Текст книги "Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 93 (всего у книги 141 страниц)

CLVIII
СВОБОДНАЯ ТРАПЕЗА

Эта вылазка патриотов испугала кардинала, показав ему, на что способны люди, доведенные до отчаяния. Всю ночь до него доносились отголоски сражения, но он не понимал, в чем дело; на заре он узнал о страшной ночной резне.

Руффо сейчас же вскочил в седло, чтобы лично удостовериться в том, к каким последствиям привели события минувшей ночи. В сопровождении Де Чезари, Маласпины, Ламарры и двухсот отборных всадников он выехал через ворота Святого Януария на улицу Фориа, пересек запруженную санфедистами площадь Пинье и по улице Студи выехал на улицу Толедо.

На площади Спирито Санто ему повстречался Фра Дьяволо вместе с Маммоне, и по мрачным физиономиям обоих вожаков кардинал сейчас же понял, что сведения о ночных потерях не преувеличены.

Убрать трупы и смыть кровь на мостовой еще не успели. На площади Карита лошадь кардинала заупрямилась, потому что не могла сделать ни шагу, не наступив на мертвое тело.

Кардинал спешился, вошел в монастырь Монте Оливето и оттуда послал на разведку Ламарру и Де Чезари, под страхом своей немилости запретив им что бы то ни было скрывать от него.

Затем он призвал Фра Дьяволо и Маммоне, стал расспрашивать их о ночных событиях. Но они знали только о том, что произошло на улице Толедо.

Плохая связь между различными подразделениями санфедистов помешала установлению прочных коммуникаций – таких, как в регулярной армии.

Оба вожака рассказали, что часов около трех ночи, когда этого меньше всего можно было ожидать, непонятно откуда на них налетела орда каких-то демонов. Захваченные врасплох, их люди не оказали сопротивления, и кардинал может сам убедиться, к чему это привело.

Республиканцы действительно исчезли как призраки, но словно бы в доказательство своего реального существования оставили поверженными на поле боя полторы сотни врагов.

Кардинал нахмурил брови.

Вскоре появились Де Чезари и Ламарра.

Они принесли невеселые вести.

Ламарра сообщил, что албанский батальон, принадлежавший к санфедистской коалиции, истреблен поголовно.

Де Чезари выяснил, что от поста, охранявшего батарею на Кьяйе, не осталось в живых и двадцати человек, что четыре пушки, доставленные «Sea-Horse», заклепаны, а русские канониры пали у своих орудий.

В довершение бед кардинал получил этой ночью через гонца, высадившегося в Салерно, письмо от королевы, датированное 14-м числом; она сообщала, что флот Нельсона, вышедший из Палермо, чтобы доставить наследника престола на Искью, вернулся обратно вместе с принцем, так как Нельсон получил известие, что французский флот вышел из Тулона.

Было мало вероятно, что он направлялся в Неаполь, но все же такая возможность существовала, и в этом случае все предприятие Руффо можно было считать провалившимся.

Наконец, могло повториться то, что уже произошло однажды: после Кротоне грабежи приняли неслыханный размах и три четверти санфедистов, решив, что они уже достаточно разбогатели, дезертировали вместе с оружием, снаряжением и добычей.

А теперь половина Неаполя была разграблена шайками лаццарони, и санфедистская армия вполне могла бы счесть, что другая половина не стоит тех опасностей, которым подвергался каждый, кто оставался в городе.

Кардинал не обманывался: его войско больше походило на стаю воронья, волков и стервятников, устремившихся на падаль, нежели на армию, сражающуюся за определенные принципы или идею.

Значит, прежде всего следовало приостановить грабежи лаццарони, хотя бы ради того, чтобы оставить хоть немного на долю людей, прошагавших сотню льё в надежде на богатую добычу.

Приняв решение, кардинал с той стремительностью в осуществлении своих замыслов, что составляла выдающуюся черту его дарований, велел принести перо, чернила и бумагу и тут же написал воззвание, в котором строго-настрого приказал прекратить грабеж и резню, а также заверял тех, кто сдаст оружие, что им не будет причинено никакого зла, ибо «Его Величество король намерен даровать им полную и безоговорочную амнистию».

Заметим, что это обещание нелегко согласовать с беспощадными повелениями коронованной четы относительно мятежников, если только кардинал, пользуясь своей властью alter ego, не желал спасти как можно больше патриотов.

Дальнейшее доказало, что именно таково было его намерение.

Среди прочего Руффо добавлял, что, как только тот или иной замок или крепость вывесит белый флаг в знак предложенного перемирия, все военные действия будут прекращены, и ручался своею честью за жизнь офицеров, которые захотели бы явиться в качестве парламентёров.

Это воззвание было отпечатано в тот же день и расклеено по городу на всех площадях, углах и перекрестках; а поскольку патриоты из монастыря святого Мартина, не спускаясь в город, могли остаться в неведении о новых намерениях кардинала, он послал к ним Шипионе Ламарру с белым флагом впереди и в сопровождении трубача, чтобы объявить им о готовности санфедистов к миру.

Патриоты из монастыря святого Мартина, еще возбужденные после ночных успехов (ибо они не сомневались, что именно своей победой обязаны внезапному миролюбию кардинала), заявили, что полны решимости умереть с оружием в руках и слушать ничего не хотят до тех пор, пока Руффо и санфедисты не уберутся из города.

Но Сальвато, в котором пылкая отвага воина сочеталась с мудростью дипломата, и на этот раз не согласился с Мантонне, ответившим отказом по поручению товарищей. Сальвато явился в Законодательную комиссию с предложениями кардинала в руках и, обрисовав истинное положение вещей, без труда убедил представителей народа начать переговоры, ибо, завершись эти переговоры подписанием перемирия, они явились бы единственным средством спасти жизнь замешанным в мятеже патриотам. Затем, поскольку крепости подчинялись Законодательной комиссии, коменданту Кастель Нуово Массе и коменданту Кастель делл’Ово Л’Ауроре было заявлено, что, если они сами не вступят в переговоры с кардиналом, Законодательная комиссия сделает это от их имени.

Однако ничего подобного нельзя было заявить Мантонне: он находился не в форте, а в монастыре святого Мартина и подчинялся лишь самому себе.

Одновременно Законодательная комиссия предложила Массе снестись с комендантом замка Сант’Эльмо – не для того, чтобы он принял те же условия, что и неаполитанские форты (как французский офицер, он мог действовать независимо от них, по своему усмотрению), но чтобы он одобрил капитуляцию других крепостей и тоже подписал договор, ибо его подпись с полным основанием представлялась лишней гарантией выполнения договорных условий, ведь он был только враг, тогда как остальные были мятежники.

Итак, кардиналу ответили, что предложенное им перемирие принимается, а с отказом патриотов из монастыря святого Мартина считаться не следует.

Руффо просили указать день и час встречи руководителей обеих сторон для составления условий капитуляции.

Но в течение того же дня 19 июня произошло то, чего и следовало ожидать.

Калабрийцы, лаццарони, крестьяне, каторжники – весь кровавый сброд, что пошел за Шьярпа, Фра Дьяволо, Маммоне, Панедиграно и другими бандитами лишь для того, чтобы вволю грабить и убивать, увидев воззвание кардинала, полагавшее конец разбою и поджогам, решили не подчиняться приказу и продолжать резню и разорение.

Почувствовав, что оружие, при помощи которого он до сих пор побеждал, выпадает у него из рук, кардинал содрогнулся.

Он распорядился не принимать больше в тюрьмы пленных патриотов.

Как мог, он усилил русские, турецкие и швейцарские войска – единственную силу, на которую мог положиться.

И тогда народ, вернее, банды убийц, душителей и разбойников, палившие город огнем и заливавшие его кровью, убедившись, что дорога в тюрьму закрыта для их пленников, принялись вешать и расстреливать их без суда. Наименее свирепые отправляли захваченных патриотов в распоряжение королевского коменданта на Искью; но там их встречал Спецьяле, немедленно выносивший смертный приговор; он обходился даже без допроса, когда желал поскорее разделаться с пленными, и приказывал без всякого суда бросать их в море.

С высот монастыря святого Мартина, Кастель делл’Ово и Кастель Нуово патриоты с ужасом и гневом наблюдали за происходящим в городе, в порту и на море.

Возмущение, вероятно, побудило бы их снова взяться за оружие, но в это время полковник Межан, взбешенный тем, что ему не удались переговоры ни с Директорией, ни с кардиналом, сообщил республиканцам, что у него в замке Сант’Эльмо имеется пять-шесть заложников, которых он передаст им в случае, если резня не прекратится.

В числе заложников были кузен кавалера Мишеру, лейтенант королевских войск, и один из двух братьев кардинала.

Его преосвященству доложили о положении дел.

Если избиению не будет положен конец, за каждого убитого патриота с крепостных стен будет сброшен один из заложников.

Такое известие, разумеется, озлобило обе стороны и могло бы привести к истребительной войне. Не оставалось сомнений, что храбрые и доведенные до отчаяния люди без колебаний приведут свою угрозу в исполнение.

Кардинал понял, что нельзя терять ни минуты. Он созвал всех командиров своих войск и заклинал их поддерживать среди солдат самую суровую дисциплину, обещая за это высокие награды.

Он приказал составить патрули из одних только унтер-офицеров. Эти патрули прошли по всем городским улицам и угрозами, обещаниями, деньгами добились того, что пожары погасли, перестала литься кровь. Неаполь вздохнул с облегчением.

На это ушло целых два дня.

Двадцать первого июня, воспользовавшись перемирием и спокойствием в городе, достигнутыми ценою стольких усилий, патриоты из монастыря святого Мартина и обоих замков решили сделать то же, что делали обреченные на смерть древние римляне: устроить свободную трапезу.

Не хватало лишь цезаря, к кому можно было бы обратить роковые слова: «Morituri te salutant!» [167]167
  «Идущие на смерть приветствуют тебя!» (лат.)


[Закрыть]

То было печальное празднество, полное суровой торжественности: каждый словно бы присутствовал на собственных похоронах; празднество наподобие последнего пиршества сенаторов Капуи, по окончании которого, среди увядших цветов, под замирающие звуки лиры пошла по кругу отравленная чаша и все восемьдесят сотрапезников вкусили из нее смерть.

Местом торжества избрали площадь перед Национальным дворцом (ныне площадь Плебисцита), в те времена далеко не столь просторную, как в наши дни.

Вдоль всего стола были расставлены высокие шесты, на которых развевались белые вымпелы с черной надписью:

«ЖИТЬ СВОБОДНЫМИ ИЛИ УМЕРЕТЬ!»

Над вымпелами, на половине высоты флагштока, были укреплены три знамени, свисающие концы которого задевали головы сотрапезников.

Первое, трехцветное, было знамя свободы.

Второе, красное, являло собою символ крови – пролитой и той, которой еще предстояло пролиться.

Третье, черное, было эмблемой траура, в который облечется отчизна, если свергнутая тирания снова воцарится в ней.

В центре площади, у подножия дерева Свободы, возвышался алтарь отечества.

Начали с траурной мессы в память мучеников, павших за свободу. Епископ делла Торре, член Законодательной комиссии, прочитал заупокойную молитву.

Затем все уселись за стол.

Трапеза была суровой и печальной, почти безмолвной.

Лишь три раза молчание прерывалось двойным тостом: «За свободу и смерть!» – возгласом в честь двух великих богинь, к которым взывают угнетенные народы.

Санфедисты могли видеть это величественное празднество со своих передовых позиций, но не понимали его трагического смысла.

Один лишь кардинал размышлял о том, на какие отчаянные усилия способны люди, с такой спокойной торжественностью готовящиеся к смерти. И то ли страх, то ли восхищение еще больше укрепляли его решимость заключить с ними мир.

CLIX
КАПИТУЛЯЦИЯ

Как уже было сказано, 19 июня условия капитуляции были изложены на бумаге.

Обсуждались они на следующий день, 20-го, среди охватившей город смуты и кровопролития, и порою казалось, что невозможно будет довести переговоры до благополучного конца.

К полудню 21-го смута была усмирена, а в четыре часа состоялась «свободная трапеза».

Наконец утром 22-го полковник Межан спустился из замка Сант’Эльмо с эскортом, составленным из роялистской кавалерии, и направился в Директорию для переговоров.

Сальвато с великой радостью наблюдал за всеми этими приготовлениями к миру. Разграбление дома Луизы, ползущие по городу слухи, будто она выдала Беккеров и привела их к гибели, внушали ему страшную тревогу за судьбу молодой женщины. Не зная страха, когда опасность угрожала ему самому, он становился робок и пуглив, как ребенок, когда дело касалось Луизы.

К тому же в его сердце зашевелилась теперь новая надежда. Любовь его к Луизе возрастала с каждым днем; обладание лишь усилило ее. Их связь приобрела теперь такую гласность, думал он, что Луизе немыслимо оставаться в Неаполе и ждать возвращения мужа. И вполне возможно, что она воспользуется выбором, предоставленным патриотам, – оставаться в Неаполе или бежать, – чтобы покинуть не только Неаполь, но и вообще Италию. Тогда уж она будет безраздельно и навсегда принадлежать ему, Сальвато, и ничто не сможет их разлучить.

Во время мирных переговоров, которые велись под его руководством, Сальвато, движимый этими помыслами, многократно разъяснял Луизе смысл пятого пункта капитуляции, согласно которому все упомянутые в документе лица имели право по своему желанию остаться в Неаполе либо отплыть морем в Тулон.

И каждый раз Луиза вздыхала, прижимала его к своей груди, но ничего не говорила.

Дело было в том, что Луиза, несмотря на свою великую любовь к Сальвато, еще ничего не решила и в страхе отворачивалась от будущего, отступая перед необходимостью причинить столь огромное горе или мужу, или любовнику.

Конечно, будь она свободна, для нее, как и для Сальвато, не существовало бы большего счастья, как последовать за другом сердца хоть на край света. Она без сожаления оставила бы друзей, Неаполь, даже тот домик, где протекло ее детство, такое спокойное, чистое и беззаботное. Но рядом с образом этого счастья росли во мраке призраки сердечных угрызений, и она не могла отогнать их.

Уехать значило обречь на страдания и одинокую старость того, кто был ей отцом.

Увы! Неодолимая страсть, именуемая любовью, эта душа вселенной, побуждающая людей совершать самые великие деяния и самые страшные преступления, с голь изобретательная по части оправданий, пока грех еще не совершен, может противопоставить угрызениям совести одни только стенания и слезы.

На все настояния Сальвато Луиза не хотела ответить «да» и не осмеливалась ответить «нет».

Как многие люди в несчастье, она в глубине души уповала на чудо, что будет ниспослано свыше и укажет ей выход из безнадежного положения.

Но время шло, и, как было сказано, 22 июня полковник Межан, охраняемый роялистской кавалерией, спустился из замка Сант’Эльмо, чтобы встретиться с членами Директории.

Полковник намеревался во время визита предложить свои услуги в качестве посредника в переговорах с кардиналом, поскольку Директория не надеялась отстоять желательные для патриотов условия.

Читатели помнят ответ Мантонне: «Мы не станем вести никаких переговоров до тех пор, пока последний санфедист не покинет пределов города».

Желая составить мнение о том, в какой степени форты Неаполя способны поддержать высокомерные слова Мантонне, Законодательная комиссия, которая заседала в Национальном дворце, вызвала коменданта Кастель Нуово.

Оронцо Масса, кого мы уже неоднократно упоминали, не останавливаясь подробнее на его особе, имеет в этой книге право на нечто большее, чем простое включение его имени в мартиролог отечества.

Масса происходил из знатной семьи. С юных лет он служил артиллерийским офицером и подал в отставку через четыре года после того, как королевское правительство вступило на путь деспотизма и кровопролития, начав с казней Эммануэле Де Део, Витальяни и Гальяни. После провозглашения Республики он пожелал служить ей как рядовой солдат.

Республика сделала его генералом.

Это был человек красноречивый, бесстрашный, с возвышенными чувствами.

От имени Законодательной комиссии к Массе обратился Чирилло.

– Оронцо Масса, – сказал он, – мы пригласили вас сюда, чтобы узнать, есть ли надежда на оборону замка и спасение города. Отвечайте откровенно, ничего не утаивая, ни хорошего, ни плохого.

– Вы просите отвечать со всей прямотой, – отозвался Масса. – Я так и сделаю. Город потерян. Никакие усилия, никакой человек, будь то сам Курций, не могут его спасти. Что касается Кастель Нуово, хозяева в нем пока еще мы, но по одной-единственной причине: против нас воюют неопытные солдаты, неумелые банды, руководимые священником. Море, гавань, порт в руках врага. Замок беззащитен против артиллерии. Куртина разрушена, и если бы я был не осажденным, а осаждающим, я взял бы замок за два часа.

– Значит, вы за мир?

– Да, если мы можем заключить его на условиях, согласных с нашей воинской и гражданской честью, в чем я, впрочем, сомневаюсь.

– А почему вы сомневаетесь в том, что мы можем заключить почетный мир? Разве вы не знаете предложенных Директорией условий?

– Знаю и потому сомневаюсь, что кардинал их примет. Враг, который кичится тем, что он прошел триумфальным маршем через всю страну вплоть до наших стен, враг, подстрекаемый низостью Фердинанда и ненавистью Каролины, не захочет даровать жизнь и свободу вождям Республики. Я считаю, что следует, по крайней мере, двадцати гражданам принести себя в жертву ради спасения всех. Поскольку таково мое решение, я прошу вписать меня или, вернее, разрешить мне поставить мое имя первым в списке.

Под ропот восхищения он подошел к столу председателя и твердой рукой начертал на чистом листе бумаги сверху:

«Оронцо Масса – к смерти».

Загремели аплодисменты, и законодатели в один голос вскричали:

– Все! Все! Все!

Комендант Кастель делл’Ово Л’Аурора тоже не видел возможности держать долее оборону и рассудил также, как его коллега Масса.

Оставался Мантонне; надо было склонить его к мнению других командующих: ослепленный храбростью, он всегда сдавался последним, когда следовало уступить доводам разума.

Решено было, что генерал Масса поднимется в монастырь святого Мартина и переговорит с патриотами, укрепившимися у подножия замка Сант’Эльмо; если ему удастся прийти к согласию с ними, он предупредит полковника Межана, что его присутствие в Директории необходимо.

Коменданту Кастель делл’Ово был выдан пропуск от имени кардинала.

Комендант Масса убедил Мантонне в том, что самое верное решение – принять участие в переговорах и заключить мир на предложенных Директорией условиях и даже на худших; затем, как договаривались, он сообщил полковнику Межану, что его ждут, чтобы передать условия кардиналу.

Вот почему 22 июня комендант замка Сант’Эльмо покинул крепость и спустился в город.

Он направился прямо к занимаемому Руффо дому у моста Магдалины, не скрыв от Директории, что не питает особых надежд на принятие кардиналом подобных условий.

Кардинал поджидал парламентёра в обществе кавалера Мишеру, английского командующего Фута, командующего русским отрядом Белли и командующего оттоманскими силами Ахмета.

Межан был немедленно препровожден к его преосвященству и представил ему параграфы капитуляции – документ, уже подписанный генералом Массой и комендантом Л’Ауророй.

Кардинал взял бумагу, прочитал ее и вместе с кавалером Мишеру и главами английского, русского и турецкого войск вышел в соседнюю комнату, чтобы обсудить условия.

Через десять минут он вернулся, взял перо и без дальнейших разговоров поставил под именем Л’Ауроры свою подпись.

Затем он передал перо командующему Футу, тот в свою очередь командующему Белли, а последний – командующему Ахмету.

Единственное, чего потребовал кардинал, – пометить договор не подлинной датой его подписания, 22 июня, а четырьмя днями раньше, то есть 18-м.

Это требование, с которым сейчас же согласился полковник Межан, но которое показалось загадкой всем остальным, для нас вовсе не является загадочным, поскольку мы глубже знакомы с той эпохой и к тому же в 1860 году нам посчастливилось заполучить в свои руки переписку короля и королевы.

Кардинал хотел, чтобы дата подписания договора предшествовала дате получения им письма от королевы, где ему решительно возбранялось вести какие бы то ни было переговоры и заключать соглашения с мятежниками.

Он желал получить право сказать, будто письмо пришло, когда капитуляция уже была подписана.

А теперь, ввиду исторической важности этого документа, мы представляем нашему читателю подлинный текст договора о капитуляции, все его десять пунктов, ибо доныне он публиковался либо не полностью, либо в измененном виде.

Здесь речь идет об ужасной тяжбе, здесь кардинал Руффо, осужденный в первой инстанции пристрастным и плохо осведомленным судьей – Историей, вернее, одним историком, – апеллирует к потомству против Фердинанда, против Каролины и против Нельсона.

Вот дословный текст договора о капитуляции.

«Статья 1

Кастель Нуово и Кастель делл’Ово будут переданы в распоряжение командующих войск его величества короля Обеих Сицилии и его союзников – короля Англии, императора Всероссийского и султана Оттоманской Порты – со всеми военными и съестными припасами, артиллерией и всеми видами снаряжения, хранящегося на складах, описи коих будут составлены полномочными комиссарами обеих сторон после подписания настоящей капитуляции.

Статья 2

Войска, составляющие гарнизоны крепостей, покинут их не раньше, чем суда, о которых речь пойдет ниже и которые предназначены для отправки в Тулон желающих того лиц, будут готовы поднять паруса.

Статья 3

Гарнизоны покинут крепости на почетных условиях, то есть с оружием и снаряжением, под барабанный бой, с запаленными фитилями, развернутыми знаменами и при двух орудиях каждый; оружие они сложат на берегу.

Статья 4

Безопасность личности и имущества, движимого и недвижимого, всех лиц, составляющих оба гарнизона, будет уважаема и гарантирована.

Статья 5

Все вышеназванные лица смогут выбрать, взойти ли им на борт парламентёрских судов, приготовленных для отправки в Тулон, или же остаться в Неаполе, где ни им, ни их семьям не будет нанесено никакого ущерба.

Статья 6

Условия настоящей капитуляции равным образом распространяются на лиц обоего пола, находящихся в стенах крепостей.

Статья 7

Преимуществами тех же условий будут пользоваться и все лица, сражавшиеся в рядах республиканских войск и взятые в плен войсками Его Величества короля Обеих Сицилии или его союзников в боях, имевших место до начала осады крепостей.

Статья 8

Господа архиепископ Салернский, Мишеру, Диллон и епископ Авеллинский, содержащиеся под стражей, будут переданы коменданту форта Сант’Эльмо, где они останутся в качестве заложников до тех пор, пока изгнанные патриоты не прибудут в Тулон.

Статья 9

Исключая вышеназванных лиц, все заложники и пленные, состоящие на службе государя и содержащиеся в крепостях под стражей, будут отпущены на свободу сразу же после подписания настоящей капитуляции.

Статья 10

Статьи настоящей капитуляции не могут быть выполнены прежде, чем они будут полностью одобрены комендантом форта Сант’Эльмо.

Совершено в Кастель Нуово, 18 июня 1799 года.

Подписали:

Масса, комендант Кастель Нуово.

Л’Аурора, комендант Кастель делл’Ово.

Кардинал Руффо, главный наместник Неаполитанского королевства.

Антонио, кавалер Мишеру, полномочный представитель Его Величества короля Обеих Сицилии при русских войсках.

Э. Дж. Фут, капитан военного флота Его Британского Величества.

Белли, командующий войсками Его Величества императора России.

Ахмет, командующий оттоманскими войсками».

Ниже подписей ответственных лиц, принимавших участие в заключении договора о капитуляции, можно было прочесть следующие строки:

«В силу совещания, предпринятого 3 мессидора военным советом в форте Сант’Эльмо, где обсуждалось помеченное 1 мессидора письмо генерала Масса, коменданта Кастель Нуово, комендант замка Сант’Эльмо одобрил условия вышеизложенной капитуляции.

Подписано:

Межан.

Форт Сант’Эльмо,

3 мессидора VII года Французской республики (21 июня 1799 года)».

В день фактического подписания капитуляции, то есть 22 июня, кардинал Руффо, весьма довольный столь благополучным исходом событий, составил для короля подробный отчет обо всех предпринятых действиях и поручил капитану Футу, одному из лиц, подписавших документ, передать письмо его величеству в собственные руки.

Капитан Фут незамедлительно отбыл в Палермо на «Sea-Horse» – уже несколько дней как он сменил на посту командира этого корабля капитана Болла, которого отозвал к себе Нельсон.

На следующий день кардинал отдал распоряжение как можно скорее привести в полную готовность те суда, каким предстояло перевезти в Тулон неаполитанских патриотов.

В тот же день в письме к Этторе Карафе он предложил ему сдать командиру Пронио крепости Чивителлу и Пескару на тех же условиях, на каких сдались Кастель Нуово и Кастель делл’Ово.

Но, поскольку он опасался, что граф ди Руво не доверится его словам, а в письме заподозрит ловушку, кардинал обратился к патриотам с вопросом, нет ли у Этторе Карафы какого-нибудь друга в одном из неаполитанских замков, кому он полностью доверяет и кто возьмется доставить письмо и разъяснить графу истинное положение вещей.

Сделать это вызвался Николино Караччоло; он получил пакет из рук кардинала и отправился в путь.

В тот же день был отпечатан и расклеен по городу указ за подписью главного наместника.

В нем объявлялось, что война окончена, в государстве не существует более ни партий, ни фракций, ни друзей и врагов, ни республиканцев и санфедистов, а есть отныне только народ, состоящий из братьев и сограждан, равно подчиненных своему государю, сограждан, которых король желает видеть примиренными, равно любя их всех.

До этой минуты патриоты были настолько уверены в своей скорой гибели, что теперь даже те, кто не вполне доверял обещаниям Руффо, решили отправиться в изгнание, считая это благом по сравнению с той участью, к которой они себя готовили.