Текст книги "Крепостной шпион"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Но, если компрачикосы делали разрез для излишнего комизма карлика, то отцы-иезуиты применили тот же древний приём с иной целью. Это было сделано исключительно для устрашения.

Карлик замер на месте. Чёрные страшные глаза не мигая смотрели на Бурсу.

Адский шум, устроенный Удуевым и Бурсой в библиотеке, прошёл будто мимо секретаря и стал частью кошмарного горячечного сна. Когда уже поздно вечером Сергей Филиппович всё же нашёл в себе силы выбраться из постели, и, одевшись спустился вниз в гостиную он был удивлён, во-первых, отсутствием гостей, а во-вторых, волнением слуг.

   – Братец, что случилось? – обратился он к одному из лакеев.

   – Барин и жандарм в библиотеке кого-то карла поймали, – сказал слуга. – Карлик тот Константину Эммануиловичу руку прокусил, а жандарма пытался кинжалом заколоть. Но обошлось, слава тебе Господи, – лакей перекрестился, – ранил только слегка. Шуму было шуму.

   – А где же теперь тот карлик?

   – Да связали его и в подвал под замок. Я проходил мимо, слышу он там как змея шипит. Не ругается, не стонет, а именно что-то шипит и зубами клацает, – лакей снова перекрестился. – Ужас как напугал, нечисть настоящая.

   – Слышали? – раздался позади секретаря голос Анны Владиславовны. – Вы всё слышали, Серёжа?

Секретарь обернулся. Голова его сильно кружилась, и он с трудом удерживался на ногах.

   – Совершенно невероятные события.

   – Да конечно, – ухватившись рукой за стену, Сергей Филиппович смотрел на юную хозяйку. – Карлик…

Пол ушёл из-под ног секретаря. Но падая и теряя сознание, он почему-то очень хорошо запомнил лицо девушки. Вопреки всеобщему волнению и испугу она выглядела необычайно счастливой.

Увы, кроме лишившегося чувств секретаря, никто в доме не обратил внимание на лихорадочное состояние Анны Владиславовны. Все были возбуждены происшествием с карликом.

Братьев Игнатовых хоронили тихо. Могилу вырыли вблизи могилы несчастных супругов Марьи и Ивана Турсовых.

Опоздав к отпеванию, Удуев приехал на кладбище, когда гробы на верёвках, один за другим, уже опускали в землю. Удуев встал молча. Было жарко, пахло полынью и этот запах, смешанный с запахом погоста, пьянил ротмистра.

Михаил Валентинович не спал уже две ночи, и глаза его слипались. Группа людей, стоявшая подле могилы, расплывалась перед ним будто в тумане.

Засыпали яму долго. Сухая земля с шорохом ложилась на крышки гробов и казалось, что шороху этому не будет конца.

Удуев повернулся и хотел уже уйти, когда его окликнул негромко знакомый голос:

   – Ваше благородие, Михаил Валентинович, – он потёр глаза, но не сразу смог опознать подошедшую женщину. Только спустя минуту сообразил:

   – Аглая?

Девушка кивнула и поправила чёрную косынку, прикрывая лицо.

   – Я знаю кто их убил, – неожиданно сообщила она. – Если Вам это интересно, я могу доложить.

   – Доложите, – усмехнулся ротмистр, – коли знаете.

Аглая подошла так близко, что её красивое лицо можно было разглядеть сквозь тонкую чёрную вуаль. У девушки были голубые глаза и очень яркие губы.

   – Их убил Иван Бурса, – сказали яркие губы. – Не сам, не своей рукой. Он приказал кому-то убить и их убили. Они хотели отомстить за смерть своей сестры и были для Бурсы опасны.

   – Я знаю, – устало кивнул Удуев, – знаю. Но всё равно, спасибо. – Он опять потёр глаза. – И, кстати, убийцу мы поймали.

   – Того, кто убил, конечно, но не того, кто приказал, – в голосе Аглаи прозвучало жестокая нотка. – Так ведь, Михаил Валентинович?

   – Так, – согласился Удуев, – но не извольте беспокоиться, до этого негодяя Бурсы мы тоже доберёмся, я обещаю.

Глава 3

Трипольский не любил вина. Часто он просто выливал свой бокал. Бывало, тайно в цветочную кадку, а бывало, будто в шутку, прямо на пол или выплёскивал на стену. После шампанского у Андрея Андреевича ужасно болела голова, а, если он выпивал больше бутылки, то имел несчастную особенность буянить, а потом ничего не помнить.

После появления графа Виктора, безумно ревнуя, молодой дворянин кинулся в разгул и почти не посещал дома на Конюшенной. Накануне с гренадерами гуляли до утра, и как попал домой Трипольский совсем не запомнил.

Очнулся Андрей Андреевич от ужасной головной боли. Обнаружил себя лежащим на спине. Открыл глаза, напрягся, пытаясь припомнить прошедший вечер, и вдруг припомнил совсем другое.

Вечер будто смыло из памяти, но зато всплыл тот давнишний разговор с Виктором, происшедший в «Черном петухе» в Париже два года назад. Припомнился с точностью до слова.

   – Господи, – сказал Андрей Андреевич, присаживаясь на постели и хватаясь за голову. – Господи! Как же я мог подобное позабыть?! Но коли всё это так, коль я не путаюсь опять, то чести Анны Владиславовны Покровской угрожает серьёзное испытание!

Он подёргал за шнур звонка, и заспанный денщик помог Трипольскому одеться.

   – Но куда уж вы в такую рань, барин, ночь ещё на дворе? – простонал он вслед Андрею Андреевичу, с трудом переставляющему ноги, но уже выходящему из дома. – Погодите хоть час, покуда рассветёт. Да Вас и не пустит никто в дом, барин. Аглая Ивановна сердиться будут. Опять поругаетесь.

«А ведь верно, – сообразил Трипольский, возвращаясь в дом, и сразу же устремляясь в комнату своей прелестной рабыни. – Что, если я перепутал, если мне весь ужас только приснился? Так ведь и осрамиться можно. А коль я ошибся? Но коль я ошибся, Аглая поправит, она была тогда в «Черном петухе» и слышала весь наш безумный разговор. Она была там, она всё помнит».

   – Аглая! – закричал он, ударом кулака распахивая дверь. – Аглая!

Девушка мгновенно проснулась и села на постели. Подтянула одеяло к груди, потом правой рукой поправила ночной чепец.

   – Опять Вы, Андрей Андреевич, жжёнки накушались, – сказала она, глядя без отрыва, прямо в глаза своего буйного хозяина и молочного брата. – Опять будете в чувствах объясняться и настаивать на любовной близости?

Трипольский, ошарашенный этим взглядом, замер в дверях.

   – Ну что ж, – продолжала ровным немного насмешливым голосом Аглая, – если Вы будете настаивать, то берите меня – вы барин, я крепостная девчонка Ваша, но только потом не рассчитывайте на прощение, я Вам его не дам.

Трипольский потряс головой. Встав в дверях, сильно дёрнул себя за волосы и сказал:

   – Дура! Я не за этим. Я с этими идеями ещё 5 лет назад покончил, – глаза с похмелья у Андрея были красными и слезились.

   – А зачем же тогда? – спросила Аглая, нарочито расстроенным голосом.

   – Помнишь, был у меня один разговор с Виктором в Париже в «Чёрном петухе»? Я напился тогда и не смог припомнить. Всё позабыл. Ты была там, ты помнишь?

Он присел на мягкий стул и на всякий случай отодвинулся подальше от постели. Глаза Аглаи слегка увлажнились. Она ещё раз поправила чепчик и очень-очень тихо проговорила:

   – Всё-таки вспомнил, бес. Вижу вспомнил.

   – Кто такой граф Виктор? – жёстко спросил Трипольский, и сам себе ответил: – Он преданный слуга негодяя этого Ивана Бурсы. Так?

   – Так, – Аглая кивнула. – Коли уж ты сам припомнил, чего я тебе врать-то буду.

   – Почему же ты молчала по сей день?

   – Была причина, – Аглая накрылась одеялом с головой и повернулась на бок. Из-под одеяла послышалось негромкое всхлипывание.

   – Уходи, – донеслось из-под одеяла, – уходи я спать буду. Поезжай, предупреди их. Пусть знают. Расскажи.

Трипольский был поражён. Только, наверное, пару раз он видел истерику Аглаи. И теперь был напуган поведением девушки, может, даже более чем с собственным неожиданным воспоминанием.

Поднявшись со стула, он на цыпочках вышел и осторожно притворил за собой дверь. Было шесть часов утра, когда, соскочив с лошади возле дома на Конюшенной, Андрей Андреевич Трипольский кулаком ударил в парадную дверь.

В доме спали. Ни звука.

Вспомнив про звонок, Андрей Андреевич чуть не выдернул шнур. Приоткрывший дверь, молоденький лакей выглядел сонно.

   – Доложи барину, что приехал Трипольский.

   – Да спит ещё барин, – отозвался, зевая, лакей. – Все спят.

Лакей пытался не пустить раннего гостя, но Трипольский прорвался в гостиную, отпихнув глупого слугу. Ждать пришлось совсем недолго.

Бурса в халате, китайских красных туфлях с загнутыми носами спустился к нему уже через пять минут.

   – Доброе утро, – так же, как и его слуга, зевая и прикрывая рот ладонью, сказал Бурса. – Что привело Вас ко мне в такой час? – Насколько важное дело?

   – Более чем, – Трипольский вскочил и зачем-то схватился рукой за рукоятку сабли. – Я должен сообщить Вам, Константин Эммануилович, одну весьма неприятную вещь.

   – Да Вы взволнованны, я смотрю, не на шутку, – Бурса опять похлопал себя ладонью по губам. – Может быть, я прикажу подать лёгкий завтрак? Мы сядем и спокойно поговорим. Может быть, вина, – он подвинул, – видок у Вас, друг мой, не важнецкий, замечу. Много вчера выпили?

   – Много, много. Но дело теперь совсем в другом, – Андрей Андреевич никак не мог сосредоточиться на главном, и решил сказать всё сразу без обиняков, сколь бы глупо это ни выглядело. – Константин Эммануилович за Вашей племянницей, Анной Владиславовной, ухаживает один человек – приятель вашего брата Ивана, – выпалил он.

   – И за моей племянницей и приятель моего брата, да помилуйте, Андрей Андреевич, что Вы такое говорите? Кто же это такой?

   – Это граф Виктор! Мы были вместе в Париже, только не спрашивайте, почему я говорю об этом только теперь. Только теперь я говорю об этом исключительно по несчастной моей способности позабыть всё под влиянием винных паров.

   – Граф Виктор Александрович? – лицо Бурсы сразу переменилось. – Вы уверены?

   – Теперь да. Совершенно уверен.

   – Долго же Вы вспоминали, – Бурса повернулся и стал подниматься по лестнице. – Пойдёмте в кабинет. Вы должны мне всё подробно рассказать.

   – Стойте, – задохнувшись от собственной догадки, сказал Трипольский. – Я, конечно, всё Вам расскажу, но давайте сперва проверим дома ли Анна Владиславовна. Мы не будем её будить, попросим служанку, пусть служанка тихонечко зайдёт к Анне Владиславовне в комнату и скажет нам, что она в своей постели. Видит Бог, я очень хотел бы ошибиться, но я боюсь, что её там нет.

Волнение Трипольского передалось и Константину Эммануиловичу. Желая ускорить проверку, Бурса сам вошёл в комнату служанок, откуда раздался истошный визг – в жару девушки спали голышом и в полутьме не сразу заметили, что неожиданно вошедший мужчина вовсе не повар Ивашка, а сам барин.

Застёгивая на ходу платье, рыженькая горничная Настя, по требованию Бурсы, уже через две минуты стояла подле комнаты Анны Владиславовны.

   – Стучи, – нетерпеливо потребовал Трипольский.

Служанка несколько раз постучала в дверь, после чего, осторожно отворив её, вошла. Через две секунды в проёме появилось бледное лицо девушки.

   – Что там? – заорал Бурса.

   – Кровать как я постелила, так и не тронута, – испуганно отступая, проговорила Настя. – А Анны Владиславовны нет.

Не прошло и десяти минут, а весь дом уже был поднят на ноги, как от военной тревоги. Устроившись в гостиной, Константин Эммануилович по очереди опрашивал слуг. Первые пятеро опрошенных ничего не знали, а шестой – толстый немолодой повар сообщил, почему-то довольным голосом:

   – Уехала она, барин, часу в шестом как уехала. Я думал, так должно быть. Вы знаете, барин, у меня сон плохой, вышел подышать, смотрю коляска стоит, тройка белая.

   – Кучер был? – спросил Трипольский.

   – Нет, – отозвался толстый повар. – Граф Виктор сами вожжи взяли. Барышню погрузил и чемодан, сел в коляску, граф свистнул, не всякий хороший кучер так сможет, и они понеслись.

После этих слов у Бурсы сильно закололо в левом боку и перед глазами потемнело. Когда он пришёл в себя и сердце немного отпустило, Константин Эммануилович спустился в подвал.

Он собственноручно снял большой навесной замок. Протяжно скрипнули петли. Бурса заглянул в комнатку. Он хорошо помнил, что карлику накануне приносили пищу и дали несколько свечей. В комнате было сыро и темно.

   – Ты здесь, нечисть, или они тебя с собой увезли? – спросил Бурса, знаком подзывая слугу со свечой.

Слуга приблизился. Зыбкое пламя коснулось каменных стен, заиграло на земляном полу. Бурса в ужасе отшатнулся, потому, что на него посмотрело снизу изуродованное, будто вырезанное из дерева, лицо с огромным полуоткрытым ртом. Карлик зарычал из чёрной глубины комнаты и огромный рот его распался, будто в сатанинской улыбке.

Было воскресенье. Звонили к заутрене. Булочники, с трудом удерживались от зевоты, или уже зевали во весь рот.

Но в этот ранний летний час в городе было почти безлюдно, пусто. Редкий экипаж прогрохочет в пыли, привлекая к себе внимание.

Андрея Трипольский довольно просто обнаружил след беглецов.

   – Была такая тройка, – сообщил первый же будошник. – Чёрная такая, лакированная коляска и белые лошади. Девушка в коляске была точно. Даже не остановились, пролетели мимо, – будошник показал направление.

Другой будошник, через квартал, также запомнил лёгкую коляску. Выходило, что беглецы, прокатив через Обводной канал, устремились к Московскому тракту.

Миновав слободу Измайловского полка, Трипольский ещё сильнее пришпорил лошадь. Но когда слева показалась ограда знакомого кладбища, немного сбился с взятого темпа, перекрестился и опять вонзил шпоры в бока своего скакуна.

Звонить перестали. Было около семи часов утра. В голове Андрея крутились слова толстого повара: «Уехала она, барин, часу в шестом как уехала. Я думал, так должно быть. Вы знаете, барин, у меня сон плохой, вышел подышать, смотрю коляска стоит, тройка белая».

У Московской заставы одинаково всадника остановил часовой.

   – Невесту у меня увели, братец, – неожиданно, в сердцах, выпалил Андрей Андреевич в ответ на просьбу предъявить бумаги. – Скажи, видел ты их? Чёрная коляска лакированная.

Неожиданная откровенность барина и чужое несчастье почти разжалобили солдата, и он больше не просил подорожной, но, увы, расспросы почти ничего не дали. Солдат не видел никакой коляски.

«Граф Виктор, уж наверное, не мог так быстро выправить подорожную. Куда же он делся? – размышлял Трипольский. – Путь один. Солдатик вряд ли перепутал».

В эту минуту совсем недалеко громко замычала корова. Трипольский обернулся и замер в догадке. Вдоль тракта тянулась отдельная, разбитая тысячами копыт, дорога. Здесь, без всякой подорожной, гнали мужики с утра до вечера свой скот на городскую бойню.

«Никогда дворянин не позволил бы себе и шагу ступить между скотиной и чёрного люда».

Было совершенно невероятно, но беглецы проскочили мимо застав по этой скотопрогонной дороге.

Сухо было. Ни капли дождя на протяжении последних недель. За лошадью Трипольского поднималась длинная пелена пыли. Андрей Андреевич вошёл в азарт погони. Он всё сильнее и сильнее пришпоривал свою лошадь и шептал: «Я вас настигну. Настигну и зарублю на месте мерзавца! Никаких дуэлей, никаких даже разговоров не будет, сразу зарублю. Не буду ничего спрашивать. А потом, когда упадёт он в пыль… – представляя себе эту картину, Трипольский даже заскрежетал зубами от возбуждения, – паду перед Анной Владиславовной в ту же пыль на колени, склоню голову и попрошу простить меня. Попрошу её стать моей женой».

Проскакав, не щадя лошади, до развилки, от которой начинались две дороги – одна на Царскую Мызу, вторая на Новгород – Андрей Трипольский спешился и, наверное, целый час потратил, выясняя отношения с молоденьким поручиком, не желающим пропустить его. В результате Трипольский расплатился золотой табакеркой, к счастью нашедшейся при нём и, вскочив в седло, устремился дальше по Новгородской дороге.

Ещё через пятнадцать вёрст Андрей Андреевич, наконец, сообразил, что вот так с одного маху ему не достигнуть беглецов, и завидев покосившееся здание станции, подскакал к нему и спешился.

Сразу, не успел он ступить на порог, вышел плешивый кривой на один глаз смотритель. Смотритель разводил руками.

   – Что, нет смены? – хватая за грудки, спросил Трипольский.

   – Будет, будет, – забубнил смотритель. – Должны свежих корней из усадьбы привезти. Местный помещик третьего дня брал. Должны привезти. Да вы погодите, барин, отдохните пока, выпейте вина.

Станция внутри оказалась куда пристойней, нежели выглядела снаружи. Кроме обычных скамей по стенам здесь стояло несколько столов, и между столами ходил мальчишка, разносив выпивку и закуски.

   – Выпьете, барин? – спросил угодливо смотритель, проследовав за Трипольским. – Может быть, покушать хотите?

   – Квасу бы, – всё ещё ощущая остатки утренней головной боли, попросил Трипольский. – Квасу и хлебушка, больше ничего не нужно. А если мне лошадей в ближайший час не найдёте, честное слово, зарублю.

Время клонилось к полудню. Немного успокоившись после бешеной скачки, Андрей Андреевич осмотрелся. Приезжающих не было. За соседним столом сидели несколько плечистых парней. Они играли в карты – азартно резались в «Три листика».

Голые по пояс, они показались Трипольскому сошедшими с английской гравюры, изображающей пиршество пиратов. Все в татуировках, длинноволосы. Волосы перевязаны в пучок на затылке. Парни хлопали картами с такой силой, что стол готов был развалится, а глиняные кружки подскакивали при каждом шлепке.

   – Тут не проезжала лакированная чёрная коляска, запряжённая белой тройкой? – спросил у смотрителя Андрей Андреевич, принимая большую глиняную кружку до краёв налитую квасом и поднося её к пересохшим губам. – Молодая дама и красивый молодой человек. Они едут без кучера.

Смотритель, стоявший подле стола, попятился. Трипольский замер. В комнате наступила томительная тишина.

«Что же я такого спросил? Бо-о-же! – вдруг осознав своё положение, подумал он, поворачиваясь к картёжникам. – Это те же самые английские каторжники!»

Солнце, проникающее в маленькие окна, сильно прогревало внутренность комнаты, но света давали немного, правда, и в этом свете Трипольский хорошо увидел, как вытянулось лицо смотрителя.

   – Была такая коляска, – отступая, сказал тот. – Точно, без кучера и девушка была. Только они не остановились даже, проскочили дальше. А зачем же им было останавливаться?

В глазах смотрителя Трипольский увидел ужас.

   – А ерунда, – сказал он и допил свою кружку. – Это я так спросил. Я уже два раза по дороге их обогнал, а теперь, вроде, они меня опять обошли.

Стараясь не делать резких движений, Трипольский поднялся и сделал вид, направился к двери. Сквозь окно он увидел, наконец, то что хотел скрыть от него смотритель.

По другую сторону дома стояли две белые лошади. Лошади были уже распряжены. Третьей лошади видно не было, но это не имело значения. «Одно из двух, – соображал он, – либо Виктор получил свежих лошадей и укатил, либо он где-то здесь рядом. А если он рядом, здесь должна быть и Анна Владиславовна».

Распахнув двери на улицу, Трипольский поискал лакированный чёрный экипаж. Перед станцией было пусто.

«Всё-таки уехали».

Уловив за спиной скрип, Трипольский одним движением выхватил саблю. Полуголые англичане поднялись из-за стола – карты были рассыпаны и оставлены. В руках двух из пяти злодеев появились клинки.

Не нужно! Не нужно здесь! – запричитал смотритель. – Уйдите на улицу, господа, на улицу!

Трипольский сделал ещё один шаг назад и толчком колена запахнул дверь. Он рассчитал правильно, резкое движение вызвало моментальную реакцию – один из бандитов тут же ударил сапогом дверь и выскочил наружу.

Трипольский, имея опыт подобных стычек, не стал предупреждать противника, что находится сзади, а нанёс удар прежде, чем тот увидел его. Голый по пояс, окровавленный англичанин пошатнулся, испустив невыносимо болезненный вопль, повалился на бок, хватаясь за разрубленное плечо.

Со вторым англичанином Андрею Андреевичу пришлось повозиться. Тот оказался неплохим фехтовальщиком. Отбив несколько коротких атак, Трипольский отступал по двору. Он пытался сориентироваться и понять, где же здесь спрятаны лошади. Наилучшим выходом из сложившегося положения Андрей Андреевич счёл просто прыгнуть в седло и бежать. Но лошади видно не было и пришлось положиться на саблю и на удачу.

Ловким ударом он поразил, подкравшегося с боку, ещё одного бандита. Раненый тот завертелся на месте, приседая, по-бабьи всхлипнул, завыл и, попятившись, присел возле стены. Но в эту минуту перед Андреем уже вырос новый противник. В отличие от первых двух этот полуголый англичанин блестяще владел саблей, и драка начала затягиваться.

   – Сэр, где вы научились так фехтовать? – на ломаном английском спросил Трипольский, отбивая новую атаку англичанина. – Конечно я вас сейчас же убью, но прежде чем я это сделаю я хотел бы сказать, что у вас неплохая школа.

   – Sheet, – хрипел взбешённый англичанин. – Дэрмо.

Он был несколько пьян и, если бы не это обстоятельство, вероятно, овладел бы ситуацией.

Рассчитав поворот, Трипольский резко ушёл влево так, чтобы солнце оказалось над головой и точечным ударом поразил в грудь ослеплённого противника. Он не хотел никого убивать и удар был не сильным, хотя и вполне достаточным, чтобы свалить англичанина. Лезвие только распороло кожу, разделив надвое большую татуировку – синий якорь, занимающий половину волосатой груди – но боль была так сильна, что бандит только всхлипнул и потерял сознание.

Избавившись от пьяного фехтовальщика, Андрей Андреевич кинулся бегом за другим англичанином, безоружным, желая его поподробнее расспросить о планах графа Виктора.

Тот вбежал в помещении станции, но был настигнут Трипольским. Приставив лезвие сабли к обнажённому горлу разбойника, Андрей Андреевич спросил:

   – Вы, надеюсь, говорите по-русски?

   – Sorry. Sorry. Чуть-чуть, – отозвался тот. – Я могу плохо говорить. Могу понимать, не убивайте меня, please.

   – Ну хоть так, – улыбнулся Андрей Андреевич. – А коли понимаешь, скажи-ка мне, братец, где коляска? Давно ли она уехала отсюда? Какие у Виктора теперь лошади?

   – Совсэм нэдавно уехала, – сказал англичанин, – около один час.

   – Сколько вас здесь?

Англичанин неистово качал головой.

В жаркой полутьме комнаты Андрей Трипольский вдруг увидел приблизившегося к нему сбоку человека. Глянул – это был, всего лишь, старый кривой смотритель.

   – Сколько вас? – повторил он, прижимая лезвие к горлу англичанина, так чтобы надрезать кожу и пустить кровь.

   – Five, – прошептал тот. – Пять.

«Троих я искалечил, – подумал Трипольский, – а это четвёртый. А где же пятый?»

Больше он ничего сообразить не успел. Незаметно подошедший смотритель изо всех сил размахнулся и ударил его поленом по голове. Комната качнулась перед глазами Андрея Андреевича Трипольского, и он потерял сознание.

С треском откинулась крышка погреба и оттуда поднялся, пьяно пошатываясь, пятый англичанин. Двое злодеев, ухватив за ноги оглушённого и неподвижного Андрея Трипольского, вытащили его во двор для расправы, при том станционный смотритель униженно приседал и кланялся.

В тот же час, ничего не подозревающая Анна Владиславовна Покровская, счастливая и гордая собой, мчалась в чёрном лакированном экипаже по дороге на Новгород. Граф Виктор – красивый, могучий и свободный человек сидел рядом с ней. Кнут в руке графа то и дело чёрной змеёй взвивался, казалось под самое солнце, и опускался со свистом, рассекая воздух, на гладкие тёмные бока свежих лошадей.

   – Быстрее! – кричала в восторге Анна. – Ещё быстрее!

   – Любишь быструю езду?

   – Я обожаю быструю езду.

   – У меня в поместье ты сможешь кататься сколько захочешь. Там превосходные конюшни.

   – Много лошадей у тебя?

   – Много, дорогая, и тебя ждёт белый трёхлетний жеребец по кличке Алтай с чёрной звездой между глаз. Представляешь, весь как снег, чисто белый и только одна звезда.

   – Виктор, ты подаришь мне белого трёхгодовалого рысака с чёрною звездой меж глаз?

   – Подарю.

   – Мы приедем и сразу обвенчаемся, – поднимаясь в коляске так, чтобы ветер сильнее стегал в открытые лицо, прошептала в упоении Анна. – Я люблю тебя.

   – Не получится, – Виктор перестал натягивать вожжи, и коляска пошла медленнее.

   – Что не получится? – удивилась Анна.

   – Негде нам обвенчаться, – виновато сказал Виктор. – Прошлым годом церковь сгорела, батюшка вместе с нею. А нового храма пока ещё нет, не отстроили.

Анна забрала из руки Виктора кнут и сама хлестнула лошадей. Опять взвилась к Солнцу и свистнула чёрная змея.

   – Коли мы уж бежали, – крикнула девушка, – но нам, непременно, нужно здесь же обвенчаться. Здесь по дороге есть какая-нибудь церковь?

   – Километров шесть, кажется. Деревушка там. Ключ и храм, вроде как, стоит.

   – Но это немного в сторону будет. Крюк.

   – Впрочем, ты права. Нам всё равно нужно где-то заночевать, ещё 120 вёрст, не меньше. Не оставаться же на ночь в поле.

   – А я бы осталась, – Анна опять взмахнула кнутом. Глаза девушки лихорадочно блестели. – Осталась бы с тобою и в поле, кабы не пришлось нам церковь искать.

Очнувшись от холода, Трипольский попробовал присесть, но не смог даже пошевелиться. Он был крепко связан. По лицу что-то неприятно растекалось. Что-то жидкое и липкое. Сперва Андрей решил, что ему выкололи глаза, но скоро понял, что лежит в темном погребе.

Здесь пахло кислой капустой. Сверху сквозь щели пробивался дневной свет и можно было решить что времени прошло совсем немного. Снаружи ясно раздавались голоса, и слышалось ржание лошадей.

«Дурак, – обругал он себя. – Можно было предположить, что похищая Анну Владиславовну, граф Виктор позаботиться о каком-нибудь прикрытии. Он же знал, что будет погоня. Интересно, знает ли Анна кто он? Конечно нет. Эта влюблённая дурочка, вероятно, сейчас в полном упоении от своего безумного бегства. Как помочь ей? Я должен помочь ей. Может так случиться, что кроме меня у неё не осталось защитников».

Трипольский попробовал пошевелиться, но верёвки на его руках и ногах были стянуты так сильно, что освободиться из пут самостоятельно не было никакой надежды.

Сверху доносились голоса. Кто-то требовал лошадей, ругались в отдалении пьяные кучера. Но как ни прислушивался Андрей, уловить английскую речь ему не удавалось.

«Почему же они не убили меня? – припоминая происшедшее, соображал он. – Почему связали и бросили в погреб? Их было пятеро, троих я ранил, но ранил, по всей вероятности, легко. Нужно было убивать псов, зря пожалел.

Задирая голову, он видел, как прогибаются доски пола, как чьи-то башмаки наступают на щели. Трипольскому не завязали рот и, поворочавшись ещё какое-то время, Андрей Андреевич решил криком привлечь к себе внимание. Набрав в грудь побольше воздуха, Трипольский приподнялся и крикнул сколько хватило мочи громко.

   – Помогите люди! – он опять с силой вздохнул и повторил крик. – Помогите!

Он замер, прислушиваясь. Наверху, похоже, услышали его.

   – Там в погребе, по-моему, кричит кто-то, – сказал немолодой мужской голос. – Вы слышали?

   – Действительно, – отозвался другой мужской голос, – давайте посмотрим?

Трипольский хотел ещё раз крикнуть, но замер.

   – Не нужно утруждать себя, господа, – прозвучал голос смотрителя станции. – Я сейчас сам всё проверю, не беспокойтесь. Кстати, лошади для вас уже готовы. Можно ехать.

Судя по звуку шагов и отдаляющимся голосам, комната опустела. Трипольский от злости прикусил губу.

«Как глупо, нужно было, не раздумывая, сразу звать на помощь, как только очнулся. Этот смотритель настоящий иуда, с ними заодно. Он же меня по голове и ударил».

Деревянная крышка над головой Андрея Андреевича распахнулась. Трипольский закрыл глаза. «Пусть думает, что я опять лежу без сознания». Заскрипели ступеньки.

Чуть прищурившись, Андрей увидел в падающем сверху потоке пыльного света кривую фигуру смотрителя. Блеснуло длинное лезвие.

«Неужели он меня заколет? Вот так, как охромевшего борова, тихо зарежет. А ночью они зароют моё тело где-нибудь в ближайшем лесу и никто не найдёт. Никто ведь не знает куда я поскакал. Никто».

Он решил умереть с честью и даже не вздрогнул, когда ледяное лезвие пощекотало его кожу.

   – Очнитесь, барин, – очень-очень тихо прозвучал голос смотрителя, и в следующий миг нож перерезал верёвку, стягивающую руки. – Очнитесь. У Вас совсем времени нет. Вам бежать надо. Они пока в деревню поехали, к знахарке, раны свои перевязать, но боюсь, скоро воротятся.

Освобождённые из пут руки сильно затекли и не хотели слушаться. Несколько минут понадобилось Трипольскому только на то, чтобы сначала присесть, опираясь ладонями о земляной пол, а потом подняться на деревянных ногах.

   – Если ты о жизни моей, старик, печёшься, то скажи, зачем же ты меня подло ударил, с ног сбил, в руки им отдал? Зачем? – с трудом взбираясь по лестнице и выходя в пустую комнату спрашивал Трипольский. – Странно у тебя выходит, не по-людски.

   – Да кабы я Вас не ударил, и меня повесили бы и жену и дочурок моих. Они же звери, – отозвался смотритель, закрывая подпол. – Русского языка не понимают, куражатся нелюди. Что тут сделаешь?

   – Так почему же они меня не убили?

   – Не убили потому, что хозяин не велел. Они договорились Вас к нему в усадьбу везти. Да я не понял толком, не знаю их языка-то.

За окном опять не было ни одной лошади и ни одного экипажа. Андрей Трипольский выпил кружку кваса.

   – А что ж ты такой вдруг добрый стал, старик? Глупо у тебя выходит: сперва ты меня по голове поленом исподтишка, а потом сам же и спасаешь.

   – Дочку мою снасильничали вчетвером, – сказал, печально опустив голову, кривой смотритель. – Если б впятером умерла бы, наверное, бедняжка. Но пятый пьяный спал. Это как раз тот, с якорем на груди. А так Марфуша только чуточку умом двинулась. Смеётся всё время, глупая.

Трипольский отворил дверь и с удовольствием вдохнул горячий вольный воздух.

   – Так если ты меня отпустишь, старик, тебя же повесят, – сказал Трипольский другим, уже почти дружелюбным, тоном.

   – Будем надеяться, минует чаша сия, – отозвался смотритель, протягивая Андрею его саблю. – Возьмите. Когда вернутся изверги, скажу, что Вы сами развязались и бежали. Может быть, скажу проезжающие купцы помогли, и вы кричать стали. Они помогли, что ж с меня возьмёшь. Но простите великодушно, барин, лошади я вам не дам. Потому, что тогда уж точно повесят.

Даже не кивнув на прощание убогому смотрителю, и уж, конечно, не поблагодарив его никак, Трипольский отошёл от станции, наверное, версты на две и остановился, не понимаю что же ему делать дальше. Как поступить.

Очень долго стоял Андрей посреди дороги. Нужно было возвращаться назад в Петербург. Вот так, без лошадей, догнать беглецов не оставалось ни одного шанса. Он подумал так: «Пусть всё решит случай. Буду ждать первых проезжающих. Не захотят остановиться – силой остановлю. Если коляска будет в сторону Петербурга, то возвращаюсь назад, если в сторону Новгорода – попробую всё же настичь негодяя.