Текст книги "Сын графа Монте-Кристо"

Автор книги: Александр Лермин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

3. Семейная драма

К числу наиболее уважаемых и влиятельных личностей парижской аристократии принадлежал и государственный прокурор де Вильфор, незапятнанная репутация которого, по-видимому, вполне соответствовала его важному посту первого публичного обвинителя. Женатый вторым браком на прекрасной и знатной даме, де Вильфор жил в изящном доме предместья Сен-Оноре вместе со своей взрослой дочерью от первой жены, Валентиной, маленьким сыном Эдуардом – плодом второго брака – и старым отцом, Нуартье де Вильфором. Единственным горем в столь уважаемой семье был полный паралич старика-отца, лишившегося контроля не только над членами, но и над языком. Бедняга мог изъясняться только движениями век и выражением глаз, и его понимали только любимая его внучка Валентина и старый преданный слуга Барруа.

Но в течение последних нескольких месяцев в доме де Вильфора начали происходить странные вещи, привлекшие общее внимание своей необъяснимостью. Родители покойной жены прокурора, гостившие в доме зятя, умерли один за другим, и врачи смогли приписать столь внезапную смерть только апоплексии. Это происшествие не вызвало удивления, так как скончавшиеся были уже весьма преклонного возраста, но вслед за ними точно так же умер старый слуга Нуартье, а через несколько дней со всеми признаками отравления скончалась Валентина, прекрасная дочь прокурора и невеста Морреля, молодого и всеми любимого офицера сипаев.

Домашний врач Вильфора категорично заявил, что смерть слуги и молодой девушки есть следствие принятия большой дозы стрихнина, и настаивал на расследовании этого таинственного обстоятельства.

Тяжелый камень лег на сердце де Вильфора, когда он был вынужден стать судебной властью в своем доме, в своей семье. После пристальных наблюдений прокурор пришел к страшному подозрению, скоро превратившемуся в полную уверенность, что отравительницей была его собственная жена. Причины ужасного преступления были ясны: падчерица ее, Валентина, имела большое состояние, оставшееся после смерти матери, она же была единственной наследницей после внезапно умерших деда и бабки; после смерти Валентины все ее богатство должно было перейти к де Вильфору, наследником которого, естественно оказывался сын Эдуард под опекой матери. Смерть старого Барруа не входила в планы отравительницы: он случайно выпил стакан воды с ядом, приготовленным для Валентины.

Страшно боролись в Вильфоре чувства супруга с долгом чиновника и судьи; напрасно старался он оправдать свою жену – это было невозможно. В этот же день в суде должен был слушаться интересный процесс графа Кавальканти – то есть Бенедетто, и де Вильфору пришлось выступить обвинителем.

Прежде чем отправиться на заседание суда, он послал сказать своей жене, собиравшейся тоже присутствовать при разборе дела, волновавшего весь Париж, что он ждет ее в кабинете.

Мадам де Вильфор явилась при полном туалете, предполагая, что муж зовет ее для того, чтобы ехать вместе с нею, но вздрогнула от страха, взглянув на его искаженное лицо.

– Где вы достаете яд, сударыня? – повелительно спросил прокурор.

Смертельная бледность покрыла лицо мадам де Вильфор, и она с трудом ответила:

– Я вас не понимаю!

– Я спрашиваю,– продолжал ее муж,– где вы достаете яд, которым вы отравили родных моей первой жены, Барруа и дочь мою Валентину?

Пораженная и растерянная мадам де Вильфор молчала, не смея отпираться, и невыразимое отчаяние вдруг овладело ею.

– Всякое преступление,– продолжал прокурор неумолимо,– имеет свое возмездие. Эшафот должен был бы быть вашей долей. Но такое наказание равно ужасно для вас и для меня. Судьба дала вам средство загладить ваше преступление: у вас еще осталось, наверное, несколько капель яда, который вам поможет избегнуть публичной казни. Я отправляюсь в суд и надеюсь, что по возращении найду все ваши счеты поконченными.

Несчастная женщина с воплем бросилась в ноги мужу, между тем как Вильфор, оттолкнув ее, едва владея собой, вышел из кабинета и уехал.

4. Необыкновенное заседание

Весь Париж был поглощен процессом прекрасного графа Андреа Кавальканти, с высоты аристократического величия упавшего в грязь преступного мира; салонный лев превратился в простого каторжника.

Места в зале суда продавались на вес золота, и входные билеты стоили дороже, чем на первое представление знаменитейших оперных певиц. Задолго до начала заседания зала была заполнена представителями высшего круга общества.

Наконец, судья, присяжные и прокурор заняли свои места. По приказу председателя жандармы ввели подсудимого, и перед изумленной толпой вместо убитого стыдом преступника предстал Кавальканти-Бенедетто в изящном костюме, сияющий и веселый.

Обвинительный акт не произвел на подсудимого ни малейшего впечатления: он так же уверенно и спокойно сидел на своей скамье, как несколько дней тому назад в кресле модного салона.

– Подсудимый,– сказал председатель,– встаньте и отвечайте на предложенные вам вопросы. Как ваше имя?

– К сожалению,– непринужденно ответил Андреа,– я не могу немедленно ответить на этот вопрос, продолжайте, и я найду возможность сообщить вам нужные сведения.

Взоры всех с изумлением устремились на дерзкого, ни на секунду не потерявшего самообладания подсудимого.

– Ваш возраст? – продолжал судья.

– Я родился в Отейле, близ Парижа, в ночь с 27-го на 28-е сентября 1807 года.

– Ваше ремесло?

– Я не занимался собственно мирными ремеслами. Сначала я был фальшивомонетчиком, потом вором, а потом совершил первое убийство.

Ропот негодования пробежал по залу. Судьи и присяжные также не могли скрыть отвращения к беспримерной наглости подсудимого. Председатель сделал последнему строгое замечание, но слова его не произвели ни малейшего впечатления.

– Намерены вы, наконец, сказать ваше имя?

– Очень сожалею, что не могу назвать своего собственного имени, но зато я знаю имя моего отца.

– Назовите его.

– Мой отец – государственный прокурор,– невозмутимо продолжал обвиняемый, бросив взгляд на де Вильфора, бледного, как полотно.

– Государственный прокурор? – в изумлении воскликнул председатель.– Как же его имя?

– Де Вильфор, и он сидит перед вами.

Уже не ропот негодования, а целая буря оскорбленного человеческого достоинства разразилась в зале: все присутствующие были глубоко возмущены отвратительным цинизмом порока.

– Вы издеваетесь над судом! – вскричал гневно председатель,– Предостерегаю вас в последний раз и требую, чтобы вы сказали всю правду!

– Я сказал правду,– отвечал Бенедетто,– и докажу это. Выслушайте и судите потом сами. Я родился на первом этаже дома номер 28 на улице де Лафонтен, в Отейле, в ночь с 27-го на 28-е сентября 1807 года. Отец мой, присутствующий здесь государственный прокурор де Вильфор, сказал моей матери, что я умер, завернул меня в салфетку, помеченную Г-15, уложил меня в ящик и отнес в сад, где зарыл живого. В то же мгновение он получил удар ножом от человека, спрятавшегося в саду, и замертво упал на землю. Тот же человек вырыл ящик, в котором думал найти сокровища, и тем самым спас мне жизнь. Он отнес меня в воспитательный дом, где я был записан под № 37. Три месяца спустя меня взяла из этого заведения родственница этого человека, который был по происхождению корсиканец и замышлял кровавую месть против де Вильфора; я был отвезен на Корсику, где и воспитывался. Вопреки стараниям моей приемной матери, я рос среди порока, доведшего меня до преступления.

– Кто же была ваша мать? – спросил председатель.

– Моя мать считала меня мертвым, я плод тайной любви и не знаю своей матери, да и не желаю знать ее.

В это мгновение в зале раздался пронзительный крик: одна из дам упада в обморок и была вынесена в соседнюю комнату. Услышав этот крик, прокурор встал, бледный, как смерть.

– Как можете вы доказать это неслыханное заявление? – спросил председатель.

Подсудимый с презрением посмотрел на де Вильфора.

– Отец, у меня требуют доказательств… Должен ли я представить их?

– Нет, не нужно; все, что вы сказали,– правда. Я слагаю с себя свое звание и отдаюсь во власть моего преемника, нового государственного прокурора,– заявил де Вильфор голосом, произведшим невообразимое впечатление.

– Как! – вскричал председатель.– Вы, государственный прокурор, человек с репутацией выше всякого сомнения, робеете перед речами безумного преступника? Ободритесь, соберитесь с мыслями и одним словом опровергните бессмысленное обвинение.

Вильфор покачал головой. Неверными шагами вышел он из зала среди почтительно расступившейся перед ним толпы: громадность его несчастья глубоко поразила всех.

– Заседание на сегодня окончено и отложено на неопределенное время,– объявил председатель.– Жандармы, уведите подсудимого…

5. Баланс катастрофы

Три месяца спустя после вышеописанных событий процесс Бенедетто снова стоял на очереди уголовного суда. Тогда, как и теперь, в Париже жизнь била ключом; одно впечатление сменяло другое, и прекрасный «граф Кавальканти» рисковал предстать перед публикой, состоящей только из адвокатов и жандармов.

Погода была отвратительная: снег валил густыми хлопьями, и сильный холод делал пребывание на воздухе почти невозможным.

Было около 11 часов утра, когда изящное купе, заложенное кровным арабским жеребцом, остановилось у здания суда, из экипажа вышел господин, быстро взбежал по лестнице, но внезапно остановился, поднес к глазам лорнет и воскликнул:

– Шато-Рено!

– Бошан!

И друзья горячо пожали друг другу руки.

Честное слово,– смеясь, сказал Шато-Рено,– я должен благодарить судьбу за встречу с вами.

– Что привело вас сюда?

– Ну, конечно, дело его высочества принца Бенедетто де Кавальканти или де Вильфора – назовите как хотите.

– И я за тем же – хочу посмотреть последний акт драмы, волновавшей Париж в течение нескольких недель. Посмотрим, удастся ли бедняге избежать виселицы?

– Едва ли! Но вот наши места. Боже, да зала почти пуста! – с удивлением заметил Бошан.

– Вас это изумляет? Париж всегда был неблагодарен, и теперь давно уже забыл о деле Бенедетто, некогда бывшим жгучим вопросом дня,– равнодушно ответил Ша-то-Рено.

– Может быть, разбирательство отложено,– предположил журналист и, обратись к знакомому репортеру, быстро спросил: – Это ведь дело Бенедетто будет слушаться сегодня?

– Дело Бенедетто? – вопросительно повторил репортер,– да, теперь вспомнил… это убийство в саду графа Монте-Кристо, и, если не ошибаюсь, убийца утверждал, что он сын прокурора де Вильфора.

– Именно так. У вас завидная память,– усмехнулся Бошан.– Ну, так как же, дело назначено на сегодня?

– Конечно, оно стоит третьим в очереди.

– Отлично. Покуда пойдемте в буфет и там дождемся,– решил Шато-Рено.

Если вам желательно присутствовать при этом, я могу вас предупредить, когда начнется дело Бенедетто,– предложил репортер.

– Вы весьма любезны,– ответил Бошан репортеру, следуя за приятелем.

Близ выхода Бошан тихонько толкнул своего спутника и шепнул:

– Не все неблагодарны, не все забыли Бенедетто. Вот и Дебрэ здесь!

– Отчего бы ему и не быть? – улыбаясь сказал Шато-Рено.– У Дебрэ много свободного времени с тех пор, как пал его министр, увлекший с собой бедного секретаря.

– По крайней мере, он спас свои миллионы,– добродушно заметил он,– весьма естественно, что Дебрэ интересуется Бенедетто – ведь он ему приходился наполовину зятем.

– О, Бошан, вы злословите – это родство напоминает о браке с левой руки,– засмеялся Шато-Рено.– Кстати, что поделывает баронесса Данглар?

– Гм, говорят, она исчезла куда-то!

– А ее мужественный, честный супруг?

– Таскается, Бог знает где.

– Признаюсь, ничто не может сравниться с парижской жизнью! Дом Данглара обанкротился, отец и мать в бегах. Дебрэ вследствие этого лишается любовницы, а дочь… но что известно о дочери? Она была лучше их всех, по-моему?

– Во всяком случае, мадемуазель Дармильи знает, где она, ведь они были неразлучны.

– Но они еще вынырнут. Насколько я знаю ее, мадемуазель Данглар имеет все задатки, чтобы сделаться знаменитой певицей или светской львицей.

– Милая альтернатива! А где де Вильфор?

– Он помешался, и доктор Давиньи, как неизлечимого, поместил его в свое заведение для умалишенных.

– Недурно для старичка-доктора: он, видимо, сообразил, как выгодно иметь такого пациента. Ужасна, однако, судьба дома Вильфоров: мадам Вильфор и ее сын умерли, бедная Валентина также умерла. Я не сентиментален, но смерть этой молодой девушки меня жестоко поразила.

– Бошан, вы верите в чудеса? – внезапно спросил Шато-Рено.

– Смотря в какие… но к чему этот вопрос?

– Вот к чему. Один из моих знакомых уверял меня, что видел Валентину в Марселе.

– До или после похорон?

– Конечно, после.

– Действительно, это чудо, но мы уже привыкли видеть чудеса во всем, что каким-либо образом касается графа Монте-Кристо. Вы слышали, говорят, что граф – вампир?

– Кто может утверждать это? Что поделывает старый Нуартье?

– Он уехал на юг. А семейство Морсер – с ними что случилось?

– Ничего нового – отец покончил самоубийством, мать исчезла, а сын отправился в Африку.

– Как и баронесса Данглар?

– Да, только с той разницей, что мадам де Морсер и ее сын отказались от своего значительного состояния в пользу бедных.

– Я радуюсь за бедняков.

– Сейчас начнется дело Бенедетто,– раздался за ними голос репортера.

– А, благодарю вас.

И все трое поспешно направились в залу.

– Бошан,– прошептал Шато-Рено, указывая на даму под густой вуалью, сидевшую недалеко от них,– если бы я не думал, что баронесса Данглар…

– Тише, не произносите имен, я думаю то же, что и вы, но решительно не могу понять, как она попала сюда.

Закутанная дама, о которой шла речь, сидела, опустив голову, в ожидании начала разбирательства. Ее спутник, высокий, желтый, сухой старик, плешивая голова которого формой и цветом напоминала дыню, сидел, вытянувшись в струнку, не сводя глаз с висевшего перед ним распятия.

– Введите подсудимого! – приказал председатель суда.

Дама затрепетала, но не подняла глаз, когда ввели Бенедетто.

6. Убийца Бенедетто

Между тем зала суда почти заполнилась. Так как процесс, по всей вероятности, должен был закончиться смертным приговором, то многие, преимущественно дамы, пожелали присутствовать при последнем акте драмы. В зале слышался шепот: многие из публики вспоминали, как три месяца тому назад, при первом разбирательстве, подсудимый театрально произнес: «Мой отец – государственный прокурор!» – и ожидали и опасались вновь какого-нибудь ужасного открытия. Невольно все взоры обратились к министерской ложе, думая найти бледное, потрясенное лицо всесильного судьи, внезапно превратившегося в подсудимого, и когда вместо прокурора появился лишь временно исполнявший его должность чиновник, на всех лицах выразилось разочарование.

Бенедетто вошел. Бошан и Шато-Рено с трудом подавили крик изумления при виде страшной перемены, происшедшей с ним за эти три месяца. В первый раз перед судом Кавальканти-Бенедетто предстал салонным львом, его благородная осанка невольно вызывала симпатии; теперь же, несмотря на то, что черты лица сохранили печать утонченности и свою классическую правильность, перед судьями стоял совершенно другой человек, подавленный несчастьем.

Кудрявые волосы были коротко острижены, блестящие и живые некогда глаза угасли, веки были скромно опущены, узкие холеные руки покорно скрещены на груди, вся его одежда вполне гармонировала с.фигурой.

Жандарм грубо указал ему на место. Бенедетто низко поклонился и сел на край жесткой деревянной скамьи.

Защитник, весьма известный адвокат, нагнулся и прошептал ему несколько ободрительных слов. Бенедетто выслушал с набожным видом и вполголоса произнес:

– Бог сжалится надо мной!

– Сказал бы лучше – черт,– обратился к другу Бошан.– Бенедетто превратился в хнычущего и жалкого труса. Тем хуже!

Председатель сделал знак, и началось чтение обвинительного акта, в котором кратко и ясно излагалось дело об убийстве Кадрусса, о предшествующем ему грабеже в доме графа Монте-Кристо, о поразительном открытии происхождения подсудимого, о признании государственного прокурора, его помешательстве и самоубийстве жены.

Шато-Рено шепнул другу, что они слышат обвинительный акт де Вильфора, а не Бенедетто.

– Действительно,– согласился Бошан,– милейший Бенедетто кажется невинным младенцем в сравнении со своим отцом.

– Подсудимый, встаньте! – ласково сказал председатель.– Ваше имя?

– Бенедетто! – ответил бывший бандит робким голосом.

– Признаете ли вы себя виновным в убийстве Кадрусса?

– Ах, Боже! Господин председатель,– пролепетал Бенедетто,– я должен признать себя виновным…

И, закрыв лицо руками, он попытался подавить рыдания.

– Что значит вся эта комедия? – проворчал Бошан.

– Тише,– отвечал Шато-Рено,– представление становится интересным.

Бенедетто без промедления отвечал на все вопросы, ничего не отвергал, ни в чем не оправдывался, и вся его защита состояла лишь в глубоком раскаянии.

– Я знаю,– совершенно уничтожившись, сказал он,– что я великий грешник, и я склоняюсь перед людским судом, как и перед справедливостью Господней.

Задача присяжных была довольно несложной: преступник признался в убийстве, а имея такой букет преступлений, – фальшивомонетчик, многократно судимый вор и убийца – Бенедетто уже с начала разбирательства мог считать себя осужденным.

– Пригласите свидетелей,– приказал председатель.

– Граф Монте-Кристо! – прогремел голос чиновника. Ответа не было.

– Странно,– произнес председатель, нарочно опуская титул графа, – что господин Монте-Кристо, весьма заинтересованный в настоящем деле, не соизволил явиться по вызову суда. Была ли ему выслана повестка?

Заменявший государственного прокурора зашелестел бумажками.

– Вышеупомянутое лицо,– насмешливо сказал он,– продало свое имущество во Франции и исчезло неизвестно куда.

– Суд оставляет за собой право наложить соответствующий штраф на свидетелей, не явившихся по вызову суда,– строго заметил председатель.– Позвать других свидетелей.

Эти последние, состоявшие из нескольких человек, прибежавших на крик Кадрусса, не заставили себя ждать. Показания их были кратки и ясны: они подтвердили, что нашли Кадрусса, пронзенного кинжалом.

– Не хотите ли вы что-либо сказать, подсудимый? – обратился председатель к Бенедетто.

– Нет! К несчастью, эти честные люди говорят правду,– смиренно сказал Бенедетто.

В зале послышался ропот одобрения, и когда вновь воцарилась тишина, был вызван следующий свидетель.

– Нуартье де Вильфор…

– Как! – вскричал Бошан, вскакивая.– Неужели можно быть настолько жестоким, чтобы подвергать несчастного новой пытке?

– Господа присяжные,– произнес судья, как бы отвечая на восклицание Бошана,– мы нашли необходимым вызвать господина де Вильфора, несмотря на то, что в его настоящем положении мало надежды получить какие-либо показания относительно многих необъясненных и важных фактов.

Глубокая тишина последовала вслед за этим объяснением – дверь отворилась, и на пороге показался де Вильфор.

7. Чудо

После того, как процесс Бенедетто-Кавальканти был так неожиданно прерван на первом же заседании суда и отложен на неопределенное время, граф Монте-Кристо действительно оставил Париж. Его сопровождал молодой офицер сипаев Максимилиан Моррель, столь глубоко потрясенный ужасной смертью своей возлюбленной невесты, Валентины де Вильфор, и изменившийся так сильно, что в нем едва можно было узнать веселого офицера, принадлежавшего к числу самых изящных молодых людей Парижа. Необъяснимая симпатия к Монте-Кристо заставила его искать дружбы графа; он поверял ему все свои сердечные тайны и, лишившись Валентины, изливал перед графом свое горе.

Но никакие утешения Монте-Кристо не могли успокоить молодого человека, и он решил покончить с жизнью, надеясь в смерти соединиться с возлюбленной.

Письмо уже было готово и роковое оружие лежало на столе, когда неожиданно в комнату Максимилиана вошел граф Монте-Кристо.

– Что вы хотите делать, Максимилиан? – строго спросил он юношу.

– То, что остается сделать несчастному, потерявшему все в мире,– обреченно ответил Максимилиан.

– Я понимаю вас: кто знал Валентину так хорошо, как я, может постигнуть и даже извинить ваше ужасное намерение.

– А вы не одобряете его? – воскликнул юноша.

– Смотря по обстоятельствам. Но ваше положение еще не так дурно, как вам кажется. Вы ведь верите в меня и доверяете мне больше, чем простому смертному,– вы часто говорили мне это, дорогой друг. Предлагаю вам следующее: если в течение месяца вы не признаете самоубийство преступлением перед самим собой и близкими вам людьми, я сам доставлю вам средство прекратить ваше существование и даже менее отвратительным способом, чем тот, который вы теперь избрали.

– Вы можете мне помочь, только если воскресите Валентину из мертвых; и несмотря на то, что в моих глазах вы одарены качествами почти полубога, все-таки не могу поверить, что вы можете творить чудеса. Я ни разу не отказывал вам в ваших просьбах, и теперь также соглашаюсь на ваше предложение, но с условием, что вы мне пообещаете не делать новых попыток отговорить меня от моего намерения.

– Решено,– сказал граф, видимо тронутый этими словами, протягивая руку молодому человеку, которую тот крепко пожал.– Ровно через месяц я буду ждать вас на моем маленьком скалистом островке Монте-Кристо, где мы однажды уже охотились вместе на диких коз. Там вы мне сообщите ваше последнее решение, и я не буду стараться отклонить вас от ваших намерений, каковы бы они ни были.

С этими словами Монте-Кристо оставил друга. Максимилиан сдержал слово. За пять дней до истечения рокового месяца отправился он из Парижа в Марсель, а оттуда на принадлежащей графу яхте отплыл к острову Монте-Кристо, куда и прибыл в назначенный день. Али, черный немой слуга графа, встретил его на берегу и провел в жилище, высеченное в скале, убранное с большим вкусом и роскошью. Максимилиан нашел своего друга в комнате, обитой турецкими коврами, все убранство которой свидетельствовало о восточных вкусах его обладателя.

– Я здесь, дорогой граф, и жду вашего обещания – дать мне средство удовлетворить мое единственное желание – соединиться с Валентиной в другом мире.

– Ничто не может отвратить вас от вашего намерения? – спросил Монте-Кристо, с горечью и изумлением глядя на бледное лицо юноши.

– Ничто, даже вы, тем более, что согласно условию, вы не имеете права отговаривать меня,– решительно отвечал Моррель.

– Да будет так,– торжественно сказал Монте-Кристо, вынимая маленький опаловый ящичек, из которого он вынул зеленоватую, сильно пахнущую лепешку.– Это тройной экстракт гашиша – средства, употреблявшегося древними в подобных печальных случаях. Смерть от него безболезненна и наступает среди приятнейших видений прошедшей жизни человека, принявшего этот состав.

– Примите мою благодарность и дайте мне утешение, которого ждет мое сердце,– сказал Максимилиан, обнимая друга и кладя лепешку в рот.

Действие состава было изумительно. Приятная дремота смежила веки Максимилиана, и он упал на диван. Сонные картины возникли перед ним, подобно туману в воздухе: он вновь переживал свою юность, видел он родительский дом, сестер, товарищей, потом появились и воспоминания о сладких часах, проведенных с Валентиной; только фигура его возлюбленной не возникала перед ним. Вдруг раздвинулась задняя стена комнаты, и в сказочном чудесном полусвете показалась фигура женщины, медленно подходившей к нему и простиравшей руки, как бы благословляя его. Да, это были черты его возлюбленной, это была тень Валентины.

– О, как сладка такая смерть! – прошептал Максимилиан, протягивая объятия к -видению.

Фигура приблизилась к юноше, находившемуся между явью и сном, внезапно он почувствовал объятия нежных рук, легкие волосы упали на его пылающий лоб, и знакомый голос прошептал:

– Мой бедный возлюбленный!

– Валентина! – вскричал Максимилиан, с усилием стряхивая сонное оцепенение.– Валентина! Возможно ли? Я не брежу! Ты жива, и я держу тебя в объятиях,– чтобы умереть самому!

– Я живу, дорогой друг, и приношу тебе новую жизнь: это не сон, мы достигли всего, чего желали, и соединены навеки!

Постепенно Максимилиан совсем очнулся. Он лежал в объятиях своей горячо любимой Валентины, и его верный друг Монте-Кристо стоял возле них.

– Валентина и Максимилиан! – сказал граф торжественно.– Мои дорогие, любимые друзья, с этих пор ничто не сможет вас разлучить; я возвратил вам жизнь и теперь соединяю ваши руки на союз до гроба, да благословит вас Бог. Я благословляю вас.

Тронутые до глубины души любовники бросились на колени перед чудесным человеком, благодаря его от всего сердца.

Монте-Кристо нежно поднял их и обратился к Валентине:

– Теперь я обращаюсь к вашей признательности, я должен оставить вас, мои дорогие, и, быть может, больше никогда не встречусь с вами. Итак, выслушайте просьбу покидающего вас друга. Молодая девушка, которую вы видели со мной, – моя приемная дочь: я приютил сироту, когда жестокий рок осудил ее – дочь греческого князя – на нужду и нищету. Но она не может дальше сопровождать меня, и я оставляю ее на вас, уверенный, что вы не откажете в любви бедной девушке. Я же удаляюсь – одиноким странником.

Нежная рука легла на плечо графа.

– Ты не одинок, мой дорогой друг и отец,– произнес мелодичный голос, и молодая гречанка крепко прижалась к нему.

– Дорогое дитя,– растроганно произнес Монте-Кристо,– я снова стану одиноким – такова моя судьба; твоя же участь должна быть иной, ты дочь князя, я возвращаю тебе богатства и титул твоего отца, а эти верные друзья своей привязанностью заменят мою любовь.

– Так ты покидаешь меня навсегда? – сказала Гайде, заглушая рыдания.– О, это мне суждено оставаться одинокой всю мою жизнь, в тебе вся моя жизнь, ты мое все – отец и мать, друг и возлюбленный! Без тебя я умру, как умирает растение, лишенное солнечного света!

– О, Боже! – воскликнул граф.– Так ты предпочла бы остаться со мной?

– Я умру, если ты покинешь меня, моя жизнь в тебе одном, – прошептала прелестная девушка так трогательно и нежно, что граф, наконец, постиг всю глубину привязанности этого невинного существа. Монте-Кристо устремил на Гайде взор, полный любви, которую он давно питал к ней, никогда не рассчитывая на взаимность. Заключив ее в объятия, он с нежностью произнес:

– Да будет так, моя дорогая, ничто не разлучит нас отныне, я тебя любил, как отец и друг, теперь же я буду твоим преданным супругом, буду всем тем, что ты искала во мне.

С этими словами Гайде и граф вышли, а Максимилиан и Валентина остались одни. Со слезами радости бросились они в объятия друг друга. Потом молодой человек усадил Валентину на диван, прося рассказать о ее чудесном возвращении к жизни.

– Как тебе известно, дорогой мой,– начала Валентина,– я была очень больна, но надеялась выздороветь, потому что мысль о тебе всегда вливала в меня новую жизненную силу. Однажды ночью, когда я лежала одна на одре болезни, в стене отворилась дверь, которой я прежде никогда не замечала. Вошел какой-то человек и прямо направился ко мне; испуганная, я только собиралась закричать, как узнала в пришедшем графа Монте-Кристо, делавшего мне знаки молчать. Сев возле, он рассказал мне, что моя мачеха постепенно отравляла меня, как она уже сделала это с моими бедными дедушкой и бабушкой и старым Барруа. Ему удалось достать для меня противоядие, и чтобы спасти меня, он поселился в соседнем доме и открыл тайное сообщение между этими двумя зданиями. Но средства эти были недостаточными для совершенного отвращения опасности, и поэтому он просил меня принять жидкость, которая погрузит меня на три дня в состояние мнимой смерти. Я выпила состав, поданный мне графом, и лишилась чувств и сознания, не знаю уж, на какое время. Очнувшись, я увидела себя гробу в часовне, и граф стоял возле меня. Подкрепляющее питье возвратило меня к жизни. Граф привел меня в свой дом, где я нашла все необходимое для путешествия. Через несколько дней, совсем поправившись, я отбыла с Монте-Кристо в Марсель, а оттуда – на этот уединенный и прекрасный остров, где я нашла тебя, мой дорогой Максимилиан, предмет моих стремлений.

Крепкое объятие заключило рассказ, и они отправились разыскивать графа, чтобы снова выразить ему их глубокую признательность.

Они вышли из грота и спросили матроса Джакомо, привезшего Максимилиана на этот остров, где граф.

– У меня есть письмо к вам обоим от моего господина,– ответил тот.

– Но где же сам граф Монте-Кристо? – разом воскликнули молодые возлюбленные.

– Он только что покинул остров со своей приемной дочерью и слугой Али… корабль еще виден,– ответил Джакомо, указывая на небольшое судно, на палубе которого можно было различить три фигуры. Это были граф с Гайде и Али. Максимилиан быстро развернул письмо и прочел следующее:

«Мой дорогой Максимилиан!

Корабль стоит на якоре, готовый к отплытию. Джакомо отвезет вас в Ливорно, где Нуартье ждет свою внучку, чтобы благословить ее на брак с вами. Все, что вы найдете в гроте, и мой дом в Париже – свадебный, подарок от верного друга,– которого вы никогда больше не увидите. Мои последние слова: ждите и надейтесь!

Будьте счастливы оба и вспоминайте иногда о вашем истинном друге.

Эдмон Дантес, граф Монте-Кристо.»

Между тем судно графа все удалялось от острова, свежий ветерок наполнил паруса, и корабль постепенно исчезал из глаз Максимилиана и Валентины. Они в последний раз махнули рукой в знак прощания, и скоро судно скрылось за горизонтом.