Текст книги "Сын графа Монте-Кристо"

Автор книги: Александр Лермин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Снизу доносились песни, крики и голоса опьяневших посетителей жалкой таверны. Они по-своему веселились, и какое им было дело до того, что у них над головой умирал человек!

Да, Зильда умирала… Лицо ее постепенно бледнело и уже исказилось предсмертными судорогами.

Бывший каторжник ходил взад и вперед по комнате, иногда останавливался перед кроватью и, вглядываясь в лицо умирающей, старался воскресить в своей памяти давно забытые, дорогие черты…

Мало-помалу в доме все стихло.

Ансельмо почувствовал какое-то облегчение и, усевшись в ветхое кресло, задумался. Вдруг он вздрогнул.

Из груди умирающей вырвался глубокий и тяжелый стон. Зильда беспорядочно двигала руками, будто искала что-то. Каторжник подошел к ней и взял ее руки в свои.

– Чего вы хотите? – спросил он.– Вам больно? Вы страдаете?

Нет.

– Так успокойтесь… и спите.

На лице женщины появилось нечто вроде улыбки.

– Уснуть… да… сейчас…– прошептала она, а потом произнесла: – Проклятая! Проклятая!

Голос Зильды был какой-то тусклый, и он никоим образом не разбудил бы ее мирно спящую дочь. Лицо несчастной приняло довольно странный вид, а волосы ее как будто моментально поседели.

Ансельмо наклонился к ней.

– О, злодей! – продолжала умирающая.– Я была честной девушкой! А он… мне еще не минуло четырнадцати лет… за что погубил меня? За что опозорил?

Бывший каторжник, затаив дыхание, прислушивался к этому бессвязному лепету, и на его лбу выступил холодный пот.

– Продолжайте,– тихо произнес он и затем прибавил: – Вы жили тогда в Сицгейме…

– Да, в Сицгейме… Там было так хорошо… Я приехала туда ребенком. Там еще была гора… и сосны… и поток. На берегу я часто играла… Все помню. Шалуньей была… смеялись мы… водой брызгались… Веселое было время.

Она захохотала, и смех этот жгучей болью отозвался в душе Ансельмо.

– Вот он приходит… добрый такой, ласковый… подошел и…

Бывший каторжник упал на колени и зарыдал.

– Говори! – прохрипел он.– Ради Бога, говори!

Умирающая соскользнула с кровати и встала перед Ансельмо.

– И… погубил, опозорил навеки,– глухо и злобно прошептала она.

Теперь Ансельмо понял все: эта женщина была Дженни Зильд, которую много лет тому назад он принес в жертву…

– А где дитя? – спросил каторжник, взяв умирающую за руку.

– Это он! – сказала Зильда, отшатнувшись от него.

– Да, это я… я – негодяй, злодей, убийца! Прокляни меня, но ради твоего последнего часа, скажи мне, что сталось с моим ребенком?

Зильда умолкла: последнее усилие ее надломило. Ослабевшей рукой она указала на дверь смежной комнаты.

– Она! Это она? – вскричал Ансельмо.– Это моя дочь!

– Да,– прохрипела умирающая.

И с этими словами, последними словами разбитой, загубленной жизни, Зильда рухнула на пол.

Все было кончено. Она умерла.

Каторжник бережно положил ее на постель и преклонил перед ней колени…

Убийца молился над трупом своей невинной жертвы!

На рассвете Ансельмо постучал в– дверь соседней комнаты. Девочка проснулась и минуты через три вышла к нему.

– Ваша мать умерла,– произнес он.

На другой день после похорон он сказал маленькой Дженни:

– Я был знаком с вашей матушкой, которая, умирая, взяла с меня обещание, что я не оставлю вас. Согласны ли вы жить у меня?

Осиротевшая Дженни, не имевшая ни родных, ни друзей, беспрекословно последовала за бывшим каторжником.

Этот ребенок – «дитя несчастья», выросший в грязной таверне, служившей притоном для воров, мошенников и всякого рода темных личностей, бывший невольным свидетелем самых возмутительных сцен, знал все…

Дженни знала, что ее мать была падшей женщиной. И это сознание – тяжкое бремя позора – подавляло ее.

Ансельмо решил по возможности искупить свое преступление. Он уехал из Лиона и увез с собой Дженни. У него были небольшие сбережения, и на эти скудные средства он принялся за воспитание девочки.

Дженни была очень умным и способным ребенком, учение шло отлично, она развивалась, но на ее красивом личике постоянно лежало облачко печали.

Случайным образом Ансельмо узнал, что его «питомица» обладает прекрасным голосом. Он очень обрадовался этому открытию, рассчитывая на то, что из девочки выйдет со временем первоклассная артистка.

Его рассчет оправдался, и каторжник полагал, что в знаменитой певице никто не узнает дочь Зильды, скатившейся до трущоб улицы Траншефуан.

Отношение его к Дженни не изменилось. Он был с ней очень почтителен и постоянно держался на известном расстоянии. Сознаться ей в том, что она – его дочь, а он бывший каторжник, у него не хватило сил.

С каким восторгом он был свидетелем ее успеха на благотворительном спектакле и на вечере у господина де Собранна.

В этот роковой для него день он столкнулся там с Бенедетто, который узнал его. Ансельмо вспомнил о страшной ненависти Бенедетто к графу Монте-Кристо, и поэтому решился предупредить виконта.

Таинственные слова, столь смутившие молодого виконта, были сказаны им. Он так поступил потому, что сознавал и чувствовал, что Дженни и Сперо рождены друг для друга.

Ансельмо полагал, что Дженни лишила себя жизни, чтобы раз и навсегда сбросить с себя лежавший на ней позор.

Сидя на камне на берегу Сены каторжник судорожно рыдал… Вдруг он вздрогнул, услышав какой-то шум.

Кто-то бежал к берегу, это была женщина – она мгновенно вскочила на парапет набережной и, вытянув руки, бросилась в воду.

Быстрее молнии Ансельмо последовал за ней, схватил за платье, но, увлекаемый быстрым течением, скоро ослабел и крикнул:

– Помогите!

Этот крик был услышан двумя проходившими по набережной мужчинами. Они поспешили на помощь, и спасли их.

Ансельмо и незнакомка, оба в бесчувственном состоянии, были перенесены спасшими их лицами в ближайший к реке дом.

Внесеннных в теплую комнату несчастных утопленников положили на мягкий ковер. Спасенная женщина была не Дженни Зильд.

На ковре лежала старуха с побелевшими волосами и смертельно бледным лицом…

Но кто же были неожиданные спасители? Наши старые знакомые – Фанфаро и Бобишель.

9. Красавица с золотыми волосами

Был одиннадцатый час утра.

В своем изящно-роскошном будуаре полулежала на кушетке Кармен де Ларсанжи. На ней был роскошный пеньюар из индийской кисеи, отделанный дорогим гипюром, золотистые волосы, перехваченные широкой лентой голубого бархата, рассыпались по плечам.

Красавица приподнялась и дернула сонетку. В будуар вошла камеристка.

– Где господин де Ларсанжи? – спросила Кармен.

– Барин в конторе, они сошли туда, по обыкновению, в шесть часов утра.

– А теперь который час?

– Половина одиннадцатого.

– Пошлите камердинера к господину де Ларсанжи и скажите ему, что я жду его к завтраку.

Камеристка вышла.

Четверть часа спустя де Ларсанжи вошел в будуар своей дочери и нежно поцеловал ее в лоб. Когда прислуга, накрыв на стол, удалилась, Кармен пожала плечами и сказала старику:

– Ну ладно, старый шут, оставьте эти глупости.

Банкир вздрогнул и приложил палец к губам. Отец и дочь уселись к столу и приступили к завтраку. Девушка едва прикасалась к еде, зато банкир ел за четверых.

– Кончайте свой завтрак,– сказала Кармен,– мне необходимо с вами кое о чем потолковать.

– Помилуй, милая Кармен…

– Молчите! Без возражений: я к ним не привыкла!

Ларсанжи покорно склонил голову.

Почему дочь позволяла себе таким тоном говорить с отцом?

За кофе Ларсанжи обратился к Кармен:

– Я к вашим услугам,– сказал он,– в чем дело?

– Прежде всего,– резко сказала Кармен,– скажите мне толком, кто вы такой?

– Я не понимаю вас.

– Много лет,– продолжала Кармен,– я нахожусь под тяжким бременем неизвестности. Она меня давит, гнетет, я хочу сбросить ее.

Банкир изменился в лице.

– Но разве тебе чего-нибудь недостает, моя дорогая? – спросил он.

– Я хочу знать,– неумолимо произнесла Кармен.– До сих пор вас окружала какая-то тайна, и вы всегда были олицетворением лжи. Семь лет тому назад сделалась я вашей жертвой – оставшись сиротой, попала к вам в любовницы… это случилось во Флоренции, а во Франции вы выдали меня за свою дочь! Но почему, господин де Ларсанжи, вы не женились на мне?

– Боже мой, потому что…

– Почему? Вы этого не можете открыть, и вся разыгрываемая вами комедия не более чем ширма для ваших гнусных преступлений.

– Кармен, я клянусь тебе…

– Молчите! Так я и поверила вашим клятвам.

– Но что с тобой? Еще два дня назад ты была такая кроткая…

– А теперь во мне произошла перемена. Я согласилась быть вашей любовницей, но никогда не решусь быть вашей сообщницей, и если узнаю тайну, вами скрываемую, то говорю вам: я на вас донесу!

– Ты бредишь, моя милая, я богат, и меня все уважают. Я никого не боюсь!

Кармен встала и посмотрела на него в упор.

– Так почему же вчера на балу у господина де Собранна вы испугались, когда лакей произнес одно имя?

– Ты ошибаешься! Тебе показалось!

– Нисколько! Вы изменилсь в лице, да и теперь…

На лбу банкира выступил холодный пот.

– Это имя,– продолжала Кармен,– виконт де Монте-Кристо…

– О, замолчи,-крикнул вне себя Ларсанжи и бросился к ней.

Кармен скрестила руки на груди и смерила его таким взглядом, что он отшатнулся.

– А затем, мой милый, с кем это вы говорили в саду и кто осмелился сказать вам: «Берегитесь, де Ларсанжи, вы скоро узнаете, кто я такой?»

– Ты шпионишь за мной? – вскричал банкир.

– Я вас не боюсь… но, не желая быть замешанной в ваших позорных деяниях, я постараюсь раскрыть истину, и тогда покину вас. Но если для самозащиты вы коснетесь тех, кто дорог мне, то я на вас донесу!

– Да замолчишь ли ты?

С этими словами Ларсанжи, как безумный, с ножом в руке бросился на девушку. Но в этот момент появилась камеристка.

– Ваше сиятельство, вас желает видеть какой-то господин… вот его карточка.

Кармен взяла с подноса карточку и прочла вслух:

– Синьор Фаджиано!

Затем она передала ее банкиру и сказала:

– Ну что же, отец! Уж не этот ли человек должен вам открыть, кто он такой?

Ларсанжи скомкал карточку в руке и почти выбежал из комнаты. Красавица с золотыми волосами посмотрела ему вслед и прошептала:

– Гонтран дружен с виконтом де Монте-Кристо! Я буду настороже!

10. Господин де Ларсанжи

В кабинете банкира, небрежно прислонившись к камину и ни мало не смущаясь окружавшей его роскоши, стоял синьор Фаджиано.

В этом безукоризненно изящном джентльмене вряд ли кто узнал бы бывшего каторжника Бенедетто.

В кабинет вошел Ларсанжи. Он держался прямо и гордо, и на его губах блуждала презрительная улыбка.

– Послушайте, любезнейший,– резко начал банкир,– мы с вами со вчерашнего дня второй раз сталкиваемся. Что это значит? Вчера вы обратились ко мне с каким-то довольно странным требованием, похожим на шантаж. Я не знаю вас. Что вам нужно? Вы не знаете меня. Чего вы требуете? Теперь вы проникли в мою квартиру. Объясните, что все это за комедия? Я терпелив, но всему есть границы. И я в конце концов велю вас вытолкать вон!

Он протянул руку к сонетке.

– Вы, кажется, хотите позвонить? – спросил синьор Фаджиано. – Сделайте одолжение: по крайней мере, при нашей беседе будут свидетели.

Банкир опустил руку.

– Или, может быть, вы этого не желаете? – спросил снова синьор Фаджиано.

– Чего вы хотите? – прошипел де Ларсанжи.– Снимите маску: кто вы такой?

Синьор. Фаджиано подошел ближе и произнес:

– Нет… а между тем…– он злобно расхохотался.– Без лишних слов, господин де Ларсанжи. Вы даете необходимые мне двести тысяч франков, и я исчезаю, как дым.

Ларсанжи вздрогнул, но оправился и сказал ледяным тоном:

– Я не подаю милостыню тем, кого не знаю.

– Вы снова принялись за фразы, но надо им положить конец. Вы не знаете, кто я, зато мне хорошо известно, кто вы!

– Неужели?

– Вам не угодно выплатить мне двести тысяч франков? Скажите, пожалуйста! Прежде вы крали и большие суммы, господин Данглар.

При этом имени Ларсанжи-Данглар содрогнулся.

– Вы лжете! – прохрипел он.

– В самом деле? Вы, кажется, уличаете меня во лжи? За такие вещи вызывают на дуэль. Впрочем, с мошенниками не дерутся!

– О, негодяй!

Данглар выхватил карманный револьвер и направил его на синьора Фаджиано, но тот быстро ударил банкира по руке, и револьвер выпал.

– Такие игрушки иногда могут оказать не слишком хорошую услугу,– произнес мнимый итальянец, разряжая револьвер,– к тому же и без них обойдемся. Но раз уж вы ударились в мелодраму, я требую не двести, а пятьсот тысяч франков! И если вы мне их не выплатите – я донесу на вас!

– Но что же вы скажете?

– Все то, что знаю,– глухим голосом ответил синьор Фаджиано.– Я расскажу всем и каждому о том, как вы, будучи банкиром, мошенничеством и спекуляциями нажили себе состояние и как встретились с человеком, который раздавил и уничтожил вас. Но вы, по своей живучей натуре, оправились и пошли дальше. Теперь вы переменили имя, и злостный банкрот Данглар превратился в банкира де Ларсанжи! Вас далеко не уважают, но боятся! Так знайте же, что я могу опрокинуть вас в ту же лужу, из которой вы выбрались с таким трудом! Я жду. Выбирайте сами: быть ли мне вашим сообщником, или вашим обличителем!

Данглар схватился за голову.

– Теперь я узнаю вас,– вскричал он.– Вы – Андреа Кавальканти!

– Вы угадали: я убийца и бывший каторжник Бенедетто… сын господина де Вильфора и вашей жены, госпожи Данглар! Я ее убил, и вот доказательство этого!

С этими словами Бенедетто вынул из кармана бумагу, подписанную Ансельмо.

– Прочтите,– сказал он резко, подавая ее банкиру,– и будьте уверены в том, что я не солгал!

Данглар опустил голову.

– А теперь,– продолжал бывший каторжник настойчиво,– вы уплатите мне деньги и затем будете моим сообщником в мщении тому, кто погубил нас обоих… – графу Монте-Кристо!

– Он непобедим,– прошептал банкир.

– Но у него есть сын! Убив его, мы убьем отца!

– О, при этом условии я ваш телом и душой! Как я ненавижу его! Но действительно ли смерть виконта убьет графа Монте-Кристо?

– Да, клянусь вам в этом!

– В таком случае,– зловещим тоном произнес Данглар,– я ваш сообщник!

Бывший каторжник и бывший злостный банкрот пожали друг другу руки, как бы скрепляя клятвой преступный план.

11. Бенедетто начал мстить

В течение трех дней Дженни находилась между жизнью и смертью. Сперо не отходил от ее постели.

На четвертый день в положении больной произошел как бы перелом. Было ли это изменение к лучшему или признак приближения смерти?

Виконт сидел на низенькой табуретке у постели Дженни и сжимал ее руку.

Он долго молчал, не сводя глаз с обожаемой им девушки, прислушиваясь к ее прерывистому дыханию. Наконец Сперо наклонился над Дженни и нежно поцеловал ее. И тут больная открыла глаза.

Лихорадка миновала, и глаза Дженни были ясны как день. На бледном лице появился легкий румянец, и дыхание стало ровнее.

– Дженни! Дженни! – прошептал виконт.– Ты слышишь? Могу ли я остаться здесь, при тебе? О, если б ты знала, как я страдаю за тебя и как охотно пожертвовал бы жизнью за одну твою улыбку! Когда мы встретились на балу, то мне показалось, что мы давно знакомы и встречаемся не в первый раз… Ты являлась мне в моих мечтах… зачем, почему же ты искала смерти?

Этот голос пробудил к жизни ту, которая уже была на краю могилы.

– До встречи с тобой,– продолжал Сперо вдохновенно,– я не жил, я прозябал… среди науки и роскоши. Но теперь Я переродился. О, Дженни, могу ли я сказать тебе, как я люблю тебя!

По лицу Дженни как бы скользнула улыбка, которую виконт принял за утвердительный ответ.

– Ты много страдала,– снова заговорил он,– но теперь твоим страданиям пришел конец, я здесь для того, чтобы охранять и защищать тебя. Ты откровенно расскажешь мне все, и мы рука об руку пойдем по тому тернистому пути, который зовется жизнью. Мы убежим из этого шумного Парижа и вдали от света и людей найдем желанный покой… С этой минуты я твой – навсегда и навеки!

Знакомые, много раз повторяемые слова… Старая песня любви!

Дженни не отвечала, но по щеке ее скатилась слеза. Виконт осушил ее поцелуем, и она неслышно прошептала:

– Сперо, я люблю тебя!

По телу виконта пробежала дрожь, и он в немом упоении склонился над своей возлюбленной, нежно поцеловал ее, а затем удалился из комнаты.

Все было тихо. Больная спокойно спала. Вдруг из угла, закрытого драпировкой, вышел человек. Лицо его было закутано черным платком. В руке он держал носовой платок, на который вылил из склянки какую-то жидкость.

Затем незнакомец неслышными шагами приблизился к больной и приложил к ее лицу смоченный жидкостью платок, из него поднялся беловатый туман.

Дженни вздрогнула всем телом, с ее лица исчезла краска – она как будто окаменела. Таинственный гость поднял девушку на руки и исчез, унося ее с собой.

Этот ночной похититель был Бенедетто. Он приступил к своей мести.

12. Надо спасти их

Между тем в доме Фанфаро бывший гимнаст Бобишель и Ирена пытались привести в чувство обоих утопленников.

Их старания наконец увенчались успехом, но оказалось, что Ансельмо был в бреду, а старуха лишена рассудка. На ее груди виднелся рубец от давно зажившей раны.

Ансельмо временами вскрикивал:

– Дочь моя! Она умерла!

– Какая дочь? – спросил Фанфаро.

– Моя дочь, моя Дженни!

Фанфаро ничего не понимал, и все происходящее оставалось для него загадкой. В эту минуту весь красный, в поту в комнату вбежал Бобишель.

– Хозяин,– крикнул он,– с виконтом Монте-Кристо случилось большое несчастье!

– О, проклятье! – вскричал Фанфаро.– Не нам ли обоим поручил его граф?

– Виконт Сперо скрылся из дома – он исчез! Мне сообщил об этом Кукушка.

Фанфаро схватился за голову.

– Каким образом это произошло? – спросил он после небольшой паузы.

– Виконт вместе с господином де Собранном принес в свой дом раненую женщину…

– Что такое?

– Слушайте, хозяин, не перебивайте. Да, впрочем, вот сам Кукушка, он вам все расскажет подробно.

Подоспевший зуав на вопрос Фанфаро передал все обстоятельства того рокового вечера, когда из дома виконта исчезла раненая девушка, а за нею, неизвестно куда, скрылся и сам виконт.

Фанфаро внимательно выслушал и спросил:

– Ты не знаешь, как звали эту девушку?

– Нет, господин, но вот что я нашел на ковре около ее постели.

И с этими словами зуав подал бывшему гимнасту небольшой конверт с той запиской, в которой Гонтран де Собранн благодарил артистку за ее любезное предложение. На конверте значилось: «Госпоже Дженни Зильд».

– Дженни! – воскликнул Фанфаро.

За его спиной раздался крик. Дверь была отворена, и на пороге с помертвевшим и бледным лицом стоял Ансельмо:

– Дженни! Дженни! Так ли вы сказали?

Он зашатался, и Фанфаро поддержал его.

– Не беспокойтесь обо мне! – крикнул Ансельмо.– Отвечайте мне… не ослышался ли я? Вы сказали… Дженни?

– Да, это имя написано вот на этом конверте,– ответил Фанфаро. Бывший каторжник выхватил у него из рук конверт и прохрипел:

– О дя, я не ошибся! Дженни! Это она… Моя Дженни, моя…

Слово «дочь» замерло на его губах.

– Итак,– произнес Фанфаро,– вы знаете эту молодую девушку?

– Знаю ли я ее? Но она, значит, не утопилась, значит, не ее я спас!

– Нет, но ради Бога, успокойтесь. Надо, чтобы вы припомнили все, так как над той, что вам так дорога, собралась гроза.

– Дженни в опасности? – вскричал Ансельмо.– О, пустите меня! Я хочу уйти отсюда, я хочу…

Он задыхался, шатался как пьяный, и лишь с помощью Фанфаро устоял на ногах… Закрыв лицо руками, он громко зарыдал.

– О, почему я не предвидел этого раньше, Боже? – кричал он. – Злой рок снова преследует меня с тех пор, как я снова столкнулся с этим злодеем Бенедетто!

– Кто тут говорит о Бенедетто?

Эти слова были сказаны глухим голосом.

Все обернулись.

Это была помешанная старуха. Ее лохмотья, седые всклокоченные волосы, исхудалое, искаженное безумием лицо – все наводило ужас.

Ансельмо страшно вскрикнул и отшатнулся, как будто увидел привидение.

– Она! Она! – шептал он.– Неужели мертвые выходят из могил?

Помешанная, не сводя глаз с Ансельмо, приближалась к нему. Она своей костлявой рукой коснулась его груди, злобно расхохоталась и выкрикнула:

– Каторжник! Это он!

И затем, задрожав всем телом, повторила:

– Бенедетто! Кто тут говорил о нем?

– Что все это значит? – спросил Фанфаро.

– Я сознаюсь во всем,– прошептал, склонив голову, Ансельмо. – Да, я был каторжником, и эта женщина сказала правду… но она знает, что я лично никогда не причинял ей зла… Слушай, смотри на меня! Разве я покушался на твою жизнь?

Помешанная, распахнув рубище, обнажила свою грудь, со страшным широким шрамом.

– Да, меня пытались убить! Я много выстрадала… и моя голова… в огне!

– Но кто нанес тебе удар? Скажи, назови его!

Помешанная почти неслышно прошептала:

– И назову! Его звали Бенедетто! И он был… моим сыном!

Все вскрикнули от ужаса.

– Да,– твердым голосом произнес Ансельмо,– есть на свете негодяй, жизнь которого была бесконечной цепью преступлений… Этот человек убил свою мать… Как восстала она из могилы – надо спросить у нее самой… И он, этот проклятый Бенедетто, теперь здесь, в Париже, прибыл сюда для того, чтобы отомстить графу де Монте-Кристо!

Помешанная содрогнулась.

– Монте-Кристо! – сказала она.– Этот человек простил меня.

Больше от нее ничего добиться не могли. На расспросы Фанфаро Ансельмо честно рассказал все, умолчав лишь о том, что Дженни была его дочерью.

– Нельзя сомневаться,– сказал Фанфаро, выслушав со вниманием его рассказ,– что все это – дело рук Бенедетто… Необходимо его найти и изобличить в этом новом преступлении… Ансельмо, хотите ли вы искупить вашу вину?

– Я ваш телом и душой. Спасите Дженни, затем возьмите мою жизнь.

– В таком случае,– с непоколебимой энергией произнес Фанфаро,– приготовимся к ожесточенной борьбе. Сегодня же я уведомлю обо всем графа, который будет здесь через три дня, и к этому времени мы должны встретить его словами: «Граф, ваш сын нами спасен!».

– Тысяча чертей! – вскричал зуав.– Мы это выполним, или я прострелю себе голову!

– Итак, за дело,– сказал Фанфаро и поднялся.– Вы, Ансельмо, пройдете в мой кабинет, мне необходимо еще кое о чем вас расспросить…

Он обратился к помешанной-и положил ей на голову руку.

– Кто вы такая и как вас зовут? – спросил он.

Старуха покачала гололвой и с идиотским смехом ответила:

– У меня нет имени, я умерла!