Тем лучше для вас!

– И в казематах Милана есть такие утолки, в которых патриотов могут образумить колесованием и заставить их выдать своих единомышленников.

– Граф,– резко сказал Аслитта,– в Милане также есть такие уголки, в которых, как собак, убивают итальянцев, продающих свое отечество иноземным тиранам!

И маркиз захлопнул дверь своей ложи перед лицом графа, слывшему креатурой Радецкого, и тот волей-неволей должен был просить себе место в ложе маршала.

Сан-Пиетро с безумной страстью любил Лучиолу и, вспоминая ее взгляд, которым она указала ему на дверь, яростно скрежетал зубами и бормотал проклятья.

– Она похожа на другую, которая ускользнула от меня, эта не ускользнет. О, я знаю, чем усмирить ее: я донесу на Аслитту!

Только Сан-Пиетро уселся, как на сцене появилась Лучиола, встреченная бурными аплодисментами.

– Полковник,– обратился Сан-Пиетро к адъютанту,– я разоблачил одного изменника и желаю сообщить вам его имя!

– Но не теперь же,– нетерпеливо ответил адъютант,– слушайте этот прелестный дуэт.

Действительно, голора Розы и Маргаритки звучали так восхитительно, что тираны и жертвы одинаково увлеклись очаровательной музыкой. Никто не заметил, как Лучиола быстро взглянула на высокого мужчину в передней ложе и затем перевела взгляд на ложу Радецкого.

Незнакомец внимательно посмотрел на Сан-Пиетро, потом опять на сцену, и Лучиола усмехнулась с довольным видом.

Дуэт закончился под взрыв аплодисментов и был повторен, а затем вступил хор стрекоз.

– Полковник,– начал снова граф.– Аслитта в заговоре с патриотами, я…

– Завтра, завтра, граф! Да что, наконец, вам нужно от меня?

– Чтобы Аслитту арестовали сегодня же вечером!

– О, Лучиола несравненна, ее непременно нужно ангажировать для выступлений в Вене,– с увлечением вскричал полковник.– Хотите взять этот труд на себя?

– Что, ваше высочество?

– Боже мой, разве вы оглохли? Речь идет о том, чтобы заполучить Лучиолу для Вены!

– Прикажите арестовать Аслитту, и Лучиола будет петь в Вене!

– Какой вздор! Что общего между Лучиолой и маркизом?

– Она любит его,– прошипел граф.

– А, конечно, это важная причина! 'Как! Лучиола отвергает ваше поклонение и влюбляется в какого-то неаполитанца! Это государственное преступление!

– Итак, ваше высочество…

– Даю вам поручение: отправьте Аслитту в цитадель, но после представления, я хочу дослушать оперу без помех.

– Я попрошу официального приказа, ваше сиятельство.

– Боже мой, какой вы несносный! Вот возьмите,– адъютант вырвал листок из записной книжки, поспешно написал несколько слов и, подав бумажку Сан-Пиетро, снова обратился к сцене. Граф демонически улыбнулся – он выиграл!

Как ни напрягал граф свою память, он никак не мог вспомнить, кого напоминала ему Лучиола. В его воспоминаниях был пробел, и хотя железная натура помогла ему справиться с ранением, державшим его несколько месяцев на краю могилы, но некоторые черты прошлого подернулись для него густым покровом забвения.

Но когда он взглянул на противоположную ложу, где сидел мужчина в черной одежде, также пристально смотревший на него, этот покров внезапно разорвался. И граф, как бы в внезапном припадке кашля, закрыл лицо платком, так как не в силах был отвести свой взор от приковавших его глаз незнакомца.

– Нет, нет, – боязливо прошептал он,– никто не знает моего прежнего имени, и я напрасно пугаюсь.

По окончании первого акта Сан-Пиетро обратился к одному из офицеров:

– Кто этот господин в ложе напротив?

– Я незнаком с ним лично, знаю только, что сегодня он приехал из Неаполя с лучшими рекомендациями. Говорят, он баснословно богат.

– А как его зовут?

– Граф Монте-Кристо… Красавица, что сидит рядом с ним, его жена, а хорошенький мальчик – их сын.

– Благодарю вас,– сказал Сан-Пиетро и злобно прошипел.– Это он, и у него есть сын! О, на этот раз он не ускользнет от меня!

Немного погодя Сан-Пиетро спросил:

– Известны ли политические взгляды и убеждения графа?

– Я знаю только, что немедленно по приезде он послал своего негра с визитной карточкой к Радецкому, прося принять его через несколько дней.

– А, конечно, это разрешает всякие сомнения.

Между тем опера продолжалась при возрастающем одобрении, но в начале третьего акта адъютанты получили приказ явиться на квартиру Радецкого.

Что было делать? Служба прежде всего, и офицеры с неудовольствием покидали театр как раз во время чудесного трио Лучиолы, Руниты и синьора Тино.

Наконец, открылась заключительная сцена: Роза, гордая царица цветов, согласилась на союз фиалки с маргариткой, и брак немедленно свершился под балдахином из листьев, перед наскоро устроенным алтарем из сосновых веток.

Красный, зеленый, белый – вот они опять – национальные цвета! В громе рукоплесканий фиалка и маргаритка приблизились к трону Розы, царица подняла свой жезл, и над прекрасной четой, как бы по волшебству, воздвиглась триумфальная арка из пальмовых листьев.

Монте-Кристо встал и махнул рукой. Театр мгновенно оживился: все вскочили со своих мест, и раздался оглушительный, радостный крик:

– Да здравствует Италия! Да здравствует национальное знамя!

Громкий голос покрыл общие выкрики:

– Долой иноземцев!

Последовала сцена неописуемого смятения и все мгновенно смолкло, когда Лучиола, набросив на плечи красный плащ розы, схватила зеленую пальмовую ветвь и своим дивным голосом запела национальный гимн.

Студенты вскочили на сцену, мигом разобрали все ветки, и тысячи голосов подхватили начатый певицей гимн. С криком: «Да здравствует Италия!» толпа повалила к выходу. Студенты отнесли Лучиолу в экипаж, отпрягли лошадей и повезли ее к дому, восторженно восклицая:

– Да здравствует Лучиола! Да здравствует Италия!