Текст книги "Хроники Эринии. Дракон стремится к морю (СИ)"

Автор книги: Альбертина Коршунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

   – Именно. Леонсио абсолютно уверен, что Серёжа, в силу возраста, не выполнит это условие, что он непременно посмотрит назад, чтобы убедиться, что его любимая мама следует за ним. Да, подлец открыто делает ставку на детскую слабость, что, разумеется, низко и омерзительно и совершенно его не красит. Как, между прочим, и зловещий смех в пустоту.

   – Согласен, заезженный театральный штамп. Никогда особо не любил драматургию.

   – И вот Серёжа и его мама покидают асиенду Леонсио.

   – Слово то какое. А может, лучше сразу написать хлопковую плантацию?

   -И по пути из Хёлльмунда разыгрывается поистине душераздирающая сцена. Серёжа, что вполне предсказуемо, всё время хочет обернуться, а его мама умоляет его держаться и не совершать столь опрометчивого и рокового по своим последствиям поступка. «Серёженька, потерпи, осталось совсем немного» и в том же духе. Чем всё закончится я сказать не могу, развязку и финал Энни ещё не придумала. Вот собственно и всё. Ну, каково ваше мнение?

   – Чудовищно. Вы всерьёз хотите убедить меня, что эта бредовая, безвкусная и низкопробная поделка способна...

   – Основная ставка делается на зрелищные спецэффекты.

   – Проклятие, ведь у неё неограниченный доступ к казне.

   – Вот именно.

   – Скверно. Учитывая вкусы и пристрастия так называемого народного жюри...

   – Официальное жюри, скажу вам откровенно тоже далеко не подарок. Возьмите хотя бы пана Ярослава.

   – Ну, в данном случае почтенный владелец знаменитой пивной чешско-мадьярской дружбы имени сапёра Водички скорее выступит нашим союзником. Меня больше смущает этот норвежец.

   – Кнут? Успокойтесь, Лионель, за нашего бравого викинга я ручаюсь. В его адекватности я абсолютно уверен.

   – Слышал, что как раз в этом вопросе его соотечественники однажды проявили сильнейшие сомнения и даже...

   – Там была замешена политика, так что не придавайте тому инциденту слишком большого значения. В любом случае Кнут принадлежит нашему лагерю. А вот пан Ярослав очень тесно дружит с Майклом. Я полагаю, они не упустят такого благоприятного случая досадить вам, а, следовательно, и мне.

   – С каких это пор вы, да и этот варяг, влились в лагерь моих сторонников, Инфернберг? Наш временный творческий союз ещё ни о чём не говорит. С этим норвежцем я вообще не желаю иметь ничего общего. Уверен, он тоже не упустит возможности уязвить меня. Как всегда закулисные интриги повлияют на честность состязания и справедливость его итогов. Ладно, не мне бояться неизбежных трудностей. Пускай этот несносный фантом упивается нелепыми фантазиями и тешит себя мечтами о свободе. Мечтать не вредно. Ничего другого ей не остаётся. Она навеки моя!

   – Знаете, ваша позиция по этому вопросу давно вызывает тревогу у всей прогрессивной общественности Хёлльмунда.

   – С каких это пор мои личные дела заботят толпу бездельников и пустозвонов?

   – Но послушайте, в наше время личная зависимость одного человека от другого...

   – Вот именно одного человека от другого. При чём здесь фантом? А, кроме того, лично я не вижу ничего страшного в личной зависимости одного человека от другого. Воля ваша, Даймон, но я, исходя из личного опыта, скажу вам со всей прямотой...

   – Вредность просвещения, школ, больниц и всеобщего образования для простого люда. Я это уже читал.

   – Но вот видите. Согласитесь, ничего хорошего из этой затеи не получилось.

   – В войну лезть не надо было. Хорошо, а если вам предложат обменять Энни на пару быстроногих породистых гончих?

   – Да вы что? Обменивать разумное существо на бездушных животных – это же дикость и варварство. Кроме того, на кого мне здесь охотиться с гончими?

   – А сыграть на Энни в какую-нибудь азартную игру?

   – Да это, вообще, ни в какие ворота не лезет. За кого вы меня принимаете? Из чистого любопытства, кто это собрался обыграть меня в карты? Мишель? Не смешите меня, податные инспектора в Житомире и то играют лучше него.

   – Если честно, эти идеи исходили от Альбертины.

   – Даже так? Она же карт сроду в руки не брала. Вот уж насмешили, так насмешили!

   – Но не обязательно, же играть именно в карты. Как насчёт лото или «крестиков-ноликов»?

   – Нет, они настолько захватывают и возбуждают, что, боюсь, я не рискну посредством их испытывать судьбу. При игре надо сохранять холодную голову, а тут я точно войду в азарт и потеряю над собой контроль. Так что фантом останется у меня. Точка.

   – Прогрессивная общественность это так не оставит, предупреждаю вас сразу.

   – Это Альбертина – общественность? С ней я тоже разберусь...

   – Полегче, Лионель, полегче. Не забывайте, сейчас мы все в одной лодке. Она – полноправный член нашего триумвирата. Поверьте, поссориться с Берти мы всегда успеем, не мне вам рассказывать о её характере, так что будет откровенно глупо давать ей для скандала ещё один, совершенно лишний повод. Кстати, вы не находите, что выходка наших девчушек возможно совершенно не экспромт и импровизация, а тщательно...

   – Продуманная провокация! Вы озвучили сомнения, что с самого начала терзали меня. Но ничего найдём и на неё управу. Если она и дальше позволит себе подобное, мы расторгнем одно из условий нашего соглашения. Насчёт этого... как его.

   – Послушайте, Лионель, вам не надоело сидеть здесь в полной темноте? Лично меня это порядком угнетает. Не продолжить ли нам беседу в несколько иной обстановке? Следует признать, наш разговор изрядно затянулся.

   – Пожалуй, вы правы. Я знаю одно небольшое и очень уютное кафе, расположенное буквально за углом. Не продолжить ли нам там?

   – Согласен.

   – Отлично. Тогда вперёд. Свет!

   Раздаётся хлопок в ладоши, после которого сцена медленно погружается во тьму. Мрак. Кромешный мрак.

   Глава 5. Знакомство или боевая некромантия во всей своей красе.

   – Прошла зима междоусобий наших, под йоркским солнцем лето расцвело

   И тучи все, нависшие над нами, в пучине океана погреблись.

   Прочь, раб! Я жизнь мою на карту ставлю, и я дождусь, чем кончится игра!

   Шесть Ричмондов, должно быть, вышло в поле: я пятерых убил, а не его!

   Коня, коня! Престол мой за коня!

   Дайте разрешенье во Францию вернуться, государь.

   Напиток был его изготовленья.– ну, благородный Гамлет, а теперь

   Прощу тебе я кровь свою с отцовой, ты ж мне – свою!

   Прекрасней и страшней не помню дня.

   Хотя Бирнам напал на Дунсинан и не рождён ты женщиной, мой недруг,

   Мне хочется, свой щит отбросив прочь, пробиться напролом в бою с тобой

   И проклят будь, кто первый крикнет: «Стой!»

   Нет, милорд.

   Твоя жена и я распорядились, чтоб в темнице Корделию повесили, сказав,

   Что это ею сделано самою в отчаянье.

   Именно так, торжественно декламируя бессмысленный набор напыщенных строк, которые у меня язык не повернётся назвать поэзией, возвестил о своём прибытии хладнокровный убийца.

   – Тысяча угодников и сто футов под килем! – воскликнул он после небольшой паузы, с любопытством осматриваясь по сторонам, – неплохую гавань ты выбрал для своего старого корыта, Барбекю!

   Скрестив на груди руки, я бесстрастно смотрела на пришельца. Глупо сразу кидаться в бой, поражение в котором грозит неминуемой смертью. Поединка всё равно не избежать, так что торопиться с его началом явно не стоит. Нас разделяют несколько десятков шагов. Успею ли я изучить тебя прежде, чем ты сблизишься со мной? Время пошло.

   Высокий, крепкого сложения, тёмно-русые волосы аккуратно подстрижены и безупречно уложены – видимо, там, откуда ты прибыл, парикмахерское искусство находится на должной высоте. Резкие черты загорелого лица почему-то наводят на мысль, что ты многое повидал на своём веку. И что-то мне подсказывает, что с точным определением твоего возраста я дам серьёзного маху. Лучше и не пытаться. Что ещё в тебе интересного? Дорожный тёмно-коричневый костюм, пошитый из добротной материи, длинный плащ, чей изящный покрой, как будто призван скрыть его неброский, невыразительный цвет. Лёгкие туфли на бесшумной подошве – идеально подходят к костюму и, одновременно, удобны при беге и ходьбе. Что же, совсем непритязательным я твой вкус, пожалуй, не назову. Удачное сочетание практичности и эстетизма, выдающее в тебе человека неординарного и... кто бы ещё убил шестерых «пантер»? Эх, посмотреть бы, как ты двигаешься. Всё, время вышло. Пришелец наконец-то обратил на меня внимание...

   – Разрази меня гром! – то ли с удивлением, то ли с восхищением воскликнул он, – опять я встречаю белокурую красавицу! Впрочем, в прошлый раз вас было шестеро, – на губах пришельца заиграла довольная улыбка.

   – В нашем королевстве у всех светлые волосы, – невозмутимо просветила я Скитальца, подавляя нарастающую внутри меня бешеную ярость, – так что красавицы-блондинки будут вам попадаться на каждом шагу.

   – И глаза у них будут одинакового, изумрудного оттенка? – уточнил пришелец.

   – Он вам нравится? – подчёркнуто вежливо поинтересовалась я. Что же ты видел в глазах тех, кого хладнокровно лишал жизни одну за другой?

   – Он изумителен! – восхищённо вскинул руки Скиталец, – совершенный по своей чистоте цвет. И если здесь у всех такие чудесные глаза...

   – Ну почему у всех, – поспешила я несколько разочаровать пришельца, – среди нас попадаются и голубоглазые особы. Но лично я искренне советую вам держаться от них подальше. В гневе они – сущие звери (те из вас, кто воочию наблюдал наших боевых оборотней в деле, наверняка, оценят мою остроту).

   – Уверен, эти ужасные фурии составляют ничтожное меньшинство, – вновь улыбнулся Скиталец, – однако, – поспешно добавил он, – прошу меня простить. Я несколько заболтался с вами, привлечённый вашей несравненной красотой и несомненным обаянием, а между тем, меня ждёт один давний приятель. Барбекю, отчаянный плут, где же ты? Покажись, наконец, старине Биллу.

   – Не хочу огорчать вас, – деликатно кашлянула я, – но кроме нас двоих здесь никого нет.

   – Вот как? – бросил на меня удивлённо-подозрительный взгляд старина Уильям. Почему Уильям, а не Билл? Видите ли, я не поддерживаю близких отношений с закоренелыми преступниками, особенно с теми, кого мне, вероятно, предстоит убить, – вы уверены в этом?

   – Абсолютно, – утвердительно кивнула я.

   – Надо же, – задумчиво произнёс Скиталец, поглаживая идеально выбритый подбородок, – а я был убеждён, что без перстня Персефоны малыша Бака оживить невозможно. Неужели он включился сам? Да ещё дважды... Занятно. Вот так, друг Горацио, оказывается, на этом свете, действительно есть многое, что и не снилось нашим мудрецам.

   – Вы это мне? – на всякий случай осведомилась я.

   – Нет, что вы, – успокоил меня пришелец, – разве я осмелился бы столь дерзко обратиться к прекрасной леди. Безобидные размышления вслух, не более того. Но раз уж мы опять вступили в разговор, – Уильям снова окинул меня внимательным взором с ног до головы, – между прочим, что столь прелестное и юное создание, как вы (ничего себе) делает в этом мрачном и неуютном зале?

   – Лаборатории, – поправила его я.

   – Как вам будет угодно, – отвесил лёгкий поклон пришелец, – и всё же, вы удовлетворите моё любопытство?

   – Работаю инженером по технике безопасности, – дружелюбно ответила я, – кстати, хочу вас предупредить, объект этот – секретный, и вам здесь находиться, вообще то, не полагается. Боюсь, утомительных объяснений насчёт незаконного проникновения вам не избежать.

   – Казённый стиль, что может быть ужасней в устах красавицы, способной красотою дивной затмить луну, серебряным сияньем осветившим ночь, – с явно фальшивой скорбью продекламировал Уильям.

   – Сэр, – поспешила ледяным презрением поставить я на место наглеца, – приличествует ли джентльмену в своих речах уподобляться бродячему трубадуру или менестрелю?

   – Вот так намного лучше, – одобрительно поднял большой палец Скиталец, – что же, я не хочу, чтобы у вас возникли неприятности из-за моего, как вы изволили выразиться, «незаконного проникновения» на секретный объект. Приношу искренние извинения и поспешно удаляюсь прочь.

   И с этими словами пришелец повернулся ко мне спиной. Самое время вспомнить, что я – женщина, а, следовательно, некоторая подлость мне простительна. Я не стала применять классическую магию, все эти разящие молнии, всесокрушающие потоки пламени и ледяные штормы – слишком велик был риск, что против Скитальца они окажутся бессильны. Не выпустила я в него и пару-тройку обычных пуль из захваченного на всякий случай пистолета («Юнгинген 300 – тактик» – табельное оружие Воительниц Ирбиса). Я пошла ва-банк и использовала мой главный козырь – боевую некромантию. В спину Уильяма полетел «Дух смерти» – самое мощное заклинание из доступных мне. Увы, легкомысленная беспечность Скитальца оказалась бессовестным притворством. Обернувшись с невероятной быстротой, Уильям легко парировал мою атаку защитными чарами «Костяной щит».

   – Вы, женщины, вместилища порока и коварства, – с нарочитой печалью произнёс он. В то же самое время серо-стальные глаза пришельца горели радостным, торжествующим огнём, как будто я своим поведением оправдала его самые смелые ожидания, – я сразу понял, что с вами что-то не так. Инженер по технике безопасности, ну надо же. Какая изощрённая фантазия. Значит, любите играть грязно?

   – Полагаете, вы заслуживаете большего? – с сарказмом спросила я, несколько досадуя, что Скиталец так легко раскусил меня.

   – Что же, вы сами ступили на этот путь, винить вам больше некого, – пожал плечами Уильям, – итак, одна загадка благополучно разрешилась. Это вы оживили Бака. Прекрасное достижение для некроманта. Но, боюсь, эта игрушка окажется слишком опасной в ваших прекрасных руках. Сожалею, но либо я заберу его у вас, либо... – Скиталец сделал многозначительную паузу, – может, всё-таки уйдёте? Я не стреляю в спину, – усмехнулся пришелец.

   – Плита Гадеса, – медленно и отчётливо произнесла я, – принадлежит Изумрудному королевству людичей-венедов, и мой долг – охранять и беречь её. Так что, я, пожалуй, отклоню ваше заманчивое предложение.

   – Плита Гадеса? – внимательно посмотрел на меня Уильям, – неужели она явила вам свою суть? Видели рисунок?

   – Вот именно, – перстень Персефоны. Всё сходится.

   – Она выбрала вас, – тихо произнёс Скиталец, – занятно, я уже жалею о том, что совершу.

   – Кстати, пока мы не начали, может, объясните, почему вы называете её Баком? – поинтересовалась я.

   – Обычное имя, ничем не хуже иных, – хмыкнул пришелец, – хотя изначально это была просто аббревиатура.

   – Аббревиатура? – переспросила я, – вы хотите сказать, что изначально плита Гадеса называлась Большим...

   – Да, – улыбнулся Уильям, – Большим Аннигиляционным Коллайдером. Большим – потому что, он сам по себе не маленький, и, главное, результаты его работы видны очень далеко. Аннигиляционный – это слово лучше всего описывает последствия этой работы. Ну а Коллайдер – пришелец сделал небольшую паузу, – вам ведь известно, кто создал его?

   – Да, – кивнула я, – властители Хёлльмунда...

   – Именно. Так вот, Создатели считают, что всё стоящее в мире рождается в столкновении и борьбе. И чем они острей, тем интересней и красочней их итоги. Без них, по их скромному мнению, жизнь превратилась бы в сплошную скуку и совершенную бессмысленность. Поэтому и Коллайдер.

   – Так значит, и оружие? – подытожила я

   – Точно, – засмеялся Скиталец, – рядом с вашей столицей. Не сомневайтесь, защитные поля её не спасут.

   – Вот ты какой – журавль в небе, – невозмутимо произнесла я, – а вы умеете поднимать ставки.

   – А вы отлично блефуете, – вернул мне комплимент чужестранец.

   – Кто сказал, что это блеф? – на моём лице, похоже, и в самом деле не дрогнул ни один мускул, – впрочем, не могли бы вы немного подождать? От ваших сведений у меня слегка закружилась голова.

   – Конечно, конечно, – заверил меня пришелец, – я ведь всё-таки мужчина, и, что бы вы ни говорили, джентльмен, а потому не могу последовать вашему примеру. Дайте знак, когда будете готовы.

   Ты так уверен в победе? Ну а почему бы и нет? После избиения шести «пантер» проявить благородство к одинокой воительнице, по-твоему, и так обречённой на гибель – чем не красивый жест? Но я разочаровывала многих.

   – Теперь у меня нет иного выхода, – объяснила я, стреляя в Скитальца очередным «Духом смерти», – ваша голова – действительно, источник бед.

   – Любите же вы всё перекладывать с больной головы на здоровую, – сокрушённо вздохнул Уильям, с изящной небрежностью отражая мою атаку, – ладно, вы сами напросились. Так и быть, преподам вам последний урок в вашей короткой жизни. В конце концов, подлость и коварство должны понести заслуженную кару.

   Пока он не принимал меня всерьёз, что, в принципе, было мне на руку. Я всё-таки пустила в грудь пришельца «Молнию ярости», а затем, практически сразу же, выстрелила в него из моего «Юнгингена». Да, не зря Светомила Корделия фон Валленроде возглавляет наш Штаб. На мою молнию Скиталец даже не отреагировал. Не принеся ему никакого вреда, она мирно прошла сквозь его тело, пробив глубокую дыру в дальней стене лаборатории. Что касается пули. Вот тут Уильям выкинул следующую штуку. На её пути встало сотворённое им прямо из воздуха зеркало, которое прикрыло его от смертоносного свинца. Я увидела, как пуля, вместо того, чтобы разнести вдребезги хрупкую преграду, с противным чмоканьем погружается в зеркало и, очутившись каким-то невообразимым образом по ту сторону, в зазеркалье, летит прямо в моё отражение, а если быть точнее. Отточенная годами упорных тренировок реакция, вот, что спасло мне жизнь. Я инстинктивно бросилась в сторону, с огромным трудом уклоняясь от мною же выпущенной пули. С подобным фокусом я сталкивалась впервые. Интересно, где он ему научился? Во всяком случае, ещё раз испытывать судьбу я не собиралась. Стараясь не выказывать досады, я отшвырнула пистолет как можно дальше.

   – Осталось только поднять руки и сказать «Сдаюсь», – ехидно прокомментировал моё решение Скиталец, – вдруг ещё не поздно?

   Даже если бы вместо накрытых белыми простынями носилок на внутреннем дворе командного центра стояли, стыдливо переминаясь с ноги на ногу и сконфуженно докладывая о провале операции, пусть и жестоко избитые, но живые воительницы группы Горяны де Тесси, то и тогда я бы не опустилась до подобного унижения. А уж теперь, после гибели девчонок... Дело даже не в том, что просить о пощаде безжалостного убийцу бесполезно, противно и попросту глупо. Главное, отступлю я, с пришельцем схватятся другие. Ратмира, Ратислава, бойцы Лучезары. Обязательно схватятся, теперь я знаю это точно. Плита Гадеса. Ни в коем случае нельзя подпускать к ней Скитальца, а уж тем более оставлять их наедине. Если Уильям, обиженный столь негостеприимным приёмом, решит вдруг отомстить, а убийство девчонок свидетельствовало и очевидно свидетельствовало, что пришелец очень превратно толковал понятия «справедливости и необходимой самообороны», что ему помешает оживить плиту и использовать её чудовищную мощь против мирных жителей столицы? Совесть? Я сильно сомневалась в её существовании. Ну, допустим, на самом деле столице ничего не угрожает, воительницы Ирбиса не дадут пришельцу завладеть коллайдером. Но какой ценой? А я ведь пришла сюда, чтобы больше никто не погиб. Куда только не заводят благие намерения.

   – Благородный джентльмен может кое-что пообещать несчастной леди? – учтиво спросила я, не поднимаясь с пола.

   – Я внимательно слушаю, – в голосе Уильяма послышались участливые нотки.

   – Поклянитесь, что моя смерть окажется последней, – эти слова я постаралась произнести как можно твёрже и решительней.

   – Ваша просьба для меня закон, – приложил руку к груди Скиталец, – даю слово, что выполню ваше пожелание. Только вот, – лукаво добавил он, с нехорошей усмешкой взирая на меня сверху вниз, – скажите, разве вам, сумевшей разбудить плиту, не хотелось бы перед смертью увидеть её поистине беспредельные возможности?

   Вместо ответа я лишь многозначительно подмигнула ему.

   – Вижу, мы прекрасно поняли друг друга, – беззлобно рассмеялся пришелец.

   Неужели он действительно уготовил мне такую участь? Бессильно наблюдать, как бездушный убийца забавы ради хладнокровно уничтожает тысячи моих соотечественниц? Как интересно. Выходит, надежды не только юношей питают. А может, попробовать обмануть его? Прямо сейчас со словами: «Помните, вы дали слово» пустить себе в сердце молнию или тот же «Дух смерти»? Нет. Слишком рискованно. Вдруг он сочтёт, что моё «неспортивное» поведение освобождает его от всех обязательств? Да и кому ты веришь? Действительно, одну руку, давая обещание, Уильям держал у груди. Зато вторую прятал за спину. С чего бы это?

   – Вам не приходилось слышать о правителе, который, ради творческого вдохновения, приказал поджечь собственную столицу? Наблюдая за бушующим пламенем, он, если верить рассказчикам, то ли пел, то ли торжественно декламировал отрывок из какой-то классической поэмы, её название вылетело у меня из головы, – Скиталец несколько раз щёлкнул пальцами, очевидно надеясь таким способом освежить свою память.

   – Я это к чему, – объяснил он, – что-то уж давно я не сочинял по-настоящему приличных пьес. О, очистительный огонь, от скверны, въевшуюся в плоть и грязи, замаравшей душу, избавь Великий Город!

   – Уверена, этот тип плохо кончил, – прервала я пришельца.

   – Да, бескрылая чернь и грубая солдатня не поняли тонкой артистической натуры, – с сожалением подтвердил мою правоту Уильям.

   – Гений и злодейство несовместимы, – это изречение я прочитала в каком-то древнем манускрипте.

   – Так ведь я и не претендую на гениальность, – скромно произнёс Скиталец, – я всего лишь получаю удовольствие от сплетения слов в дивные, волшебные узоры, а если мои старания вызовут чью-то похвалу и будут благожелательно оценены – что же, не стану скрывать, мне будет приятно.

   – И любую критику, даже самую жёсткую и злобную, встретите спокойно и с пониманием? – в моём вопросе слишком очевидно слышались недоверчивые, язвительные нотки.

   – Разумеется, – с достоинством ответил пришелец.

   – Рассказывайте больше! – саркастически усмехнулась я, – знаю я, что вы за народ такой – сочинители. У меня муж – писатель.

   – Вот как? – вскинул бровь Уильям, – любопытно, и какие же события в его творческой жизни заставили вас столь превратно судить о служителях муз?

   – Видите ли, – начала я мой рассказ. Во-первых, мне необходима передышка, чтобы придти в себя. А во-вторых, чем не шутит Покровитель, может моя история отвлечёт Скитальца от зловещего Коллайдера.

   – Несколько лет назад мой супруг написал роман. Из-за которого я перессорилась со всеми моими подругами, а с одной из них, самой близкой, едва не дралась на дуэли.

   – Надо же, – поразился пришелец, – никогда бы не подумал, что, а впрочем, страсти, творческие страсти, они не могут не кипеть. А, извините, кто из вас затеял ссору?

   – Какая теперь разница? – недовольно поморщилась я, – честно говоря, я особо и не горю желанием вспоминать о тех событиях. Как подумаю, что из-за какой-то фантазии могла вспороть живот лучшей подруге...

   – Вот она – сила настоящего искусства! Близких подруг она превращает в злейших врагов, готовых драться насмерть, ибо по-иному их спор уже не разрешить. Надеюсь, всё закончилось благополучно? Для вашей приятельницы? – уточнил Уильям.

   – Хвала Покровителю, да, – облегчённо вздохнула я, – Конрад нас всех помирил.

   – Конрад?

   – Вы его всё равно не знаете.

   – Ну, разумеется, – не стал проявлять навязчивой настойчивости пришелец, – и всё-таки, объясните, из-за чего ваши подруги так взъелись на этот роман? Я, конечно, понимаю, что женская логика...

   – Видите ли, – поспешно прервала я неуместные рассуждения Скитальца о наших интеллектуальных способностях, – в своём романе мой супруг описал нравы, царящие в одной из офицерских школ...

   – Подождите, – неожиданно, в свою очередь, перебил меня Скиталец, – вы не «Любовь под зелёным пологом и меч, пробуждающий гнев» имеете случаем в виду?

   – Ну да, – растерянно подтвердила я, – но...

   – Потрясающе, – ошеломлённо вымолвил Уильям, – будь я проклят, если это просто совпадение. «Об этой горе, что горделиво возвышается над окрестными равнинами, издревле слагали легенды. Будто ястребы, вьющие на ней гнёзда, превосходят своих собратьев в смелости и отваге, а будучи прирученными, не только верно служат хозяину на охоте, но и приносят ему счастье и удачу. Будто под зелёным пологом лесов, густо покрывающих её склоны, пылкие сердца постигают секрет вечной любви и познают истинный смысл этого прекрасного чувства. И что где-то там, высоко на вершине, ожидает своего господина волшебный меч, наделённый пытливым умом и непреклонным нравом. Будто меч этот надёжно защищён от случайного взора и откроется лишь тому, в ком признает достойного обнажить его. Одни уверяют, что меч всё ещё не выбрал своего владельца. Другие же, поклявшись в правдивости своей истории, поведают вам о том, как юная колдунья, ушедшая на гору искать травы для любовного зелья, спустилась вниз с грозным оружием в руке и сокрушила напавших на её родину врагов. Бесстрашную девушку рассказчицы гордо именуют первой воительницей Ирбиса и на этом завершают своё удивительное повествование. Ну а легенда продолжает жить. Легенда о том, как поднявшаяся на гору с мечтами о любви, вернулась с её вершины готовая убивать». Видите, я помню эти строки наизусть.

   – Невероятно, – на большее меня не хватило.

   – Что же, теперь мне понятно возмущение ваших подруг, – продолжил Скиталец, – действительно, есть от чего придти в ярость – ваш муж блестяще описал, как девушек, рождённых для любви, методично и жестоко превращают в безжалостных убийц. И что самое трагичное – у вас нет иного выхода. Ведь ваши мужчины в подавляющем большинстве лишены магических способностей, не так ли? Я читал «Трутни в летнюю пору». Скажите откровенно, это не с вас списан образ женщины-инструктора, которая показывает ополченцам фрайгеррата как использовать магические артефакты? Вы, в самом деле, каждые пять минут хватались за голову и отчаянно вопили: «Достали!»

   – Это собирательный образ, – спокойно объяснила я, – в частности, «Достали!» кричала, и то, всего один раз, кузина моего супруга. И, между прочим, в ополчениях других фрайгерратов дела обстоят ещё хуже...

   – Ручаетесь за точность формулировки? – улыбнулся пришелец.

   – Не будем придираться к отдельным словам, – ловко вывернулась я.

   – Кстати, ваш супруг довольно самокритичен, – поспешил сменить тему Уильям.

   – Мой муж, – с достоинством ответила я, – маг высшего уровня.

   – Те самые пресловутые два процента, – понимающе кивнул Скиталец, – тогда его, наверное, очень не любят.

   – Завистники и те, кто не желает работать над собой, – чётко обозначила я свою позицию.

   – Достойный и весьма обстоятельный ответ, – уважительно посмотрел на меня Скиталец, – вижу, вы умеете ценить подлинный талант. Увы, такие писатели рождаются не часто. Зато всякие халтурщики и самовлюблённые бездари, вроде сочинительницы «Блюза в весенней ночи» попадаются на каждом шагу, – в голосе Уильяма зазвучало неподдельное раздражение.

   – А чем вам не угодила эта особа и её повесть? – нарочито небрежным тоном поинтересовалась я. Дескать, мне-то всё равно, но если вас это волнует, я, так и быть, выслушаю эту историю.

   – Эта повесть – настоящее преступление против искусства, – озвучил приговор пришелец, – и её авторша заслуживает самой суровой кары.

   – Вот как? Уверены в своей правоте? – прищурилась я.

   – Я не бросаюсь словами, – с достоинством ответил Уильям, – помилуйте, да эта особа лишь любуется собой. Это козыряние эрудицией, эти постоянные отсылки к классикам, дабы подчеркнуть свой, якобы, богатый духовный мир. Эти претензии на серьёзность и философию. Какая философия, какой беспристрастный взгляд на общество, когда в повести постоянно, то дерутся, то убивают, то придаются самым извращённым сексуальным фантазиям. Беззастенчивое потакание самым низменным чувствам и порокам. И как апофеоз всему вышесказанному – пресловутый гранёный стакан. Здесь авторша переплюнула саму себя. Это не стакан, это настоящий символ пошлости и литературного хамства.

   – Стакан говорите? – спокойно произнесла я.

   – Именно стакан, – даже не кивнул, а яростно мотнул головой Скиталец.

   – Всё так безнадёжно? – по-прежнему невозмутимо спросила я.

   – Абсолютно.

   – И никакого снисхождения?

   – Ни малейшего. Возмездие должно свершиться.

   – А повесть в печку? – на всякий случай уточнила я.

   – Именно, именно в печку! – горячо поддержал моё предложение Уильям, – дотла, дотла! Чтобы ни одна зараза, что таится на этих проклятых страницах, не перенеслась в книги честных служителей муз.

   – Знаете, – с холодной вежливостью начала я, – конечно, плохо так думать и говорить, но это дажё хорошо, что вы убили несчастную Горяну и её девчонок.

   – Обожаю парадоксы, – оскалился Скиталец, – позвольте узнать, почему?

   – Когда я убью вас, моя совесть останется чиста, – с приветливой улыбкой пояснила я.

   Условие Альбертины. Убийство.

   Скажите, вы не задумывались, почему те, кто прекрасно обходится без еды, посещают рестораны и кафе?

   Уж не потому ли, что не считают это низменным и грубым? Еда уже не напоминает царям природы об их животной сущности, теперь – это неиссякаемый источник удовольствий и наслаждений, призванный удовлетворить самые невероятные запросы избалованных гурманов. Изысканный и неповторимый вкус того или иного блюда становится единственным критерием при его выборе. Представьте, как подобная метаморфоза отразилась на толщине ресторанных меню. Ведь что-что, а вкусовые пристрастия товарищей сроду не помогали обрести.

   Разумеется, работа кулинаров при таких условиях превращается в сущее наказание. Но, Хёлльмунд – это Хёлльмунд. Как гласит известная поговорка, именно его властители придумали эту почтенную и уважаемую профессию. А значит, всё справедливо, не так ли?

   Понятно, что и обслуживать там, где скучное ремесло уступило место высокому искусству, а свободная фантазия окончательно и бесповоротно вытеснила шаблонный подход, должны безукоризненно. Малейшее невнимание к посетителю, малейший намёк на равнодушие к его желаниям и капризам безвозвратно погубят репутацию ресторана, и тогда уже ничто не остановит волну слухов и сплетен о том, что «тут хорошее настроение ловить нечего». Да-да, именно настроение. А что ещё здесь ищут и надеются обрести?