Текст книги "На задворках галактики. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Валидуда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 80 страниц)

– Из–за этого не пьёшь? В смысле, из–за высоты. Я не про Бембетьева.

– Я понял… Отчасти разве что. Говорю же, потребности нету.

– Ну не знаю, так и в дом скорби загреметь можно, если всё в себе носить. Я вот поговорил с тобой, водки тяпнул, и сразу как–то похорошело. Я и раньше положенные двести грамм брал, редко, конечно, но брал. Хоть в последствии блевал постоянно. А от одного запаха потом так замутит! Но чтоб вот так, душевно поговорить с кем–то… Стеснялся.

– Вот и не стесняйся больше. Меня не стесняйся. Плохого не посоветую, от дурного отговорю. А водка, Вадик, что мне водка… Хлебну иногда как снотворное, а не антистрессовое. Да и заразу всякую водка изводит.

– Не, Макс, не пойму. Штучки ваши вольногорские?

– Да какие штучки? Идет война. Я воин. Стало быть в своей стихии. Война закончится, займусь чем–нибудь другим. Путешествовать, к примеру, буду, – Масканин посмотрел куда–то вдаль. И мечтательно добавил: – С детства географией увлекался, да книжками про путешественников зачитывался… – вдруг лицо его стало жестким. – И уж точно никакими синдромами страдать не буду, как это любят обсасывать наши и забугорные интеллигенты. Буду жить без истерик и спать без кошмаров. Зимнев улыбнулся недоверчиво. И снова отхлебнув, скривился и просипел:

– Откуда такая уверенность?

– Корни, гены, воспитание. Не знаю. Отец же мой живёт нормально. Старший брат тоже, хоть и на костылях с последней арагонской пришёл. Зимнев задумался. И вдруг вспомнив что–то, спросил:

– Это правда, что ты в армию с шестнадцати п-пошел?

– Правда. Не до двадцати же балбесничать.

– А Чергинец у тебя к-комодом был?

– Брешет он, – Максим улыбнулся и аккуратненько изъял у начавшего резко хмелеть Вадима флягу, от греха подальше. Вон и язык вдруг заплетаться начал. Наблюёт ещё прямо тут, натощак ведь нахлебался и без закуси. – Трепло он. Чергинцу тогда семнадцать было. Кто б его отделённым в мирное–то время поставил? Это потом он на сверхсрочную остался. В унтер–офицерскую школу предложили, он и пошёл. Зимнев и впрямь начал косеть. А выпил–то от силы полтораста грамм.

– Так, Вадик, давай дуй, почавкать что–нибудь себе поищи. Заодно узнай, когда там кормёжка будет. Потом можешь подрыхнуть минут сорок–пятьдесят если новых приказов не будет.

– Понял, командир, – губы Зимнева растянулись в совершенно глупой улыбочке, – щас всё узнаем!

Оставшись в одиночестве, Масканин прошелся по искромсанному выбоинами и осколками бетону. Где–то впереди, в паре километров, все ещё продолжался бой. Батальон продолжал наступать. А сзади послышался нарастающий рокот двигателя. Знакомый звук. Кажется, кто–то топливом для БТРа разжился. Впрочем, ничего особенного, комбат гостей обещал, могли и они горючки подбросить, чтоб не на своих двоих добираться. Сам Аршеневский сейчас где–то впереди, а вот Негрескула свободно могла принести нелёгкая.

Размышляя об этом, Масканин шёл к траншеям. От нашествия начштаба он ничего хорошего не ждал, не то чтобы не любил его, просто должность у капитана такая. Да и дистанция опять же. Негрескул из старых кадров и выслугой лет Масканина вдвое превосходил. Умел капитан скороспелым поручикам и прапорщикам гайки завинтить.

Глава 7

Гости, прикатившие на БТРе, оказались хэвэбэшниками. В чистеньком стираном обмундировании, свежие. Не то что грязные, недавно вышедшие из боя егеря с посеревшими лицами. Высокий худой гауптманн, высоколобый с костистым лицом. И контрастирующий с ним не ростом, а комплекцией двухметровый верзила с погонами штабсфельдвебеля. Судя по нарукавной нашивке этого унтера, обозначавшей его должность батальонного старшины, верзила был всё–таки в чине гауптфельдвебеля. В таких нюансах, как и положено офицеру, Масканин разбирался. Оба были в полевой форме русской армии, которую носили все части ХВБ во избежание трагических случайностей. Однако знаки отличий носили свои, традиционные. Да награды, у кого они были, свои, исконные. Ещё одно отличие имелось у хаконских добровольцев – погоны и нашивки они носили и на бушлатах, в отличие от русских. А на рукавах обязательные шевроны с эмблемой ХВБ: тёмно–серые буквы готическим шрифтом на пурпурном поле.

Гауптманн на чистом русском отправил своего гауптфельдвебеля осмотреться поблизости. И безошибочно выделил среди находившихся вокруг егерей Масканина. Чутьё, видимо, у него было соответствующее. Ведь на замызганном бушлате Максима как раз никаких отличительных знаков не было. Разве что портупея офицерская, да и то эти портупеи у каждого второго унтера были.

– Капитан Ханеманн, – представился хаконец, протягивая руку.

Максим ответил на рукопожатие, невольно отметив про себя, как именно представился хэвэбэшник. Не хотелось, наверное, ему ляпать: "гауптманн Ханеманн". А может дело в самом звании, ведь русский капитан всё–таки не ровня капитанам других армий, где существовало три, реже четыре чина младших офицеров. У хаконцев, к примеру, лёйтнант, оберлёйтнант и гауптманн. Оберфенрих ещё был, как аналог русского прапорщика, но, однако не офицер. Поэтому гауптманна в русской армии принято было считать равным штабс–капитану.

– Поручик Масканин, командир роты.

– Офицер штаба бригады, – кивнул Ханеманн. – Прибыл взаимодействие налаживать. Через ваш участок пойдём, очищать путь вашим мотострелкам.

– Взаимодействие – это к командиру батальона. Или к начальнику штаба. Что вы, интересно, очищать будете? Мы уже вроде всё прочистили.

– Командованию виднее, поручик, вы не находите? – Ханеманн натянуто улыбнулся. – С подполковником Аршеневским я непременно поговорю. А сейчас хотел бы поговорить с пленными. Не проводите?

– Зачем это вам пленные, господин гауптманн? – насторожился Масканин.

– Не беспокойтесь, господин поручик, они, несомненно, ваши. Пообщаться с ними я бы хотел… э-э… на правах гостя. Всё дело в том… В полосе действия вашей дивизии замечена велгонская часть, о которой ранее не было сведений. Поэтому, я бы хотел в вашем присутствии поговорить с моими соотечественниками, может, узнаю что–нибудь.

– Эка невидаль, велгонцы, в рот им корягу… Наверняка заградители какие–нибудь. Ваши–то… – Максим проглотил просившийся эпитет, зачем по пустякам отношения портить с союзничком? – Ваши соотечественники не всегда проявляют чудеса стойкости. Слыхали, как пару месяцев назад целый полк сдался? Теперь велгонцев и на нашем фронте полно.

– Ваш афронт не уместен, поручик. Для меня, как старого члена ХВБ, давно ясно, что народ Хаконы воюет из–под палки. Новые порядки далеко не всем пришлись по душе. Даже среди тех, с кем я воевал в гражданскую, есть недовольные. Мой гауптфельдвебель тому пример. В начале нынешней войны добровольно перешёл к нам. Как видите, жив и даже ходит в высшем унтер–офицерском чине. Не опасайтесь за пленных, мы не звери.

– Причём тут "звери", гауптманн? Идёмте, – Масканин показал направление. – Вы лично, может, никого не расстреливали. Но насмотрелся я, что ваши добровольцы с пленными делают. Предупреждаю сразу, поговорить – пожалуйста, но допрашивать не дам, пусть "полевыми" наши "кому надлежит" занимаются.

Не стал поручик хаконцу высказывать, что думает про войну "из–под палки", шпицрутены ещё бы Ханеманн упомянул. Пусть кого другого полечит. Несомненно, часть правды в словах хэвэбэшника была. Но потери русской армии не располагали к умствованиям на эту тему.

– Ваш русский превосходен, – заметил Масканин, желая порвать паузу.

– Ещё бы он был плох, после многих лет прожитых в Новороссии. И до эмиграции я не плохо им владел, теперь вот, как видите, говорю чисто.

– М-да, а я чистотой ваших языков похвастаться не могу. По–немецки неплохо говорю, по–чешски бегло. Какой–нибудь фламандский или датский для меня тёмный лес.

Они обошли, успевшую на четверть наполниться водой воронку, на краю которой валялась абсолютно голая оторванная до бедра нога. Взрывом вместе с штаниной сапог сорвало или ботинок. Ветер подул в их сторону, ноздри мгновенно забило гарью тола и вездесущей пылью.

– Кстати, гауптманн, не приоткроете завесу тайны? Чем вас та велгонская часть встревожила?

– Да какая тут тайна, поручик? Помилуйте. Так, предположения всего лишь. И хорошо бы, если мы ошибаемся…

– Вы не начальник разведки в своей бригаде?

– И это тоже с недавних пор. Временно исполняю обязанности.

– Так что там за предположения?

– Есть косвенные данные, что та часть – штурмовая бригада нового образца.

– И что в ней особенного? Усилили обычную штурмбригаду батальоном тяжелых танков, да парой гаубичных дивизионов. Вот и весь новый образец.

– Нет там никаких танков. Всё дело в совершенно особых солдатах. Вундерваффе, если угодно. Такая бригада уже успела отметиться на невигерском фронте. Все дело в самих штурмовиках. Непостижимо выносливые, сильные, бесстрашные. Экипированы в тяжёлые бронежилеты, вооружены в основном автоматическими винтовками 1KS "Хох", реже карабинами или гладкостволками. "О-па"! – оценил Масканин недоверчиво и задумался.

Во всех армиях и пистолеты–пулемёты не завоевали всеобщего распространения, годясь исключительно для ближнего боя. Несомненный плюс ПП – скорострельность, да и лёгкость в сравнении с тем же ручным пулемётом. Но эффективная дальность какие–то полтораста метров! Хороши они были в траншеях, в городских боях, когда, а чаще если, до врага рукой подать. Но что такое сто пятьдесят метров, когда до противника на сотню метров дальше? Большая часть очереди уходит куда угодно, только не в цель. Конечно, есть образцы и похуже, есть и получше, но массового распространения пистолеты–пулемёты не нашли. Хотя вот уже лет двадцать, как приняты на вооружение. В русской армии ими вооружали в основном мотострелков, жандармов и комендантские роты. А тут надо же, велгонцы целую бригаду, по словам гауптманна, оснастили даже не какими–то там "AFO", неплохим надо сказать велгонским ПП калибра 9–мм, а "Хохами"! Автоматическими винтовками!

Семимильными, однако, шагами оружейная мысль идёт. Ещё лет десять назад этими автоматами конструкторы бредили, нарвавшись на технические библиотеки времён докосмической эры. Вернее, бредили ими оружейники всегда, но только десятилетие назад стали появляться первые неуклюжие образцы. А потом пошло, поехало. Перед самой войной у велгонцев появился "Хох" калибра 7,62–мм, с рожком на 32 патрона, весивший 4,5 кг. Самая кстати тяжёлая автоматическая винтовка в мире. В Новороссии появился автомат А-28 "Ворчун", тоже трёхлинейный, с рожком на 30 выстрелов, но полегче. Говорят, есть и другие системы и в Велгоне, и в Новороссии, для спецчастей. Масканин слышал только про отечественный "Скиф" странного калибра 5,5–мм. В войсках байки ходили про эти "Скифы", никто в руках не держал, но все дружно смеялись над калибром.

Как ни странно, но в Хаконе и во всех иных странах автоматов на вооружении пока не было. Опытные образцы в стадии доводки находились.

Вот и засомневаешься, в словах Ханеманна. Бригада вооруженная "Хохами", ну пусть не ими одними, пусть ещё и гладкоствольные ружья и карабины. Но всё равно! Мало того, целая бригада в тяжёлых бронниках! Масканин представлял уровень цен. При существующих технологиях, такие бронежилеты стоили около двухсот червонцев золотом. Да, хорошие бронники, слов нет, с десяти метров 9–мм пулю держат, в чешуйчатых пластинах только вмятины, а осколки пуль застревают в специальной ткани обшивки. И рикошетов можно не бояться, и контузий при попадании. Но только стоимость! В русской армии в штурмгренадёрских частях отдельные роты ими едва снабжались. Куда там хотя бы о батальоне говорить. И дело не в экономии на жизнях солдат, как в прошлые века бывало, первые образцы бронежилетов в начале войны появились, но к исходу третьего года войны, экономика начала заметно слабеть. Извечная беда: мало денег. Ведь в этих бронежилетах использовались сплавы редких металлов, иридия, например. И драгоценных тоже.

А тут гауптманн о бригаде говорит, да к тому же не об одной. Невигерский фронт упомянул. Издевается что ли? Да не похоже. Известно, что Велгон в последние лет тридцать заметно экономически вырос, но настолько ли он богат? Это ж, сколько в червонцах выйдет оснащение велгонской бригады?

Масканин на ходу прикинул примерные цифры. Оргштатно пехотные роты хаконской и велгонской армии были почти идентичны. Четыре пехотных взвода по сорок с лишним солдат и офицеров, миномётный взвод, немного "спецов", итого в полнокровной роте около ста восьмидесяти рыл. Батальоны тоже практически идентичны: три пехотные роты, пулемётная рота, "спецы" – сапёры, связь, разведка, тылы. Порядка восьмисот шестидесяти бойцов. Дальше в оргштатных структурах бригад шли расхождения. Хаконские бригады имели размытую принадлежность к своим родам войск. Два–три пехотных батальона, один–два артдивизиона, танковый батальон и сапёрный – и вот пехотная бригада. Всего около пяти тысяч полного состава. А добавить два танковых и изъять один–два пехотных – уже танковая бригада. Велгонские же пехотные бригады имели двухполковой состав, по четыре батальона, артиллерию и подразделения обеспечения. Итого: свыше семи с половиной тысяч солдат и офицеров. И по прикидкам Масканина, на оснащение такой бригады сумма выходила семизначная. Пятнадцать миллионов рубликов или полтора миллиона в червонцах… Мда, сумма фантастическая. На шестьдесят копеек можно нормально в трактире пообедать, без спиртного естественно. Алкоголь в Новороссии всегда был дорог.

– Простите, не верю в эти чудо–бригады, – заявил Масканин.

– Дело ваше, – Ханеманн пожал плечами.

– Как вы сказали, бесстрашные и выносливые солдаты? Эксперименты с биохимией и психотропным воздействием, быть может?.. А?.. В это я согласен поверить. Нынешние велгонские правители давно показали свой имморализм.

– Увы. Сказать что–либо точно я вам не могу. Но вы правы, поручик, велгонцы давно балуются с человеческой психикой. И многого, судя по всему, достигли. Если б только со своим "материалом" они экспериментировали! К сожалению, и мои соотечественники в последние годы вовлекаются в подобные эксперименты.

– Интересно вы выразились, гауптманн, – Максим сплюнул.

– Бросьте придираться. Это ни к чему. И, кстати… Мы, кажется, пришли.

Пленные всегда вызывали у Масканина некую гадливость. И ничего с собой он поделать не мог, глядя на враз превратившихся в жалкое скопище, морально подавленных людей. Несомненно, всегда среди пленных находились и такие, кто держался, как ни в чём не бывало, но большинство как–то мгновенно теряло приличествующий человеку облик. Наверно всё дело в резкой смене статуса, когда оказываешься в полной власти тех, в кого только что стрелял, а они стреляли в тебя. И мысли этих людей были ясно выражены на их осунувшихся отрешённых лицах.

В глаза поручику сразу бросился сидящий в сторонке ото всех, обхвативший собственные колени майор с перемотанной головой. Привлёк он внимание не своей обособленностью, а шейным рыцарским крестом, кажется с мечами. Отсюда было не видно. Будь это велгонец, орден ему бойцы сорвали бы сразу, да прикладами забили. Но ему повезло, что он не велгонец, даже крест никто не тронул.

Пленных было не много, около сорока. И половина раненые, с которыми возился такой же пленный военврач.

При приближении Масканина и Ханеманна, один из охранявших егерей что–то тихо сказал врачу. Тот отвлёкся, заинтересованно посмотрел на приближающихся офицеров и пошёл на встречу. А когда подошёл, представился на приличном русском:

– Оберарцт Кальвин. Не вы ли, господа, старшие здесь начальники?

В определённой степени, повезло ему, что знает язык. С охраной легче контакт наладить, да и расположить к себе при случае. А вот заданный им вопрос выдавал в нём не кадрового военврача. Из гражданских, скорей всего, из мобилизованных. Потому и в звании скромном в его–то сорок с хвостиком лет. А мог бы чин оберштабсарцта второго класса иметь даже при не сложившейся карьере.

– Вы правы, господин Кальвин, – ответил Максим, излишне пристально разглядывая врача, отмечая его крепкое телосложение и модную в академических кругах бородку. Правда, наличие бородки ещё не говорило, что её обладатель хотя бы профессор. Составив предварительное мнение, также представился: – Командир роты поручик Масканин. К вашим услугам. Имеете нужду в медикаментах, надо полагать? Или в перевязочных материалах?

– Нет, господин поручик… – взгляд оберарцта задержался на Ханеманне, хранившем пока молчание. Видимо его военврач сперва за старшего принял. И тут он заметил шеврон ХВБ и сразу насторожился. – Я к вам другого рода вопрос имею. У меня восемь тяжёлых, им требуется специализированная помощь, оказать которую я в полевых условиях не могу.

– Понимаю, – ответил Масканин. – Но решить этот вопрос не могу, к сожалению. В нашем медсанбате, сами понимаете, вас не примут. И насколько я могу судить, вы госпиталь имеете в виду. Простите, но я всего лишь командир роты.

– Но вы же можете обратиться к вашему командованию? – голос оберарцта дрогнул, выдав искреннее переживание за судьбу его подопечных.

– Я попробую, но обещать не могу. Но я знаю один госпиталь, который был оставлен вашей армией при отступлении со всеми ранеными и персоналом. В городке Радовнитц, кажется. Мы там стояли два дня, вот и запомнилось. Только не знаю его специализацию. А раненых там много…

– Радовнитц? – Кальвин на секунду задумался. – Там нейрохирургия была. Теперь, конечно, какое там профилирование…

– Вы правы, – встрял в разговор Ханеманн. – Я был в Радовнитце три дня назад. Теперь там делают любые операции. Сам Антруп оперирует.

– Вы знаете профессора Антрупа? – удивился оберарцт.

– Да, имею честь знать его лично. Он мой дядя.

– Однако… – теперь уже удивился Масканин, как–то по–новому посмотрев на Ханеманна, но ничего более не сказал.

В принципе, ничего странного в разных фамилиях дяди и племянника не было. Отец и дядя могли быть сводными братьями. Или же, что более вероятно, гауптманн в своё время взял чужую фамилию, чтобы не подвергать риску оставшихся на Родине родственников. Про репрессии новой хаконской власти было хорошо всем известно и за пределами Хаконы.

Оберарцт больше не смотрел на гауптманна настороженно. Похоже, нашли они точки соприкосновения. И видно было, как не терпится им поговорить наедине.

Что ж, надзирателем Максим быть не желал. Потому отошёл в сторонку, да подозвал ближайшего егеря из охраны, заметно тяготившегося своего занятия. Мол, стой тут, да смотри за пленными, а они хоть сидеть могут.

– Осадчего ко мне, – тихо скомандовал поручик.

Охранник поспешил не спеша, хоть какое–то разнообразие. Прикрикивать на него Масканин не стал. Фельдфебель Осадчий не заставил себя ждать.

– Присматривай за ними, – Максим махнул в сторону хэвэбэшника. – Этот гауптманн если захочет поговорить с пленными, не препятствуй, но стой рядом. Вольностей не дозволяй. Тут ещё скоро трофейщики нарисуются, смотри чтоб не грабили. Бузить будут, разрешаю набить морды. Но без фанатизма.

– Что я, меры не знаю? – фельдфебель сделал простодушное лицо.

– Знаю я твою меру… Ну ты меня понял.

– Так точно.

Масканин кивнул. Теперь можно было заняться другими насущными делами. Пришла ему одна интересная мыслишка. Сказал вот Осадчему про трофейщиков и идея возникла.

Капитан Негрескул прибыл в расположение роты Масканина верхом.

Оказалось, рота Бембетьева захватила у хаконцев ездовых лошадок. Негрескул забрал себе одну понравившуюся. Любил он лошадок, а тут ещё и транспорта лишился после того как по дороге к бембетьевцам остался без своего мотоцикла, напоровшись на шального пулемётчика. Очередь из рощи, где засел тот пулемётчик, убила штабного унтера, бывшего при Негрескуле и писарем, и водителем–охранником. Пули разбили двигатель мотоцикла и продырявили бензобак, взрыва и возгорания, какие любят показывать в кино, не было. Только благодаря коляске, капитан остался жив. А дальше был короткий поединок. Негрескул, вооружённый трофейным 9–мм хаконским пистолетом–пулеметом "Шпир", против стрелка с ручником – трёхлинейным пулемётом L3MG. Негрескул поединок выиграл, будучи опытней и везучей хаконца, оказавшегося совсем ещё мальчишкой. Ручник капитан забрал с собой, лишние семь килограмм, когда до 13–й роты рукой подать, не так и много. И прихватил заодно найденные у тела пулемётчика магазины…

Спрыгнув с разгорячённой скачкой кобылы, капитан отдал её на временное попечение подвернувшемуся егерю. Масканина он поприветствовал взмахом руки и поманил за собой. Присев на бруствер второй траншеи, закурил простую и дешёвую сигарету "Дельта". Для приличия протянул раскрытый портсигар Максиму и лишь кивнул, когда тот отказался.

– Санитары, смотрю, к вам прибыли, – сказал капитан, затягиваясь. – Как кормёжка, успели?

– Да, только что, – не без удовольствия ответил Масканин. "Кашевары" прибыли с супными бачками. Давненько горячей пищи егеря не видели.

– Это хорошо. Хоть здесь порядок. Хоть у вас пожру, – обычно спокойный, начштаба выглядел возбуждённым, движения отрывисты, затяжки нервные.

– Мне когда выступать?

– Не спеши, поручик. Тут натуральный дурдом начался, чёрт возьми… Новые боевые приказы пришли, что–то вокруг не так идёт… На Деда давят. Требуют надежно блокировать Дамме. А мы завязли. Так что скоро и вы в дело вступите… Сверху распорядились резко ограничить радиосвязь. Им, конечно, там в штабах виднее, но мне туда–сюда теперь мотайся! Капитан скривился, сплюнул и затянулся несколько раз подряд.

– Я все понимаю, чтоб когда вопли о помощи в эфире… Никто чтоб резервы не материл… Пятый бат как раз ту рокаду перерезал, о который ты вчера говорил. А двадцать минут назад на КП Деда прямым текстом в эфире приняли, что девятнадцатую роту там вовсю избивают, что её почти и нет уже.

– Так что ж это? Мотострелки же за нами сосредотачиваются! И хэвэбэшники!

– Во! Видишь, и ты мотострелков помянул. Хаконы нас слушают, мы их… А мне в итоге беготня, время только теряется!.. Не успевают мотострелки, только голова колонны подошла. А ХВБ… Вот они как раз и вступят в дело после тебя. Как Дамме возьмёшь, так и они пойдут.

– Гауптманн у меня тут нарисовался. Говорит, налаживать взаимодействие пришёл. Ещё о какой–то чудесной штурмбригаде велгонской плетёт…

– Хм! – капитан глубоко затянулся и щёлчком выбросил докуренный до фильтра окурок. – Поглядим, что за штурмбригада. Пленные у Бембетьева показали, что велгонцы рядом должны быть. Что за часть, не знают. Что с простых гефрайтеров возьмёшь? Где гауптманн?

– С пленными поговорить захотел. Я разрешил. Осадчего приставил.

– Угу. Так-с, с хэвэбэшником я поговорю, а ты жди буаровцев. Или уже прибыли?

– Да нет пока.

– Хреново. Долго они там чешутся… А! Мне тут все уши прожужжали, что к нам какая–то трофейная команда прибудет.

– Не понял. Обычное ведь дело – трофейщики при наступлении. Я и сам их жду.

– Нет, эти не простые, судя по нервозности вокруг них. Свербит у кого–то в заднице. Какая–то там шишка команду эту отрядила. Сейчас они в третьем бате, потом у тебя появятся. Мины их интересуют, наверное, что хаконы перед несостоявшимся наступлением поснимали, да видимо мины – это прикрышка. Что–то в Дамме есть такое этакое. Да. Что–то такое в той деревне есть наверняка. В общем, встретишь гостей, окажешь содействие.

– Есть.

– Ну, всё. Пойду с твоим гауптманном поговорю. А ты давай тут, не спи.

Разговор с Ханеманном у Негрескула получился короткий и продуктивный. Покидав прямо на землю сорванные доски из ближайшего блиндажа, капитан разложил на них карту, придавив по краям и по центру камнями, чтобы ветер не сорвал. Так и расселись на земле. И начали строить из себя великих стратегов. Егерь, подосланный Масканиным, принёс Негрескулу полевой бачок с супом, миску из нержавки и хлеб. Капитан продолжил разговор, совмещая его с едой. Под удивлёнными взглядами гауптманна, прополоскал водкой миску, вылил в неё суп, накрошил туда хлеба и добавил слегка водки. Размешал все это вытащенной из сапога ложкой. И принялся за еду, как ни в чём ни бывало.

Хэвэбэшники ушли тихо и незаметно. А начштаба долго, минут десять, материл кого–то по полевому телефону, который успел к этому времени приволочь с исходного сержант Никон Артемьевич.

Буаровцы, так называли ребят из БУАРа – батареи управления и артиллерийской разведки, прибыли, когда Негрескул покинул расположение роты. Приехали они на трёх грузовиках с боеприпасами, восседая прямо на ящиках, которые доставил старший фельдфебель Вагенький, начальник боепитания батальона. Под командой Вагенького было десять бойцов, не считая водителей. Встретили их радостно. Патроны и гранаты всегда в цене. Особенно обрадовался Лучко, получив возможность набрать столько ящиков с минами, сколько душа пожелает. А его нескромная душа пожелала много. Не поскромничал и командир миномётного взвода второй ПРОГ.

Старшим у артиллеристов был подпоручик Арнаутов, по виду – весельчак и юнец. Наверное, он даже младше Зимнева был, Масканин не стал уточнять. С Арнаутовым прибыл смуглый от въевшегося, видать ещё с лета, полевого загара седоусый и голубоглазый подпрапорщик, которого буаровцы называли Мамаем. Оказалось, это было его имя. Экзотичное имечко для Новороссии, да и среди вольногоров. Остальные буаровцы сплошь рядовые, восемнадцатилетние из последнего призыва, в новеньких полевухах и бушлатах. Интересно было за ними наблюдать со стороны, как они таскаются со своими приборами. А этого добра у них было с избытком. Относительно лёгкие и компактные стереоскопические дальномеры и массивные перископические. Новенькие радиостанции Р-213 и даже зачем–то буссоль. Всё это хозяйство на двенадцать человек плюс личное оружие, у кого карабины, а у кого и пистолеты–пулемёты системы Катлая, самые массовые ПП в русской армии. Эта дюжина была взводом из БУАРа, приданным Масканину для корректировки артогня. Дивизион шестидюймовых гаубиц АД-32, должен будет поддержать штурм, когда 16–я рота начнёт брать Дамме.

"Не хило, подумал Максим, восемнадцать орудий для меня одного выделили. Эх, всегда бы так".

– Тяжёлых – тридцать два, – хрипло сообщила Танюша, куря глубокими затяжками.

Её испачканное грязными разводами лицо было безмятежно. А точнее, она просто зверски устала. Три ампутации провела, а для неё это до сих пор было делом жутким. Хорошо хоть санитары – мужики крепкие, не смотря на то, что всем по полтиннику минимум, держали обезумевших от боли и ужаса раненых. Анестезия действовала не мгновенно, да и медлить с ампутацией в этой жуткой грязи было нельзя. Насмотрелась она на газовые гангрены. На влажные, самые страшные для неё.

Казалось бы, что такое три курса медфака, чтобы ей, недоучке, операции позволяли делать? Да ещё в полевых условиях? Однако же она и ампутации делала, и операции, пусть и несложные, и грамотные сопроводиловки составляла. Сказывалось её принадлежность к медицинской династии, мать и отец – потомственные хирурги. Багаж знаний у санинструктора Косенко превышал третий курс медфака существенно.

Танюша. Потрескавшиеся губы, обветренные щёки, колючие серые глаза, но смотреть на неё было приятно. И дело не в том, что Масканин, как и все вокруг, был обделён женским обществом. Просто было в ней некое обаяние, простое человеческое обаяние. Да и своя она была по настоящему. И не надо её в вечернем платьице представлять, и в босоножках на шпильках, она и в засаленном бушлате и в солдатских полуботинках красивая. А характером походила на младшую сестру Максима, тоже выбравшую медицинскую стезю. Иногда так и казалось поручику, что не сержант Косенко перед ним, а его сестрица Надюша. Вредная и строптивая Надька.

– Вывозить их надо, – добавила санинструктор. – Шестеро уже померли. Столько же на подходе, если их срочно хотя бы в медсанбат не доставить. Что молчишь, Масканин?

– Сам знаю, – ответил Максим раздраженно, оттого что не в его власти решать жить ли тяжелораненым. – Не злись, придумаю что–нибудь…

Он отошёл от неё, направившись к раненым, скрипя зубами при виде отсортированных по степени тяжести. С ранами в живот лежали отдельно, в грудь и конечности поближе к лёгким. На самом "отшибе" лежал без сознания егерь с ранением в позвоночник, вряд ли он вообще жилец. В его сторону старались не смотреть, словно давил на всех суеверный страх. Криков здесь уже давно не было. Откричали уже своё, кто не шоковые. И стонов почти не слышно, уколов Танюша не жалела.

– А что, командир, скоро заново хакона бить? – выкрикнул кто–то из бойцов.

– Ты, смотрю, никак в бой рвёшься? – вопросом на вопрос ответил поручик.

– Так ежели кровнички наши, могём!

– Куда тебе "могём"!? – зло рявкнула подошедшая следом Танюша. – Кто недавно орал: "жить не хочу"?

– Так, а что ж? – не унимался всё тот же егерь. – Отходняк после уколов часа через три будет. Успею довоевать.

– Гринёв, не сходи с ума, – попыталась его осадить санинструктор.

– Про нацуру не слыхать? – спросил другой егерь, с одуревшим взором. Накололи его, видать, сильно, у него правую кисть Танюша ампутировала.

Нацурой вольногоры называли хаконскую нацгвардию, которую ещё в первые месяцы войны зачислили в кровники.

– Ещё один герой, мать вашу! – выплеснула злость Косенко. – Ты–то куда лезешь? Какой из тебя солдат?

– А я левша, Танюша, – ничуть не обиделся калека. – И не солдат я. А воин! Могу ещё пригодиться, хоть подносчиком быть.

– Нацуру, господа вольногоры, я вам не обещаю, – объявил Масканин. – Но велгонцев пообещать могу.

– Ну, тогда я с ротой! – заявил покалеченный.

Таких добровольцев среди раненых оказалось не мало, выкрики и шуточки зазвучали наперебой.

Не обращая внимания на протесты санинструктора, поручик отобрал шестнадцать способных носить оружие бойцов. А потом уступил и покалеченному егерю.

– Чёрт знает что, господин поручик! – санинструктор уже не пыталась никого убедить. – Ну, мужики!..

– Танюшка, – сказал один из егерей, – мы же взрослые мальчики…

Косенко ничего не ответила. Махнула рукой в сердцах, выражая всё, что думает об этом умнике. И отошла подальше, закурила.

– Какие вы идиоты, мужики, – произнесла она, когда к ней подошёл Масканин.

– Танечка, ну гад я, гад…

– Нет, – тихо сказала она, – ты псих. Все вы психи. И дураки. А гады – те велгонские выродки, что развязали эту войну.

– Ничего, они развязали, мы её завяжем. И перевешаем всю велгонскую сволочь.

– Масканин… Уходи пожалуйста…

В который раз она проводила его тоскливым взглядом. В душе всё же стало немного теплее, он впервые назвал её по имени. Не "медициной" и не сержантом, а Танечкой. Только бы его, дурака, не убили…

Старший фельдфебель Вагенький самозабвенно крыл матом начавшую раскисать землю, заодно поминая всех святых и по матери своих бойцов. Из трёх грузовиков с боеприпасами, два, облегчившись на четверть, должны были срочно отбыть к 15–й роте. Одна беда, траншеи грузовички преодолеть не могли. Поэтому Вагенький исходил пеной, руководя настилкой из брёвен. Его поджимало время, а тут колёса начали буксовать. Проклятые траншеи, чтоб их!