Текст книги "Крепостной шпион"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Вместе они покинули родовую усадьбу Трипольское и перебрались в Санкт-Петербург, где юный граф Трипольский вступил было в службу, но вскоре оставил её под предлогом выезда за границу для укрепление здоровья и получение образования.

Вместе они вошли в тайное общество «Пятиугольник». Вместе, спустя полгода, были переведены из Нижнего списка в Верхний. Одним своим присутствием в обществе, Андрей и Аглая подчёркивали необязательность и надуманность сословных различий. Чуть позже они получили специальное задание и вдвоём отправились в мятежный Париж.

Это была первая попытка «Пятиугольника» проникнуть за пределы России. Созданное в Париже тайное общество не поддерживало ни бунтовщиков, ни роялистов. Оно вообще не выступало на чьей-либо стороне, а скорее выполняло роль наблюдателя.

Спокойно пережив кровавые времена Робеспьера – подлинного дьявола в человеческом обличии – и не потеряв ни одного из своих членов во время конвента, неожиданно в одночасье парижская секция «Пятиугольника» была разгромлена. В том, что их предали и предатель находился в Петербурге, не оставалось ни единого сомнения.

Полиция прошла по всем парижским адресам. Только чудом Аглае и Трипольскому удалось выскользнуть из рук кровавой директории. Молодые люди бежали тайно в Россию.

Путешествие их не было лёгким. Полученная Аглаей ещё в начале 1793 года пулевая рана, давала себя знать. Но, прибыв в Санкт-Петербург, девушка сразу и охотно приняла участие в дерзких выходках своего названного брата.

Ей, видевшей восставший народ, проливающий бессмысленные реки крови за то, что ему чудилось свободой, нравилось шокировать знатную публику столичный гостиных. Её просто приводило в восторг, когда Андрей Трипольский, проезжая мимо большого ещё недостроенного дома на Невском, одетого в леса, вставал в санях и, размахивая шляпой, кричал:

   – Привет! Привет, подневольные каменщики!

Только поднявшись с постели, Аглая, ещё слабая, ещё нуждающаяся в постоянной поддержке, направилась в дом Натальи Андреевны.

Убийство князя Валентина в библиотеке княгини, по мнению Бурсы, непременно как-то связано и с предательством в Париже и убийством курьера, вынуждало к осторожности. Внутри организации находился шпион. Это было очевидно.

Опасаясь остальных членов общества, и не желая, чтобы информация о разгроме парижского отделение «Пятиугольника» выплыла раньше времени, Константин Эммануилович тайно поручил княгине Ольховской допросить девушку, стоящую в Верхнем списке организации, также как и сам Трипольский.

И пока всё более и более овладевая сердцем Анны Владиславовны Покровской, Андрей Трипольский устраивал захватывающие двухсанные вылазки, и кружил с юной красавицей в вальсе, Аглая сидела запёршись с княгиней Натальей Андреевной Ольховской в библиотеке, в доме на Фонтанке, и подробно припоминала шаг за шагом всё, что происходило в Париже. Нужно тщательно проанализировать провал и установить предателя.

За несколько дней женщинами были отмечены все маршруты, все пресечения членов парижского «Пятиугольника». На отдельных карточках расписаны имена. Княгиня сотни раз раскидала их по столу и, наконец, пришла к заключению, что предатель умён и осторожен и может находиться, во-первых, только в Верхнем списке «Пятиугольника» в Петербурге, а во-вторых, он столь ловок, что его нелегко будет вычислить.

   – Ничего у нас не получится, – обрезая на миниатюрной серебряной гильотинке, новую, уже третью за этот день, тоненькую сигару, устало сказала княгиня. – Казнены шестнадцать человек, четверо в тюрьме по ложному доносу, парижский центр полностью парализован – блистательная работа. Он или гений, этот шпион, или его вообще не существует.

   – У меня есть предчувствие, что он попадётся, – тихо сказала Аглая.

Княгиня пододвинула к девушке коробку с сигарами:

   – Угощайтесь. Только хочу предупредить, от них портится зуб и цвет лица.

   – Я знаю, – также щёлкнув маленькой гильотинкой, Аглая обрезала сигару, прикурила её, пустила дым.

   – Давно курите?

   – Два года.

С минуту обе женщины молчали.

Почему-то припомнив, как она нашла здесь в библиотеке труп своего любовника, князя Валентина, Наталья Андреевна разозлилась:

   – Скажите Аглая, – спросила она, выпуская длинную тонкую струйку дыма, – а заставлял ли Вас барин, допустим, для пользы дела, вступить с кем-нибудь в любовную связь?

   – Во Франции был такой случай, – без всякого смущения отозвалась Аглая. – В России нет. – Она глянула на княгиню с выражением превосходства. – Только там не было принуждения, была необходимость. К слову сказать, идея, вообще, принадлежала мне. Андрей даже возражать пытался, хотел остановить меня. – Глаза Аглаи смеялись. – Вы что же думаете, мы с Андреем любовники?

   – Думаю, да.

   – Почему ж вы так думаете?

Княгине хотелось сдержаться, но не смогла. Следующие слова были сказаны почти против её воли:

   – Вы же, вещь, – сказала она, – вы нарочно шокируете свет. Это вам нравится. Вам нравится скандал, и вам нравится находиться в рабстве.

   – Я была под пулями. Это мне тоже нравится, – грустно сказала Аглая. – Успокойтесь, Наталья Андреевна, поверьте. Да, мне нравятся сильные эмоции. Мне нравится смущать глупых мужчин, но мне совершенно не нравится рабство.

   – Тогда почему же Андрей не даст вам вольную?

   – Потому, что я его об этом ещё не просила. Когда мне понадобится я попрошу. Пока лучше так. Нам так значительно удобнее, у меня руки развязаны. За все мои действия отвечает Андрей, и я могу, таким образом, исполнить любую его прихоть. Но напрасно Вы мне не верите. Мы не любовники и никогда любовниками не были. Мы с Андреем как брат и сестра, мы же с детства вместе, – голос Аглаи звучал немного насмешливо. – Если вы не можете понять, то и не судите.

С наступлением сумерек женщины, не призывая слуг, сами опустили портьеры библиотеки и зажгли свечи. Они продолжали свою работу. Сверяли графики, цифры, имена до тех пор, пока от усталости не начали слезиться глаза.

Когда часы пробили двенадцать, Аглая поднялась уходить.

   – Можно я задам вам ещё один неприятный вопрос, – также поднимаясь, сказала княгиня.

   – Спрашивайте что хотите.

   – Только честно, – в голосе княгини Ольховской возникла некоторая натянутость. – Скажите, Аглая, – княгиня сделала небольшую паузу, – Вы когда-нибудь убивали? – Княгиня поперхнулась, закашлялась, но сразу взяла себя в руки. – Скажите, приходилось вам своею рукою убить человека?

   – Да, – спокойно отозвалась Аглая, – но я была тогда в мужском платье. Знаете, Наталья Андреевна, я ведь неплохо стреляю из пистолета.

Весть о гибели князя Валентина моментально распространилась по городу. Князя нашли под утро на набережной Фонтанки. Он лежал рядом с опрокинутым экипажем. По официальной версии, лошадь понесла на скользкой мостовой, экипаж перевернулся и князь Валентин ударился головой о камни.

Ножевая рана, от которой наступила смерть, в рапортах не была упомянута. Бурса воспользовался своими обширными связями и дело замяли.

Второй раз за месяц жандармский ротмистр Удуев был письменно уведомлен о том, что не стоит ворошить случай на набережной Фонтанки. Князь Валентин Петрович погиб в результате несчастной неосторожности. Это твёрдо установлено произведённым следствием.

Но ротмистр Удуев уже закусил удила. Чутьё опытного жандарма подсказывала ему, что все эти случаи как-то связаны между собой.

За третий случай он брал мёртвое тело, обнаруженное на льду Мойки, близ Конюшенной.

Мертвец был одет в дорогое дорожное платье. Он был без каких бы то ни было драгоценностей и документов, без шубы. Этого человека закололи кухонным ножом в сердце. Он, явно, был вынесен из какого-то ближайшего дома.

Если бы не собаки, набросившиеся на мертвеца, то, непременно, мёртвое тело занесло бы к утру снегом, и оттаяв вместе с рекой, оно просто уплыло бы с ледоходом.

Собрать всё о тайном обществе «Пятиугольник» Удуеву не составило особого труда. В те годы кто только не устраивал тайных обществ. Но информация не была интересной. Члены «Пятиугольника» не только ратовали за ныне существующий порядок, а, похоже, даже находились под патронажем государя.

Вернувшийся из Франции специальный агент тайной экспедиции, докладывал, что в Париже недавно была полностью уничтожена подобная группа, но поплатилась она именно за связь с Петербургом из-за стремления поддержки самодержавия.

Члены «Пятиугольника» не призывали к насилию, не выбрасывали богохульных лозунгов, а напротив, хоть и устраивали на четвёртом этаже особняка на Конюшенной обряды, схожие по форме с масонскими, но призывали исключительно к добру и красоте – мелочь, не стоящая внимания.

Конечно, следовало разобраться поподробнее, но Михаил Валентинович отложил это на потом, и занялся вплотную поисками убийцы в лохматой шапке. Абсолютно уверенный в связи таинственный шапки, под которой явно прятался клеймёный каторжник, с богатым новгородским помещиком Иваном Бурсой, младшим братом магистра «Пятиугольника» Константина Бурсы, ротмистр Удуев, также как раньше, прикрываясь другими уголовными делами, назначил у петербургской квартиры Ивана Кузьмича наблюдательный пост.

Бурса снимал квартиру на Сенной, а известно какой ветер там, в особенности в январские холода, в особенности по ночам. В результате наблюдения, один младший чин отморозил себе пальцы на ноге, а другой ухо, но через неделю Удуев добился своего.

Наблюдающий за подъездом дома на Сенной, переодетый жандарм, отчётливо увидел, как в дом вошёл человек, в точности соответствующий описанию клеймёного убийцы.

   – Так, что же, он ещё там, в доме? – спросил Михаил Валентинович, пристёгивая пояс с саблей и собираясь выходить. – Как считаешь, не упустим его?

   – Почему же упускать. Поймаем. Я когда к вам упредить побежал, полицейского агента попросил: ежели подлец уходить будет, по городу проследить куда…

Но увы, как ни торопились, подгоняя своих коней верховые жандармы, когда они добрались до Сенной площади клеймёного там уже не оказалось. Не было, правда, и агента, поспешившего за каторжником.

   – По крайней мере, теперь я точно знаю, – подумал Удуев, разворачивая свою лошадь. – Я знаю, что убийство было организовано этим, Иваном Бурсой. Пока я ничего не могу доказать, но была бы уверенность, доказательства найдутся.

День 4 февраля, стал для Анны Владиславовны самым весёлым днём за последние годы, самым лёгким. А вечер того же дня обернулся для неё ударом.

Как обычно, они сидели с Трипольским рядом в санях, ледяной ветер резал лицо, и Андрей опять громко рассказывал о своих недавних парижских приключениях. Да всё вдруг закончилось, весь восторг. Лошади встали у парадного крыльца.

   – Приехали! – крикнул кучер

Анна хотела откинуть полость и выйти из саней, но Трипольский, поймав женскую руку, удержал.

   – Погодите, – прошептал он, – одну секунду, Анна Владиславовна.

   – Что ещё, – улыбнулась девушка.

   – Я прошу Вашей руки, – голос Трипольского стал серьёзным. Он, явно, не шутил уже. – Выходите за меня замуж, Анна Владиславовна.

Кучер покосился на хозяев и, спрыгнув, старался больше не поворачивать головы в сторону молодых людей.

   – Вы, что же, влюблены в меня? – всё ещё весело спросила Анна и, вырвав руку, соскочила с саней. Она повернулась, оскользаясь на льду. – Вот так, сразу замуж? Может быть немножко подождём? Может быть проверим наши чувства?

Трипольский нравился Анне, но подслушанный случайно разговор в кабинете дядюшки, стеною встал между нею и любимым человеком, предлагающим руку и сердце. «Не дамся замуж, не заставите, – думала она. – Если вы хотите, чтобы я замуж вышла, так я нарочно с этим подожду, назло».

   – Нет! – крикнула она с излишним пафосом. – Нет! Я не люблю Вас, Андрей.

Трипольский тоже соскользнул с саней и стоял рядом. Лицо его горело от возбуждения.

   – Но ведь только что Вы сказали, нужно подумать, проверить чувства. Значит, были чувства.

   – Не было никаких чувств, я ошиблась. Я сказала сгоряча.

В гостиной у Бурсы было шумно, впрочем как и обычно в этот час. Играла тихая музыка, вокруг разговоры, лёгкая карточная игра, шорох платьев и позвякивание гусарских шпорю.

Желая сразу укрыться в своих комнатах, Анна пробежала через зал, но возле двери её поймала знакомая княжна. Из вежливости, перекинувшись с ней парой слов, она упустила время.

   – Простите, но после мороза у меня разыгралась ужасная мигрень, – пытаясь высвободиться и убежать сказала Анна.

   – Никакой мигрени у Вас, Анна Владиславовна, нет. Ложь. Вы хотите скрыться от меня и не ответить на мой вопрос.

Это было сказано так резко и громко, что все разговоры в зале пересеклись. Зал замер, а сидящий в нескольких шагах от Анны за ломберным столом Василий Макаров, как подброшенный на пружине, вскочил на ноги.

   – Я Вам всё уже сказала, – Анна подалась назад к двери, – подите вон Андрей! Если хотите, то завтра… – она задохнулась, – завтра можем поговорить, но только не сейчас! Завтра!

   – Теперь же, – настаивал, подступая к ней, Трипольский, – сейчас!

Глаза Анны беспомощно побежали по залу и остановились на молодом поручике, замершем у ломберного стола.

   – Пустите барышню, – ответив на этот взгляд, излишне твёрдо сказал Василий Макаров. – Пустите её, граф. Если Вам сказано, что у барышни мигрень, вероятно, это так. Давайте, граф, не будем не будем сомневаться в её словах.

Воспользовавшись тем, что Трипольский отвлёкся, Анна легко скользнул за двустворчатые двери и исчезла из гостиной.

   – А, это опять Вы, – раздражённо спросил Трипольский. – Как Вы мне надоели, честное слово.

   – Вы мне тоже изрядно надоели, граф, – сказал Василий и предложил: – Может быть, мы, как люди чести, решим эту проблему?

   – Завтра, – сказал Трипольский, – с одиннадцати шагов.

   – Когда и где Вам будет угодно?

   – Давайте на Черной речке?

   – Нет!

   – От чего же нет?

   – По́шло на Черной речке стреляться. Там все стреляются и, как правило, без результата. Ранения одни, испуг. Потом каскад извинений.

   – Тогда на Пряжке.

   – Годится. Завтра в 5 часов на Пряжке. Сегодня можете прислать секундантов, граф.

Бурсы в этот момент не было в гостиной, и секретарь поспешил наверх в библиотеку проинформировать Константина Эммануиловича о произошедшем.

Со времени злополучной ночи, когда Сергей Филиппович отправился с письмом в особняк на Фонтанке, отношения хозяина и секретаря переменились.

Ни слова так и не было сказано о злополучном пакете, но пребывая в постоянном ожидании неприятного вопроса. Секретарь не мог скрыть своего напряжение.

   – Стреляться договорились? – спросил Бурса, даже не поднимая взгляда от бумаг, разложенных на столе. – Молодые, кровь кипит, завидую. – Он поднял глаза, и наконец глянул на секретаря. – Знаешь, Серёжа, я бы сам кого-нибудь сегодня на дуэли застрелил.

   – Зачем же? – искренне удивился секретарь.

   – Это бодрит, знаешь ли, – Бурса поднялся из-за стола, отодвинул кресло и, разминая ноги прошёлся по кабинету. – Свежий воздух, две коляски, верные секунданты, тощенький напуганный доктор с чемоданчиком. Потом бах, – Бурса поднял выставленный палец, изображая пистолет. Он был теперь в превосходном расположении духа. – И все галки со всех сосен в небо, как гнилые груши посыпались.

В ночь перед дуэлью Василий Макаров не сомкнул глаз. Он лежал на спине на своём жёстком ложе в казарме, смотря широко раскрытыми глазами в темноту. Но молодой человек, как это не удивительно, вовсе не думал о предстоящем смертельном поединке. Он не думал и о прекрасной Анне Владиславовне, ставшей причиной раздора. Ему не давала покоя совершенно другая мысль…

«Тот человек, тот клеймёный каторжник, что напал на меня возле женской спальни тогда ночью, – думал Василий. – Ведь прошёл он в дом также тайно, как я, через чёрный ход. Я забрался туда свататься с пьяных глаз. А он-то зачем полез среди ночи? Что каторжнику клеймёному могло в доме понадобиться в такой час? Если он хотел украсть что-то, так зачем же ему лезть в девичью спальню? В девичьей спальне, кроме визга и переполоха, ничего среди ночи не сыщешь. Да и, если бы он хотел украсть, не стал бы на меня нападать. Почему он напал на меня? Вероятно, принял за кого-то другого. Кого он хотел убить? Кто его послал?»

Вокруг стояла ровная зимняя чернота, когда, стряхнув с себя остатки дремоты, Василий сел в санки.

   – Так ещё рано, – мутными глазами глянув на него, сказал Афанасий, устраиваясь рядом. – Могли бы ещё немножко соснуть. Стреляться со свежей головой надо, зачем мы…

Афанасий, согревшись под полостью, задремал. Он так и не понял – зачем Макарову понадобилось выехать раньше.

Прежде, чем ехать на Пряжку, сани, по приказу Василия, сделали большой круг по городу и прокатили мимо дома на Конюшенной.

Проведя не один день перед этим домом и ни разу не заметив уголовника в надвинутой на глаза шапке, Василий почему-то решил, что, как раз теперь он его увидит.

«Если замечу, убью сразу, – определил для себя молодой горячий поручик. – Больше всего похоже, что в дом он не просто так прокрался, а за жизнью Анны Владиславовны приходил. Даже, если я и неправ, лучше убить. Не велик грех каторжника убить. Замолю».

В окне Анны горел свет. Василий остановил сани и тихо, так, чтобы не разбудить своего секунданта вышел. Обогнув здание, молодой офицер приблизился к двери чёрного хода. Нажал на ручку, дверь не поддалась.

«Ну слава Богу, – подумал он, – так просто не войти».

В городе было совсем тихо, и неожиданно долетевший до слуха звук речи, удивил Василия. Ни стука подков, ни шороха полозьев, ни ржание, а только лишь голоса и осторожные шаги.

Поручик повернулся и быстро отошёл от двери, покидая освещённую зону, присел на корточки и замер. Напряжённо он смотрел на запертый чёрный ход. Шипел, разбрызгивая синие искры, адский газовый фонарь. Минуту проходила за минутой. Никаких голосов уже не было слышно.

Василий начал замерзать и хотел вернуться в свои сани, когда вдруг увидел две фигуры, качнувшиеся в неверном сильном свечение фонаря. Теперь голоса прозвучали совсем близко, но Василий Макаров не понял ни одного слова. Говорили на чужом языке.

Неплохо зная немецкий язык, в полку было много теперь немцев, и он специально упражнялся, Василий был удивлён, что совсем ничего не понимает.

«Неужели французы? – подумал он. – Откуда среди ночи в Санкт-Петербурге пешие французы в оборванных шубах?»

Отчётливо он видел две крупные фигуры. Он услышал, как болезненно скрипнула запертая дверь. Скрипнула, но не поддалась.

Мягко прозвучало какое-то слово на непонятном языке. В свете фонаря блеснуло короткое широкое лезвие. Лезвие было вставлено в щель, но нажать на рукоятку взломщик не успел.

Василий вскочил на ноги, подпрыгнув на месте, возвращая подвижность застывшим членам, и, выхватив саблю, кинулся широкими шагами к злодеям.

Опять короткое слово на незнакомом мягком языке. Слово в ответ. Было похоже, что двое говорят, набрав в рот горячей картошки.

   – Стой, сука! – крикнул Василий, размахивая саблей. – Стой!

Но почти бесшумно возникшие взломщики, также бесшумно мгновенно исчезли. Они будто растворились в морозном воздухе так быстро, что возникло даже сомнение: не привиделись ли они вообще.

«Почему они не стали драться? – возвращаясь в сани и натягивая поводья, соображал Василий. – Почему они бежали? Наверное потому, что не драться пришли, а убивать. Но это не был тот клеймёный в шапке, это были какие-то французы, да и язык-то на французский не похож. Может быть, англичане? Странно. Утром пойду к Бурсе, всё ему расскажу, всю правду. Пристрелю этого нахала и поеду! Нужно было сразу же рассказать о моем ночном визите, честь честью, но жизнь девушки подороже станет!»

Только что воздух был чист, и при каждом вздохе, будто крепкою водкой, ночь обжигала горло. Как вдруг посыпал с неба, закружил густой тёплый снег.

Когда Василий Макаров вместе с Афанасием выбрались из саней, все были уже на месте. Секунданты сошлись и начали переговоры.

Трипольский, заложив руки за спину, прохаживался туда и обратно. Между двух прямых берёз – похоже, мысленно считал шаги.

Василия насмешил доктор. Доктор был жирный, лысый. Он всё время снимал шапку и вытирал ею лицо. Из-под руки доктора, из-под меха, будто вспыхивали маленькие напуганные глазки.

Когда, закончив переговоры, один из секундантов подошёл к Трипольскому, тот спросил угрюмо и раздражённо:

   – Нормального доктора не было? Зачем вы такого-то взяли?

   – Да мы его с трудом уговорили, – обиделся секундант, – их всего трое было. Одного поручик Игнатенко со злости застрелил. Другой с лихорадкой лежит, а третий в Баден-Баден на воды укатил нервы подправлять.

   – А это, что же, четвёртый?

   – Не хотят доктора в наших играх участвовать, Андрей Андреевич. Не хотят. Говорят: вас под трибунал и отпустят. А мне плетей и в Сибирь, чтоб неповадно другим.

Чёрный лакированный футляр с медными застёжками выплыл среди крутящегося снега, будто во сне. Василий потёр глаза.

   – Прошу, господа, – сказал Афанасий, и голос его повторился глухим эхом.

Трипольский первый вынул из футляра, заранее приготовленный заряженный пистолет, и отошёл на обозначенную позицию. В белой тёплой пелене фигура его в огромный медвежьей шкуре, показалась Василию какой-то нереальной, гигантской. Трипольский был без шапки и без парика. Он хорошо выспался, но был на что-то зол и раздражённо морщился.

Когда рукоятка пистолета легла в ладонь Василия Макарова, он вдруг почувствовал такой острый приступ тоски, что захотелось плакать. Никогда не было с ним такого, хотя стоял он перед смертью, глаза в глаза не раз.

«Умру я теперь, – понял Василий. – Глупо умру, бессмысленно. Кабы пару турков с собой в могилу уволок, а то этого щёголя. Угораздило меня стреляться».

Доктор накрылся полостью и зажал уши. Он не услышал выстрела, только почувствовал сильный удар в бок. И тут же крепкие руки Афанасия выкинули его из саней на мороз.

   – Ваша очередь, – сказал печально Афанасий. – Гляньте доктор, может быть, можно что-то ещё сделать?

Трипольский стоял среди снегопада в распахнутой шубе, разглядывая огромную, прожжённую пулей дыру в мехе, а Василий Макаров лежал на боку, подтягивая колени.

Оба дуэлянта промахнулись с одиннадцати шагов. Метивший в сердце Макаров, только испортил шубу. А целившийся в лоб Трипольский, попал в живот.

   – Ох, зачем же, – суетился, с трудом поворачивая умирающего на спину, – зачем же так неаккуратно стрелять? – явно адресуясь к Трипольскому, бормотал он. – Нужно было его убить либо слегка подранить, но посмотрите, что вы натворили злодей.

Василий хрипел. На губах вздувалась розовая пена. Доктор, быстро разрезав одежды, разглядывал рану.

   – Что? – спросил Афанасий.

   – Всё, – сказал доктор. – Не обещаю, что час проживёт.

   – Андрей, – выдавил, наконец, тихо умирающий. – Андрей, подойдите ко мне.

Афанасий повернулся к Трипольскому и сделал ему знак рукой.

   – Вас зовёт.

Трипольский в раздражении скинул в снег испорченную шубу и, подступив, склонился над соперником. Мутные, полные невыносимой боли глаза поручика упёрлись в его лицо.

   – Я не в обиде, – прошептали липкие губы. – Всё по правилам было. Андрей Андреевич, послушайте, я умоляю Вас! Я сейчас умру и некому будет её защитить. – Слабая рука умирающего ухватилась за руку своего убийцы. – Прошу Вас, Анне Владиславовне угрожает серьёзная опасность!

Трипольский обратился в слух, и склонился ещё ниже. Ухо его почти касалось шепчущих губ Василия.

   – Я ничего не понял. В какой опасности?

   – Найдите клеймёного, – прошептал Василий.

   – Кого я должен найти? – Трипольский напряжённо вглядывался в бледное застывающее лицо. – Я не понимаю.

   – У него на лбу выжжено клеймо. Наверное, беглый каторжник…

Глаза Василия Макарова сомкнулись, он вздрогнул всем телом и потерял сознание.