Текст книги "Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4)"
Автор книги: Александр Башкуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)
Но во второй и все прочие разы организм женщины уже готов "к нападению" и убивает "чужеродную Кровь". А по сути он убивает Кровь семени Черного Короля и получается либо выкидыш, либо – мертвый малыш... Его убила Кровь его собственной матери!
Понимаешь теперь?"
Юноша как завороженный смотрел на две фигурки из кости. Он даже взял их в руки и беспомощно крутил их, как будто бы увидел шахматные фигуры – в первый раз в жизни. Я же долго не мог продолжать, а потом...:
– "Твои мать и отец сочетались браком в 1816-ом. А ты появился на свет в 1818-ом. И ты – не был первой беременностью...
Мой ребенок (потом выяснилось, что и это была б скорей всего – дочь) должен был родиться за год до тебя. В 1817-ом... Но...
Как я уже говорил тебе, – во время первой беременности дитя может появиться на свет лишь ценою отравления собственной матери... Беременность же протекала для твоей матушки просто ужасно. А она по сей день – хрупка, точно ангел.
Настал день и врачи обратились к нам, – нужно было иль немедля прервать беременность, иль... Возможно, мать твоя могла выносить моего малыша. Возможно, нам удалось бы спасти ему жизнь кесаревым сечением. Возможно, даже мать твоя могла бы выжить после этих всех операций...
Моя матушка и твоя прусская бабушка были настроены так, что матери твоей нужно рожать. Бабка твоя (а моя – прусская тетка) писала нам, – "Все дело в Крови! Любой сын Александра в десять раз будет умней, чем десять выродков Николая! Нужно рожать – сие единственный шанс!" (Когда это письмо, наконец, увидал твой отец... Поэтому он сегодня так зол на Пруссию и пруссаков.)
Я же... Не смею тебя обмануть. Я мечтал, что мой сын когда-нибудь станет Государем Российской Империи. Мечтал, хоть сие и было вразрез с политикой всей моей партии...
Но всякая вещь имеет Цену свою. Корону и Трон моему отпрыску Господь приравнял Смерти любимой мне женщины... И я не смог заплатить Цену сию...
Я настоял на срочном аборте.
Через пару дней, когда я поднимался в спальню твоей будущей матери на лестнице меня ждал Государь. Он стоял и сверху смотрел на меня, а я видел его лицо и знал, что ему – не по себе.
Дядя твой редко когда прибывал в дом твоего отца. Они были – не дружны. Мягко говоря... Романовы (в отличие от Бенкендорфов, иль фон Шеллингов) не любят собственных родственников и сплошь и рядом – льют братнюю Кровь.
Поэтому Павловичи все жили по разным "Дворам", а появление любого из них в доме брата числилось явлением знаменательным.
Мне доложили о сем и я весьма изумился, – твой отец, как известно вел интрижку с итальянской сопрано, выписанной мной и твоей матушкой – на время сих родов, – нарочно для твоего отца в столицу. Мать же твоя лежала без памяти... С кем прибыл разговаривать Государь в такую минуту, – я был без понятия... Но как только я увидел его, – я знал. Ему нужно поговорить о чем-то со мной.
Нравы двора и вообще – русских полны азиатчины. Женщины рожают в России в этаких – отдаленных от основного дома местах. То ли – для того, чтобы гости мужа не слышали криков роженицы, то ль – чтоб не пачкать дом...
Вот и твоя мать рожала всех вас в дальнем флигеле, где обычно живут охранники с кастеляншами. Спальня ее располагалась на втором этаже сего укромного домика и то, что сам Государь стоял в лестничном перелете меж двумя этажами...
Меня всегда изумляло – почему он был так уверен, что я обязательно пойду сией лестницей и он – поэтому встретит меня?
Лицо дядюшки твоего было землистого цвета, как будто у него разлилась желчь. Но более чем лицо, меня поразили глаза Императора. Они у него беспорядочно бегали и я знал, что его мучит бессонница – настолько покраснелыми и усталыми были они...
Я поклонился ему и хотел пройти мимо, – честно говоря я боялся заговорить с человеком в таком состоянии, но он сам окликнул меня:
– "Послушай, кузен... А скажи-ка – тяжело ль отказаться от Короны и Трона для себя и потомков своих?"
– "Да, Ваше Величество... Это все равно как – самому принять яд, Ваше Величество..."
– "Ха-ха! Принять яд... Ловко сказано... Бенкендорф... Дамы любят тебя за острый язык, как я посмотрю... Ну и что... Что ты делаешь? Этим вот поганым своим языком для любовниц?! Я наслышан о том, – мне докладывали... Ну? Что?!"
– "Всякое, Ваше Величество. Зависит от дам, Ваше Величество".
Государь истерически расхохотался. Я не мог понять – пьян ли он, иль – опять у него очередное "умопомрачение"... Он держал меня за руку и я не мог пройти мимо него, а он все смеялся, пока не закашлялся... Кашлял он долго и страшно – так, что казалось, что его вот-вот вырвет.
– "Посмешил... А ведь ты – шут, милый кузен! Шут и Дурак, – кто ж из умных людей откажется от Короны?! Вот когда мне пришли тогда и сказали, мол, уже пошли убивать моего родного отца, я, может, тоже...
Или – нет?! Слушай, ведь это же не твой отец, – а какая-то баба! Ведь у тебя их целый гарем! Я знаю, – мне ведь докладывали! У тебя же табун всяких баб, – какая же тебе разница, – одной больше, иль меньше?!
Почему... ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ПОСТУПИЛ ТАК ЖЕ, КАК Я?!"
– "Не знаю, Ваше Величество. Не могу знать, Ваше Величество..."
Кузен вцепился мне в грудки и стал мять мой армейский мундир. Я осторожно (чтоб не сломать ему слабые руки) оторвал его от себя, чуть отодвинул, кончиком перчаток чуть отряхнул помятый мундир и пошел было дальше, когда Царь сказал:
– "Помоги мне... Проводи меня... Помоги дойти до моей тайной часовенки. Мне сегодня стоять там всенощную... Я один – не дойду".
– "Не могу, Ваше Величество. Я спешу к одной роженице. Она только что потеряла ребенка. Когда она вернется в сознание, ей будет важно увидеть меня. Ей это будет приятно..."
Дядя твой, – как будто бы отшатнулся. Нога под ним подвернулась и он будто поехал по лестнице вниз – в темноту, я же продолжил подниматься по лестнице – к твоей матери.
Когда возлюбленная моя вернулась в сознание, я сидел близ постели ее, а она протянула мне руки и прошептала:
"Слава Господу, зато теперь я знаю, что Ты Любишь Меня, а не что-то еще! Я не смогу теперь тебе никого подарить, но все дети мои станут звать тебя "крестным"! Придет день и кто-нибудь из них, зная Истину – все равно назовет тебя "папой"! Потому что...
Потому что ты – самый лучший отец для всех моих деточек!"
Теперь ты знаешь... Если не веришь мне, – посмотри в Архивах медицинскую карту собственной матери. Ты – не первая у нее беременность. И я чисто физиологически не могу быть – твой отец!"
Юноша все смотрел на костяные фигурки – высокую черную и – белую, чуть пониже. Затем он встал, как сомнамбула, и вышел из моего кабинета, не закрыв за собой мою дверь. Фигурки он так и унес – и не вернул за все дальнейшие годы...
Через месяц, когда я уже стал прогуливаться (я – впереди, а люди мои, чтоб не мешать мне чувствовать одиночество – на полсотни шагов где-то сзади), на каком-то из мостиков через Неву меня увидел Наследник. Он был во главе драгунской колонны, но при виде меня, цесаревич пришпорил коня, махнул своим офицерам, чтоб они не преследовали и понесся ко мне. Подъехав, он спрыгнул с коня, обнял меня и закричал с возбуждением:
– "Я всего лишь на пару дней! У нас – Большие Маневры и я получил под команду драгунский полк! Не мог прийти раньше... Я рад, что ты выправился! Не успею заехать к моей милой матушке, когда увидишь ее – передай от меня, что у меня – все хорошо!
Ведь вы же с ней каждый день видитесь... Правда... папа?"
Я растерянно всплеснул ему вслед руками, но цесаревич уже вспрыгнул опять на коня, пришпорил его и полетел догонять свой собственный полк. А я не успел ему крикнуть вслед, что ежели и отец я ему, так лишь – крестный...
А с матерью его, после столь громкого скандала, я и впрямь каждый день виделся. Ведь скрывать-то стало нам – НЕЧЕГО.
На сием можно было бы и закончить этот рассказ, если бы не одно "но". Сие "но" состоит в моем царственном брате. Он вбил себе в голову, что Наследник Александр это – мой сын. Теперь он – как может преследует юношу и я как-то раз понял, что в день моей смерти подручные Николая убьют моего крестника. А затем и жену Государя. А Империя получит как раз ту Революционную Ситуацию, от коей я ее уводил. Я все это время вбивал людям в головы: "Жизнь Монарха – Священна". А что они сделают, если сам Государь вздумает убивать собственную жену и своего ж – Первенца?!
Недавно (сразу после второго инфаркта) я вызвал принца к себе и сказал ему так:
– "По причине болезни моей ты возьмешь под команду моих кирасир. Первую Кирасирскую – "Опору Империи". Сие – самая важная из всех русских дивизий, ибо в кирасиры берут только лишь заводских, привычных к тяжелой работе, железу и пламени.
Относись к кирасирам, как к детям своим, и когда-нибудь ты проснешься Отцов всех русских заводов и фабрик, а главное – Покровителем всех "фабричных и заводских".
Не смотри на все прочее. Власть в Империи у того, кто контролирует ее Производство. Ежели что – Заводы и Фабрики дадут тебе твою армию и до зубов вооружат собственных же детей.
Отец же твой – более полагается на село. Так пусть его ополчение и воюет топорами, да вилами... Запомни, малыш, заводы это – главное, что ты должен привлечь на свою сторону!
Очень важный момент... У тебя не хватит денег на все научные разработки. Это была большая проблема даже для моей матушки, а у нее денег было раз сто больше, чем у тебя! Поэтому...
Я завтра же передам тебе списки всех моих тайных сотрудников Третьего Управления, занимающихся наукой. Нет нужды заниматься всем сразу. Пусть люди твои больше "нюхают" за границей, и стоит там появиться чему-то особенному – сразу же выделяй денег..."
Лишь теперь юноша смог вставить слово в мой монолог:
– "Но откуда я заранее буду знать, – каких специалистов готовить для этого? Обучение специалистов займет годы и годы, как я заранее угадаю – что откроют противники?"
– "Всякое обучение требует денег. Я уже сейчас вкладываю все средства лишь в одну дисциплину, – Царицу Наук – Математику.
Опыт мой показал, что именно математиков дешевле всего воспитать, зато они легче других занимаются иными науками. У тебя не должно быть много химиков, или – физиков. Математику нужен от силы месяц, чтоб "переброситься в сии дисциплины", а на его воспитание не нужны – ни оборудование, ни реактивы. Довольно ознакомления с основами сих наук на первых курсах... После этого, – все в руках твоей будущей разведслужбы".
– "Погоди, а медицина и биология?"
– "У тебя нет денег на все... По одежке протягивай ножки... Самая дешевая и дающая наибольший доход из наук – Математика. Но... Ежели хватит средств – поступай, конечно, как знаешь!"
Крестник мой надолго задумался. Он ходил кругами по моему кабинету, а за окном шел дождь и по поверхности серой Фонтанки шли огромные пузыри...
– "Я понял. Спасибо тебе, крестный!"
– "Рано благодарить. Это вроде как – арифметика. Теперь займемся-ка алгеброй. Я не случайно назвал тебе именно Гельсингфорс с Дерптом. Это мои лютеранские заведения.
Именно мои лютеранские земли горой стоят за меня и твою мать принцессу ненавистной для русских Пруссии. В народе думают, что ты – мой сын и за тебя лютеране пойдут и в огонь, и в воду. Никогда не настраивай их против себя. Отец же твой постарается "столкнуть лбами" твоих кирасир с твоими же егерями. Самое простое, что ему придет в голову – он разместит Кирасир где-нибудь в Ливонии, иль Финляндии, чтоб вызвать тем самым народное мщение.
Не отказывайся от сего. Ибо...
Сразу же после смерти моей отец твой попытается развестись с твоей матерью. У нее плохое здоровье и ему проще всего будет объявить ее "неспособной к исполненью брачного долга". Увы, в России это достаточное основание на развод!
Ты ничего не сможешь с этим поделать, но – помни: ежели мать твоя попадет в монастырь, или лапы врачей твоего отца – дни ее сочтены. Так вот, – Саша Боткин уже подготовил диагноз, согласно коему у матери твоей "нервическое истощение". А стало быть ей срочно надо попасть в "тихое место". А что может быть тише в Империи, чем наши печальные финские шхеры?
Но Государыня, (даже и – разведенная!) не может быть без Охраны. Объяви Охраной ее именно – Кирасир! Тогда вдруг получится, что лютеран твоих задирают не "русские оккупанты", но "телохранители Государыни немки, кою обидели русские изверги". Поверь мне, – этого будет достаточно для того, чтоб отношение лютеран именно к кирасирам изменилось разительно!
Далее... Пройдет время и отец твой осознает, что все потуги его привели только лишь к усилению твоему и спасению твоей матери. Тогда он... Постарается заманить тебя на придуманную им войну и там, – либо же погубить, либо же – опозорить.
Ты станешь Правителем Русского Севера. Ты – фон Шеллинг. Ты родич всем немцам, голландцам и англичанам. Никто из них не станет задираться с тобой. Единственное, что ты должен помнить – ни за что не ссорься со шведами. Лишь они одни – угроза твоя и с ними ты должен быть Сама Кротость!
Дела ж на юге – тебя не касаются. Ты унаследуешь мои лютеранские земли. Я вовремя отдал Москву графу Ермолову и отцу твоему не удастся теперь найти повод – почему тебе нужно покинуть Прибалтику.
Именно там – на юге отцу твоему и удастся когда-нибудь развязать что-нибудь этакое. Впрочем, это будет не Война, а какое-нибудь Восстание. (Наша родня имеет достаточное влияние на турок, да персов, чтоб ты не угодил на огромную заварушку!)
Отец твой, зная что ты – ни разу не воевал, назначит тебя командующим. Не отказывайся, не выказывай себя трусом. Прими команду и отправься во главе своих кирасир, да егерских полков. Никакую прочую армию не бери за вычетом новых конных пушек на рессорном ходу. Твое превосходство именно в скорости, да технологическом перевесе – командование ж доверь моим командирам, они обещали что такую войну они "быстренько провернут".
Но разбив военные силы восставших, скажи отцу, что не хочешь исполнять роль карателя и отец твой тебя сразу же снимет. Быстрой победой ты и так завоюешь огромнейший авторитет в русской армии и он просто обязан станет тебя – удалить.
Карательные ж операции твой отец поручит казакам. Сие – давние недруги моих лютеран и "легкой победою на простым населением" отец твой попытается поднять свой престиж. Он вообще не понимает, – как нужно действовать в таких случаях и войска его быстро станут "карательными", а сам он – "европейским душителем", да "вурдалаком". Ты понял – почему тебе важно, как можно быстрее вернуть твои силы в Прибалтику?"
Крестный мой сидел с таким видом, будто его что-то ударило. Затем он хрипло сказал:
– "Я теперь понял... Ты давно уже все решил и все рассчитал. Ты двадцать лет уже пестуешь в своих лагерях венгерских, да хорватских мятежников! Ты...
Это ведь... Это будет ведь – в Венгрии?! По-иному не сходится. В Хорватии много гор, там не пройти моим кирасирам! Стало быть – ты лет двадцать назад уже готовил это "маленькое восстание" для меня?! Для моего армейского Авторитета?! Да как ты мог?"
Мне было тяжело на душе. Я отошел от окна, потрепал голову принца и еле слышно сказал:
– "Мог... Мог... Отец твой однажды чуть не убил твою мать – лишь за то, что не он был у ней Первым... Он по сей день этого ей не простил и, наверное, не простит. Сегодня речь не о твоем Авторитете или – черт знает чем... Сегодня – речь о жизни той самой девочки, кою я однажды спас из французского плена... И все мы в ответе за тех, кому когда-нибудь Спасли Жизнь...
Дни мои сочтены... Ежели ты сегодня не согласишься, ты убьешь и себя, и свою милую матушку. Ибо спасти ее сможет лишь человек с огромным влиянием в русской армии.
Да, это – Венгрия. Это случится через год, или два после Смерти моей. Тебе понадобится время сие, чтоб "влюбить в себя" кирасир с егерями. Но ты можешь отказываться..."
Принц осел в мое кресло и долго сидел спиною к окну, а я стоял рядом с ним. Юноша сидел, зажмурив глаза и закусив губы до крови... Затем он поднес мою руку к лицу, долго смотрел на нее, а потом с чувством поцеловал ее и сказал:
– "Спасибо, отец. Ты Прав – мы Обязаны Спасать Честь наших Женщин. Я сделаю все для моей милой матушки!"
Но вернусь к Великой Войне. Возможно, вы помните фразу моего сына: "Я сделал так же, как ты – в твоей молодости!" – о кастрации Пушкина точным выстрелом. Что ж, – о сих выстрелах по сей день ходит столько легенд, что лучше уж я расскажу о них сам.
Пока я занимался в Пруссии с пополнением, да муштровал новобранцев, выглянуло солнышко и наступила весна. Весна 1813 года... Все вокруг зацвело и я... чуть не умер. Сильные средства и препараты, которыми Боткины лечили меня, а также последствия гангрены и сепсиса привели к тому, что от цветения трав меня раздуло, как ребенка при свинке.
Все тело у меня покраснело, вздулось и чесалось так нестерпимо, что мне хотелось содрать с себя кожу и почесать сами кости, кои прямо так и зудели. Единственное, что спасало меня: Саша Боткин пропитал мой мундир экстрактами череды и сшил для меня маску, полностью закрывавшую мне лицо, кроме глаз. Веки мои, имевшие вид "пельменей", Боткин намазывал цинковой мазью, чтобы хоть как-то бороться с отеками и это тоже меня не красило.
Сегодня, в Галерее Отечественной войны и музее Боевой Славы в Пруссии лежат мои полотняные маски. Есть люди уверяющие, что "Тотенкопф" получил свое прозвище не от мрачного Патолса, но – сей маски, в коей я щеголял аж до лета. Есть легенда, что в реальности я погиб при Бородине, но "жиды оживили его колдовством и пока было холодно, "рижский упырь" выглядел, как живой". Но "чуть пригрело и Бенкендорф..." якобы "стал... разлагаться".
Сей миф настолько поразил воображение обывателей, что вскоре некая Мэри Гастингс – наложница моего кузена Шелли (так стала звучать переиначенная на французский манер наша фамилия) написала целую книжку насчет того, как некий Франкенштейн создал живое существо из покойничков. Вдохновлялась же она созерцанием одной из сих масок (Боткни сшил их четыре штуки). После частых обработок темною чередою полотно потемнело, местами истлело и как будто покрылось гнилью и разложением. (Шелли – как кузен выпросил у меня сию маску при встрече.)
Как бы там ни было, – в сем состоянии я и разбирал дело "маменькиных сынков".
Здесь надобно расставить точки над "i". В русской истории вообще не объясняется то, что происходило в начале 1813 года. А дела наши были безрадостны, – противник создал в Польше чудовищную "полосу обеспечения", использовав для того отдельные элементы нашей же "полосы" бабушкиных времен.
Повсеместно были "засеки" – лесные массивы, где деревья были надрублены на высоте двух саженей, а после – завалены крест-накрест. В бабушкины времена "засеки" сии создавались против "возможной угрозы с запада", теперь же выяснилось, что и с востока они – практически непреодолимы.
Вообразите себе бурелом. Природные буреломы возможны на глубину пять-десять метров и при том считаются – совершенно непроходимыми для регулярного войска, а особенно – конницы. Бабушкины же "засеки" были исполинских размеров – ее рукотворные "буреломы" простирались в глубину на полсотни верст! Вот она – реальная преграда любому врагу на пороге России. Вот она – ужаснейшая стена, кою предстояло "прорвать", чтоб "вырваться на просторы Европы"!
Единственные войска, кои с легкостью "шли по засекам" были мои егерские части, да (как ни странно!) – башкирская конница. Магометанцы привычны к бою в зимних условиях и для прохода они используют лед "вставших" рек. (Лошади их не кованы и в движеньи по льду сие не минус, но – огромнейший плюс!)
Но в Польше реки текут с юга на север, а мои егеря "врывались" сюда чрез низинную Померанию. А уж от наших плацдармов на юг шли башкиры с калмыками, кои и "крошили" все польские крепости по берегам больших рек. В итоге же получилось, что Польша как бы нарезалась на длинные лоскуты – с юга на север, где оборону держала башкирская конница (с егерской поддержкой из Пруссии), а русская армия, как доисторический мамонт, медленно "тащилась в Европу", сметая и "подъедая" все на своем кровавом пути.
Поляки никуда не могли деться, – башкиры полностью разрушали любой их "маневр". Но и русская армия "наползала" на них, мягко говоря, – не спеша. Вот и вышло, что вместо "военного подвига" юным дворянам чаще приходилось держать в руках топор, да пилу и – прогрызаться через сии "рукотворные буреломы".
А когда на место "подвигу" приходит "рутина", мораль армии падает чудовищным образом.
Я уже говорил, что зимой 1812 года в армию шли просто все – от двенадцатилетних "романтических" мальчиков до – шестидесятилетних ветеранов "освобождения Крыма"! Теперь...
Отголоски того, что вышло выявились через много лет – в дни Восстания в Польше. Не секрет, что Польша "поднялась" в 1830 году не "вся", но "частями". Наиболее сильно Восстание разгорелось в южных и восточных областях Царства Польского, на севере же и западе – население "бунтовало", но – не оказывало серьезного противленья Империи. Причины этого лежат в событиях Великой Войны.
Как я уже доложил, в феврале 1813 года "отдельные части Северной армии" (в том числе и мой "Тотенкопф", куда вошло и "московское ополчение") "помогли пруссакам спасти их Берлин". Помощь сия выглядит – специфически.
Во всех прежних войнах Пруссия потеряла свое офицерство и теперь некому было возглавить "фольксштурм" – народное ополчение. В сих условиях прусская королева просила нашего Государя: "уступить часть дворян на офицерские должности в прусскую армию".
Пруссия стала важным союзником – прежде всего с точки зрения провианта и фуража и Государь дал согласие. Огромную роль сыграло и то, что тысячи "мемельских добровольцев" из Пруссии летом 1812 года дрались в наших рядах. А долг – платежом красен!
В первые дни в прусские офицеры принимали лишь немцев, но дальнейшие сражения и потери весны (Главная армия застряла в Польше и "северянам" пришлось воевать со всей якобинскою армией!) привели нас к тому, что прусскими офицерами стали и – русские.
Мало того, – большие потери приводили к стремительному служебному росту вчерашних мальчишек и всем известен тот факт, что к лету 1813 года сразу три юноши семнадцати лет стали полковниками! Другой, – менее известный всем факт – любой из офицеров нашей Северной армии был в 1813 году хотя бы раз ранен... При сием, – пулевые ранения для нас уже не считались – нашивку давали именно за штыковое, иль сабельное ранение!
Опять-таки – no comments.
В сих условиях нам, как воздух, нужна была новая Кровь. И уже с февраля 1813 года в Главную армию приходит Приказ: "Всех, решившихся добровольно перейти на службу в русско-прусскую армию, немедленно передать в распоряжение Витгенштейна".
Доложу, – Добровольцев было чуть-чуть. Все уже знали о скоростных производствах в Северной армии и причине сего.
А вы сами, добровольно, согласились бы рискнуть всем и...?
Из каждой полудюжины офицеров (считая "ливонцев") один сегодня – в той, иль иной степени Управляет Империей. Пять остальных – пали в сражениях 1813 года.
Повторяю вопрос, – вы пошли бы к нам Добровольцем?!
Вопрос сей не праздный. Так уж вышло потом исторически, что все участники боев Северной армии через много лет стали Опорою Трона, а Главная армия породила множество "декабристов".
Возникла странная вещь, – все, кто рвался на Отечественную Войну, весной 1813 года получили сию возможность. И, попав на нее, вели себя соответственно.
При занятьи польских, иль – саксонских сел, да поместий наши люди (конечно же – куда же без этого?!) насиловали католических пленниц, да иной раз "мучили" пленных мальчиков.
Но проходил день-другой, ожесточение битвы сменялось жалостью и те самые – Мстители (кои вчера еще шли убивать якобинцев!) делали все, чтоб жизнь покоренного населения была: если можно, то – сносной. В Северной армии говорилось:
"Мы – не звери. Не след поступать по подобью антихристов, – мы спасаем от них человечество, но – не обижаем его!"
Через много лет в северных и западных областях Польши в дни Восстания пленных русских запирали в подвал, или – заставляли помогать по хозяйству. В южных же и восточных – страшно пытали и убивали медленно и мучительно...
Как вы знаете, именно на Востоке и Юге Польши собрали всех русских священников и сожгли их всех – заживо. А на Западе с Севером единичные русские храмы даже – не прекратили служб!
Я понимаю сие следствием разницы в отношениях к Польше двух разных армий. Вернее...
Северная армия просто не успевала карать партизан. Бои с переменным успехом шли весну всю и лето – фронт непрерывно двигался во все стороны, а католики со всех сторон окружали наш лютеранский плацдарм.
Ежели в плен к нам попадали хорошенькие полячки, Судьба их была точно такой же, как и у благодарных нам прусских женщин. Я уже доложил, что все триста осужденных мною девиц из Москвы вернулись домой – женами собственных сторожей. Примерно – то же самое происходило со всеми прочими пленницами. Термин "насилие" трудно связать с понятьем "по-дружески", но в целом...
Так и было, как дико оно не звучит...
В Главной же армии дела обернулись не так.
Область "засек", что с одной стороны, что с – другой, – почти что безлюдна. Сие – этакая выжженная земля меж двумя историческими противниками. Ни Россия, ни Польша долгие годы ничего не строили, ни выращивали на сей земле и здесь весьма редкое и бедное население.
Но кормить армию – все равно надо! Как надобно командирам...
По сей день неизвестны причины того, – почему возникает "неукротимый понос". Ясно, что сие связано с соитием мужеложеским и по неизвестной причине умирает исключительно бедный "горшок".
Когда в Главной пошла эпидемия "поноса мужеложеского", я (как Куратор) попытался хоть что-то сделать, но Государь сразу же отстранил меня. Считалось, что он командует Главной армией и "выносить сор из избы" Царь не желал. Я стал Куратором Трибуналов Северной армии, в Главной же на сей пост взошел Кочубей. Он же не дал никаких объяснений повальной эпидемии "венерического поноса"...
Я думаю, что немаловажным толчком во всем этом стало то, что наиболее активные, дерзкие и решительные из ребят к тому времени перешли Добровольцами в Армию Северную. А те, что остались, грубо говоря, – не решились перечить начальству, когда то принималось спускать штаны этим мальчикам...
Многие скажут, – а что делать в этакой ситуации? Есть общеизвестный пример, когда тринадцатилетний малыш при угрозе неминуемого изнасилованья откусил себе фалангу мизинца на левой руке. После этого он сплюнул кусок своего пальца под ноги насильникам и, усмехнувшись, сказал:
– "А может я сперва – ... это (так сказать – "по-французски")?"
Так вот – ни в эту ночь, ни в последующем его – пальцем не тронули. А ему хватило ума подать Прошение в армию Северную и через неделю о любой угрозе для его Чести можно было забыть.
Я не смею назвать его имени, но... Посмотрите на мое окружение – у одного из моих генералов не хватает фаланги мизинца на левой руке... Так что, – даже в положеньи "безвыходном" можно сохранить свою Честь, а можно нагнуть себя и расслабиться!
Через много лет я спрашивал тех, кого мы отправляли в отставку: "неужто не жаль было мальчиков, пошедших защищать свою Родину"? Знаете, что отвечали? "Привычка".
В первое время люди держались. Сексуальная надобность нашла выход в немногочисленных польских пленниках с пленницами – с коими вытворяли черт знает что. Ничего удивительного – вообразите тысячи мужиков посреди бескрайнего леса при полном отсутствии любых развлечений. Что людям делать?
Разумеется, – гнать самогон. Каждый день от безделья тысячи офицеров гонят брагу из старой картошки, да несъедобного гнилого зерна. К вечеру все – пьяны. К ночи пьяной компании выводят пленниц, да пленников. Что происходит далее – не смею описывать.
Проходит какой-то срок, люди привыкают к таким развлечениям и однажды вместо малолетнего пленника начинают принуждать к тому ж самому – юного офицерика, только что пошедшего на войну. Он своими глазами много раз видел, что делали с пленными мальчиками, когда те смели отказывать (а сплошь и рядом – сам принимал во всем этом участие!), поэтому он... Ну, – вы понимаете.
Когда слишком многие умерли от сего, начался призыв "маменькиных сынков". Наверху многие понимали, что новобранцы, не имеющие необходимых воинских навыков – пушечное мясо и сделали из того свои выводы. Иным казнокрадам в карман шли целые состояния, – лишь бы юные князья Н., или – Л. не пошли в армию. Но потери в боях в Северной, да поносом – в Главной сделали свое дело.
Опять же – многие осознали, что отсидеться в тылу уже не удастся, а Главная армия все равно – практически не воюет!
Опять-таки, – у всех простой Выбор: под якобинские пули в Пруссию, иль – карателем в Польше. Как вы думаете, – много ль из тех, кто прятался от Призыва, полез под пули в горячую Пруссию?
Зато восточной, да южной Польше – досталось за все. Офицеры, привыкшие за сии дни не просто насиловать, но и – издеваться при этом над жертвами, отвели душу. В Главной армии укоренился обычай содержать личную клюкву и все "маменькины сынки" в первые ж дни были попросту атакованы жаждущими "клюкв" офицерами. Не назову сие – содомскою похотью, – скорей в эти дни содержание клюквы стало знаком отличия для людей, не принявших участия в реальной Войне.
Я не хочу сказать, что все "маменькины сынки" летом года того прошли через "этакое". Но...
Я лично думаю, что ежели юноша боится идти на Войну – "потому что там убивают", иль еще почему, – вероятность того, что он станет женщиной для старших товарищей, мягко говоря – велика.
Так и вышло почти что со всеми будущими "декабристами".
Ни для кого не секрет, что цвет декабрьских бунтовщиков был из самых видных и родовитых семей, но в непристойно низких чинах для нашей касты. И что примечательно, – как ни один из сих трусов не решился добровольно пойти на Войну, – так ни один из сих болтунов не смог возглавить мятеж в решительную минуту.
Сподличал один раз в детстве, – чего ж странного, что в зрелые годы катаешься в сапогах у жандарма, топя своих же товарищей?! Нам даже пришлось выдумать байку, – будто сии мерзавцы "признавались Царю, согласно Кодексу Чести", ибо штатские вообще не имеют Чести и не представляют себе Ее Кодекса...
Тот же Грибоедов после смеялся, что тут концы не сходятся. Коль они выступали, чтоб не давать Присяги нашему Nicola, – странно слышать о том, как они сдали друг друга, дабы "исполнить свой долг"!
Человек, свободно критикующий Власть – настолько смел, что готов идти поперек мнения Общества. В минуту опасности он, не задумываясь, поведет за собой солдатскую массу...
