Текст книги "Сын графа Монте-Кристо"

Автор книги: Александр Лермин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

17. Сержант Кукушка

С того времени, как Мерседес рассталась со своим единственным сыном, прошло десять лет; она жила в Марселе на Мейлонелле в маленьком домике, некогда принадлежавшем старику Дантесу. Хотя лицо ее утратило краски, хотя глаза ее не блестели, как раньше, когда ее называли прекрасной каталонкой, тем не менее, вдова генерала де Морсер еще поражала своей красотой. Сегодня Мерседес стояла, у окна и, почти прижавшись лицом к стеклу, не сводила глаз с моря.

Позади нее стоял человек в мундире зуава: он был небольшого роста, смугл и худощав, типичный образец зуава, и только темно-красный рубец, прорезавший его лицо от уха до уха, выделял его между прочими.

Как звали на самом деле этого зуава – никто никогда не мог толком ответить: у него были различные прозвища, из которых наиболее употребительным считалось «Кукушка». В конце концов он с ним свыкся и охотно отзывался на него.

Однако, несмотря на темный цвет лица, сержант родился не в Африке, он явился на свет в Париже, в предместье Марсо. Сын бедной прачки, Кукушка вырос на улице и был вожаком всех уличных мальчишек квартала; скоро его матери не стало житья от бесконечных шалостей подававшего большие надежды сына. Она круто повернула дело и потребовала, чтобы он шел в солдаты: там, в казармах, по ее словам, из него живо выбьют всю дурь.

Кукушка согласился с этим, поставив, однако, условием определить его в один из африканских полков.

Мать не возражала против этого. Полк, носивший нелестное название – «шакалы», готовился к отправке в Алжир, и таким образом Кукушка стал «шакалом».

При прощании у матери все-таки заныло сердце, но сын ее утешил:

– Не грусти, матушка,– сказал он убедительно,– там, на войне, я себя прославлю, и когда ты прочтешь в газетах о моих подвигах, то будешь гордиться мной.

Мать засмеялась сквозь слезы и на последние гроши купила очки, чтобы прочитать об обещанных сыном подвигах. Добрая женщина, как и многие другие.люди, полагала, что очки помогут ей в ее безграмотности, но так в ожидании и умерла. Но на первых порах, впрочем, Кукушка и не имел случая отличиться…

В 1843 году зуавский полк, в котором служил Кукушка, произвел под начальством генерала Ковеньяка набег на каннибалов в Бени-Джаад, напал на них в горном ущелье и почти поголовно уничтожил.

Между немногими, ускользнувшими от неприятеля, был и шейх Сиди бен-Абед. Непостижимым образом исчез он со своими людьми и спрятался в подземной пещере. Когда зуавы отступили, Кукушка объявил, что останется и отыщет каннибалов.

– Они убьют тебя! – предостерегали его товарищи.

– Идите вы к черту! Я не испугаюсь самого сатаны,– ответил Кукушка, смеясь, и быстро скрылся.

Товарищи думали, что он наверняка погибнет, но, ко всеобщему удивлению, спустя четверть часа Кукушка вылез из пещеры, волоча за собой шейха, крепко ухватив его за длинную бороду. Шейх был вооружен с ног до головы, тем не менее Кукушка его одолел. В схватке с шейхом, в которой тот поплатился свободой и половиной бороды, сам зуав не получил ни одной царапины. Полгода спустя другой кабил своей саблей-ятаганом немного «поласкал» Кукушку, оставив на память упомянутый выше шрам. Вовремя подоспевшие товарищи остановили операцию, и через месяц Кукушка вполне оправился после нечаянного кровопускания.

Каким образом сержант попал в домик старика Дантеса, мы узнаем впоследствии. В данную минуту упорное молчание Мерседес было ему сильно не по нутру, и он вздохнул свободнее, когда отворилась дверь, на плечо Мерседес легла маленькая нежная ручка, и кто-то сказал мелодичным голосом:

– Здравствуй, милая мама!

18. Мисс Клари

Мерседес вздрогнула от неожиданности, хотя пугаться было нечего. Мисс Клари Эллис, так звали вошедшую восемнадцатилетнюю девушку, со своими -пепельными волосами, темно-синими глазами, свежими губами и розовыми щечками была очень мила.

Сержант почтительно отступил, а Мерседес нежно приветствовала девушку:

– Здравствуй, милочка, моя вечно веселая и прелестная крошка!

– А ты все грустишь, в твоих глазах опять слезы. Лучше посмотри на меня – я больна, чуть не чахоточная. Мне больше пристало жаловаться на судьбу!

– Я жду,– грустно ответила Мерседес.– Сегодня он, наверное, приедет, если только жив.

– Кто же этот современный герой, которого ты ждешь, мамочка?

– Не смейся надо мной,– серьезным тоном сказала Мерседес.– Он верный помощник в горе, и я почти молюсь на него. Объясни мне лучше, с чего это ты сегодня вспомнила обо мне? Пожалуй, тут замешано любопытство.

– Неблагодарная! Разве я когда-нибудь тебя забывала? Но если ты такая серьезная…

– Нет, Клари, я только грущу, иногда, правда, прихожу в отчаяние.

– В отчаяние? Что ты этим хочешь сказать? – с упреком спросила молодая англичанка.

– Если бы ты, подобно мне, лишилась на свете всего, тогда поняла бы меня,– кротко ответила Мерседес.– Вокруг меня погибло все, но у меня оставался сын – мое последнее утешение! Он покинул меня, и теперь весь свет кажется мне мрачной могилой, и если нам не суждено снова встретиться…

– Но, сударыня,– резко перебил ее Кукушка,– не стоит говорить так! Кто сказал вам, что вы больше не увидите моего доброго капитана? Извините меня за резкость, но – мой капитан не даст себя проглотить, как устрицу, какому-нибудь негодяю-кабилу, он всегда держится храбрецом. Хоть бы он сквозь землю провалился – я разыщу его! Я…

– Вы молодец, сержант! – весело воскликнула Клари и затем обратилась к Мерседес.

– Никогда не надо поддаваться отчаянию, мама! С малых лет меня постоянно оплакивали: «Ах, бедное дитя, смерть в таком раннем возрасте! Это ужасно! Надо ее отправить на юг!» Так говорили и отец, и мой брат, меня заставили подписать целую кипу документов, чтобы оградить себя от хлопот в случае моей смерти! На что мне состояние – они меня заживо хоронили!

Клари повернулась на каблуках и громко захохотала.

Три месяца назад мисс Клари Эллис вместе с гувернанткой-француженкой, вдовой жандармского офицера, поселилась в Ницце. Госпожа Караман, которую Клари называла просто мамашей Караман, отличалась завидным здоровьем; воспитанница же ее, по мнению лучших английских врачей, была обречена на верную смерть. Молодую девушку, которая, как все люди, иногда покашливала, признали чахоточной, неизлечимо больной и послали в Ниццу – рай для всех страдающих грудью. Там-то и поселилась она со своей гувернанткой.

Лорд Эллис, отец Клари, унаследовал после родителей довольно значительное состояние, которое вскоре, впрочем, прокутил, и его сыну, сэру Эдуарду, достался бы после отца лишь титул. Но вдруг внезапно в Индии умерла тетка маленькой сестры сэра Эдуарда, мисс Клари Эллис, и оставила племяннице огромное состояние. С этого дня лорд Эллис стал с большим вниманием относиться к дочери.

С восьми лет Клари жила в каком-то полуреальном мире фантазий – так воспитали ее эксцентричные гувернантки; девочка развилась не по годам рано, чему также немало способствовали обожаемые ею книги. Клари тайно завидовала героям Байрона и Ламартина, а ее настольной книгой стали «Страдания молодого Вертера». Юная мечтательница была твердо убеждена в том, что лучше всего на свете – это умереть так, как умерла Мария Бомарше.

Опасный кашель, которому она восторженно обрадовалась, показался ей предвестником скорого избавления. Закутанная в пледы и одеяла, она целые дни проводила в постели. Отсутствие движения и искусственно вызванные расстройства нервной системы довели ее до настоящей болезни. Легкие девушки не могли свободно дышать – этому мешали различные ортопедические приспособления, необходимые, по мнению врачей, для поддержки ее «слабой спины».

Лорд Эллис с твердостью покорился судьбе, которая так преждевременно разлучала его с дочерью. Он очень жалел о том, что сама Клари не могла воспользоваться своим состоянием, но делать было нечего. Как заботливый отец, лорд принял свои меры, заставив дочь подписать несколько документов, в которых он и его сын «заняли» у Клари небольшую сумму – всего какой-нибудь миллион фунтов… Ведь не могла же больная в самом деле захватить свои деньги в могилу! В сравнении же со всем наследством этот миллион был сущей безделицей.

Врачи единогласно склонялись к тому, что Клари должна была умереть на юге, хотя и немного облегчив в теплом климате свои страдания. Стали искать для нее гувернантку. Пригласили госпожу Караман, здоровую женщину лет пятидесяти. Она заботливо отнеслась к больной, и вскоре уехала вместе с нею в Ниццу.

Госпожа Караман скоро начала сильно сомневаться в неизлечимости болезни своей подопечной, она заметила, что Клари никогда не страдала одышкой, что она часто с завистью поглядывала на бифштексы и пулярки, подаваемые к обеду самой гувернантке, сама же почти ничего не ела, ссылаясь на отсутствие аппетита.

Таким образом дело дошло до того, что госпожа Караман сказала своей питомице:

– Пора с этим кончать, дитя мое! Вы так же больны, как и я! Поэзия – вещь прекрасная, но ею сыт не будешь. С сегодняшнего дня вы станете исправно есть, будете пить хорошее красное вино и ходить со мной на прогулку пешком, а не кататься в душной карете. Вы вовсе не похожи на больную птичку, которую держат взаперти. И без возражений! Кашлять вы тоже перестанете – это глупая привычка, а через месяц мы позаботимся и о дальнейшем!

Клари вздыхала и стонала, но гувернантка настояла на своем: с дрожью и страхом больная съела первый бифштекс. Ей казалось, что непривычная пища ее задушит, но этого не случилось. К вину Клари скоро тоже привыкла, и госпожа Караман торжествовала.

Случай явился ей на подмогу. Как-то раз на виллу, занимаемую обеими дамами, пробрались бандиты: прислуга помещалась в другом флигеле. И госпожа Караман, захватив тяжелый серебряный подсвечник, храбро направилась в гостиную, где слышался шорох. Одного из бандитов храбрая француженка хватила подсвечником по голове – разбойник упал, но его товарищ схватил гувернантку за горло. Ей пришлось бы туго, но в этот момент раздался выстрел – бандит выпустил свою жертву и со страшным криком грохнулся на пол.

Госпожа Караман обернулась – у дверей стояла Клари. Она была бледна, глаза ее сверкали, и нежная ручка судорожно сжимала пистолет.

На шум прибежала прислуга, раненые бандиты были немедленно арестованы, а гувернантка со слезами на глазах обняла свою спасительницу.

– Такая энергия, такое присутствие духа, а между тем вы считаете себя больной, полумертвой! – сказала француженка с улыбкой своей подопечной.– Успокойтесь, скоро мы увидим, кто из нас был прав.

С этого дня Клари заметно развеселилась и быстро окрепла. Хотя она иногда и вспоминала о Вертере, уверяла, что жить на свете не стоит, но госпожа Караман и тут явилась с мудрым советом:

– Займитесь вы чем-нибудь, изберите какую-нибудь цель в жизни.

– Кому я нужна? – вздыхала Клари.

– Вы так думаете? Очень ошибаетесь, милая. На свете есть много горя и нужды, вы встретитесь, конечно, с ними на улицах больших городов – они ютятся в закоулках. Я – парижанка, и знаю отлично, что в нашей великолепной столице ежедневно умирают с голоду люди, конечно, не живущие в центре Парижа.

– Не могу ли я им помочь? – простонала Клари.

– Это весьма легко: бедных всегда можно найти, стоит только поискать.

– Вы позволите мне, мадам Караман, нет, я лучше буду называть вас мамашей Караман.

– Называйте, милочка.

– Итак, мамаша, мне крайне надоела Ницца!

– И мне тоже.

– Не поехать ли нам в Марсель?

– Поедемте, дитя мое.

– И вот что еще, мамаша,– робко прибавила Клари,– я бы хотела поехать туда… верхом.

– Тем лучше, моя крошка,– приехав в Марсель, вы будете совершенно здоровой.

Неделю спустя они поселились в Марселе. Гувернантка была права: юная больная быстро поправлялась, она твердо желала быть здоровой, и тот, кто видел ее верхом на лошади, крайне удивился бы, узнав, что еще недавно эту девушку считали неизлечимо больной, носившей в груди чахотку.

В Марселе Клари лицом к лицу столкнулась с болезнями, горем и нищетой – лишь теперь поняла она, какое счастье заключается в богатстве. Никто не уходил от нее без щедрого пособия или помощи, и мамаша Караман не могла нарадоваться тому, что поездка, начатая при столь грустных обстоятельствах, привела к такому прекрасному результату.

Как-то раз во время прогулки Клари повстречала Мерседес, красивое, но бледное лицо которой и печальные темные глаза произвели сильное впечатление на девушку. Оброненный платок, принадлежавший Мерседес, послужил предлогом заговорить с нею. Мерседес тоже душою привязалась к Клари: ее веселость никогда не выходила из границ, она с уважением относилась к чужому горю. Они сблизились, и вскоре Клари стала без церемоний навещать Мерседес в ее маленьком домике.

Мерседес вскоре узнала все о прошлой жизни молодой англичанки; она усердно поддерживала мамашу Караман в деле воспитания Клари. Понятно, что богатая наследница горячо привязалась к бедной и одинокой женщине.

Мерседес была счастлива – теперь у нее была подруга, с которой она могла говорить об Альбере: вот уже десять лет, как он находился в Алжире, и мать жила лишь его письмами, постоянно с восторгом перечитывая их. Альбер носил теперь фамилию Жолиетт – фамилия Морсер для него с матерью была связана со страшными воспоминаниями, и Клари заранее высоко оценила молодого капитана Жолиетта.

Альбер писал еженедельно – и вдруг замолк. Для бедной матери настало тяжелое и мучительное время. Прибытие «шакала» Кукушки, привезшего крайне тревожные известия, усилило ее горе, и, наконец, несчастная Мерседес решилась обратиться за помощью к Монте-Кристо.

Во время разговора Мерседес с Клари наш сержант, стоявший у окна, вскрикнул:

– Сейчас в гавань вошла великолепная яхта. О, теперь я разобрал надпись на корме: «Зимородок».

– Слава Богу,– рыдая, сказала Мерседес, упав на колени.– Я знала, что он вернется!

– Я уйду, мамаша,– сказала Клари, вставая,– но если что-нибудь будет решено, так я тотчас же об этом узнаю?

– Немедленно,– ответила Мерседес.– Послушайте, сержант, проводите мисс Клари и возвращайтесь… Сейчас вы можете мне понадобиться.

Сержант и Клари ушли.

Перед домиком остановилась карета, из нее вышел мужчина и вбежал по узкой лестнице наверх.

– Мерседес! – крикнул он с дрожью в голосе.

Мерседес зарыдала.

– Эдмон! Эдмон!

19. Мать

Первые минуты свидания прошли в молчании, затем Монте-Кристо подал рыдающей женщине руку и произнес:

– Мерседес, сегодня я осознал, что согрешил перед тобой: я наказал тебя слишком строго и умоляю – прости меня! Возьми мою жизнь, я не буду роптать на это: я полагал, что исполняю свой долг, а вместо того тешил свое самолюбие местью!

– Нет, Эдмон, не говори этого,– кротко возразила Мерседес,– я более чем заслужила свою участь: измена должна быть отомщена. Но то несчастье, которое сейчас меня сломило, не имеет ничего общего с моим прошлым, и поэтому-то я и осмелилась обратиться к тебе.

– Говори, Мерседес, я слушаю,– спокойно ответил Монте-Кристо.

– Ты знаешь, Эдмон,– начала Мерседес,– что в то время, когда все вокруг меня рушилось, лишь сама мысль о моем сыне привязывала меня к жизни. Не считай меня безрассудной, если я скажу, что Альбер, мой любимый сын, достоин тебя! Его письма, дышащие неизменной сыновьей любовью, поддерживали меня в эти долгие грустные годы, и читая их, я представляла, что он обнимает меня, и я жила лишь надеждой, что когда-нибудь снова увижу его! Внезапно наша переписка прервалась, я ждала дни, недели и месяцы – известий не было!

Боязливо перечитывала я все газеты, искала и надеялась, но тщетно. Я решилась, наконец, обратиться в военное министерство – ответа не было. Отчаяние мое росло.

Случайно в Марсель приехал господин Бошан, я пересилила себя, пошла к нему и раскрыла ему свое горе. Он принял меня крайне любезно, выслушал и пообещал похлопотать. Через неделю я узнала страшную истину.

– Альбер погиб? – воскликнул граф.

– Боже мой, нет – не говори этого… он не может, не должен погибнуть! – с рыданиями продолжала Мерседес.– Но все-таки сообщенные мне господином Бошаном известия были далеко не утешительными. Мой несчастный сын, капитан Первого зуавского полка, три месяца тому назад отправился в экспедицию против кабилов, и с тех пор о нем ни слуху, ни духу – может быть, он в плену?

– Это случилось до или после поражения Абдель-Кадера? – спросил граф, немного подумав.

– Насколько мне известно, это случилось после. Господин Бошан сообщил мне еще, что один зуав, сослуживец Альбера, приехал в Париж в отпуск, и что он пошлет его ко мне в Марсель, и от него я узнаю все.

– Этот зуав здесь? – быстро спросил Монте-Кристо.

– Да, он живет у меня уже несколько…

– Что же он говорит?

– Он уверяет, что Альбер жив.

– В таком случае, не будем терять надежды, Мерседес,– успокаивающим тоном сказал Монте-Кристо.– Бог вознаградит тебя за испытанное горе и возвратит тебе сына.

– Раз ты говоришь это – я верю,– сказала Мерседес, и по ее тону было понятно: она действительно верит.

– Могу я поговорить с этим зуавом?

– Конечно, он здесь внизу.

– Позови его – я хотел бы его кое о чем расспросить.

Мерседес позвала сержанта; граф растроганно посмотрел на нее и прошептал:

– Мерседес, здесь, в этом доме, я вырос – ты знала меня ребенком. Изменял ли я когда-нибудь слову?

– О, нет. Только я поступила так.

– Об этом не будем говорить, я дал тебе клятву и, с Божьей помощью, сдержу ее!

20. Кольцо

Сержант вошел в комнату, удивленно посмотрел на графа, отдал честь и почтительно обратился к Мерседес:

– Что прикажете, сударыня?

– Любезный друг,– приветливо сказал ему Монте-Кристо,– мы позвали вас затем, чтобы кое о чем расспросить. Я знаю, что вы любите своего капитана, и поэтому…

– За него я дам изрубить себя на куски,– пылко перебил его Кукушка.

– В этом пока нет необходимости,– с улыбкой продолжал граф. – Скажите, вы полагаете, что капитан Жолиетт еще жив?

– Конечно, господин полковник.

– Я не полковник,– остановил сержанта граф.

– Прошу прощения, генерал!

– И не генерал: я вовсе не военный.

– Но этого не может быть! – воскликнул огорченный зуав.– Вы, такой красивый и храбрый воин и барин, и не военный?

– К сожалению, да. Но дело не в этом. Скажите мне откровенно, поможете ли вы мне отыскать капитана?

– Без сомнения, господин… господин маршал… право, я не знаю, как вас называть. Говорить красиво я не умею, но охотно пожертвую жизнью, если это будет нужно… А Шакал-Кукушка верен своему слову.

Граф улыбнулся: зуав ему определенно понравился.

– Садитесь, любезный друг,– приветливо сказал он,– и расскажите мне все, что вам известно.

– Сесть я не смею: это будет нарушением субординации. Я буду стоять. Спрашивайте.

– Как вам угодно. Давно ли исчез капитан и при каких обстоятельствах?

– Время в точности я определить не могу. В последних числах декабря Абдель-Кадер, о котором столько говорят,– к слову сказать, он очень похож на вас, господин маршал…

– Много чести,– с улыбкой и поклоном перебил его граф.

– Для Абдель-Кадера,– докончил Кукушка, и продолжал:

– Итак, когда Абдель-Кадер сложил оружие и сдался генералам Леа Ламорисьеру и Кавеньяку, война должна была закончиться, но вышло как раз наоборот. Между нами будь сказано, я полагаю, что в Алжире она никогда не кончится. Всем известно, что наш полк участвовал в деле и отрезал Абдель-Кадеру отступление.

В одно прекрасное утро мы отправились на маленькую рекогносцировку. Нас было человек двадцать с капитаном Жолиеттом во главе. «Братцы,– сказал он нам при выступлении,– надо позаботиться о том, чтобы эти проклятые черномазые черти оставили нас, наконец, в покое!» И тогда он позвал меня – капитан всегда меня отличал…

– Из этого я заключаю, что вы когда-то оказали ему услугу, – приветливо перебил граф.

– Гм… вы очень проницательны, господин маршал,– гордо сказал сержант,– собственно говоря, это была сущая безделица: один из этих дьяволов бросился на капитана с ятаганом, и я отсек кабилу руку – вот и все. Итак, капитан крикнул:

«Сержант Кукушка!»

«Здесь»,– ответил я.

«Кукушка,– сказал он затем тихо,– никогда невозможно знать, к чему приведут такие рекогносцировки: надо на всякий случай приготовиться к худшему. Слушай, у меня есть мать, она живет в Марселе на Майланаллес, зовут ее госпожа Жолиетт. Если я погибну – попросись в отпуск, отправляйся во Францию и передай матушке это кольцо!»

– Кольцо? – вскричал взволнованный граф Монте-Кристо, быстро взглянув на Мерседес.

Она вспыхнула и, молча сняв с пальца простое серебряное кольцо, протянула его графу. Тот со слезами на глазах посмотрел на него: это было обручальное кольцо, некогда подаренное Эдмоном Дантесом испанке Мерседес.

– Прости, Эдмон,– прошептала дрожащим голосом бедная мать. – Я дала Альберу это кольцо, как талисман, оно должно было принести ему счастье.

– Я не хотел брать кольца,– продолжал Кукушка,– зная, что капитан не так легко дает себя в обиду… от случайности же никто не застрахован… меня могли так же легко убить, как и его. Но все было тщетно… я повиновался – дисциплина прежде всего! Выступив, мы скоро дошли до известного ущелья. Бедуины не показывались, они спрятались, может быть, за близлежащими скалами. Наступила ночь, мы решили немного подкрепиться. Вдруг послышался шум, и нас моментально окружила шайка бедуинов. Завязалась отчаянная схватка, грохот выстрелов разбудил бы и мертвого. Неприятель же все прибывал – и нам было очень трудно защищаться. Вдруг я заметил на скале бедуина, который целился из мушкета – и где он только стибрил его – в капитана. Я мигом, взобрался на скалу и схватил каналью за шиворот… но в ту же минуту мы свалились в пропасть футов на двадцать, и я потерял сознание.

– Ну, а что случилось с капитаном? – воскликнул граф.

– Прошу прощения,– сейчас я все расскажу вам, что сам знаю. Пришел я в себя уже на рассвете. Каким образом я не свернул себе шеи – для меня до сих пор остается загадкой. Стал искать товарищей: они не могли быть далеко. Кричал… все тихо… Полуживой я дотащился до поля битвы.

Страшное зрелище увидел я: передо мной лежали обезглавленные трупы моих товарищей. Меня охватил ужас, и до сих пор, как вспомню, так в жилах стынет кровь! Мне никогда не забыть этой страшной минуты.

Немного погодя я начал осматривать трупы и, несмотря на весь ужас и горечь, вскрикнул от радости – капитана не было между убитыми. Захватили ли его бедуины в плен? Я звал, кричал, бегал кругом – ответом был только хриплый вой гиен, чуявших добычу! Похоронить трупы я не мог: почва была каменистая, да и лопаты у меня не было. Помолился я за упокой их душ, собрал их ружья и патроны и поплелся обратно в лагерь.

Когда я рассказал, что случилось, мне сначала не поверили, назвали трусом и решили, что я покинул товарищей. Я был взбешен, потребовал, чтобы мне дали отряд, и с ним вместе вернулся к месту побоища. Там мы застали еще более ужасное зрелище: гиены уже растерзали обильную добычу, и на месте резни валялись лишь окровавленные кости и обрывки одежды! Понятно, что теперь мне поверили, и во все стороны были разосланы патрули для розыска капитана. Через перебежчика арабам был предложен богатый выкуп за пленника, но все было тщетно – капитан точно провалился сквозь землю.

Один раз мне показалось, что я напал на след. К нам в лагерь явился марабут – так арабы называют своих колдунов,– чтобы просить милостыню, как говорили товарищи, я же думаю, что он был просто шпион. Один из наших офицеров спросил его при мне, что сталось с капитаном Жолиеттом. Марабут ответил, что ничего о нем не знает и даже никогда не слыхал этого имени, но я заметил, что глаза его при этом сверкнули – эти кабилы все такие лицемеры и мерзавцы!

– Вы сообщили об этом офицеру? – спросил граф.

– Конечно. Он сначала посмеялся надо мной, потом снова приказал привести к нему марабута, но того уже и след простыл…

– Как звали этого марабута?

– Где тут запомнить их имена… кажется, Элак или Ахель – что-то в этом роде.

– Так опишите мне его наружность: у него худощавое лицо, оттопыренные уши и бородка клином?

– Право, можно подумать, что вы видели эту каналью, господин маршал,– с. удивлением воскликнул Кукушка.

– О нет, я сказал так наудачу – я вообще знаком с внешностью этих сынов пустыни. Еще один вопрос: его звали, быть может, Радиель эль Ахем?

– Черт возьми, вы угадали. Теперь, зная его имя, найти его будет нетрудно,– с восторгом ответил Кукушка.

Мерседес встала – новая надежда блеснула в ее глазах, но Монте-Кристо, с нежностью взяв ее за руку, сказал:

– Мерседес, берегись – надежда обманчива. Это вовсе не имя. Радиэль эль Эхем – просто «великий волшебник», так называют людей, имеющих большой вес в жизни племен южной Алжирской Сахары.

Эти слова очень огорчили Мерседес, она опустила руки и машинально посмотрела в окно.

– Это все, что вам известно? – снова обратился граф к зуаву.

– К сожалению, да,– ответил Кукушка.

Мерседес в эту минуту стояла к ним спиной, зуав сделал графу знак и приложил палец к губам.

– Исполняя свое обещание,– громко продолжал зуав,– я взял отпуск и приехал во Францию. Я передал госпоже Жолиетт кольцо и рассказал о случившемся. Только бы мне разыскать моего капитана, но, боюсь, это невозможно.

– Невозможно?! – вскричала Мерседес, с мольбой взглянув на графа.

– Сержант Кукушка,– строго сказал Монте-Кристо,-для мужчины никогда не должно быть ничего невозможного. Я, например, достиг многого из того, что для других было невозможно.

– Конечно, если вы, господин командир, возьметесь за это дело, тогда будет совсем другой разговор,– с уверенностью произнес зуав.

– Я сделаю все от меня зависящее…

– Ура! Господин командир – могу ли я так называть вас?

– Но я уже говорил вам…

– Прошу прощения, позвольте мне так вас называть, меня же называйте просто Кукушка, говорите мне «ты», это будет для меня большая честь и вместе с тем – в порядке вещей.

– Надо обо всем подумать хорошенько. А теперь ступайте вниз и ждите меня на улице – я сейчас к вам выйду.

– Слушаюсь, господин командир,– сказал зуав, отдал честь и вышел.

– Что же теперь будет? – спросила Мерседес, оставшись наедине с графом.

– Мерседес,– мягко ответил ей Монте-Кристо,– не отчаивайся. Я приложу все усилия к тому, чтобы найти твоего сына, и да поможет мне Бог!

– Я буду верить и постараюсь не грустить.

– Итак, до свидания, мы скоро увидимся. Теперь я пойду к господину Бошану. Мне известно, что сейчас он в Марселе.

Раздался стук, и нежный голосок спросил:

– Ты одна, мамочка?

По знаку графа Мерседес ответила:

– Да, Клари, войди.

Молодая англичанка впорхнула в комнату, но, увидев незнакомое ей лицо, остановилась и покраснела.

– Моя маленькая добрая подруга,– представила ее графу Мерседес,– она навещает меня в моем одиночестве и разгоняет мою грусть.

Граф почтительно поклонился, затем сжал руку Мерседес и вышел.

– Кто это? – спросила Клари.

– Граф Монте-Кристо,– ответила Мерседес.

– Это тот человек, которого ты ждала?

– Да.

– О, в таком случае утешься,– воскликнула Клари, приложив свою маленькую ручку к сильно бьющемуся сердцу бедной матери, – какое-то предчувствие говорит мне, что этот человек всемогущ. Надейся, мамочка, надейся!