Текст книги "Крепостной шпион"

Автор книги: Александр Бородыня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

   – На любой вопрос, на любой вопрос, Ваше превосходительство, коли мы знаем, конечно, всё что Ваше превосходительство хочет узнать всё можем рассказать. Вы только спрашивайте, Ваше превосходительство, спрашивайте.

   – У вас в лавке нашли список адресов, – сказал Бурса. – Я хочу узнать: есть ещё списки подобного рода? Я хочу знать: кто ещё в Петербурге прислуживает моему брату Ивану?

При этих словах секретарь похолодел. Он чуть не выронил перо. На лице Сергея Филипповича ясно выразился страх, но опять никто не посмотрел в его сторону.

   – Про это мы ничего не знаем, – сказал старший из братьев. – Ваше превосходительство, помилуйте, мы уж шестой год на оброке, только деньги отправляем барину. Мы бы и рады, Ваше превосходительство, не знаем мы никакого списка. Вы жандармов расспросите получше что за бумага, но мы ничего не можем сказать.

Удуев хотел вмешаться, но Бурса остановил его.

   – Вы боитесь, – сказал он. – Вы боитесь своего хозяина. Не нужно его боятся, он не сможет причинить вам зла. Вы оба грамотные, вы умеете с деньгами обращаться, обещаю, если вы поможете нам, то я сделаю вам паспорта, и вы уедете заграницу. Я дам вам денег, но только подробно расскажите всё, что вы знаете.

Рука секретаря с пером, которое он уже обмакнул в чернильницу, зависла над чистым листом. На пере медленно собиралась большая капля. Братья молчали.

Губы Трипольского шевелились от возрастающего возбуждение, но он не проронил ни слова.

Аглая держала Андрея за руку.

Удуев, сделав безразличное лицо, отошёл в глубину библиотеки и снял со стеллажа какую-то книгу. Развернул, делая вид, что читает.

   – Нет, – после долгой паузы сказал один из братьев. – Мы ничего не знаем, мы тихие люди и занимаемся законным промыслом. Платим оброк. Мы ничего не можем сказать.

   – И ты ничего не можешь сказать? – обратился Бурса ко второму, всё ещё не сказавшему ни слова брату. – Почему он отвечает за тебя?

   – Потому, что он старший, он верно говорит, Ваше превосходительство, мы ничего не знаем и помочь вам не сможем. Если хотите, Ваше превосходительство, то убейте, запорите до смерти, – он склонил голову, голос его звучал жалко. – Поверьте, Ваше превосходительство, мы не знаем ничего. Ничего не знаем.

От братьев меховщиков исходил неприятный запах. Так пахнут свежевыделанные овечьи шкуры, и от этого запаха секретаря затошнило. У него опять появился в жар, и закружилась голова. Капля сорвалась с пера и разлетелась брызгами на чистом листе.

В ту же ночь, в установленном порядке, Сергей Филиппович вошёл в дом на Фонтанке и, выждав нужное время, также как всегда, толкнул осторожно дверь в спальню княгини, но постель была пуста.

Наталья Андреевна стояла возле зеркала, разглядывая своё лицо. Она даже не сняла парик.

   – Ты должен сейчас же отнести одну вещь по адресу, который я тебе укажу, – не поворачиваясь сказала она.

   – Прямо сейчас? – ужаснулся секретарь. – Какую вещь? Куда я должен отнести?

   – Собственно, даже не вещь, а небольшое животное. Ты отнесёшь его теперь же к Гостиному двору и выпустишь возле меховой лавки братьев Протасовых. Потом подождёшь там несколько минут пока животное не вернётся и доставишь обратно сюда.

   – Карлик, – с ужасом прошептал секретарь и попятился. – Ты хочешь, чтобы я…

Но княгиня уже схватила его за руку и вела к дверям чёрного хода, больше не вступая в рассуждения. Она сама надела на плечи секретаря тяжёлый тёплый мешок и, поцеловав в губы, вытолкнула его за дверь.

   – Если ты вернёшься скоро, – сказала она вслед, – у нас ещё останется время для любви.

Позже, пытаясь припомнить как он шёл через город, секретарь смог вытянуть из своей памяти лишь тёмную вереницу домов, тихие пустые проспекты, будошников, спящих стоят, жёлтые пятна масляных фонарей и ощущение тёплого огромного комка, припадающего к спине.

На углу возле меховой лавки Протасовых он остановился и, действуя будто в кошмарном сне, развязал мешок. Не желая видеть того, что покажется из мешка, Сергей Филиппович отвернулся и встал спиной к дому. Он услышал, как прозвучали будто деревянные башмаки, щелчок и опять тишина.

«Боже, – подумал секретарь, – я на собственных плечах принёс карлика-убийцу. Что же я делаю? Нужно уйти отсюда, нельзя ждать».

В подворотне громко закричала какая-то кошка. Секретаря обдало по́том, он шарахнулся в сторону, больно ударился локтем о каменную стену и от этого очнулся.

«Нужно предупредить этих меховщиков, что у них в доме смерть, – определил он себе, пытаясь вычислить какое же окно является окном спальни. – Вот это, второе справа, по всей вероятности».

Сильно ударив пальцами в стекло, Сергей Филиппович в эти минуты впервые за последние месяцы не думал ни что скажет княгиня Ольховская, ни вообще, что может последовать за его поступком, он просто хотел прекратить навязчивый бесконечный кошмар.

   – Кто здесь? – спросил мужской голос в комнате, и секретарь узнал голос старшего Протасова.

   – Это я, Сергей Филиппович, – ощутив себя полным болваном, отозвался секретарь. – Я хочу предупредить вас. Только что к вам в дом проник карлик, кажется он хочет убить вас.

За занавесью вспыхнула свеча, ткань на окне отодвинулась, и секретарь увидел сонное лицо старшего брата-меховщика.

   – Шутите, барин? – спросил он, приближая губы почти к самому стеклу.

Но ответить Сергей Филиппович не успел.

В другой комнате рядом ясно прозвучал короткий горловой крик. Свеча вздрогнула в руке меховщика, ткань опустилась.

   – Что там? – спросил секретарь.

Свеча за занавесью погасла и тут же раздался грохот опрокинутого шкафа. Потом Протасов крикнул и было слышно, как он ударил кулаком.

Не раздумывая, секретарь обернул правую руку полой собственного плаща и выбил стекло, благо окно находилось совсем низко. Пока он нащупал задвижку и распахнул раму, в комнате падали стулья и раздавался судорожный шум борьбы. Но судя по этому шуму, карлику не удалось сразу убить меховщика. Хрустело под деревянными подмётками стекло и раздавался громкий хрип.

Перешагнув подоконник, Сергей Филиппович замер. В комнате вдруг стало совсем тихо. Потом слабый голос меховщика сказал:

   – Света, дайте света. Прошу вас зажгите свечу.

   – Где она?

   – На столе.

Пламя ожило под руками, и секретарь увидел опрокинутый шкаф, блестящие осколки под ногами. Он повернулся.

Протасов лежал на постели. На животе меховщика расплывалось алое пятно, но он был ещё жив. В руке умирающего был зажат длинный окровавленный кинжал.

   – Прошу вас, – прохрипел Протасов, – пожалуйста, пойдите посмотрите, что с моим братом.

Только теперь секретарь понял, что нести мешок обратно ему не придётся. Он опустил свечу, освещая нижнюю часть комнаты и увидел карлика. Лилипут застрял, вытянув вверх кривые ручки, в щели между стеной и кроватью. На месте одного из глаз человека-карикатуры была круглая чёрная яма. Из ямы этой змейками выбегала кровь. Лилипут был мёртв.

Той же ночью, усталые после трудной дороги, Анна Владиславовна и граф Виктор, наконец-то достигли назначенной цели. Можно было ещё раз заночевать в деревне и приехать в усадьбу только на следующий день поутру, но Анна настояла, и они гнали лошадей почти до полуночи.

Луна светила ярко и огромный плохо ухоженный парк, куда вкатила, миновав железные распахнутые ворота их коляска, будто расступался с обеих сторон вдоль мощёной дорожки.

   – Какое у тебя большое имение, – устало удивилась Анна. – Признаться, не ждала такого размаха.

   – Три тысячи душ.

   – Так много?

Но Виктор не ответил. По левую руку среди ветвей мелькнул белый кубический флигель с башенкой и, поворачивая голову, Анна ясно увидела сквозь ветви отблеск воды.

   – Там что, река? – она указала рукой в сторону отблеска.

   – Нет, озеро.

Скупость Виктора в ответах девушка отнесла к его усталости, но нехорошее предчувствие всё более и более овладевало ею.

«Чего же я боюсь? – подумала Анна Владиславовна. – Я не одна, я с законным мужем моим, а приехали мы в его родовое имение. Чего же испугалась я, глупая?»

Анна тряхнула головой, отобрала у Виктора кнут и изо всех сил ударила лошадей.

   – Но, пошли, пошли, милые! Быстрее прошли!

Усадьба появилась неожиданно. Она выплыла из-за деревьев в лунном белом свете огромным бесформенным массивом и сразу заполнила половину неба. Было очень тихо. Только звон в траве, собственное дыхание и собственные шаги.

Но, когда вслед за Виктором, Анна поднялась по осыпающимся каменным ступеням и подошла к огромным дверям, ей почудилась отдалённая речь. Девушка напрягла слух. Говорили, похоже, по-английски.

«Откуда здесь могут быть англичане, – подумала она. – Наверное, показалось мне».

В огромной тёмной прихожей их встретил старый лакей. Лакей, не говоря ни слова, что также показалось странным двинулся впереди, показывая дорогу.

   – А куда мы идём? – прижимаясь к Виктору, спросила Анна.

   – В спальню, милая. Мы идём к тебе в спальню.

   – Мы даже не поужинаем? – спросила Анна.

   – Ты голодна?

   – Нет.

   – Я прикажу принести ужин в спальню.

Лакей обернулся:

   – Постель приготовлена, – нараспев сообщил он. – Ждали вас.

Оказавшись перед большой чистой застеленной кроватью, Анна Владиславовна вдруг ощутила разом всю свою усталость. Только ещё час назад она думала посидеть с Виктором при свечах, выпить горячего пунша, поговорить о любви и лишь потом отправляться на супружеское ложе. Но теперь ей так захотелось спать, что все прочие желания отпали.

   – Виктор, – сказала она капризно, – здесь есть какая-нибудь девка? Может быть, мне кто-нибудь поможет раздеться?

Но ответа не последовало. Анна Владиславовна повернулась к мужу и только теперь увидела, что находится в комнате одна. Дверь была закрыта. Анна подёргала ручку – заперто. Подошла к окну. За тонкой железной решёткой над парком сияла луна, а где-то между деревьев довольно далеко горел зачем-то костёр.

Проснувшись от кошачьего крика и боли, Сергей Филиппович будто обрёл какое-то второе сознание. Он прошёл в другую комнату, где убедился, что младший Протасов убит. Заколот ударом кинжала в сердце. Громкими криками секретарь разбудил весь дом и вернулся к умирающему. Старший Протасов был всё ещё жив и, похоже, мог прожить ещё какое-то время.

Секретарь быстро вышел из дома и кинулся бегом через город, но не на Фонтанку. В голове Сергея Филипповича после встряски стало ясно, и он понимал теперь, что единственное спасение – теперь же доложить Бурсе обо всём произошедшем, начиная с признания в убийстве князя Валентина. А завтра пасть на колени в церкви и исповедаться.

Сергей Филиппович ощущал себя перемазавшимся в вонючей грязи по самое горло и не хотел думать больше ни о негодяе Иване Бурсе, ни о предателе графе Викторе, ни о развратной циничной княгине. Каким-то образом, сильное чувство, исказившее всю его жизнь, вдруг погасло и переродилось в ненависть.

Он бежал без остановки до самой Конюшенной. Он не стал пользоваться дверью чёрного хода, а открыто потянул шнурок звонка. И в тот момент, когда пальцы Сергея Филипповича второй раз дёрнули за шнурок, и внутри дома раздался мелодичный звон медного колокольчика, силы оставили секретаря, и он, потеряв сознание, рухнул на пороге.

   – Карлик убил меховщика, – сказал он сухими губами, на минуту приходя в сознание и видя над собой лицо склонившегося Константина Эммануиловича. – Один брат убит, другой жив ещё. Поезжайте туда!

Бурса не любил выходить из дома ночью, но услышав эти слова, сразу же приказал заложить лёгкий экипаж, а через два часа уже входил в меховую лавку.

В доме горел свет, и суетилось много людей. Увидев богатого барина, околоточный чин струсил и позволил Константину Эммануиловичу пройти к умирающему Протасову.

Тот лежал на постели голый, накрытый по грудь тонким одеялом. Лицо меховщика было мертвенно бледное, а сквозь одеяло большим пятном просачивалась кровь.

   – Хорошо, что пришли, – сказал он, открывая глаза. – Давеча Вы задавали вопросы, я не хотел говорить… Теперь я расскажу Вам всё. Коли б не убили брата, умер бы молча, а теперь всё равно. – Рука на одеяле судорожно сжалась в кулак. – Отомстить теперь хочу, отомстить!

Протасов старший пережил своего брата всего на несколько часов. А перед самой кончиной, не давая себя перебить и словом, говорил и говорил. Он желал перед смертью расквитаться со своим бывшим хозяином Иваном Бурсой, в награду за преданную службу подославшему убийцу.

Когда Протасов умолк, и голова старшего меховщика упала на подушку, Бурса поднялся со стула, размял ноги и попытался выяснить у полицейского, всё это время стоявшего на вытяжку тут же в комнате: куда подевался карлик. На что и получил ясный ответ:

   – Мёртвого лилипута, Ваше высокопревосходительство, позвольте доложить, олухи наши на съезжую потащили, – сказал околоточный, – наверное, покрасоваться хотели находкой, тоже диковинку нашли.

Только через неделю ротмистру Удуеву, действующему, равно как и по приказу Тайной экспедиции, так и по личной просьбе Бурсы, удалось разыскать тело карлика. Вместе с безродными бродягами и умершими на улице нищими жуткий пришелец из северного монастыря был похоронен в общей могиле у ограды Митрофаньевского кладбища.

Каким образом карлик оказался ночью возле лавки меховщика? Вопрос оставался без ответа.

Ольховская отреклась тотчас на следующий же день. Княгиня утверждала, что исчезновение карлика из её дома было неожиданностью и дело рук неизвестного злоумышленника.

Всё окончательно запуталось, но на следующий день после жуткого происшествия в меховой лавке, Константин Эммануилович Бурса записал по памяти сбивчивый рассказ купца крепостного и картина начала складываться.

Сопоставив свою запись с некоторыми пояснениями ротмистра Удуева, Бурса почти сложил для себя общее представление о произошедшем. Не хватало только нескольких серьёзных деталей. Нужно было расспросить секретаря, неожиданно среди ночи принёсшего жуткое известие, но Сергей Филиппович лежал без сознания в горячке, и были все основания полагать, что он не проживёт и двух дней.

Нужно было понять: кто опередил визит магистра «Пятиугольника» к императору. Но не на ком нельзя было остановиться твёрдо. Подозревать можно было любого. На Павла воздействовал кто-то ещё, неизвестный Константину Эммануиловичу.

После обеда Бурса вместе с Удуевым заперлись в кабинете на третьем этаже. Нужно было ещё раз тщательнейшим образом сопоставить все известные факты и выработать хоть какой-нибудь план действий. Ситуацию осложняет то, что магистр не мог посвятить жандарма ни в один из вопросов, связанных с заседаниями «Пятиугольника», а жандарм, в свою очередь, молчал о регулярных отчётах, подаваемых в Тайную экспедицию, хотя намёком и показал Бурсе, что не до конца открыт. Но имея общего врага, волей-неволей вынуждены были поддерживать друг друга.

Из собранных документов получалось, что Иван Кузьмич Бурса – незаконнорождённый брат магистра «Пятиугольника» Константина Эммануиловича – был одним из самых богатых помещиков в Новгородской губернии, а, может быть, и в России.

Константин Эммануилович после смерти своего отца получил приличное наследство, но это не могло иметь отношение к Ивану. Иван родился много после разрыва супругов.

Он был незаконным ребёнком, и хоть носил фамилию матери, не мог претендовать на свою долю. Таким образом Иван Бурса получил только то, что ему оставила мать, а именно, полуразрушенное поместье в Новгородской губернии, да ещё, наверное, душ 30 в придачу.

Откуда же у Ивана взялось это баснословное богатство, о котором старший его брат до сего дня и представления и не имел.

По переписи 1795 года выходило, что в собственности у Ивана Кузьмича Бурсы более 3000 душ мужского пола. Огромные земельные угодья, прикупленные там же в Новгородской губернии и, по всей вероятности, это было далеко не всё.

Из рассказа умирающего меховщика следовало, что в доме у Бурсы есть огромный железный шкаф, набитый золотыми слитками, бриллиантами и что он держит большую дружину наёмников, которые также стоят довольно дорого. Это было совершенно невероятно, но из документов следовало, что всем своим богатством новгородский помещик-недоросль обязан целиком и полностью с собственным крепостным людям. Основные доходы Ивану Бурсе приносили отпущенные на оброк и открывшие своё собственное дело его рабы. Дело известное – многие помещики отпускали крепостных на оброк и, бывало, такой человек устраивал неплохую торговлю и иногда магазин откроет, но подобного размаха не добивался никто.

Иван Бурса делал сознательную ставку на рабов, по всей вероятности, выбирая среди своих крепостных людей самых преданных и одновременно самых талантливых. Он отправлял их учиться, вкладывал первоначальные деньги как в образование, так и в протекцию новому делу, открытому таким человеком. И лишь после этого начинал получать оброк.

Сеть шпионов, обеспечивающая Ивану Кузьмичу поддержку самых влиятельных особ Санкт-Петербурга, также способствовала быстрому умножению его капитала. А когда появились большие деньги, Иван Бурса мог запросто покупать через подставных лиц нужных чиновников, и выходило, что на каждый рубль, вложенный в подкуп, новгородский помещик выигрывал три.

Из составленного Удуевым приблизительного списка выходило, что не менее четверых его людей просто миллионами ворочали, а около сотни рабов, разбросанных по всей России, давали регулярного дохода не менее 60 рублей в год каждый.

Из первых четверых рабов-миллионщиков один торговал скотом, другой основал кожевенную мануфактуру в Пензе, третий оказался серьёзной фигурой, находящейся при штабе самого Бонапарта. По всей вероятности, он оборачивал деньги французской революции, давая прибыли Ивану Бурсе практически из каждой баррикады.

Все доходы этих людей поступали в казну Ивана Кузьмича – отсюда и накопившееся богатство. Бурса, в отличие от иных хозяев, из обиды или из глупости готовых увеличением оброка задушить своего крепостного человека, лишь бы не высовывался, не грабил подчистую, а в соответствии с логикой дела, давал развернуться и поэтому снимал с каждым годом всё большие и большие барыши.

На деньги эти помещик-недоросль, никогда не числившийся ни на какой службе, активно строился у себя в Новгородской губернии и собирался собственную наёмную дружину. В усадьбе Бурсы находили защиту и пристанище беглые от суда и Сибири офицеры. Были выписаны из Франции несколько умелых фехтовальщиков, способных быстро обучить своему искусству, закупалось новейшее оружие.

Не гнушаясь ничем и умея извлекать выгоду из любых сведений, Бурса послал специального человека разыскивать беглых англичан и пригласил их к себе на службу. Так что поместье Ивана Кузьмича теперь охраняло целое войско, на вооружении которого фигурировали даже пушки.

За счёт своих шпионов, разбросанных по всей столице, Иван Кузьмич Бурса долгое время шантажировал несколько государственных чиновников высшего разряда, и запасся невероятным количеством привилегий, просто невозможных для лица никогда не служившего.

Выходило, что без труда Бурса может выправить моментально любую подорожную, купить кому-нибудь офицерский чин или дворянство, невидимой рукою отправить в дом для умалишённых или ввести под опеку неугодное ему лицо.

Громко на весь дом зазвонили часы. Подобно фантастическому пасьянсу, разложенные на большом столе документы, находились прямо перед глазами магистра. Документы говорили об очевидном, неопровержимо доказывали невероятные факты, а Константин Эммануилович всё ещё не мог поверить в происходящее.

   – Да, попала Ваша племянница в переплёт, – сказал, откладывая очередную бумагу в сторону Михаил Валентинович. – Если Анна Владиславовна действительно в руках у этого негодяя, нам нелегко будет её оттуда вытащить.

Было 5 вечера. Внизу в гостиной играла музыка, и раздавался весёлый женский смех. Константин Эммануилович сидел неподвижно, закрывая лицо руками. Вдруг он, будто очнувшись, сказал:

   – Придумаем что-нибудь, – ротмистр даже удивился спокойствию его голоса, – обязаны что-то придумать.

План принадлежал Аглае. Настойчивость Трипольского, его несчастная попытка выручить магистра во время собрания «Пятиугольника», его желание догнать беглецов, чуть не окончившее собственной гибелью, всё это сблизило молодого дворянина с Константином Эммануиловичем, и теперь он был посвящён во все детали расследования. По настоянию Трипольского посвящена была и Аглая.

План был совершенно безумный и чисто женский. Разбудив Андрея среди ночи настойчивым стуком в дверь, Аглая ворвалась в спальню молодого человека со свечой в одной руке и несколькими исписанными листами в другой.

   – Я всё придумала, – заявила девушка, бросая листки на туалетный столик подле зеркала и запахивая свой капот.

Как раз пробили часы.

   – Ты с ума сошла, – прикрываясь одеялом, сонно сказал Трипольский. – Два часа ночи! Ты думаешь нормально врываться к холостому мужчине в такое время? Если ты придумала что-то, неужели это не могло бы подождать до завтра?

   – Нет не могло бы, – отозвалась Аглая, – рассказать невтерпёж. А за то, что я вот так среди ночи, извини, – глаза девушки сверкнули. – Будем считать, что это на правах любимой сестры.

Аглая присела возле постели Трипольского на полу и, неожиданно схватив, поцеловала его руку.

   – Слушай-ка, барин, что я изобрела.

Трипольский поморщился. Андрей Андреевич действительно в течение многих лет воспринимал это пылкую и умную девушку как родную сестру и терпеть не мог, когда Аглая назвала его барином. Играла вот таким образом в нарочитое рабское подобострастие.

   – Ну так что ты придумала? – спросил он, отбирая у неё свою руку. – Рассказывай уж, раз разбудила.

   – К нему в рабство меня продать нужно, – сказала Аглая, – только нужно придумать: кто это мог бы сделать.

   – Да ну тебя, продать…

   – Слушай, Андрей, – Аглая схватила со столика листки и положила их поверх одеяла так, чтобы он мог прочесть. – Я всё-всё написала тут. Всё по пунктам. Ты прочти лучше и скажи, что ты об этом думаешь.

   – Пункт первый, – взяв с сомнением листок, прочёл Трипольский. – Нужно найти человека, которого Иван Бурса спокойно допускает к себе в дом. Пункт второй: нужно продать Аглаю этому человеку. Третий: этот человек должен отвезти свою новую крепостную девушку в поместье Ивана Бурсы и перепродать ему. Пункт четвёртый: хорошо владея как саблей, так и пистолетом, будучи хитрой как лиса, Аглая устраивает Анне Владиславовне побег.

Прочитав последний пункт, Трипольский отбросил листки и, откинувшись на подушках закрыл глаза.

   – Дура, – сказал он. – Давай я тебе вольную лучше дам.

   – Ты уже предлагал, – сказала Аглая, снизу вверх рассматривая неподвижное лицо Трипольского. – Не хочу я на волю. Мы же договорились: ты в завещании своём меня освободишь, если только раньше меня умрёшь. А так не будем.

   – Не понимаю, – Трипольский приоткрыл один глаз и глянул на девушку, – раньше не понимал тебя и теперь не могу понять. Ну да ладно. На эту тему мы с тобой уже тысячу раз спорили, – он склонился к Аглае и взял её обе нежные руки в свои. – А что касается твоего плана, сестричка, то выброси это из головы. Никому я тебя не продам. Спросишь почему?

   – Почему?

   – Ну, во-первых, потому, что сестру свою продать хуже греха нет. А, во-вторых…

   – Ты не веришь, что я смогу побег ей организовать? – перебила его Аглая.

   – Нет, почему же не верю? После парижских баррикад, где мы с тобой вместе кувыркались глупо сомневаться. Только всё это вот ерунда. Тебя тут же признают там и ты окажешься точно такой же пленницей, как и Анна Владиславовна.

Аглая сделала обиженное лицо и, вырвав свои руки из рук Трипольского, вскочила на ноги.

   – Ты не любишь её? – сказала она. – Не любишь? Кабы любил, то не возражал бы моему плану. – Она уже отворила двери и стояла на пороге. – А касательно того, что меня там узнают – полная ерунда. Бурса меня никогда не видел раньше. Мы в Петербурге с ним не сталкивались, в Париже он не бывал, а единственный раз, когда мы могли с ним встретиться лбами на Конюшенной, так меня за полчаса до его прихода ты сам домой отослал. Обморок у меня тогда случился, если помнишь.

   – Тебя узнает Виктор, – сказал Трипольский.

Аглая обернулась. В голосе её возникла полная неколебимая убеждённость.

   – В общем, как хочешь, но другого шанса спасти возлюбленную твою Анну Владиславовну просто не существует. А что касается Виктора, так он меня не выдаст.

   – Это почему же он тебя не выдаст?

   – А ты бы выдал в подобной ситуации, например. Ту же самую Анну Владиславовну. Ну? Находясь на его месте, выдал бы?

Аглая захлопнула дверь. По коридору прошуршали её быстрые босые ноги.

«Невероятно, – подумал Трипольский, подкладывая сплетённые ладони под голову и откидываясь назад. – Невероятно. Неужели они с Виктором были любовниками? Как же я мог пропустить это? Невероятно».

Ещё несколько дней ушло на допросы. С дозволения хозяев, из двадцати семи обнаруженных по списку шпионов, в руки ротмистра попали только девять. Все остальные оказались к этому моменту уже недосягаемы.

Понятно, хозяин, узнав кому именно из дворовых обязан несколькими годами своих мучений порол его безо всякой жалости. Так, что двое из восемнадцати шпионов просто умерли, не дожив до допроса. Один был искалечен и потерял язык. Трое пустились в бега, а остальных господа просто отдали с глаз долой в солдаты.

Для дознания Удуеву достались три женщины – одна молодая, две старухи. А также глубокий хоть ещё и крепкий старик, двое молодых лакеев, один повар и один камердинер.

Какие старания не прикладывал Михаил Валентинович, ни слова не удалось ему вырвать из этих людей. Посулы, угрозы, пытки – всё напрасно. Женщины впадали в истерику при первом же вопросе, при упоминании лишь имени Ивана Бурсы и оставались невменяемыми во всех случаях, хоть свободу и миллион ассигнациями посули, хоть ногти им щипцами рви. Мужчины готовы были к смерти, но ни одного слова против Ивана Кузьмича из них не вырвать. Все преданы хозяину фанатично.

Только старый лакей пошёл на разговор с ротмистром.

   – Вы ничего от нас не добьётесь, – сказал он. – Напрасно только вы время и силы тратите. Иван Кузьмич, Бог наш земной, за последние 20 лет не бывало случая, чтобы арап предал его. А у него, между прочим, три тысячи душ.

   – Почему же так? – удивился Удуев.

   – Так сразу и не объяснишь, Ваше благородие. Вам не понять, – вздохнул старик, – Вы свободный человек и всегда были свободны. У Вас своя голова, своя воля. От свободы Вы в напряжении всё время. А потому, главного чувства ваше сердце достичь не может! Это любовь! Понимаете!? – слабые почти белёсые глаза старика смотрели на жандарма. – Понимаете Вы, как можно любить земного своего Бога?

   – Но он же мерзавец редкий! – не удержался, возразил Удуев. – Он негодяй!

   – Может оно и так. Но ведь так только слаще любовь, – сказал старик. – Ведь Вы меня ударите – это глупо и больно, я убежать захочу, спрятаться. А он ударит своей рукой – счастье и только. Ещё и ещё просишь, улыбаешься. На коленях ползёшь к нему и как собака наказание ещё просишь.

   – Не понимаю. Обман здесь какой-то. Нельзя же поверить, что, действительно, рабство слаще этим людям, нежели свобода! Но ведь страсть эта возникает только от того, что никакой ответственности в человеке не остаётся. Не нужно ничего решать, всё за тебя хозяин выверит, а ты только сделать должен, выполнить приказ, никаких душевных мучений. Один Бог на небе, один Бог на земле и полное преклонение трёх тысяч душ. Невозможно! Невероятно!

В тот день в кабинете у Константина Ивановича они опять собрались вчетвером. Сам Бурса, Удуев и Трипольский с Аглаей.

Удуев сухо рассказал о результатах своих допросов. Все помолчали. И только после этого, когда напряжение в кабинете перешло какую-то границу, Трипольский осторожно предложил план Аглаи. Рассказал всё подробно и закончил словами:

   – Мне кажется другого варианта у нас нет. Пока нет.

   – Хорошо, – сказал Бурса. – Но из вашего плана следует… – он перевёл взгляд с Трипольского на Аглаю, – что нужен мерзавец, который за деньги сыграет роль продавца, и мерзавец этот должен пользоваться полным доверием Ивана, иначе ничего не выйдет. А по-моему такого человека просто не существует.

Михаил Валентинович не хотел говорить – не понравился опытному жандарму план девушки. Но, немного подумав, он всё-таки сообщил собравшимся свою мысль:

   – Вы забыли, – сказал он. – Есть такой мерзавец.

   – Кто уже?

   – Растегаев Михаил Львович. Всем известно: они с Вашим братцем большие приятели. По моим сведениям, года не было, чтобы Растегаев не катался летом в гости к Ивану Кузьмичу. Я знаю, он теперь проигрался в пух и прах, дом свой заложил, имение. Так, что за крупную сумму денег, думаю, он всё сделает как нужно.

Анна Владиславовна была заперта в комнате. Обнаружив это, она прилегла на постель в одежде и стала думать. «Это зачем же ему так со мной поступать? Вторую ночь он не хочет провести со мной. Странно. Он может быть боится меня? – она даже улыбнулась от этой мысли. – Неужто Виктор Александрович так сильно боится меня, что избегает? Вот уж глупости, венчанный супруг первой ночи испугался. Ладно девушка боится, но красивый сильный мужчина… Почему так? Впрочем, всякое бывает, утро вечера мудренее».

Она так и заснула, не раздевшись с улыбкой на губах. Проснулась Анна Владиславовна от того, что женский голос сказал рядом:

   – Просыпайтесь. Просыпайтесь, барышня, просыпайтесь. Вас барин к завтраку ждёт, вставайте. Вам ещё платье примерить надо, вставайте. Барин не любит, когда его завтрак задерживают.

Анна открыла глаза, потянулась. Рядом с постелью стояла аккуратная чистенькая девушка в кружевном чепчике и фартучке поверх синего длинного платья. Наивные глаза смотрели на неё.

   – Я платье принесла, – сказала девушка. – Вставайте, я помогу Вам. Ну что ж вы спите, десятый час уже. Нехорошо поздно спать.

Анна присела на постель и вдруг увидела, что комната полна цветов. Цветы стояли на столе, на окне. Огромные пёстрые букеты в вазах стояли даже прямо на полу и на стульях. Один букет в корзине был просто подвешен к потолку. Цветы источали невозможный густой аромат.

Служанка помогла Анне Владиславовне раздеться, принесла тазик с тёплой водой и быстро обмыла тело губкой. Потом накинула простыню, тщательно вытерла и стала подавать платье.

Всё это было очень-очень приятно. У Анны просто кружилась голова. Закончив с одеванием, она взяла из предложенного футляра роскошное бриллиантовое ожерелье и подошла к зеркалу.