Текст книги "Дневники потерянной души (СИ)"

Автор книги: Starry Sky

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

Мне нравилось прятаться между мокрых простыней, то и дело резко выбегая из-за них и пытаясь напугать хозяина. Он в ответ поступал так же, вдобавок еще и накидывая простыню на голову, рыча и изображая некое безликое белесое чудовище, размахивая руками в простыне, словно крыльями.

– Я грозный летун-щекотун! – диким голосом орал он, и я визжал, пугаясь почти по-настоящему, а он ловил меня и щекотал за бока, пока у меня от смеха не выступали на глазах слезы.

– Большой парень уже, а дурью маешься! – неодобрительно качал головой господин Лабинги, проходя мимо нас с корзиной свежеиспеченного хлеба с рынка. – Белье опять замызгаете, перестирать заставлю.

Мы немного успокаивались, но только до тех пор, пока он не скрывался в доме. Тогда Маура снова издавал громкий боевой клич, я улепетывал изо всех сил, а он с улюлюканьем и хохотом гонялся за мной вокруг кольев.

* * *

– Опять ты куда-то с этим мальчишкой собрался? – выговаривал господин Ильба, косясь на меня, стоящего у двери. Я переминался с ноги на ногу, не решаясь пройти в дом, несмотря на приглашение Маура.

– Я хочу научить Бана плавать, – откликнулся тот из другой комнаты. – Мы на речку пойдем.

– Не пойдете, потому что я не позволю! – пожилой хозяин повысил голос. – Мне надоело, что вся деревня обсуждает эту твою возню с рабами. Что такое? Я тебя привез, чтобы ты был мне достойным наследником, а не бегал по двору среди всяких лоботрясов! Ты не понимаешь, как тебе повезло. Я единственный в округе, кто знает счет и письмо, я вкладываю свое время и силы, чтобы ты овладел этими навыками, а ты только и знаешь, что пачкать мое доброе имя! Будешь сидеть и доделывать задание, которое получил. Баназир, убирайся.

Я покорно шагнул за дверь.

– Нет! – Маура выскочил, на ходу подвязывая сапоги. – Я обещал сегодня, и я уже закончил задание. Я не хочу вам перечить, но мы договорились...

– Вы договорились? Этого еще не хватало! – Ильба грозно нахмурился, подступая к приемному сыну. – Я этого терпеть не буду! И не мог ты закончить так быстро. Не ври мне!

Маура резко вздернул подбородок, затем размеренными шагами прошел в рабочую каморку и вернулся с небольшим свитком из древесной коры в руках.

– Вы даже не посмотрели, почтенный!

Ильба осторожно развернул на столе желтоватую кору и с изумлением уставился на ее поверхность, покрытую ровными знаками, черточками и закорючками. Я не умел читать, но почему-то готов был поклясться, что в написанном не было ни единой ошибки.

– Та-а-к, – протянул старик, сложив руки на груди и безуспешно пытаясь не показать, насколько он поражен. – Не знаю, как тебе это удалось, но я еще проверю, и будешь исправлять все и переписывать заново.

– Когда вернусь, – сказал Маура бесстрастно, проходя мимо него к выходу. – Доброго вам дня, господин.

И, подтолкнув меня за плечи, он закрыл за нами дверь.

* * *

Сидя под тенистыми ветвями клена, Маура долго и старательно вырезал небольшую дудочку из камыша. Наконец он проделал кончиком ножа небольшие дырочки в ряд и для проверки начал дуть, зажимая то одну, то другую из них пальцем. Я завороженно следил за ним, затем, не выдержав, из любопытства заткнул пальцем выходное отверстие дудочки, чтобы узнать, какой при этом получится звук.

Чуть не подавившись, Маура рассмеялся и шутливо погрозил пальцем в мою сторону:

– Будешь баловаться – не покажу тебе, как правильно играть.

Я тут же утихомирился и уселся рядом, слушая протяжные гудящие трели. Он на слух подбирал какую-то мелодию, то медленную, то повеселее, и я смотрел на его длинные пальцы, танцующие над дудочкой, и наслаждался извлекаемыми звуками.

В тот же день я убедился, что у меня музыкальный слух отсутствует напрочь, что добавилось к списку моих неудач и еще больше огорчило меня. Маура, как всегда, был хорошим и терпеливым наставником, но толку от его попыток в моем случае не было никакого. Все созвучия для меня воспринимались почти одинаково, а понять очередность затыкания дырочек для создания цельной мелодии оказалось делом невыполнимым.

Чем больше мы общались, тем больше я стыдился своей неполноценности перед каскадом его талантов, и думал, что не заслуживаю дружбы с ним. Но он, казалось, не понимал моей проблемы; во всяком случае, вместо того, чтобы плюнуть и найти себе более достойного приятеля для игр, он почему-то продолжал возиться со мной.

Как почтенный Ильба ни пытался предотвратить наше совместное времяпрепровождение, ему это не удавалось. То хитростью, то открытым неповиновением Маура находил способы для общения, и я искренне недоумевал, зачем ему это было нужно, тем более ценой недовольства приютившего его господина Лабинги.

Так или иначе, это было нужно мне, и я не скрывал своей радости каждый раз, когда видел своего старшего товарища. У нас бывали и ссоры, и стычки, но все это меркло на фоне того неугасающего интереса, который я питал к нему, и который, судя по его поведению, он хотя бы отчасти разделял.

__________________________

[1]В описываемом обществе рабам не позволялось называть своих владельцев по имени, или же по имени рода, не добавляя при этом титул «хозяин». Титул мог употребляться и как самостоятельное обращение вместо имени. На языке людей того времени (в данном произведении представленном русским языком) это обращение звучало как «ха́лит». (Здесь и далее – примечания автора).

Глава 2 – Откровения

Я медленно ступал по густой зеленой траве в направлении ближайшей к имению рощи, пытаясь обнаружить своего товарища по игре в прятки. Он должен был быть где-то поблизости. Дойдя до края поляны, я в очередной раз осмотрелся по сторонам.

Подул легкий ветерок, и у самой рощи закачались кусты диких роз. Целое море красно-бурых цветов привлекло меня, заставив на миг позабыть о поисках. Желая сорвать одну бархатистую красавицу, я приблизился к цветущему кусту и протянул обе руки, хватаясь за стебелек. Острые шипы не замедлили глубоко вонзиться в кожу, и я, вскрикнув, отдернул руки, испуганно глядя на свои пухлые пальцы, на которых тут же выступили капли крови.

Маура в мгновение ока очутился рядом, склонившись надо мной, и его крепкие руки приобняли меня за плечи. Очевидно, он все это время стоял за тонким деревом слева, где я и не подумал искать.

Он немного подул на мои ладони, держа их в своих, и боль от уколов шипов быстро прошла. Затем он снял свой широкий пояс из светлой ткани и аккуратно промокнул крошечные ранки.

– Ничего, скоро заживет без следа, – улыбнулся он. – Даже перевязывать не надо. – Он оглянулся на куст. – Так ты хочешь розу?

– Хочу, – я шмыгнул носом и провел по нему рукавом.

– Какую тебе?

– Вот эту, темную, – ответил я, указывая на изогнутые, почти черные лепестки.

Маура обернул пояс вокруг стебля и легко оторвал его от куста, протягивая мне. Я осторожно взял розу, подержал немного и вернул ему:

– Возьмите, пожалуйста. Я для вас хотел ее сорвать.

Он удивленно поднял брови, принимая подарок.

– Спасибо. Но знаешь, я тебе сразу скажу – я сорванных цветов не люблю. Мне они больше нравятся на кусте, живые. А эта роза скоро завянет.

Я огорченно опустил глаза – мне не удалось сделать ему приятное. Видя мое замешательство, он с демонстративным наслаждением вдохнул нежный аромат и, обломав шипы, ловко завязал концы гибкого стебля в форме венка. Это необычное украшение он водрузил мне на голову, так, что роза оказалась как раз над моим лбом.

– Вот, ты великий владыка. Владыкой чего ты хочешь быть?

Вопрос оказался для меня сложнее, чем он мог представить.

– Я... я не хочу быть владыкой, – пожал я плечами.

– Как? – опешил он. – Вообще не хочешь?

– Не хочу.

– Ну, подумай. У тебя же будут свои владения, и свои воины. Ты всем этим можешь управлять.

– А зачем?

Впервые я поставил его в тупик.

– Зачем? Ну как, зачем... Чтобы знать, что ты умный, и сильный, и тебя слушают люди. Чтобы ты им все давал, что нужно, а они в ответ охраняли тебя и весь твой край. А все, кто в твоем краю живет, были бы счастливы. Разве это не важно?

– Ну, не знаю... – протянул я. – Я не думал о всех... Вы же спросили, хочу ли этого я...

– А чего ты хочешь в жизни?

– Я... – оглядевшись вокруг, я тщетно попытался найти что-то, что подсказало бы мне ответ, ибо сам никогда не задавался этой проблемой. – Я хочу... жить, господин, – в конце концов сказал я единственное, пришедшее на ум.

– Хм... пожалуй, – задумался он. – Лучше и не скажешь.

Услышав слова поощрения, я заулыбался, хотя тема, на которую свернул наш разговор, не стала мне понятнее.

– То есть, просто жить? – уточнил он. – И не нужно ни огромных пашен, ни золота, ни армий?

– Если каждый будет просто жить... То зачем армии?

– И тебя устраивает рабство? – не отставал он.

– Рабство? – переспросил я. – У нас род земледельцев, я вырасту и тоже стану земледельцем, как мой отец, так было всегда...

– Да это все ясно, – отмахнулся он. – Но тебя не волнует, что Ильба этот помыкает тобой и твоим отцом, как хочет, а у вас прав никаких нет?

– Так он же из рода торговцев, а у них и все владения, они с нами делятся, мы же должны подчиняться, чтобы это все иметь... Так было всегда... Ведь вы тоже так хотите, великим правителем быть... Чтобы вас слушались.

– Я сказал «слушали», а не «слушались». Это же разные вещи, понимаешь?

– Почему?

– Потому, что есть разница между совместным делом и тупым повиновением, – резко пояснил он, теряя терпение. – Бана́. [1]

Я обиделся и пошел к лесу, оставив его одного на поляне. И тут же об этом пожалел.

Прямо передо мной возникло серое чудовище – волк огромных размеров, вышедший навстречу мне из чащи так, что мы почти столкнулись. Длинные клыки были обнажены, и с них стекала слюна. Желтые глаза смотрели на меня неподвижно, угрожающе. Я попятился, открыв рот от ужаса и не в силах закричать.

– Не беги! – вдруг услышал я громкий шепот Маура сзади. – Отступай медленно, спокойно. Не показывай страха.

Я попытался последовать совету, осторожно делая шаг назад на дрожащих ногах. Но, как назло, зацепился ногой за сучок и с криком повалился на землю, больно ударившись.

Волк прижал острые уши к голове и глухо зарычал. Шерсть на его загривке встала дыбом, когда он пружинисто припал к земле, готовясь к прыжку. Я не успел отползти.

Но у Маура была молниеносная реакция; и еще у него был нож. Он с размаху навалился на животное, прервав его прыжок. Длинное лезвие блеснуло на солнце и тут же окрасилось темной кровью.

В наступившей тишине Маура поднялся. Мертвый хищник остался лежать на земле с перерезанным горлом. Кровь с ножа капала в траву крупными багровыми каплями, и мой взгляд постепенно полз вверх, задерживаясь на потертой рукоятке и на сжимавших ее тонких пальцах. Эти пальцы иногда мягко гладили мои щеки и плели дивные венки из цветов. Он дарил венки маленьким дочкам рабов, которые хлопали в чумазые ладошки, танцуя кружком и притворяясь лесными волшебницами.

Теперь его пальцы были цепкими и твердыми, и оружие казалось их неотъемлемой частью, словно продолжением руки.

Сидя на траве, я заплакал. Слезы текли по моему лицу грязными ручейками, и я безуспешно вытирал их, шмыгая носом. Маура подошел ко мне, опускаясь на колени.

– Все, бояться нечего. Успокойся. Сильно ударился?

Он протянул руку, чтобы утереть мои слезы, но я инстинктивно отшатнулся, потому что на руке были капли волчьей крови. На его одежде тоже было несколько пятен. Маура проследил за моим взглядом, затем встал и снова отошел к распластанной туше.

– Вы убили... – прошептал я.

– А ты предпочел бы, чтобы это милое животное разорвало тебя на части? – резко отпарировал он. – Зато смотри: из шкуры выйдет прекрасная накидка на зиму, – Маура приподнял одну из мохнатых лап.

Меня передернуло.

– У нее, может, были дети... Она их кормила... Теперь она к ним никогда не вернется...

Маура помрачнел, вытирая нож о траву, и внимательно взглянул на волка.

– У него, – поправил он, – возможно, и были дети.

Как можно более тщательно очистив руки, он сделал еще одну попытку приблизиться ко мне.

– Ну не надо, Бан. Эх... – Маура махнул рукой, собрал веток и забросал ими тушу так, что она быстро скрылась из виду под густым покровом. – Все. Не буду я его брать.

Я позволил ему поднять себя с земли, утирая нос и глаза рукавом.

Дойдя до небольшого лесного ручейка, он разделся по пояс и окончательно смыл с себя все следы атаки.

– Волки – нормальные ребята, но тут пойми, или ты, или тебя, – говорил он, сидя на бревне недалеко от опушки. – Закон выживания.

Уже успокоившись, я сидел рядом, насупленно его слушая. Тогда, пребывая в шоке, я даже не подумал, что его атака на волка спасла мне жизнь.

– У меня просто реакция на них теперь такая... – продолжал Маура. – В детстве, в Зараке, на моих глазах пес вцепился зубами одному мальчику в руку, и оторвал ее.

– Оторвал?! – ужаснулся я.

– Ну да, почти от плеча, – подтвердил он. – И это не дикий пес был, соседская семья его на привязи держала. Утверждали, что полностью ручной, домашний. А он возьми и сорвись с привязи, и прямиком к детям, которые неподалеку играли. Они его даже не дразнили. Он от запаха крови озверел совсем, и на следующего кинулся.

– Так он их... всех... того?.. – у меня пересохло во рту от потрясения.

– Не успел. Я его камнем в голову завалил. Меня за это из приемной семьи и выгнали, потому что хозяева пса пришли плату за убыток требовать, и крепко поругались из-за этого с той семьей.

– Так вы же... спасли всех этих детей! – не поверил я. – А если бы их собственные дети среди них были?!

– Тогда, может, и не выгнали бы, – пожал он плечами. – А впрочем, кто знает...

– А мальчик тот без руки остался? – с сожалением спросил я.

– Остался. Но выжил. Ладно, что мы все о бедах, – перебил он сам себя. – А почему ты подумал, что это именно волчица, а не волк? – последовал неожиданный вопрос.

Я не знал, как объяснить.

– Моя мама... она... не вернулась... – наконец сбивчиво сказал я, сопя и низко опустив голову. – Она... – я не закончил, но ему и так уже было понятно.

– Вот оно что... – проговорил он с грустью. – Я должен был догадаться.

Видя, что я опять на грани слез, он дотянулся до ближайшего куста ежевики, быстро набрал пригоршню сладких ягод и положил мне на ладонь.

– По крайней мере, ты ее знал, – добавил он задумчиво. – Хотя, что я говорю, это же еще хуже. Прости.

До того, как у меня с языка сорвался вопрос, он снова поднялся, протягивая мне руку:

– Идем домой, а то скоро смеркаться начнет.

– Я просто болван, – огорошил меня он на следующий день, присев на траву рядом со мной, когда я разворачивал узелок с завтраком.

От моей вчерашней обиды уже не осталось и следа, и я встретил его широкой улыбкой, что, судя по всему, повергло его в такое же недоумение, как и меня его реплика.

– Что вы говорите, господин? – округлил я глаза.

– Говорю, что я виноват, – продолжил он. – Кто я такой, чтобы осуждать твое мнение? И кто сказал, что лучше быть правителем, чем земледельцем? Так что прости. В твоих словах больше правды, чем во всех моих великих планах по улучшению общества.

Он вынул из-за пазухи и протянул мне самодельное ожерелье из мелких высушенных желудей – в каждом он аккуратно проткнул дырочки, нанизав их на тонкую крепкую бечевку.

– Мир? – вопросительно посмотрел он на меня, наклонив голову.

– Конечно же! – с жаром и смущением проговорил я, восхищенно рассматривая его подарок и тут же надев его на шею. – Спасибо, хозяин!

– Это тебе спасибо, – улыбнулся он в ответ, дружески потрепав меня по голове.

Мы вместе позавтракали, и я обменялся с ним ломтиками пареной репы, а он со мной – свежесобранным крыжовником и купленными на рынке медовыми сухариками; и в душе моей снова надолго воцарился покой.

* * *

Ильба настаивал на том, чтобы Маура перенял торговое ремесло, а для этого нужно было в совершенстве овладеть счетом. Но в голове у старика никак не укладывалось, что кто-то может овладеть чем-либо «в совершенстве» за гораздо более короткий срок, чем в свое время удалось ему.

– Ты задаешь слишком много вопросов, – гневно произнес Ильба за одним из уроков. – Думай молча. Итак, у меня пять мешков яблок, в каждом из них по три десятка штук. Приходят четверо покупателей, сколько каждому продам, если поровну?

– Тридцать семь яблок каждому, но только если вы два яблока разрежете и раздадите всем четверым по половинке, – мгновенно ответил Маура. – А когда мы дойдем до задач с неполными числами?

– Какими-какими? – прищурившись, переспросил Ильба, решив не комментировать свою ошибку.

– Ну, я имею в виду то, что меньше единицы, например, две трети от единицы, три четверти...

– Где ты этой чепухи набрался? – возмутился его наставник. – Я тебя учу только тому, что может пригодиться! Ты еще предложи горшки и кувшины пополам разрубать при продаже!

– Хорошо, простите. Я просто хочу понять, почему счет идет только на полные единицы, – не сдавался Маура. – Ведь число можно раздробить, и тогда точность будет бо́льшей...

– Как так «раздробить число»? Что ты несешь?! Не воображай себя умнее меня, молокосос! – И он с силой ударил ученика по рукам длинной хворостиной.

Молниеносно вскочив, Маура схватил старика за грудки и отбросил его. Да так, что тот, пролетев через всю комнату, приземлился у противоположной стены, по пути задев стол.

Несколько секунд стояла полная тишина.

– Почтенный... почтенный, вы ушиблись? – этот вопрос прозвучал бы кощунственно, если бы на лице Маура не было неподдельной тревоги. Он подбежал к упавшему, приподнял его за плечи и стал ощупывать.

Ильба закряхтел и сморщился от боли.

– Простите меня, я не хотел... Я просто не успел остановиться... – сокрушенно говорил Маура, но старик только отмахивался от его рук, отползая в сторону со словами:

– Оставь, оставь меня в покое... Уйди...

Еще недели две хозяин Лабин-нег ходил, прихрамывая и опираясь на палку. Со страхом я ожидал, что он выгонит провинившегося подростка из своего имения, но ничего не происходило. Сам же Маура старался не показываться ему на глаза, и целыми днями где-то пропадал, не возвращаясь в дом даже поесть или переночевать.

Как-то утром я медленно брел по лесной тропинке, волоча за собой плоскую тележку для хвороста. В ветвях зашуршало, и передо мной возник Маура, вверх ногами свесившийся с низкой ветки дерева. Я вздрогнул, хотя он уже неоднократно появлялся таким образом.

Мы немного поглядели друг на друга.

– Отойди, – сказал вдруг он.

– Что, господин?

– Отойди, я спрыгну.

Я отодвинулся к кустам, и он, перевернувшись в воздухе, спружинил на ноги. Снова поворачиваясь ко мне, он объявил:

– Я ухожу.

– Куда? – спросил я встревоженно.

– В Зарак, наверное, вернусь. Но это неважно. Ты передай Ильба, что он может подыскать другого наследника.

– Но... но он же вас не выгнал! – воскликнул я.

– Знаю. Я сам уйду. Он уже жалеет, что вообще меня взял, но боится что-то предпринять. Поэтому я за него это сделаю.

Он направился вдаль по тропинке.

– Нет! Не уходите, – побежал я за ним. – Вы же даже вещей никаких не взяли!

– Не волнуйся, я о себе позабочусь, – невозмутимо ответил он на ходу.

– Не уходите! – Неожиданно для самого себя я заплакал и крепко уцепился за него, утыкаясь лицом ему в грудь, так как только до груди я тогда ему доставал.

Наконец он обнял меня как-то растерянно, и погладил по голове, успокаивая:

– Ладно, не уйду я. Не уйду. Не плачь.

К моей огромной радости, тем вечером Ильба все же принял его обратно в дом. Покаявшись перед приемным отцом, Маура изо всех сил старался впредь ему не перечить. А тот, в свою очередь, никогда больше не поднял на него руки.

* * *

В конце лета выдалась прохладная ночь, и мы сидели неподалеку от речки на густой траве, незаметно улизнув из имения, когда господин Ильба лег спать. Я бы никогда не осмелился совершить нечто подобное до того, как познакомился с Маура.

Теперь он расположился рядом, лежа на спине и устремив взгляд на небо.

– Так, значит, с плаванием еще нужно будет постараться, – подытожил он. После многократных попыток добиться того, чтобы я поплыл, как рыбка, руки Маура были сплошь покрыты царапинами от моих ногтей, а я никак не мог избавиться от солоноватого привкуса водорослей во рту. И все эти страдания – с нулевым результатом.

– Счет и буквы... – продолжал он уже сидя, скрестив ноги и упершись в колени локтями, а подбородок опустив на переплетенные пальцы. – Ты ведь не собираешься стать торговцем, правда? Так что немного только подтянуть. Что еще... А ты на лошади ездить умеешь?

Я покачал головой, тяжело вздохнув от вновь охватившего меня чувства собственной никчемности.

– Вот этим и займемся, – удовлетворенно кивнул он. – Впрочем... Я, наверное, неправильно поступаю. Может, это мне надо учиться у тебя.

Не поверив услышанному, я вытаращил на него глаза.

– Да-да, – подтвердил он с улыбкой. – Вот ты что больше всего любишь делать?

– Я люблю... смотреть, – ответил я, немного поколебавшись от стеснения.

– Смотреть? В смысле, наблюдать? – уточнил Маура, не удивившись.

– Ну, смотреть. Я люблю смотреть на красивые вещи и красивых... – запнувшись, я вовремя замолчал.

– Понятно, – не стал он допытываться о подробностях. – Я тоже люблю смотреть. На звезды, например. Или на воду. Но на звезды больше. А что ты при этом думаешь?

– Ничего.

– Совсем ничего? Этого я еще не пробовал. – Маура снова прилег на траву, закрывая глаза. – Ни о чем не думать... Я вот сразу начинаю размышлять о том, как было бы, если бы можно было достать до звезд, или как мне научиться подольше удерживаться под водой, чтобы выиграть любой спор. А если расслабиться и просто глядеть на что-то... – Он затих, а потом стал насвистывать какую-то мелодию.

– Что это? – спросил я.

– Песенка про гусеницу. Ее часто мальчишки пели в Зараке. А потом отправлялись ловить этих гусениц, с целью посмотреть, что у них внутри.

Увидев, как я ужаснулся, он уже сам захохотал.

– А ты что, никогда не мучил гусениц?

– Нет, господин, – пожал я плечами.

– И не крал урожай прямо с деревьев?..

Я опять покачал головой.

– ...Не ловил ужей руками, не охотился на белок, не швырял камнями в полевых воробьев?

– Нет.

– Интересный образ жизни, – он задумчиво приподнял брови и долго еще молчал.

– Никак у меня не получается выкинуть все мысли из головы, – наконец произнес он огорченно. – Иногда я жалею, что вообще способен думать.

– Почему? – искренне удивился я.

– Ну... Мысли – это как металлическая клетка, – попытался объяснить он. – Вот ты, например, свободен?

– Нет, – сразу сказал я. – Я принадлежу господину Ильба.

– Да хватит уже! – махнул он рукой. – Это все не важно. Ты внутренне, в сердце своем, свободен? Ведь твои чувства, твои желания никому не принадлежат?

– Наверное, нет, – ответил я с сомнением.

– Значит, свободен. А мысли сковывают. Человек становится как бы пленником самого себя, когда начинает думать, кто он вообще такой, и почему все так, как оно есть. Тогда он не может обрести настоящий покой. Или свободу. Как ты считаешь?

Я еще не успел переварить предыдущие вопросы, но мой собеседник, похоже, проникся истинным интересом к моей персоне, желая выяснить как можно больше. С этой точки зрения он немногим отличался от тех мальчишек, которые препарировали гусениц со здоровым детским любопытством.

– Не знаю, – пролепетал я.

– Ну и ладно, – рассмеялся он. – Не буду тебе голову морочить. – Сорвав травинку и покусывая ее, он посмотрел вдаль.

– Ильба пытается из меня нормального человека сделать, но у него, как видно, плохо получается, – сказал он, посерьезнев. – И в этом только моя вина.

– А почему он вас выбрал? – решился я задать давно занимавший меня вопрос.

– Да ума не приложу, на кой я ему сдался, – пожал он плечами. – Мог бы и другого беспризорника найти, и более послушного.

Снова дав волю своему любопытству, я уже не мог остановиться, хоть и не имел никакого права спрашивать о личных делах кого-либо из хозяйского сословия.

– Так у вас что, вообще не было дома? Как же вы жили?

– Так и жил, – хмыкнул он. – Очень даже неплохо, посвободнее, чем сейчас.

– А зимой?! – округлил я глаза.

– В кустарнике прятался, из жердей шалаш делал, ягоды и желуди заранее припасал. Вон, все звери на природе отлично зимуют, и ничего. Ты лучше еще про свою семью расскажи, – снова сменил он тему. – Значит, братьев у тебя трое – Зоа́р, Альма́р и Кета́н, сестры две – Гата́н и Си́да, и ты самый младший в семье, правильно?

– Ух ты... – протянул я в восхищении, не веря, что все это можно было сходу запомнить после нашей последней откровенной беседы еще в новолуние. – Какая же у вас память, господин!

– Да ну тебя, – отмахнулся он. – Так почему у вас с Зоаром такие плохие отношения?

– Он меня всегда стыдился, – опустил я глаза. – За то, что я толстый, и неуклюжий, и вообще... А когда его друзья меня дразнили, он с ними заодно дразнил...

– А Альмар и Кетан защищали?

– Нет... Они тоже старались со мной поменьше водиться, чтобы над ними их товарищи не смеялись... Я с сестрами всегда гораздо лучше ладил, хотя они со мной только в куклы играли, скучно было...

– Набить бы им рожи, мерзавцам этим, – задумчиво сказал Маура, и тут же покосился на меня: – Ну, я не сестер имею в виду, конечно. Да и про братьев ты меня извини, погорячился. Просто скотское это поведение, вот что я тебе скажу.

* * *

– Забирайся, – Маура ловко подсадил меня, и я оказался верхом на молодой лошади, самой небольшой из тех четырех, что были в стойле господина Ильба.

Однако для меня, семилетнего, и такая лошадка казалась гигантской. С высоты ее хребта я мельком взглянул вниз и тут же крепко зажмурился.

– Э, нет, так не пойдет, с закрытыми глазами тебе ездить пока рано, – пошутил хозяин, ободряюще хлопнув меня по спине. – Не трусь, эта смирная, если что, я тебя подстрахую.

Изо всех сил вжавшись пятками в гнедые бока, а руками вцепившись в густую гриву, я решился выпрямиться.

– Так, теперь понемногу, чувствуй ее движения, двигайся с ней в такт, – продолжал мой наставник, медленно ведя кобылу под уздцы.

Ощущая, как перекатываются твердые позвонки подо мной, я пытался приноровиться к лошадиным шагам.

– Расслабь пятки, неудобно ей. И гриву отпусти, тебе вот приятно было бы, если б тебя за волосы оттаскали?

Сразу пожалев животное, я освободил его от своей мертвой хватки, и лошадь слегка тряхнула головой, словно говоря мне «спасибо».

Шаг за шагом Маура терпеливо шел рядом, и к концу первого дня занятий я уже научился почти без страха держаться прямо, сам натягивать уздцы, направляя лошадь вправо и влево, и даже попробовал перейти на медленный галоп, правда, при этом чуть не свалившись.

Лошадь оказалась на редкость покладистой, выдерживая все издевательства над собой, и только время от времени пофыркивала, наверняка посмеиваясь над моей неуклюжестью.

Примерно за месяц Маура удалось выучить меня азам верховой езды, да так, что мне уже самому это нравилось, и я, обычно любящий поспать допоздна, теперь сам будил его ни свет ни заря, чтобы поскорее приступить к занятиям.

___________________________

[1] На деревенском наречии слово «бана́» означало примерно «дурачок», «недоумок», «недоделанный», поэтому имя «Баназир» сокращалось только как «Бан», а иначе становилось оскорблением.