Текст книги "Крепостной шпион"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Небольшая почтовая карета появилась очень не скоро. Уже садилось Солнце, когда Андрей Андреич забрался внутрь экипажа и, откинувшись на жёсткой скамье, заснул, мгновенно потеряв силы.

Если б он знал, что от Анны Владиславовны Покровской его в эту минуту отделяют всего каких-то десять вёрст. Что вовсе не убегает она в эту минуту, а сидит в деревенском доме, ожидая чем закончатся переговоры графа Виктора с местным священником, то уж, наверное, поступил бы совсем иначе. Но Андрей Трипольский не знал этого.

И в то время, когда отворилась дверь избы, и улыбающийся Виктор Александрович объявил девушке, что договорился о венчании, сказав, что венчают уже через час, Трипольский покачивался в почтовой карете, уносящий его назад в сторону Петербурга.

В церковном зарешеченном окошке покачивалась и покачивалась зелёная крона. От этого качания у Анны Владиславовны немного кружилась голова. Одетая в белое простое платье, только час назад взятое здесь же в деревне, девушка замерла в ожидании.

Как и пристало, рука об руку, жених и невеста вступили в церковь, но вышла какая-то неприятная заминка. Приблизившись к графу, какой-то плохо одетый человек шепнул Виктору Александровичу на ухо несколько слов, и жених исчез, обещав через минуту вернуться.

В церковной полутьме сверкал, мутно, небольшой иконостас. Здесь было бедно и пустовато. Толпились в углу какие-то крестьяне, бабы, поправляющие платки, косились на замершую Анну, но никто ничего не говорил.

«Что же я с собой делаю? – вдруг, будто очнувшись, подумала девушка. – Зачем я бежала? Кому и что хотела я доказать этим бегством? Дядюшке? Княгине Ольховской? Я хотела, чтобы меня обманом или силой не выдворили из дома, чтобы не выдали замуж поскорее. А что же совершила? Бежала сама и теперь буду венчаться с человеком, которого почти не знаю. Нужно повернуться теперь и уходить. Нужно теперь же назад в Петербург. Граф, наверное, простит меня, он человек, по всему великодушный. Может быть, мы когда-то и повенчаемся с ним, но только теперь, позже. В храме Рождества Богородицы будут подарки, цветы, поздравление, бал, путешествие за границу. Я не могу так».

Но все эти мысли оказались напрасны. Виктор Александрович вернулся, как обещал, через минуту.

   – Батюшка, можно начинать, – обратился он к священнику. – Повенчайте нас теперь же.

Как в тумане видела Анна золотые качнувшиеся венцы, кольца. Она слышала, как звучит нараспев:

   – Венчается раб божий Виктор рабе божьей Анне…

Анна слышала свой собственный голос, произносящий короткое и окончательное: «Да».

«Я уже замужем! – с удивлением поняла девушка, оказавшись на улице среди деревни. – Я замужем за этим странным человеком. Как это произошло? Не понимаю. Но как это произошло?»

   – Вы муж мой уже или всё мне приснилось? – беря Виктора за руку, спросила она.

   – Я муж Ваш, Анна Владиславовна, – отозвался Виктор. – И я думаю, что сегодня мы не поедем дальше. Мы заночуем здесь же в деревне, а уже завтра, как-нибудь с Божьей помощью, доберёмся до моей усадьбы, и я подарю Вам снежного рысака с чёрной звездой на лбу.

Для новобрачных освободили крестьянскую избу. Самые, из живущих здесь, зажиточные крестьяне отправились всем семейством спать на сеновал.

«Почему он говорит такие глупости? Почему голос его переменился? Почему он больше не держит меня за руку? – думала Анна, устраиваясь на ночь. – Почему не идёт ко мне? Он смог бы воспользоваться слабостью моей и раньше, ещё до венца. Почему он ушёл куда-то? Теперь-то, после того, как соединил нас Бог? Почему тянет? Неужели он боится меня? Может быть, я сказала что-то не так, и Виктор желает проучить меня? Где же он? У нас должна быть первая брачную ночь, почему я в этой жаркой избе в полном одиночестве?»

Светила полная яркая Луна. Анна Владиславовна подошла к окну. Было так светло, что каждый узорный листочек на дереве рядом с домом разглядеть было можно. Во дворе было пусто, и вдруг прямо перед окном, вынырнув ниоткуда из темноты, возник граф Виктор.

   – Ну где же Вы ходите, – возмущённо сказала она. – Идите же, идите сюда.

Виктор отрицательно покачал головой

   – Ну что ж Вы не идёте?

   – Завтра, – сказал Виктор. – Завтра мы приедем в моё поместье и тогда… Я не хочу, чтобы наша первая ночь осталась в избе. Я хочу запомнить её на всю жизнь.

Если бы Анна Владиславовна знала, какой на самом деле будет её первая брачная ночь, наверное, в тот же час сбежала бы из деревни. Если бы не нашла лошадь, ушла бы пешком подальше от графа Виктора, подальше от своей страшной судьбы. Но девушка не ведала ничего о будущем. Она прилегла на постель, накрылась по грудь одеялом, и прошептала, прежде чем заснуть:

   – Виктор, муж мой, я люблю Вас. Я готова подождать до завтра. Вы слишком благородны, я не достойна такого терпения. Конечно же, Вы правы – первую ночь нужно запомнить на всю жизнь, и не место для любви нашей в этой убогой избе. Пусть наша первая ночь будет божественно красивой.

Глава 4

В течение одной только недели ротмистр Михаил Валентинович Удуев прошёл по всем адресам, указанным в списке, найденном в меховой лавке братьев Протасовых. Если этот список попал бы в газеты или просто был бы передан по инстанции наверх, разразился бы невероятный скандал.

Но Михаил Валентинович начал с того, что составил рапорт в Тайную экспедицию. Его рапорт рассмотрели в считанные часы, после чего последовало указание любой ценой избежать скандала. Никто не должен узнать о действиях шантажиста, но одновременно с тем, теперь же следует предупредить хозяев, указанных в списке домов. При всём, это нужно сделать без всяких объяснений, не посвящая ни во что. Разглашение происшедшего будет приравнено к государственной измене. Также следует упредить их, что все они будут вызваны для дознания.

Эта задача оказалась не из лёгких. Не открывая себя, ротмистр Удуев должен был обойти нескольких человек, стоящих по служебной лестнице значительно выше его, и сообщить им, что посягательства шантажиста прекращено властями. И, коли устранить из дома указанного шпиона, то негодяю Ивану Бурсе, больше нечем станет на них воздействовать.

Представляя себе всю сложность предстоящей процедуры Михаил Валентинович две ночи провёл без сна. Любое лишнее слово, неверный жест, поворот головы могли оборвать карьеру ротмистра. Поручение было похоже на работу по обрезанию фитиля, уже зажжённого, уже с шипением догорающего возле разверстых дверей порохового погреба, по простой оценке похожа на подвиг, но отказаться он не мог.

Конечно, ротмистр Михаил Валентинович Удуев действовал очень аккуратно. До мелочи, до мельчайших деталей он продумывал каждый визит. Он неофициальным письмом предупреждал хозяина дома, что явится по чрезвычайно серьёзному, секретному делу, осторожным намёком указывая на тему предстоящего разговора. Явившись в условленное время, и оказавшись лицом к лицу с взволнованным хозяином, ротмистр не сразу переходил к делу, а сколь мог долго подводил к интересующей теме. Никогда в жизни своей Удуев не был столь корректен. Никогда он не столь скован в своей работе, но и при подобном осторожном подходе возникли сложности.

В доме княгини «С». фрейлины императорского двора Удуева встретили с открытой неприязнью и не понимаем. Просто не хотели верить. Более того, лакеи княгини чуть не спустили ротмистра с лестницы.

Но, невзирая на все старания сохранить тайну, по городу уже поползли слухи о множестве крепостных людей, которые шпионят за своими хозяевами, и почти во всех остальных случаях двери указанных в списке особняков перед ротмистром распахивались с готовностью.

Измученные многолетним шантажом, люди готовы были даже заплатить большие суммы денег, только бы узнать, кто же из прислуги шпионит в собственном доме. Они не могли поверить, что кошмар окончен, и дело не получит публичной огласки.

Встреча со столичным прокурором, которой Удуев опасался более, всего оказалось короткой, но дала превосходный результат. Затворив дверь своего кабинета, прокурор сначала внимательно выслушал ротмистра, после чего подал руку и обещал, что сделает всё от него зависящее для поимки негодяя Ивана Бурсы.

После визита к прокурору Михаил Валентинович направился в дом магистра ордена «Пятиугольник» Константина Эммануиловича Бурсы. Его превосходительство тотчас же принял ротмистра. Он выглядел расстроенным.

   – Это хорошо, что прокурор поддерживает, – сказал Бурса, – но мне кажется, это нам уже ничего не даёт. Я не могу открыть вам некоторых фактов, но любезный Михаил Валентинович, признаюсь, у меня просто опускаются руки. Маловероятно, что братец мой, негодяй, в ближайшие месяцы посмеет показаться в столице, а взять его в поместье мы с вами никак не можем, руки коротки. А кроме того, мы почти ничего не знаем о том, что происходит там, в Новгородской губернии. Там, говорят, местные помещики большой отряд сколотили, но это только говорят.

   – Но у нас есть карлик, – возразил Удуев. – В конце концов у нас есть братья меховщики, и я оставил их на свободе, и они даже и попытки не сделали бежать.

   – Увы, друг мой, – вздохнул Бурса, – карлик, во-первых, безгласен и вряд ли смог бы нам рассказать о своём хозяине, а, во-вторых, его больше нет у меня.

   – А где же он?

   – Простите, но я не могу ответить Вам на этот вопрос. Что же касается братьев меховщиков, они хоть и небезгласные, очень маловероятно, что они захотят с нами говорить. Мне почему-то кажется, что даже под самою страшною пыткой они не выдадут своего хозяина, они страстно любят моего братца. Я не понимаю этой страсти, но не учитывать этого нельзя. Ничего они нам не скажут. Ничем они нам не помогут.

   – Так. И что же Вы собираетесь предпринять? – спросил угрюмо, глядя в окно, ротмистр – Выходит – тупик. Я верно понял, Ваше превосходительство?

Бурса ответил не сразу, но ответ его вовсе не удивил жандарма потому, что был вполне предсказуем.

   – Коли уж «Пятиугольник» не захотел поддержать меня, я пойду к императору, – сказала он. – Буду просить его лично о помощи. Я дважды уже просил его и получил отказ, но, может быть, на этот раз государь смилостивится.

За день до встречи ротмистра Удуева и Константина Бурсы в доме на Конюшенной состоялось, созванное магистром, экстренное собрание «Пятиугольника». Бурса собрал членов Верхнего списка исключительно для того, чтобы опять вынести на голосование вопрос о своём брате. Он почти смирился с мыслью, что для спасения племянницы нужно согласиться с княгиней Ольховской и пойти на карательную акцию. Бурса рассчитывал, что в связи с новыми фактами Верхний список будет единодушен, но всё обернулось не так, как ожидал магистр.

Княгиня Наталья Андреевна не стала повторять своего предложения. Она выступила против подобной идеи, будто и не выдвигала её раньше. Ей удалось повернуть вопрос таким образом, что сам Константин Эммануилович оказался чуть не преступником.

Бурса вяло отбивался, но он много времени провёл без сна, он переживал за судьбу своей племянницы, и острый полемический ум на сей раз отказал магистру. Для Константина Эммануиловича стали полной неожиданностью обвинения, брошенные ему лицо под конец заседания. Его обвинили в неосторожности по отношению к документам Общества, но ещё более серьёзным оказалось обвинение в сокрытии шпиона.

Теперь было совершенно очевидно – все последние месяцы шпион присутствовал на тайных заседаниях в особняке на Конюшенной и, наконец, княгиня Ольховская торжественно потребовала передать ей в руки пойманного карлика.

   – Исчадие ада следует держать под неусыпным вниманием, – сказала она. – А Вы, магистр, теперь настолько заняты своими домашними переживаниями, что вряд ли сможете посвятить все силы общему делу.

Заполучив себе, таким образом, карлика, княгиня Наталья Андреевна Ольховская была чрезвычайно довольна. Той же ночью уродца тихо перевезли из дома в дом в большой деревянной клетке, накрытой чёрной тканью. Из предосторожности перевозили в темноте при факелах и, когда четверо слуг внесли клетку через парадные двери и поставили посредине большой залы, Наталья Андреевна сама захотела снять покрывало.

Карлик сидел, скрючившись, посредине клетки и не хотел не только шевелиться, но и открывать глаз.

   – Погоди, завтра я тебя устрою по-царски, – пообещала княгиня. – Потерпи одну ночь.

На следующий день Наталья Андреевна приобрела кукольную комнату. Взяла, заплатив ассигнациями, по предварительной договорённости с графом «Т».. Княгиня ставила условие, что «Т». сохранит в тайне кому продал дорогую забаву. Граф отпирался, спорил, настаивал на том, что всё это смешно, но в конечном счёте уступил, другого покупателя у него не нашлось.

Граф был просто вынужден уступить роскошную игрушку княгине Ольховской. Не отдай он кукольную комнату, при своём финансовом положении, просто лишился бы перезаложенной уже городской усадьбы.

Комнату оборудовали в подвале особняка на Фонтанке, и как только мебель расставили и подмели полы, княгиня перевела карлика туда.

Следующим вечером, взяв Сергея Филипповича за руку, она увлекла секретаря вниз по ступеням. Она не могла открыться никому кроме члена Верхнего списка, а так хотелось щегольнуть.

   – Ну как тебе нравится? – спросила она, стоя посреди комнаты. – Всё по размеру, не правда ли? – она обернулась, жестом приглашая войти секретаря. – Посмотри, Серёжа, как я уродца нашего обустроила. Вряд ли у Бурсы в доме ему было лучше.

Пошатываясь, Сергей Филиппович подошёл. Он ещё не оправился от своей лихорадки, плохо понимал происходящее, хотя и слушался любого повеления Натальи Андреевны.

Карлик сидел за миниатюрным столиком. Одетый в тёмно-коричневый бархатный камзол со стоячим жёстким воротом, он походил, среди этой позолоченной игрушечной мебели, на большую неподвижную куклу. Его короткие ножки, обуты в мягкие кожаные сапоги, будто приклеились к каменным плитам, выстилающим пол. Руки на столике лежали неподвижно, голова также не двигалась, замерла в одном положении.

Вдруг карлик чуть подвинул голову и, подняв руку, сделал какой-то знак.

   – Мне кажется, он просит бумагу и перо, – сказал секретарь, указывай на карлика, изображающего писца.

   – Это довольно комично, – усмехнулась княгиня, но сразу смягчила тон. – Нет, честное слово, очень мило, но ты, однако, прав он просит перо.

Тут же княгиня велела принести письменные принадлежности. Она сама выставила чернильницу на маленький стол, положила рядом, заранее отточенные перья, и сказала, обращаясь исключительно к лилипуту.

   – Извини, но по твоему размеру прибора не нашлось. Потом я прикажу изготовить специально для тебя.

И в эту минуту неприятное предчувствие овладело Сергеем Филипповичем. Он смотрел на маленького человека, взявшего лист и обмакнувшего перо в чернила, и чувствовал, как всё холодеет внутри. Секретарь был как в тумане и не сопротивлялся своим предчувствиям. Он отчётливо понял, что сейчас прямо на его глазах произойдёт непоправимое.

   – Ну и что же ты тут написал нам? – княгиня взяла листок, поднесла к глазам. Не задумываясь, она прочла вслух: «Во-первых, мне здесь не нравится. Я требую заменить всю эту мебель на простую, хотя и такого же размера. Во-вторых, не нужно принимать меня за убогого. Поверьте, я не могу говорить, но я умнее вас и, в-третьих, коли вы, княгиня, не станете выполнять абсолютно любые мои требования, то я найду способ и выдам все ваши тайны обществу, я во многие ваши тайны посвящён».

Опешив, княгиня Наталья Андреевна Ольховская опустила листок и посмотрела на лилипута глаза-в-глаза.

   – Ну и какие же требования твои я должна выполнять? – спросила она, немного изменившимся голосом.

Карлик взял другой лист и написал крупно: «Пусть Сергей Филиппович уйдёт из комнаты, тогда я изложу все свои требования. Тогда я расскажу вам о вас, княгиня, всё, чего вы так боитесь. Всё, что даёт мне право сделаться вашим полновластным господином». В глазах карлика не было ничего, пустота и мрак.

   – Ладно, – через силу выдавила из себя Ольховская. – Ладно, я сделаю как ты просишь. – Секретарь увидел, как неприятная бледность покрыла лицо Натальи Андреевны, когда она повернулась к нему. – Прошу тебя, Серёжа, выйди. Тут ничего особенного, я просто хочу, чтобы он написал мне ещё. Видишь ли, он просит, чтобы ты вышел.

На плохо слушающихся ногах Сергей Филиппович покинул кукольную комнату, поднялся по лестнице в гостиную и присел там в ожидании.

А Наталья Андреевна встала у стены, глядя на карлика.

   – Ну что ж ты? – сказала она. – Пиши, что хотел, он ушёл. Пиши.

Но уродец не сразу взялся за перо. Он улыбался. Его широко разрезанный алый рот, казалось, что было совершенно невозможно, растянуться ещё сильнее, а глаза просто извергали потоки безмолвного сатанинского смеха.

Вот уже несколько недель император не появлялся в доме на Конюшенной. Император Павел I условно являлся членом Верхнего списка «Пятиугольника». При необходимости он оказывал поддержку тайному обществу, выступающему на стороне монаршей воли, но иногда и сам требовал некоторых скрытных услуг.

Только в доме Бурсы были дозволены новейшие крамольные наряды, запрещённые личными указами императора. Только в библиотеке Константина Эммануиловича открыто стояли запрещённые к ввозу в страну и распространению книги. Только здесь в гостиной звучали невозможные крамольные речи.

Петербургский свет, вполне справедливо определив всё происходящее на Конюшенной, как провокацию, всё же не отвернулся от роскошного 4-этажного особняка. Причиной этому послужила безнаказанность. За всё время ни один из посетителей гостиной не был арестован по подозрению в крамоле, никого не вызывали для проверки в Тайную экспедицию.

Павел, очищая государство своё от скверны, будучи человеком разумным, будто комнатный цветок выращивал для себя общество «Пятиугольник», как заморское опасное ядовитое растение, которое жаль уничтожить, во-первых, и хочется насладиться его красотой, во-вторых. Он считал, что держит цветок крамолы в миниатюре, соблюдая все правила безопасности и чутко наблюдал за тем, чтобы цветок этот не расцвёл.

Желаю знать правду о себе, желая слышать её прямо из уст народа, император опробовал множество различных способов. Он даже повесил у Зимнего Дворца специальный ящик для доносов. Ключ от ящика был только у Павла и доносы, как и просьбы, брошенные в ящик, попадали прямо к нему в руки. Но ничего не вышло.

В ящик посыпались мерзкие анонимные карикатуры и пасквили. Теперь, сомневающийся во всём император, только в кабинете Бурсы мог узнать истинные настроения своих подданных. Потому-то столь часто он приезжал на Конюшенную, потому-то и разговоры происходили при закрытых дверях.

Но в последнее время, увлечённый очередным проектом, император будто бы позабыл о существовании «Пятиугольника», и третью неделю не показывался в доме Бурсы.

Не имея терпения, Константин Эммануилович по официальным каналам сам испросил аудиенции и, когда она была назначена, в указанный час явился в Зимний дворец.

   – Слышал, слышал про Вашу беду. Слышал. Потому и не появлялся к тебе. Не хотел раздора, – сказал Павел, когда Бурса, соблюдая правила этикета, поклонился от самого порога. – Ну что ж тут поделать, коли молодая девушка с любимым человеком бежала. Не злодей же какой, вроде вашего братца. Венчаются, поживут в деревне у графа и воротятся просить родительского прощения.

Павел стоял возле карты Государства Российского, вытканной на огромном ковре и неподвижными глазами упирался в какую-то непонятную для Бурсы точку.

   – Простите, Ваше Величество, – прерывая молчание, сказал Константин Эммануилович, уже чувствуя, что зря затеял весь свой визит, но желая довести план свой до конца. – но у меня есть основания думать, что он именно злодей, именно такой же, как мой проклятый братец. И, кроме того, он слуга моего брата Ивана. Я подозреваю, что племянницу мою Анну Владиславовну обманом завлекли в поместье негодяя, и пришёл просить помощи у Вашего Величества.

   – А где это поместье? – вдруг закричал Павел. – Посмотри, Бурса, посмотри! – Тонким пальчиком он ткнул в карту. – Вот здесь это.

Он резко повернулся. Лицо императора было искажено яростью. Он сделал такую длинную паузу, что Бурса вынужден был ответить:

   – Это в Новгородской губернии, Ваше Величество.

Павел молчал, нервно расхаживая по залу. Император заложил руки за спину и чуть наклонялся вперёд. Он делал семь шагов влево, по-военному стукнув каблуками, разворачиваться, делал семь шагов вправо вдоль карты своего государства, и всё повторялось снова.

   – Ну, так я слушаю, слушаю, – сказал он, даже не повернув лица. – И что же там в Новгородской губернии.

Бурса смешался. Он никак не ожидал подобного приёма. С трудом подбирая слова, Константин Эммануилович, как мог, коротко изложил всё, что он думает о своём брате, а преданном его слуге графе Викторе, по всей вероятности, и выдавшим Парижский филиал «Пятиугольника», но ни попросить, ни развить тему не успел.

   – А знаешь, что мне мои шпионы на хвосте принесли? – крикнул Павел и остановился прямо перед Бурсой. – Падение нравов, Ваше Величество, по всей губернии сговор помещиков. Все английские каторжники, – почти юродствуя, калеча слова, передразнил Павел своих советников. – Все те, что безумная мать моя в Приморские степи завезла, все там. Большая дружина, говорят, человек 600 под ружьём обученных помещики собрали. Сговор. – Он испытующе смотрел на Бурсу и вдруг крикнул ещё громче: – Ерунда! Ничего этого нет! Нет и быть не может! – император опять зашагал вдоль карты, явно пытаясь удержать собственный гнев. – Я доверял тебе, Константин. Тебе, наверное, одному только и доверял, а ты обмануть меня хочешь? Скажу тебе прямо, – он опять остановился перед Бурсою, – донесли мне, донесли на тебя. Знал я с чем придёшь. Ты племянницу свою воротить хочешь. Так? – Бурса кивнул напряжённо. – И глупо. Очень глупо на пути у молодых вставать. Хотя без благословения венчаться дело и не божеское. В подобном доме настоящий разврат и гибель гнездятся, но… – он понизил голос, прошёл уже спокойнее по зале, присел на кресло, закинув ногу на ногу, – но, видишь ли, мой друг, – мгновенная вспышка ярости погасла в императоре, – не могу я в погоню за каждым графом войско посылать, коли он ничего не сделал, кроме ослушания родительского. Может я бы и хотел, но нет у меня столько солдат. Прости меня, но не могу ничем помочь тебе. Ты пойми, душа, мне самому помощь твоя нужна. Сколько лет ты мне обещаешь целебный эликсир сыскать? Ведь не нашёл ещё. А в любой миг тот состав мне может понадобиться. Что мне тебе говорить, сам знаешь сколько у государя твоего ненавистников, сколько врагов Отечества смерти моей желает. Ударит ножом в сердце, кистенём в висок. Кто спасёт? Так что рассчитываю на тебя, приложи старание, сыщи эликсир целебный. Или сыскал его уже? – взгляд Павла остановился. – Или ты врагам моим его передал?

Бурса молчал, низко склонив голову. Он же понял, что кто-то опередил его здесь.

   – Ну ладно. Поверю пока тебе, – смягчился император. – Два года без внешней войны живём. Отдохнула немножко страна, оправилась. Дай срок, мы и до мелких развратников доберёмся, с каждого спросим. А фантазии эти, Константин, оставь, ни к чему они. Дел настоящих что ли тебе мало? Зачем несуществующие заговоры измыслил? Скажи зачем?

В маленькой комнате горела только одна свеча. Свеча стояла на игрушечном столе, и её огонёк, отражаясь, плавал жёлтыми полосами в полировках, отсверкивал на круглом боку небольшой бронзовой чернильницы, застывал и двоился в неподвижных глазах княгини Ольховской.

«Император откажет Бурсе, – было написано на листке, который княгиня держала в дрожащих руках. – Император не захочет помочь ему, но старший брат захочет своими руками убить младшего».

Была глубокая ночь. Карлик сидел на маленьком гнутом стуле, скрестив свои тоненькие ножки в блестящих остроносых сапожках, и серьёзными глазами смотрел на княгиню. Он ждал её ответа.

   – Что я должна сделать? – проглотив комок, с трудом проговорила Наталья Андреевна. – Напиши.

Маленькая сухая ручка потянулась к новому листу.

«Ты должна любой ценой уничтожить братьев Протасовых. Меховщикам больше не нужно жить потому, что они опасны. Ты должна покончить с Константином Бурсой и взять руководство «Пятиугольником» на себя».

   – Как я могу это сделать?

Огромные алые губы лилипута опять искривила грустная усмешка. За последние несколько дней княгиня хорошо научилась понимать выражение лица этого маленького уродца, уже целиком овладевшего её волей и её сознанием.

«Я сам всё сделаю. Выпустишь меня сегодня ночью. Утром я вернусь».

   – Ты пойдёшь один?

«Нет. Нужен большой мешок и нужен человек, который перенесёт меня на плечах через город».

Пошатываясь, Наталья Андреевна вышла из кукольной комнаты. Она очень осторожно притворила за собой в дверь. Княгиня уже поднялась наверх во второй этаж, но скрип пера и хриплое частое дыхание лилипута будто следовали за ней.

Она уже не задавала себе вопроса: «Что со мной случилось? Что я делаю? Зачем?» Этот вопрос остался во вчерашнем дне. Лилипут околдовал Наталью Андреевну и овладел её волей и её желаниями. Отцы-иезуиты, искалечившие этого человека, наделили его, взамен, какой-то неведомой силой. Карлик легко обретал власть меньше над мужчинами и почти абсолютно над женщинами. Даже во сне теперь княгиня не могла избавиться от разрезанной алой улыбки, этих прожигающих душу глаз.

«Но где же я возьму верного человека, способного с мешком за плечами ночью пройти через город, а потом всю следующую жизнь молчать об этом, – думала она. – Правда вся следующая жизнь такого человека может уместиться в несколько минут. Можно взять любого дворового мужика, если его сразу по возвращении убить. Убить?! – она содрогнулась при этой мысли. – Убить».

Когда Наталья Андреевна вошла в свою спальню Сергей Филиппович находился в том же положении, как она и оставила его за час до этого. Секретарь в расстёгнутой одежде лежал на постели. Он лежал на спине и очень громко дышал открытым ртом. Глаза секретаря были закрыты, он спал.

Приблизившись тихо, княгиня положила руку ему на лоб. Лоб был горячим и мокрым от пота.

   – Серёжа, проснись, – сказала она негромко. Секретарь сразу же открыл глаза. – Серёжа, я выполнила твою просьбу, – склоняясь и целуя его в губы, сказал княгиня. Секретарю показалось, что в голосе женщины возникли какие-то странные хриплые нотки. – Я не сказала никому о том, о чём ты просил меня. Теперь ты должен выполнить мою просьбу. – Наталья Андреевна потянула завязки своей ночной одежды и, опустившись рядом с секретарём на постель, прошептала. – Завтра ночью я рассчитываю на твою помощь, Серёжа. – Сергей Филиппович хотел спросить что-то, но рука княгини закрыла его рот. – Только завтра ночью, не теперь, – сказала она, нежно обнимая секретаря, – не теперь.

После раны, нанесённой себе маленькой серебряной гильотинкой, Сергей Филиппович заболел. У него начался жар, но стараниями доктора, приведённого Бурсою, жар вскоре спал. Секретарь был очень слаб, но ум его был достаточно ясен.

Обычно, возвращаясь под утро в особняк на Конюшенной, молодой человек под предлогом болезни проводил в постели время почти до обеда, но на сей раз он выглядел отдохнувшим. Княгиня Ольховская этой ночью распалила секретаря, поднимая его до вершин блаженства, а перед самым рассветом разрешила на несколько часов уснуть. Поэтому, воротившись домой, Сергей Филиппович переоделся, но не прилёг. После испытанной им буре чувств, секретарь впервые за последние дни был достаточно бодр.

   – Тебе, я смотрю, лучше, Серёжа? – спросил его за завтраком Константин Эммануилович. – Очень кстати, что ты выздоравливаешь, сегодня мне нужна твоя помощь.

Если бы секретарь знал, какого рода помощь потребуется от него, то, скорее всего, сославшись на новый приступ недомогания, уклонился бы. Но он не знал, также, как он и не знал, что предстоит совершить ему следующей ночью по просьбе княгини Ольховской.

В тот же день в половине 11 утра в библиотеке состоялось ещё ещё одно маленькое собрание. Всего несколько человек: Андрей Трипольский, его странная полурабыня-полусестра Аглая, Константин Эммануилович и сам секретарь. Все чего-то ждали. Когда пробило одиннадцать к дому подкатила коляска.

   – Прошу тебя, Сергей Филиппович, – сказал Бурса, обращаясь к секретарю, – сейчас ротмистр введёт сюда двух братьев Протасовых, они слуги моего кошмарного брата и, коли они захотят говорить, ты должен будешь записать всё до последнего слова. Потом ты должен будешь, как свидетель, подтвердить свою запись. Ты понял меня?

Секретарь кивнул, присел к столу, поставил перед собой чернильницу, взял бумагу и не найдя острого пера, вынул из ящика свежее и стал осторожными движениями его затачивать.

Через пять минут в библиотеке появился ротмистр Михаил Валентинович Удуев, а за ним ещё двое. Секретарю потребовалось усилие, чтобы скрыть своё знакомство с братьями Протасовыми. Может быть, на его лице даже мелькнул испуг, но никто из присутствующих в его сторону, к счастью, не смотрел.

Оказавшись в библиотеке братья Протасовы чувствовали себя неловко. Они отказались присесть даже после настоятельной просьбы Бурсы. Удуев также остался на ногах. По выражению лица ротмистра можно было сразу понять, что он ни на минуту не верит в успех предприятия.

Трипольский, заранее определив себе не говорить ни слова, опустился на диван и сомкнул руки на коленях. Аглая присела рядышком с ним.

Подобно тому, как император недавно ходил перед картой России, Константин Эммануилович Бурса прошёлся нервным шагом по библиотеке из конца в конец вдоль стеллажей, потом встал перед братьями и, кашлянув сообщил, обращаясь к ним:

   – Вы знаете кто я. Я знаю кто вы. Вы – отпущенные на оброк крепостные люди моего брата Ивана, – он опять кашлянул. – Теперь у меня над вами неограниченная власть. Могу приказать убить вас немедля, могу миловать. Сами виноваты, – секретарь быстро записывал, помечая паузы в речи специальным значком. Бурсы говорил так медленно, что прибегать к сокращениям ему не приходилось. – У меня к вам есть несколько вопросов, – продолжал Бурса. – Коли вы ответите на мои вопросы, то при свидетелях я обещаю вам полное прощение с моей стороны, а также протекцию в делах. Протекция моя, уж поверьте, дорогого стоит.

После этих слов в комнате образовалась неприятная тишина, скрипнуло перо, отмечая провал. Потом один из братьев, посмотрев прямо в лицо Константина Эммануиловича, с усилием сказал: