Текст книги "На задворках галактики. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Валидуда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 80 страниц)

Глава 6

Ранним утром весь сложный и отлаженный армейский механизм, именуемый фронтом, пришёл в движение.

За ночь, основываясь на свежих разведданных, командованием фронта были пересмотрены сроки начала операции. И много ещё чего пересмотрено. Пройдя по инстанциям, новые боевые приказы достигли своих адресатов и всё завертелось ровно на два часа раньше запланированного. А причин к тому было несколько.

Во–первых, неприятельская разведка засекла проводившиеся накануне приготовления к наступлению. На оккупированных хаконских территориях добрая половина населения была к "захватчикам" настроена коллаборационистски. Пятнадцать лет под новой властью не вытравили среди многих хаконцев неприятия, а то и ненависти к новым порядкам. В некоторых деревнях и городках русскую армию встречали вполне радушно, особенно наслышавшись про лояльное отношение к мирному населению. Да и то сказать, бесчинств и террора не чинилось, если и грабили изредка, то в покинутых хозяевами домах. Продовольствие, лошади и автотранспорт, попрятанные по схронам и лесам при отступлении правительственных войск, не реквизировались, а покупались за деньги. За нормальные обеспеченные золотом деньги, а не за инфляционные хаконские талеры. Уклонисты от мобилизации и дезертиры, из которых не малое число воевало в отшумевшую гражданскую против нынешней власти и сумевшие как–то за прошедшие годы выжить, в немалом количестве вступали в части ХВБ.

Остальная же половина населения делилась на тех, кто относился к оккупантам по большей части с опаской, но за деньги не прочь был снабжать чужую армию всем необходимым. И на тех, кто за внешним радушием или безразличием оставался верен центральному правительству. Среди последних были и убеждённые сторонники власти, и те кто считал, что чужая армия всё–таки чужая и бороться с ней – долг патриота. Вот из таких элементов и состояли заблаговременно организованные и законспирированные хаконской военной разведкой, в преддверии ожидаемого отступления правительственной армии, агентурные сети.

Не смотря на предпринимаемые меры по дезинформации и скрытности, хаконской агентуре удалось выявить переброску по рокадам войск и техники, подсчитать и оценить количество разгружаемых на железнодорожных станциях боеприпасов и вскрыть концентрацию в определенных районах свежих воинских частей. Все это позволяло вражескому командованию сделать вполне определённые выводы о планируемом наступлении. И с высокой долей достоверности выявить намеченные направления ударов и вероятные сроки. Однако на адекватные ответные меры хаконцам не хватало каких–то суток или двух. В итоге из ОК (Главного Командования Вооруженных Сил Хаконы) были срочно разосланы директивы в штабы южной группы армий о превентивных ударах по всему южному фронту с целью срыва русского наступления. Начало операции ОК было запланировано на восемь ноль–ноль. За час до артподготовки русской армии.

Во–вторых, к позднему вечеру, на основании данных войсковой и авиационной разведки, в штабе южного фронта были сделаны выводы о готовящихся хаконцами контрмерах. Времени на резкое изменение планов наступления не было, предназначенные для ввода в прорыв соединения заканчивали сосредоточение на исходных рубежах. Отвод или спешные перегруппировки частей для парирования ударов противника повлекли бы только сумятицу, если не хаос.

И дело даже не в некой инерционности армейского механизма. Перегруппировка войск второго и третьего эшелонов при резкой смене оперативной обстановки на театре военных действий, с соблюдением графиков и выверенных до минут манёвров, была возможна и не раз успешно осуществлялась в первый год войны. Теперь же, к исходу третьего года, когда половина командиров полкового и бригадного уровня имели опыт управления не дольше нескольких месяцев, да назначаясь не после академии генштаба, а по окончанию скоротечных курсов, подобная операция была смерти подобна. Прав был один древний правитель, утверждая: кадры решают всё. На ноябрь 152–го года уровень подготовки кадров старшего и высшего офицерского состава был не сравним с довоенным уровнем. Начинало доходить до того, что некоторыми дивизиями командовали вчерашние подполковники. Отнюдь не талантов им зачастую не хватало, а времени на приобретение опыта. Одним словом – потери. К семи утра ещё не рассвело. Стояли предрассветные сумерки.

Полевые радиостанции передовых частей работали в обычном, соблюдаемом теперь для маскировки, режиме. На всех диапазонах и частотах радиостанций войск второго и третьего эшелонов либо соблюдалось радиомолчание, либо велась радиоигра, когда, например, какой–нибудь танковый полк использовал частоты и позывные хорошо знакомого противнику на этом участке отдельного инженерно–сапёрного батальона. Всё было как обычно.

За ночь запасные позиции, заранее оборудованные для стрельбы прямой наводкой по хорошо изученным целям, заняли 76,2–мм и 100–мм пушки полковых дивизионов.

На закрытых огневых позициях артиллерийских полков и бригад подтаскивались последние зарядные ящики, выкладывались на изготовку в ряд осколочно–фугасные снаряды, устанавливались колпачки взрывателей. Отдельно располагались химические снаряды. Также в рядок раскладывались 122–х и 152–х миллиметровые шрапнельные гранаты с уже установленными дистанционными трубками.

Казённики гаубиц уже проглотили первые на сегодня снаряды, уже подносились им вслед гильзы с полными или с первыми–вторыми–третьими зарядами, с заранее извлечёнными идеально взвешенными мешочками с порохом. И вот заклацали поршневые затворы орудий средних, больших и мощных калибров. Изготовились и расчёты миномётов. Застыли, неотрывно глядя на давно сверенные часы, командиры взводов, батарей и дивизионов.

Представленный во всём своём многообразии начиная от полковых 122–х миллиметровок АД-25 и до десятидюймовых ДБ-15 бригад корпусного и армейского подчинения или же 305–ти миллиметровых монстров ДБ-20 в артдивизиях РГК, сформированных минувшей зимой, бог войны приготовился к грандиозному концерту.

А в это время готовились к вылету первые эскадрильи бомбардировщиков и штурмовиков, получив задачи нанести удары по разведанным вражеским аэродромам, ближайшим железнодорожным станциям, мостам и дорогам. И по иным целям в оперативном тылу. Готовились и выделенные для их прикрытия истребители.

Последний получас перед артподготовкой Масканин находился на ротном КНП, периодически просматривая местность в шестикратный широкоугольный бинокль. Всё было как обычно. Как в любое предыдущее утро. Впрочем, новоиспечённый ротный и не мог отсюда наблюдать, как в нескольких километрах от него, в бешеной суматохе готовятся к стрельбе переброшенные отовсюду вражеские батареи, как накапливается в низинах и рощах пехота и техника. Передний край неприятеля, казалось, вымер.

Покинул КНП Зимнев, отправившись к своей теперь полуроте, которой ещё вчера командовал поручик. А у входа на КНП возился со старенькой переносной радиостанцией Р-200 сержант–связист, прибывший в роту накануне вечером после месяца проведённого в медсанбате и двухнедельного отпуска. Раньше Масканин его не встречал, хоть и был связист однополчанином. Узнал только его фамилию, недосуг было расспрашивать обстоятельно. Сержант без насущной необходимости возился с рацией, в его умелых руках она работала как новенькая, видать, соскучился за полтора месяца. А может, давал таким образом выход нервному напряжению.

"Скорей бы", – подумал поручик, глядя на лениво ползущую секундную стрелку. Ожидание перед атакой он не любил, соглашаясь со старинной поговоркой – перед смертью не надышишься. В такие моменты, ожидание его всегда утомляло. И подумалось ему во время созерцания в бинокль вражеской траншеи, в которой изредка появлялись чужие каски, что атака эта будет пятой подряд, со времени возвращения из отпуска после контузии. Пятая именно вот такая, броском на траншеи, перед которыми каждую ночь подновлялись прорехи в колючей проволоке и минных заграждениях, по пристреленной пулемётами и миномётами местности. Другие атаки, во встречном бою или если контратакуешь противника при резком изменении ситуации, он не считал. А вот этим, когда тебя бросают на хорошо укрепленные позиции, хоть и после артподготовки, а то и без оной, он вёл подсчёт. Вёл после услышанного ещё два года назад солдатского разговора, когда какой–то сапёр вспомнил бог весть где вычитанное, мол, обычный пехотинец при штурмах укрепленного переднего края успевает участвовать в них два или три раза подряд. Не больше трёх. Потом неминуемо ранение или гибель.

Запомнились тогда слова сапёра, крепко засели. И до недавнего времени подтверждались. Но видать, в любой статистике бывают исключения, раз уж Масканин не выбыл из строя в октябре. Он верил в исключения.

И тем не менее был фаталистом. В том смысле, что считая себя воином, не просто добровольцем, волею войны ставшим офицером, и тем более не каким–нибудь мобилизованным гражданским со свойственным всем цивильным людям стилем мышления, а именно воином, он готов был принять смерть в бою как что–то естественное. Нет, смерти не искал, но и не бегал от неё. Семь ноль–ноль.

По всей протянувшейся на сотни километров линии соприкосновения центра и правого фланга южного фронта начал боевую песнь русский бог войны.

На левом фланге его песнь была запланирована с двадцатиминутным запозданием. По первоначальному плану запоздание равнялось четырем часам, как раз чтобы хаконское командование определившись по интенсивности артподготовки и районам прорывов с наиболее вероятными участками намеченных главных ударов, начало с левого фланга переброску резервов к опасным районам, тем самым ослабив собственные возможности для парирования наступления на этом направлении и уже не имея возможности вовремя вернуть резервы обратно. Теперь же, после подтверждения разведданных о превентивном наступлении противника по всему фронту, не было гарантий, что и с левого фланга удары хаконцев ни начнут наноситься синхронно со всем фронтом.

Слившиеся в сплошную какофонию, громовые раскаты донеслись до КНП почти одновременно спереди и сзади.

За спиной забухала разноголосица расположившихся в четырёх километрах нескольких восьмидюймовых батарей 22–й артбригады, совместно с дивизионными гаубицами и полковыми пушками принявшихся обрабатывать хаконские траншеи. Отчетливей и как–то узнаваемей звучали голоса дивизиона стамиллиметровых А-55, поставленных на прямую наводку позади четвёртого и пятого батальонов.

Орудия армейской артиллерии и резерва Главного Командования наводили порядок, а вернее бардак в войсковом тылу противника. Внося опустошение в не окопавшиеся боевые порядки пехоты и находящиеся на марше подразделения. Громя артиллерийские позиции, пункты связи, транспортные колоны и опорные пункты обороны. У них были свои задачи – огонь сразу и на подавление, и на разрушение.

Впереди же, на глазах Масканина траншеи первой и второй линии да ближайшие батальонные тылы накрыл короткий пятиминутный огневой налёт. Это только передняя траншея казалась вымершей, во второй шла обычная утренняя жизнь, да в тылах, как всегда, шастало не мало супостатов. Налёт, как и задумывалось, получился внезапным, посёк многих хаконцев, не находившихся в укрытиях и убежищах.

Каково это, неожиданно очутиться под огневым налётом Максим прекрасно знал по себе. Навсегда ему запомнился случай из прошлого лета, когда на роль единственного укрытия поблизости могла сгодиться только повозка полевой кухни. И ни щели рядом не оказалось, ни воронки. Он едва успел нырнуть под повозку, где и пережидал разрывы шрапнели. Под конец несколько долгих минут терпел сильную боль от горячей каши, обжигавшей шею и спину, протёкшей из пробитого бака.

За налётом последовал сорокаминутный огонь на разрушение, когда орудия сосредоточились на разведанных фортификациях, основных и запасных артиллерийских позициях, где вражеские расчёты как раз всего несколько минут назад готовились к артиллерийской подготовке.

Наконец наступила фаза подавления. Пятнадцать минут хаконские позиции накрывал двойной огневой вал.

Первая линия разрывов сплошной стеной пришлась на то, что недавно было ближайшей фортификацией, сметая остатки проволочных заграждений, вспахивая траншеи и пространство вокруг них, разрушая уцелевшие дзоты, блиндажи, наблюдательные пункты. Вторая линия вала приходилась на полтораста метров вглубь, принося тот же эффект. Из–за неизбежных недолётов и перелётов, промежуток между двумя валами огня не остался без обработки.

По истечении пятнадцати минут оба вала начали постепенно перемещаться в глубину хаконских позиций – своего рода ложный перенос огня. И так продолжится до перехода артподготовки в артподдержку. Только батальонная батарея 122–х миллиметровых миномётов, да 82–х миллиметровые ПРОГовские миномёты продолжали бить по переднему краю. Но плотность их огня уже позволяла хаконцам очухаться.

Масканин посмотрел на часы. Не считая секунд, восемь ноль–ноль. Ещё минут десять ложного переноса артподготовки. Про эту хитрость он узнал ночью, случайно поймав Танфиева, у которого выдались свободные минутки. Потом это подтвердил, прибывший на рекогносцировку вместе с Аршеневским, начарт полка.

Десять минут. За это время надо хотя бы половину из семиста метров пройти. Благо хоть сапёры за ночь все свои мины поснимали, не надо будет выдвигаться из траншеи по узким проходам. По данным разведки и наблюдений двух последних ночей, хаконцы поснимали и свои мины. Огненные валы ушли вперёд. Пора.

Ещё раз проверил подсумок с пятипатронными магазинами для трёхлинейной винтовки Шумского – безотказного и самого массового в стрелковых частях русской армии оружия, навесил через плечо противогазную сумку с безоболочечными гранатами, потом навесил такую же, но с противогазом, заткнул за пояс сигнальную ракетницу. Запихнул в карман бушлата заготовленные ракеты. Передвинул на портупеи кобуру с "Сичкарем" подальше на правое бедро, бебут напротив – поближе к пряжке. Пристегнул к винтовке длинный четырёхгранный штык. И покинул КНП с мыслью, что семьсот метров всё–таки далековато.

Обычно позиции враждующих сторон отстояли друг от друга метров на триста–четыреста. Здесь же, в долине предгорий Монберга вышло вот так. На этих рубежах был остановлен 7–й егерский вольногорский полк после месяца беспрерывного наступления. Здесь полк и закрепился в наскоро вырытых окопах. Вскоре его поменял 425–й стрелковый, когда всю дивизию решили вывести во второй эшелон для отдыха и пополнения. Двух недель не прошло, как обескровленный постоянными атаками 425–й был обратно сменён вольногорским полком. Хаконцы за время позиционного противостояния успели оборудовать только две линии траншей, сейчас сооружали третью. Было б у них месяца два в запасе, они как всегда наплодили бы штук шесть, а то и восемь запасных рубежей обороны.

Глядя на изготовившихся к атаке егерей, отчасти заворожено наблюдающих за работой артиллерии, отчасти сидящих на корточках и занятых каким–то ставшим вдруг неотложным делом – проверкой подсумков, снаряжением магазинов, заточкой бебута, или просто курящих, поручик сразу ощутил разлитую по траншее, словно некую осязаемую субстанцию, общую психическую энергию. Так всегда бывало перед атакой. Как будто включалась одна на всех программа поведения или, если угодно, брал верх некий коллективный рефлекс. И только сигнала к атаке не хватало, чтобы эта разлитая энергия воплотилась в тот толчок, который пошлёт тысячи людей на смерть вопреки естественному перед ней страху.

Эта мысль, в виде образов, проскочила в голове Масканина за какую–то секунду. И он припомнил тут же, как в первые месяцы войны картина была иной, страх смерти зачастую брал верх, кроме, разве что, у ветеранов и восемнадцати–двадцатилетних мальчишек, у которых по молодости лет страх смерти отсутствовал. Да и то не у всех. Насмотрелся он, и как поначалу воевали соседи – линейные стрелковые части. В первые месяцы атаковать противника при неподавленных пулемётах, да под минами и шрапнелью умели только гвардейцы, вольногоры и штурмгренадёры.

На лицах ожидающих сигнала егерей страха не было. Отрешённость – это да, самосозерцание – тоже, да что угодно. Естественно, страх они чувствовали, большинство из них, кроме совсем уж одуревших. Но загнан он был в глубокие закоулки души. И могло ли быть по–другому, когда чуть ни восемь из десяти воюют больше года, примерно половина с самого начала, а у некоторых это не первая война?

Наконец позади позиций в небо взвились красная и жёлтая сигнальные ракеты. Сигнал батальону к атаке.

Масканин выставил в зенит свою ракетницу, нажал спуск. С дымным хлопком вверх устремилась зелёная ракета. Её дребезжащий шелест едва угадывался на фоне канонады. Слева, одна за другой взвились ещё три зелёные ракеты, что означало – остальные роты начинают.

– Ну что, соколики, – совершенно буднично сказал Масканин, в ответ на устремлённые на него взгляды. – За мной. И рывком перемахнул через бруствер. Стараясь не отстать, за ним бросился сержант с закинутой за спину Р-200.

Молчаливо, с десятисекундной заминкой, егеря покидали траншею, вслед за унтерами–взводниками. Егерям не требовались возвышенные патриотические речи. Не нуждались они и в понуканиях и угрозах. Вишь, офицера пошли в атаку, за ними унтера. Айда, ребята, не давай им оторваться… Дело обыденное.

Со стрелковыми взводами, но с минутной задержкой, пошли и полуротные огневые группы, состоявшие из снайперов и расчётов станковых пулеметов и лёгких 82–мм миномётов. Их ближайшая задача была найти выгодные позиции на нейтральной полосе и поддержать огнём атакующие цепи.

Отсчитывая в уме пройденные метры, Масканин замедлился, достигнув окопов боевого охранения. Оглянулся. Рота шла за ним скорым шагом, экономя силы для стремительного броска в конце. Что ж, беречь силы – штука полезная, пока есть возможность надо пользоваться. Если конечно сейчас не начнут выползать из всех укрытий, не смотря на продолжающийся обстрел, хаконцы. А если у них остались ещё неразбитые пулеметы… Скоро это выяснится.

Полностью вычистить траншеи артподготовка не могла. Хаконцы, из тех кто всё ещё жив, даже при продолжавшемся огневом подавлении, обострившимся чутьём распознают начало атаки (а сейчас при переносе основного огня в глубь и сам бог велел) и бросятся на позиции. Плюя на падающие на голову смертельные гостинцы. Поручик знал это по собственному опыту. В подобной ситуации единственный выход – это попытаться сорвать вражескую атаку. Бросать же окопы первой линии, рассчитывая на успех во второй – верный конец. Во–первых, зря подставляться под шальные осколки во время драпанья, во–вторых, позволить противнику занять передние траншеи – себе дороже. Как правило, это всего лишь отсрочка погибели. Бесславной погибели. И даже если отобьёшь последующие атаки, всё равно потом возвращать брошенные позиции назад.

Маловато часа на артподготовку как не крути. Лучше два. Но все упирается в количество накопленных огнеприпасов. Двести метров.

Захлопали первые винтовочные выстрелы в хаконской траншее. Редкие пока и не особо опасные.

Ещё перед тем как перепрыгнуть бруствер, Масканин отстранился от эмоций и пребывал сейчас в состоянии "растворения в пространстве". Так он для себя называл это состояние, когда охватываешь целиком всю доступную тактическую обстановку, а заодно включается особый режим работы мозга, когда мысли и чувства обостряются до предела. Мельком подумал о БТРе. Устаревший ещё до его рождения Б20, с лёгкой сантиметровой броней, изношенным карбюраторным двигателем в триста лошадок, имел предел скорости шестьдесят км в час. И то по шоссе. Толку от него в бою почти не было. Но в атаке не помешал бы. Однако стоит сейчас, не имея и капельки горючки.

За поручиком двумя цепями шли три взвода первой полуроты. Позади старались не отставать расчёты тяжелого вооружения первой ПРОГ. Вторая полурота, ведомая Зимневым, наступала правее. Триста метров.

Выстрелы участились, появились первые потери. Несколько раненых, кто был в состоянии, начали отползать назад. В ответ вольногоры не стреляли. Напрасная трата патронов. Шли молча тем же скорым шагом.

В нескольких метрах впереди и слегка слева от Масканина о вросшую в землю каменюку щёлкнула винтовочная пуля. Видимо у хаконца прицел был плохо выставлен или спешил на нервах. А в лицо пахнул порыв ветра. Странно, почему–то мимоходом подумалось о ветре. Разгар осени и ветер в поле порой пробирал до костей, сейчас же никакого холода не ощущалось.

Неубранные полуразложившиеся трупы в хаконской и русской форме, оставшиеся после вражеских атак и контратак стрелков 425–го полка, когда они ещё не успели основательно закрепиться на нынешних позициях, Масканин замечал только глазами, но не сознанием. Главней сейчас был рельеф местности на нейтралке. Воронки, рытвины, обглоданные огнём мёртвые кусты, сожжённые и тронутые ржавчиной хаконские БТРы KF50 с порванными траками, распахнутыми дверями десантных отделений, с развороченными пулемётами, торчащими из покорёженных башен.

Позади вражеских позиций продолжали рваться снаряды и мины. Красивое, по–своему, зрелище. Четыреста метров.

ПРОГи остановились, занимая приглянувшиеся воронки или позиции под днищами мёртвых БТРов. Начали бить станковые пулемёты КПВО калибра 12,7–мм, за ними 9–ти миллиметровые ПВСы. Включились и снайперы с миномётчиками.

Огонь хаконцев стал плотней. Пули засвистели чаще. Боковым зрением Масканин заметил, как осел контуженый егерь, когда одновременно и звонко, и глухо по каске, надетой поверх вольногорской шапки, по касательной чиркнула трёхлинейная винтовочная пуля. Чёрт знает, немного другой угол и не спасла бы касочка. А могла и барабанная перепонка лопнуть, хотя нет, далековато. Это если при выстреле с нескольких метров от канала ствола пуля возле уха пройдет, не успев потерять сверхзвуковую скорость. Вот тогда хана ушам. А так, егерь всего лишь лёгкой контузией отделался. Убитых и раненых стало больше и все трудней было сохранять темп.

Где–то слева заявил о себе "хикмайер", дав длинную, но бесполезную очередь. Видать у пулемётчика нервы сдали. Гнездо оказалось хорошо замаскировано и определить где пулемёт, можно было только примерно – на звук. Пристреливаться пулемётчику не надо было, странно, что он ни в кого не попал. Однако следующая очередь скосила сразу шестерых егерей из первого взвода. Эта очередь демаскировала гнездо огненным цветком. Реакция вольногорского снайпера оказалась отличной.

С визгом на излёте в порядках наступающей роты разорвались две мины. Спустя несколько секунд снова. На высоте тридцати метров одно за другим грохнули беловато–сизые облачка шрапнельных гранат, проредив цепи. Хоть и поздно, но в дело вступили уцелевшие хаконские ротные минометы и полевые трёхдюймовки.

Справа застрекотали так и не подавленные пулемёты. Всего–то три оставшихся "хикмайера", притом, что их полагалось по штуке на отделение. Но на дистанции трёхсот метров, да на пристреленной местности, где не особо есть где укрыться, они способны собрать не малую дань.

Не теряя лишних секунд, громогласно, да так что его возглас перекрыл грохот выстрелов, Масканин скомандовал:

– Пер–р–ребежками!!! Вторя ему, за спиной разнеслись командные рыки унтеров.

То залегая, то пригибаясь и рывками перебегая к малейшим укрытиям, рота поотделённо пёрла вперёд. Теперь атакующие цепи начали постреливать, больше для самоуспокоения.

К намеченному ориентиру – расщеплённому надвое стволу дерева, примерно отмечавшему четыреста пятьдесят метров от своей траншеи, Масканин рванул после прожужжавших над головой пуль. Похоже, какой–то хаконец именно его определил мишенью. Поручик зигзагами добежал до ориентира и швырнул себя в сторону, в неглубокую воронку. О раскоряченный ствол и в паре метрах вокруг густо застучали и защёлкали пули. Ориентир–то, естественно, пристрелян.

Поручик досчитал до десяти, аккуратно выглянул, осмотрелся. Рота залегла. Там и сям отдельные перебежки и ответный огонь. Позади ПРОГи пытаются подавить вражеские пулемёты. Что сейчас делал Чергинец, Масканин не знал, далеко до него. Но то, что первая ПРОГ тычется вслепую – без сомнений. Оставшиеся "хикмайеры" замаскированы на отлично, по всполохам пламени не определить. Один всё же рассекретил себя. С позиции поручика, под определённым углом зрения через бинокль, угадывался не разрушенный дзот, метрах в двадцати за траншеей. Оттуда пулемет бил короткими очередями, сберегая ствол.

Масканин зарядил "чёрную" ракету. Долго целился, выверяя угол, рискуя нарваться на рикошет. Большинство тяжёлых пуль благополучно зарывались в грунт. Но не все, часть высекала опасные осколки из мелких камней, а часть рикошетировала. Он нажал спуск. Густой дымный пороховой след протянулся за описавшей дугу ракетой. Максим понизу воронки перебрался к другому её краю, высунулся едва–едва и присмотрелся в бинокль. Почти попал, недолет метров минимум двадцать и примерно десять в сторону. Точней определить дым мешал. Снайперить из ракетницы он не умел, да и двести пятьдесят метров, а если до дзота – все двести семьдесят, огромная дистанция для сигнального оружия. Ну, ничего. Ветер быстренько дым развеет и проговцы определятся. Если сообразят конечно.

Сообразили. Сразу два КПВО лупанули по дзоту трассерами. А секунд через десять вокруг него легли разрывы лёгких мин. Пока две из них дуплетом не разворотили злополучный дзот.

Максим вскинул руку, выцепляя пальцами из–под рукава часы. Протёр налипшую на циферблат грязь. В который раз подумалось о странной материи времени, что так часто тянется невообразимо медленно. Как будто час прошёл. А на самом деле десять минут на исходе. Всё же прошли к сроку больше половины нейтральной полосы. Можно и дальше конечно, но надо и людей поберечь. Лишние полста метров не стоят сейчас жизней. Эх, были б два–три БТРа под рукой. Не Б20, а поновей что–нибудь, смела бы рота всех засевших в траншее хаконов. Но техника нынче роскошь, не то что в начале войны. Ныне на базах хранения и законсервированного старья не осталось.

На полминуты артиллерийская канонада притихла. И заговорила вновь, накрыв огневым налётом передовые вражеские позиции.

В воронку к Масканину заполз сержант связи. Отдышался, побегал всё–таки с двадцатью килограммами за спиной, мужику–то далеко за сорок. И умиротворённо уставился на ротного, доставая помятую папироску. Догнал вот, а теперь рассчитывал на минут пять–десять отдыха, пока будет длиться налёт.

– Кем кличут? – спросил вдруг поручик на вольногорский манер.

– Никоном, – ответил связист, прикуривая подрагивающими руками. – Никон Артемьевич я.

– Вот и познакомились, Никон Артемьевич. Не тяжеловато с "эркой" бегать? Смотрю, прихрамываете.

– Мениск, зараза… – махнул рукой сержант. – Срослось что–то там не так. Пуля под колено попала ещё в первую весну. Так и хромаю с тех пор.

– Вы, Никон Артемьевич, держитесь поближе, но не особо. Рацию берегите, она нам скоро понадобится.

– Службу знаем, командир, – затягиваясь, многозначительно ответил сержант с интонацией, мол, служить–то я начал, когда вы, господин поручик, пешком под стол только ходили.

– Тем лучше, – Масканин улыбнулся, но подмёрзшие губы исказили улыбку, вышла такая себе деревянная ухмылочка.

Поручик переполз на задний край воронки, выглянул. Прячась за убитым товарищем в дюжине метрах от воронки, на него ошалело глядел совсем молодой егерь. Шапку и каску он потерял, отчего ветер теперь игрался чубчиком на коротко стриженой балде. Заляпанное грязью лицо, обрамлённое короткой, не заматерелой ещё бородкой. Есть борода, значит женат. По обычаям вольногоров бороды могли носить только женатые.

– Передать по цепочке, – скомандовал Масканин, глядя в шальные глаза егеря, – сразу за мной общий бросок. На полста метров. Равняться по мне.

Его слова услышали все залегшие поблизости. Не пройдет и минуты как приказ разойдется по отделениям.

Максим не сомневался в точности исполнения приказа. Бойцы в большинстве тёртые, знают, что при начале артиллерийской поддержки дистанция между пехотой и рубежами огня не менее двухсот метров. Ближе опасно, недолёты случаются, шальной осколок схлопотать можно. Да и в правилах стрельбы артиллерии меньше двухсот метров запрещено.

Выждав минуту и накинув для верности ещё одну, выскочил из воронки. Пригибаясь, пробежал полсотни метров и спрыгнул в покинутый и совсем не пострадавший окопчик боевого охранения. Первая полурота последовала за ним. Вскоре сделала бросок и вторая полурота. Зимнев не спал. Всегда лучше иметь меньшую дистанцию для последнего броска к вражеским позициям. Лишние метры могут дорого обойтись. Эту азбуку прапорщик Зимнев выучил.

Зарядив красную ракету, Масканин выстрелил вверх, обозначив таким образам свой рубеж. Сделал он это на всякий случай. Танфиев на своем КНП или наблюдатели полкового дивизиона вполне должны были видеть, где залегла рота. Но знают ли об этом в гаубичных батареях – это вопрос. Несогласованностей, как и ошибок всегда хватало. Не то чтобы часто, но они случались.

Ровно через десять минут артиллерия перенесла огонь на вторую траншею, пресекая тем самым возможную помощь защитникам первой линии.

К этому времени поближе подтянулись ПРОГи, готовясь теперь с двухсот метров поддержать огнём стрелковые взводы.

– Пошли, вольногоры! – Масканин поднялся первым. И сорвался на бег.

В полном молчании егеря пошли в атаку. Вернее, помчались в едином порыве, перепрыгивая через развороченные останки заграждений колючей проволоки. Где–то бахнул разрыв чудом сохранившейся растяжки, которые вместе с другими сигнальными средствами ставили перед траншеями чтобы уберечься от попыток захватить "языка". Криков после подрыва растяжки не было, видимо задевшего убило сразу.

Первую сотню из оставшихся до вражеских позиций метров цепи пробежали трусцой, на второй пустились в "галоп". И в этот момент по цепям разнёсся, дружно и слитно, боевой клич "Ура!!!", унаследованный от древних славян. Наверное не одна тысяча лет уже эту кличу. Рёв десятков и десятков глоток, слышавшихся как раскатистое "РА–А–А!!!", воздействовал на атакующих подобно заклинанию, заставляя превозмочь страх смерти и наполняя презрением к ней, и заодно жаждой уничтожать врага. Да, было в этом кличе что–то такое глубинное, засевшее в потаённых пластах сознания на генетическом уровне. Однако, магии древнего клича поддавались не все, отчего–то она слабо воздействовала на большинство новобранцев и на подразделения с подорванным боевым духом.