Текст книги "На задворках галактики. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Валидуда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 80 страниц)

Глава 3

Следующий налёт произошёл часа через три. За это время в лагере успели потушить все пожары и устранить многие демаскирующие признаки. Даже та огромная пробоина, у которой выпало работать Масканину, была успешно закрыта свеженаваренным каркасом и железобетонными плитами, заново засыпана землёй и покрыта толстым слоем дёрна.

Но то, что Максим увидел внутри, когда ему в числе прочих приходилось спускаться в дыру…

Смотреть и не видеть…

…Крошево и обломки рухнувших стен и перекрытий, завеса не оседающей пыли с примесью белёсого дыма и едких, проникающих сквозь респиратор испарений, от которых першило в горле. Снующие группами велгонцы, облачённые в глянцево–серебристые костюмы. Заторможенные зэки, вяло разгребающие баграми завалы и также вяло таскающие пожарные рукава. У некоторых защитные костюмы покрыты маслянистыми, испускающими зловещий парок, пятнами…

Не видеть и не замечать…

…Заключённый, неспешно заливающий хлопьями химической пены из широкого раструба брандспойта буйный, здорово чадящий огонь. Его ноги уже занялись пламенем, потом пламя перекинулось на спину и плечи, а он всё продолжал поливать, не понимая, что оказался на пути стремительно расползающегося пожара, не замечая, что горит. Мимо сновали другие зэки абсолютно его игнорируя, даже тогда, когда он не естественно медленно завалился и начал бессмысленно куда–то ползти пока не уткнулся головой в стену, и всё это в полном молчании. К нему, ставшему факелом, конвульсивно скребущему руками и ногами, подошёл велгонец, достал пистолет и вышиб мозги…

Не замечать и не понимать…

…Закопчённая маленькая комната, заваленная оплавленной аппаратурой. Сорванные, некогда герметичные двери поперёк узкого коридора, выводящего в просторный зал, заставленный причудливым, похожим на медицинское, оборудованием. Вдоль зала уходящие вдаль стенды, на которых располагались прозрачные плексигласовые округлые ёмкости. Весь зал задымлён. Несколько ёмкостей разбиты рухнувшим с потолка обломком балки. Содержавшаяся в них мутная зеленоватая жидкость разлилась по уложенному полированными каменными плитами полу. Рядом с каждой разбитой ёмкостью беспомощно трепыхались голые очень похожие на людей существа. Да, именно существа, людьми их назвать язык не поворачивался. Бывшие люди. В прочих ёмкостях те же существа словно спали с открытыми, безучастными ко всему глазами, лишёнными радужек…

Выходил из зала Масканин как оглушённый и застыл словно в ступоре, не в силах пошевелиться. Для него наступила тишина, перестали существовать и мысли, и с титаническим трудом подавляемые эмоции, которые до этого так и подмывали броситься без оглядки разносить пожары, убивая по пути всех встречаемых велгонцев. В душе возникла пустота. Всеобъемлющая и ощутимая физически. Чуть позже, он уже машинально брёл по коридору, в самом деле ничего вокруг не замечая. Перед внутренним взором стояли невидящие живые и одновременно неживые глаза без радужек…

Он не заметил, как оказался снаружи, где его грубо вернул к реальности раздражённый окрик охранника, сопроводившийся болезненным ударом в нахлыст шоковой дубинкой. Аж рука занемела. С тупым усердием он выполнял короткие команды: "лезь туда–то, делай то–то", "бери то–то, тащи туда–то", "бросить там–то, живее, придурки!"

Рука понемногу проходила. А в подсознании крепла непоколебимая решимость поскорей вырваться из этого проклятого лагеря. Вырваться, чтобы рассказать о том, что он здесь случайно увидел. Эта идея, для него в общем–то не новая, придала новый импульс его нынешнему существованию, переродилась в некую сверхзадачу – не банальный побег, нет, теперь он просто не имел права безвестно здесь сгинуть. Он теперь должен, во что бы то ни стало должен донести весть о… Стоп, не думать… Не думать об этом. Сейчас просто нельзя даже думать об этом.

И когда грянул повторный налёт, Масканин усмотрел в этом свой шанс.

Налёт выглядел, с точки зрения Максима, странно. Даже когда ему самому, оказавшемуся в тот момент на поверхности, угрожала явная опасность, его охватило удивление – чувство ещё недавно напрочь забытое, – благо, ближайшие охранники повжимались в землю, не замечая всё–таки вырвавшейся у него эмоции, впрочем, далеко не все из них были на это способны, когда на тебе защитная маска.

Высоко в небе расползались кляксы пороховых облачков – следы разрывов зенитных снарядов. Среди этих клякс едва угадывалась пара самолётов. Из–за высоты казалось, что бомбардировщики не так уж и торопятся освободиться от смертоносного груза да убраться восвояси. Бомбили они в основном подлесок за границей лагеря и что–то ещё, не видимое отсюда, среди естественных холмов намного севернее. Быть может, они старательно разносили ложные, специально для них возведённые цели, а может быть, работали по площади, скорее бессистемно, полагаясь на удачу. Только две бомбы угодили в скопление разномастной техники, которую так и не успели рассредоточить обратно по подземным боксам. Часть этой техники теперь полыхала как добрые факелы всего в полуторасотне метров от Масканина.

Но вот, похоже, небесные воины решили сделать сюда второй заход. Охранники такое их намеренье заметили, что придало им нервозности и внесло неразбериху. От того и не обратили они сразу внимания, что рассыпавшиеся вокруг заключённые вдруг повели себя странно. Странно для этого лагеря. Однако, нормально для людей, внезапно оказавшихся среди пожаров, трупов, хрипов и стонов раненных. И многие узники довольно быстро смогли оценить ситуацию. Прозвучали первые выстрелы, пока только предупредительные, в воздух.

– А ну, назад, доходяги! – гаркнул сорванным голосом сержант, когда зэки вокруг Масканина начали сбиваться в стаю, надвигаясь на велгонцев. Сержант прочертил ногой линию на земле, отошёл на несколько шагов назад – вплотную к своим бойцам, и передёрнул затвор карабина. – Первого, кто переступит черту, прикончу без предупреждения!

За спиной сержанта защёлкали затворы. Охранники преисполнились решимости стрелять на поражение. Но не меньшую решимость испытывали и внезапно очнувшиеся и теперь горящие ненавистью те самые "зомбики", как их не так давно назвал смотритель по имени Фребо. И никто уже не думал, что над головой готовятся лечь на боевой курс бомбардировщики.

Всё произошло довольно быстро. В едином порыве, кто с руганью, кто завывая от страха или ярости, а кто и вовсе молча стиснув зубы, узники сорвались прямо на наставленное на них оружие. Велгонцы успели сделать по одному–два выстрела, но смерть собратьев вовсе не остановила обезумивших заключённых, а иных охватило бешенство. Толпа растерзала охранников в считанные секунды, отобрав их же собственные карабины, штыки которых быстро окрасились кровью.

Подобные стычки происходили повсюду. Фребо оказался не единственным смотрителем, кто привёл своих подопечных к злополучному объекту. Здесь, на краю лагеря, собралось свыше двух сотен заключённых и два взвода охраны. Теперь они были беспорядочно перемешаны мелкими группами, хаотически перемещающимися в скоротечных жестоких схватках.

Как это часто бывает, когда в ограниченном пространстве собирается достаточная масса людей, резко осознавших некую степень свободы и непременно желающих эту степень раздвинуть, людей, объединённых сходными чувствами и побуждениями, общий накал взметается к высшей своей точке – внезапно прорезавшимся острым страхом и замешанной на нём ненависти. Узников всецело захватила слепая, не рассуждающая страсть – страсть убивать. Растворённая в воздухе квинтэссенция ненависти захватила и Масканина. Чувство это для него было знакомое и давнее. А потому его ненависть была холодна и расчётлива. Ему хватило минуты, чтобы здраво оценить ситуацию. Это мелкое спонтанное восстание обречено. Максимум через полчаса оно будет подавлено. Зато открылась превосходная возможность для побега, превосходней и не пожелаешь. Правда, потом выжить – возможностей совсем не много, но всё же, лучше умереть с надеждой стать вольным человеком.

Максим наметил свою цель. Прямо, как по заказу, среди неповреждённой техники немного в отдалении стоял бесхозный теперь БТР с открытым десантным отделением. Максим, с некоторым для себя удивлением, мгновенно опознал его как "Дюркис" – как раз то, что ему требовалось. Устаревший морально и технически, бронетранспортёр, тем не менее, специально предназначался для преодоления труднопроходимой пересечённой и заболоченной местности, имел широкие гусеницы, изменяемый клиренс и два двигателя по триста лошадок. Вдобавок, его нос и борта были исполнены на манер катера, что повышало плавучесть, этакий вездеход – гибрид амфибии и БТРа.

Знание ТТХ "Дюркиса" всплыло в памяти как–то сразу, как только он попался на глаза.

"А хорошо бы, – на бегу подумал Масканин, – ещё что–нибудь полезненькое припомнить из прошлой жизни…"

Немногочисленные, к тому времени, оставшиеся в живых охранники начали отходить вглубь лагеря, обмениваясь неприцельными выстрелами с переставшими их преследовать узниками, добрая половина которых была перебита.

Порыв восстания, как оказалось, захватил не всех собравшихся у объекта заключённых. Были такие, и даже не мало, что впали в прострацию после внезапного пробуждения личности и осознания всех прелестей своего положения. Один такой попался Масканину на полпути – лежавший ничком на земле рыжий высокий парень, самозабвенно рыдавший, судя по подрагивающим плечам да охватившим голову рукам. Рядом возник коренастый крепыш с непомерно широкими при его росте плечами, одетый в порванный у колена, заляпанный, видимо чужой кровью, комбинезон. Крепыш с наскока саданул рыжего ботинком под зад, схватив за грудки, да как следует встряхнул.

– Давай, Макс, смываемся отсюда! – заорал крепыш рыжему прямо в лицо, залепив пощёчину. – Ну же!

"Тоже Макс… Везёт же на тёзок", – мимоходом успел подумать Масканин.

До заветного БТРа оставалось не более сорока метров, когда бомбардировщики расстались, наконец, со своими бомбами. Грохот был страшный. У Масканина аж ноги подкосились. Он понял, что лежит в луже, когда всё тот же крепыш рывком поднял теперь его.

– Цел, парень?

– Цел, вроде, – сквозь боль в разбитых губах ответил Масканин. В ушах у него звенело.

– Ту жестянку гусеничную водить умеешь?

– За тем и бежал.

– Хорошо, тогда ты за рычаги, а мы сверху – к пулемёту.

Масканин кивнул, вытирая с губ кровь левым рукавом, каким–то чудом оставшимся сухим после падения в лужу.

– Дай–ка мне карабин, Михалыч, – попросил рыжий.

– Смотри какой шустрый! Сначала я пулемёт проверю.

Масканин рванул вперёд. До БТРа оставалось метров двадцать, и тут из–за его борта возник охранник. Это был офицер, весь с ног до головы в грязи, видимо тоже только что повалялся в ближайшей луже. Велгонец как раз закончил перезаряжать пистолет, когда их взгляды встретились. И каждый прочёл в глазах другого свой приговор. На лице велгонца проступила надменность и гадливость, словно ему угрожал не человек, а взбесившаяся тварь. Короткие, тщательно ухоженные усики над тонкими губами, колючие прищуренные глаза – всё это сразу слилось для Максима в сплошное пятно. Теперь существовал только пистолет, который поднимал и наводил офицер. Пистолет – это смерть. Вся вселенная вдруг сжалась до размеров этого пистолета, а время замедлило свой бег, разом поглотив все звуки и краски окружающего мира. И Максим в эти мгновения уже не отдавал отчёта своим действиям, его тело работало само, повинуясь рефлексам и мышечной памяти. Откуда–то оно знало, что пуля должна ударить под левую ключицу и что есть сил рвануло в сторону, продираясь сквозь внезапно загустевший воздух. Ему удалось! Но вдруг во лбу так засвербило, как будто вторая пуля уже начала крушить череп! Максим рванул в другую сторону и вниз – и вот дистанция снова сокращена. Горячими росчерками следующие пули проносились едва не задевая. Максим не замечал, как вся надменность и гадливость начали сползать с лица велгонца, уступая место острому удивлению. Для Максима по–прежнему существовал только пистолет. Последний выстрел офицер сделал на упреждение, но просчитался, в магазине ещё оставались два патрона, когда безумно скачущая полуразмытая тень настигла его. Последним рывком Максим заставил взмыть руку, державшую пистолет, вверх, а локоть в это же мгновенье с громким хрустом разбил велгонцу кадык. Падая, Максим перекатился, вскочил, озираясь, готовый вот–вот сорваться вновь. Но врагов поблизости не оказалось. Тогда он развернулся к БТРу, мимоходом глянув на распластавшегося охранника, как на деталь пейзажа.

Масканин перемахнул через борт, больно ударившись о металлические ящики, наткнуться на которые он никак не ожидал. Из–за высоты борта, с земли их не было видно. Десантный отсек преодолел в один прыжок, по пути оценив весьма кстати стоявший на станке и оказавшийся заряженным четырнадцатимиллиметровый пулемёт МДМ – не самый распространённый в велгонской армии. Неплохой пулемёт, только старый, с несовершенным газоотводом – причиной не столь редких неприятностей из–за перегрева ствола. Ну да ладно, сейчас не это главное.

Забравшись в оставленный открытым люк водительского отделения, Максим, первым делом, проверил наличие топлива. Повезло, стрелка показывала почти полные баки. Если, конечно, здесь имело место везение, "Дюркисы" всегда должны пребывать в готовности, на случай внезапного броска в болота, например. И велгонцы, ясное дело, вовсе не ждали чего–то неожиданного. Когда затарахтели двигатели, он уже не слышал о чём заспорили за спиной товарищи по побегу. После двойного стука по броне понял, что они готовы. Что ж, держитесь покрепче, конструкторы сего "вездехода" не отягощались мыслями и о маломальском комфорте.

Масканин отжал газ до упора. Минуты через две "Дюркис" набрал приличную для подобного транспорта скорость, подобно заправскому танку, (а может он и считал себя танком где–то глубоко в своей механической душе) резво так несясь, прямо на замаскированное и превосходно защищённое, как изнутри, так и с наружи, лагерное ограждение. Правда, предназначалось это заграждение, по большей части, для пеших.

На полном ходу БТР и не заметил несколько рядов спиральной колючей проволоки, удачно проскочил широкий, но не глубокий ров, (в этот момент тряхануло так, что беглецам показалось, что только чудом из них дух не вышибло), просквозил и между заметными лишь вблизи надолбами.

Не успел Масканин опомниться, как сквозь смотровые створы заметил справа по курсу шевеление в ближайшем подлеске. Хватило нескольких секунд, чтоб понять, что там велгонцы. Среди высоких кустов и серовато–коричневых не так уж густо росших деревьев, стали различаться идеально ровные, потому и бросившиеся в глаза, стволы спаренного зенитного орудия, утыканного ветками и листьями. Стволы эти, увенчанные дульными тормозами, медленно опускались к земле, одновременно разворачиваясь в сторону прущего во всю дурь БТРа.

Масканин немедленно развернулся на орудие, боясь представить, что могут сотворить зенитные снаряды.

Зенитчики не успевали. Они, похоже, не ожидали подобного развития событий. Хотя смогли всё же сообразить, что прущий со стороны лагеря сквозь заграждения бронетранспортёр, скорее всего угнан заключёнными, сумевшими в суматохе налёта воспользоваться случаем.

Расстояние до орудия стремительно сокращалось. Теперь оно было как на ладони. Средь зарослей уже различались заряжающие, бегущие с набитыми в косы снарядами, перекошенные рожи наводчика и чего–то там орущего командира расчёта, когда крепыш полоснул очередью по зенитке. Удивительно, но с такой дистанции он ни в кого не попал.

Масканин резко сбросил скорость, давая крепышу возможность прицелиться, да и просто чтобы успеть отвернуть от зенитки. Следующими очередями крепыш положил всех, кто был на виду. Но из зарослей, со всех сторон открыли ответный огонь и, судя по плотности барабанящих по броне пуль, скрывающихся стрелков было немало. Значит, у позиции имелось боевое охранение. Будь всё по–другому, Максим ни за что бы сюда не сунулся. "Повезло, нахрен, на вас выскочить", – промелькнула мысль, растворившись в цветастых нагромождениях отборнейшей брани.

Максим лихорадочно заработал рычагами, выруливая из плотно обступивших деревьев, не обратив особого внимания на раздавшийся рядом взрыв гранаты. Осколки дробью скрежетнули по борту где–то снизу, вот если бы граната попала в десантный отсек… Словом, не хотелось становиться одиноким беглецом. Он не знал, что в этот момент на борт врывались велгонцы. Его тёзка получил пулю в позвоночник, а крепыш Михалыч едва успев выдрать у него из рук карабин, выстрелил в лицо перемахнувшему через задний борт солдату. Развернувшись, крепыш ткнул штыком в шею, так и не успевшему ещё взобраться, второму велгонцу и, не устояв на ногах от сильного толчка, упал, ударившись затылком о станину пулемёта. Сознание крепыш не потерял, но прикусил язык и плохо видел из–за расплывавшихся перед глазами разноцветных кругов.

Масканин вывел таки "Дюркис" на поляну, тут же поддал газу, полагая, что на скорости сможет снести несколько деревьев, если те вдруг внезапно помешают. Благо, что деревья дальше так густо не росли. Впереди начинались топи и стоячие воды, в которых могла обитать смертоносная флора и фауна. Кто знает, может ещё и на мутантов "повезёт" нарваться, те иногда довольно близко пробирались к границам обитаемых земель.

Более двух часов БТР гнал на предельной скорости, нещадно сжигая невосполнимое топливо, Максим не думал об экономии. Пусть лучше двигатели в разнос (чего их жалеть?), лишь бы как можно быстрее и подальше оторваться от идущей по пятам смерти. В погоне за спиной он нисколько не сомневался. Был бы это обычный режимный лагерь, погоня полагалась бы по определению. Но проклятый лагерь не был обычным. Максим это теперь хорошо понимал, вспоминая застывшие, как при стоп–кадре, ужасы во время пожаров на спецобъекте. Поэтому, погоня за беглецами обещала быть во сто крат посерьёзней, чем при типичной ситуации с беглыми зэками. Искать их будут пока не найдут или пока не увидят их трупы. Значит, и фора во времени может сыграть как лишний козырь. Так что, пускай и топливо горит, и двигатели идут в разнос. Всё равно горючее кончится раньше, чем предел прочности или моторесурс движков.

"Дюркис" не шёл по прямой, Масканин в пределах курса вилял как мог. Только вот петлять не пытался – незачем. БТР – не иголка, просто так не спрячешь. Разве что, если топливо иссякнет где–то рядом у болота, тогда можно попробовать его утопить. Это только так называлось: "болотистая местность", на самом деле сплошных болот здесь не было. Любую топь, выглядевшую опасной, Масканин предпочитал обогнуть, отчего путь пролегал то по мелководью бывших речушек, то по почти нормальной тверди.

Устав трястись снаружи, крепыш почти с самого начала их бегства перебрался к Максиму через верхний люк. Не так много времени ему хватило, чтобы понять – и внутри водительского отделения не многим лучше. Сиденья – жёсткие, кругом – голый металл, плюс жуткая теснота, резко сковывающая движения. Поначалу крепыш почти не разговаривал, ограничиваясь наблюдением через бронестворки и замечаниями о возможных опасностях по маршруту. Всё это время он переваривал последние события, иногда закрывал глаза и пытался расслабиться. Но расслабиться ему не удавалось из–за постоянной тряски. Так и ударишься больно обо что–нибудь выступающее.

Когда начало смеркаться, крепыш предложил не надолго остановиться.

– На мне, парень, места живого нет. И отлить уже давненько хочу.

– Добро, – кивнул Максим. – Только стоим недолго. Разомнём руки–ноги и в путь.

– Само собой, – согласился крепыш. – Заодно инвентаризацию проведём. Там у нас ящики какие–то… Погляжу–ка, может в них что пригодное сыщется.

После дикой, более чем двухчасовой болтанки, Максим с наслаждением прошёлся, потирая синяки и массируя такие мышцы, о существовании которых успел давно позабыть. Темнело стремительно – это радовало. В темноте, как ни крути, скрыться на порядок проще.

Крепыш за пару минут перековырял все ящики. В двух из них, самых больших, хранились аккуратно уложенные пулемётные ленты. В остальных – всякая всячина. В итоге, беглецы навесили на себя по две армейские сумки, поровну разделив каждому по шесть осколочных гранат "ОД-2" цилиндрической формы – самых распространённых в велгонской армии, по пять банок тушёнки, множество герметичных упаковок с галетами и по четыре фляги с питьевой водой. В довершение, каждый взял по туго набитому подсумку с пятипатронными магазинами для карабинов. Крепыш наскоро обыскал убитого им велгонца, сбросить которого раньше как–то руки не дошли. Теперь же выбрасывать было вовсе не желательно – местность здесь открытая, если следы широких гусениц на пропитанном водой грунте вскоре исчезают, то труп мог явиться превосходным местоуказанием направления их маршрута. Тащить тело к ближайшей заводи или копать могилу тоже никому не хотелось, мышцы и так ныли. Да и время драгоценное на это терять… По тем же соображениям, не спешили и с телом рыжего.

Теперь у каждого был карабин и несчётно патронов. Жаль только пулемёт потом придётся бросить вместе с БТРом, слишком этот МДМ был тяжёл и громоздок. 46 кг всё–таки, даже без универсальной установки, да ещё лента на 90 патронов. Далеко впотьмах среди болот это добро не утащишь. Обвешанные оружием и провиантом, оглядели друг друга, как дети с невероятно гордым видом хвастающие кому какие цацки достались.

– Вот так дела, парень, – физиономия крепыша излучала такую радость, что Максим даже на миг застыл, подумывая: "а не спятил ли?" Чему, интересно, в их положении можно радоваться с такой силой? Однако крепыш не спятил, правой рукой он выставил на показ обычную армейскую флягу и, радостно скалясь, сообщил:

– Хотел я, значит, водички попить. Хорошо, понюхал сначала.

– Дай–ка и мне понюхать, что ли, – Масканин взял протянутую флягу, поднёс к лицу. В нос шибанул резкий вонючий запах плохого самогона. Вернул флягу, порылся в одной из сумок, достал тушёнку, которую тут же вскрыл отстёгнутым от карабина штыком.

– Ну, будем знакомы, – предложил традиционный тост крепыш, отхлебнув. – Меня Бориславом кличут. Борисом то бишь. Можно Михалыч – так более привычно. Фамилия Бражников.

– Масканин Максим Ерофеич, – он протянул банку и отломал половину галеты.

Крепыш взял тушёнку, неторопливо заел самогон, используя полгалеты вместо ложки. Он с трудом сдержался, чтоб сразу не набить мясом полон рот да не глотать, не чувствуя вкуса, подобно животному, привыкшему к долгому голоду.

– Тоже Максим, значит. Ну давай, за знакомство наше.

"И правда везёт на тёзок, – вспомнил Масканин свою давнишнюю мысль. – Как–то плохо везёт. Второй уже мёртв".

Он выдохнул и хорошенько отхлебнул. Подождал пока огонь в гортани немного утихнет и вновь появится возможность дышать, заел тушёнкой, сдерживая прямо животную жадность, да пытаясь сообразить про степень крепости выпитого пойла.

– Редкостная дрянь, – оценил крепыш самогон.

– Не могу не согласиться. Дерьмо ещё то… Однако, какое замечательное.

– Х-хэ! Глотку продирает – что надо! – крепыш многозначительно продемонстрировал флягу. – Глянь, Макс. На всех них бирки с фамилиями. Кроме этой.

– Знакомое дело. Психом надо быть, чтоб самогон во фляге с биркой хранить… Ещё по разу?

– Давай.

Глотнули, доели тушёнку, используя ещё одну галету. И жизнь показалась чуточку радостней. Крепыш хлопнул себя по карману, левой рукой вытащил плоскую, синего цвета, пачку сигарет. Пачку Максим заметил не сразу, его внимание привлекли часы, кожаным ремешком пристёгнутые к запястью. Михалыч проследил его взгляд и достал зажигалку.

– Трофеи, – зачем–то прокомментировал он. – У велгонца одолжил. Закурим?

– Не помню, курил я раньше или нет…

– Так и я не помню. И какая теперь разница?

– И то, правда.

Прикурили от воняющей бензином зажигалки и оба с непривычки слегка закашляли.

– Нет… Кажись, я раньше не курил, – решил крепыш, – Руки ни чёрта не помнят. И всякое остальное тоже… ну, ты понимаешь…

– Похоже, и я не курил. Никаких ассоциаций. Впрочем, я ни в чём не уверен.

– А приятно хоть? Думаю, курят, чтобы получать наслаждение.

– А самому?

Крепыш пожал плечами в ответ.

– Видишь, Михалыч, и я не знаю. Не могу сказать. Но думаю, всё же получаю удовлетворение хотя бы оттого, что эта сигарета для меня теперь признак свободного человека… хотя звучит бредово.

Крепыш ничего не сказал, лишь молча кивнул, как–то сразу погрустнев.

Масканин докурил и, потушив бычок о подошву ботинка, спрятал его в карман. Михалыч проследил за его действиями, при этом брови его поползли вверх.

– Во как! Знаешь, Макс, я бы не додумался. А банку тоже прикажешь в карман прятать?

– Зачем же? – Максим сделал важный вид, будто и не заметил иронии. – Забрось в один из ящиков. Окурок в банку. Свой я машинально в карман сунул.

Крепыш хмыкнул, вложил в банку свой окурок, подождал пока товарищ присоединит к нему свой, и перемахнул через борт "Дюркиса". А когда спрыгивал обратно, Масканин заметил у него кровоподтёк на разорванной штанине под правым коленом у самого голенища. Нехороший такой кровоподтёк. Масканин указал на него пальцем. Крепыш стащил сапог, закатил выше колена штанину и тут только поморщился, осматривая и надавливая пальцами вспухшую ссадину, из которой вместе с капельками крови сочился гной.

– Эх, зараза! Так, раз так тебя! – Крепыш полез обратно на БТР, а потом спрыгнул назад, держа в руках небольшие герметичные упаковки с тонкими однокубиковыми шприцами. Одну из упаковок он разорвал, вытащил крайний шприц и воткнул в край раны. – Хорошо, что сразу заметил их, когда велгонца обыскивал. Второй раз не полез бы по карманам шерудить.

Максим взял упаковки, порассматривал надписи на них. Нужное приобретение, полезное. Никаких названий препаратов и в помине. На нетронутой надпись: "противошоковое и обезболивающее средство", на второй: "антибиотик". Видимо, кто–то из особо умных велгонских начальников распорядился о таких вот незатейливых этикетках для своей армии.

– Дрянь дело, – пробурчал крепыш. – В воздухе всякой заразы полно. Не хватало потом себе ногу оттяпывать.

– Сплюнь лучше, – Максим сжал кулак, просунул большой палец между указательным и средним и направил этот кукиш крепышу прямо под нос.

Тот усмехнулся:

– Ты чего это мне в морду тычешь?

– Да так… Это само собой вышло.

– Ты суеверен?

Масканин дёрнул плечами, может раньше он и был суеверным, сейчас он ничего такого не ощущал.

– Ладно, Макс. Посидели, отдохнули, пора трогаться. А то я себя как–то туристом на привале чувствую.

С оружием, да обвешанный всеми трофеями, Масканин с трудом разместился на своём сидении. Штык он засунул в правый ботинок, ножен–то к нему не было, а цеплять к карабину мешали габариты водительского отделения. Крепышу было не менее тесно. Но он, как говорится, не за рулём, которого, конечно же, здесь не было, на тесноту ему было плевать.

Заметно потемнело. Масканин сразу дал газ на полную, ничуть не колеблясь гнать на максимальной, когда стремительно темнеет, а включать фары равносильно самоубийству. Деревьев он не боялся, на такой скорости БТР сшибал их не замечая, да и не росли здесь могучие необхватные исполины. А боялся он в наступающих сумерках угодить в какой–нибудь крутой овраг. Тогда всё. Даже если живой очухаешься, то наверняка весь переломанный. Рискованно конечно, но куда в их положении без риска?

– А скажи мне, Макс, – крепыш зажал в коленях карабин, пытавшийся вместе с сумками при бесконечной болтанке обрести свободу, – ты ведь, конечно, тоже из Новороссии, как и я?

– Тоже.

– А откуда родом?

– Хм… – замялся Масканин. – Смутно как–то в голове… Не помню. Но очень хотел бы вспомнить.

– А я вот, вишь какое дело, вспомнил, откуда я… Из Вежецка. Мы с тем Максом, с тёзкой твоим, в одном дворе жили. Даже в одной трёхэтажке… Да, парень, – на его лице отразилась мечтательность, – наш Вежецк – город солидный, скажу я тебе, даже пятиэтажные дома имеются, прям как в столице… Вот когда увидел, как рыжий Макс, помяни Боже его своим словом, как он рухнул на землю и зарыдал, словно малец, тогда вот, кажись, всё вспомнил. Такая, знаешь, на меня тогда злость нашла, думал – всё, сломался парень, раз нюни пустил. Ан–нет, удара по морде хватило.

– Может и не его вина, – рассудил Масканин. – С нашими мозгами такое сотворили, что если б не бомбёжка… и не растерянность серых… мы не то чтобы вряд ли, никогда, думаю, не вырвались бы. Надо бы летунов отблагодарить… Если с ними свидеться доведётся.

Михалыч согласно кивнул, ведь если бы не бомбёры, сидеть им в лагере и по сию пору. Именно бомбы показали, что охранники могут бояться и их можно убивать.

А Масканин самую малость удивился своим же словам, что назвал охранников "серыми". Ведь почти всегда он видел их, собственно, в серо–синих защитных химкостюмах, в которых больше было как раз синего. Потом припомнил, что всё же не редко видел их серые однотонные мундиры, как сегодня утром, например, или в медблоке на рекондиции. Следом припомнил, что зенитчики, почти чудом не успевшие его сжечь в БТРе, носили пятнистые камуфлированные ХЗК поверх выглядывавших таких же пятнистых кителей. И уж как озарение, из глубин памяти пришло знание – "серыми" называли охранные части в самой велгонской армии, и даже ещё презрительно – "падальщиками", потому что помимо охраны мостов, электростанций, лагерей, тюрем и всего прочего, (занятие, в общем–то, в любой державе полезное), серые нередко ставились на передовой позади армейцев и не гнушались стрелять в спину своим же.

– А как вы вместе сюда попали? – Масканину стало интересно. – Сначала соседи по двору и дому, потом, наверное, однополчане?

Крепыш откинулся на спинку и задумался. Минуты две прошло, прежде чем он ответил:

– Нет, на фронте я точно не был. Меня не брали. Я литейщик и довольно классный… Только не думай, парень, что я хвастаю… У меня бронь, вообще–то, на заводе была. А вот как попал сюда, да ещё с Максом рыжим, ну хоть убей, не пойму. Он–то студентом был, значит. Со старшеньким моим репетиторством занимался. Тот тоже в студенты готовился… – он скривился как от кислого и пожал плечами. – Да уж, не ладно что–то у меня в башке. Кажись, провалы в памяти.

– Все мы такие… Может, ты просто не помнишь, что со студентом добровольцами пошли?

– Ага, – вякнул крепыш с иронией, – да на кой мне в добровольцы идти? Я на своём месте больше пользы приносил. А Макс рыжий… Так он, это… когда выучился бы, инженером к нам прийти хотел. Так что, не складно, парень, с твоими добровольцами. Разве что… – он замолчал в мучительном ступоре обрывков воспоминаний. – Эвон как! Похоже, сраные калабыри руку приложили, с них станется…