Текст книги "Хроники Эринии. Дракон стремится к морю (СИ)"

Автор книги: Альбертина Коршунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

   Так что нет ничего удивительного в том, как почтительно и даже подобострастно хозяин кафе «Знак Саламандры» приветствует наших знакомых.

   – Ваше высочество, – низко склоняется он перед обладателем властного и решительного голоса, – ваше высочество, – с уважением обращается он к его спутнику, – рад вас видеть в стенах моего скромного заведения. Прошу вас, проходите, следуйте за мной.

   – Сюда, сюда, месье ле Гранд, ваш столик мы всегда держим свободным, – хозяин проводит посетителей вглубь небольшого зала к столику, который стоит вдалеке от остальных «собратьев», – всё как вам нравится – приятный полумрак и никаких докучливых соседей. Садитесь, господин ландграф! (это уже к собеседнику Лионеля.) Позвольте лично принять ваш заказ.

   Следует признать, выбор обоих принцев не был ни диковинным, ни чересчур экстравагантным. Лионель ле Гранд ограничился чашкой кофе и кремовым пирожным. Даймон фон Инфернберг заказал фруктовый салат из мелко порезанных яблок и ананаса, а также апельсиновый сок.

   – Прослежу лично, – торжественно заверил знатных гостей хозяин кафе, после чего поспешно покинул зал.

   Пока готовится заказ, не станем терять понапрасну время и внимательно изучим сидящих за столиком персон. И хотя в этой части зала царит приятный полумрак, ему всё-таки не сравниться с той непроницаемой тьмой, что скрывала ранее от нашего острого взора Лионеля ле Гранда и ландграфа Инфернберга.

   Всё в облике первого из них говорит о явной незаурядности и безоговорочном превосходстве над окружающими. Величавая осанка, идеально сидящий на могучей фигуре, пошитый из лучшей материи светло-серый френч, властное и суровое выражение лица и, главное, взгляд – колючий, угрюмый, пронизывающий насквозь и мгновенно выносящий окончательный вердикт. Признайте, обладатель подобного взора не может ошибаться. Его слово – истина в последней инстанции, приговор, который не отменят даже в высших сферах. Лионель ле Гранд – олицетворение грозной, несокрушимой силы. Глыба, а не человек.

   Что касается его собеседника, то всякий, после знакомства с ландграфом, непременно бы решил, что сей субъект, являет собой личность маргинальную, а потому чрезвычайно опасную, от которой разумно держаться как можно дальше. Что заставляло жителей Хёльмунда так думать? Возможно, ответ заключался в вечно мятом чёрном френче ландграфа, чьи вычурно-крикливые, вышитые золотыми и серебряными нитями узоры не скрывали того, что сам костюм пошит из весьма и весьма дешёвой ткани. Или мирных обывателей отпугивали хищные складки у рта и волчья улыбка, которая слишком часто появлялась на его красивом лице? Или в его серо-стальных глазах они нередко читали мысли о том, как ударом ноги по голени или в пах отправить очередного беднягу в нокдаун, чтобы затем добить его хлёстким, стремительным джебом или кроссом. А танцующая походка Инфернберга, вкупе с идеально сложенной фигурой, свидетельствовала, что сей незамысловатый фокус, ландграф проделает без особого труда. Одним словом, мирному обывателю Хёлльмунда (смешно звучит, верно) Даймон фон Инфернберг казался колоритным отрицательным персонажем какого-нибудь боевика класса "Б", способным продержаться минуту-другую против главного героя и даже, если повезёт, выдержать полноценную пятиминутную схватку.

   Впрочем, среди жителей Хёлльмунда были и другие. Те, кто за хищными, жёсткими складками рта, волчьим оскалом и раздумьями об атакующих связках и комбинациях видели в глазах ландграфа и нечто иное. Одиночество. А ещё ограниченную неспособность причинить обиду или боль беззащитному и беспомощному существу. И понимал тогда умный наблюдатель, почему дерзкому и злобному ландграфу Инфернберга непременно нужен сильный и грозный соперник, и догадывался он, что ландграф уже давно нашёл его. Знали, знали обитатели Хёлльмунда кто это, но знали также и другое... Что однажды Даймон фон Инфернберг, четвёртый принц Тьмы, предвестник Хаоса и Вечного Небытия бросится на защиту тех, кто слабее его от того, кто значительно превосходит его по силе. А так как подавляющее большинство жителей Тёмного Королевства тягаться в воинском искусстве с ланграфом не могли и очень боялись одного субъекта (хотя чего его бояться, его любить, любить надо), то. Некоторым из них представлялся он самым подходящим кандидатом на главную роль в фильме, повествующим о том, как в постапокалиптическом мире суровый, но благородный воин-странник даёт жёсткий отпор банде отъявленных головорезов, преследующих беззащитную женщину и её малых детей. Но, несмотря на это, и они также считали, что Даймон фон Инфернберг – личность, несомненно, маргинальная, а потому страшно опасная, и держаться от него следует как можно дальше. Если вы, конечно, не Лионель ле Гранд. Первому принцу Тьмы никакой защитник и даром не нужен. Да вы и сами это знаете.

   – А вот и ваш заказ, – стоит ли говорить, что хозяин кафе принёс его лично, – ваш кофе, месье ле Гранд, ваш салат, господин ландграф.

   – Не слишком ли крупно нарезаны ломтики? – задумчиво и, как будто рассеяно, произнёс Инфернберг, не обращаясь ни к кому конкретно.

   Но и такого безобидного тона оказалось достаточно, чтобы хозяин кафе молниеносно схватил злосчастное блюдо и тут, же растаял в воздухе. Ровно через секунду он вновь возник у столика.

   – А сейчас, господин ландграф?

   – Идеально, – поспешил заверить его Инфернберг.

   – Всё великолепно, любезный, – Лионель ле Гранд дал ясно понять, что принцы хотят остаться наедине. Объяснять дважды ему не пришлось.

   – В этом заведении заваривают кофе лучше, чем где бы то ни было, – просветил собеседника Лионель, делая небольшой глоток, – настоятельно советую вам. Ну, на чём мы остановились, – добавил он после секундной паузы.

   – На главном условии нашего соглашения с Альбертиной, – напомнил фон Инфернберг, насаживая на вилку ломтик ананаса.

   – Ах да, – поморщился Лионель, – расскажите о нём поподробнее.

   – Всё очень просто, – пояснил четвёртый принц Тьмы, – в нашей постановке должен участвовать один персонаж.

   – Кто же?

   – Некий Фавнов-Шляхтевич.

   Изучение личности.

   – И какая роль отведена этому господину? Положительная или отрицательная? – неприкрытый сарказм в голосе Лионеля свидетельствовал, что первому принцу Тьмы, по большому счёту, всё равно кто такой Фавнов-Шляхтевич, и почему его задействуют в постановке. По-видимому, Лионель ле Гранд уже давно не удивлялся эксцентричному поведению партнёрши, а к её выходкам и капризам относился с философским стоицизмом.

   – А как вы считаете? – в серых глазах фон Инфернберга заиграли весёлые огоньки, – положительный персонаж может иметь такую фамилию?

   – В отличие от некоторых, – невозмутимо ответил ле Гранд, – я не использую в моих романах говорящие имена. Избитый приём. Это у Мишеля чуть ли не через страницу встречаются всякие Рвацкие и прочие Бескудниковы. А у меня...

   – Полагаю, – с улыбкой прервал Лионеля ландграф Инфернберга, – Мишель заявит, что вы ограничены самой средой, в которой живут ваши герои. И ему трудно возразить. Князь Твердолобов или граф Чинушин звучит действительно нелепо и дико.

   – Это на что он намекает? Что я – салонный литератор? Великосветский сплетник? – а вот огни, что запылали в глазах Лионеля, весёлыми не назвал бы никто.

   – Зачем мне гадать, спросите об этом у него самого – усмехнулся Даймон, – давайте вернёмся к нашей постановке, вернее...

   – Хорошо, – прищурился Лионель, – так и быть, я сыграю в эту игру. Итак, кто вы, господин Фавнов-Шляхтевич? Первая часть его фамилии рождает ассоциацию с чем-то диким, необузданным и весёлым...

   – Похотливым, – спокойно добавил фон Инфернберг.

   – Скорее любвеобильным, – в свою очередь уточнил ле Гранд.

   – Пусть будет по-вашему, – вновь улыбнулся ландграф, – в общем, что-то крайне несерьёзное и шутовское. Ну, а что насчёт второй части?

   – О, а вот с ней дело обстоит совершенно иначе, – как-то уж слишком серьёзно для игры произнёс Лионель, – в ней, если вам угодно знать моё мнение, отчётливо слышится что-то открыто враждебное и глубоко чуждое жителю нашего королевства.

   – Подозрительное, – продолжил обвинительный список Даймон фон Инфернберг.

   – Да-да, это вы очень тонко подметили, – одобрительно поднял руку первый принц Тьмы, – именно подозрительное. Не перестаю удивляться богатству нашего языка. Насколько изумительно точные, ясные и содержательные определения позволяет он дать любым явлениям или предметам, что окружают нас. Действительно, от этой фамилии веет вполне осязаемой угрозой. Послушайте, а это случаем не псевдоним?

   – Будь это псевдоним, – оскалил зубы в волчьей усмешке четвёртый принц Тьмы, – Альбертина обратилась бы за помощью к Майклу. Редворт в своё время ожесточённо боролся с этим постыдным явлением в литературе. Помнится, он даже вступил в жаркую дискуссию с одним коллегой по перу, как же его фамилия...

   – Я очень сомневаюсь, что Альбертина когда-нибудь обратится за помощью к Редворту, и ещё больше сомневаюсь, что Майкл когда-либо согласится помочь ей, – решительно возразил ландграфу Инфернберга первый принц Тьмы, – да и мы прекрасно обойдёмся без его идиотских советов. Так это настоящая фамилия?

   – Какая разница? – вскинул бровь фон Инфернберг, – ведь речь идёт о постановке.

   – И то верно, – согласился Лионель ле Гранд, – так что именно требует наша партнёрша в отношении этого субъекта?

   – Альбертина настаивает, чтобы каждый персонаж постановки, дал бы этому господину самую уничижительную оценку, какую только можно представить, – огласил четвёртый принц Тьмы главное условие «секретного пакта трёх».

   – Все пятьсот? – сразу решил внести ясность Лионель.

   – Ну, я не думаю, что наш замысел окажется столь грандиозным, – неуверенно произнёс фон Инфернберг.

   – Отчего же? – возразил ле Гранд, – вы меня прекрасно знаете. За мной не заржавеет. И всё-таки, чем провинился этот бедняга перед Альбертиной? – с нескрываемым любопытством добавил он, – Кто он вообще такой?

   – Видите ли, – хищная улыбка вновь заиграла на губах ландграфа, – это долгая история, но если вкратце... Этот господин пишет псевдо-квази городское фэнтези.

   – Я ничего не понял из этого бессмысленного набора непонятных слов, – прервал собеседника Лионель, – но, похоже, вы намекаете, что этот Фавнов-Шляхтевич – литератор?

   – Он – халтурщик. Ремесленник-халтурщик, – чётко и недвусмысленно выказал своё отношение к данной персоне фон Инфернберг, – да, господин Фавнов-Шляхтевич пишет развлекательную литературу. Книги его, по моему мнению, откровенно плохи. Банальные, затасканные сюжеты, отсутствие подлинной интриги, надуманные и нелепые конфликты, призванные лишь развеять скуку праздного и далёкого от глубоких раздумий читателя. Прибавьте ко всему перечисленному плоских, картонных персонажей, и вы поймёте причину столь суровой оценки с моей стороны. Хотя, кто сейчас там пишет хорошо?

   – Никто. И не сейчас, а уже давно, – озвучил свою точку зрения первый принц Тьмы.

   – Хочу, чтобы вы поняли, – продолжил ландграф Инфернберга, – я принял условие Альбертины вовсе не потому, о чём только что говорил. В конце концов, во всех этих вещах нет ничего особо страшного, разве только читателей они оболванивают, не давая им ни серьёзной пищи для ума, ни подлинных чувств и переживаний для сердца, но что вы хотите от развлекательного чтива?

   – И вот это для вас «ничего особо страшного»? – трудно сказать, что больше преобладало в тоне Лионеля – удивления или искреннего негодования, – по-моему, вы слишком снисходительны. Но почему вы пошли навстречу этой девчонке?

   – Видите ли, – задумчиво произнёс Даймон, – я прочитал почти все книги Фавнова-Шляхтевича. Я – создание дотошное, и работаю непосредственно с источниками. В его произведениях напрочь отсутствует духовно-нравственное начало. Именно к такому выводу я пришёл после моего небольшого исследования.

   – Вот как? – бросил на собеседника внимательный взор ле Гранд, – значит, этот господин ставит во главу угла безнравственность и порок, так вас следует понимать?

   – Можно сказать, что он эксплуатирует низменные инстинкты читателей и потакает их самым дурным и мерзким чувствам, – пожал плечами четвёртый принц Тьмы, – но, похоже, он сам получает несказанное удовольствие от своей писанины.

   – Даже так? Что же он пишет?

   – Он, – задумчиво посмотрел на пустую тарелочку фон Инфернберг, – превозносит подлость, коварство и откровенную жестокость. Старательно внушает читателю, что всё названное – норма жизни, и относиться к этому следует не просто с пониманием, но и с явным одобрением. Иными словами, он тщательно стирает одну черту...

   – Какую же? – медленно произнёс Лионель.

   – Что отделяет порядочных людей от закоренелых мерзавцев, – холодно пояснил четвёртый принц Тьмы, – по его мнению, последние – это миф, выдумки фантазёров, которые витают в облаках и не ведают, что есть реальная жизнь. А я считаю, что это слово появились в нашем языке...

   – Великом и могучем языке, – уточнил ле Гранд.

   – Разумеется, – согласился ландграф Инфернберга, – так вот появилось это слово далеко не случайно. Наверное, это было необходимо.

   – Это серьёзное обвинение.

   – Вам знакомы душевные сомнения и нравственные терзания? В вас когда-либо говорила совесть?

   – Довольно бестактный вопрос, – усмехнулся первый принц Тьмы, – оправданный лишь тем, что вы, похоже, знаете на него ответ. Но к чему вы клоните?

   – Героям Фавнова-Шляхтевича они неведомы. Любая подлость совершается с лёгким сердцем и выбрасывается из головы сразу же, как достигнут необходимый результат. Без каких-либо последствий для души. Стоит ли говорить, что и убивают они, а проделывают этот номер его персонажи с завидной регулярностью и частотой, так вот и убивают они с такой же беззаботностью и невозмутимостью. Разумеется, последнее всегда им сходит с рук. А может ли быть иначе, если, по мнению Фавнова-Шляхтевича, дал же ему Джесс фамилию, убийство лучше всего решает любой конфликт.

   – Нет человека – нет проблемы.

   – Вот именно. Других методов этот автор не признаёт категорически. И, похоже, желает, чтобы его читатель проникся тем же. Послушайте, оставим пока ложь, коварство и подлость в стороне. Поговорим лучше об убийстве. Умышленном убийстве. Всегда считал, что отношение к нему и выявляет – я уже говорил об одной черте.

   – Несколько прямолинейно, но почему бы и нет. В конце концов, не мне вас критиковать. Я слушаю.

   Убийство.

   – Как вы понимаете, – поспешил уточнить фон Инфернберг, – я говорю об убийстве в мире, созданном фантазией того или иного автора. Неважно происходит ли оно на страницах книги, на сцене театра или же на экране телевизора.

   – Вы бы ещё о компьютере вспомнили, – недовольно поморщился Лионель, – все эти сомнительные достижения, так называемого, технического прогресса всегда вызывали у меня сильнейшее подозрение в своей необходимости. Вот скажите, что дал человечеству пулемёт Максима?

   – Ничего хорошего, – согласно кивнул фон Инфернберг, – более того, против марсиан он оказался совершенно бесполезен.

   – Вот видите.

   – Но разговор сейчас не об этом, – отмахнулся от замечания ле Гранда четвёртый принц Тьмы, – я имел в виду совсем иное. Не стану оспаривать того, что в жизни убийства происходили с удручающей и откровенно пугающей частотой, чуть ли, не с самого сотворения первых людей. Естественно, служители муз были вынуждены отражать это в своих произведениях. Одни описывали их ради жизненной правды и глубины. Другие видели в них яркое проявление безумных чувств и страстей. Кто-то пытался постичь саму сущность и природу человека, а некоторые вообще всё валили на эстетику для избранных и особую мораль. Но в любом случае неизменным оставалось одно – автор, так или иначе затронувший эту болезненную тему, был обязан выказать своё личное отношение к ней. Автор должен был дать ясный ответ на принципиальнейший вопрос – что есть для него умышленное убийство? Нечто противоестественное и мерзкое, или же нравственная норма, иногда досадная, но иногда и вполне оправданная необходимость, которая зачастую является единственным способом разрешить острый конфликт.

   – Для настоящего писателя ответ на него очевиден, – в голосе ле Гранда вновь отчётливо зазвучал металл.

   – Поверьте, я искренне желал бы согласиться с вами, – мягко возразил фон Инфернберг, – но боюсь, не все здесь столь ясно, как нам бы хотелось. Вы понимаете, о ком я веду речь?

   – Догадываюсь, – злобно прикусил губу Лионель. Странная тень легла на его лицо.

   – Я с Майклом на ножах с первых же минут нашего личного знакомства, – спокойно продолжил ландграф Инфернберга, всем своим видом давая понять ле Гранду, что догадка его совершенно верна, – вы его едва терпите, даже Мишель вплоть до последнего времени старался держаться от Редворта подальше. Почему? Полагаю, я не погрешу против истины, если предположу, что всех нас объединяла одна-единственная причина. Ведь это у Майкла один из его любимых персонажей хладнокровно расстреливает беспомощного, беззащитного старика, выступая одновременно и судьёй, и палачом. Это самый показательный, но далеко не единственный пример. Как складывается дальнейшая судьба того героя? Он женится на девушке, одного из братьев которой, он опять же расстрелял самолично, вновь взяв на себя роль судьи, а второго, второго по существу он также обрекает на смерть. Нечего сказать, настоящая семейная идиллия, – рассмеялся четвёртый принц Тьмы, – впрочем, для Майкла, как я понимаю, всё вышесказанное – в порядке вещей. И семейному счастью своего героя он вредить не собирается, – снова оскалился фон Инфернберг.

   – Смех ваш в данной ситуации совершенно неуместен, – мрачно произнёс ле Гранд.

   – Это почему же? – поинтересовался Даймон, всё-таки согнав улыбку с губ, – потому что три умышленных убийства, да-да именно умышленных, сходят кому-то с рук? Да, ведь та девушка искренне любит нашего героя, да и он ей отвечает взаимностью, ведь иначе он не потворствовал бы её слабостям и предрассудкам, согласившись на венчание в церкви. Между прочим, сцена эта у Майкла получилась смешной и забавной.

   – Да какой он к шуту мой герой! – возмутился первый принц Тьмы, – в гробу я видал таких героев!

   – Через отношение к нему, Редворт чётко выказывает отношение к умышленному убийству. Он оправдывает его, – голос четвёртого принца Тьмы казался совершенно спокойным и безмятежным, – полагаю, вам неинтересно чем.

   – Вот именно, – ответил Лионель, несколько успокаиваясь после бурной вспышки гнева.

   – Мне, по большому счёту, это тоже безразлично, – поддержал ле Гранда ландграф Инфернберга, – но, факт есть факт, и не учитывать его, мы не имеем права. У предумышленного, продуманного убийства появился мощный и влиятельный защитник. Кто прямо заявил, что оно, при определённых обстоятельствах – и нравственная норма, и суровая необходимость, и единственный способ решить острейший, ожесточённый конфликт. Убивать позволено ради достижения великой цели – построения счастья на века. Видите, я всё же не удержался и назвал оправдательную причину, – улыбнулся Даймон.

   – Благие намерения, – понимающе кивнул ле Гранд.

   – И вот здесь мы подходим к самому интересному, – продолжил фон Инфернберг, – я называю это «феноменом Редворта».

   – А начинали мы с обсуждения совсем иной личности, – съязвил Лионель, – видимо, все дороги ведут к Редворту, – с досадой добавил он.

   – Конечно, Майкл и Фавнов-Шляхтевич – величины несопоставимые, – как будто проигнорировал сарказм своего собеседника четвёртый принц Тьмы, – но, следует признать, что в чём-то последний пошёл дальше Редворта. По крайней мере, Майкл не превращал убийства в развлечение. А вот господин Фавнов-Шляхтевич... вы бывали когда-нибудь в римском цирке? – неожиданно спросил Даймон у Лионеля.

   – Джесс миловал, – последовал незамедлительный ответ.

   – Я тоже. Но вам ведь известно, что за представления устраивали там. Людей заставляли драться друг с другом насмерть на потеху зрителям или просто отдавали на съедение диким зверям. Так вот, читая романы Фавнова-Шляхтевича, я постоянно ловил себя на мысли, что ощущаю себя зрителем Колизея, и что все убийства, описываемые в его книгах, служат одной-единственной цели – поднять мне настроение. Правда, в отличие от римской публики, я был лишён права поднять большой палец вверх и спасти жизнь тому или иному несчастному.

   – И у него есть поклонники? – поинтересовался ле Гранд.

   – А как же им не быть? – удивился фон Инфернберг, – люди падки на зрелища и удовольствия. Есть, есть и довольно много. Вам, наверное, не терпится узнать насчёт их морального облика. За всех не скажу, но отмечу, что у многих среди них любимым жанром является слэш.

   – Содомия значит? – использовал более привычное для себя слово Лионель, – дальше можете не продолжать. Не извлекают люди уроков из прошлого, что тут поделаешь. Покровителю будет, где развернуться. А Альбертине этот жанр... она что – тоже его поклонница?

   – Ни в коем разе, – отрицательно помотал головой фон Инфернберг, – собственно с произведениями Фавнова-Шляхтевича Альбертина познакомилась по воле случая. Вы помните, что её компьютер одно время стоял в приёмной Радужного Дворца?

   – Как же не помню. Она же нам все уши прожужжала насчёт того, что её компьютер испортится, заразится, сломается, и ей будет очень и очень плохо.

   – В общем, когда компьютер вернулся в покои Альбертины, она с большим неудовольствием убедилась, что её самые худшие подозрения подтвердились. Кто-то, а кто именно, знает, пожалуй, только Джесс, закачал в него целую папку фантастических романов. Среди них оказались и произведения Фавнова-Шляхтевича. А Альбертина горазда читать всякую гадость.

   – И что было потом?

   – Потом она отправилась на сайт этого господина. С самыми благими намерениями.

   – Представляю, чем всё закончилось, – улыбнулся первый принц Тьмы.

   – Скандал был жутким, – коротко ответил фон Инфернберг, – в итоге Альбертина заявила лично господину Фавнову-Шляхтевичу, что один из его любимых персонажей – мразь, а его мир – гадюшник. И даже попыталась это доказать. А Фавнов-Шляхтевич, в свою очередь, не нашёл ничего умнее, чем применить административный ресурс. По-видимому, двойная фамилия сыграла с ним злую шутку. Он, невесть с чего, решил уподобиться одному коллеге по цеху, который тоже имел двойную фамилию и действительно служил вице-губернатором в одной из губерний.

   – Ну, его я прекрасно помню, – оживился Лионель, – этот вице-губернатор весьма удачно использовал свой богатый административный опыт в литературном творчестве. Следует признать, история его города произвела настоящий фурор и имела изрядный успех у читающей публики. А этот Фавнов-Шляхтевич похоже крепко не дружит с головой, если использовал против Альбертины административный ресурс. И что теперь? Наша партнёрша мечтает, чтобы мы организовали ему свидание с владельцем небольшого магазина и блюстителем закона на мотоцикле? Как вы там говорили – слэш?

   – Не будем опускаться до уровня поклонников Фавнова – Шляхтевича, – поспешил охладить пыл Лионеля ландграф Инфернберга, – я уже озвучил желание Альбертины. Обыкновенное осуждение и порицание. Да и вообще, дался нам этот литератор. Давайте я вам лучше расскажу о «феномене Редворта». Вот она – действительно стоящая тема.

   – Я бы с удовольствием послушал вас, – возразил ле Гранд, – но не забывайте, сегодня вечером мы читаем Альбертине первую сцену нашей пьесы. А у нас ещё и конь не валялся. У нас нет ничего кроме стихов, то есть, нет ничего. Вряд ли эта девчонка удовлетворится вашими рассуждениями о Майкле. А истерику закатить она вполне способна.

   – Ваша правда, – кивнул Даймон, – к тому же, негоже попусту занимать столик и злоупотреблять гостеприимством этого почтенного заведения. Направляемся прямо к вам?

   – Согласен. Любезный, – обратился Лионель к хозяину кафе, который появился, словно из под земли – принесите счёт.

   И снова боевая некромантия.

   – Забавно, а я думал, что меня хотят взять живым, – улыбнулся Скиталец и внимательно посмотрел мне в глаза.

   – А личную свободу вы считаете величайшей ценностью на свете? Готовы защищать её до последнего? – съязвила я.

   – Все мы подвержены предрассудкам, – сокрушённо пожал плечами Уильям, – значит, решили нарушить приказ, миссис Мортимер? Или госпожа Воислава Ветловская?

   – На вас действует только боевая некромантия, – вежливо ответила я, – а её используют, чтобы убивать. Я скажу, что у меня не было другого выхода. И у меня много имён.

   – Понятно, – усмехнулся пришелец, – итак, вы не сдаётесь мне на милость?

   – Нет веры вам, мужчинам, ослеплённым дикой страстью, что мутной пеленой туманит чистый разум, – нараспев протянула я, вскакивая на ноги и атакуя Скитальца очередным «Духом смерти».

   – Я оскорблён, и в лучших моих чувствах! – возмущённо воскликнул Уильям, снова с пугающей лёгкостью парируя моё заклинание, – честно говоря, ваше однообразие утомляет. Хорошо, с вашими атаками всё ясно, посмотрим, как вы умеете защищаться.

   С этими словами пришелец резко выбросил руку вперёд, и в мою сторону, оставляя за собой едва заметные кольца дыма, полетело «Копьё смерти» – ещё одно из опасных заклинаний боевой некромантии.

   Я успела выставить защиту – «Алмазный панцирь» высшего уровня, усиленный заклинанием «Гранитная стена». И «Копьё смерти» не пронзило меня, лишь отбросило на несколько шагов назад, едва не сбив с ног. Мощь, которую пришелец вложил в заклинание, была поистине колоссальной. Вслед за первой атакой сразу же последовала вторая. А затем и третья. Скиталец не давал мне передышки.

   Дело принимало весьма скверный оборот. Уильям, прочно завладев инициативой, методично расстреливал мою оборону, в то время как я лишь отражала его мощнейшие атаки. Пока, ценой невероятных усилий, мне это удавалось, но я прекрасно осознавала, что надолго меня не хватит. В голове подозрительно шумело, во рту явственно ощущался солоноватый привкус крови. Очередное «Копьё смерти» отшвырнуло меня ещё на несколько шагов, едва не пробив магическую защиту. Я поняла, что следующая атака окончательно сокрушит её. Необходимо срочно менять тактику, иначе мне не избежать бесславного поражения.

   – Всё ещё не теряете надежды отправить меня прямиком в Хёлльмунд? – с еле уловимой иронией поинтересовался пришелец, очевидно уже нисколько не сомневаясь в скорой и окончательной победе, – между прочим, там, насколько мне, известно, читали роман вашего супруга. И оценили его очень высоко.

   – Да откуда же вы прибыли? – прохрипела я, бессильно опускаясь на одно колено.

   – Откуда? – усмехнулся Уильям, – скажем так, по сравнению с вашим нормальным миром, то место – сущий кошмар. Вы даже не представляете, с кем мне довелось иметь там дело.

   – Силком вас туда никто не тянул, – слабо улыбнулась я.

   – Верно, – согласился Скиталец, – команду «Валруса» Фойерштайн набирал исключительно из добровольцев.

   – Уверена, в плавание вы отправились не простым матросом, – я банально тянула время, чтобы набраться сил. Их у меня почти не осталось.

   – Я был штурманом, – пояснил пришелец, – и да будет вам известно, это очень неблагодарная работа. Особенно для первопроходца.

   – А как же романтика?

   – Развеялась без следа при первом же столкновении с суровой реальностью, – поморщился Уильям, – впрочем, я ни о чём не жалею.

   – А почему были штурманом? – поинтересовалось я, – вы, что, потерпели кораблекрушение?

   – Кораблекрушение? – задумчиво переспросил Скиталец, поднося руку к подбородку, – какой удачный образ, – тихо произнёс он несколько секунд спустя, пристально посмотрев мне прямо в глаза, – мы столько времени бороздили по Восьми Кругам, наводя страх и ужас на всевозможные порождения Тьмы, что даже не заметили, как из грозных, таинственных пришельцев превратились в неотъемлемую часть этого жуткого мира. «Валрус» под «Весёлым Роджером» стал местной достопримечательностью, поглазеть на которую с безопасного расстояния, естественно, съезжались зеваки со всего Восьмикружья. Не поверите, но они встречаются даже там. Грустный финал...

   Да, безрадостная вырисовывается картина. Ведь совершенно очевидно, что мой противник не просто находится по ту сторону добра и зла. Восемь Кругов. Выходит, Скиталец со товарищами долгие годы странствовали по мирам, где о самом понятии «добро» имеют весьма и весьма смутное представление, а вернее, не имеют никакого представления вовсе. О том, как это самым роковым образом отразилось на моральных принципах Уильяма, ясно говорила гибель несчастных девчонок Ратиславы. И почему бы сверхчеловеку, а Скиталец, судя по его репликам и поведению, причислял себя именно к данной категории существ, под настроение не стереть с лица Эриннии... Монтиньи – осёл. Да и я не лучше...

   – Значит, до Девятого Круга вы так и не добрались, – я не смогла скрыть некоторого злорадства, – и ваше увлекательное плавание потеряло всякий смысл...

   – Всему рано или поздно приходит конец, – невозмутимо ответил пришелец, – кстати, наш поединок – не исключение, – продолжил он, бросая на меня многозначительный взгляд, – ну...

   – Между прочим, – попыталась я выиграть последние, драгоценные секунды отдыха, – «Дух смерти» превосходит по мощи «Копьё»... Это ваше мнение о моих боевых способностях?

   – Ну что вы, конечно, нет, – бросился успокаивать меня Скиталец, чему я, разумеется, была очень рада во всех отношениях, – смею вас заверить, у меня и в мыслях не было задеть вас за живое, и уж тем более намеренно обидеть моим выбором. Просто копья – это моя страсть. Я питаю к ним особую слабость. А заклинание, применённое против вас, я специально развивал до высшего уровня.

   – Я это почувствовала, – кисло улыбнулась я, – мои комплименты.

   – Польщён и очень признателен, – поклонился Уильям, – кстати, я внёс в него важные дополнения. Вы, надеюсь, заметили, по какой сложной траектории летит моё заклинание? Это намного увеличивает его разрушительную мощь.

   – Признаюсь, мне было не до этого, – несколько смутилась я, – но бьёт ваше копьё, действительно, будь здоров.

   – Очень жаль, – искренне огорчился пришелец, – но ничего, я любезно предоставлю вам, по меньшей мере, ещё одну возможность. Вы готовы?

   – Билли, заряжай, – задорно подмигнула я, поднимаясь на ноги.

   – Я был у Фойерштайна штурманом, а не канониром, – как-то уж очень недобро улыбнулся Уильям, – но если вы настаиваете...