Текст книги "Хроники Эринии. Дракон стремится к морю (СИ)"

Автор книги: Альбертина Коршунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

   – Абсолютно, – утвердительно кивнула я.

   – Надо же, – задумчиво произнёс Скиталец, поглаживая идеально выбритый подбородок, – а я был убеждён, что без перстня Персефоны малыша Бака оживить невозможно. Неужели он включился сам? Да ещё дважды... Занятно. Вот так, друг Горацио, оказывается, на этом свете, действительно есть многое, что и не снилось нашим мудрецам.

   – Вы это мне? – на всякий случай осведомилась я.

   – Нет, что вы, – успокоил меня пришелец, – разве я осмелился бы столь дерзко обратиться к прекрасной леди. Безобидные размышления вслух, не более того. Но раз уж мы опять вступили в разговор, – Уильям снова окинул меня внимательным взором с ног до головы, – между прочим, что столь прелестное и юное создание, как вы (ничего себе) делает в этом мрачном и неуютном зале?

   – Лаборатории, – поправила его я.

   – Как вам будет угодно, – отвесил лёгкий поклон пришелец, – и всё же, вы удовлетворите моё любопытство?

   – Работаю инженером по технике безопасности, – дружелюбно ответила я, – кстати, хочу вас предупредить, объект этот – секретный, и вам здесь находиться, вообще то, не полагается. Боюсь, утомительных объяснений насчёт незаконного проникновения вам не избежать.

   – Казённый стиль, что может быть ужасней в устах красавицы, способной красотою дивной затмить луну, серебряным сияньем осветившим ночь, – с явно фальшивой скорбью продекламировал Уильям.

   – Сэр, – поспешила ледяным презрением поставить я на место наглеца, – приличествует ли джентльмену в своих речах уподобляться бродячему трубадуру или менестрелю?

   – Вот так намного лучше, – одобрительно поднял большой палец Скиталец, – что же, я не хочу, чтобы у вас возникли неприятности из-за моего, как вы изволили выразиться, «незаконного проникновения» на секретный объект. Приношу искренние извинения и поспешно удаляюсь прочь.

   И с этими словами пришелец повернулся ко мне спиной. Самое время вспомнить, что я – женщина, а, следовательно, некоторая подлость мне простительна. Я не стала применять классическую магию, все эти разящие молнии, всесокрушающие потоки пламени и ледяные штормы – слишком велик был риск, что против Скитальца они окажутся бессильны. Не выпустила я в него и пару-тройку обычных пуль из захваченного на всякий случай пистолета («Юнгинген 300 – тактик» – табельное оружие Воительниц Ирбиса). Я пошла ва-банк и использовала мой главный козырь – боевую некромантию. В спину Уильяма полетел «Дух смерти» – самое мощное заклинание из доступных мне. Увы, легкомысленная беспечность Скитальца оказалась бессовестным притворством. Обернувшись с невероятной быстротой, Уильям легко парировал мою атаку защитными чарами «Костяной щит».

   – Вы, женщины, вместилища порока и коварства, – с нарочитой печалью произнёс он. В то же самое время серо-стальные глаза пришельца горели радостным, торжествующим огнём, как будто я своим поведением оправдала его самые смелые ожидания, – я сразу понял, что с вами что-то не так. Инженер по технике безопасности, ну надо же. Какая изощрённая фантазия. Значит, любите играть грязно?

   – Полагаете, вы заслуживаете большего? – с сарказмом спросила я, несколько досадуя, что Скиталец так легко раскусил меня.

   – Что же, вы сами ступили на этот путь, винить вам больше некого, – пожал плечами Уильям, – итак, одна загадка благополучно разрешилась. Это вы оживили Бака. Прекрасное достижение для некроманта. Но, боюсь, эта игрушка окажется слишком опасной в ваших прекрасных руках. Сожалею, но либо я заберу его у вас, либо... – Скиталец сделал многозначительную паузу, – может, всё-таки уйдёте? Я не стреляю в спину, – усмехнулся пришелец.

   – Плита Гадеса, – медленно и отчётливо произнесла я, – принадлежит Изумрудному королевству людичей-венедов, и мой долг – охранять и беречь её. Так что, я, пожалуй, отклоню ваше заманчивое предложение.

   – Плита Гадеса? – внимательно посмотрел на меня Уильям, – неужели она явила вам свою суть? Видели рисунок?

   – Вот именно, – перстень Персефоны. Всё сходится.

   – Она выбрала вас, – тихо произнёс Скиталец, – занятно, я уже жалею о том, что совершу.

   – Кстати, пока мы не начали, может, объясните, почему вы называете её Баком? – поинтересовалась я.

   – Обычное имя, ничем не хуже иных, – хмыкнул пришелец, – хотя изначально это была просто аббревиатура.

   – Аббревиатура? – переспросила я, – вы хотите сказать, что изначально плита Гадеса называлась Большим...

   – Да, – улыбнулся Уильям, – Большим Аннигиляционным Коллайдером. Большим – потому что, он сам по себе не маленький, и, главное, результаты его работы видны очень далеко. Аннигиляционный – это слово лучше всего описывает последствия этой работы. Ну а Коллайдер – пришелец сделал небольшую паузу, – вам ведь известно, кто создал его?

   – Да, – кивнула я, – властители Хёлльмунда...

   – Именно. Так вот, Создатели считают, что всё стоящее в мире рождается в столкновении и борьбе. И чем они острей, тем интересней и красочней их итоги. Без них, по их скромному мнению, жизнь превратилась бы в сплошную скуку и совершенную бессмысленность. Поэтому и Коллайдер.

   – Так значит, и оружие? – подытожила я

   – Точно, – засмеялся Скиталец, – рядом с вашей столицей. Не сомневайтесь, защитные поля её не спасут.

   – Вот ты какой – журавль в небе, – невозмутимо произнесла я, – а вы умеете поднимать ставки.

   – А вы отлично блефуете, – вернул мне комплимент чужестранец.

   – Кто сказал, что это блеф? – на моём лице, похоже, и в самом деле не дрогнул ни один мускул, – впрочем, не могли бы вы немного подождать? От ваших сведений у меня слегка закружилась голова.

   – Конечно, конечно, – заверил меня пришелец, – я ведь всё-таки мужчина, и, что бы вы ни говорили, джентльмен, а потому не могу последовать вашему примеру. Дайте знак, когда будете готовы.

   Ты так уверен в победе? Ну а почему бы и нет? После избиения шести «пантер» проявить благородство к одинокой воительнице, по-твоему, и так обречённой на гибель – чем не красивый жест? Но я разочаровывала многих.

   – Теперь у меня нет иного выхода, – объяснила я, стреляя в Скитальца очередным «Духом смерти», – ваша голова – действительно, источник бед.

   – Любите же вы всё перекладывать с больной головы на здоровую, – сокрушённо вздохнул Уильям, с изящной небрежностью отражая мою атаку, – ладно, вы сами напросились. Так и быть, преподам вам последний урок в вашей короткой жизни. В конце концов, подлость и коварство должны понести заслуженную кару.

   Пока он не принимал меня всерьёз, что, в принципе, было мне на руку. Я всё-таки пустила в грудь пришельца «Молнию ярости», а затем, практически сразу же, выстрелила в него из моего «Юнгингена». Да, не зря Светомила Корделия фон Валленроде возглавляет наш Штаб. На мою молнию Скиталец даже не отреагировал. Не принеся ему никакого вреда, она мирно прошла сквозь его тело, пробив глубокую дыру в дальней стене лаборатории. Что касается пули. Вот тут Уильям выкинул следующую штуку. На её пути встало сотворённое им прямо из воздуха зеркало, которое прикрыло его от смертоносного свинца. Я увидела, как пуля, вместо того, чтобы разнести вдребезги хрупкую преграду, с противным чмоканьем погружается в зеркало и, очутившись каким-то невообразимым образом по ту сторону, в зазеркалье, летит прямо в моё отражение, а если быть точнее. Отточенная годами упорных тренировок реакция, вот, что спасло мне жизнь. Я инстинктивно бросилась в сторону, с огромным трудом уклоняясь от мною же выпущенной пули. С подобным фокусом я сталкивалась впервые. Интересно, где он ему научился? Во всяком случае, ещё раз испытывать судьбу я не собиралась. Стараясь не выказывать досады, я отшвырнула пистолет как можно дальше.

   – Осталось только поднять руки и сказать «Сдаюсь», – ехидно прокомментировал моё решение Скиталец, – вдруг ещё не поздно?

   Даже если бы вместо накрытых белыми простынями носилок на внутреннем дворе командного центра стояли, стыдливо переминаясь с ноги на ногу и сконфуженно докладывая о провале операции, пусть и жестоко избитые, но живые воительницы группы Горяны де Тесси, то и тогда я бы не опустилась до подобного унижения. А уж теперь, после гибели девчонок... Дело даже не в том, что просить о пощаде безжалостного убийцу бесполезно, противно и попросту глупо. Главное, отступлю я, с пришельцем схватятся другие. Ратмира, Ратислава, бойцы Лучезары. Обязательно схватятся, теперь я знаю это точно. Плита Гадеса. Ни в коем случае нельзя подпускать к ней Скитальца, а уж тем более оставлять их наедине. Если Уильям, обиженный столь негостеприимным приёмом, решит вдруг отомстить, а убийство девчонок свидетельствовало и очевидно свидетельствовало, что пришелец очень превратно толковал понятия «справедливости и необходимой самообороны», что ему помешает оживить плиту и использовать её чудовищную мощь против мирных жителей столицы? Совесть? Я сильно сомневалась в её существовании. Ну, допустим, на самом деле столице ничего не угрожает, воительницы Ирбиса не дадут пришельцу завладеть коллайдером. Но какой ценой? А я ведь пришла сюда, чтобы больше никто не погиб. Куда только не заводят благие намерения.

   – Благородный джентльмен может кое-что пообещать несчастной леди? – учтиво спросила я, не поднимаясь с пола.

   – Я внимательно слушаю, – в голосе Уильяма послышались участливые нотки.

   – Поклянитесь, что моя смерть окажется последней, – эти слова я постаралась произнести как можно твёрже и решительней.

   – Ваша просьба для меня закон, – приложил руку к груди Скиталец, – даю слово, что выполню ваше пожелание. Только вот, – лукаво добавил он, с нехорошей усмешкой взирая на меня сверху вниз, – скажите, разве вам, сумевшей разбудить плиту, не хотелось бы перед смертью увидеть её поистине беспредельные возможности?

   Вместо ответа я лишь многозначительно подмигнула ему.

   – Вижу, мы прекрасно поняли друг друга, – беззлобно рассмеялся пришелец.

   Неужели он действительно уготовил мне такую участь? Бессильно наблюдать, как бездушный убийца забавы ради хладнокровно уничтожает тысячи моих соотечественниц? Как интересно. Выходит, надежды не только юношей питают. А может, попробовать обмануть его? Прямо сейчас со словами: «Помните, вы дали слово» пустить себе в сердце молнию или тот же «Дух смерти»? Нет. Слишком рискованно. Вдруг он сочтёт, что моё «неспортивное» поведение освобождает его от всех обязательств? Да и кому ты веришь? Действительно, одну руку, давая обещание, Уильям держал у груди. Зато вторую прятал за спину. С чего бы это?

   – Вам не приходилось слышать о правителе, который, ради творческого вдохновения, приказал поджечь собственную столицу? Наблюдая за бушующим пламенем, он, если верить рассказчикам, то ли пел, то ли торжественно декламировал отрывок из какой-то классической поэмы, её название вылетело у меня из головы, – Скиталец несколько раз щёлкнул пальцами, очевидно надеясь таким способом освежить свою память.

   – Я это к чему, – объяснил он, – что-то уж давно я не сочинял по-настоящему приличных пьес. О, очистительный огонь, от скверны, въевшуюся в плоть и грязи, замаравшей душу, избавь Великий Город!

   – Уверена, этот тип плохо кончил, – прервала я пришельца.

   – Да, бескрылая чернь и грубая солдатня не поняли тонкой артистической натуры, – с сожалением подтвердил мою правоту Уильям.

   – Гений и злодейство несовместимы, – это изречение я прочитала в каком-то древнем манускрипте.

   – Так ведь я и не претендую на гениальность, – скромно произнёс Скиталец, – я всего лишь получаю удовольствие от сплетения слов в дивные, волшебные узоры, а если мои старания вызовут чью-то похвалу и будут благожелательно оценены – что же, не стану скрывать, мне будет приятно.

   – И любую критику, даже самую жёсткую и злобную, встретите спокойно и с пониманием? – в моём вопросе слишком очевидно слышались недоверчивые, язвительные нотки.

   – Разумеется, – с достоинством ответил пришелец.

   – Рассказывайте больше! – саркастически усмехнулась я, – знаю я, что вы за народ такой – сочинители. У меня муж – писатель.

   – Вот как? – вскинул бровь Уильям, – любопытно, и какие же события в его творческой жизни заставили вас столь превратно судить о служителях муз?

   – Видите ли, – начала я мой рассказ. Во-первых, мне необходима передышка, чтобы придти в себя. А во-вторых, чем не шутит Покровитель, может моя история отвлечёт Скитальца от зловещего Коллайдера.

   – Несколько лет назад мой супруг написал роман. Из-за которого я перессорилась со всеми моими подругами, а с одной из них, самой близкой, едва не дралась на дуэли.

   – Надо же, – поразился пришелец, – никогда бы не подумал, что, а впрочем, страсти, творческие страсти, они не могут не кипеть. А, извините, кто из вас затеял ссору?

   – Какая теперь разница? – недовольно поморщилась я, – честно говоря, я особо и не горю желанием вспоминать о тех событиях. Как подумаю, что из-за какой-то фантазии могла вспороть живот лучшей подруге...

   – Вот она – сила настоящего искусства! Близких подруг она превращает в злейших врагов, готовых драться насмерть, ибо по-иному их спор уже не разрешить. Надеюсь, всё закончилось благополучно? Для вашей приятельницы? – уточнил Уильям.

   – Хвала Покровителю, да, – облегчённо вздохнула я, – Конрад нас всех помирил.

   – Конрад?

   – Вы его всё равно не знаете.

   – Ну, разумеется, – не стал проявлять навязчивой настойчивости пришелец, – и всё-таки, объясните, из-за чего ваши подруги так взъелись на этот роман? Я, конечно, понимаю, что женская логика...

   – Видите ли, – поспешно прервала я неуместные рассуждения Скитальца о наших интеллектуальных способностях, – в своём романе мой супруг описал нравы, царящие в одной из офицерских школ...

   – Подождите, – неожиданно, в свою очередь, перебил меня Скиталец, – вы не «Любовь под зелёным пологом и меч, пробуждающий гнев» имеете случаем в виду?

   – Ну да, – растерянно подтвердила я, – но...

   – Потрясающе, – ошеломлённо вымолвил Уильям, – будь я проклят, если это просто совпадение. «Об этой горе, что горделиво возвышается над окрестными равнинами, издревле слагали легенды. Будто ястребы, вьющие на ней гнёзда, превосходят своих собратьев в смелости и отваге, а будучи прирученными, не только верно служат хозяину на охоте, но и приносят ему счастье и удачу. Будто под зелёным пологом лесов, густо покрывающих её склоны, пылкие сердца постигают секрет вечной любви и познают истинный смысл этого прекрасного чувства. И что где-то там, высоко на вершине, ожидает своего господина волшебный меч, наделённый пытливым умом и непреклонным нравом. Будто меч этот надёжно защищён от случайного взора и откроется лишь тому, в ком признает достойного обнажить его. Одни уверяют, что меч всё ещё не выбрал своего владельца. Другие же, поклявшись в правдивости своей истории, поведают вам о том, как юная колдунья, ушедшая на гору искать травы для любовного зелья, спустилась вниз с грозным оружием в руке и сокрушила напавших на её родину врагов. Бесстрашную девушку рассказчицы гордо именуют первой воительницей Ирбиса и на этом завершают своё удивительное повествование. Ну а легенда продолжает жить. Легенда о том, как поднявшаяся на гору с мечтами о любви, вернулась с её вершины готовая убивать». Видите, я помню эти строки наизусть.

   – Невероятно, – на большее меня не хватило.

   – Что же, теперь мне понятно возмущение ваших подруг, – продолжил Скиталец, – действительно, есть от чего придти в ярость – ваш муж блестяще описал, как девушек, рождённых для любви, методично и жестоко превращают в безжалостных убийц. И что самое трагичное – у вас нет иного выхода. Ведь ваши мужчины в подавляющем большинстве лишены магических способностей, не так ли? Я читал «Трутни в летнюю пору». Скажите откровенно, это не с вас списан образ женщины-инструктора, которая показывает ополченцам фрайгеррата как использовать магические артефакты? Вы, в самом деле, каждые пять минут хватались за голову и отчаянно вопили: «Достали!»

   – Это собирательный образ, – спокойно объяснила я, – в частности, «Достали!» кричала, и то, всего один раз, кузина моего супруга. И, между прочим, в ополчениях других фрайгерратов дела обстоят ещё хуже...

   – Ручаетесь за точность формулировки? – улыбнулся пришелец.

   – Не будем придираться к отдельным словам, – ловко вывернулась я.

   – Кстати, ваш супруг довольно самокритичен, – поспешил сменить тему Уильям.

   – Мой муж, – с достоинством ответила я, – маг высшего уровня.

   – Те самые пресловутые два процента, – понимающе кивнул Скиталец, – тогда его, наверное, очень не любят.

   – Завистники и те, кто не желает работать над собой, – чётко обозначила я свою позицию.

   – Достойный и весьма обстоятельный ответ, – уважительно посмотрел на меня Скиталец, – вижу, вы умеете ценить подлинный талант. Увы, такие писатели рождаются не часто. Зато всякие халтурщики и самовлюблённые бездари, вроде сочинительницы «Блюза в весенней ночи» попадаются на каждом шагу, – в голосе Уильяма зазвучало неподдельное раздражение.

   – А чем вам не угодила эта особа и её повесть? – нарочито небрежным тоном поинтересовалась я. Дескать, мне-то всё равно, но если вас это волнует, я, так и быть, выслушаю эту историю.

   – Эта повесть – настоящее преступление против искусства, – озвучил приговор пришелец, – и её авторша заслуживает самой суровой кары.

   – Вот как? Уверены в своей правоте? – прищурилась я.

   – Я не бросаюсь словами, – с достоинством ответил Уильям, – помилуйте, да эта особа лишь любуется собой. Это козыряние эрудицией, эти постоянные отсылки к классикам, дабы подчеркнуть свой, якобы, богатый духовный мир. Эти претензии на серьёзность и философию. Какая философия, какой беспристрастный взгляд на общество, когда в повести постоянно, то дерутся, то убивают, то придаются самым извращённым сексуальным фантазиям. Беззастенчивое потакание самым низменным чувствам и порокам. И как апофеоз всему вышесказанному – пресловутый гранёный стакан. Здесь авторша переплюнула саму себя. Это не стакан, это настоящий символ пошлости и литературного хамства.

   – Стакан говорите? – спокойно произнесла я.

   – Именно стакан, – даже не кивнул, а яростно мотнул головой Скиталец.

   – Всё так безнадёжно? – по-прежнему невозмутимо спросила я.

   – Абсолютно.

   – И никакого снисхождения?

   – Ни малейшего. Возмездие должно свершиться.

   – А повесть в печку? – на всякий случай уточнила я.

   – Именно, именно в печку! – горячо поддержал моё предложение Уильям, – дотла, дотла! Чтобы ни одна зараза, что таится на этих проклятых страницах, не перенеслась в книги честных служителей муз.

   – Знаете, – с холодной вежливостью начала я, – конечно, плохо так думать и говорить, но это дажё хорошо, что вы убили несчастную Горяну и её девчонок.

   – Обожаю парадоксы, – оскалился Скиталец, – позвольте узнать, почему?

   – Когда я убью вас, моя совесть останется чиста, – с приветливой улыбкой пояснила я.

   Условие Альбертины. Убийство.

   Скажите, вы не задумывались, почему те, кто прекрасно обходится без еды, посещают рестораны и кафе?

   Уж не потому ли, что не считают это низменным и грубым? Еда уже не напоминает царям природы об их животной сущности, теперь – это неиссякаемый источник удовольствий и наслаждений, призванный удовлетворить самые невероятные запросы избалованных гурманов. Изысканный и неповторимый вкус того или иного блюда становится единственным критерием при его выборе. Представьте, как подобная метаморфоза отразилась на толщине ресторанных меню. Ведь что-что, а вкусовые пристрастия товарищей сроду не помогали обрести.

   Разумеется, работа кулинаров при таких условиях превращается в сущее наказание. Но, Хёлльмунд – это Хёлльмунд. Как гласит известная поговорка, именно его властители придумали эту почтенную и уважаемую профессию. А значит, всё справедливо, не так ли?

   Понятно, что и обслуживать там, где скучное ремесло уступило место высокому искусству, а свободная фантазия окончательно и бесповоротно вытеснила шаблонный подход, должны безукоризненно. Малейшее невнимание к посетителю, малейший намёк на равнодушие к его желаниям и капризам безвозвратно погубят репутацию ресторана, и тогда уже ничто не остановит волну слухов и сплетен о том, что «тут хорошее настроение ловить нечего». Да-да, именно настроение. А что ещё здесь ищут и надеются обрести?

   Так что нет ничего удивительного в том, как почтительно и даже подобострастно хозяин кафе «Знак Саламандры» приветствует наших знакомых.

   – Ваше высочество, – низко склоняется он перед обладателем властного и решительного голоса, – ваше высочество, – с уважением обращается он к его спутнику, – рад вас видеть в стенах моего скромного заведения. Прошу вас, проходите, следуйте за мной.

   – Сюда, сюда, месье ле Гранд, ваш столик мы всегда держим свободным, – хозяин проводит посетителей вглубь небольшого зала к столику, который стоит вдалеке от остальных «собратьев», – всё как вам нравится – приятный полумрак и никаких докучливых соседей. Садитесь, господин ландграф! (это уже к собеседнику Лионеля.) Позвольте лично принять ваш заказ.

   Следует признать, выбор обоих принцев не был ни диковинным, ни чересчур экстравагантным. Лионель ле Гранд ограничился чашкой кофе и кремовым пирожным. Даймон фон Инфернберг заказал фруктовый салат из мелко порезанных яблок и ананаса, а также апельсиновый сок.

   – Прослежу лично, – торжественно заверил знатных гостей хозяин кафе, после чего поспешно покинул зал.

   Пока готовится заказ, не станем терять понапрасну время и внимательно изучим сидящих за столиком персон. И хотя в этой части зала царит приятный полумрак, ему всё-таки не сравниться с той непроницаемой тьмой, что скрывала ранее от нашего острого взора Лионеля ле Гранда и ландграфа Инфернберга.

   Всё в облике первого из них говорит о явной незаурядности и безоговорочном превосходстве над окружающими. Величавая осанка, идеально сидящий на могучей фигуре, пошитый из лучшей материи светло-серый френч, властное и суровое выражение лица и, главное, взгляд – колючий, угрюмый, пронизывающий насквозь и мгновенно выносящий окончательный вердикт. Признайте, обладатель подобного взора не может ошибаться. Его слово – истина в последней инстанции, приговор, который не отменят даже в высших сферах. Лионель ле Гранд – олицетворение грозной, несокрушимой силы. Глыба, а не человек.

   Что касается его собеседника, то всякий, после знакомства с ландграфом, непременно бы решил, что сей субъект, являет собой личность маргинальную, а потому чрезвычайно опасную, от которой разумно держаться как можно дальше. Что заставляло жителей Хёльмунда так думать? Возможно, ответ заключался в вечно мятом чёрном френче ландграфа, чьи вычурно-крикливые, вышитые золотыми и серебряными нитями узоры не скрывали того, что сам костюм пошит из весьма и весьма дешёвой ткани. Или мирных обывателей отпугивали хищные складки у рта и волчья улыбка, которая слишком часто появлялась на его красивом лице? Или в его серо-стальных глазах они нередко читали мысли о том, как ударом ноги по голени или в пах отправить очередного беднягу в нокдаун, чтобы затем добить его хлёстким, стремительным джебом или кроссом. А танцующая походка Инфернберга, вкупе с идеально сложенной фигурой, свидетельствовала, что сей незамысловатый фокус, ландграф проделает без особого труда. Одним словом, мирному обывателю Хёлльмунда (смешно звучит, верно) Даймон фон Инфернберг казался колоритным отрицательным персонажем какого-нибудь боевика класса "Б", способным продержаться минуту-другую против главного героя и даже, если повезёт, выдержать полноценную пятиминутную схватку.

   Впрочем, среди жителей Хёлльмунда были и другие. Те, кто за хищными, жёсткими складками рта, волчьим оскалом и раздумьями об атакующих связках и комбинациях видели в глазах ландграфа и нечто иное. Одиночество. А ещё ограниченную неспособность причинить обиду или боль беззащитному и беспомощному существу. И понимал тогда умный наблюдатель, почему дерзкому и злобному ландграфу Инфернберга непременно нужен сильный и грозный соперник, и догадывался он, что ландграф уже давно нашёл его. Знали, знали обитатели Хёлльмунда кто это, но знали также и другое... Что однажды Даймон фон Инфернберг, четвёртый принц Тьмы, предвестник Хаоса и Вечного Небытия бросится на защиту тех, кто слабее его от того, кто значительно превосходит его по силе. А так как подавляющее большинство жителей Тёмного Королевства тягаться в воинском искусстве с ланграфом не могли и очень боялись одного субъекта (хотя чего его бояться, его любить, любить надо), то. Некоторым из них представлялся он самым подходящим кандидатом на главную роль в фильме, повествующим о том, как в постапокалиптическом мире суровый, но благородный воин-странник даёт жёсткий отпор банде отъявленных головорезов, преследующих беззащитную женщину и её малых детей. Но, несмотря на это, и они также считали, что Даймон фон Инфернберг – личность, несомненно, маргинальная, а потому страшно опасная, и держаться от него следует как можно дальше. Если вы, конечно, не Лионель ле Гранд. Первому принцу Тьмы никакой защитник и даром не нужен. Да вы и сами это знаете.

   – А вот и ваш заказ, – стоит ли говорить, что хозяин кафе принёс его лично, – ваш кофе, месье ле Гранд, ваш салат, господин ландграф.

   – Не слишком ли крупно нарезаны ломтики? – задумчиво и, как будто рассеяно, произнёс Инфернберг, не обращаясь ни к кому конкретно.

   Но и такого безобидного тона оказалось достаточно, чтобы хозяин кафе молниеносно схватил злосчастное блюдо и тут, же растаял в воздухе. Ровно через секунду он вновь возник у столика.

   – А сейчас, господин ландграф?

   – Идеально, – поспешил заверить его Инфернберг.

   – Всё великолепно, любезный, – Лионель ле Гранд дал ясно понять, что принцы хотят остаться наедине. Объяснять дважды ему не пришлось.

   – В этом заведении заваривают кофе лучше, чем где бы то ни было, – просветил собеседника Лионель, делая небольшой глоток, – настоятельно советую вам. Ну, на чём мы остановились, – добавил он после секундной паузы.

   – На главном условии нашего соглашения с Альбертиной, – напомнил фон Инфернберг, насаживая на вилку ломтик ананаса.

   – Ах да, – поморщился Лионель, – расскажите о нём поподробнее.

   – Всё очень просто, – пояснил четвёртый принц Тьмы, – в нашей постановке должен участвовать один персонаж.

   – Кто же?

   – Некий Фавнов-Шляхтевич.

   Изучение личности.

   – И какая роль отведена этому господину? Положительная или отрицательная? – неприкрытый сарказм в голосе Лионеля свидетельствовал, что первому принцу Тьмы, по большому счёту, всё равно кто такой Фавнов-Шляхтевич, и почему его задействуют в постановке. По-видимому, Лионель ле Гранд уже давно не удивлялся эксцентричному поведению партнёрши, а к её выходкам и капризам относился с философским стоицизмом.

   – А как вы считаете? – в серых глазах фон Инфернберга заиграли весёлые огоньки, – положительный персонаж может иметь такую фамилию?

   – В отличие от некоторых, – невозмутимо ответил ле Гранд, – я не использую в моих романах говорящие имена. Избитый приём. Это у Мишеля чуть ли не через страницу встречаются всякие Рвацкие и прочие Бескудниковы. А у меня...

   – Полагаю, – с улыбкой прервал Лионеля ландграф Инфернберга, – Мишель заявит, что вы ограничены самой средой, в которой живут ваши герои. И ему трудно возразить. Князь Твердолобов или граф Чинушин звучит действительно нелепо и дико.

   – Это на что он намекает? Что я – салонный литератор? Великосветский сплетник? – а вот огни, что запылали в глазах Лионеля, весёлыми не назвал бы никто.

   – Зачем мне гадать, спросите об этом у него самого – усмехнулся Даймон, – давайте вернёмся к нашей постановке, вернее...

   – Хорошо, – прищурился Лионель, – так и быть, я сыграю в эту игру. Итак, кто вы, господин Фавнов-Шляхтевич? Первая часть его фамилии рождает ассоциацию с чем-то диким, необузданным и весёлым...

   – Похотливым, – спокойно добавил фон Инфернберг.

   – Скорее любвеобильным, – в свою очередь уточнил ле Гранд.

   – Пусть будет по-вашему, – вновь улыбнулся ландграф, – в общем, что-то крайне несерьёзное и шутовское. Ну, а что насчёт второй части?

   – О, а вот с ней дело обстоит совершенно иначе, – как-то уж слишком серьёзно для игры произнёс Лионель, – в ней, если вам угодно знать моё мнение, отчётливо слышится что-то открыто враждебное и глубоко чуждое жителю нашего королевства.

   – Подозрительное, – продолжил обвинительный список Даймон фон Инфернберг.

   – Да-да, это вы очень тонко подметили, – одобрительно поднял руку первый принц Тьмы, – именно подозрительное. Не перестаю удивляться богатству нашего языка. Насколько изумительно точные, ясные и содержательные определения позволяет он дать любым явлениям или предметам, что окружают нас. Действительно, от этой фамилии веет вполне осязаемой угрозой. Послушайте, а это случаем не псевдоним?

   – Будь это псевдоним, – оскалил зубы в волчьей усмешке четвёртый принц Тьмы, – Альбертина обратилась бы за помощью к Майклу. Редворт в своё время ожесточённо боролся с этим постыдным явлением в литературе. Помнится, он даже вступил в жаркую дискуссию с одним коллегой по перу, как же его фамилия...

   – Я очень сомневаюсь, что Альбертина когда-нибудь обратится за помощью к Редворту, и ещё больше сомневаюсь, что Майкл когда-либо согласится помочь ей, – решительно возразил ландграфу Инфернберга первый принц Тьмы, – да и мы прекрасно обойдёмся без его идиотских советов. Так это настоящая фамилия?

   – Какая разница? – вскинул бровь фон Инфернберг, – ведь речь идёт о постановке.

   – И то верно, – согласился Лионель ле Гранд, – так что именно требует наша партнёрша в отношении этого субъекта?

   – Альбертина настаивает, чтобы каждый персонаж постановки, дал бы этому господину самую уничижительную оценку, какую только можно представить, – огласил четвёртый принц Тьмы главное условие «секретного пакта трёх».

   – Все пятьсот? – сразу решил внести ясность Лионель.

   – Ну, я не думаю, что наш замысел окажется столь грандиозным, – неуверенно произнёс фон Инфернберг.

   – Отчего же? – возразил ле Гранд, – вы меня прекрасно знаете. За мной не заржавеет. И всё-таки, чем провинился этот бедняга перед Альбертиной? – с нескрываемым любопытством добавил он, – Кто он вообще такой?

   – Видите ли, – хищная улыбка вновь заиграла на губах ландграфа, – это долгая история, но если вкратце... Этот господин пишет псевдо-квази городское фэнтези.