Текст книги "Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 141 страниц)

LXIII
АББАТ ПРОНИО

Почти в то же время, когда фискальный прокурор Ванни приказал отвести Николино в камеру, кардинал Руффо, исполняя обещание, данное королю прошлой ночью, появился у дверей его апартаментов.

Слугам было приказано тотчас впустить его, и он беспрепятственно прошел к Фердинанду.

Король как раз беседовал с незнакомцем лет сорока. В человеке этом можно было распознать аббата по еле заметной тонзуре, тонувшей в кипе его черных волос. А сложен он был богатырски и, казалось, создан скорее чтобы носить мундир карабинера, чем рясу духовного лица.

Руффо при виде неизвестного отступил на шаг:

– Простите, государь; но я думал, что застану вас в одиночестве.

– Входите, входите, дорогой кардинал, – ответил король, – вы отнюдь не лишний. У меня аббат Пронио.

– Прошу прощения, государь, – сказал Руффо, улыбаясь, – но я незнаком с аббатом Пронио.

– И я был незнаком, – ответил король. – Аббат вошел за минуту до вас, он прибыл по поручению моего духовника монсиньора Росси, епископа Никосийского. Господин аббат только начал мне объяснять, по какому поводу он сюда прибыл; теперь он поведает об этом нам обоим, вместо того чтобы рассказывать мне одному. Знаю только, что, судя по немногим словам, сказанным господином аббатом, он говорит прекрасно, а действовать обещает еще лучше. Изложите же ваше дело; не беспокойтесь, господин кардинал – мой друг.

– Мне это известно, государь, – сказал аббат, кланяясь кардиналу, – и даже один из лучших.

– Если я не имею чести знать господина аббата Пронио, то он, как видите, наоборот, знает меня.

– А кто же не знает вас, господин кардинал, вас – создателя укреплений Анконы, вас – изобретателя печи для накаливания ядер?

– Вот вы и попались, любезный кардинал! Вы ожидали комплиментов насчет вашего красноречия и благочестия, а вас хвалят за ратные подвиги.

– Да, государь. И жаль, что Богу не угодно было, чтобы вы доверили командование вашей армией его преосвященству, а не австрийскому хвастуну.

– Вы сейчас изрекли великую истину, аббат, – сказал король, положив руку на плечо Пронио.

Руффо поклонился.

– Но я полагаю, – заметил он, – что господин аббат пожаловал сюда не только для того, чтобы изрекать истины, которые мне позволено будет принять за лесть.

– Вы правы, ваше преосвященство, – ответил Пронио, кланяясь в свою очередь, – но истина, которую время от времени повторяют, когда для этого представляется случай, хотя подчас и вредит тому, кто неосторожно ее высказывает, ни в коей мере не может повредить королю, если он ее выслушивает.

– Вы весьма проницательны, сударь, – заметил Руффо.

– Вот и мне так показалось, – сказал король, – а между тем он всего лишь аббат, в то время как у меня в королевстве – к стыду моего министра вероисповеданий – столько ослов в сане епископов!

– Но все это не объясняет присутствия аббата около вашего величества.

– Объясните же, аббат, объясните! Кардинал напоминает мне, что у меня есть дело. Слушаем вас, аббат.

– Я буду краток, государь. Вчера, в девять часов вечера, я зашел к своему племяннику; он почтмейстер.

– Так, так, – молвил король, – я все думал, где я видел вас? Теперь вспомнил – именно там.

– Воистину так, государь. За десять минут до моего прихода проехал курьер, который заказал лошадей, причем предупредил почтмейстера: «Торопитесь, это для весьма важной персоны». И он уехал, смеясь. Мне стало любопытно узнать, что же это за знатная особа: когда кабриолет остановился, я подошел поближе и, к великому своему изумлению, узнал короля.

– Он узнал меня, но ничего не спросил. Уж одно это похвально с его стороны, не правда ли, преосвященнейший?

– Я отложил вопрос до сегодняшнего утра, государь, – сказал аббат, кланяясь.

– Продолжайте, продолжайте! Видите – кардинал слушает вас.

– С величайшим вниманием, государь.

– Король, о котором всем известно, что он находится в Риме, возвращается в кабриолете, без свиты, в сопровождении только одного придворного, одетого в королевский мундир, в то время как на короле мундир этого придворного! Это целое событие!

– Да еще какое! – заметил Фердинанд.

– Я расспросил кучеров в Фонди, и они, от кучера к кучеру добравшись до кучеров в Альбано, узнали, что произошло большое сражение, неаполитанцы разгромлены и король… Как бы сказать это, государь?.. – спросил, почтительно кланяясь, аббат… – И король…

– Драпанул!.. Ах, простите, я забыл, что вы лицо духовное.

– И вот меня стала преследовать мысль, что если неаполитанцы действительно бегут, то все они бегут к Неаполю и, следовательно, существует только один способ остановить французов, которые, если не преградить им путь, ринутся по пятам за неаполитанцами.

– Что же это за способ? – спросил Руффо.

– Надо поднять на ноги население Абруцци и Терра ди Лаворо и, раз уже нет армии, чтобы приостановить наступление французов, надо противопоставить им народ.

Руффо взглянул на Пронио.

– Да вы какой-то гений, господин аббат? – спросил Руффо.

– Как знать, – отвечал аббат.

– Мне кажется, что так оно и есть, государь.

– Дайте ему высказаться, дайте высказаться, – вмешался король.

– Так вот, сегодня утром я взял у племянника лошадь и помчался во весь опор в Капуа. В почтовой конторе Капуа я узнал, что король в Казерте; я направился в Казерту и смело подошел ко дворцу, представившись посланцем монсиньора Росси, никосийского епископа и духовника его величества.

– Вы знакомы с монсиньором Росси? – перебил Руффо.

– Я никогда не видел его, – ответил аббат, – но я надеялся, что король простит меня, принимая во внимание мои добрые намерения.

– Черт возьми! Конечно, я вас прощаю! – сказал король. – Преосвященнейший, сейчас же дайте ему отпущение грехов!

– Теперь, ваше величество, вам все известно, – продолжал Пронио. – Если король одобряет мой план восстания, то за этим дело не станет. Я призову народ к священной войне: не пройдет и недели, как я подниму всю страну от Акуилы до Теано.

– И вы совершите это один? – спросил Руффо.

– Нет, монсиньор. Я привлеку еще двух человек.

– Кто они такие?

– Один из них – Гаэтано Маммоне, более известный под прозвищем «Мельник из Соры».

– Я, кажется, слышал это имя в связи с убийством этих двух якобинцев делла Торре? – спросил король.

– Возможно, государь, – ответил аббат Пронио. – Редко случается, чтобы Гаэтано Маммоне не оказался около места, где кого-то убивают. Он чует кровь издали.

– Вы знакомы с ним? – уточнил Руффо.

– Мы друзья, ваше преосвященство.

– А кто второй?

– Молодой разбойник, подающий великие надежды, государь. Зовут его Микеле Пецца, но он называет себя Фра Дьяволо, вероятно принимая во внимание, что нет никого хитрее монаха и хуже черта. В двадцать один год он уже атаман шайки человек в тридцать, которая орудует в горах Миньяно. Он влюбился в дочь каретника из Итри и, как положено, посватался к ней; ему отказали. Тогда он честно предупредил своего соперника по имени Пеппино, что убьет его, если тот не отступится от Франчески – так зовут девушку. Соперник не уступил, и Микеле Пецца рассчитался с ним, как обещал.

– То есть убил? – спросил Руффо.

– В самый день свадьбы выстрелом из ружья с расстояния в сто шагов, среди большого скопления народа, но никого не задел.

– Вы знаете его?

– Он большой грешник, ваше преосвященство. Недели две тому назад он вместе с шестью самыми отчаянными товарищами проник ночью в сад, выходящий к подножию горы, оттуда – в дом отца Франчески, похитил девушку и увез ее к себе. Видно, мой шалопай знает секрет, как приворожить женщину. Франческа, прежде любившая Пеппино, теперь обожает Фра Дьяволо и разбойничает вместе с ним, словно всю жизнь только этим и занималась.

– И таких-то людей вы рассчитываете привлечь к делу? – спросил король.

– Государь, с помощью семинаристов народ не поднимешь.

– Аббат прав, государь, – сказал Руффо.

– Допустим. А такими средствами вы рассчитываете преуспеть?

– Ручаюсь за успех.

– И вы поднимаете Абруцци, Терра ди Лаворо?

– Подниму всех – от детей до стариков. Я всех знаю, и все знают меня.

– Не слишком ли вы уверены в успехе, дорогой аббат? – усомнился кардинал.

– Уверен до такой степени, что предлагаю вашему преосвященству расстрелять меня в случае неудачи.

– Итак, вы полагаете, что ваш друг Гаэтано Маммоне и грешник Фра Дьяволо станут вашими помощниками?

– Я убежден, что они станут такими же командирами, как я: они не хуже меня, и я не лучше их. Лишь бы король соблаговолил подписать мне и моим друзьям полномочия, чтобы доказать крестьянам, что мы действуем от его имени; все остальное я беру на себя.

– Что и говорить, я человек не щепетильный, но все же назвать моими уполномоченными двух таких головорезов… Дайте мне минут десять на размышления, аббат.

– Десять, двадцать, тридцать, – сколько угодно, государь, – я ничего не страшусь. Дело слишком заманчивое, чтобы вы отказались от него, ваше величество, а его преосвященство слишком предан интересам короны, чтобы высказаться против него.

– Хорошо, аббат. Оставьте же на минуту меня и его преосвященство наедине. Мы обсудим ваше предложение.

– Я подожду в приемной, государь, и почитаю молитвенник. Ваше величество вызовет меня, когда будет принято решение.

– Ступайте, аббат, ступайте.

Пронио, поклонившись, вышел.

Король и кардинал переглянулись.

– Итак, что скажете, преосвященнейший? – спросил король.

– Скажу, что перед нами настоящий мужчина, а они редки.

– Но согласитесь, что это довольно странный святой Бернар и не ему проповедовать крестовый поход.

– Что ж, государь, быть может, он преуспеет даже больше, чем настоящий святой.

– Вы, значит, считаете, что мне следует согласиться с его предложением?

– Я не вижу в нем ничего дурного, принимая во внимание, в каком положении мы оказались.

– Однако подумайте: быть внуком Людовика Четырнадцатого, именоваться Фердинандом Бурбонским – и вдруг подписаться под полномочиями, предоставленными атаману разбойничьей шайки, который пьет кровь как чистую воду! Я ведь знаю этого Гаэтано Маммоне – хотя только по слухам.

– Мне такая брезгливость понятна, ваше величество. А вы подпишете только полномочия аббата и поручите ему подписать полномочия двух остальных.

– Вы чудесный человек, кардинал, с вами никогда не попадешь впросак. Позвать аббата?

– Нет, государь. Пусть почитает молитвенник, а мы пока решим несколько небольших вопросов, столь же неотложных, как и его дело.

– Вы правы.

– Вчера вы, ваше величество, изволили поинтересоваться, каково мое мнение насчет подделки известного вам письма.

– Помню отлично. И вы попросили дать вам время – одну ночь – чтобы обдумать эту загадку. Обдумали, преосвященнейший?

– Только этим и был занят, государь.

– И что же?

– Есть обстоятельство, которое ваше величество не станет отрицать, а именно, что королева удостаивает меня своей ненависти.

– Королева относится так ко всем, кто мне предан и верен, любезный мой кардинал. Если бы мы с вами, к несчастью, поссорились, она стала бы боготворить вас.

– А потому, будучи, как мне кажется, и без того достаточно ненавидим королевой, я не хотел бы, государь, вызывать в ней еще большей ненависти, если это возможно.

– К чему вы говорите мне это?

– В связи с письмом его величества австрийского императора.

– Что же вы подозреваете?

– Я ничего не подозреваю, но вот как развертывались события.

– Говорите, – сказал Фердинанд, облокотившись на ручки кресла, чтобы удобнее было слушать.

– В котором часу вы, ваше величество, выехали в Неаполь в сопровождении Андрея Беккера в тот день, когда молодой человек имел честь обедать у вас?

– Между пятью и шестью.

– Так вот, между шестью и семью, то есть час спустя после отъезда вашего величества, почтмейстеру в Капуа было дано распоряжение сказать Феррари, когда он приедет за оставленной им там лошадью, что ему не следует ехать в Неаполь, ибо ваше величество находится в Казерте.

– Кто дал такое распоряжение?

– Я не хочу никого называть, государь. Но не буду мешать вам угадывать, кого я имею в виду.

– Продолжайте, слушаю вас.

– Итак, Феррари, вместо того чтобы направиться в Неаполь, поспешил в Казерту. Зачем кому-то надо было, чтобы он поехал туда? Не знаю. Вероятно, хотели попробовать подкупить его.

– Я уже говорил вам, любезный кардинал, что считаю его совершенно неспособным на измену.

– Проверять это не потребовалось, ибо обстоятельства и без того сложились как нельзя лучше: Феррари упал с лошади, потерял сознание и был перенесен в аптеку.

– Секретарем господина Актона. Это нам известно.

– Там, боясь, что он скоро очнется, то есть придет в себя в нежелательный момент, нашли целесообразным продлить обморок, дав пострадавшему несколько капель лауданума.

– Кто вам сказал это?

– Мне не пришлось никого расспрашивать. Если не хочешь быть обманутым, рассчитывай только на самого себя.

Кардинал вынул из кармана кофейную ложку.

– Вот ложечка, которою ему влили в рот капли; на ней еще остались следы лауданума, а это доказывает, что раненый не сам принял капли, ибо тогда он губами стер бы эти следы, а резкий и стойкий запах лауданума, еще ощутимый месяц спустя, говорит о том, что это были за капли.

Король смотрел на кардинала с тем простодушным изумлением, что охватывало его всякий раз, когда ему доказывали нечто такое, чего он сам не мог сообразить, ибо такая догадка была непосильна его уму.

– Да кто же все это устроил? – спросил он.

– Государь, – напомнил кардинал, – я никого не называю. Я говорю: кто-то. Кто это устроил? Не знаю. Устроил кто-то. Вот все, что мне известно.

– А дальше?

– Ваше величество желает узнать все до конца, не так ли?

– Разумеется.

– Итак, государь, когда Феррари потерял сознание вследствие падения и вдобавок из предосторожности был усыплен лауданумом, кто-то вынул письмо у него из кармана, кто-то распечатал его, расплавив сургуч над свечой, кто-то прочитал письмо, и так как содержание его было прямо противоположно тому, на что рассчитывали, кто-то при помощи щавелевой кислоты вытравил написанное.

– А откуда вам известно, что именно при помощи такой кислоты?

– Вот пузырек. Не скажу, что в нем содержалась кислота, ибо точнее сказать: она в нем содержится – как изволите видеть, использовано меньше чем полпузырька.

И подобно тому как он ранее вынул из кармана ложечку, теперь Руффо извлек из него пузырек, до половины наполненный жидкостью, бесцветной, словно родниковой водой, и явно дистиллированной.

– И вы говорите, что с помощью этой жидкости можно вытравить чернила? – спросил король.

– Пусть ваше величество соблаговолит дать мне какое-нибудь незначительное письмо.

Король взял со стола первое подвернувшееся под руку прошение. Кардинал капнул на чернила немного жидкости, пальцем размазал ее на четыре-пять строк и подождал.

Чернила стали желтеть, потом понемногу совсем исчезли.

Кардинал промыл бумагу простой водой, высушил ее на свече и на очистившемся месте, не прибегая ни к каким иным процедурам, написал две-три строки.

Опыт оказался безупречным.

– Ах, Сан Никандро! Сан Никандро! Подумать только, ведь ты мог бы научить меня всему этому! – прошептал король.

– Нет, он не мог бы научить, потому что сам этого не знал. Но он мог бы пригласить для этого человека более сведущего.

– Вернемся к делу, – сказал король, вздохнув. – Что же произошло дальше?

– Дальше, государь, произошло следующее: отказ императора начать военные действия заменили согласием, письмо опять скрепили печатью, схожей с печатью его императорского величества. Но так как дело происходило ночью, при свечах, не заметили, что красный сургуч чуть более темного оттенка, чем прежний.

Кардинал показал королю письмо с той стороны, где была печать.

– Посмотрите, государь: верхний слой сургуча отличается от нижнего. На первый взгляд цвет кажется одинаковым, но если приглядеться, разница, хоть и весьма незначительная, заметна.

– Правда! – воскликнул король. – Ничего не скажешь! Правда!

– А вот и палочка сургуча, послужившая для печати. Как видите, ваше величество, это сургуч того самого оттенка, что и сургуч верхнего слоя.

Король с изумлением рассматривал три вещественные доказательства: ложечку, пузырек и палочку сургуча, которые Руффо разложил рядом на столе.

– А как вы добыли эту ложку, пузырек, сургуч? – спросил король, до того заинтересованный этим хитроумным расследованием, что не хотел упустить ни одной подробности.

– Очень просто, государь. Я почти что единственный врач в вашем поселении Сан Леучо, и мне время от времени приходится бывать в аптеке замка, чтобы взять какие-нибудь лекарства. Вот и сегодня я, по обыкновению, зашел в аптеку, но с особой целью: эту ложечку я увидел на ночном столике, этот пузырек в застекленном шкафу, а эту сургучную палочку на столе.

– И вам этого было достаточно, чтобы все выяснить?

– Кардиналу Ришелье требовались лишь три строчки, написанные человеком, чтобы уличить его и повесить.

– Да, – сказал король. – К сожалению, есть люди, которых не вешают, что бы они ни совершили.

– Теперь скажите, ваше величество: вы очень дорожите Феррари?

– Конечно, дорожу.

– В таком случае, государь, не худо было бы удалить его отсюда на некоторое время. Мне кажется, воздух Неаполя ему в настоящее время вреден.

– Вы так думаете?

– Не только думаю, государь, а уверен в этом.

– Так что же, за чем дело стало? Я опять отправлю его в Вену.

– Путешествие утомительно, государь. Однако иной раз утомление полезно.

– Но, как вы сами понимаете, я хочу все это выяснить до конца. Поэтому я верну императору, моему зятю, депешу, в которой он сообщал, что выступит, как только я окажусь в Риме, и спрошу, что он думает насчет всего этого.

– А чтобы не возбудить никаких подозрений, ваше величество уедет сегодня вместе со всеми в Неаполь и прикажет Феррари явиться ко мне ночью в Сан Леучо и исполнить все мои распоряжения так, словно они исходят от вас.

– А сами вы?

– А я напишу императору от вашего имени, выскажу ему наши сомнения и попрошу ответ прислать на мое имя.

– Прекрасно! Но Феррари может попасться в лапы французов. Сами понимаете, все дороги находятся под наблюдением.

– Феррари поедет через Беневенто и Фоджу в Манфредонию; оттуда он морем отправится в Триест, а из Триеста на почтовых поедет в Вену. Таким образом, если ветер будет попутным, он сбережет двое суток дороги и сутки усталости, а потом тем же маршрутом возвратится сюда.

– Удивительный вы человек, любезный кардинал! Для вас нет ничего невозможного!

– Вас удовлетворяет такой план, ваше величество?

– Еще бы не удовлетворял!

– В таком случае, государь, займемся другим делом. Как известно, каждая минута стоит часа, каждый час стоит дня, каждый день стоит года.

– Займемся аббатом Пронио, хотите вы сказать? – спросил король.

– Вот именно, ваше величество.

– Вы полагаете, что он успел прочитать молитвенник? – усмехнулся король.

– Ничего! Не успел дочитать сейчас – дочитает завтра, – отвечал Руффо. – Он не такой человек, чтобы сомневаться в спасении своей души из-за такого пустяка.

Руффо позвонил.

На пороге появился ливрейный лакей.

– Скажите аббату Пронио, что мы ждем его.

LXIV
УЧЕНИК МАКИАВЕЛЛИ

Пронио не заставил себя ждать.

Король и кардинал заметили, что чтение священной книги ничуть не убавило непринужденности, которую они до этого обнаружили в нем.

Он вошел, немного задержался в дверях, почтительно поклонился сначала королю, потом кардиналу.

– Жду приказаний вашего величества, – сказал он.

– Приказания мои просты, дорогой аббат. Я приказываю исполнить все то, что вы мне обещали.

– Готов служить, государь.

– А теперь условимся.

Пронио посмотрел на короля. Очевидно, слова «а теперь условимся» были ему совершенно непонятны.

– Я спрашиваю: каковы ваши условия? – продолжал король.

– Условия?

– Да.

– Мои? Но я не ставлю вашему величеству никаких условий.

– Я спрашиваю, если вы предпочитаете это выражение, каких щедрот вы ждете от меня?

– Только одного: служить вашему величеству и, если потребуется, умереть за вас.

– Это все?

– Конечно.

– Вы не просите ни сана архиепископа, ни епископа, ни самого маленького аббатства?

– Если я хорошо услужу вам, то когда все кончится, когда французы будут изгнаны из королевства, ваше величество меня вознаградит. Если плохо – расстреляет.

– Как вам нравятся такие речи, кардинал?

– Скажу, что они ничуть меня не удивляют, государь.

– Благодарю, ваше преосвященство, – сказал Пронио, кланяясь.

– Значит, остается только выдать вам грамоту?

– Одну мне, одну Фра Дьяволо, одну Маммоне.

– Вы их уполномоченный? – спросил король.

– Я с ними не виделся, государь.

– И, не повидавшись с ними, вы за них ручаетесь?

– Как за самого себя.

– Составьте грамоту на имя господина аббата, преосвященнейший.

Руффо сел за стол, написал несколько строк и прочел следующее:

«Я, Фердинанд Бурбон, король Обеих Сицилий

и Иерусалима, объявляю:

будучи вполне уверен в красноречии, патриотизме, военных способностях аббата Пронио,

назначаю его моим военачальником в Абруцци и Терра ди Лаворо, а в случае надобности и в других частях моего королевства;

одобряю все, что он предпримет с целью защитить границы королевства и воспрепятствовать проникновению французов; уполномочиваю его подписывать грамоты, подобные этой, на имя двух человек, которых он сочтет достойными последовать его примеру в этом благородном деле, и обещаю признать народными вожаками избранных им двоих подданных;

в удостоверение сего выдана ему настоящая грамота.

В нашем дворце в Казерте, 10 декабря 1798 года».

– Вас это удовлетворяет, аббат? – спросил король, когда кардинал прочел грамоту.

– Вполне, государь. Замечу только, что ваше величество не угодно было взять на себя ответственность и подписать грамоты и на тех двух командиров, которых я имел честь вам рекомендовать.

– Это верно, но я предоставил вам право самому подписать их. Я хочу, чтобы эти люди чувствовали, что обязаны вам.

– Благодарю, ваше величество. Если ваше величество соблаговолит подписать эту грамоту и скрепить подпись своей печатью, мне останется только почтительнейше выразить свою признательность и отправиться исполнять ваши приказания.

Король взял перо и подписался; потом, вынув из секретера печать, приложил ее рядом с подписью.

Кардинал подошел к королю и шепнул ему несколько слов:

– Вы считаете? – спросил король.

– Таково мое скромное мнение, государь.

Король повернулся к Пронио.

– Кардинал считает, что господин аббат лучше, чем кто-либо…

– Прошу прощения у вашего величества, – сказал, поклонившись, Пронио, – но вот уже пять минут, как я имею честь быть командиром добровольцев вашего величества.

– Простите меня, мой дорогой командир, – засмеялся король, – я забыл, или, вернее, вспомнил, кто вы, когда увидел уголок молитвенника, торчащий у вас из кармана.

Пронио вынул из кармана книгу, на которую обратил внимание король, и подал ему.

Король взглянул на титул и прочел: «Государь. Сочинение Макиавелли».

– Что это такое? – спросил он, не зная ни этого сочинения, ни его автора.

– Государь, – ответил Пронио, – это молитвенник королей.

– Вам знакома эта книга? – спросил Фердинанд у Руффо.

– Я знаю ее наизусть.

– Гм, – буркнул король. – А я всю жизнь знал наизусть только акафисты Богоматери, которым меня научил Сан Никандро, да и то с тех пор, пожалуй, несколько подзабыл их. Что поделать! Итак, командир, – раз уж вы теперь командир, – кардинал считает – он сейчас на ухо сказал мне это, – что вы лучше, чем кто-либо другой, сможете сочинить воззвание, обращенное к населению тех двух провинций, где вы будете командовать добровольцами.

– Его преосвященство – мудрый советчик, государь.

– Значит, вы с ним согласны?

– Вполне.

– Так садитесь и пишите.

– Говорить ли мне от имени вашего величества или от моего? – спросил Пронио.

– От имени короля, сударь, от имени короля, – поспешил ответить Руффо.

– Значит, от имени короля, раз так хочет кардинал, – промолвил Фердинанд.

Пронио поклонился королю, благодаря не только за разрешение обращаться к народу от имени монарха, но и за позволение сесть в его присутствии. И он легко, просто, без помарок, написал следующее:

«В то время как я нахожусь в столице христианского мира и занят восстановлением Святой Церкви, французы, с которыми я всячески старался поддерживать добрые отношения, угрожают вторжением в Абруцци. Поэтому я решил, несмотря на грозящую мне опасность, пройти сквозь их ряды и возвратиться в мою столицу, находящуюся под угрозой. Но, вернувшись в Неаполь, я пойду навстречу врагам во главе многочисленной армии и уничтожу их. В ожидании этого пусть народ вооружается, спешит на помощь религии, защищает своего короля или, лучше сказать, отца, который готов пожертвовать жизнью, чтобы сохранить для своих подданных их алтари и благосостояние, честь их женщин и свободу! Всякий, не ставший под знамена священной войны, будет считаться предателем родины; всякий, кто сначала объединившись под знаменами, затем покинет их, понесет кару как бунтовщик и враг Церкви и государства.

Рим, 7 декабря 1798 года».

Пронио подал прокламацию королю, чтобы он прочел ее.

Но Фердинанд передал ее кардиналу, сказав:

– Я не совсем понимаю, преосвященнейший.

Руффо стал читать.

Пронио довольно безразлично следил за выражением лица короля, пока он читал текст прокламации, зато с величайшим вниманием наблюдал, какое впечатление она производит на кардинала.

Читая, Руффо два-три раза обращал взор на Пронио и всякий раз встречался с его пристальным взглядом.

– Я не ошибся в вас, аббат, – сказал кардинал, прочитав листок до конца. – Вы человек незаурядный!

Потом сказал, обращаясь к королю:

– Никому, государь, во всем королевстве, осмелюсь сказать, не сочинить бы такого удачного воззвания, и ваше величество может смело подписать его.

– Вы так считаете, мой преосвященнейший, и никаких возражений у вас нет?

– Прошу ваше величество не изменять в нем ни единого слога.

Король взял перо.

– Как видите, я подписываю не колеблясь.

– Ваше имя, сударь? – спросил Руффо у аббата, в то время как король подписывал воззвание.

– Джузеппе, монсиньор.

– А теперь, государь, пока перо у вас в руках, вы можете добавить повыше вашей подписи:

«Командир Джузеппе Пронио уполномочен мною распространять от моего имени эту прокламацию и наблюдать, чтобы то, о чем в ней говорится, неукоснительно выполнялось».

– Так и писать? – спросил король.

– Да, государь.

Король без возражений добавил строки, продиктованные кардиналом.

– Готово, – сказал он.

– А теперь, ваше величество, – продолжал Руффо, – пока господин Пронио снимет с этой прокламации копию, – вы слышите, командир, король столь доволен вашей прокламацией, что желает снять с нее копию, – теперь, государь, подпишите на имя командира чек на десять тысяч дукатов.

– Монсиньор! – воскликнул Пронио.

– Подождите, сударь.

– Десять тысяч дукатов… Ну и ну! – промолвил король.

– Государь, умоляю ваше величество…

– Хорошо, – согласился король. – На банк Коррадино?

– Нет, на банк Андреа Беккера и компании. Это вернее, а главное – не будет задержки.

Король сел и подписал чек.

– Вот копия прокламации его величества, – сказал Пронио, подавая кардиналу листок.

– А теперь поговорим, сударь, – обратился Руффо к аббату. – Вы видите, до какой степени доверяет вам король. Вот чек на десять тысяч дукатов; закажите в типографии такое количество прокламаций, какое можно напечатать за сутки; первые десять тысяч будут сегодня же расклеены в Неаполе, если удастся – еще до прибытия короля. Сейчас поддень; до Неаполя вы доберетесь за полтора часа; значит, все это может быть исполнено к четырем часам. Возьмите с собою десять, двадцать, тридцать тысяч листков; щедро раздавайте их, чтобы до завтрашнего вечера было роздано десять тысяч экземпляров.

– А что делать с остальными деньгами, монсиньор?

– Купите на них ружья, порох, патроны.

Пронио, вне себя от радости, собирался броситься вон из приемной.

– Куда вы, командир! – остановил его Руффо. – Разве вы не видите?

– Что именно, монсиньор?

– Что король протянул руку, чтобы вы приложились к ней.

– О государь! – воскликнул Пронио, целуя руку короля. – Даже в тот день, когда я пожертвую ради вас жизнью, я все еще буду вашим неоплатным должником!

И Пронио вышел, в самом деле готовый умереть за короля.

Фердинанд с нетерпением ждал ухода Пронио. Участвуя в этой сцене, он сам не понимал, какую играет в ней роль.

– Вероятно, и тут вина Сан Никандро, но черт меня побери, я никак не могу уразуметь, почему вы в таком восторге от воззвания, в котором нет ни слова правды, – сказал Фердинанд, когда дверь за аббатом затворилась.

– Ах, государь, именно потому, что в нем ни слова правды, именно потому, что ни ваше величество, ни я ни за что не решились бы написать его, вот потому-то я и восторгаюсь им.

– В таком случае объясните мне его смысл, чтобы я уверился, что мои десять тысяч дукатов не пропали напрасно, – сказал Фердинанд.

– У вашего величества не хватило бы денег, если бы пришлось заплатить за него по его достоинству.

– Ослиная башка! – буркнул король, стукнув себя кулаком по лбу.

– Соблаговолите, ваше величество, еще раз ознакомиться с ним.

– Слушаю, – сказал король и передал листок кардиналу. Тот прочитал [94]94
  Мы не меняем ни единого слова в этом воззвании, самом, пожалуй, бесстыдном историческом документе из всех существующих в мире. (Примеч. автора.)


[Закрыть]:

«В то время как я нахожусь в столице христианского мира и занят восстановлением Святой Церкви, французы, с которыми я всячески старался поддерживать добрые отношения, угрожают вторжением в Абруцци…»

– Я все еще не восторгаюсь.

– Напрасно, государь. Обратите внимание на важность этих слов. В момент написания этого воззвания вы находитесь в Риме; вы спокойны, и единственная ваша забота – восстановление Святой Церкви; вы не рубите там деревья Свободы, вы не собираетесь повесить консулов, вы не позволяете черни сжигать евреев или топить их в Тибре; ваше пребывание там бескорыстно, вы действуете только в интересах папы.

– Ах, вот оно что! – проговорил король, начиная кое о чем догадываться.

– Вы там не для того, чтобы воевать с Республикой, – продолжал кардинал, – ведь вы сделали все возможное, чтобы сохранять с французами добрые отношения. Значит, хотя вы сделали для их умиротворения все что могли, они угрожают вторжением в Абруцци.

– Так-так! – начал король понемногу понимать.

– Следовательно, – продолжал Руффо, – в глазах каждого, кто прочтет этот манифест, а прочтут его решительно все, в разрыве, измене, предосудительных действиях – во всем этом будут виноваты они, а не вы. Несмотря на угрозы, что позволил себе посол Гара́, вы доверяете им как союзникам, которых желаете сохранить любой ценой; вы направляетесь в Рим в полной уверенности насчет их лояльности, а пока вы находитесь в Риме, пока вы ничего не подозреваете, пока вы вполне спокойны, французы врасплох нападают на вас и громят Макка. Согласитесь, государь, что нет ничего удивительного, если полководец и его армия, застигнутые врасплох, терпят поражение.