Текст книги "Дневники потерянной души (СИ)"

Автор книги: Starry Sky

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Заняв место рядом на кровати и опираясь спиной на подушки, Эль-Ронт прижимал к себе и легонько укачивал худое изможденное тело, гладя длинной темной ладонью взмокшие пряди медных волос, касаясь щекой горячей макушки.

И в прохладной послеполуденной тишине комнаты чужак запел нечто, напоминающее мотив без слов; однако в его интонациях было больше, чем возможно было передать словами. Странные переливчатые звуки, какие вряд ли смог бы с такой тонкостью и мягкостью издать человек, похожие на протяжное мелодичное гудение, но невероятно ласкающие слух. Эти звуки успокаивали его сына, и вот уже разгладились морщинки от напряженно сведенных бровей, а на губах заиграла легкая улыбка. Маура мирно спал, отдыхая на узкой груди, в которой израненное, пробитое сердце чужака неровно билось, отдавая безмерную отцовскую любовь тому, кто был так долго ее лишен, и только теперь согласился ее принять.

* * *

Услышав тихий стон со стороны кровати, сидевший у стола обернулся и быстро приблизился к спящему, когда тот резко очнулся от своего кошмара, тяжело дыша и жадно хватая ртом воздух.

– Я здесь. – Эль-Ронт положил руку поверх одеяла, успокаивающе поглаживая его по груди и животу. – Это был сон.

Постепенно придя в себя, лежащий устало посмотрел на него.

– Опять этот огонь... я горел в нем заживо... Столько взрывов, рушились целые здания... Здания выше деревьев... И эти черные летающие лодки, только намного больше, чем те из Румина... А потом я видел остальных детей из прозрачной клетки, в которой мы жили... Я вдруг вспомнил их имена и лица... Их окровавленные тела среди осколков... Почему эти кошмары никак не прекратятся?

– Ты слишком многое пережил, чтобы это прошло бесследно, – вздохнул его слушатель. – Во сне преграды ослабевают, и все подавляемое вырывается наружу. Но это хорошо, таким образом ты избавляешься от боли. Так же, как и когда говоришь об этом.

Маура медленно кивнул.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил чужак.

– Нормально, – хозяин сел на кровати. – Уже совсем не лихорадит.

Эль-Ронт немного подержал ладонь на его влажном лбу, проверяя сам, затем кивнул и отошел обратно к своему рабочему месту, давая вставшему пойти умыться и привести себя в порядок.

– Так ты еще и тел-нетри́? [11] – вернувшись, удивленно спросил хозяин, разглядывая стол, усыпанный мелкими гибкими прозрачными трубочками и металлическими нитями, который был принесен прямо в спальню, чтобы Эль-Ронт мог находиться неподалеку от спящего.

–Нет,это всего лишь базовая сборка деталей для будущего светопроводника, – улыбнулся правитель. – Мне просто нужно было себя занять. Я здесь в качестве советчика по условиям полета, только как лекарь.

Он указал на свободный край скамьи, и Маура сел рядом.

– С помощью информации и оборудования из Четвертого центра мы вновь попытаемся достроить корабль, – продолжил чужак. – А этот прибор позволит нам послать световой сигнал. Если там остались живые, и будет получен ответ...

– У вас получится... вернуться? – треснувшим голосом спросил мой хозяин.

– Не раньше, чем родятся внуки наших внуков. И, конечно, мы с тобой к тому времени будем уже в других телах.

– Можно мне попробовать? – кивнул Маура на детали.

Правитель пододвинул ему часть тонких гибких трубочек, в которые вдевал блестящие нити:

– Нанизывай по две, а концы сгибай в форме петли, вот так, – показал он, и Маура присоединился к работе.

Тут взгляд его упал на развернутый измятый свиток, лежащий в углу стола.

– Это же... – глаза Маура расширились, – это те задания, которые ты мне дал! Ты их для чего-то использовал?!

– Это вие́н [12] для расчета скоростей и расстояний. Там почти не было ошибок. Ты очень помог в нашем деле, за что и я, и здешняя команда тебе благодарны. Зная твою неусидчивость, я не ожидал, что ты вообще за них возьмешься.

Некоторое время они продолжали молча.

– Мы... действительно жили раньше? – спросил мой хозяин.

– И не только мы. Все, кто находится в Созданном мире.

– Почему я ничего не помню? О прошлом?

Эль-Ронт оторвался от работы и взглянул на него.

– Из-за рождения в этом теле. Люди, как правило, не помнят. Забвение – это дар тем, кто еще не осознал себя.

– Расскажи мне, – в голосе просившего звучало отчаяние. – Расскажи мне еще о нашем доме.

Чужак придвинулся ближе, поднося пальцы к голове Маура.

– Если ты готов, я покажу тебе.

Мой хозяин сам взял его руку и порывисто прижал к своему виску.

В его раскрытых потемневших глазах отчаяние сменялось нарастающим потрясением, затем радостью с заблестевшими росинками слез; затем умиротворенностью и покоем.

– Это время до последней войны, до того, как были разрушены многие ва́ркир[13] и выжжены равнины, – пояснил Эль-Ронт. – Итми́н. Он не так красив, как Кон-те́рра [14], но это...

– Наш дом.

– Да.

– И ты правда все это помнишь? То, что было много тысячелетий назад?

– Видимо, наши тела и гинтри́нир лучше приспособлены для переноса информации. Самое необходимое, и то, что врезалось в сознание, остается. Разумеется, очень многие детали стираются, иначе тяжело было бы снова оказываться в детском теле. Есть и преимущества, и недостатки. Так же, как и в телах аннан.

– А... я там был когда-нибудь? – с надеждой спросил Маура. – С тобой?

– Да. Ты был моим братом, по крайней мере однажды. И боевым товарищем, когда мы плечом к плечу сражались с нашими врагами.

– Так ты... сразу это узнал? Когда в первый раз меня увидел?

– Нет, – покачал головой правитель. – Не сразу. Только тогда, когда вновь увидел тебя на пристани, полмесяца назад. Тру́ут позволяется только между членами нынешней семьи, а иначе считается преступлением. Мы намеренно подавляем любой глубокий контакт, когда смотрим в глаза. Но, возможно, это иногда происходит помимо воли, на самом неосознанном уровне. Так или иначе, сейчас новый период жизни, другое место и другое время. Нет нужды оглядываться на прошлое, если из него извлечены должные уроки.

– Значит, наверняка я уже совершал такие же ошибки... – сокрушенно сказал Маура. – И не смог этого понять...

– Каждый раз дается новый шанс, – заверил его правитель. – И ты каждый день можешь понимать, исправлять, начинать заново. Осознавать то, кем ты являешься, независимо от твоего прошлого или будущего.

Маура зябко поежился, и Эль-Ронт, сняв свою легкую коричневую куртку, накинул ее на плечи сидящего рядом, затем придвинулся ближе, прижав его к себе и согревая.

– Мне все время кажется, что это какой-то очень долгий странный сон, – тихо сказал Маура. – И я никак не могу проснуться.

– Каждую отдельную жизнь можно назвать сном, именно потому, что она временна. Но связь между всеми нами, наши мысли и чувства – реальны.

– Значит, когда я умру, то на самом деле проснусь? – заключил хозяин.

– Именно так, – подтвердил объяснявший. – Есть только смерть тела, ибо оно состоит из материи, а материя имеет свойство изнашиваться и разрушаться. А мы, настоящие, состоим из энергии. Она не разрушается, только переходит из одного состояния в другое. Мы вечны, Маура. Хотя это не уменьшает горя от потери и разлуки.

По щеке моего хозяина скатилась слеза, упав на свиток с расчетами.

– Я хотел бы... снова встретиться и отправиться с тобой... Обратно... – прошептал Маура. – Если бы это было возможно...

– Это возможно. Только если тебя здесь больше ничего не держит, – ответил Эль-Ронт.

Спрашивающий надолго умолк, прислонившись головой к плечу отца и задумавшись.

– У тебя еще будет время решить, – мягко произнес правитель. – Сейчас тебе нужен покой.

* * *

Поздним вечером два дня спустя мой хозяин был уже в постели, когда Эль-Ронт привычно зашел к нему перед сном.

– Можно мне завтра пойти на берег? – спросил Маура.

– Ты едва оправился после прошлой твоей прогулки, – напомнил Эль-Ронт, присаживаясь на стул.

Он достал коробок с маленькими темными шариками, и мой хозяин послушно положил один из них на язык, проглатывая и запивая водой из протянутого стакана. Затем Эль-Ронт надел ему на руку подобие широкого гибкого браслета, изнутри которого виднелась вертикально проходящая палочка с маленьким квадратным окошком у верхнего конца. Управляемый посредством еще одной присоединенной трубочки с овальным наконечником, браслет сдавил руку хозяина, но постепенно вновь ослабил хватку с едва слышным шипением, и в окошке появились какие-то символы. Держащий устройство взглянул на них.

– Давление слишком низкое, может резко закружиться голова, – сказал он, снимая прибор. – Иди с Эль-Кимом. А вообще, выматывать себя до предела – не лучшая идея.

– Ты пытаешься меня удержать, – тихо проговорил его сын.

– Да. Пытаюсь, – откровенно ответил Эль-Ронт. – Хотя уже знаю, насколько это бесполезно. Я хотел удержать тебя и от того, чтобы идти в Румин. У меня тогда было предчувствие, что я посылаю тебя на верную смерть, – с горечью произнес чужак, прикрывая глаза.

Мой хозяин на миг замер, словно эти слова всколыхнули в нем память о чем-то другом, уже слышанном ранее.

– Нет, – наконец решительно возразил он. – Ты спас мне жизнь. Все остальное я выбрал сам. Это моя вина. Я все делал назло и перечил тебе из упрямства... Я не должен был опять уходить.

– А я не должен был тебя отпускать. Нет, Маура, если я и виню кого-то, то только себя. Как лекарь я должен был все предусмотреть.

– Пожалуйста... не надо. Ты не мог запереть меня в клетку. И я хотел вернуться... в Сузатт. А потом... потом уже не мог признать свою ошибку. Если бы Эль-Орин тогда не пришел... Я ведь и Бана, и его жену напугал до смерти, и они бы ничего не могли поделать...

Эль-Ронт внимательно слушал, между делом поправляя подушки и наполовину сползшее на пол одеяло.

– Эль-Орин сегодня долго сидел рядом и молча держал меня за руку, – добавил Маура после паузы. – И я почувствовал, что... он отдал мне очень много своих сил. Это ты попросил его зайти?

– Нет, – удивленно поднял брови правитель. – Я даже не знал, что он приходил.

– Да, пока ты был на базе. А потом сказал только «прости меня», и быстро вышел. Этого я никогда не ожидал от него услышать. Я не знал, что он способен испытывать жалость. Хотя да, я многого о нем не знал. Как и о тебе, впрочем.

Правитель медленно кивнул, тепло глядя на него.

– Сочувствие, раскаяние, вина. Уважение. Он и на это способен, как бы ни было трудно поверить.

– Уважение? – поразился Маура.

– Да. Просто, как и о многом другом, он никогда не заговорит об этом сам. Но даже его крепкие заслоны не всегда выдерживают.

Они немного помолчали.

– Погоди, у меня кое-что для тебя есть. – Эль-Ронт прошел в соседнюю комнату, и вскоре вернулся оттуда с небольшим плотным свертком. – Сегодня утром прибыла сор-кевт [15], и там оказалась посылка для тебя от Аргона. Ее передали из Карнин-гула.

Развернув слои коричневой ткани, мой хозяин завороженно осматривал искусную поделку, ощупывая зубчатые контуры звездочек и поднимая пластинки против света.

– Ух ты! На стенах отражается!

– Это складная карта звездного неба, – объяснил Эль-Ронт. – Завтра расскажу тебе еще о названиях созвездий. А сейчас пора спать.

– Постой, а письмо как же? Мне нельзя его прочитать? – приподнялся хозяин.

Эль-Ронт задержался и снова присел на кровать.

– Я хотел отложить это на завтра. Ты стал слишком проницательным.

– Просто твои мысли слишком ясные, – оправдываясь, пожал плечами Маура. – Ты думал о том, что оно лежит у тебя в кармане.

С улыбкой покачав головой, чужак достал из продолговатого кармана на поясе тонкий свиток, и Маура в радостном нетерпении протянул руку.

Он начал читать сам, но вскоре, сдавшись, с досадой опустил свиток на одеяло.

– Все плывет перед глазами...

– Я прочитаю тебе, – Эль-Ронт взял послание.

– «Маура, мой друг! Пишу тебе на нертý, так как знаю, что читать на нем ты давно уже научился. Надеюсь, что ты и все твои в добром здравии...»

Эль-Ронт сделал небольшую паузу.

Лежащий задумчиво вертел в руках подарок.

– Он... не знает?

– Пока еще нет. Ты хочешь, чтобы он сюда прилетел?

– Нет, – решительно ответил Маура. – Не говори ему ничего, ладно? Хотя бы пока он сам не появится в Карнин-гуле.

Правитель молча кивнул.

– Может, ты хочешь увидеться с кем-либо еще?

Маура снова отрицательно покачал головой.

– Я не могу... Слишком больно... с ними прощаться.

Поняв его, Эль-Ронт больше не поднимал эту тему.

– Продолжай, пожалуйста, – попросил мой хозяин, глазами указывая на письмо.

– «Теперь, твоими усилиями, я член совета старейшин. Положение дел в Гоне уже улучшилось, и дальше будет больше. Мы строим новые здания на месте тех, что пострадали от взрывов, принимаем новые законы...»

– Как он догадался о том, что я говорил со старцем Када́том? – удивленно перебил Маура. – Неужели тот все же проболтался? Я рассчитывал на его мудрость...

– Ты по-прежнему недооцениваешь нашего Странника, – добродушно заметил Эль-Ронт. – Думаешь, он мог поверить в такую неожиданную открытость этих людей после всех войн и рабства? Из тебя получился отличный посредник.

Маура улыбнулся, удовлетворившись ответом.

– «...А с работой на базе мне помогает Эль-Гирд, это женщина-исследователь, с которой мы давно знакомы. Я благодарен тебе за помощь. За твое открытое сердце, и за то, что всегда думаешь о других, а не о себе. Не забывай о наших планах. Когда освобожусь от дел, приеду в Карнин-гул. Возможно, уже в следующем году. Если будешь там же, то Харнанд не за горами. Вернее, не за теми, которые мы не могли бы преодолеть. Возьми с собой Баназира, и кого хочешь еще. А пока береги себя. Твой друг Аргон.»

Маура снова взял свиток, проводя пальцами по его тонкой поверхности.

– Интересно, он женится на Эль-Гирд? – вдруг хитро ухмыльнулся он.

– Это не исключено, – в тон ему ответил Эль-Ронт, и уголки его губ приподнялись.

– Передай, что я тоже ему благодарен... за все. И рад за него, – искренне сказал Маура. – Что я... всегда был его другом... И он мне очень дорог.

– Обещаю.

– Ты не мог бы... поиграть мне немного? – попросил Маура, кивнув на лежащий на столике рилай.

– Конечно, – Эль-Ронт взял инструмент, наигрывая совсем тихую и спокойную мелодию, убаюкивающую с первых же звуков, и веки моего хозяина быстро смежились.

Осторожно вынув из его пальцев подаренную игрушку, правитель также оставил ее на столике, затем повернул сноп кристаллов на металлическом основании вокруг своей оси, и комната погрузилась во тьму.

Чужак откинулся на высокую спинку кресла, прикрывая глаза.

___________________________

[1] Океан.

[2] Зеркале.

[3] Навигатор. (Наименование пришельцев для звезды Сириус, по которой легко было ориентироваться на три звезды пояса Ориона).

[4]Крылья. (Название созвездия Орион).

[5] Душа.

[6] Лаборатории.

[7] Сканер.

[8] Донорами.

[9] Люблю тебя, отец.

[10]И я люблю тебя, Эль-Маур.

[11] Инженер.

[12] Формулы.

[13] Города́.

[14]Средняя земля. (Так пришельцы называли планету Земля, расположенную на оптимальном для поддержания жизни «среднем» расстоянии от Солнца, в отличие от остальных планет Солнечной системы).

[15]Почтовая лодка.

Эпилог – Пыль, песок, прах

На следующий год природа все так же цвела и полыхала бурной жизнью, а Ками родила второго ребенка – на этот раз мальчика, темноглазого и темноволосого, при взгляде на которого можно было поверить, что он мой сын. Уже не было того, кто уполномочен был дать ему имя, и я сделал это сам. Мне очень хотелось назвать новорожденного в честь хозяина, но внешний контраст был слишком велик, и это казалось мне издевкой и непозволительной дерзостью; поэтому, найдя немного похожее имя, я назвал его Ма́та.

В середине осени один из подчиненных Эль-Ронта неожиданно доставил мне сверток из плотной ткани, перевязанный бечевкой. Там были детские игрушки, чрезвычайно искусно вырезанные из темного дерева, и изящное золотое украшение для моей жены в форме крупных изогнутых чешуек. У нас в деревне не смогли бы смастерить ничего подобного, и я не сразу решился отдать ей ее подарок, из страха, что за такое ожерелье ее прирежут где-нибудь под забором. В конце концов я строго-настрого приказал ей скрывать его под одеждой, либо носить только дома.

Для меня была прислана теплая накидка из тонкой шерсти, от которой исходил едва ощутимый аромат лаванды и мяты. Мне вспомнилось, как хозяин любил запах мяты, как аккуратно собирал листья и засушивал их на зиму, раскладывая по мешочкам.

Между складок накидки было еще что-то вложено. Не веря своим глазам, я вынул портрет, нарисованный не на коже, а на гладкой светлой деревянной пластинке какими-то неведомыми сероватыми чернилами, удерживающимися на такой поверхности.

Лицо моего хозяина на портрете было усталым и сильно осунувшимся, таким, каким я видел его в последние месяцы. И я вдруг понял, что рисовал его сам правитель – в тот день на палубе корабля, идущего на Сейю.

Машинально повертев пластинку в руках, я заметил выведенное на обратной стороне всего одно слово – но не тем сложным, схематическим шрифтом чужаков, а нашими простыми картинками-символами, принятыми у торговцев. С трудом вспомнив примитивный алфавит, которому когда-то пытался научить меня Маура, я прочитал начертанные знаки, напоминающие голову птицы с клювом и стебель с цветком:

«Жизнь».

С тех пор каждый год приходили посылки с гостинцами для всей моей семьи; и я внутренне каждый раз горячо благодарил правителя за память и за щедрость, хотя не рассчитывал, что он меня услышит, и сильно жалел о том, что так и не научился как следует читать и писать, чтобы ответить ему письменным посланием.

Передавать обратно какие-либо подарки было неловко и не по чину, но я все же со стыдом протягивал посыльному чужаку узелок с горшочком меда, лесными орехами и сушеными ягодами, зная, что остальное может испортиться в пути.

В одной из доставленных мне посылок я обнаружил предмет, отдельно завернутый в мягкую светлую ткань. Развернув ее, я вынул маленький серебристый цилиндр. Как только он очутился у меня в пальцах, я вдруг почувствовал знакомое тепло, будто исходящее откуда-то из недр прохладного металла. Вместе с окатившей меня теплой волной энергии перед внутренним взором ясно возник образ улыбающегося Аргона, его приветливое и родное серо-коричневатое лицо. Я молча плакал от переполняющих меня чувств, сжимая подарок в ладони.

Все годы, пока тело мое оставалось сильным, я продолжал работать в поле, поддерживал порядок в имении, был занят повседневными хлопотами.

У нас с Ками рождались еще дети, и со временем я перестал слушать соседские сплетни и беспокоиться о том, на кого они были похожи, и насколько те самые «лучи смерти», прервавшие жизнь моего хозяина, оставили отпечаток и на мне. В какой-то мере мне было все равно.

В доме уже никогда не бывало тишины. Крики малюток перекрывали пение птиц на заре; но это являлось облегчением, потому что они заглушали также и мои мысли.

Мы с женой делили кров и заботу о малышах, и я был благодарен этой простодушной женщине за ее терпение и покладистость – жизнь со мной, теперь замкнутым и угрюмым, не могла не тяготить ее. Все же она не жаловалась и не роптала на свою горькую долю. Беседовали мы с нею только о бытовых делах – о новом урожае, о приобретении теплых вещей на зиму, о том, что опять прохудилась крыша – и этого было достаточно.

Ведь я должен был молчать обо всем, что видел. Я должен был молчать. Сначала по приказу, потом по привычке; потом из-за того, что уже не мог найти в себе силы, чтобы заговорить об этом – да меня никто и не расспрашивал.

В моем сердце холодная жилка вины трепетала постоянно, и призраки пережитых кошмаров погружали меня в бездну тоски и одиночества. Как мог я быть так слеп, что вплоть до последнего не замечал признаков нездоровья хозяина? Как мог я, после всего пути, пройденного с ним, не заметить и его душевных страданий? Мог ли я в эти месяцы, пока он еще находился в Сузатт, хоть чем-то помочь, что-то изменить? Быть может, именно его одиночество, угнетенное состояние, его уверенность в собственной огромной вине, и в том, что он никому по-настоящему не нужен, что он не принадлежит ни к одному из миров, ни к нашему, ни к чужому... Быть может, все это, среди прочего, так быстро подстегнуло его болезнь.

Когда я время от времени виделся с Гатан и Сидой, навещая их на окраине маленькой деревеньки Лака́т, где они жили, или принимая у себя в имении, я тщетно искал среди их многочисленных подросших детей хоть одного с волосами цвета темной меди, или с чертами лица, не слишком похожими на наши. Но ни один из кудрявых, толстощеких и темноглазых карапузов, как и ни одна из простолицых грузных девчонок не всколыхнули во мне надежды. Сами сестры горько плакали, когда узнали от меня о смерти нашего отца, и когда я сказал им, что хозяина тоже больше нет, объяснив только, что он погиб на чужбине от рук врагов, и что его нельзя было спасти.

Калимак наконец взял себе жену, очень красивую девушку по имени Роя́на, с длинными волнистыми каштановыми волосами и светло-зелеными глазами. Он получил долгожданные владения и изредка приезжал повидаться – иногда с женой и новорожденным сыном, иногда в компании Разанула, из нескладного долговязого подростка превратившегося в статного широкоплечего парня, чьи густые золотисто-русые волосы, чувственные губы и румяные щеки заставляли биться сердца всех окрестных девок. Впоследствии и Разанул стал главой семейства, и его первенец тоже был мальчик.

Когда, прибыв в очередной раз, Калимак не застал меня дома и узнал, что я ушел к пристани, то тоже направился туда.

«Море... до самого горизонта. На него можно смотреть вечно...»

Стоя у самой кромки, я наблюдал за накатывающим прибоем. Время от времени неведомая сила влекла меня к берегу, и тогда я подчинялся ей и мог часами, не отрываясь, смотреть на волны, ничего при этом не чувствуя и ни о чем не размышляя.

Поэтому я не сразу понял, кто тянет меня за руку, пытаясь оттащить от воды. А Калимак упорно заставлял меня отойти, повторяя при этом: «Идем. Ну идем же, чего ты здесь застрял! Твоя женка волнуется уже».

Я не мог поверить, что ему было до этого дело, как и не мог понять, зачем он вообще наведывается к недостойному рабу, над которым всегда любил поиздеваться. Но он, скорее всего, лишь выполнял свой долг перед старым другом, присматривая за мной.

– Вы свободны, господин, – ответил я, поняв это. – Я сам о себе позабочусь.

Он не стал оспаривать мои слова, только хмыкнув и молча стоя рядом.

Много раз я пытался понять, почему Маура дружил с этим напыщенным, наглым, эгоистичным и невежественным мужиком. Может, потому, что под покровом грубости и греха таилось ранимое, щедрое сердце.

* * *

Эль-Нор из милой малышки выросла в плотно сбитую и не слишком изящную круглолицую деваху, фигурой точь-в-точь в свою мать. Ухажеры вились вокруг нее, как пчелы у сочащегося нектаром цветка, изнывая от подростковой похоти. Тряся копной светлых кудрей, она громко хохотала в ответ на их заигрывания и пощипывания, широко распахивала васильковые глаза, и я гадал, успею ли пристроить ее в услужение и выдать замуж до того, как она повторит подвиг матери, начав округляться в области живота.

Подрастали и остальные дети, коих после Эль-Нор и Мата у нас народилось еще семеро, четыре мальчика и три девочки. Последние две, близняшки, родились слабыми, и умерли в младенчестве в морозную зиму. Хотя такие смерти были обычным делом в деревне, Ками долго истошно рыдала над ними, заламывая руки, и мое сердце сжималось от боли, когда я разбивал лопатой ледяную корку и докапывался до мерзлой земли под пригорком недалеко от имения, чтобы опустить в вырытую яму крохотные бездыханные тельца. Для меня это был еще один очередной удар судьбы, вдобавок ко всем предыдущим; для жены же, по всей видимости, первый.

В деревне меня уже давно за глаза прозвали «этот двинутый старик», о чем поведали мне Шалина́т и Ме́накар, два моих подросших сына, которые еще жили со мной и Ками в имении. Хотя мне едва перевалило за сорок, я не удивлялся такому прозвищу; как, впрочем, и первой его части. Как еще можно было назвать рассеянного мрачного нелюдима с трясущимися руками, резко вздрагивающего от любого оклика? Как еще можно было назвать того, кто намертво застрял в прошлом, не в силах выпутаться из его сетей и начать новую жизнь?

Наш человеческий век был короток, работа тяжела, и дряхлость уже маячила за спиной. Все чаще я беспричинно злился на Ками, придирался к ней по мелочам, а иногда, крепко выпив, полностью лишался рассудка.

– Вчера мясо до углей сгорело, сегодня похлебка пересолена так, что поперек горла встает! Только и знаешь, что по деревне шляться! Неужто до сих пор спрос на твои мощи есть? – накинулся я на нее в один из вечеров, придя домой глубокой теменью и шатающейся походкой едва вписываясь в дверной проем.

В ужасе Ками замотала головой, уже видя, чего от меня ожидать.

– Будто я не знаю, что с любым мужиком заваливалась, стоит поманить! Ты мне надоела, поганая баба! – орал я, брызгая слюной. Вконец потеряв себя от гнева, я схватил кочергу и безжалостно стал бить ее, куда придется.

Вскрикивая от боли, она упала и отползла, пытаясь укрыться под столом.

Я видел перед собой уродливую, толстую, беззубую старуху в грязном сером платке над спутанной паклей наполовину седых курчавых волос, пропахших кислым молоком. Она боязливо съежилась на полу, сморщенными руками прикрывая лицо. А глаза были те же – круглые, темные, настороженные; только давно уже не такие ясные, и окруженные сеточкой морщин. Зрелище вызвало во мне лишь еще бо́льшую ярость и брезгливость, и я вновь замахнулся.

«Посмотри на себя!», – вдруг промелькнуло в моей голове. «На кого похож ты сам, обезумевший, жирный, немытый тупой боров, напавший на беззащитную женщину. Видел бы тебя сейчас твой хозяин...».

Рука моя задрожала и опустилась, затмение спало, и я, отшвырнув кочергу в угол, выбежал из дома.

Когда я превратился в чудовище? Я, раньше отказывающийся даже убить кролика на охоте или перерезать голову пойманному в реке окуню; я, пускавший слезу при виде любого насилия?

Что-то сломалось во мне, исказилось безвозвратно. Та часть меня, радостная и юная, была уже недоступна. Я бил свою жену, вымещая на ней всю ненависть к самому себе из-за своих ошибок, и безысходности одиночества, и тягости воспоминаний. Но это не могло быть оправданием. Оправдания мне не было.

В один из вечеров, когда я по обыкновению вышел из имения с ведром помоев, чтобы вылить их в ближайший овражек, из-за деревьев вдруг показался незнакомый молодой черноволосый чужак, направляясь прямо ко мне. Вокруг не было никого из деревенских жителей, но я почему-то совсем не испугался.

– Сообщение от твоего друга Аргона, – начал он сходу без приветствия, остановившись напротив меня. – «Здравствуй, Баназир. Я буду в ваших краях на другой день после начала новолуния. Если захочешь пообщаться, встречай меня на пристани, где был корабль, около полудня.» Конец сообщения.

Я ошеломленно смотрел на него, ибо те фразы, которые говорились от первого лица, были переданы голосом самого Аргона, с абсолютной точностью тембра и произношения.

– Спасибо... спасибо вам большое, – замешкался я. – Вам что-нибудь обратно передать надо?

– Дое. Та ифт [1], – ответил он уже на их наречии, и, коротко кивнув мне на прощание, быстрыми шагами удалился к роще.

С удивлением я понял, что он вовсе не знал нашего языка; сообщение от Аргона было заучено на слух исключительно для доставки его мне.

Конечно же, в указанный срок я нетерпеливо собрался в путь, еще до рассвета покинув имение, и предупредив Ками о том, куда направляюсь.

Наскоро привязав лошадь у последних имеющихся на пути деревьев, я поспешил дальше пешком, надеясь, что не опоздал на встречу.

Еще издали я приметил сидящую на камне ко мне спиной высокую худую фигуру с чуть сгорбленными плечами, и сердце радостно екнуло.

Сидящий обернулся до того, как я успел окликнуть его.

– Баназир! – искренне обрадовался он, быстро вставая и крепко обнимая меня, как только я подбежал к нему.

– Господин Аргон!

– Я тебе не господин, – строго пожурил он, но уголки его губ тут же расползлись в широкой улыбке. – Как тебе понравилось мое сообщение? Я специально попросил Эль-Дона перенять мой голос.

– Это... это было поразительно, – восхищенно произнес я. – Я не ожидал, что вы ради меня будете так стараться...

– А зря, – продолжил он полусерьезно.

– Как же хорошо, что вы приехали! – все не мог поверить я своему счастью.

– Я много раз собирался, но дела так и не позволяли, – объяснил он с сожалением. – Чем больше ответственности, тем меньше свободы.

На лице странника прибавилось морщин и походка его была уже не такой легкой, но в первую очередь мне бросилось в глаза не это. Его прямые черные пряди теперь чередовались со светло-серебристыми; да так ровно и симметрично, что я сперва даже подумал, что он специально покрасил волосы в такой красивый полосатый узор, помня давние слова о том, что ни чужаки, ни серколлир не седеют.

– Видимо, насчет себя я немного ошибся, – снова улыбнулся он, проследив за моим взглядом. – Теперь я еще сильнее привлекаю внимание.

Я весело рассмеялся в ответ.

– Спасибо вам за этот ваш подарок! – вспомнил я, вынимая из-за пояса присланный им цилиндр, который часто носил с собой. – Я его очень берегу.

– Давай я его немного пополню, чтобы еще надолго хватило, – предложил он.

Отдав ему предмет, я, затаив дыхание, наблюдал, как он сомкнул над ним свои длинные пальцы и сосредоточенно прикрыл глаза. Подержав его некоторое время, он вернул подарок мне, и я вновь окунулся в согревающие невидимые волны.

– Вы... самый настоящий волшебник, – проговорил я.

– Не более, чем любой из живущих, – добродушно усмехнувшись, покачал головой он.

Он присел на камень, жестом приглашая меня сесть рядом, и доставая из сумки плетеный коробок с ароматным румяным печеньем.

– Угощайся.

– Благодарю вас! – С наслаждением я откусил от вкусного лакомства. – Быть может, вы зайдете ко мне в гости? – осмелился пригласить я. – Там все-таки удобнее, чем на голых камнях сидеть...

– На обратном пути – обязательно, – кивнул Аргон. – Я хотел навестить тебя до отплытия, но не рассчитал времени, и теперь уже опаздываю на корабль. Они должны вот-вот прибыть.

– Вы плывете на Сейю? – удивленно спросил я.

– Да. К Эль-Орину.

– О, он пригласил вас погостить?

– Нет, попрощаться. Он умирает.

Я даже не ожидал, что эта новость настолько сильно меня огорчит.

– От чего?..

– От старости, – просто ответил Аргон. – К кому-то раньше, к кому-то позже, но она приходит ко всем. Он рад, что дождался относительно мирных времен. И я тоже. Мы достигли очень многого, благодаря твоему хозяину. И тебе, разумеется.