Текст книги "Сын графа Монте-Кристо"

Автор книги: Александр Лермин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

«Ненавижу?! Я проклинаю ее! – глухо произнес он.– Это страна предателей и убийц.»

«Но вы, кажется, сказали, что предки ваши французского происхождения?»

«Да. Разве вы забыли имена знаменитых французов, славно боровшихся за независимость Индии? Дюпленкс, Лабурдоннэ и Лалли явились с войсками в Индию; мой отец находился в отряде Лалли и пал 27-го октября 1803 года в битве при Лаври. А во время пребывания при дворе Синдии он полюбил туземку и женился на ней: плодами этого брака были двое детей – сын и дочь, и этого сына вы сегодня спасли».

«Так вы, собственно, француз?»

«Нет, я индус: в жилах моих течет кровь моей матери, а она была дочерью индусского раджи.»

«А ваше имя?»

«О, я почти забыл его, так долго не осмеливаясь произносить его. Пять лет тому назад Синдия, повелитель Индии, снова восстал против тирании Англии, мы были разбиты в сражении при Гвалиоре, и мы с сестрой Найей, прелестным пятнадцатилетним ребенком, попали в плен. В течение пяти бесконечных лет переносили мы всевозможные муки, наконец, нас отправили в Англию и разлучили. Два месяца тому назад мне удалось бежать – я достиг берега, был принят на испанское судно и высадился во Франции. Цель моих стремлений – Париж: Наполеон обещал нам помощь, если мы поддержим его в борьбе против англичан. И весь Индостан, от пустынь Марустана до горных вершин Риндья, от Вопала до Алагабада и Гвалиора, восстанет как один человек для уничтожения тирании Англии. Трон Наполеона утвердится незыблемо навеки, если Англия падет!»

Прекрасный юноша стоял передо мной с таким вдохновенным лицом, что я вскричал с воодушевлением: «Я сделаю все, что только в моих силах, чтобы помочь вам привести ваши планы в исполнение. Скажите мне ваше имя, и я приготовлю вам паспорт».

«Меня зовут раджа Сиваджи Даола»,– ответил он с неописуемым достоинством в голосе и взгляде.

«А ваша сестра? – с участием спросил я,– она также на свободе?»

«Пока еще нет, но скоро освободится… Один из принцев нашего рода последовал за ней в Англию, он любит ее и скоро увезет во Францию».

«Во Францию? Так вы оба ищите убежища здесь?» – воскликнул я.

Я никогда не забуду взгляда, полного детской доверчивости, который индус устремил на меня.

«Дайте моей сестре и ее мужу приют в вашем доме,– просто сказал он,– и Бог вознаградит вас!»

Я подумал с минуту и от всего сердца ответил ему: «Да будет так – мой дом открыт для вашей сестры!»

«Благодарю вас,– радостно воскликнул он,– и для того, чтобы вы узнали мою сестру, взгляните сюда…»

Он вынул из своего пестрого шелкового пояса половину тяжелого золотого браслета, осыпанного блестящими камнями странной формы и подал мне его со словами: «Рассмотрите внимательно эту вещь! Тот, кто покажет вам другую половину, пусть найдет в вашем доме дружественный приют! Я не могут оставить у вас этот браслет, но если здесь найдется кусочек воска, я сниму слепок, и вам легко будет распознать другую половину».

Я дал ему воск. Сняв отпечаток с широкого браслета, покрытого письменами, принц снова спрятал его за пояс и спросил меня: «Когда я смогу получить паспорт?»

«Завтра утром. На чье имя он должен быть выписан?»

«На имя моего отца – Жана д'Арва».

Я уговорил раджу отдохнуть, и он несколько часов проспал на моей постели. На рассвете, дав ему широкий плащ, я вместе с ним отправился в префектуру, где мне без затруднений выдали требуемый паспорт, и в полдень раджа уже был на пути в Париж.

– Господин прокурор,– заботливо прервал рассказчика Давоньи,– разговор волнует вас, не отложить ли продолжение на завтра?

– Нет, нет! – вскричал Вильфор.– Я должен все рассказать сегодня: завтра уже будет поздно. Итак, я продолжу. Три месяца спустя Рене де Сен Меран сделалась моей женой, затем последовала битва при Ватерлоо и Наполеон был низвержен безвозвратно.

6-го мая 1816 года моя жена родила дочь, но ребенок был очень слаб, и моя теща опасалась, что девочка не доживет даже до следующего утра. Ночью, после рождения ребенка, я сидел с книгой у постели молодой матери, спокойно спавшей. Как вдруг услыхал, что кто-то тихонько зовет меня из сада. Я подумал сначала, что мне показалось, но зов повторился, и я осторожно выскользнул на крыльцо.

Возле решетки сада что-то белело, и я при свете луны увидел, что там лежит женщина редкой красоты. С легким криком изумления я подбежал к ней и, увидев влажные глаза и темные шелковистые кудри, сразу понял, что вижу Найю, сестру принца.

«Вы господин де Вильфор?»– чуть слышно прошептали губы женщины.

«Да. А вы Найя?» – вскричал я с уверенностью.

«Я – Найя, мой муж, раджа Дуттиа, убит… Спасите моего ребенка!» И, распахнув плащ, она подала мне новорожденное дитя, завернутое в шелковый платок. Она нежно посмотрела на маленькое существо, и счастливая улыбка появилась на бледном лице бедной матери, когда я взял ребенка на руки.

«Теперь я спокойно могу умереть,– прошептала она.– Муж мой умер в ту минуту, когда мы покидали Англию, я должна была, стать матерью,– мне нужно было жить! Я шла день и ночь – дитя родилось только два часа тому назад, я дотащилась до дома… но дальше… не могу… нет сил… Вот браслет…»

Она внезапно замолкла – я наклонился к ней: она была мертва!

Я взял половину браслета из окоченевшей руки и поспешил домой. Сначала я хотел отдать дитя моей жене, а потом позвать на помощь к бедной матери. Жена все еще спала – я положил ребенка в колыбель рядом с моей маленькой дочерью и на минуту остановился в раздумье: будить мне сиделку или нет, но, бросив взгляд на обоих детей, я вдруг с ужасом заметил, что моя дочка мертва!

Я стоял, как пораженный громом: прощайте блестящие надежды, связанные с рождением этого дитяти! В эту минуту чужой– ребенок громко заплакал, и я решился. Дрожащими руками я завернул плачущую девочку в пеленки моей маленькой дочери и, покрыв эту последнюю шелковым платком, отнес ее в сад и положил в объятия покойницы!

Полчаса спустя проснулась моя жена и спросила о ребенке, и я принес ей дочь Найи!

– И супруга ваша не заметила подмены? – быстро спросил государственный прокурор.

– О, да. Тотчас по рождении дитяти жена надела ей на шею золотой крестик на цепочке, и я второпях забыл об этом. На вопросы жены я отвечал так сбивчиво, что наконец был вынужден открыть ей все. Вместо того, чтобы упрекнуть меня, Рене одобрила мой поступок. На другой день приехал мой тесть. Дочь Найи окрестили Валентиной де Вильфор, и счастливые дед и бабушка положили на одеяло новорожденной приказ о назначении меня государственным прокурором в Париже и триста тысяч банковскими билетами.

Утром перед нашими дверями нашли Найю с мертвым ребенком, и обеих похоронили в общей могиле для бедняков. Бумаги, найденные при Найе, были написаны на хинди; они были переданы мне, как важному должностному лицу, и с тех пор хранятся вместе с восковым слепком и половиной браслета в шкатулке около моего ложа.

По знаку Вильфора Фламбеан открыл шкатулку, и в ней действительно оказались те вещи, о которых говорил бывший прокурор.

– И вы ни разу не слыхали о Даоле? – поинтересовался Давоньи после некоторого молчания.

– Как же: три года спустя раджа написал мне из Индии. Он дрался при Ватерлоо, попал снова в плен к англичанам, и только через год ему удалось бежать. Соединившись с раджой Синдии, который позднее предался англичанам, он снова вступил в борьбу с притеснителями своей родины; теперь он скрывается в Индостане, ожидая благоприятных обстоятельств. Он заклинал меня известить его о судьбе Найи, и я ему ответил, что ничего не знаю о ней, и тем наша переписка окончилась.

Вот моя исповедь. Теперь пусть истина будет восстановлена, и имя Валентины де Вильфор стерто с камня, под которым покоится прах дочери Найи!

– А если Валентина де Вильфор жива? – торжественно произнес Давоньи.

15. Прощение

Вильфор и Фламбеан оба вскрикнули при этих словах.

– Это невозможно! – пробормотал Фламбеан.

– В наш век чудес не бывает! – прошептал больной. – Господа,– спокойно продолжал доктор,– вы знаете меня как рассудительного человека и, конечно, не подумаете, что я подшучиваю над вами или выдумываю все это.

– Но я присутствовал при погребении,– возразил Фламбеан:

– И я тоже, и все-таки повторяю – она жива,– настаивал Давоньи,– или, выражаясь правильнее, Валентина де Вильфор умерла, а жива дочь Найи и раджи Буттиа.

– Значит, Валентину похоронили заживо? – прошептал де Вильфор, не спуская с доктора глаз.

– А если бы и так? – ответил тот.

– В таком случае, я вижу, что Бог сотворил чудо для спасения невинной девушки,– сказал Вильфор с глазами, полными слез.

– Господин де Вильфор,– торжественно продолжал врач,– знаете ли вы, как умерла Валентина?

– Знаю ли я? Она была отравлена моей женой!

– А почему?

– Жена хотела завладеть состоянием Валентины в пользу собственного сына.

– Но ведь это ужасно! – воскликнул Фламбеан.

– Помните ли вы, господин де Вильфор,– продолжал врач,– во время последней болезни и смерти Валентины вы часто встречали у себя в доме таинственного человека, назначение которого, по-видимому, было награждать достойных и наказывать преступников.

– Да, помню. Вы говорите о графе Монте-Кристо,– сказал Вильфор, дрожа всем телом.

– Граф Монте-Кристо? – небрежно переспросил государственный прокурор.– Этот искатель приключений?

– Не говорите так! – с жаром вскричал де Вильфор.– Если Валентина жива, то этим она обязана божеству в образе человека – графу Монте-Кристо! Только он один мог превратить смерть в жизнь: теперь я могу поверить, что Бог простил мне часть моих тяжких грехов!

– Господа,– скептически заметил Фламбеан,– я верю только своим глазам; если мадемуазель де Вильфор жива, пусть же она явится сюда!

– Максимилиан! – крикнул Давоньи, отворяя дверь, – скажите Валентине, чтобы она пришла.

– С кем вы говорили? – спросил Вильфор, когда доктор закрыл дверь.

– С Максимилианом Моррелем, женихом Валентины, сыном марсельского арматора.

– Моррель – Марсель – Эдмон – Дантес, – шептал де Вильфор.– О, правосудие на земле есть!

Дверь отворилась, и Валентина бросилась на колени подле постели Вильфора.

– О, отец! – рыдая, проговорила она, е любовью прижимаясь к нему.– Благодарение Богу, что я вновь увиделась с тобой!

Вильфор потрясение смотрел на Валентину, горячие слезы падали на голову девушки, и руки умирающего сложились для молитвы.

– Отец, милый, дорогой отец! – рыдала Валентина.– Отчего же ты молчишь? Неужели у тебя не найдется ласкового слова для твоей Валентины?

– Ну, что ж, господин де Фламбеан, вы все еще сомневаетесь? – тихо спросил Давоньи.

– Сомневаюсь, но не в ваших словах, а в своем рассудке,– ответил прокурор, вытирая невольные слезы.

– Валентина! – надорванным голосом произнес Вильфор.-Поцелуй меня! О, теперь мне легко умереть!

– О, отец, отец, ты не умрешь! – с отчаянием вскричала Валентина.

– Умру, дорогая, но умру спокойно. Господин Моррель,– обратился он к молодому человеку,– знаете ли вы, какое страдание причинил я однажды вашему отцу?

– Нет, господин де Вильфор, я все забыл и помню только, что вы – отец Валентины,– искренне ответил Максимилиан.– Благословите нас.

– Нет, нет,– тоскливо вскричал Вильфор,– я не смею, я недостоин благословить вас. Я могу сделать только одно: могу сказать Валентине, кто она, и господа де Фламбеан и Давоньи подтвердят мои слова. Валентина, запомни, что я скажу тебе: ты, которую я с такой радостью называл своей дочерью, в действительности дочь раджи Дуттиа и его жены Найи. Брак твоих родителей совершен в 1815 году в Экспинском саду, близ Лондона, брамином, состоявшим при английском посольстве; и брачное свидетельство на языке хинди находится в этой шкатулке. Не смотри на меня с таким ужасом, моя дорогая бедняжка,– я говорю правду, и эти господа позже передадут тебе все подробности. Твои родители умерли; в этой шкатулке ты найдешь письмо от брата твоей матери, раджи Сиваджи Диола. Оно написано в 1818 году, и если Диола жив, то он должен узнать, что я его обманул, что я присутствовал при смерти его сестры Найи и что дочь Найи жива!

– Но, отец,– вскричала Валентина в смятении,– если родители мои умерли и ты воспитал меня, значит, все-таки я твоя дочь!

– Благодарю тебя за эти слова, Валентина, но прежде чем силы окончательно оставят меня, я должен выполнить еще один, последний долг. Доктор, дайте мне глоток вина: мне нужно обратиться к Валентине с просьбой.

Давоньи влил Вильфору в рот немного красного вина, а Валентина обняла умирающего, прижавшись головой к его груди.

– Я поручаю тебе моего сына, Валентина,– прошептал Вильфор,– о, чего бы я ни дал, чтобы вместо него носить цепи – что смерть в сравнении с жизнью каторжника! Если в твоей власти будет ободрить или утешить Бенедетто, не откажись сделать это, он жалкий, погибший человек, но это я сам толкнул его в пропасть! Сжалься над ним и дай мне умереть спокойно!

– Отец! – торжественно сказала Валентина де Вильфор.– Твое желание для меня священно: я отыщу Бенедетто и передам ему твой привет и последнее слово.

– Ты… ангел…– прошептал Вильфор,– и прощай… а! Вот и смерть!

Судорога пробежала по членам Вильфора – он тяжело простонал, глубоко вздохнул – и его не стало!

Когда утих первый порыв горя Валентины, доктор уговорил ее пойти отдохнуть. Между тем мужчины подробно обсудили странное признание, сделанное Вильфором.

– Если бы я только знал,– в раздумье сказал де Фламбеан,– что заключается в этих индусских письменах и бумагах, я бы…

– Господин де Фламбеан,– скромно перебил прокурора молодой Давоньи,– если вам угодно доверить мне документы, я переведу их.

– В самом деле? Но как вы это сделаете?

– Видете ли, я страстный любитель восточных языков и пользуюсь каждым случаем для удовлетворения моей любознательности. Я все надеюсь попасть в Индию – эта страна лотоса всегда была для меня неизъяснимо привлекательной. Дайте мне бумаги, и завтра вы получите перевод.

– Вот они,– сказал обрадованный Фламбеан, подавая ему документы. Затем собеседники разошлись.

На следующее утро, когда Давоньи с сыном, Валентина, Максимилиан и Юлия сидели за завтраком, в дверь тихо постучали, и на пороге показался Али, немой черный слуга Монте-Кристо. Валентина и Максимилиан вскрикнули от изумления: Али низко поклонился, подал врачу письмо и исчез.

Давоньи развернул письмо, содержащее только несколько строк:

«Ждите и надейтесь! В этих двух словах вся тайна жизни: не теряйте мужества, и Бог поможет вам!»

После похорон де Вильфора Валентина, Максимилиан и Юлия вернулись в Марсель, где Эммануэль Эрбе оставался со стариком Нуартье. Валентина хотела посетить Тулон и оттуда отправится на зиму в Италию с Максимилианом, дедушкой и четой д'Эрбе. Последние слова, которые произнес Давоньи, прощаясь с ними, были:

– Берегитесь Бенедетто!

16. Царь грызунов

Однообразно проходили дни на каторге; каждый вечер крыса давала представления, и насколько постоянно был возбужден Бенедетто, настолько Ансельмо казался спокойным. Утром 23-го февраля молодой корсиканец окончательно потерял всякое терпение, вышел из себя и, назвав Ансельмо лжецом и обманщиком, перешел к угрозам.

– Ну, полно, молодчик,– сказал добродушно Ансельмо,– не горячись так сильно. И вместо того, чтобы лезть из кожи, лучше расскажи-ка мне что-нибудь о миллионе, о котором ты так хлопочешь.

– Дожидайся! – проскрежетал Бенедетто. – Мои тайны знать хочешь, а про свои молчишь?

– Дурак,– улыбнулся Ансельмо,– пойми же, наконец, что без меня тебе миллиона не видать как своих ушей, поэтому брось-ка свои глупости и говори все.

– Моя судьба в твоих руках, конечно,– проворчал Бенедетто,– и, пожалуй, я расскажу тебе, в чем тут дело. Но ты все-таки должен заслужить свою долю.

– Я не так глуп, чтобы считать, что жареные голуби полетят мне прямо в рот,– прервал его Ансельмо, смеясь,– но прежде всего я должен знать, какое право ты имеешь на этот миллион.

– Такое право,– быстро ответил Бенедетто,– что если он ускользнет от меня, я буду считать себя ограбленным!

– В самом деле? Но кто же может ограбить тебя?

– Женщина!

– Так я и думал. Та самая, что прислала тебе записку?

– Та самая.

– И ты должен быть свободен именно 24-го?

– Да, 25-го деньги будут потеряны безвозвратно.

– Гм, это было бы неприятно. Придется принимать срочные меры!

– Какие меры? Узнаю ли я, наконец, как ты нас освободишь?

Ансельмо внимательно осмотрелся – надсмотрщики дремали по углам, а каторжники, не работавшие по случаю воскресного дня, забавлялись с крысой, весело бегавшей между ними и проделывавшей свои трюки.

– Сейчас покажу нашего избавителя,– шепнул Ансельмо и свистнул. Крыса тотчас же прибежала к своему господину и по его ноге взобралась на грудь. Ансельмо взял зверька, положил на спину и из густой шерсти на брюшке вытащил маленький и весьма острый стальной инструмент.

Бенедетто слабо вскрикнул. Ансельмо же повертел перед его глазами маленькую и узкую складную пилку.

– Ну, веришь ты мне теперь? – с торжеством спросил бывший священник.– Надсмотрщики называют нашего грызуна крысой, а я называю его «несессером».

Бенедетто весело засмеялся, Ансельмо же спрятал пилку в густой шерсти зверька, и крыса убежала.

– Теперь я убедился,– сказал Бенедетто с глубоким вздохом облегчения,– и расскажу тебе, как я хочу достать миллион. Сюда 24-го придет женщина.

– Это верно?

– Совершенно верно. У этой женщины в руках будет миллион, который 25-го она передаст другим лицам!

– Ты шутишь – неужели она собирается подарить эти деньги?

– Она имеет такое намерение, но мы воспрепятствуем этому, – решительно ответил Бенедетто.

– Кто же должен получить этот миллион?

– Конечно же, церковь. Понимаешь теперь, почему 24-го я должен быть свободен: чтобы проследить за женщиной и отнять у нее эти деньги.

– Понимаю. Кто же эта женщина?

Бенедетто пожал плечами:

– Об этом не заботься. Это неважно,– уклончиво ответил он.

– Это твоя бывшая любовница?

– Нет.

– Родственница?

– Нет.

– Хорошо, храни эту тайну, скажи только еще одно: дело дойдет до ножа?

– Как! Что это значит?

– Ну, не притворяйся таким невинным. Как я предполагаю, женщина не предложит тебе миллиона, предназначенного для церкви: тебе придется взять его силой, и если она окажет сопротивление…

Он окончил фразу выразительным жестом, и Бенедетто смертельно побледнел, но стиснул губы и грубо произнес:

– Что будет, то будет!

– Хорошо, это мне нравится… Но посмотри, к нашему понтону идет какая-то дама под руку с мужчиной и в сопровождении нескольких высших чиновников при галерах. Уж не твоя ли это миллионерша?

Бенедетто посмотрел в указанном направлении и действительно увидел даму с мужчиной и группу чиновников. Корсиканец прошептал проклятие и сделал движение, как будто хотел броситься на посетителей.

– Ну, ты, рыжая голова,– крикнул надсмотрщик, ударив Бенедетто палкой по спине.– Лететь, что ли, собираешься?

Бенедетто в ярости заскрежетал зубами – он узнал женщину. Это была Валентина. Он охотно свернул бы ей шею, как члену ненавистной семьи Вильфоров, но палка надсмотрщика напомнила ему его место и настоящее положение. Он узнал также и Морреля, которого видел в Отейле у графа Монте-Кристо, и вид молодого человека усилил его гнев. Он был уверен, что они пришли издеваться над его позором, и окончательно убедился в этом, когда по знаку инспектора его вместе с Ансельмо подвели к посетителям.

– И меня тоже туда же ведут, с боку припеку,– пошутил Ансельмо, потрясая цепью и весело поглядывая на надсмотрщиков, которые кивали ему головой.– Не дури, молодчик,– шепнул Ансельмо товарищу, – ты точно всех хочешь съесть глазами.

– Я хотел бы передушить их, но успокойся, я буду благоразумен!

– Кого из вас зовут Бенедетто? – сурово спросил инспектор, обращаясь к каторжникам.

– Меня,– смиренно ответил бывший граф Кавальканти.

– Тебя хотят видеть, следуй за мной, но не произноси ни слова, если не хочешь попасть в карцер.

Бенедетто молча поклонился и минуту спустя стоял рядом с Ансельмо перед Валентиной.

Молодая девушка затрепетала при виде того, кого она считала своим братом, но овладела собой и кротко произнесла:

– Милостивый государь, господин де Вильфор умер!

Глаза Бенедетто засверкали, и сердце его забилось дикой радостью при известии о смерти ненавистного ему человека.

– В последнюю минуту,– дрожащим голосом продолжала Валентина,– он вспомнил о вас, и правительство, уважив просьбу умирающего, уполномочило меня передать вам привет вашего отца и обещание облегчить вашу участь. С сегодняшнего дня вы избавлены от двойной цепи, и если будете себя хорошо вести, то можете надеяться и на большие милости. Прощайте, да хранит вас Бог!

Голос Валентины прервался. Максимилиан нежно обвил рукой стан девушки, и они удалились, между тем как Бенедетто с товарищем были отведены обратно.

– Кто эта дама? – быстро спросил Ансельмо.– Как она хороша!

Но Бенедетто не отвечал, и бывший аббат подозрительно посмотрел на него.

К вечеру пришел кузнец, и Бенедетто отсоединили от Ансельмо.

– Веди себя хорошенько,– обратился надсмотрщик к Ансельмо, – и я посмотрю, что можно будет для тебя сделать. На днях будет новая партия ссыльных, но если ты будешь благоразумен, я избавлю тебя от товарища.

– Я заставлю моего Царя Грызунов попросить за меня,– смеясь, ответил Ансельмо и надсмотрщик ушел, кивнув ему.

Наступило 24-е февраля, и Бенедетто, всю ночь не сомкнувший глаз, был так страшен, что Ансельмо испугался.

– Слушай, молодчик, ты, кажется, трусишь? – насмешливо спросил он, но взгляд Бенедетто связал ему язык.

Ссыльные по обыкновению направились на работу, и Бенедетто понемногу успокоился: вечером все должно было решиться, и если Ансельмо не солгал, он не поплатится.

В это же время почтовая карета в четыре лошади катилась из Обани в Боссюэ; на последней станции почтальон остановился, чтобы переменить лошадей, и вышедшая из экипажа дама, скрывающая лицо под вуалью, обратилась к почтмейстеру с вопросом, далеко ли от станции до дома священника.

– Нет, сударыня, священник живет не более как в пятидесяти шагах отсюда,– ответил почтмейстер.

– Так велите кому-нибудь проводить меня туда,-сказала дама.

– Сейчас, сударыня! Жан, проводи их милость!

– Иду, хозяин,– отвечал работник,– но священника сейчас нет дома.

– Как? – вскрикнула пораженная незнакомка с отчаянием.– Где же он?

– Этого я не знаю! Сегодня утром он проехал мимо меня, может быть, домоправительница знает что-нибудь.

– Все равно, пойдемте! – решила дама, и через пять минут они уже стояли у дверей жилища священника.

Пожилая женщина, вышедшая на стук работника, присела, увидев незнакомку, и сказала:

– А, сударыня, это вы?

– Как, вы ожидали меня? – с удивлением спросила дама.

– Конечно, сударыня. Его преподобие вынужден был уехать, но он оставил письмо для госпожи Данглар – если это ваше имя?

– Да, я госпожа Данглар, – быстро сказала дама.

Старуха подала ей письмо и пригласила обогреться в уютной приемной.

Оставшись одна, госпожа Данглар быстро развернула письмо, из которого выпала маленькая запечатанная записка. В письме же говорилось:

«Сударыня! К сожалению, я не могу встретить вас лично, служебные обязанности вынудили меня отлучиться, но я надеюсь увидеть вас завтра и прошу вас вполне располагать моим домом. Все ваши условия выполнены, включая записку к инспектору Тулонской гавани, и надеюсь, что все случится по вашему желанию. Преданный вам,

Жан Вале, священник в Боссюэ».

Дама спрятала письмо и записку и, увидев старуху, входившую с чашкой горячего бульона, нерешительно спросила:

– Его преподобие предупредил вас, что я буду ночевать здесь?

– Конечно, сударыня! Комната ваша готова, и я надеюсь, вы будете хорошо спать.

– Здесь ведь безопасно? – с беспокойством осведомилась мадам Данглар.

– Конечно, сударыня, здесь так же спокойно, как в лоне Авраамовом.

Посетительница выпила бульон и сказала:

– Покажите мою комнату.

– Охотно, сударыня, я думаю, комната вам понравится,– ответила старуха и повела гостью наверх.

Поднявшись по лестнице, она отворила дверь и ввела посетительницу в большую, скудно меблированную комнату. У стены стояла большая кровать, покрытая белоснежным одеялом. Сосновый умывальник, пара стульев и старинный шкаф дополняли простое убранство этого покоя.

– Хорошо ли запирается шкаф? – спросила мадам Данглар, пробуя замок.– У меня есть шкатулка с драгоценностями, и я хотела бы спрятать ее в надежном месте.

– О, шкаф так же прочен, как церковная касса,– уверила старуха.

Дама кивнула. С довольным видом и, убедившись, что дверь комнаты хорошо запирается, поспешила к своей карете, вытащила маленькую дубовую шкатулку из-под переднего сидения и отнесла ящичек в дом. Старуха ждала ее у входа, мадам Данглар проскочила мимо нее наверх, отворила шкаф, поставила туда шкатулку, тщательно заперла шкаф и дверь своей комнаты и, опустив оба ключа в карман, снова спустилась с лестницы и обратилась к старухе, все еще в ожидании стоявшей внизу:

– Пока прощайте, вечером я вернусь!

– До свидания, сударыня, возвращайтесь пораньше – собирается буря, и Оллиольские овраги небезопасны ночью.

– Я поспешу, насколько это возможно…

Мадам Данглар села в карету, и лошади быстро понеслись по дороге в Тулон.

Незавидны были чувства этой несчастной, спешившей на галеры, чтобы исполнить обещание, данное Бенедетто. Все надежды ее жизни рушились: муж сбежал после постыдного банкротства, любовник бросил ее, а дочь исчезла, не простившись с нею, и у нее оставалось только дитя преступной любви – убийца, осужденный на пожизненную каторгу…

Для обожаемого сына она пожертвовала всем – иезуиты взяли ее миллион, чтобы спасти его от рук палача. Конечно, по ее мнению, галеры были хуже смерти, но тут все-таки можно было рассчитывать на какую-нибудь случайность, которая поможет Бенедетто получить свободу. И тогда – нет, она боялась думать дальше,– она скроется в одном из монастырей Малой Азии и постарается забыть все.

А вот и Тулон: почтальон направил карету к гавани, и сердце бедной женщины замерло… Еще несколько минут, и она увидит Бенедетто! Карета остановилась, почтальон распахнул дверцы и спросил:

– Угодно выйти вашей светлости? Галеры здесь!

Шатаясь, вышла мадам Данглар из экипажа и, вложив в руку почтальона несколько золотых монет, сказала:

– Обогрейтесь в ближайшей гостинице, но через три часа мы поедем обратно.

– Сегодня, сударыня? – спросил пораженный почтальон.– Но это невозможно!

– Почему невозможно? Достаньте свежих лошадей, я заплачу за все.

– Мне очень жаль отказывать вам, сударыня, но сейчас разразится буря, мистраль уже дует, а при мистрале ехать нельзя!

– Так я найду другого кучера, я не могу отложить своего возвращения.

– Сударыня, поверьте мне, вы никого не найдете, кто решился бы ехать в бурю! Подождите до завтра: я поставлю лошадей в «Черном Орле» и там буду ожидать ваших приказаний.

– Я подумаю, но едва ли последую вашему совету. Прощайте.

Мадам Данглар вошла в контору инспектора гавани, а почтальон уехал.