Текст книги "На задворках галактики. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Валидуда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 80 страниц)

По словам Мосцевого, среди пехотинцев 1–го полка, в/ч со странным номером порождала немало вопросов и сплетен. Причину майор видел в том, что в жёлтом корпусе обитали преимущественно штаб–офицеры, бывало, наведывались в него и генералы, а вот простого подпоручика или прапорщика встретить там удавалось крайне редко, что лишь добавляло «соседям» ореола таинственности. Случалось, появлялись в корпусе группы унтеров и солдат «разнузданного» вида, щеголявших с боевыми орденами и красными или жёлтыми нашивками. Вся их «разнузданность» касалась вольной трактовки правил ношения формы одежды, что временами искушало дежурных по полку, выражаясь приличным языком, поставить наглецов на место в чётком соответствии с уставом. Впрочем, как рассказал майор, далеко не каждый полковой офицер или унтер спешил цепляться к «соседям», у многих верх брало благоразумие или нежелание лезть в чужое хозяйство, тем более когда нарушители – фронтовики. Но благоразумие и осторожность коснулись не всех. Собственно, после первой же попытки приструнить «соседских нерях», рвение гарнизонных офицеров пропало вчистую. Некоего ретивого капитана, фамилию которого Мосцевой умолчал, вздумавшего вздрючить «не своих», прервал он сам, проходя в тот момент мимо. Прервал и очень вежливо пригласил в гости. В жёлтом корпусе он как мог доходчиво объяснил капитану, что соваться с придирками к чужим подчиненным, по меньшей мере, некрасиво, даже если они носят пехотные эмблемы и пребывают на территории славного давними боевыми традициями 1–го стрелкового полка. Однако капитан оказался на редкость непонятливым, за что и поплатился. Пришлось копнуть его послужной. Выяснилось, что не в меру ретивый офицер провёл два месяца на фронте в самом начале войны, чем весьма впечатлился и воспользовался первой же возможностью перевестись на тыловую должность, где с тех пор и пребывал, рос в чинах и совершенно не рвался обратно на фронт. Но на фронт его всё–таки отправили – вместе с маршевой ротой, ведь в действующем 1–м стрелковом полку остро не хватало офицеров.

Распрощавшись с весёлым майором, Семёнов подошёл к крыльцу жёлтого корпуса, по пути ответив на салютование кучки чего–то или кого–то ждавших унтеров, мимоходом взглянул на табличку «в/ч 977–316» и с усмешкой открыл дверь. В здании с недавних пор разместился возглавляемый генерал–майором Красновым отдел, который его обитатели между собой называли «Охотничьим». В отделе по штату числилась едва ли дюжина офицеров и долго они тут не задерживались, стремясь поскорей перевестись в «охотничьи» группы. По сути отдел являлся одновременно и штабом, и перевалочным пунктом для бойцов, которых перебрасывали через столицу. Левое крыло жёлтого корпуса было отведено под казарму, где и размещали унтеров и солдат. Однако в казарме они только ночевали и хранили свои немногочисленные пожитки. Днём они пропадали в городе, тратя боевые и наградные, или приударяли за местными барышнями, а бывало, и за вдовами, не появляясь в казармах и ночью.

Сам Краснов появлялся здесь нечасто, но сегодня он вынуждено покинул свою «укромную нору» – объект Л14/6 по вызову в штаб–квартиру Главразведупра. Решив все намеченные вопросы с генералом Хромовым, он наведался и в мозговой центр «охотников», заодно вызвав к себе Семёнова.

– Господин генерал–майор не велел его беспокоить, – с усталостью в голосе сообщил дежурный по отделу капитан, судя по покрасневшим глазам, не спавший около трёх суток.

– Передайте, что прибыл Кочевник. Он меня ждёт.

Капитан снял трубку внутреннего телефона и не успел толком доложить, как был прерван на полуслове.

– Есть, пропустить! – сказал он и повесил трубку. – Проходите, господин полковник.

Семёнов взошёл по лестнице на второй этаж и свернул налево, где в самом конце коридора размещался кабинет генерала. Постучал в дверь и вошёл с уставным «разрешите!»

Краснов показал рукой на стул и, быстро дописав резолюцию на рапорте, с хлопком закрыл папку.

– Дима, вот ей–богу! Ну нельзя же так на меня вытрещаться! – с улыбкой произнёс он, приподнимаясь и протягивая руку.

– Давно вас не видел, Пётр Викторович, – Кочевник стиснул ладонь, отметив, что «старику» изменила его всегдашняя сдержанность, выглядит он не то чтоб раздражённым, но наэлектризованность в нём ощущается.

– Тебе ли жаловаться? Вон Хельга скоро совершенно одичает в Пустошах. Похоже, она совсем там обжилась. Даже уже не спрашивает, до каких пор ей там торчать.

– А и в самом деле, – Семёнов положил на стол фуражку и поймал взгляд «старика», – долго ей там ещё дикарствовать?

Краснов хитро прищурился и пожал плечами, задумчиво уставившись в противоположную от окна стену. Кочевник проследил его взгляд и зацепился глазами на плакате со схемой осколочно–нажимной мины. Под плакатом стояла остеклённая тумба с учебным макетом мины с пропилом в округлом корпусе, обнажавшем её внутреннее устройство. Судя по другим плакатам, в кабинете некогда размещался лекционный класс по сапёрно–инженерной подготовке.

– Боюсь, ей там долго ещё обретаться, – ответил Краснов, словно только сейчас услышал вопрос Кочевника.

– Неужели сдвиг наметился?

– Сдвиг?… Пожалуй, да. Это можно назвать сдвигом.

Семёнов замер. Со стороны казалось, что он зачарованно пялится на тулью собственной фуражки, будто увидал её впервые. Он не хотел давать волю надежде, вдруг пробудившейся от осознания, что в их самом главном в этом мире предприятии наметилась долгожданная подвижка.

– Представляю себе ход твоей мысли, – на губах Краснова заиграла лукавая полуулыбка. – Ты знаешь, я не люблю, когда тянут резину, поэтому не стану больше интриговать. Итак… Хельге удалось кое–что нащупать. Это «кое–что» пока что на уровне предположения, но… сам понимаешь! Как говорится, курочка по зёрнышку – весь двор в дерьме…

– Что за предположение, Пётр Викторович?

– Если кратко, то дело обстоит так: через наших друзей хъхуров удалось выйти на одно далёкое хъхурье племя, которое торгует с ещё одним далёким племенем. Так вот, по поверьям того племени, где–то глубоко в Пустошах есть некая священная гора. Они называют её Горой Дороги В Истинный Мир. Ничего себе названьеце, да? Хельге удалось узнать, что в последний раз Гора пробуждалась тридцать лет назад.

– Значит…

– Именно! – перебил Краснов. – Очень уж похоже на то, что мы ищём. Хельга сразу смекнула, что Гора имеет отношение к Ключу.

– Жаль будет, если мы выстрелим в «молоко».

– Ну, это мы ещё посмотрим. Тут, Дима, в пользу хельгиной версии играет один такой интересный фактик. А именно: Гору охраняют «неуязвимые стражи со страшным оружием».

– Велгонцы, – почти ласково сказал Кочевник.

– Может и они. А может и рунхи.

– Небось, патрулируют в штурмовых бронекостюмах. Тогда их не то что дротик, их и винтарь здешний не возьмёт.

– Вот–вот… – вновь прищурился Краснов.

– А что Еронцев?

– Его я уже подключил. Хромов, конечно, поворчал для виду, но переть против Тайного Совета ему смысла нет. А потом он и содействие предложил. «Реликт» теперь зондирует предполагаемые координаты. Точных данных нет, так что Еронцев сканирует по площадям, да и нет уверенности, что именно там где надо.

– А ведь наши «друзья» могли и защиту обеспечить.

– Вполне. Поэтому что?

– Поэтому необходима глубокая разведка. Когда выступать?

– Ишь, разогнался. Подождём, когда Хельга установит примерные координаты.

– Я так понимаю, речь идёт о местонахождении того племени?

– Верно. А там уж договоримся о проводнике и начнём рейд.

Семёнов задумчиво потёр подбородок.

– Чувствую, вы что–то напоследок припасли, Пётр Викторович.

– И снова верно, – кивнул Краснов. – Припас. Хромову нужны «охотники». Тут в столице кое–что намечается… В общем, надо обеспечить нейтрализацию «стирателей». По возможности – взять целыми, а нет – тогда ликвидировать. Ставки высокие, Хромов просил самых лучших «охотников». Не «зорьцев». Их бы я ему хоть сейчас предоставил.

– Вы же знаете, у меня своей постоянной группы нет…

– Знаю. Я хотел Ярему привлечь… Но он сегодня ночью заброшен за фронт. Из всех групп в данный момент не задействованы только три: Мелёхина, Торгаева и Масканина. Мелёхин отпадает, он сейчас на севере Хаконы и дёргать его бессмысленно, он там нужнее. Остаются Масканин и Торгаев. Они как раз вчера в Ртищев прибыли. Я уже распорядился, чтоб их «Владимиром» сюда перебросили.

– «Рарог»? Те что вместе с Яремой лагерь у Оми накрыли?

– От тебя, смотрю, не утаишь, – улыбнулся Краснов. – Ярема похвастал? Ох, я ему устрою… Я ещё и с Еронцева спрошу…

– Пётр Викторович, – нарочито обижено произнёс Кочевник, – я, конечно, понимаю, что мы вам в сыновья, а может и в праправнуки годимся…

– А! – с кряхтеньем отмахнулся Краснов. – Сейчас скажешь, что ты уже не первую войну в полковниках ходишь. Потом вспомнишь, что одно время и генералом ходил. Замнём.

Кочевник победно кивнул и тут же спросил:

– Мелёхин – это не тот ли ротмистр, что шуры–муры с Хельгой крутил? Фамилия его больно знакомая.

– Он самый. Теперь он майор.

– А Ярему, стало быть, опять вожжа под хвост грызанула… С одной операции да в другую…

– Так уж сложилось… Больше у Ярцева никого под рукой не оказалось. Только «Рарог». Весь отряд задействовать было ни к чему, да и Красевич сам вызвался. Ну и бойцы у него все ему под стать – неугомонные.

– Думаю, «Рарог» можно не расформировывать. Пусть не три группы, пусть две… Торгаев и Масканин сработались.

– Согласен. На Оми эти головорезы хорошо потрудились. Сейчас наши «мозгокруты» свежие головы изучают. Позже ознакомишься с материалами. А Ярема даже крупного рунха добыл.

Семёнов восхищённо улыбнулся, а Краснов, упредив его вопрос, сказал:

– Я и сам с нетерпением жду результатов… Теперь о твоей ближайшей задаче, Дима. В Управлении меня перехватил Острецов и мы с ним очень так обстоятельно поговорили. Я хочу, чтобы именно ты возглавил пока «Рарог». Тут в Светлоярске заварилась довольно густая каша, у Острецова практически не осталось «охотников». В то же время, в столице действует превосходно законспирированная группа «стирателей». Точное их число не установлено, но то что все они довольно матёрые – несомненно.

– То есть, я теперь оперативно подчинён местным?

Краснов весело ухмыльнулся и по привычке провёл пятернёй по макушке. Скрытый смысл в вопросе Кочевника он понял сразу и ответил так:

– Дима, я ценю твоё, без преувеличения, скромное честолюбие, и я прекрасно знаю, что ты не говнист.

– Ладно, – в шутку набычился Семёнов. – Чёрт с ним. Побуду на побегушках. Но исключительно ради интереса дела. Вот только у кого на побегушках?

– Ты его хорошо знаешь. Это твой ученик.

– Безусов что ли? Он, кажется, с недавних пор возглавил Контрразведывательное Управление.

– Он самый, – подтвердил Краснов.

– Тогда ладно. Голова у него светлая, дурных приказов давать не будет.

Кочевник ненадолго задумался. И спросил про Оракула:

– От Сашки ничего не слышно?

– Пока нет. Да и срок не вышел. Там островитяне пока ещё крутятся. Пытались раскопать, да плюнули. Охрану оставили, но похоже, скоро и её уберут, – Краснов оттянул рукав и глянул на часы. – На этом пока всё. Сейчас летишь галопом в Управление. Там тебя уже ждёт Безусов, он введёт тебя в курс дела. Так… ага… «Владимир» уже в воздухе. Я распоряжусь, чтоб наших головорезов отправили с аэродрома прямо сюда. Здесь они не так будут заметны.

Когда Семёнов ушёл, Краснов снял трубку внутреннего телефона.

– Подполковника Алабина ко мне, – приказал он дежурному. – И через пять минут два тентованных грузовика на пятое КПП.

Глава 8

Форт «Защитник-1» был хорошо известен в Светлоярске. Горожане считали его одной из достопримечательностей столицы. Форт стоял на господствующей над городом высоте, в окружении кварталов частного сектора и извилистых паутин дорог. Вид с него открывался поистине благолепный – далёкие парки, районы старинных застроек, разводные мосты и тающие в перспективе дома, улицы, проспекты, бульвары. Форт построили в Дикую эпоху и когда–то он входил в систему обороны столицы. Бочкоподобные пятигранные приземистые башни, служившие этакими исполинскими ДОТами; подземные казематы и галереи, арсенал и казармы; пояс железобетонных стен, имевших подземные проходы во вне; на скатах бетонированные полнопрофильные траншеи, блиндажи и пулемётные ДОТы. Когда–то «Защитник-1» был крепким орешком, что и подтвердилось во время единственного штурма за всю его историю. Теперь же надобность в форте отпала. Внешние фортификации были давно демонтированы, вывезена артиллерия и арсенал, но взрывать «Защитник-1» ни у кого рука не поднималась. Так он и стоял бы грозным и величественным памятником ушедшим временам, если б однажды кому–то не пришла мысль передать его Главразведупру.

С той поры судьба «Защитника-1» накрепко связалась с судьбой ГРУ.

Тентованный грузовик вынырнул из лабиринта проулков и покатил по широкой асфальтированной улице. Свернул к развилке на форт и с надсадным завыванием двигателей пополз наверх к закрытым воротам. После проверки грузовик стал у стены, из–под тента на старинные бетонные плиты спрыгнули четыре офицера. Осмотрелись, обменялись многозначительными междометьями и скучковались у борта машины.

– Мрачновато здесь, – раздавил тишину прапорщик Леонидов. – И никого не видно. Вымерли они тут все что ли?

– В детстве, когда нас возили в Светлоярск, – поделился воспоминаниями прапорщик Буткевич, – у нас ходила история про здешних призраков, обитающих в заброшенных галереях и казематах.

– И я про них слышал, – вполне серьёзно сказал Леонидов. – Эти истории, похоже, передаются из поколения в поколение.

Масканин с подозрением посмотрел на молодого прапора, но промолчал. Леонидов был младше Буткевича лет на семнадцать, и его лицо в этот момент выражало крайнюю серьёзность. Зато Торгаев не промолчал, он громко хохотнул и хлопнул своего прапора по плечу. Одновременные улыбки озарили всех четверых, только у Леонидова она была растерянно–смущённой.

– Нет здесь заброшенных галерей и казематов, – уже без улыбки заявил Торгаев. – Призраки давно в старых казармах живут. Им там привычнее.

– Я тоже так думаю, – серьёзным тоном сказал Буткевич. – Оно им надо где ни попадя шастать?

Рот Леонидова приоткрылся, а глаза заскакали по лицам товарищей. Вся троица хранила суровое молчание.

– Говорят, они безобидные, – поделился познаниями Масканин.

– Только не зимой, – не согласился Торгаев. – Зимой их тянет поближе к живым.

– Наверное, им тоже холодно, – рассудил Буткевич.

– Вряд ли. Они скорее от скуки к людям лезут.

Леонидов захлопал глазами и махнул рукой.

– Да идите вы! – и отвернулся, отчего не увидел улыбок.

Не заметил он и того, как к ним подошёл Семёнов, звук шагов которого гасил гуляющий по вершине ветер. Он жестом пресёк попытку Торгаева подать команду и пожал всем руки.

Леонидов обернулся на шуршание за спиной и чуть не дёрнулся от неожиданного появления полковника.

– Что это с вами? – вопросил Кочевник, протягивая руку. – Смотрите так, будто я сквозь стену прошёл…

Троица сдержано засмеялась. Их смешки полковник воспринял по–своему и тоже улыбнулся. А Леонидов, пожимая руку, одарил всех таким взглядом, словно про себя поклялся добыть в качестве «языка» первое попавшееся привидение.

– Ну что, господа, – показал направление Кочевник, – вперёд! Во мрак подземелий!

Толстые стальные двери, парные посты охраны, широкие бетонные ступени, просторные туннели с аркообразным сводом, – Кочевник вёл их не менее трети часа, каждый раз задерживаясь для проверки у очередного поста. Впервые сюда попавшим «охотникам» казалось, что они не в столице, а где–нибудь в укрепрайоне, близь передовой и вот–вот прозвучит серена и галереи заполонят подразделения гарнизона.

Наконец, полковник вывел их к комнате с простоватой бронедверью без кремальер и приглашающим жестом показал вовнутрь.

Помещение сильно смахивало на обыкновенный рабочий кабинет. Длинный овальный стол, расставленные через одинаковые промежутки стулья, телефонные аппараты у примкнутого к столу бюро, шкафы и шкафчики вдоль стен, стеклянная люстра с несколькими лампочками, и даже кадка с каким–то пышным растением в углу. Опознать растение никто из вошедших не мог, выглядело оно завораживающе–странно: ярко–красные прожилки на сине–зелёных листиках и мелкие сморщенные бутоны, словно кем–то нашлёпанные как попало вдоль стеблей, что выглядело совершенно необычно для любого любителя ботаники. Кроме Кочевника, только Масканин удостоил растение мимолётного взгляда, остальные таращились на него во все глаза. А Максима больше заинтересовала бирка на кадке с надписью: «Чудесная хрень». У хозяина сего «чуда» своеобразное чувство юмора, а само «чудо», несомненно, привезено из Пустошей.

– Занимайте места, – распорядился Семёнов и уселся поближе к бюро, стул под ним громко скрипнул.

– Кого ждём, Дмитрий Антонович? – поинтересовался у него Торгаев.

– Кого–то очень секретного, – зевая и рассматривая потолок, сказал Масканин.

– Ага, – кивнул Буткевич, глядя на своего непосредственного командира, – сейчас нас приобщат к очень страшным тайнам.

– Всегда мечтал стать переносчиком страшных тайн, – ухмыльнулся Масканин.

– Я тоже, – вторил командиру прапорщик. – Порой это трудно лечится.

Леонидов старательно водил пальцем по столу, а Торгаев, глядя на него, начал делать то же самое, но с ещё более сосредоточенным выражением.

Кочевник наблюдал всё это, давя усмешку. Больше всего его развеселило дуракаваляние Торгаева и Леонидова, усиленно изображавших салаг, «которые тут ни причём». Семёнову вспомнились далёкие молодые годы, когда он командовал ротой. Тогда, бывало, кто–нибудь в строю старался сделаться как можно более незаметным, за что тут же попадал в разряд «добровольцев» на не очень приятное времяпрепровождение.

Когда дверь открылась, он встал и подал команду: «Господа офицеры!»

Загрюкали стулья. «Охотники» вытянулись в струнку.

– Вольно, – скомандовал вошедший полковник и быстро прошагал вдоль стола к бюро. – Садитесь, господа.

Полковник Безусов ощущал лёгкую неловкость, что теперь, пусть и временно, стал начальником Семёнова – своего учителя, к которому питал уважение и которого считал гораздо опытней себя. Но всё повернулось так, а не иначе, и с каменным лицом он уселся на свой стул.

– Я полковник Безусов, – представился он. – Начальник светлоярского УК и командир столичного «охотничьего» отряда. С этого момента ваши группы подчинены мне на время проведения операции. Цель и детали операции я изложу чуть позже. А пока что ознакомьтесь вот с этим.

Полковник наклонился и вставил ключ в сейф. Несколько поворотов и щёлчков, и в руках у него появилась средней толщины папка. Безусов дёрнул завязки и вытащил четыре одинаковые стопки прошитых и пронумерованных листов. Потом встал и, обходя стол, собственноручно раздал «охотникам» документы. Кочевнику бумаг не требовалось, в курс дела он успел вникнуть истёкшей ночью.

– Читайте, не торопитесь, – произнёс Безусов. – После начнём заниматься конкретикой.

Масканин перелистывал свежеотпечатанные на машинке листы, подперев голову кулаком. Мало–помалу у него начала складываться соответствующая его допуску картинка. В столице орудовала агентурная сеть и вместе с ней наличествовали «стиратели», действовавшие, судя по отчётом местных «охотников», автономно. В группах они работали крайне редко, делая упор на одиночные действия. Судя по собранным данным, приказы они получали через координатора и не имели между собой связи.

Масканин перевернул последний лист и задумчиво огляделся. Из прочитанного вытекало, что в Светлоярске сложилась довольно напряжённая обстановка, а значит можно пока выкинуть из головы мысли про мирный тыл. Ребята ещё не дочитали. Полковники всем своим видом являли терпеливое ожидание.

– Разрешите вопрос? – обратился Масканин.

– Разрешаю, – ожил Безусов.

– «Рарог» решено задействовать вам в усиление?

– Не совсем. Но и это тоже. Мой отряд понёс потери. К счастью, обратимые. Ваши группы я намерен включить в операцию, как сложившиеся боевые единицы.

– Не исключены и самостоятельные действия, – добавил Семёнов.

Безусов согласно кивнул и сказал:

– Вижу, все закончили. Итак, перейдём к конкретике…

Масканин навострил уши. Он был доволен, что его группу не раздёргают. Безусов тем временем перешёл к постановке задач.

Доктор Эльбер Викс стояла у окна своего кабинета. Долгие мгновения она рассматривала внутренний двор госпиталя, наблюдая как гуляют по дорожкам выздоравливающие раненые.

Острецов остался на ногах. Как и всякий воспитанный человек, он не мог себе позволить сидеть, когда дама стоит. Генерал–лейтенант молчал, предпочитая не торопить с ответом уставшую после нескольких операций подряд Эльбер.

– Уэсс быстро поправляется, – сказала доктор и повернулась к гостю. – У него отменное здоровье. Да и молодость берёт своё.

«А улыбка у неё красивая, – подумал Острецов. – Жаль, что она так редко улыбается».

– Уэсс что–нибудь подозревает? – спросил он.

– Нет. Это я могу утверждать достаточно точно. Но его тяготят вопросы об утрате памяти. Ещё его смущает одноместная палата.

– И когда же к нему память вернётся? – не выдавая беспокойства, спросил Острецов.

Ему не хотелось бы, чтоб велгонский капитан вдруг вспомнил последние дни перед покушением на Кашталинского. Ситуация с его психикой до конца не ясна, работа с ним только–только начата. И терять Уэсса, если тому взбредёт в голову глупость вроде побега или геройской смерти в бою, генерал не желал.

– Хотела бы и я это знать, – развела руками доктор. – Вы ж ему мозги «промыли», тут теперь мой опыт – не помощник.

– Не промыли, – возразил Острецов. – Иначе бы он был сейчас скорее всего идиотом. Любиев блокировал…

– Я знаю, – перебила она. – Но нельзя же ничего гарантировать, не так ли?

– Пожалуй, да, Эльбер. Пожалуй, нельзя. Поддержите его, он к вам тянется.

– Делаю, что могу. Но, простите, Ростислав Сергеевич, мне не по душе обман.

– И в чём же обман? В том, что он не знает, что находится в плену? Бросьте, Эльбер. Возможно, с вашей же помощью он придёт к нашей общей борьбе. Согласитесь, у него для этого гораздо больше возможностей.

– Бедный мальчик… Потерянное поколение…

Острецов чуть не фыркнул на «бедного мальчика». Естественно, он понял, что имела в виду доктор Викс, но этот «бедный мальчик» – сам по себе смертоносное оружие. Бесузов наградил его высокой оценкой, как достойного противника. Семёнов тоже авансом согласился с ним, высказавшись, что Уэсс очень сильный «стиратель». Вот только интересно, насколько сильный? Как Семёнов? Хотя, если и послабей, то это не умоляет веса капитана в раскладе.

Покинув Эльбер, Острецов уходил из госпиталя перебирая варианты. С одной стороны, что толку с этого Уэсса? Для своих он просто расходный материал, не смотря на все его способности и боевой опыт. Понимает ли капитан это? А сможет понять? Понять, что для рунхов любой человек, как бы он ни был ценен в их играх, в конечном итоге – прах. Меньше, чем ничто.

«Показать его?» – раздумывал Острецов над очередным вариантом. «Прогулять его по городу, когда память вернётся. Должен же он помнить места встреч? Должен–то должен… Стоп! Уэсса срисуют, координатор поймёт, что засвечен. На этом можно сыграть. Или… Посмотрим. А что потом? Изменить Уэссу лицо и забросить в Велгон? Одиночки долго не живут, если… а группа… Подумаем».

Острецов не любил строить планы, когда в уравнении слишком много неизвестных факторов. Работа с Уэссом только началась и пока что просчитать капитана до конца – невозможно. Другое дело Кашталинский. Этот субчик в обмен на жизнь и в благодарность за спасение прямо–таки спешит выложить всё, что знает. Однако «просветить» ему мозги по некоторым вопросам не помешает. Вдруг он страдает забывчивостью?

– Поехали, – бросил водителю генерал, захлопнув дверцу.

Машина покатила к воротам госпиталя.

Масканин расплатился со стариком, торгующем в газетном ларьке, и вернулся на скамейку. В аллеи в этот час прохожих было не густо. Слабый ветерок едва пробивался сквозь кроны молодых дубов и не мог растрепать развёрнутую газету. Рядом сидел Торгаев и безмятежно постреливал глазами по сторонам в поисках мишеней прекрасного пола. В качестве наблюдательного пункта скамейка подходила идеально, позволяя обозревать аллею в любом направлении. Однако момент Торгаеву выпал не совсем подходящий: середина рабочего дня не способствовала оживлённому движению горожан, а уж пропорция барышень среди прохожих составляла одна к пяти. Но похоже, Степана это не сильно волновало, он зачарованно брал на прямую наводку каждую проплывающую мимо девушку, поспешно отводил взор, если та вдруг почувствовав пристальное внимание, поворачивала в его сторону свою прелестную мордашку, а затем провожал её глазами пока она не скроется вдали или пока не появится следующая богиня юности и красоты.

Туфельки, сапожки… Масканин замечал только их, но девичьи любопытные взгляды он ловил на себе постоянно. И стоило ему лишь посмотреть на любую из светлоярских красавиц, как он тут же машинально начинал сравнивать её с Татьяной. «Да, крепко меня накрыло», – встряхнул головой Максим и принялся за новую статью.

Он знал, что Торгаева изучают не менее пристально. Он также знал, что они вдвоём привлекают внимание всех прохожих. Два молодых офицера с жёлтыми и красными нашивками, с боевыми Знаками Отличия и Георгиевскими крестами (вручёнными несколько дней назад в Ртищеве за разгром лагеря «стирателей»), их кителя сияли начищенными пуговицами, а припавшая пыль не смогла смазать блеска чёрных зеркал сапог. Восседающий на скамейке как на троне, с дланью, величественно возложенной на яблоко рукояти сабли, Торгаев походил на скульптуру какого–нибудь древнего короля–воина. Масканин, с задвинутой на затылок вольногоркой, выпустившей на чело непокорный чуб, читал газетку, теребя пальцами ножны бебута. Их принимали за отпускников. Подростки восхищённо пялились на оружие и регалии, мечтая поскорей подрасти и обрести собственную славу на войне; девушки в большинстве своём примеряли на них романтические образы кавалеров; люди постарше добродушно посматривали и думали о насущном; а старики вспоминали молодость.

– Что пишут? – спросил Торгаев скучающим голосом.

– Как всегда, – дёрнул плечами Масканин, – победные реляции и душещипательные восторги.

– А что, разве нет поводов? – у Торгаева пропала скука, язвительность друга его заинтересовала.

– Есть. Решительное наступление на всех фронтах, успехи на море, стабилизация фронта в Северной Раконии… Союзники прислали тяжеловесную делегацию и воют о помощи… Отправлен на дно «Хайрок»… Ну хоть шапкозакидательства нет, как в пятидесятом…

– Велгонцам в пору объявить траур, – злорадно пробурчал Торгаев.

Максим согласно промычал и перелистнул страницу. Слова Торгаева грозили сбыться в самое ближайшее время. Гибель новейшего линкора «Хайрок», который благодаря броне, артиллерии и новейшим турбинам мог потягаться даже с двумя–тремя линкорами Островного Союза (решись тот вступить в войну), просто не могла не омрачить надежд велгонских адмиралов.

– Ты чего, Макс, так лыбишься, будто тебя придушили?

– Про «Витязя» ни слова нет. Про то, что наш героический линкор еле дополз на базу. И про то, что его самое малое полгода будут превращать из решета в начищенный до блеска бронетазик. А сколько крейсеров и мелочи всякой утопили с обеих сторон? Ни строчки!

– А чего ты от официоза хочешь? – искренне удивился Торгаев.

– Правды.

– А она нужна? Я имею в виду, в полном объёме?

Масканин хмыкнул и вынужден был признать, что Степан по большому счёту прав. Кому положено – те знают, а обывателя баламутить, пожалуй, не стоит. Страна и так всё больше уставала от войны и жёсткая цензура – всего лишь один из рычагов поддержания внутренней стабильности.

– Ну что, пошли? – предложил Максим и скатал газету в трубочку.

– Пошли. Тут неподалёку есть неплохой ресторан. Жаль только музыки не будет. Никогда не обедал с оркестром.

– Нашёл о чём жалеть. По мне – так без этих балаганов аппетит куда лучше.

– Не знаю. Не пробовал.

– Это, конечно, дело вкуса, но… Обязательно что ли надо поковырять пальчиком собачье дерьмо, чтобы понять, что это дерьмо?

– Ты прям как мой батя, – хохотнул Торгаев и прижал рукой ножны, чтоб они не «гуляли» при ходьбе.

– Будут тебе, Стёпа, увеселения. После Победы.

– К чёрту их, – с ехидной улыбкой отмахнулся Торгаев. – Мне и дома будет не скучно. С хозяйством не поскучаешь. Особенно летом в жатву – ох, веселуха!

– Поздравляю, Стёпа, – торжественно сказал Масканин и пихнул друга локтём в плечо, – слова твои преисполнены мудрости. А если вспомнить, как ты только что пялился на барышень… в общем, ты доказал мне, что ты теперь взрослый.

– Знаешь, я чрезвычайно горд, что вырос в твоих глазах.

Они обменялись дружественными зверскими оскалами и свернули по дороге на почтамт. Перед обедом Максим хотел отправить жене письмецо.

Больше всего сейчас Уэссу хотелось увидеть небо. Палата без окон, коридор и процедурная – тоже, только в туалете под самым потолком узкая прорезь с толстым стеклом. Ходить капитан начал не так давно и его безмерно радовало, что можно, наконец, самостоятельно посещать нужник. Это ведь не дело справлять нужду в утку. Хорошо хоть санитары присматривали, если б санитарки – он бы сгорел от стыда.

Боль теперь беспокоила редко. Живот заживал, рука уже начинала слушаться, появился здоровый аппетит. В общем, он шёл на поправку. Вот только некоторые странности, подмечаемые им в этой части госпиталя, иногда порождали смутное беспокойство.

Первое, что ставило в тупик, ограничение свободы передвижения, словно он находится под негласным арестом. Из коридора его не выпускали; санитары – здоровенные парни с акцентом западных фермеров из какого–нибудь Сент—Кристофа, вели себя вежливо, но всячески давали понять, что выходить за дверь на лестницу не положено. Да и дверь выглядела массивно и наверняка запиралась. Второе: отсутствие окон. О причинах оного Уэсс терялся в догадках и так и не решил, зачем это надо. Третье: из докторов его навещала только Эльбер Викс. Приходила она часто, но ненадолго. Складывалось впечатление, что здесь она единственный хирург, но тогда, что это за госпиталь такой? И наконец, четвёртое: вчера вечером Уэсса озадачила волна враждебности, исходившая от нового санитара при его появлении в коридоре. Эмоциональный фон санитара вскоре стал нейтральным, а Уэсс не подал виду, что просёк его настрой.

В туалете капитан присел у батареи и подвёл итог. Выходило, что он помещён либо в тюремную больницу либо в психлечебницу. Второй вывод, немного пораскинув мозгами, он отмёл. Потом встал и залез ногами на батарею, держась рукой за стенку кабинки нужника. В животе закололо, но боль была терпимой. Уэсс подтянулся на цыпочках и заглянул в узкое окошко. Сквозь толстые стёкла он увидел дюймовые прутья, вмурованные в бетон. Решётка! И кусочек синего неба со стайкой белых облаков.