Текст книги "Крепостной шпион"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Впервые после разлуки они встретились на балу у графини Полонской, и с первых же слов образовалась неловкость.

   – Простите, сударь, – сказал граф Виктор, – но мне не хотелось бы при дамах обсуждать с Вами наше общее прошлое.

   – Почему же? – удивился Трипольский. – Что дурного в нашем прошлом?

   – Мы только что говорили на эту тему с Анной Владиславовной, – сказал Виктор и глянул на Анну. – Мы пришли к общему мнению. Не всё, что мы оставили позади себя, хорошо. Даже, более того скажу, многие случаи неприятны.

Анна смотрела, не понимая, но уже чувствуя приближающуюся беду.

   – А некоторые связанные с Вами случаи просто отвратительны.

   – Вы – негодяй, по-моему, – сказал медленно Трипольский. – Я не могу этого доказать, но Вы – негодяй.

Анна перевела испуганный взгляд с Виктора на Трипольского.

   – Не нужно, – сказала она, – не ссорьтесь, господа.

   – Где и когда? – спросил Виктор.

   – Нет, – голос с трудом слушался Андрея Трипольского, – по некоторой причине не могу. Теперь не могу. Может быть, в другой раз?

В последние месяцы Михаил Валентинович Удуев сделался частым гостем в доме на Конюшенной. Секретная работа на Тайную экспедицию теперь не требовала присутствия, зато требовала совершенно определённых контактов.

Особняк Константина Бурсы, магистра ордена «Пятиугольник», был одним из таких мест. Но, как раз, в тот день ротмистр не появился на Конюшенной хотя Бурса и ожидал его. Ротмистр был одним из немногих, кто после происшедшего в феврале похищения и чудесного спасения Анны Владиславовны, не только не успокоился, а, напротив, взялся за дело Ивана Бурсы со всею тщательностью, какая только доступна немолодому жандарму в неслужебное время.

Официального дела по поводу новгородского помещика заведено так и не было, что давало, с одной стороны, полную уверенность, что где-то в недрах департамента юстиции, а, может быть, и нескольких департаментов скрыты тайные доброжелатели Ивана Кузьмича. Расследование, как и раньше, приходилось вести тайно и полуофициально. Основной задачей Удуев полагал выявить этих самых доброжелателей и составить отчёт для Тайной экспедиции.

Немного облегчало дело то, что удалось представить к рассмотрению специальной комиссией несколько мёртвых тел, принадлежащих английским каторжникам. Удуев получил тогда благодарность, и неусыпный прокурорский контроль над его действиями ослаб.

Желая получше разобраться со злодеем, не гнушающимся никакими дьявольскими методами, и не имеющими не только страха Божия, а даже зачатков совести, ротмистр, увы, никак не мог проникнуть в отстоящие за 300 вёрст от Петербурга поместье негодяя, и потому ограничивался светскими сплетнями и тщательным изучением документов.

Долгое время Михаил Валентинович Удуеву не удавалось вообще ничего обнаружить. Когда вдруг он наткнулся в архиве на список лиц, отпущенных Бурсою Иваном Константиновичем на откуп. Список был обширен, но ротмистра привлекло только одно имя.

Оказалось, что меховая лавка братьев Протасовых, что направо от Гостиного двора, не что иное, как собственность Ивана Бурсы.

Стал проверять дальше и ничего более не обнаружил. Меховая лавка существовала уже пять лет. Ни одного скандала, хорошая бойкая торговля. Клиенты, в основном, средней руки чиновники и богатые мастеровые люди. А больше иностранные гости – охотники за русской чернобуркой и шелковистым соболем.

Чувствуя, что зацепил ниточку, способную распутать весь клубок, ротмистр хотел организовать наблюдение за торговлей, но не имея на то никакой официальной возможности, по здравому размышлению, он остановил свой выбор на братьях Игнатовых.

В начале июля между Михаилом Валентиновичем Удуевым и братьями, Петром и Валентином Игнатовыми, состоялся разговор. А уже через неделю Валентин Игнатов, только-только оправившийся от своей тяжёлой раны, наткнулся на след.

Посвятив всю жизнь свою и все свои помыслы лишь мести, братья Игнатовы были готовы на любое действие только б зацепить негодяя, опозорившего семью и лишившего жизни несчастную Марью и её молодого мужа.

Странное предложение ротмистра проследить за входом в меховую лавку не только не вызвала протеста, что было вполне естественно для людей их круга и положения, а даже обрадовало братьев. Планируя тайно наведаться в усадьбу Ивана Бурсы, как Пётр, так и Валентин, легко приняли предложение ротмистра и превратились, на некоторое время, в примитивных уличных сыщиков.

Следили братья за лавкой по очереди и какое-то время не обнаруживали ничего подозрительного, когда вдруг на исходе второй недели вечером перед самым закрытием лавки, сидя в своей бричке, Валентин увидел знакомое лицо. Игнатов даже вздрогнул от неожиданности. Этого человека он ненавидел, может быть, больше чем самого Ивана Кузьмича Бурсу.

Будь Валентин Игнатов уже переведён из Нижнего списка «Пятиугольника» в Верхний, то, наверное, увидел бы его несколькими днями раньше.

Когда высокий рыжеволосый красавец вошёл в лавку Игнатов последовал за ним. Он спешил, боясь упустить неожиданного посетителя. Но когда Валентин Игнатов вошёл в лавку рыжего графа там не оказалось. Воспользовавшись тем, что единственный присутствующий сиделец отвернулся, обслуживая каких-то купцов, Валентин Игнатов осторожно прошёл в заднюю дверь. Что он увидел и услышал в задних комнатах никому так и не суждено было узнать, но вылетел он оттуда как ошпаренный, вскочил в бричку и безжалостно погнал лошадь, чтобы в тот же час застать Удуева.

Удуева на месте не оказалось. Тогда Валентин Игнатов кинулся к дому на Конюшенной.

   – Его превосходительства нет дома, – сообщил напыщенный камердинер. – Завтра сюды приходите, до завтра его никак не добьётесь.

«Куда ж теперь, – подумал Валентин, выходя на улицу. – Нужно же предупредить об этом рыжем негодяе. Нужно же предупредить, что у них там в подвале у меховщиков спрятано! Скорее нужно – в любую минуту может беда случится!»

Являясь членом Нижнего списка «Пятиугольника», Валентин, ещё прежде, чем рассказать об увиденном и услышанном своему брату, направился в особняк на Фонтанке к княгине Наталье Андреевне, полагая княгиню Ольховскую вторую, после магистра, фигурой Общества.

Валентин Игнатьев рассказал ей обо всех своих подозрениях.

   – Вы твёрдо уверены, что это именно он? – прощаясь спросила княгиня. – Вы же понимаете, наверное, насколько серьёзны Ваши обвинения и какие последствия они могут повлечь за собой?

   – Почти, – сказал Валентин. – Я видел его лишь однажды, мельком. Но Пётр его точно сможет опознать. Пётр его видел глаза в глаза. Они дрались даже. Я думаю завтра хорошо бы устроить очную ставку.

Условившись встретиться на следующий день и подробно всё обсудить уже вместе с Удуевым и Бурсой, они расстались. Княгиня вернулась в свою спальню, где её поджидал, раскинувшись на постели с сигарою в руке, Сергей Филиппович, а Валентин поспешил домой, чтобы поделиться своим открытием с братом.

На следующий день, как и было условлено, в пятом часу пополудни, Наталья Андреевна приехала в дом на Конюшенной, но братьев там не застала. На диване в гостиной сидели только, как два голубка рядышком, граф Виктор и молодая хозяйка дома. Они о чём-то тихонько шептались, что вызвало у княгини улыбку. А больше никого не было.

   – Я не понимаю, Наташа, – поднимаясь из-за своего стола ей навстречу, спросил Константин Эммануилович. – Зачем ты приехала в такой час? Может быть случилось что-то? Собрание назначено на завтра. Честное слово, я тебя только завтра и ждал. У меня бездна работы. Если что-то серьёзное, то говори сразу, извини, мой друг, временем совсем не располагаю. Ну так как же?

Константин Эммануилович смотрел на княгиню с ожиданием, но та, минуту подумав, только тряхнула головой.

   – Нет, нечего. Было одно дело, но пока я сама не уверена, то говорить тебе не стану. Извини что потревожила за работой.

И княгиня вышла из кабинета. Проходя через гостиную, она хотела подойти к влюблённой парочке и уколоть каким-нибудь словом, но сдержалась и только кивнула издалека.

Душно было в те дни в Петербурге. Наталья Андреевна, выйдя из дома, сразу же пожалела, что не сказала Бурсе нечего. Дело было очень серьёзно. Только устраиваясь в своей лёгкой коляске, Наталья Андреевна со всей ясностью вдруг осознала, что этот рыженький симпатичный граф, до сих пор сидящий на диванчике рядом с глупенькой Анной Владиславовной, и лицо, на которое указывал Валентин Игнатов – один и тот же человек.

«Невероятно, – подумала она, приказав кучеру ехать на Фонтанку. – Просто невероятно. У него такие честные глаза, такое открытое лицо, впрочем, у негодяев иногда бывают лица святых».

   – Какая величественная, – щёлкнув языком, сказал граф Виктор, когда княгиня вышла. Он проводил Наталью Андреевну взглядом. – Можно было бы из приличия и подойти.

   – Не надо, – влюблённым тихим голосом попросила Анна. – Не нужно никого. Разве Вам и вправду хотелось бы, чтобы она разрушила нашу беседу?

   – Конечно же нет, – граф повернул голову и нежно глянув, провёл осторожно, кончиками пальцев, по тыльной стороне руки девушки. – Конечно же я хотел бы говорить вдвоём с Вами столь долго, сколь это позволяют приличия.

   – Так мы говорили о свободе, – сказала Анна, отводя глаза.

С застенчивым Василием Макаровым Анна Владиславовна чувствовала себя абсолютно уверенно и предпочитала больше говорить сама, нежели слушать несчастного молодого офицера. С Андреем Трипольским у них строился живой бурный диалог на равных. Бесконечная пикировка – так бывает, когда два человека столь переполнены, что на каждой фразе перебивают друг друга, ругаются, путаются и срываются то на смех, то на обиду.

В случае с графом Виктором Алмазовым всё выглядело совершенно иначе. Анна просто сидела, открывши рот, и впитывала каждое слово этого необычного человека. Первые сомнения быстро рассеялись и были стёрты той радостью, какую доставляло девушке простое присутствие графа.

Она готова была сидеть рядышком с ним на диване бесконечно долго и слушать, слушать. Виктор многое видел за свою недолгую жизнь. Он объездил Европу, учился в трёх университетах, воевал за французскую революцию. Но более всего в сердце Анны запали два его рассказа. Один о фальшивых паспортах, другой о понимании свободы, вынесенном из какой-то африканской экспедиции непонятным и загадочным капитаном Куком, с которым Виктор встречался и долго беседовал в Италии в одном из приморских кабачков.

   – Чтобы удержать человека в неволе, – рассказывал Виктор, – мы строим большие каменные тюрьмы, ставим солдат, стреляем беглецов. А Капитан Кук говорит, что существуют в мире места где всё это решается много проще, как бы изнутри самого человека.

   – Разве можно заключить изнутри человека в равелин? – на выдохе спросила Анна.

   – Кук рассказывал об одном африканском племени. Тюрьма у дикарей выглядит как семь кольев, просто воткнутых в землю по кругу. Преступника, так же, как и у нас, приговаривает к заключению суд, но потом его не одевают в колодки, а просто ведут на пустую полянку и втыкают вокруг колья. Притом ему твёрдо сказано, это тюрьма и за колья выйти нельзя. Не оставляют рядом никакой охраны, уходят все. А заключённые в колья, хотя на первый взгляд ему ничего не стоит просто встать и уйти, сидит на месте, будто вокруг него каменные стены и вооружённые солдаты.

   – Почему же он сидит?

   – Вот в этом-то и есть парадокс свободы. Во Франции во время революции слово свобода употребляли абсолютно все неисчислимое количество раз. Оно там встречалась чаще, чем слово Бог, а понять, что же значит это слово на самом деле так, кажется, никто и не понял. Свобода – это только состояние души и более ничего. Это та граница, которую человек проводит для себя сам. Ведь несчастный негр сидит в колышках и умирает от голода, а выйти не может потому, что ограничен пониманием тюрьмы.

   – Глупости, – сказала Анна, – ведь не может же человек также просто, как негр тот из колышков, уйти из крепости.

   – Может, – глаза графа Виктора блеснули странным огнём. – Может. Вот я знаю одну историю про крепостных людей, ушедших из рабства и никогда уже не вернувшихся к своему хозяину.

   – Расскажите, – попросила Анна.

   – Конечно я расскажу, – граф Виктор взял девушку за руку и продолжил. – Ведь что отличает дворянина от крестьянина? Воспитание, умение читать и писать, а также паспорт. Если выписана бумага, то человек уже совсем другой. Я знаю случай, когда двое молодых людей бежали от своего помещика, подделав паспорт, хотя не умели ни читать, ни писать.

   – Как же тогда им это удалось?

   – Девушка была превосходный художник и могла скопировать любой знак. А муж её обладал потрясающей природной памятью. Они похитили у писаря, несколько гербовых листов, написали себе паспорта, украли из барского дома подходящую одежду и ушли.

   – Вот так просто ушли из рабства?

   – Вот так просто. Так же просто, как негр мог бы уйти из своих колышков. Я видел этих двоих много лет спустя во Франции. Они оба уж тогда обучались грамоте, оба говорили по-французски.

   – И что же с ними сталось?

   – Увы, увы. Смерть иногда ходит рука об руку со свободой. Через два дня после нашего знакомства они погибли на баррикадах. Но суть не в их гибели. Суть в том, что и погибнуть можно по-разному. Можно умереть свободным, а можно рабом. Ведь, крепостные наши люди поголовно ведут себя, как тот негр. Они могут уйти из рабства, но просто не хотят этого. Они ограничили собственную свободу изнутри.

Некоторое время Анна Владиславовна молчала, и граф Виктор тоже ничего не говорил. Потом девушка сказала:

   – Любовь – это, наверное, такое же проявление свободы, – не отрываясь, она смотрела в глаза Виктора.

   – Да, конечно, это так, – прошептал он. И после минутной паузы добавил иным голосом: – Я люблю Вас, Анна Владиславовна, будьте моей женой.

   – Я тоже люблю Вас, Виктор, – отозвалась эхом Анна, – но я не могу выйти за Вас.

   – Почему?

   – Существует одна причина. Кабы не эта причина я была бы уже замужем. Так, что, наверное, и хорошо, что причина эта есть.

   – Значит мы не можем соединиться?

   – Я не сказала этого. Я сказала, что я не могу здесь и теперь выйти за Вас замуж, – она даже зажмурилась от ужаса, произнося следующие слова. – Но мы можем бежать! Мы можем бежать и по дороге венчаться!

Глава 2

Братья Игнатовы жили уединённо в небольшой квартире на глухой речке. В последние годы они почти не заводили знакомств и кроме прислуги, два раза в неделю приходившей убирать комнаты и собирать грязную одежду, никто к ним не заходил. Поэтому-то несчастье обнаружилось далеко не сразу.

Как и всегда, явившаяся в среду утром служанка, подёргала шнурок звонка и, когда никто не вышел, воспользовалась своим ключом. Женщина почувствовала неладное тут же, растворив дверь – в квартире стоял неприятный удушливый запах. Бывало уже, что она приходила вот так и сама, в отсутствие хозяев, занималась с уборкой. Но на сей раз, только переступив порог, женщина испугалась.

Опасения оказались не напрасными. Через минуту с воплем «Убили!» служанка выскочила из квартиры.

Мёртвые пролежали в жаре два дня, и когда ротмистр Удуев, сам пожелавший осмотреть квартиру, вошёл внутрь, то чуть не задохнулся от невыносимой вони. Прикрывая лицо смоченным платком, Михаил Валентинович осмотрел мертвецов.

Пётр в одном ночном белье лежал поперёк кровати, а Валентин, также в одном белье, растянулся поперёк комнаты, хватаясь мёртвой рукою за стену.

Осмотр места происшествия показал, что, по всей вероятности, убийца настиг свои жертвы совершенно неожиданно, забравшись в квартиру ранним утром. Одним ударом ножа неизвестный убил Петра. Может быть, тот даже не успел проснуться, а когда, привлечённый шумом в спальню Петра вошёл Валентин, убийца тем же ножом ударил и второго брата. После чего, не тронув в квартире никаких вещей, сразу ушёл, даже замок запер на наружной двери.

Когда мертвецов унесли, Удуев растворил во всей квартире окна, и сквозной горячий воздух постепенно стал вытягивать вонь.

Михаил Валентинович был поражён происшедшим. Сотни раз он сталкивался с растерзанными телами, видел обезглавленных, четвертованных, видел мертвецов с выжженными глазами и вырванным языком, с отрубленными пальцами и, казалось, ко всему уже был привычен, но это убийство будто ударило ротмистра в самое сердце. Сам того не желая, он припомнил, как нашёл два смёрзшихся тела в подворотне Спаса, припомнил, устроенные на деньги Константин Эммануиловича Бурсы могилы, и с грустью подумал: «Наверное, рядом хорошо их положить, наверное, знали бы, что придётся так рано умереть, так бы они и распределить. Возьму грех на душу и распоряжусь. Пусть рядом с сестрой лежат».

Самое ужасное было то, что в смерти братьев Михаил Валентинович винил себя. Он ни на минуту не сомневался, что убийца был нанят по приказу Ивана Бурсы. Убийцу наняли после того, как один из братьев обнаружил нечто подозрительное в меховой лавке Протасовых. Но что он там увидел, так и осталось тайной.

Из окна не было видно улицы. За окном, против которого присел на стуле ротмистр, была только глухая жёлтая стена. Удуев смотрел на эту стену и пытался поймать какую-то ускользающую очень важную деталь. В первый момент, ещё сам осматривая трупы, ротмистр заметил какое-то несоответствие, но не понял, что это и теперь хотел вспомнить.

   – Конечно. Конечно… – поднимаясь со стула, и разминая ноги, сказал он себе. – Конечно. Странность… Оба брата были убиты одним и тем же ножом. Это бывает. Но оба раза удар был нанесён снизу. И не просто снизу, а будто бы от самого пола точно в сердце, но ножом бил будто маленький ребёнок или карлик. Что-то Анна Владиславовна рассказывала о карлике в тот день, когда произошло ограбление дома Бурсы. Она будто бы видела при свете факела карлика, перебегающего улицу. Нужно будет проверить. Во-первых, искать карлика, во-вторых, ещё раз проверить меховую торговлю Протасовых и, в-третьих, теперь же поехать и встретиться с Константином Эммануиловичем Бурсой, возможно магистр сможет что-нибудь подсказать. Всё это имеет к нему непосредственное отношение, да и похоронах поговорить нужно с ним обязательно. Надо братьев рядом с сестрою в землю положить.

С тяжёлым сердцем Михаила Валентинович спустился по лестнице и вышел на улицу. Только теперь он увидел, что просидел в пустой квартире целый день. Солнце уж клонилось к закату, застеклённые окна и кровли будто плавали в горячем золоте и постепенно меркли.

Михаил Валентинович Удуев хотел сделать в меховой лавке Протасовых обыск. Он чувствовал, что в задних комнатах или в подвале может найтись ключ к происшедшему. Но увы, в связи с общим положением дел, обыск оказывался невозможным.

За последние несколько месяцев властями было сделано в Петербурге много обысков. Искали запрещённые к ввозу в Россию книжки, искали проникших в Петербург без специального разрешения иностранцев, а также тайные кабаки, организованные жидами и не дающие в казну ни одной копейки.

Все эти области по большей части были безумны. Жандармы крушили мебель, взламывали стены, избивали хозяев. Два раза были подожжены дома. Однажды по ошибке, жандармы в пылу служебного рвения, покалечили бельгийского посланника, неспособного связать по-русски и двух слов, и потому вызвавшего сильные подозрения. Посол обратился с жалобой на высочайшее имя. Жалоба эта была рассмотрена и привела к пресечению подобной практики.

Так что Удуев не мог просто взять людей и вломиться в лавку. Ротмистр испрашивал разрешение на обыск у городского прокурора, но получил отказ. Тогда-то Удуев, хоть и не без колебаний, поехал в дом на Конюшенную и во всех подробностях изложил происшествия последнего времени Константину Эммануиловичу Бурсе.

Это было неприятно, но все его расследования заходили в тупик. И это тоже, и он просто не видел иного выхода.

Бурса сразу не ответил. Он, наверное, с полчаса ходил по своему кабинету, потом вышел, проверил двери и окна, после чего вернулся за свой стол и сказал, обращаясь к Удуеву:

   – Вы знаете, что меня несколько дней назад ограбили, – ротмистра кивнул. – Ну так вот, Вы говорите, что убийство было совершено, по всей вероятности, карликом, обладающим очень большой силой, а ведь именно карлика моя племянница Анна видела через окно при свете факелов в ночь, когда в дом забрались воры. – Бурса сделал значительную паузу и продолжал: – Так что, если Вы, Михаил Валентин, считаете, что след этого карлика ведёт в лавку Протасовых, я конечно попробую сделать всё, что в моих силах. Кроме того, я бы хотел… – продолжая говорить и не меняя тона, Бурса бесшумно пошёл через кабинет и остановился возле двери, ведущую на центральную лестницу. – Я бы хотел проверить свой собственный дом. Подобная просьба может показаться странной… – быстрым движением Константин Эммануилович растворил дверь, – очень странной, – повторил он почти торжественным голосом, указывая на человека, замершего по ту сторону двери. – Но, как видите, и у меня здесь завёлся шпион.

Лакей в фиолетовом фраке и свеженапудренном парике медленно отступал, пятился, неуверенно переставляя скользкие жёлтые башмаки. Он оступился. Один из белых чулок лопнул, но лакей всё же не упал, удержался на ногах. Взгляд лакея был смертельно испуганным.

   – Давно ли ты тут под дверью стоишь, братец? – спросил Бурса, делая приглашающий жест рукой. – Войди, коли пришёл. Войди, войди.

Его превосходительство, генерал в отставке Константин Эммануилович Бурса, просто поразил жандармского ротмистра своей сдержанностью. Бурса говорил медленно почти ласково. Он задавал краткие вопросы и подолгу ждал не повторяюсь, пока заикающийся, холодеющий от ужаса лакей не отвечал последовательно по каждому пункту.

У этого человека здесь же в доме были жена и две дочери, и он не имел возможности ни солгать, ни промолчать. Он не имел возможности даже выброситься в окно головой вниз и умереть.

Оценивая действие магистра с профессиональной точки зрения, Удуев пришёл к мысли, что если бы генерал в отставке начал пытать домашнего шпиона, пойманного за руку, или криком брать, то бедняга просто намочил бы штаны и потерял голос от ужаса. А так хоть какой-то, но результат.

Длительной допрос, устроенный Бурсой собственному слуге в присутствии ротмистра, оставил у Михаила Валентиновича двойственное неприятное впечатление.

Наконец, несчастного отвели вниз в подвал, где и заперли в ожидании барского суда.

Ротмистр, выходя на улицу, уловил вырвавшийся снизу страшный тихий стон лакея, похожий на крик зверя, пересаженного из ловчей ямы в железную клетку.

«Конечно, он признался во всём. Не признался бы, что бы с ним стало, – размышлял Удуев, тяжело взбираясь на свою лошадь и натягивая поводья. – Понятно, что шпионил негодяй в пользу Ивана Бурсы и плата тут ясна. Если Константин Бурса умрёт, но Иван умудриться наследовать всех его дворовых людей, то можно несчастному и денег и вольную пообещать. Кто же свободы не хочет, когда сегодня и свободный человек может жить не хуже раба. Понятно, что Ивану Бурсе интересно каждое слово, произносимое в доме на Конюшенной, и что на протяжении последних месяцев он своё любопытство, в большей степени, удовлетворил. А вот не ясно другое – зачем понадобилось карлику ночью в дом залезать и вырывать из тайника документы, когда и так уже был шпион? Куда проще лакею посетить кабинет в отсутствии хозяина, и незаметно вытащить что нужно. Может быть, это было сделано, чтобы покрыть кого-то другого, и этот другой не лакей вовсе. Может быть, карлик залез в дом и не взял ничего потому, что и не собирался ничего брать, а нужен был лишь для того, чтобы имитировать кражу. Тут загадка. Если удастся найти ответ на этот вопрос, может быть, и на другие вопросы ответы тоже найдутся».

В лавку Протасовых жандармы ворвались ещё до рассвета. Небо закрывали облака, и в городе стоял полный мрак.

Жандармы одновременно сломали двери чёрного хода и главную дверь, ведущую в лавку. Удуев вошёл последним и сразу направился к хозяйским комнатам.

   – Что Вам надо? Что Вы ищете? – старший из братьев Протасовых бледный со свечой в руке стоял среди коридора и смотрел на ротмистра. Он был в исподнем и перебирал босыми ногами на холодном полу. – Зачем всё это? Я стану жаловаться.

   – Жалуйтесь, жалуетесь, – сказал один из жандармов, отталкивая Протасова и проникая в спальню, – сколько хотите, жалуйтесь.

Удуев не удостоил его ответом. Вооружённые жандармы быстро рассредоточились по дому, проникая одновременно во все закоулки и спускаясь вниз, в обширный подвал. Сам ротмистр занялся документами, обнаруженными в небольшой каморке рядом со спальней.

В каморке оказалось душно и тесно. Удуев присел в старое кресло, зажёг сразу несколько свечей, и сваливши на стол всё что было обнаружено в шкафах, взялся перекладывать бумаги. Михаил Валентинович не смог бы точно сказать что он искал, но чутьё подсказывало ему – разгадка именно здесь.

Бумаг оказалось не так уж и много, в основном долговые расписки и банковские векселя. Так что на полное изучение материала ушло всего чуть более часа. Удуев остался доволен. Один листок, испещрённый непонятными значками тайнописи, ротмистр сразу сложил и прибрал в карман, рассчитывая, что позже его удастся разобрать.

Другой листок, отодвинув гору бумаги, он разгладил перед собой на столе и прочёл этот листок несколько раз. Никаких сомнений не оставалось – перед ротмистром лежал список всех шпионов, пристроенных Иваном Бурсой в Петербурге.

В основном, это были дворовые люди. Возле каждого адреса стояло имя шпиона или только одна буква, определяющая начало имени. За именем следовали краткие обозначения.

Разобравшись в обозначениях, ротмистр понял – шпионы делились на две категории: дворовые люди, подкупленные каким-то образом и собственные крепостные Бурсы, дважды перепроданные так, чтобы в конечном счёте оказаться в нужных руках. Всего в списке было 27 столичных адресов.

   – Вот как ты, дьявол, прокурором руководишь, – прошептал Удуев, всё разглаживая и разглаживая листок. – Если все эти люди тебе послушны по всем адресам ты и державой, наверное, управлять смог бы. Вот уж где настоящая измена. Сколько народу без вины в Сибирь ушло! А здесь и тайный сговор на лицо и корысть и присвоение себе власти государя – с такими возможностями злодей и новую войну с турками затеет, если это ему окажется выгодно.

Поверить было просто невозможно, но засевший в своём отдалённом умении негодяй, Иван Кузьмич Бурса, никогда не состоявший на государственной службе и числящийся недорослем, действительно имел власть над несколькими фаворитами императора Павла Петровича и вполне мог воздействовать на политическую обстановку в стране.

Механизм действия ротмистр Удуев представлял себе так: крепостной человек, беззаветно преданный негодяю Ивану Бурсе, в результате нескольких хитрых продаж, оказывается в доме другого хозяина. Он подслушивает под дверями и выведывает все тайны. Меховщик узнаёт от шпиона все тайны и передаёт их негодяю. После чего Иван Бурса занимается шантажом и угрозой разоблачения превращают любое высокопоставленное лицо в исполнителя своей воли. А поскольку вряд ли найдётся в Северной столице человек, настолько безгрешный, что смог бы просто отмахнуться от домогательств – власть негодяя становится полной.

В особо трудных случаях, когда шантажисту нужно было ввести в дом своего человека, а в этом доме просто не покупали дворовых, Бурса подсовывал на продажу какой-нибудь исключительный талант. В списке присутствовали три скрипача, известные крепостная актриса, один живописец и один повар. Каждый из адресов в списке представлял несомненный интерес, но ротмистр Удуев остановился на одном. Он сразу припомнил, что особняк на каменной набережной принадлежит княгине Наталье Андреевне Ольховской.

Дома на Конюшенной в списке не оказалось. Лакей, приставленный следить за старшим Бурсой, был просто куплен за деньги.

«Неужели княгиня на крючке, – подумал Удуев. – Доколе всё это так, то совсем уж непонятно».

Медленно наступало утро. В лавке продолжался обыск. Одна из свечей, стоявших на столе, неожиданно оплавилась криво и потекла, выбросив большое пламя.

   – Нашли что-нибудь? – спросил Удуев, когда в комнату вошёл один из жандармов.

   – Да нашли, Ваше благородие… – неуверенно доложил жандарм. – Вот непонятно только, что?

Ротмистр поднялся из-за стола и, заложив драгоценный список в карман, вышел.

   – Ну, давай-давай, посмотрим, что вы там обнаружили.

   – Там в подвале, – сказал жандарм, – на детские игрушки похоже, вроде кукольная комната.

   – Кукольная комната? – искренне удивился Удуев, следуя за жандармом по коридору, а потом и вниз по лестнице. – Невероятно.

В те годы, как, впрочем, и в последующие, изящная кукольная мебель – точная копия настоящей вместе с посудой, утварью и платьем – только входила в моду. Она стоила, зачастую, в несколько раз дороже такой же мебели обычного размера и приобретались, как правило, эти «мебеля» для того, чтобы щегольнуть перед обществом.

В доме крепостного меховщика, живущего на оброке, не могло найтись ничего подобного. Спустившись по шаткой лестнице вниз, вслед жандармом, Удуев был немало удивлён тем, что открылось его взору.

Подвал был разделён на две части. В одной части всё было как обычно – весели окорока, стояли несколько бочек с огурцами и капустой, отблёскивали тёмным стеклом полки, заставленные бутылками, пахло сыростью и от земляного пола, будто поднимался пар. Но часть подвала была отделена толстой дощатой перегородкой. И за перегородкой этой было устроено тайное жилище, действительно, чем-то напоминающие кукольную комнату.

Снаружи, возле перегородки, стоял низкий широченный топчан, заваленный каким-то тряпьём. Удуев поднёс свечу к этому топчану и вдруг увидел, что под тряпками явственно обрисовывается неподвижная человеческая фигура.

   – А это ещё кто?

   – По всему, бродяга. Он мёртвый, – сказал жандарм, также приближая свою свечу. – Мы его осмотрели – ничего интересного. Похоже, его здесь держали для чёрной работы.

   – Глупо, – сказал Удуев, проходя дальше, и опять заглядывая в маленькую деревянную дверцу в стене.

Совсем небольшое пространство, микроскопическая комнатка, открывшаяся взору ротмистра, могла бы поразить кого угодно. Если во всём подвале был земляной утрамбованный пол, то здесь лежали шлифованные каменные плиты, стены были обшиты досками и стояла, действительно, кукольная мебель. В отличие от той кукольной мебели, которую Михаил Валентинович видел недавно в городском особняке графа Ш., эта мебель вовсе не носила следов роскоши – ни позолоты, ни шёлка, грубый крестьянский стол и табуретки, шкафчик с двойными створками, маленькие плошки, кружка, маленький бронзовый подсвечник с огарком свечи. Рядом с подсвечником на столе лежала какая-то тоже маленькая раскрытая книга.