Текст книги "Хроники Эринии. Дракон стремится к морю (СИ)"

Автор книги: Альбертина Коршунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

   – Я ничего не понял из этого бессмысленного набора непонятных слов, – прервал собеседника Лионель, – но, похоже, вы намекаете, что этот Фавнов-Шляхтевич – литератор?

   – Он – халтурщик. Ремесленник-халтурщик, – чётко и недвусмысленно выказал своё отношение к данной персоне фон Инфернберг, – да, господин Фавнов-Шляхтевич пишет развлекательную литературу. Книги его, по моему мнению, откровенно плохи. Банальные, затасканные сюжеты, отсутствие подлинной интриги, надуманные и нелепые конфликты, призванные лишь развеять скуку праздного и далёкого от глубоких раздумий читателя. Прибавьте ко всему перечисленному плоских, картонных персонажей, и вы поймёте причину столь суровой оценки с моей стороны. Хотя, кто сейчас там пишет хорошо?

   – Никто. И не сейчас, а уже давно, – озвучил свою точку зрения первый принц Тьмы.

   – Хочу, чтобы вы поняли, – продолжил ландграф Инфернберга, – я принял условие Альбертины вовсе не потому, о чём только что говорил. В конце концов, во всех этих вещах нет ничего особо страшного, разве только читателей они оболванивают, не давая им ни серьёзной пищи для ума, ни подлинных чувств и переживаний для сердца, но что вы хотите от развлекательного чтива?

   – И вот это для вас «ничего особо страшного»? – трудно сказать, что больше преобладало в тоне Лионеля – удивления или искреннего негодования, – по-моему, вы слишком снисходительны. Но почему вы пошли навстречу этой девчонке?

   – Видите ли, – задумчиво произнёс Даймон, – я прочитал почти все книги Фавнова-Шляхтевича. Я – создание дотошное, и работаю непосредственно с источниками. В его произведениях напрочь отсутствует духовно-нравственное начало. Именно к такому выводу я пришёл после моего небольшого исследования.

   – Вот как? – бросил на собеседника внимательный взор ле Гранд, – значит, этот господин ставит во главу угла безнравственность и порок, так вас следует понимать?

   – Можно сказать, что он эксплуатирует низменные инстинкты читателей и потакает их самым дурным и мерзким чувствам, – пожал плечами четвёртый принц Тьмы, – но, похоже, он сам получает несказанное удовольствие от своей писанины.

   – Даже так? Что же он пишет?

   – Он, – задумчиво посмотрел на пустую тарелочку фон Инфернберг, – превозносит подлость, коварство и откровенную жестокость. Старательно внушает читателю, что всё названное – норма жизни, и относиться к этому следует не просто с пониманием, но и с явным одобрением. Иными словами, он тщательно стирает одну черту...

   – Какую же? – медленно произнёс Лионель.

   – Что отделяет порядочных людей от закоренелых мерзавцев, – холодно пояснил четвёртый принц Тьмы, – по его мнению, последние – это миф, выдумки фантазёров, которые витают в облаках и не ведают, что есть реальная жизнь. А я считаю, что это слово появились в нашем языке...

   – Великом и могучем языке, – уточнил ле Гранд.

   – Разумеется, – согласился ландграф Инфернберга, – так вот появилось это слово далеко не случайно. Наверное, это было необходимо.

   – Это серьёзное обвинение.

   – Вам знакомы душевные сомнения и нравственные терзания? В вас когда-либо говорила совесть?

   – Довольно бестактный вопрос, – усмехнулся первый принц Тьмы, – оправданный лишь тем, что вы, похоже, знаете на него ответ. Но к чему вы клоните?

   – Героям Фавнова-Шляхтевича они неведомы. Любая подлость совершается с лёгким сердцем и выбрасывается из головы сразу же, как достигнут необходимый результат. Без каких-либо последствий для души. Стоит ли говорить, что и убивают они, а проделывают этот номер его персонажи с завидной регулярностью и частотой, так вот и убивают они с такой же беззаботностью и невозмутимостью. Разумеется, последнее всегда им сходит с рук. А может ли быть иначе, если, по мнению Фавнова-Шляхтевича, дал же ему Джесс фамилию, убийство лучше всего решает любой конфликт.

   – Нет человека – нет проблемы.

   – Вот именно. Других методов этот автор не признаёт категорически. И, похоже, желает, чтобы его читатель проникся тем же. Послушайте, оставим пока ложь, коварство и подлость в стороне. Поговорим лучше об убийстве. Умышленном убийстве. Всегда считал, что отношение к нему и выявляет – я уже говорил об одной черте.

   – Несколько прямолинейно, но почему бы и нет. В конце концов, не мне вас критиковать. Я слушаю.

   Убийство.

   – Как вы понимаете, – поспешил уточнить фон Инфернберг, – я говорю об убийстве в мире, созданном фантазией того или иного автора. Неважно происходит ли оно на страницах книги, на сцене театра или же на экране телевизора.

   – Вы бы ещё о компьютере вспомнили, – недовольно поморщился Лионель, – все эти сомнительные достижения, так называемого, технического прогресса всегда вызывали у меня сильнейшее подозрение в своей необходимости. Вот скажите, что дал человечеству пулемёт Максима?

   – Ничего хорошего, – согласно кивнул фон Инфернберг, – более того, против марсиан он оказался совершенно бесполезен.

   – Вот видите.

   – Но разговор сейчас не об этом, – отмахнулся от замечания ле Гранда четвёртый принц Тьмы, – я имел в виду совсем иное. Не стану оспаривать того, что в жизни убийства происходили с удручающей и откровенно пугающей частотой, чуть ли, не с самого сотворения первых людей. Естественно, служители муз были вынуждены отражать это в своих произведениях. Одни описывали их ради жизненной правды и глубины. Другие видели в них яркое проявление безумных чувств и страстей. Кто-то пытался постичь саму сущность и природу человека, а некоторые вообще всё валили на эстетику для избранных и особую мораль. Но в любом случае неизменным оставалось одно – автор, так или иначе затронувший эту болезненную тему, был обязан выказать своё личное отношение к ней. Автор должен был дать ясный ответ на принципиальнейший вопрос – что есть для него умышленное убийство? Нечто противоестественное и мерзкое, или же нравственная норма, иногда досадная, но иногда и вполне оправданная необходимость, которая зачастую является единственным способом разрешить острый конфликт.

   – Для настоящего писателя ответ на него очевиден, – в голосе ле Гранда вновь отчётливо зазвучал металл.

   – Поверьте, я искренне желал бы согласиться с вами, – мягко возразил фон Инфернберг, – но боюсь, не все здесь столь ясно, как нам бы хотелось. Вы понимаете, о ком я веду речь?

   – Догадываюсь, – злобно прикусил губу Лионель. Странная тень легла на его лицо.

   – Я с Майклом на ножах с первых же минут нашего личного знакомства, – спокойно продолжил ландграф Инфернберга, всем своим видом давая понять ле Гранду, что догадка его совершенно верна, – вы его едва терпите, даже Мишель вплоть до последнего времени старался держаться от Редворта подальше. Почему? Полагаю, я не погрешу против истины, если предположу, что всех нас объединяла одна-единственная причина. Ведь это у Майкла один из его любимых персонажей хладнокровно расстреливает беспомощного, беззащитного старика, выступая одновременно и судьёй, и палачом. Это самый показательный, но далеко не единственный пример. Как складывается дальнейшая судьба того героя? Он женится на девушке, одного из братьев которой, он опять же расстрелял самолично, вновь взяв на себя роль судьи, а второго, второго по существу он также обрекает на смерть. Нечего сказать, настоящая семейная идиллия, – рассмеялся четвёртый принц Тьмы, – впрочем, для Майкла, как я понимаю, всё вышесказанное – в порядке вещей. И семейному счастью своего героя он вредить не собирается, – снова оскалился фон Инфернберг.

   – Смех ваш в данной ситуации совершенно неуместен, – мрачно произнёс ле Гранд.

   – Это почему же? – поинтересовался Даймон, всё-таки согнав улыбку с губ, – потому что три умышленных убийства, да-да именно умышленных, сходят кому-то с рук? Да, ведь та девушка искренне любит нашего героя, да и он ей отвечает взаимностью, ведь иначе он не потворствовал бы её слабостям и предрассудкам, согласившись на венчание в церкви. Между прочим, сцена эта у Майкла получилась смешной и забавной.

   – Да какой он к шуту мой герой! – возмутился первый принц Тьмы, – в гробу я видал таких героев!

   – Через отношение к нему, Редворт чётко выказывает отношение к умышленному убийству. Он оправдывает его, – голос четвёртого принца Тьмы казался совершенно спокойным и безмятежным, – полагаю, вам неинтересно чем.

   – Вот именно, – ответил Лионель, несколько успокаиваясь после бурной вспышки гнева.

   – Мне, по большому счёту, это тоже безразлично, – поддержал ле Гранда ландграф Инфернберга, – но, факт есть факт, и не учитывать его, мы не имеем права. У предумышленного, продуманного убийства появился мощный и влиятельный защитник. Кто прямо заявил, что оно, при определённых обстоятельствах – и нравственная норма, и суровая необходимость, и единственный способ решить острейший, ожесточённый конфликт. Убивать позволено ради достижения великой цели – построения счастья на века. Видите, я всё же не удержался и назвал оправдательную причину, – улыбнулся Даймон.

   – Благие намерения, – понимающе кивнул ле Гранд.

   – И вот здесь мы подходим к самому интересному, – продолжил фон Инфернберг, – я называю это «феноменом Редворта».

   – А начинали мы с обсуждения совсем иной личности, – съязвил Лионель, – видимо, все дороги ведут к Редворту, – с досадой добавил он.

   – Конечно, Майкл и Фавнов-Шляхтевич – величины несопоставимые, – как будто проигнорировал сарказм своего собеседника четвёртый принц Тьмы, – но, следует признать, что в чём-то последний пошёл дальше Редворта. По крайней мере, Майкл не превращал убийства в развлечение. А вот господин Фавнов-Шляхтевич... вы бывали когда-нибудь в римском цирке? – неожиданно спросил Даймон у Лионеля.

   – Джесс миловал, – последовал незамедлительный ответ.

   – Я тоже. Но вам ведь известно, что за представления устраивали там. Людей заставляли драться друг с другом насмерть на потеху зрителям или просто отдавали на съедение диким зверям. Так вот, читая романы Фавнова-Шляхтевича, я постоянно ловил себя на мысли, что ощущаю себя зрителем Колизея, и что все убийства, описываемые в его книгах, служат одной-единственной цели – поднять мне настроение. Правда, в отличие от римской публики, я был лишён права поднять большой палец вверх и спасти жизнь тому или иному несчастному.

   – И у него есть поклонники? – поинтересовался ле Гранд.

   – А как же им не быть? – удивился фон Инфернберг, – люди падки на зрелища и удовольствия. Есть, есть и довольно много. Вам, наверное, не терпится узнать насчёт их морального облика. За всех не скажу, но отмечу, что у многих среди них любимым жанром является слэш.

   – Содомия значит? – использовал более привычное для себя слово Лионель, – дальше можете не продолжать. Не извлекают люди уроков из прошлого, что тут поделаешь. Покровителю будет, где развернуться. А Альбертине этот жанр... она что – тоже его поклонница?

   – Ни в коем разе, – отрицательно помотал головой фон Инфернберг, – собственно с произведениями Фавнова-Шляхтевича Альбертина познакомилась по воле случая. Вы помните, что её компьютер одно время стоял в приёмной Радужного Дворца?

   – Как же не помню. Она же нам все уши прожужжала насчёт того, что её компьютер испортится, заразится, сломается, и ей будет очень и очень плохо.

   – В общем, когда компьютер вернулся в покои Альбертины, она с большим неудовольствием убедилась, что её самые худшие подозрения подтвердились. Кто-то, а кто именно, знает, пожалуй, только Джесс, закачал в него целую папку фантастических романов. Среди них оказались и произведения Фавнова-Шляхтевича. А Альбертина горазда читать всякую гадость.

   – И что было потом?

   – Потом она отправилась на сайт этого господина. С самыми благими намерениями.

   – Представляю, чем всё закончилось, – улыбнулся первый принц Тьмы.

   – Скандал был жутким, – коротко ответил фон Инфернберг, – в итоге Альбертина заявила лично господину Фавнову-Шляхтевичу, что один из его любимых персонажей – мразь, а его мир – гадюшник. И даже попыталась это доказать. А Фавнов-Шляхтевич, в свою очередь, не нашёл ничего умнее, чем применить административный ресурс. По-видимому, двойная фамилия сыграла с ним злую шутку. Он, невесть с чего, решил уподобиться одному коллеге по цеху, который тоже имел двойную фамилию и действительно служил вице-губернатором в одной из губерний.

   – Ну, его я прекрасно помню, – оживился Лионель, – этот вице-губернатор весьма удачно использовал свой богатый административный опыт в литературном творчестве. Следует признать, история его города произвела настоящий фурор и имела изрядный успех у читающей публики. А этот Фавнов-Шляхтевич похоже крепко не дружит с головой, если использовал против Альбертины административный ресурс. И что теперь? Наша партнёрша мечтает, чтобы мы организовали ему свидание с владельцем небольшого магазина и блюстителем закона на мотоцикле? Как вы там говорили – слэш?

   – Не будем опускаться до уровня поклонников Фавнова – Шляхтевича, – поспешил охладить пыл Лионеля ландграф Инфернберга, – я уже озвучил желание Альбертины. Обыкновенное осуждение и порицание. Да и вообще, дался нам этот литератор. Давайте я вам лучше расскажу о «феномене Редворта». Вот она – действительно стоящая тема.

   – Я бы с удовольствием послушал вас, – возразил ле Гранд, – но не забывайте, сегодня вечером мы читаем Альбертине первую сцену нашей пьесы. А у нас ещё и конь не валялся. У нас нет ничего кроме стихов, то есть, нет ничего. Вряд ли эта девчонка удовлетворится вашими рассуждениями о Майкле. А истерику закатить она вполне способна.

   – Ваша правда, – кивнул Даймон, – к тому же, негоже попусту занимать столик и злоупотреблять гостеприимством этого почтенного заведения. Направляемся прямо к вам?

   – Согласен. Любезный, – обратился Лионель к хозяину кафе, который появился, словно из под земли – принесите счёт.

   И снова боевая некромантия.

   – Забавно, а я думал, что меня хотят взять живым, – улыбнулся Скиталец и внимательно посмотрел мне в глаза.

   – А личную свободу вы считаете величайшей ценностью на свете? Готовы защищать её до последнего? – съязвила я.

   – Все мы подвержены предрассудкам, – сокрушённо пожал плечами Уильям, – значит, решили нарушить приказ, миссис Мортимер? Или госпожа Воислава Ветловская?

   – На вас действует только боевая некромантия, – вежливо ответила я, – а её используют, чтобы убивать. Я скажу, что у меня не было другого выхода. И у меня много имён.

   – Понятно, – усмехнулся пришелец, – итак, вы не сдаётесь мне на милость?

   – Нет веры вам, мужчинам, ослеплённым дикой страстью, что мутной пеленой туманит чистый разум, – нараспев протянула я, вскакивая на ноги и атакуя Скитальца очередным «Духом смерти».

   – Я оскорблён, и в лучших моих чувствах! – возмущённо воскликнул Уильям, снова с пугающей лёгкостью парируя моё заклинание, – честно говоря, ваше однообразие утомляет. Хорошо, с вашими атаками всё ясно, посмотрим, как вы умеете защищаться.

   С этими словами пришелец резко выбросил руку вперёд, и в мою сторону, оставляя за собой едва заметные кольца дыма, полетело «Копьё смерти» – ещё одно из опасных заклинаний боевой некромантии.

   Я успела выставить защиту – «Алмазный панцирь» высшего уровня, усиленный заклинанием «Гранитная стена». И «Копьё смерти» не пронзило меня, лишь отбросило на несколько шагов назад, едва не сбив с ног. Мощь, которую пришелец вложил в заклинание, была поистине колоссальной. Вслед за первой атакой сразу же последовала вторая. А затем и третья. Скиталец не давал мне передышки.

   Дело принимало весьма скверный оборот. Уильям, прочно завладев инициативой, методично расстреливал мою оборону, в то время как я лишь отражала его мощнейшие атаки. Пока, ценой невероятных усилий, мне это удавалось, но я прекрасно осознавала, что надолго меня не хватит. В голове подозрительно шумело, во рту явственно ощущался солоноватый привкус крови. Очередное «Копьё смерти» отшвырнуло меня ещё на несколько шагов, едва не пробив магическую защиту. Я поняла, что следующая атака окончательно сокрушит её. Необходимо срочно менять тактику, иначе мне не избежать бесславного поражения.

   – Всё ещё не теряете надежды отправить меня прямиком в Хёлльмунд? – с еле уловимой иронией поинтересовался пришелец, очевидно уже нисколько не сомневаясь в скорой и окончательной победе, – между прочим, там, насколько мне, известно, читали роман вашего супруга. И оценили его очень высоко.

   – Да откуда же вы прибыли? – прохрипела я, бессильно опускаясь на одно колено.

   – Откуда? – усмехнулся Уильям, – скажем так, по сравнению с вашим нормальным миром, то место – сущий кошмар. Вы даже не представляете, с кем мне довелось иметь там дело.

   – Силком вас туда никто не тянул, – слабо улыбнулась я.

   – Верно, – согласился Скиталец, – команду «Валруса» Фойерштайн набирал исключительно из добровольцев.

   – Уверена, в плавание вы отправились не простым матросом, – я банально тянула время, чтобы набраться сил. Их у меня почти не осталось.

   – Я был штурманом, – пояснил пришелец, – и да будет вам известно, это очень неблагодарная работа. Особенно для первопроходца.

   – А как же романтика?

   – Развеялась без следа при первом же столкновении с суровой реальностью, – поморщился Уильям, – впрочем, я ни о чём не жалею.

   – А почему были штурманом? – поинтересовалось я, – вы, что, потерпели кораблекрушение?

   – Кораблекрушение? – задумчиво переспросил Скиталец, поднося руку к подбородку, – какой удачный образ, – тихо произнёс он несколько секунд спустя, пристально посмотрев мне прямо в глаза, – мы столько времени бороздили по Восьми Кругам, наводя страх и ужас на всевозможные порождения Тьмы, что даже не заметили, как из грозных, таинственных пришельцев превратились в неотъемлемую часть этого жуткого мира. «Валрус» под «Весёлым Роджером» стал местной достопримечательностью, поглазеть на которую с безопасного расстояния, естественно, съезжались зеваки со всего Восьмикружья. Не поверите, но они встречаются даже там. Грустный финал...

   Да, безрадостная вырисовывается картина. Ведь совершенно очевидно, что мой противник не просто находится по ту сторону добра и зла. Восемь Кругов. Выходит, Скиталец со товарищами долгие годы странствовали по мирам, где о самом понятии «добро» имеют весьма и весьма смутное представление, а вернее, не имеют никакого представления вовсе. О том, как это самым роковым образом отразилось на моральных принципах Уильяма, ясно говорила гибель несчастных девчонок Ратиславы. И почему бы сверхчеловеку, а Скиталец, судя по его репликам и поведению, причислял себя именно к данной категории существ, под настроение не стереть с лица Эриннии... Монтиньи – осёл. Да и я не лучше...

   – Значит, до Девятого Круга вы так и не добрались, – я не смогла скрыть некоторого злорадства, – и ваше увлекательное плавание потеряло всякий смысл...

   – Всему рано или поздно приходит конец, – невозмутимо ответил пришелец, – кстати, наш поединок – не исключение, – продолжил он, бросая на меня многозначительный взгляд, – ну...

   – Между прочим, – попыталась я выиграть последние, драгоценные секунды отдыха, – «Дух смерти» превосходит по мощи «Копьё»... Это ваше мнение о моих боевых способностях?

   – Ну что вы, конечно, нет, – бросился успокаивать меня Скиталец, чему я, разумеется, была очень рада во всех отношениях, – смею вас заверить, у меня и в мыслях не было задеть вас за живое, и уж тем более намеренно обидеть моим выбором. Просто копья – это моя страсть. Я питаю к ним особую слабость. А заклинание, применённое против вас, я специально развивал до высшего уровня.

   – Я это почувствовала, – кисло улыбнулась я, – мои комплименты.

   – Польщён и очень признателен, – поклонился Уильям, – кстати, я внёс в него важные дополнения. Вы, надеюсь, заметили, по какой сложной траектории летит моё заклинание? Это намного увеличивает его разрушительную мощь.

   – Признаюсь, мне было не до этого, – несколько смутилась я, – но бьёт ваше копьё, действительно, будь здоров.

   – Очень жаль, – искренне огорчился пришелец, – но ничего, я любезно предоставлю вам, по меньшей мере, ещё одну возможность. Вы готовы?

   – Билли, заряжай, – задорно подмигнула я, поднимаясь на ноги.

   – Я был у Фойерштайна штурманом, а не канониром, – как-то уж очень недобро улыбнулся Уильям, – но если вы настаиваете...

   Слова Скитальца оказались сущей правдой. Пущенное им копьё и в самом деле летело не по прямой линии, а по какой-то замысловатой спирали, словно его трясло от лихорадочного возбуждения и нестерпимого желания поскорей пронзить мою плоть. Представляю, какая горькая досада охватит тебя и твоего хозяина, когда ты потерпишь полное фиаско. У меня ещё остались кое-какие сюрпризы, специально припасенные для таких случаев. Я долго училась, но теперь умею отражать мощные заклинания с наименьшими затратами энергии и сил. Моя личная разработка. Скажу сразу, мои труды окупились сторицей. Я побеждала и рыцарей Сапфирового Зала, и паладинов-стратегов Великих Орденов, и мятежных берегинь и кудесников во время братоубийственной Гражданской войны, то есть, тех – кто превосходил меня в магической силе. Очень надеюсь, что моя техника не подведёт меня и на этот раз. В конце концов, я уже сражалась с боевыми некромантами.

   Никаких «железных щитов», «алмазных панцирей» или «гранитных стен». Все эти заклинания относятся к жёстким блокам, они принимают на себя всю мощь магических атак противника, а потому, мало подходят для схватки с тем, чьи магические умения значительно превосходят ваши. Моя техника основана на совершенно иных принципах. Я создаю защиту, которая мягко отводит атакующее заклинание в сторону, не позволяя ему поразить намеченную цель (то есть меня). Так копьё, (а ведь именно «копьё» применил против меня Уильям) сталкиваясь с рыцарской кирасой, не пробивает её насквозь, а, благодаря сферической форме последней, бессильно соскальзывает, не причиняя никакого вреда мчащемуся во весь опор всаднику. Вы ведь не раз наблюдали подобную картину на рыцарских турнирах, устраиваемых нормандинскими и алеманскими владыками. Разумеется, построение такого заклинания требует серьёзной подготовки и огромного боевого опыта, но и того и другого мне не занимать. Итак, «Непроницаемая полусфера»! (физику, физику учить надо)

   На этот раз я отступила всего на один шаг. А где-то справа от меня «копьё» Скитальца с бессильной злобой вонзается в бетонный пол, выбивая в нём широкую и глубокую воронку. Вторая атака, и такая же воронка возникает уже слева от меня. А я, между прочим, непоколебимо стою на месте. Чем я только раньше думала? Гордо расправив плечи, я торжествующе посмотрела на несколько обескураженного таким поворотом событий пришельца. Впрочем, он довольно быстро пришёл в себя.

   – Вы удивляете меня всё больше и больше, – в голосе Уильяма слышалось искреннее уважение, пусть даже и с нотками еле уловимой иронии, – должен признаться, с подобным я сталкиваюсь впервые. Обязательно возьму ваш метод на вооружение.

   – А там, в Восьми Кругах, что, все настолько тупые? – с деланной небрежностью поинтересовалась я.

   – За всех не скажу, но те, с кем мне довелось схлестнуться, по счастью, особым умом не блистали, – мягко улыбнулся Скиталец, – что же, в свете увиденного... так вы говорите, «Дух смерти» – более мощное заклинание? И оно, если мне не изменяет память, ещё и самонаводящееся? – мягкая улыбка как-то уж очень резко сменилась жёсткой и, прямо скажем, нехорошей усмешкой.

   Вот самонаводящихся заклинаний мне как раз и не хватало. Нет, приятель, я не уступлю инициативы и твой опасный замысел сорву во что бы то ни стало. «Незримая смерть»!

   Не называйте это заклинанием. То, что применила я, включает в себя несколько различных чар, схожих своим ужасным влиянием на любое живое существо. Их основа – крайне вредоносное излучение особых, буквально заряженных чистой смертью, частиц. Действует оно на человека или животное необычайно разрушительно. В начальной стадии это проявляется по-разному – резким упадком физических сил, ослаблением иммунитета, снижением магических возможностей – тут многое зависит от конкретно применённого заклинания, ну а в итоге, если не принять решительных мер, всё завершается очень и очень плачевно. Почему излучение прозвали «незримой смертью»? Не только из-за того, что его нельзя увидеть невооружённым взглядом, а несчастная жертва поначалу ничего не ощущает и даже не подозревает о страшной опасности, которая ей грозит. Излучение не обнаружить и с помощью классической магии. Правда, в конце концов, сильнейшие маги Эриннии создали прибор, способный не только засекать излучение, но и измерять его силу, но ведь каждого таким прибором не оснастишь. А, кроме того, вся прелесть «незримой смерти» состоит в том, что применять её можно не только против одного человека, но и, что называется, «по площадям». В древние времена с её помощью выкашивали целые города и области. Потом наши предки взялись за ум, и «незримую смерть» запретили во всём мире Чёрной Луны. И во многом, именно из-за неё некромантия и практикующие некроманты объявлены вне закона.

   По идее, после облучения магическая мощь Скитальца, равно как и его устойчивость к магии, должны резко снизиться. Но как всё будет обстоять на самом деле? Во всяком случае, «незримая смерть» незримой для него не стала. Судя по его насмешливому взору и кривой ухмылке, он её прекрасно почувствовал. Но занесённую для вызова «Духа смерти» руку всё-таки опустил. Уже хорошо.

   – Ну, ведь можете, ведь можете, когда захотите, – в голосе пришельца совершенно не слышалось досады или раздражения, наоборот, казалось, что моё заклинание лишь улучшило его настроение.

   – Открою вам один секрет,– доверительно продолжил он, – я всегда предпочитал именно так вести войну. Знаете, почему?

   – Вообще-то догадываюсь, – ответила я, – но если желаете поговорить, валяйте. (Я как раз успею восстановиться).

   – Согласитесь, все эти разящие молнии и огненные потоки, при штурме вселенских центров мудрости и красоты, неизбежно приводят к самым ужасным, катастрофическим последствиям, исправить которые уже не под силу никому.

   – Вы о гибели памятников культуры, бесценных произведений искусства и библиотек? – уточнила я.

   – Именно, именно, – с горечью подтвердил Уильям, – сколько раз я становился свидетелем этого дикого безумия, когда в бушующем, беспощадном пламени войны, гибли наивысшие достижения человеческого гения, заслужившие права, и я не побоюсь этого слова, законного права на бессмертие! Всякий раз, при виде подобной трагедии, моё сердце обливалось кровью. Нет, не могу, не могу без дрожи вспоминать об этих кошмарах. Взять хотя бы это аббатство – аббатство Святого Антония...

   – Наслышана о той ужасной истории, – не моргнув глазом, соврала я.

   – Вот почему, – несколько успокоившись, продолжил Скиталец, – я всегда настаивал, чтобы при наших рейдах на города, мы применяли только «Сияние святой Альбертины».

   – Вы так его именуете?

   – Не правда ли, удачное название? – вопросом на вопрос ответил Уильям.

   – В нём чувствуется поэзия, – согласилась я после секундного раздумья.

   – Самое главное, что может быть проще? Мы облучаем город, отплываем от него на некоторое, весьма непродолжительное время, (вы, надеюсь, уже составили верное представление о магических возможностях нашей бравой команды), а затем возвращаемся обратно, чтобы пожать лавры бескровной победы. И вот, пожалуйста, в городе царит тишина и покой...

   – Мёртвая тишина... – бесстрастно произнесла я.

   – Великолепная метафора, – поздравил меня Уильям, – так вот, кругом царит мёртвая тишина и покой...

   – Как на кладбище, – вновь прервала я пришельца.

   – И опять вы попадаете точно в «десятку», – восхищённо щёлкнул пальцами Скиталец, – но позвольте мне завершить мою мысль. А все материальные и, что гораздо важнее, духовные ценности находятся в полной сохранности и...

   – Готовы перейти в руки новых владельцев, – понимающе улыбнулась я.

   – Сами понимаете, такие вещи без присмотра оставлять никак нельзя, – развёл руками пришелец.

   – Полагаю, за долгие годы странствий вы собрали неплохую коллекцию артефактов, – решила поразить я своей проницательностью Уильяма, – кстати, кто-нибудь из ваших товарищей не боролся с вами за тот или иной трофей?

   – Буду с вами предельно откровенен, – с некоторой грустью ответил Скиталец, – моих товарищей интересовало совсем иное. А, что касается моей коллекции, то вы, безусловно, правы – мне позавидовал бы любой из собирателей культурных древностей, рождённых смелой фантазией дерзновенного гения.

   – Неужели ваших приятелей не прельщал даже корыстный интерес? – недоверчиво спросила я, – ведь всем известно, что одержимые безудержной страстью коллекционеры заплатят какую угодно сумму ради ...

   – Смею вас уверить, – прервал меня пришелец, – там был только один, кто подпадал под ваше описание. Но я предпочитал выигрывать приглянувшееся моему взору в кости или карты.

   – Значит, за стол с вами лучше не садиться, – сделала я весьма неутешительный вывод из слов собеседника.

   – Вряд ли вам выпадет шанс убедиться в этом лично, – усмехнулся Уильям, – а так как вы, судя по всему, не верите слепо чужим словам, оставим эту тему.

   – Работа у меня такая, – объяснила я, – выходит, вам всё досталось почти бесплатно?

   – Завидуете? – улыбнулся Скиталец.

   – Низменное чувство. Зависть иссушает душу, а ведь кое-кому она должна достаться в полной целостности и сохранности.

   – Интересное суждение, – вскинул бровь пришелец, – и как остроумно...

   – Я не видела вашей коллекции, – продолжила я, – но ручаюсь, что в моём городе вы её не пополните.

   – А вот это мы ещё посмотрим, – в этом вопросе Уильям явно не разделял мою точку зрения, – не слишком ли вы возомнили о себе после ваших незначительных успехов?

   – Сейчас проверим, насколько они незначительны, – ответила я, атакуя Скитальца очередным «Духом смерти». На этот раз, чтобы отразить бледно-голубую, сияющую сферу, пришелец приложил немалое усилие. «Незримая смерть» вновь подтвердила свою ужасающую славу. К сожалению, достигнутый ею эффект не вполне оправдал мои надежды и ожидания. Скиталец по-прежнему успешно противостоял моим боевым заклинаниям. И что самое неприятное, действие «Незримой смерти» на его просто чудовищный по силе организм оказалось весьма кратковременным. Мощь Уильяма восстанавливалась прямо на глазах. Вторую и третью атаки Скиталец парировал гораздо уверенней. Проклятие, неужели мне придётся схлестнуться с ним врукопашную, чтобы применить контактные заклинания боевой некромантии? Другого способа сокрушить практически неуязвимого противника я не находила. Откровенно говоря, перспектива лезть с кулаками на того, кто голыми руками сумел за несколько секунд убить шестерых «пантер» меня не особо вдохновляла, но, как любят выражаться нормандины «на войне, как на войне». Джесс, где же это он так прокачался?