Текст книги "Крепостной шпион"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

Будто бы встретивший странного мужика мещанин, утверждал, что со всей отчётливостью слышал, как подозрительный костистый мужик шепчется своим мешком словно с живым.

ЧАСТЬ 2
ВЕНЧАНИЕ С ДЬЯВОЛОМ.
КАДРИЛЬ

Глава 1

овсем ещё недавно вид, открывающийся из окна, просто завораживал взгляд девушки. Теперь, остановившись во втором этаже и прихватив рукою краешек занавеси, Анна Владиславовна впадала в глубокую грусть. Засмотревшись на павильон с восьмигранной башней и куполом, Анна могла простоять у окна, наверное, целый час, припоминая как вот здесь внизу, среди зимнего сверкающего снега два молодых офицера Измайловского полка разыграли для неё спектакль.

Ориентируюсь на одного единственного зрителя, Афанасий и Василий изобразили по всем правилам дуэль. Дураки. Хотели напугать девушку. И вовсе не напугали. Но прошло совсем немного времени и Василий Макаров был убит на настоящей дуэли.

Теперь снега за окном не было, клубилась за каретами и верховыми чёрная петербургская пыль. Павильон поднимался среди этой пыли как маяк среди шумящей воды.

Анна сдерживала слёзы, но иногда они всё-таки пробивались, и отлитая из меди золочёная фигура коня на шаре, раздваивалась перед нею и блестела ещё сильнее.

Накануне вечером в гостиной была неплохая карточная игра. Бурса редко выписывал специальное приглашение и, за исключением двух дней в неделю, любой человек мог прийти сюда. Господа играли в ломбер. Дамы настаивали на том, что вечер, прошедший без музыки – погибший вечер. Их никто не слушал и, сбившись в группки по 3-5 человек, они то перемывали косточки отсутствующим, то переходили на обсуждение совершенно погибшей, с приходом Бонапарта, французской моды. Детали зимнего похищения юной хозяйки особняка больше уже не всплывали в этих разговорах. Тема давно исчерпана.

Предпочитающая дамской компании общество мужчин, Анна, ничуть не смутившись, сняла банк за одним из ломберных столиков, после чего отказалась играть и унесла выигрыш в спальню, что выглядело крайне неприлично. Но никто даже словом не посмел возразить.

А вернувшись в гостиную, Анна Владиславовна увидела новое лицо. Её будто ударило. Только растворив двери, девушка увидела этого человека. Ей потребовалось усилие, чтобы отвернуться в другую сторону и завести непринуждённый разговор.

Он стоял у противоположной стены и что-то оживлённо обсуждал с Андреем Трипольским. Одного роста с Трипольским, человек этот, одетый в элегантный светлый фрак, был так хорошо сложен, что с расстояния походил на остроконечный треугольник, направленный остриём своим вниз. Тонкая рука незнакомца опиралась на изысканную чёрную трость. Трость эта сразу бросалась в глаза – с большим нефритовым набалдашником в форме головы негра. Другая рука непроизвольно в такт разговор двигалась в воздухе, и Анна почему-то подумала, что в этой руке непременно должна быть зажжённая сигара. Девушка любила курящих мужчин. Она знала, что курят, в тайне, многие женщины, хотя сама до сих пор так и не решилась попробовать.

Больше всего в новом госте поражали волосы – пышные, рыжие они не были прибраны, а вздымались непристойной невероятной светящейся копной.

Анна едва дождалась, пока ей представили нового гостя.

   – А позволь отрекомендовать тебе, – сказал Трипольский, когда она, будто случайно пересекая зал, оказалась рядом, – парижский мой знакомый граф Виктор Александрович Алмазов. Мы с ним вместе из-под обстрела выходили в 1793-м.

Анна Владиславовна присела в реверансе, глянула на графа, как подобает, осторожно снизу-вверх, и вздрогнула, встретившись с его взглядом. Никогда не было с ней ничего подобного.

Глаза графа Виктора горели, как два не отшлифованных грубых алмаза. Анна даже ощутила боль в сердце, столкнувшись с ними.

   – Мы вместе стояли на баррикаде, – продолжал Трипольский, не замечая девушки, – плечом к плечу.

   – Скажите, граф, – стараясь никак не выдать своих чувств, спросила Анна, – а трость эту Вы тоже взяли на баррикадах? Наверное, это боевой трофей?

   – Именно! Именно так! – воскликнул граф Виктор. – Представьте себе, Анна Владиславовна, эта палка принадлежала, по слухам, самой госпоже Дюбарри – последней пассии Людовика. Эта симпатичная голова, – он подбросил трость так, чтобы нефритовый набалдашник оказался перед лицом Анны, – скульптурный портрет телохранителя госпожи Дюбарри, красавца негра Замора. Но Вы правы, мне эта трость досталась именно в бою. Я отнял её у одного простолюдина, когда тот пытался пробить мою голову головой Замора.

   – Вы умышленно пугаете меня? – спросила Анна, но граф настойчиво продолжил:

   – Кстати скажу, именно Замора выдал свою госпожу трибуналу Великой Революции. И госпожа Дюбарри погибла под топором палача.

Всё это произошло накануне. И теперь утром, стоя возле окна и мучая в пальцах краешек занавеси, Анна Владиславовна ещё ощущала тот укол в сердце.

«Что же это со мной случилось? – размышляла девушка. – Не может же быть, чтобы от одного только взгляда, вот так вот стало вдруг больно в груди и перехватило дыхание. Я и не видела никогда раньше этого графа Виктора. А, действительно, почему я никогда раньше не встречалась с ним? Андрей сказал, что он приехал всего несколько дней назад, но почему же он никогда не рассказывал об этом своим приятеле? Откуда взялся этот граф Виктор Александрович Алмазов? – Она произнесла имя про себя и содрогнулась. – Андрей, уж наверное, мне всё рассказал о себе. Почему же это знакомство скрыл?»

Задумавшись, Анна пропустила что-то происшедшее на улице и была удивлена шумом у парадных дверей.

   – Что это там такое? – спросила она, рассеянно обращаясь ближайшему лакею – тот смахивал кисточкой пыль с мебели рядом.

   – Не могу знать, барышня, – отозвался лакей, выпрямляясь по стойке «смирно» и выпучивая усердно глаза. – Не могу знать.

   – Дурак, – фыркнула Анна, возвращаясь к окну. – Это же курьер с каким-то письмом.

Теперь она хорошо разглядела человека у двери. Костюм пропитан пылью, несмотря на жару на руках кожаные перчатки с раструбами, широкополая шляпа совершенно закрывает лицо. Внимание девушки привлекли шпоры на грязных сапогах. Шпоры были какой-то незнакомой формы, очень длинные и острые с тройными колёсиками.

   – Да он – иностранец, – сказала сама себе девушка и, повернувшись, побежала вниз по ступенькам, желая посмотреть на курьера.

Анна не ошиблась. Курьер из Франции привёз пакет для Константина Эммануиловича. Ещё несколько месяцев назад подобное было невозможно, и почта переправлялась тайно. Но за последнее время отношения между монархической Россией и слегка поутихшей Францией несколько переменились, и доставка корреспонденции вновь наладилась.

   – Простите, мадемуазель, но я должен передать пакет лично в руки, – сказал курьер. Он говорил с сильным акцентом.

   – Коли Вы лично в руки хотите, так Вам подождать придётся, дядюшки теперь нет дома. Может не будет до вечера, а может быть до завтра.

   – Простите, мадемуазель, но ждать я не могу.

   – Тогда, я уверена, Вас Сергей Филиппович примет. Сергею Филипповичу-то Вы сможете почту передать? Он личный секретарь дядюшки.

Сказав так, Анна почувствовала какое-то лёгкое беспокойство. Ничего страшного не произошло ещё и, вроде, ничего не грозит, а случается человек предчувствует неприятность.

Если бы она настояла в тот момент, если бы она отобрала у французского курьера конверт с почтой, то дальнейшие события пошли бы, наверняка, по-другому руслу и не вылились бы в ту страшную перемену судьбы, что ожидала в ближайшем будущем юную хозяйку особняка, Анну Владиславовну Покровскую. Но Анна не могла знать будущее.

Секретарь Бурсы, Сергей Филиппович, взял набитый бумагами пакет и исчез с ним за дверью в библиотеке. Анна только плечами пожала.

   – Нате вам, даже спасибо не сказал.

Она видела, как курьер устало взбирается на свою лошадь. Она стояла у окна и ждала пока не утих стук копыт, и курьер не исчез за пылью в глубине улицы. Но она не могла видеть, что секретарь вскрывает ножом пакет и просматривает привезённые курьером документы.

В конверте содержалось восемь отдельных небольших листочков голубоватой бумаги. На каждом листочке указано имя и краткие данные о человеке. Это был ответ на запрос Константина Эммануиловича Бурсы, магистра общества «Пятиугольник». Один из привезённых курьером листочков должен был сыграть роковую роль. Одно из восьми было именем человека, выдавшего Парижский список организации.

Пробежав глазами все восемь листков, Сергей Филиппович подошёл к двери лифта, убедился, что в библиотеке теперь кроме него никого нет, вынув из стопки один листок, он быстро сложил его в 8 раз и засунул во внутренний карман жилета. После чего остальные листки вместе с пакетом спрятал в тайник за картиной.

«То, что было 8 досье, а осталось 7, вряд ли привлечёт чьё-то внимания, – соображал он, переодеваясь в уличное платье у себя в комнате. Но это лишь в том случае, если во вчерашней почте француз не указал точную цифру. Вчера было письмо, что в нём я не знаю, но, если там была указана точная цифра, подозрение падёт на меня. Но придётся рискнуть другого пути нет».

Всё также стоящая у окна Анна Владиславовна, видела, как секретарь вышел из дома и, помахивая тросточкой, быстро зашагал по улице.

«Куда это он направился?» – подумала она, ещё раз испытав лёгкое неприятное беспокойство, но уже через секунду девушка позабыла обо всём, отвлечённая новыми гостями.

Если бы Анна видела, что спустя час Сергей Филиппович оказался посреди большой меховой лавки купца Протасова, то было бы удивлена. Ещё более удивило бы Анну поведение секретаря. Какое-то время он стоял, делая вид, что разглядывает новенькую волчью шапку, потом подошёл человек, что-то шепнул ему и, озираясь, Сергей Филиппович быстро прошёл в задние комнаты.

   – Зачем вы пришли сюда? – спросил его очень толстый человек в суконных немецких штанах и русской рубахе навыпуск.

Это был один из хозяев лавки, младший меховщик Протасов. Он протянул квадратную серую руку, указывая на кресло.

   – Вас же предупредили. Приходить сюда можно только в самом крайнем случае. Мы не знакомы с Вами.

   – Теперь крайний случай, – отозвался секретарь нервно. – Пришёл из Франции пакет. В пакете находился документ, компрометирующий Вашего человека.

   – Ну Вы совсем запутались, Сергей Филиппович. Мои люди теперь все в лавке.

   – Не нужно шутить, – секретарь даже побледнел от злости. – Вы знаете о каком человеке я говорю.

   – Ну предположим.

   – В бумаге, которую доставил французский курьер человек этот полностью изобличён.

   – Надеюсь, этот документ при Вас, – неприятная улыбка скользнула по сальным губам Протасова-младшего. – Принесли?

   – Да принёс. Бумага со мной, – секретарь вынул из кармашка сложенный листок и протянул через стол.

Пухлая рука развернула листок, чиркнула длинная спичка, и через минуту он упал в медную тарелку, скрученный быстрым пламенем.

   – Вы правильно поступили, Сергей Филиппович, – без улыбки сказал Протасов. – К несчастью мы оба с Вами невольники.

   – Но что теперь мне делать? – упёршись глазами в горку пепла, спросил секретарь. – Если пропажа обнаружится подозрение падёт на меня. И, поверьте, если всплывёт это, то всплывёт и…

   – Никто не видел, как Вы убили князя Валентина, – перебил его сидящий за столом толстяк. – Никто никогда не узнает об этом, не беспокойтесь. Что же касается подозрений, обещаю, сегодня же будут приняты все меры.

Душно в этот день было в Петербурге и чудовищно грязно.

Выйдя от меховщика, секретарь, как пешком пришёл сюда, также пешком и возвращался на Конюшенную, но теперь шаг его был медленным. Тросточка ритмично постукивала о мостовую. Вокруг пахло жареным кофе и конским навозом, было сухо и можно было захлебнуться от пыли.

«Обратного пути нет, – размышлял секретарь. – Я боялся разоблачения и делал всё, что мне приказывали, но теперь, если выплывет, что я сделал за эти месяцы, меня казнят как предателя. – Мысли его путались, перескакивая со значительного на второстепенное. – Наталья Андреевна неизбежно пойдёт на разрыв. Вряд ли меня возможно будет в крепость заточить, раньше казнят. Впрочем, чтобы казнить меня «Пятиугольнику» нужны не просто свидетельства каких-то дворовых, для казни нужны веские доказательства. Но княгиню Ольховскую я потеряю безвозвратно. Я не могу жить без неё! Не стоит себе самому лгать, эти тайные встречи стали для меня целью жизни, единственной отрадою. Я на любое преступление пойду, чтобы не потерять этих волшебных ночей, на любое преступление».

Рядом с медленно вышагивающим секретарём, остановилась лёгкая коляска и весёлый голос спросил:

   – Вы домой, Сергей Филиппович?

   – Домой, – секретарь поднял голову. На него смотрели пронзительные глаза графа Виктора.

   – Давайте подвезу.

С трудом секретарь удержался от резкости. Он не сказал ни слова, только отвернулся и пошёл дальше.

В этот вечер в гостиной Константина Бурсы было особенно весело. По приказу молодой хозяйки карты оказались под запретом, устроили танцы. Сам Константин Эммануилович, занятый какими-то делами по благоустройству города, приехал только в седьмом часу и сразу заперся в кабинете.

Когда секретарь появился в дверях, как раз развернули котильон. Княгиня Наталья Андреевна шла в паре с графом Ш..., а Анна с Виктором Алмазовым. После всего происшедшего за этот день секретарь просто не мог видеть этой рыжей столь вольно прибранной копны волос, этих тонких губ, этих разящих глаз.

Анна Покровская была необычайно возбуждена. Она хохотала и делала много лишних движений. Когда очередной танец закончился, она сама присела за клавесин, а рядом с девушкой оказался всё тот же граф Виктор.

   – Ваш французский знакомец, я смотрю, увлёк Анну Владиславовну, – сказала негромко графиня Полонская, желая задеть Трипольского. – Поверьте женскому опыту, это всё не так безобидно, как выглядит на первый взгляд.

Полонская сделала неосторожное движение своим страусовым веером и чуть не выронила его. Андрей Андреевич отступил, он почти испугался безмолвного предложения любовной игры, но в эту минуту громко стукнул жезл камердинера.

   – Кто ещё там? – отворачиваясь от клавесина, на весь зал громко крикнула Анна. – Кто там пришёл?

   – Аглая Ивановна! – объявил напыщенно камердинер.

Если бы Анна не вскочила со своего стульчика и не кинулась навстречу Аглаи, с которой за последние месяцы близко сошлась, то непременно заметила бы перемену в лице своего рыжего ухажёра. Правда перемена эта была недолгой. Через секунду граф Виктор уже полностью овладел собой и тень ужаса, скользнувшую по его лицу, из всех присутствующих заметил только Трипольский.

«Что-то Вы не договариваете, граф, – подумал Андрей Андреевич, проходя в курительную комнату и опускаясь на диван. – Что-то было там в Париже о чём я не знаю. Нужно будет ещё раз у Аглаи спросить, но скорее всего, она не скажет. А может быть ничего не было, просто я ревную. Ревную как дурак. – Он никак не мог разжечь огромную трубку. – Нужно уйти. Уйти и вернуться когда чувства успокоятся».

   – Вы, я знаю, знакомы, – подводя Аглаю к Виктору, весело сказала Анна. – А то я могла бы вас заново представить друг другу.

   – Почему Вы думаете, что мы знакомы? – смущённо, не поднимая на Виктора глаз, спросила Аглая.

   – Ну как же. Андрей тут рассказывал, что Вас ранили вместе, тебя в ногу, а графа в плечо, кажется. – Анна обвела взглядом зал. – Да он сам подтвердит. Да где же он? Куда же он делся?

   – Допустим, мы не знакомы, – сказал граф Виктор.

   – Хорошо, – кивнула Анна. – В таком случае, разрешите представить Вам граф самую несчастную и самую загадочную женщину города Аглаю Ивановну Трипольскую. Видите какая она красавица. Можете представить себе, граф, что эта чудесная девушка всего лишь крепостная собственность Андрея Андреича Трипольского. Вы можете представить себе, что он до сих пор ей вольную не подписал?

   – Могу, – граф Виктор осторожно поднёс к губам тонкую дрожащую руку Аглаи и поцеловал её. – Конечно же могу представить. – Он взглянул на Аглаю глаза в глаза. – Значит вы всё ещё рабыня?

   – Все мы рабы своих господ, граф, – немного резким голосом отозвалась Аглая. – В конце концов, Все мы рабы Божьи.

Если бы Анна знала подлинный смысл этих слов. Если бы кто-нибудь, из находящихся в зале, мог хотя бы предположить, что скрывалось за этим кратким пикантным диалогом, то, вероятно, всё сложилось совсем иначе, но понять скрытый смысл сказанного смог бы, наверное, только Андрей Трипольский, но он не слышал этого разговора.

Трипольский в угрюмом одиночестве сидел в курительной комнате и всё ещё пытался разжечь огромную трубку. Он был сильно расстроен и когда в курительную, осторожно притворив за собою дверь, вошёл Сергей Филиппович, не удостоил секретаря даже слова.

Этой ночью Анна Владиславовна долго не засыпала, она была возбуждена. Она никак не могла понять, что же происходит с её чувствами.

«Я влюблена, – думала Анна, пока горничная помогала ей раздеться. – Я влюблена. Глупости. Это что-то другое. Я была влюблена сначала в несчастного Василия Макарова, потом в Трипольского. Может быть, я Трипольского до сих пор люблю, и не могу простить ему смерть Василия вот и всё. Глупо, глупо. Глупости! – почти закричала она, отвечая своим мыслям, отталкивая служанку и кидаясь лицом вниз на постель. – Глупости».

Рыженькая, как и граф Виктор, служанка собрала разбросанные по спальне вещи и исчезла. Анна поколотила ладонями подушку, потом легла неподвижно. Вскочила, накрылась с лёгким одеялом. Скинула одеяло, села, скрестив ноги, и прислушалась.

В доме было тихо. Только слышно, как скрипит паркет где-то в верхнем этаже. Вероятно, по своей привычке работать по ночам, дядюшка Константин Эммануилович расхаживал по библиотеке. Окно распахнуто, но воздух пыльный, тяжёлый нет в нём ночной прохлады.

«Почему, как только я закрываю глаза, то сразу вижу эту рыжую шевелюру? – лёжа на спине, размышляла Анна. – Вот горит свеча. Вот я боюсь даже зажмуриться. Нужно честно сказать себе, когда Виктор Александрович случайно коснулся моей руки меня будто пронзило длинной иглой. Всё тело от макушки до самых пяток. Может быть, это и есть настоящее чувство? Мне приятно смотреть на него, мне приятно слышать его голос. Но ведь я и не мечтала о нём, я не звала его к себе в сон. Почему он пришёл? Третий день он снится мне и сегодня, вероятно, будет также».

Пролежав довольно долго на спине, девушка повернулась и взяла книгу. В порывах лёгкого ветерка свеча колебалась и читать было очень трудно.

Тогда, ощутив сильную жажду, девушка села на постель, отодвинула голубой шёлковый полог, потёрла глаза, поднялась, прошлёпала босиком до столика, на котором стоял кувшин с лимонной водой. Но кувшин оказался пуст.

   – Вот, пожалуйста, – переворачивая кувшин, сказала она. – Я вся в огне страсти, а охладиться оказывается вовсе нечем. Накажу завтра дуру эту, Настю. Почему не приготовила и волосы у неё, как назло, рыжие.

Недолго раздумывая, Анна Владиславовна накинула на себя широкий лёгкий пеньюар и не обуваясь, как была босиком, вышла в коридор.

Пол под ногами был почти горячий. Паркетные доски скользили. Рассчитывая найти воду в гостиной, девушка быстро прошла по коридору и, только открывая следующую дверь, пожалела, что не прихватила с собой свечу.

Гостиная тонула во мраке. Луна находилась по другую сторону здания. Анна ощупью двинулась прямо через зал, натыкаясь на мебель, и каждый раз тихонечко вскрикивая.

И вдруг она становилась. Непонятный звук привлёк внимание. Звук был похож на шаги, но шаги какие-то очень короткие, тихие, постукивающие.

   – Кто здесь? – спросила неуверенно Анна. – Шаги прекратились, но зато совершенно отчётливо теперь раздавалось где-то совсем рядом хрипловатое неровное дыхание.

   – Кто здесь? – обретая уверенность в голосе, звонко повторила Анна. – Если ты вор, выходи, покажись. Я обещаю ничего тебе плохого не сделаю. Если ты вор, я обещаю тебе дам 5 руб. Выходи сейчас.

В ответ, откуда-то со стороны лестницы раздалось тихое утробное хихиканье похожее больше на урчание кошки нежели на человеческий голос. И опять быстро-быстро застучали деревянные шаги. Было похоже, что убегает какой-то неуклюжий маленький ребёнок в деревянных башмачках.

Анна не стала сдерживаться, и завизжала в полную силу. Не прошло и пяти минут, как несколько слуг с факелами уже выбежали из дома. Анна встала у окна наблюдать.

В подпрыгивающем свете факелов ей почудилось, что по улице мелькнула маленькая фигурка. Тень исчезла в стороне конюшен.

   – Что случилось?

Анна обернулась. В гостиной теперь горело, наверное, несколько десятков свечей.

Константин Эммануилович стоял наверху лестницы. Девушка потуже затянула поясок своего пеньюара.

   – Да понимаете, дядюшка, я хотела очень пить, а вода в кувшине кончилась. Я встала и вдруг…

   – Что же, ангел мой, – спросил Бурса. Глаза его были без сна и смотрели очень серьёзно. – Что же вдруг?

   – Не знаю. Это так странно. А разве что-то случилось?

   – Случилось, – голос у Константина Эммануиловича был неприятным, подчёркнуто сухим. – Видишь ли, только что кто-то проник в нашу библиотеку и пытался нас ограбить, а я не успел вовремя выйти.

После происшедшего в начале февраля, Константин Эммануилович Бурса, серьёзно обеспокоенный своей безопасностью, принял все возможные меры. Фонарь над чёрным ходом был навсегда погашен, а сама дверь открывалась только в случае необходимости и так, чтобы при этом присутствовало не менее двух дворовых. На ночь дверь чёрного хода вообще закладывали металлической щеколдой с замком.

Не меньшие предосторожности были предприняты в отношении нижних окон и парадных дверей. Выходило, что никто чужой просто не мог проникнуть в дом, не привлекая внимания. Но в дом кто-то проник.

Сам Константин Эммануилович задремал было в креслах в кабинете, но вдруг проснулся и вышел в библиотеку. Увидел рассыпанные по полу книги. В эту минуту внизу и раздался истошный крик Анны.

Картина, прикрывающая тайник, была сброшена на пол – по всей вероятности, тайник открыть не успели. Судя по опущенному креслу лифта, звук которого и разбудил хозяина особняка, вор поднялся здесь, но оставалось полной загадкой – каким образом он проник в дом.

Видимо, вор, оказавшись внутри особняка, сразу направился в библиотеку и занялся тайником. Это впрямую указывало, что он явился не за драгоценностями, а за документами и хорошо знал внутреннее расположение комнат.

Бурса не мог со всей определённостью сказать, открывал ли кто тайник. На первый взгляд всё содержимое осталось цело. Подозрение вызывал лишь пакет, полученный накануне из Франции.

В пакете было семь листов. Каждый лист содержал краткие данные об одном из предполагаемом предателе. Парижский филиал «Пятиугольника» специальным курьером прислал в Петербург эти маленькие досье, чтобы Бурса, наконец, установил кто в прошлом сентябре выдал конвенту Общество.

Раздумывая на эту тему, Константин Эммануилович вызвал секретаря.

   – Сергей Филиппович, ты вчера почту принимал? – спросил он, в который уже раз перекладывая голубоватые листочки.

   – Да принимал.

   – Скажи, сколько их было всего?

   – Восемь, – затаив дыхание, сказал секретарь.

   – Ты уверен, Серёжа?

   – Совершенно уверен. Я вскрыл конверт и посмотрел было восемь.

   – Видишь ли, теперь их семь. – Бурса сложил листочки назад в конверт и заложил их поглубже в тот же тайник. – Так что выходит одно из двух – либо ты, Серёжа, вчера один листочек утерял, либо этот ночной воришка его унёс с собою.

   – Я не мог утерять, – сердце Сергея Филипповича сильно билось от волнения, но лицо оставалось непроницаемым.

   – Я знаю, знаю – ты человек аккуратный, – Бурса сел в своё кресло. – Понять не могу, – сказал он в раздумье, – если к нам подослали вора, чтобы унести только одну бумажку, это уж в прямую доказывает, что предатель где-то совсем рядом бродит, на глазах. Но спрашивается тогда: кто мог знать о ней? – Бурса посмотрел на секретаря. – Кстати, Серёжа, ты говоришь, просмотрел всё, ты не помнишь, случайно, какая фамилия стояла на восьмом листке?

   – Я только бегло просмотрел, – сконфузился секретарь. – Извините, Константин Эммануилович, не помню. Не читал я вчера этих документов, кабы знать, что так выйдет, конечно бы прочёл.

   – Кабы знать, что так выйдет, я бы сам курьера встретил, – отозвался Бурса. – А теперь что же, нового курьера в Париж посылать и три с половиной месяца ждать нового ответа.

Известие о том, что в особняк на Конюшенной забрался вор, как ни старался Бурса держать его в секрете, всё же просочилось в свет и стало основной темой пересудов и домыслов среди гостей. В особенности всех увлекла идея проникновения в дом при полностью защищённых дверях и окнах.

Накинулись на Анну Владиславовну, и та во всех подробностях рассказала гостям свой ночной кошмар.

   – Так это же был карлик, – сказал одна из дам с полным знанием дела. – Такой может через самую маленькую щёлочку пролезть. Я видел это в цирке. Они очень ловкие.

   – Если это дело карлика, то непременно же это дело компрачикосов, – загадочным голосом, привлекая к себе внимание, объявил граф Ш. – Никто, господа не слышал о русских компрачикосах. Компрачикосы – это такие несчастные существа, уродцы, которых злодеи держат в колодках.

   – Да? – спросила графиня Полонская, лениво помахивая своим огромным веером.

   – Они вырастают с короткими ногами.

   – В Европе да, у нас нет. Я слышал господа, что с дозволения государыни Елизаветы Петровны на Северном море устроен католический монастырь и там иезуиты для специальных целей выращивают искусственным образом совсем маленьких людей.

   – Я не верю, – громко на весь зал сказала графиня Полонская. – Не может же быть такого, чтобы никто кроме вас не знал о подобном опыте. Коли было бы так, как вы рассказываете, то все бы знали.

Анне Владиславовне надоело слушать этот вздор, и девушка позволила настойчивому графу Виктору увлечь себя в другую часть зала.

   – Глупости какие, – говорила она. – Вы верите, что могут и в самом деле быть подобные карлики.

   – Верю, – неожиданно для неё сказал Виктор, и рука графа сжала локоток чуть сильнее. – Да Вы же сами видели одного из них в свете факела.

Анна остановилась, отняла свой локоть.

   – А Вы видели, – напряжённо вглядываясь в лицо Виктора, спросила она.

   – Видел.

   – И где же, позвольте спросить, в цирке тоже.

Виктор отрицательно покачал головой.

   – Так случилось, что я был в том ските, на острове, – грустно сказал он. – Я видел эту маленькую колонию уродов.

   – И по какому же какому же поводу были там, путешествовали?

Некоторое время граф Виктор молчал.

   – Если обещаете хранить тайну, я расскажу, – предложил он, выражением своего голоса давай понять, что рассказ длинный и подлинный, а вовсе не праздная выдумка.

   – Обещаю, – Анна быстро перекрестилась. – Рассказывайте.

   – Несколько лет назад по специальному поручению я посетил этот монастырь и прожил около месяца среди иезуитов…

   – И зачем же вы туда отправились, – игриво перебила его Анна.

   – Я отправился туда, чтобы изучить монастырскую библиотеку. Меня интересовала одна рукопись.

   – Какая-нибудь летопись?

   – Нет. Я искал описание одного целебного состава, по слухам, дающего бессмертие.

   – Нашли?

   – Нет.

   – Так при чём тут карлики?

   – Кроме поиска в библиотеке я должен был привезти несколько карликов для развлечения одного очень богатого человека.

   – Не верю я Вам, – вдруг сказала Анна и поджала губки. – Получается, что Вы, граф Алмазов, и в Париже на баррикадах бились и с братьями иезуитами на короткой ноге. Вы всё выдумывает граф. Выдумывайте лишь для того, чтобы казаться оригинальнее, нежели Вы есть на самом деле.

Но Виктор не обиделся.

   – Вы не поверите, Анна Владиславовна, – сказал он с неожиданной грустью, – но я многое отдал бы за то, чтобы было так, как Вы сказали. Увы, все мои похождения истинны и они не столь восхитительны какими кажутся.

Лицо Виктора приблизилось к лицу девушки, глаза его просто обжигали её. Анна желала отвернуться и не могла.

   – Ну конечно же не нужно мне верить, – другим голосом сказал Виктор. – Не нужно. Я всё придумал. Я пошутил.

   – Дурно пошутили. Дурно.

   – Согласен. Приношу свои извинения.

Наблюдающий за ними издали Андрей Трипольский, смутился. Он вдруг припомнил что-то, что-то значительное. Но это было, скорее, ощущение, старое парижское ощущение, связанное с графом Виктором.

   – Аглаша, ты не помнишь, что-то ведь было в Париже связанное с Виктором Александровичем? Что-то неприятное, – спросил он, поворачиваясь к Аглае, стоящей рядом.

   – По-моему, напротив, – усмехнулась девушка, – только приятные воспоминания. А ты, что, действительно не можешь припомнить тот случай?

   – Нет, не могу.

   – А знаешь почему?

   – Нет, скажи, будь добра.

   – Да просто потому, что вы оба, и ты и Виктор, напились в Чёрном петухе. Вы тогда были оба, как говорящие свиньи и разоткровенничались прилюдно. Ты помнишь этот разговор?

   – Не спрашивай лучше, я тебе этого никогда не скажу.

   – Сможешь сам припомнить – хорошо, а не сможешь – живи так. – Аглая демонстративно отвернулась.

Трипольский, ощутив тёмную ярость и раздражения, пошёл через весь зал к графу Виктору.

   – Граф, – приблизившись и тронув его за плечо, сказал Трипольский, – я тут пытаюсь припомнить один наш парижский разговор и вот никак не могу. Мы с Вами, говорят, были тогда оба несколько пьяны. Возможно, чья-то честь была задета, и до сего момента не получено должного удовлетворения.

Виктор Александрович Алмазов поправил быстрым движением руки свои огненно-рыжие растрёпанные волосы и ответил неожиданно резко:

   – А вы и сейчас, по-моему, еле на ногах стоите, сударь.

   – Разве? – удивился Трипольский, и, глядя в сверкающие глаза Виктора, Трипольский понял вдруг, что перед ним стоит лютый враг

Он осознал это со всей ясностью и почти растерялся. Ведь там, в Париже, являясь членами одного общества, они были почти друзьями. А когда Аглаю тяжело ранили граф Виктор просто поразил Андрея. Он просидел возле постели девушки, как самая преданная служанка, наверное, полтора месяца никого не подпуская, и никому не разрешая даже сменить постельное бельё или вычистить ночную вазу.

Когда полиция конвента взялась за «Пятиугольник», Трипольскому и Аглае удалось сбежать, а Виктор оказался в тюрьме. Несколько месяцев назад, узнав об освобождении Виктора, оба они ждали его возвращение в Санкт-Петербург, но по приезде Виктор Александрович не удостоил Трипольского даже визитом.