Текст книги "Дневники потерянной души (СИ)"

Автор книги: Starry Sky

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

Глава 5 – Новый хозяин

По весне, когда мне было уже четырнадцать, господин Ильба засобирался в очередную торговую поездку, на этот раз более длительную.

– Опять обнищали, – сетовал он. – Надо подправить дела.

«Обнищали» в его понимании значило, что огромные запасы продуктов, тканей, постельного белья, посуды, всякой домашней утвари и мешочков с золотыми и медными слитками в потайном чулане уменьшились настолько, что через них стал кое-где проглядывать пол.

– Ты остаешься за главного, Маура, – напутствовал он. – Вернусь не раньше, чем через две полные луны. За порядком следи, лоботрясов наших не распускай, – кивнул он в сторону меня и моего отца.

– Все будет в порядке, почтенный, – склонил голову Маура.

Мой отец подал нашему хозяину собранную котомку со всем необходимым, и Ильба наконец удалился к запряженной телеге, доверху груженой мешками с зерном. Две юные и свежие гнедые лошадки уже рвались в путь.

Снова полетели дни, и будто даже дышаться стало свободнее, а жить веселее, так как с отъездом Ильба ушел и чрезмерно строгий распорядок. Маура по-прежнему абсолютно не придавал значения разнице в сословиях, позволяя нам спать допоздна, гулять, когда вздумается, и есть и пить, сколько хочется.

Дорвавшись до хорошей, привольной жизни, мы с отцом быстро забыли, как было раньше, а знакомые рабы других хозяев, прослышавшие про это, завидовали нам, и вечерами, тайком от своих господ, приходили проситься в услужение к Маура.

Из-за своего инакомыслия молодой хозяин быстро нажил себе много врагов. После визитов рабов к нему начали наведываться их владельцы; уже по ночам и с угрозами. Угрожали пожаром, мором лошадей, откровенно обещали перерезать горло, если Маура не перестанет мутить воду в деревне. Тот поначалу пытался говорить с ними спокойно и по-человечески, но, поняв бессмысленность этого, для виду ужесточил обращение с нами – только чтобы сохранить имение в целости до возвращения господина Ильба.

– Простите меня, Ранугад, Бан, – сокрушенно сказал он нам после очередной стычки с соседом, пролезшим во двор. – Но я буду кричать на вас и помыкать вами, раз здесь такие порядки. Какой же я дурак, если думал, что могу что-то изменить, – он гневно ударил кулаком по столу и вышел.

Прошло обещанных два месяца, а господин Ильба все не возвращался.

– Куда он запропастился? – не находил себе места Маура, шагая туда-сюда по комнате и запуская руки в волосы. – Это чертово владение мне уже поперек горла стоит!

– Может, случилось с ним что? – осторожно предположил я.

– Да что могло случиться? Он же по диким краям не ездит, а в окрестностях его все знают и уважают, – уверенно возразил он. – Неужто какая-то бандитская сволочь на выручку позарилась?..

Мы сильно тревожились, через день ходили искать старого господина по всей округе, спрашивали и у местных, и у проезших торговцев – его никто нигде не видел. Ильба Лабинги будто провалился сквозь землю.

* * *

Вновь пришла зима, с ее короткими днями и темными холодными вечерами. Мы уже давно отчаялись в наших поисках, но о господине Ильба упоминали исключительно, как о пропавшем без вести – «временно отсутствующим», как подчеркивал Маура, не желая озвучивать крутящуюся у всех в головах мысль о гибели старика. Возможно, еще и потому, что свалившаяся на Маура ответственность за имение явно не очень радовала его; по крайней мере, на первых порах.

Зимой всегда было скучно и тоскливо – снаружи играла поземка и мороз сковывал деревья ледяными тисками, а в доме нужно было постоянно поддерживать огонь. Хвороста каждый раз не хватало, в лес страшно было сунуться из-за оголодавших волков, и жителям деревни только и оставалось, что сидеть по домам и дрожать в ожидании первого весеннего солнца.

Теперь, когда не было прежнего господина, Маура настоял, чтобы мы с отцом ночевали в его доме хотя бы в морозные ночи, ради экономии на хворосте при растопке только одного очага.

Проснувшись однажды утром на низкой кровати, я перевернулся на спину, сладко потягиваясь и наслаждаясь мягкостью постели. Я обнаружил, что ночью меня накрыли еще несколькими одеялами, так что я совсем не чувствовал холода. Мой отец спал на соседней кровати на толстых соломенных тюфяках, похрапывая время от времени. Лениво зевнув во весь рот, я наконец уговорил себя встать и пойти умываться.

Маура сидел у ярко горящего очага, скрестив ноги и укутавшись в одеяло.

– Как спалось? – поинтересовался он с улыбкой, перемешивая хворост.

– Очень хорошо, хозяин. Так тепло...

– Прекрасно, – кивнул он.

– А вы и не ложились? – удивился я.

– Почему? Ложился, – ответил Маура. – Просто рано встал.

Поднявшись с дощатого пола, он зачерпнул ковшом нагретой воды из котелка над огнем, и подлил в стоящий на табурете медный таз для умывания.

Я с благодарностью умыл лицо, радуясь, что не пришлось довольствоваться ледяной водой, иногда даже замерзающей за ночь, а он тем временем подошел к окну, приоткрывая створки и впуская тусклый свет и морозный воздух зимнего дня.

– Давай завтракай, и гулять пойдем.

– Снаружи холодно ведь... – поежился я.

– Мы оденемся, – ответил он, отходя от окна. – Не бойся, не дам тебе простудиться.

Маура ушел вглубь дома и вернулся с охапкой длинных меховых накидок.

Когда я перекусил, он набросил на меня две накидки, одну поверх другой, и я сразу перестал дрожать. Были и теплые сапоги на меху, которые почти подошли мне по размеру, оказавшись только слегка велики.Хозяин плотно завернулся в одеяние из грубой кожи с меховой подкладкой, обулся в такие же сапоги вместо бывших на нем легких домашних, и мы вышли из дома, стараясь не скрипеть дверью, чтобы не разбудить моего отца.

Глазам моим предстал мир, покрытый белой пеленой. До самого леса простирался ковер нетронутого снега, выпавшего за ночь. Ветки деревьев прогибались под тяжестью лежавших на них мерцающих комьев. Маура смело вошел в снег, сразу погрузившись по колено, и двинулся по двору, почти неузнаваемому теперь из-за засыпавшей все метели. Я двинулся следом, нерешительно ступая в ямки, оставленные его сапогами. Дойдя до середины двора, хозяин разлегся на заснеженном холмике, раскинув руки.

– Красота... – сказал он тихо, перебирая снег в чуть покрасневших пальцах и роняя обратно полурастаявшую массу. Я подошел поближе и смотрел на хозяина, так спокойно и радостно объединившегося с зимой. Редкие снежинки медленно опускались на широкие полы его бурой накидки, на разметавшиеся по снегу волосы. Я стоял неподвижно, забыв о холоде.

И тут рука хозяина взметнулась вверх, и увесистый снежок угодил мне в челюсть, частично осыпавшись за шиворот. Я вскрикнул от неожиданности, хотя удар вовсе не был сильным, и стал пытаться выгрестииз-под меха накидки так неприятно размокший там снег. Маура захохотал, садясь и отряхиваяcь. Я обиженно потер мокрую шею.

– Прости, Бан! – произнес он, давясь смехом. – Но если бы ты знал, какое у тебя было лицо... – Хозяин снова покатился со смеху, и я улыбнулся, потому что рассердиться на него мне было чрезвычайно трудно.

Вдруг со стороны леса, совсем близко, послышался протяжный волчий вой. Я испуганно вскинул голову, глядя на опушку. Маура вскочил одним движением, и даже сквозь плотные слои одежды можно было заметить, как напряглось его пружинистое тело в преддверии опасности, и заиграли железные мускулы под рукавами. Он быстро встал рядом и тоже вгляделся туда, где между обледенелых стволов промелькнуло несколько серых теней; затем расслабился.

– Они уже охотятся, и к счастью, не на нас. И из лесу пока выходить не собираются.

Я облегченно вздохнул, привыкши верить хозяину и полагаться на его слова, даже когда не мог понять, откуда он это знает.

Маура взял одну из моих ладоней.

– У тебя руки совсем замерзли, – пояснил он, когда я вопросительно взглянул на него, и стал осторожно растирать мои кисти своими пальцами, каким-то образом сохранившими тепло.

– Ну, идем домой, – сказал он, закончив и окидывая окрестности прощальным взглядом. Я кивнул, потому что мороз уже подбирался ко мне, несмотря на теплую одежду. Маура медленно пошел назад к дому, расчищая сапогами дорожку, чтобы мне удобнее было идти. Я следовал за ним, глядя в его побелевший от снега затылок, и глупо улыбался сам не зная чему.

Глава 6 – Жара

– Ух, парилка какая! – Маура расправил на себе чистую светлую тунику, пальцами расчесал волосы, обильно смоченные водой. Он побрызгал на меня из корыта, и я рассмеялся, закрываясь руками.

Стоя напротив, он неожиданно наклонился ко мне, и его мокрые пряди коснулись моей разгоряченной щеки; совсем как тогда в поле, во время грозы. На мгновение я оторопел – мне почему-то показалось, что сейчас он поцелует меня. От хозяина пахло свежим сеном и лесными травами, пахло раскаленным летом. Пьянящий, завораживающий аромат – аромат жизни.

Но он лишь достал у меня сзади из-за ворота колосок, зацепившийся за льняную ткань. Шутливо пощекотав им у меня под носом, он отдал колосок мне и скрылся за дверью. Его легкие, едва слышные шаги еще долго эхом отдавались в моих ушах; а может, это просто так сильно билось мое сердце.

Лето и правда случилось на редкость жаркое; рано собрали урожай. Повсюду громоздились стога и скирды, и воздух висел тяжелым маревом, размывая все очертания. Было душно, речка являлась единственным убежищем, хотя даже в ней вода была слишком теплая и не приносила должного наслаждения.

В то лето хозяин будто сошел с ума. Каждый день он покидал имение чуть свет и не появлялся дома до глубокой ночи, а иногда отсутствовал несколько дней подряд. Мне было известно, где он пропадал. Слишком часто, проходя мимо полей, я видел его вылезающим из очередного стога, с громким хохотом вытягивающим за собой какую-нибудь девку в помятых юбках. Почти ни одну из его избранниц я не знал в лицо, и непонятно было, откуда он их брал – наверняка с окраин деревни, где селились преимущественно очень бедные семьи.

Они боялись его. Я наблюдал, как они в безмолвном оцепенении, с овечьей покорностью идут за ним. И потом видел, какими они вылезали из соломы – разрумянившиеся щеки, возбужденно и радостно блестящие глаза, а на губах блаженная улыбка.

Передо мной мелькал вихрь давно не стриженных волос, когда он бежал по полю, когда поднимал на вытянутых руках ребенка одной из женщин, держа его высоко, смеясь и откидывая голову назад – каскад янтарных прядей, искрящихся на нещадном солнце.

Не останавливаясь ни на миг в вихре раскаленных радостных дней, проносясь мимо рассохшихся жаждущих деревьев, мимо грязных покосившихся стен домов, он был само воплощение энергии; живое, дышащее пламя.

Я был рад за хозяина, рад, что он доволен и счастлив, но меня не покидало какое-то странное, щемящее, обманутое ощущение. Я не знал, что это порой беспричинное и всегда разрушительное чувство называется ревностью.

В очередной раз ввалившись в дом глубоко за полночь, он устало развалился на лавке, скидывая легкую тунику и вытягивая ноги.

– Ох, Бан, ну и денек, – довольно выдохнул он, покосившись на меня, сидящего в темноте. – А ты чего не спишь? Ждал, чтобы дверь запереть?

– Да, – не слишком почтительно ответил я из своего угла.

– А чего такой хмурый? – поинтересовался он, снова садясь прямо.

Не поняв, как ему удалось разобрать выражение моего лица, я раздраженно отвернулся.

Он долго всматривался в меня во мраке комнаты; как мне показалось, целую вечность. Затем вдруг, не боясь разбудить моего спящего в соседней комнате отца, громко и весело расхохотался.

– Ты же... о, господи. Слушай, хочешь, я тебе тоже девку найду?

– Не... не надо, – ошалело прошептал я.

– Ну, я тебя научу, как ребенком их не наградить. А так не бойся – ни одна из них уже не была нетронутой, так что проблем с их родней и хозяевами у тебя не будет. Тебе какие больше нравятся? Опиши.

– Не надо мне, хозяин, – вконец смутился и расстроился я. – Не хочу.

– Как пожелаешь, – пожал он плечами.

Я ушел и зарылся в подушку на своей кровати, пряча пылающие щеки.

* * *

– Пожар, пожар! – весело кричали деревенские ребятишки, прыгая вокруг Маура и тыча пальцем на его рыжие волосы. – Горит, горит, гаси огонь! – И они пытались накинуть ему на голову пустой мешок, а он только смеялся и бегал от них, подыгрывая.

Кончилось тем, что они все вместе навалились на хозяина и столкнули его в длинное корыто с водой, стоявшее под чьим-то окном. Он с плеском вынырнул, отплевываясь, под их звонкий смех и хлопанье ладошек:

– Погасили, погасили!

– Ах вы сорванцы, чертята, вода же чистая была! – послышался крик. Из-за угла выбежала молодая женщина; ее темные кудри развевались за спиной. – Я только что наносила! – Она стегнула тряпкой ближайшего мальчишку, не успевшего увернуться, и грозно двинулась к корыту, из которого торчали руки и ноги . – А ты, лентяй здоровый...

Маура отвел с лица мокрую пелену волос.

– Ой, – сказала женщина, увидев его незагорелое лицо и тут же робея. – Вы господин...

– Я вам новой воды наношу, – улыбнулся он, словно не замечая ее реакции, и попытался выкарабкаться из корыта. – Вот только вылезу сейчас...

– Да что вы, что вы, – воскликнула она, отмахиваясь. – Простите, не признала я издали! Думала, из наших кто... – И она, покраснев, протянула ему руку. – Давайте помогу...

Мой хозяин с готовностью принял помощь, рывком поднялся, и, зацепившись ногой, опрокинул корыто. Остатки воды забрызгали босые ступни и юбку женщины, и она чуть вскрикнула от неожиданности. Я удивился, ведь обычно роль падающего и сбивающего все на своем пути растяпы принадлежала мне.

– Черт, – Маура оглянулся на учиненный им беспорядок. – Давайте ведра, или что там у вас. Я прямо сейчас к речке пойду.

Она хихикнула и помчалась за ведрами, справившись наконец со страхом и смущением.

Когда дневная жара чуть спала, я медленно побрел к реке, чтобы искупаться. С наслаждением окунувшись в теплую воду у берега, я расслабился, наблюдая сквозь полуприкрытые веки за легкой золотистой рябью на водной поверхности. Неподалеку с громким фырканьем плескались несколько мужиков.

Из-за кустов послышался женский смех, и я с любопытством оглянулся на берег. Обычно девки купались или ранним утром, или ночью, стараясь в обнаженном виде не попадаться на глаза противоположному полу. Я всмотрелся в кусты, щурясь от солнца – там явно кто-то копошился. Еще несколько вскриков и хихиканья, и оттуда выскочила женщина – ее белый зад сверкнул на мгновение и тут же скрылся под платьем, которое она накинула на ходу, стыдливо убегая в сторону деревни. Длинные темные кудри были мне знакомы.

Вдогонку ей раздалось радостное улюлюканье купавшихся, но не эти звуки привлекли мое внимание – из кустов снова послышался смех, на этот раз мужской. Маура вылез, в чем мать родила, и трусцой проследовал к воде. Я почему-то быстро спрятался в камышах.

Не заметив меня, он выкупался, оделся, и тоже двинулся обратно к домам, что-то весело насвистывая.

На следующий день, вернувшись с торговой площади со свежей едой, я уже хотел войти в дом, как тут ушей моих достигли ритмичные постанывания, доносившиеся из ветхой пристройки.

Подкравшись к стенке сарая, я прильнул глазом к щели между досками. Нетрудно было узнать взлохмаченную гриву моего хозяина и его светлую спину с напряженными мускулами. Под ним сладострастно стонала женщина. Я чуть пригнулся у щели, чтобы рассмотреть получше. Я ожидал увидеть ту, темноволосую, с которой хозяин так быстро нашел общий язык после встречи у корыта. Но моему взору предстало разгоряченное полноватое лицо с прилипшими ко лбу прямыми русыми прядями и томно прикрытыми глазами.

Я следил за парочкой, не в силах оторваться, и ловил себя на том, что глаза мои по большей части устремляются на обнаженные крепкие ягодицы хозяина, резко двигающиеся взад-вперед, а не на его пышнотелую партнершу.

Наконец она, вся изогнувшись, издала особенно громкий стон, а Маура молча упал поверх нее, и они на некоторое время обессилено застыли на низкой лежанке среди ворохов соломы.

Тяжело дыша, я отнял руку от паха, чтобы вытереть пот с лица.

Это получилось само собой – ведь я даже не осознавал, что делаю. Я почувствовал, как липнут спереди штаны от излившейся в них некой густой жидкости.

Те двое медленно зашевелились, и я, покраснев до ушей, стремглав кинулся в дом, подхватив свою тяжелую корзину и ею прикрывая свой срам.

Я немного успокоился только тогда, когда переоделся в сухие штаны и умылся холодной водой из бочки. Притаившись в углу за ширмой, я настороженно прислушивался к каждому звуку. Вот они вошли, переговариваясь, послышался легкий плеск воды и стук тарелок, и я окончательно заверил себя, облегченно вздохнув, что мое присутствие у сарая не было замечено.

– Вот, Бан, познакомься, это – Лона́н.

Женщина кивнула мне, не поднимаясь со стула, хотя и была, так же, как и я, из бедного рода. Это меня разозлило. Очевидно, Маура уже успел научить ее, что в этом доме все равны, и вскакивать ни перед кем не надо. Но она же баба! Насупившись, я сел у стола. Если хозяин привел ее к себе домой, значит, это серьезно, – пронеслась очередная мысль, и настроение испортилось еще больше.

Они ели, не обращая внимания на мою хмурую физиономию. Маура даже положил на мою тарелку порцию вареного мяса с овощами, видя, что сам я не притрагиваюсь к еде.

– Большой дом у вас, – сказала Лонан с набитым ртом. Пышная грудь распирала серую ткань надетого на ней платья без рукавов.

– Да, большой, – ухмыльнулся Маура, подливая ей смородиновой настойки.

– Вы здесь что, только вдвоем живете?

– Втроем – еще отец Бана, Ранугад. Он же на рынок пошел, да? – поинтересовался у меня хозяин мимоходом.

Я молча кивнул, хотя это было вопиющим неуважением.

– Хочешь добавки? – снова повернулся он к гостье.

– Хочу, – без стеснения она потянулась рукой к блюду с мясом, и тут же спросила ни с того ни с сего: – А почему у тебя такие глаза?

– Какие? – переспросил Маура.

– Ну... странные, – сказала она, облизывая пальцы.

– Правда? У меня странные глаза, Бан? – весело уточнил он.

Я чуть не поперхнулся.

– Они... красивые, – только и смог пробормотать я, застигнутый врасплох.

Маура захохотал, и Лонан рассмеялась вслед за ним.

Потом они еще о чем-то болтали, но я уже не слушал, обиженно ковыряясь в тарелке. Маура ловко ушел от объяснений, выставив на посмешище меня, с моей дурацкой непосредственностью. Как будто специально надо мной издевался.

Последующие пару недель я ходил, как в воду опущенный – даже когда ушла обида на хозяина, осталось горькое ожидание его женитьбы на Лонан (а я знал, что в его случае разница в сословиях его не остановит); и, как я ни пытался подавить это нелепое чувство, совладать я с ним так и не смог.

Конечно же, от Маура не ускользнуло мое подавленное настроение, и он несколько раз допытывался, что же случилось. Но я только отмахивался и пытался как можно скорее где-нибудь скрыться от его настойчивости.

В один из дней, вернувшись с очередной одинокой прогулки по окрестностям, я буквально столкнулся в дверях с тоненькой большеглазой девушкой, приглаживающей золотые кудряшки и расправляющей помятое платье. Следом за ней из дома показался хозяин.

– Бан! Где тебя носит? – воскликнул он, улыбаясь, как ни в чем не бывало. – Я с тобой хотел на опушку прогуляться, грибы собрать, если их все еще не расхватали. – Он кивнул девушке на прощанье, и она побежала к калитке. Я провожал ее с открытым ртом.

– Да что с тобой творится? – снова не выдержал он. – Ты что, влюбился?

Я ошарашенно посмотрел на него.

– Я... А где Лонан, хозяин?

– Кто? – сперва не понял он. – Ах, да, Лонан. Кажется, ее хозяин из Зарака вернулся, уехали они. А тебе она что, нужна?

– Мне?! А разве вы... вы...

Он выжидающе смотрел на меня.

– ...А разве вы жениться на ней не собираетесь? – наконец выдавил я, опуская глаза.

– Жениться? Нет уж, я еще погулять хочу, – просто и однозначно ответил он и скрылся в доме, крича мне оттуда:

– Где корзина, Бан?

С утра прошел теплый летний дождик, и вчера еще пустая опушка теперь пестрела крупными грибами, словно приглашающими их собрать. Я ходил босиком по сырой траве, вдыхая аромат свежевымытого леса, и узелок безнадежности в моем сердце постепенно рассасывался. Маура улыбался мне, почему-то качая головой, словно узнал что-то новое и забавное, во что ему трудно было поверить. Он аккуратно срезал грибы небольшим ножом, и его руки покрывались темной мокрой землей и еще не успевшими испариться капельками дождя с грибных шляпок, а я складывал наш урожай в большое плетеное лукошко, и по мере того, как оно заполнялось, мое сердце наливалось тихой радостью и покоем.

Этот огромный лес, и едва ощутимый свежий ветерок на щеках, и запах лета, и человек передо мной, сидящий на корточках и критически разглядывающий очередной гриб... Хотелось одновременно и плакать, и смеяться, и вдыхать полной грудью, и кружиться в танце... Я, как никогда, чувствовал себя частью природы – всего этого простого, светлого, настоящего.

* * *

– Эй! Есть здесь кто-нибудь? – услышали мы возгласы со двора, за которыми последовали громкие удары в дверь нашей пустовавшей каморки.

Я осторожно выглянул из окна дома, отводя скрипнувшие створки. Около пристройки стояли две полноватые девицы, а рядом с ними бесновался мужик с красным лицом. Оглянувшись и увидев меня, молодые женщины радостно охнули и заторопились, а их спутник едва поспевал за ними.

Маура гостеприимно распахнул дверь, и вся компания ворвалась в переднюю.

– Бан! Это ты? Какой большой уже!

– Гатан! Сида! – узнал я своих старших сестер, так изменившихся за это время. Последний раз я видел их лет пять назад. Их прежде юные лица погрубели и еще больше покрылись загаром от работы на жарком солнце, а в их грузных движениях уже не чувствовалось девичьей легкости. И все же это были они, и я был очень рад их приезду. Мы по очереди тепло обнялись и расцеловались.

Единственный, кто не улыбался, был сопровождавший их мужчина, который теперь брезгливо осматривался по сторонам, зачем-то сжимая в руке грязный моток веревки.

– Садитесь, – пригласил всех Маура. – Отдохните с дороги, сейчас будет угощение. Можете положить свои... э-э-э... вещи на скамью, почтенный, – добавил он в адрес мужчины, покосившись на его веревку.

Тот бросил все в угол и уселся за стол, так и не представившись. Но по его грозному виду и так было ясно, что это владелец моих сестер.

– Где хозяин дома? – осведомился он у Маура, отдуваясь от жары.

– Перед вами.

– Как ты смеешь, раб? Я что, не вижу, что ты вместе с этим лоботрясом тут прислуживаешь? Быстро зови хозяина!

Маура сдержал вздох.

– Почтенный, я и есть хозяин этого дома, и еще немного – мое терпение лопнет, и вы перестанете быть моим гостем. – Он поднял голову от тарелок, которые мы расставляли по столу, и взглянул на сидевшего в упор.

– Я... я...

– Вы?..

– Меня зовут Атали́н, я из рода Расу́та... Я девок привез с их родичами свидеться, уж очень просили... С весны умоляли прямо, плакали, да и давно скучали. Вот, приехали мы...

Я поразился тому, как резко изменился его тон. Куда только делись надменные, угрюмые нотки? Этот человек боялся, причем настолько, что пальцы его дрожали и он нервно вытирал темные усы и бороду.

– Мы рады всех вас видеть, Аталин, – мой хозяин улыбнулся ему и потупившимся женщинам.

– Где отец, Баназир? – наконец решилась спросить Гатан.

– На рыбалке, он к ужину будет, – поспешил успокоить я их.

Сестры гостили у нас четвертые сутки, и мы весело проводили дни за непринужденной болтовней, совместными походами на рынок и прогулками по лесу, пользуясь тем, что жестокий Аталин временно отлучился ради попоек и обмена товаром с местными мужиками и оставался ночевать в кабаке, предоставив девушкам относительную свободу.

Мы запекли в очаге выловленного отцом крупного леща, затем из ягод красной смородины сестры долго варили в котелке напиток, добавляя туда ароматные пряности. На столе дымились свежеиспеченные лепешки с тмином, которые мы обмакивали в плошки с горячим топленым маслом. После многочисленных уговоров Маура вновь настоял на том, чтобы за обедом мой отец сидел во главе стола.

– Завтра можно всем вместе с утра на опушку выбраться, пока не слишком припекает, – с улыбкой предложил Маура, наливая гостьям дымящийся компот в деревянные стаканы. – Ежевика разрослась, хоть ведрами собирай.

– Ага, хорошо бы, – вздохнула Гатан. – Только хозяин, наверное, спозаранку уже обратно отправляться прикажет – вчера с полными мешками вернулся, обмолвился, что почти все дела закончил.

– Вот же досада, – огорчился Маура. – Но вы еще приезжайте, как сможете.

– Постараемся, – живо откликнулась Гатан, широко улыбаясь полными чувственными губами. – Может, к следующему лету поедет наш клещ снова сюда торговать, навар здесь богатый, как думаешь, Сид?

– Может, – подтвердила более стеснительная сестра, хихикая и лукаво поднимая глаза от своего стакана. – Спасибо, господин Лабинги, за такой щедрый прием.

– Спасибо, – тоже молвила Гатан. – Эх, только одна ноченька осталась... – между делом мечтательно протянула она, с наслаждением жуя лепешку.

В наступившей паузе Сида вдруг вспыхнула, резко выскочила из-за стола и выбежала за дверь. Маура тут же бросился за ней, Гатан неловко поднялась со стула. Мы с отцом недоуменно переглянулись, и вслед за старшей сестрой встали у порога, наблюдая за сценой во дворе.

Перехватив Сиду на полпути к калитке, Маура развернул ее лицом к себе.

– Прости меня, – искренне попросил мой хозяин. – Я не имел права так поступать.

Она не шевельнулась, глядя в землю.

– Ни один прекрасный цветок не заслуживает, чтобы его так грубо и беспечно срывали, – продолжил он.

Словно желая наглядно продемонстрировать, он быстро сорвал несколько подсолнухов, растущих у забора, и, внезапно опустившись на колени, снизу вверх протянул их безмолвно стоявшей девушке.

Мой хозяин стоял на коленях перед моей сестрой. Перед рабыней. Перед женщиной.

Мы оторопели; а больше всех оторопела, конечно, Сида. Снова покраснев до кончиков ушей, она разом очнулась от ступора и кинулась поднимать его с колен, отряхивая его штанины от пыли.

– Не надо... – смущенно бормотала она. – Не надо...

Обе сестры, без сомнения, к тому времени уже давно познали мужские ласки, но тогда как для спокойной и невозмутимой Гатан они были не более чем плотскими утехами, Сида, от природы чувствительная, как и я, не могла так просто к этому относиться. Наконец разобравшись в произошедшем, я понимал ее обиду и ярость от того, что ее использовали после старшей сестры, как очередную игрушку для удовольствий, даже при ее собственном желании и согласии на эти действа.

На другое утро, едва рассвело, мы уже стояли во дворе, прощаясь. Мы с отцом долго обнимались и целовались с сестрами, печалясь от того, что в следующий раз увидимся еще не скоро.

– Ну, что застряли там, коровы? – окрикнул их Аталин с тропинки. – Нам до ночи успеть надо!

Гатан торопливо чмокнула моего хозяина в щеку, Сида позволила ему взять себя за руку, и он сам чуть наклонился и поцеловал ее почти в губы. Затем обе помчались к повозке.

Их владелец хлестнул тощую, измученную лошадь, и повозка шумно тронулась с места.

Я задержался посреди двора, и у меня было очень мерзко на душе. Накатывала волна непонятного гнева, смешанного с тоской, и я боялся признаться себе, что испытываю эти чувства по отношению к хозяину.

– Ранугад, я виноват перед вами, – прямо сказал Маура. – Чем я могу искупить свою вину?

– Но вы же ни в чем не виноваты, господин! – чистосердечно возразил мой отец. – Вы в своем праве. А если детки будут, то и хорошо!

Маура тяжело вздохнул, поворачиваясь ко мне с растерянным выражением.

– Бан... И ты меня тоже прости. Я не хотел. Не совладал с собой. На меня в это лето что-то такое нашло... Будто каждая частичка меня горит, изнутри и снаружи. Но это не сжигающий огонь, а такой, которым хочется поделиться. Со всеми. Даже не знаю, как объяснить.

Я поразился, что он вообще пытается мне что-то объяснить или как будто оправдаться за свои похождения. Хотя отчасти это грело мне сердце – осознание того, что моя реакция ему не совсем безразлична.