Текст книги "Дом для изгоев (СИ)"

Автор книги: РавиШанкаР

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц)

Груня выкармливала обоих малышей до двух лет, и оба молочных братца – и Матюша, и Саввушка, подросли вполне здоровыми и крепкими. Однако характеры их отличались кардинально. Бойкий и сметливый Матюша рано начал ползать, потом ходить, раньше Саввушки начал говорить и соображал куда лучше. Саввушка же рос увальнем и часто капризничал, но на это любящие родители не обращали внимания. Сходства же между мальчиками особого не наблюдалось – Саввушка был полнотелым, белокурым и сероглазым, с миловидным херувимьим личиком и густыми кудряшками – вылитый Ипполит Дормидонтович в детстве, а Матюша пошёл в более смуглую от природы Груню, черноволосый и черноглазый, довольно худенький. С братцем у него только и было внешнего сходства, что густые вьющиеся кудряшки.

В общем, это устраивало всех. Варваре Саввичне и Ипполиту Дормидонтовичу не хотелось постоянно иметь перед глазами напоминание измены последнего, а Груня тихо радовалась тому, что ребёнок пошёл в её породу, да и приёмного отца, такого же темноволосого, как Груня, чем-то напоминал.

Между тем мальчики подрастали, и Варвара Саввична не могла не отметить, что бойкий и смышлёный Матюша хорошо влияет на капризного ленивого Саввушку, поэтому, когда пришла пора выписывать гувернёра, за ученье сели оба. И точно, Матюша всё схватывал на лету, да ещё и Саввушке успевал растолковать что к чему, не хуже заправского учителя. Видя такое рвение к наукам со стороны незаконного сына, Ипполит Дормидонтович только вздыхал. Ему хотелось бы, чтобы во всём первым был Саввушка, но увы… Помещик дураком не был, и прекрасно понимал, что успехи барича, о коих твердил гувернёр, прежде всего связаны с добровольной помощью Матюши.

Груня же была рада успехам сына, она надеялась, что Ипполит Дормидонтович, в благодарность за выкорм,*** освободит Матюшу, а грамотному устроиться на свободе будет легче. Даже отчим стал лучше относиться к мальчику, да и Груня оказалась хорошей женой, впоследствии родив мужу ещё двоих сыновей, поэтому в семье Кукушкиных воцарилась относительная гармония.

Таким образом шло время… Мальчики получили изрядное домашнее образование, позволявшее подготовиться к поступлению в университет. Постаревший Ипполит Дормидонтович хотел, чтобы сын пошёл по гражданской части, поскольку не желал опасной карьеры военного для единственного наследника. Обстановка тогда была неспокойная, провинциальная знать передавала друг другу ужасные рассказы о зверствах Буонапартия, самовольно захватившего французский трон, о поражении русских войск под Аустерлицем, о континентальной блокаде… Саввушка и сам не рвался в бой, так как был, откровенно говоря, трусоват. Кроме того с возрастом стало понятно, что сын унаследовал от отца то самое сластолюбие, которое не позволяло ему пропустить хоть одну симпатичную дворовую девушку… Ипполит Дормидонтович, к тому времени несколько постаревший, обрюзгший и переставший интересоваться женским полом, предпочитая ему охоту и картёжные игры с соседями-помещиками, смотрел на проказы Саввушки в девичьей сквозь пальцы. А Варвара Саввична и подавно не замечала ничего худого в единственном сыне.

Подросший Матвей же, занимавший к тому времени при Саввушке сомнительное положение то ли слуги, то ли приятеля, в этих забавах не участвовал, к тому же, всякое принуждение было противно его натуре, он читал всё, что подворачивалось под руку и ждал лета, когда семья Куроед-Задунайских планировала поездку в Москву, дабы записать Саввушку в университет. То, что Матвей поедет с Саввушкой в качестве личного слуги, даже не обсуждалось. Матвей надеялся, что ему тоже удастся посещать лекции университетских профессоров, тем более, что выговором и манерой держаться он мало походил на обычного крепостного слугу. Матвей жаждал новых знаний, ему тесно было в этом патриархальном поместье в роли крещёной собственности. И если другие крепостные спокойно относились к роли барских рабов, то Матвей чувствовал, как гнетёт его осознание своего рабского положения.

Хотя Варвара Саввична и упомянула как-то раз, что по завещанию освободит и Груню, и её сына, но… несмотря на возраст, помещица отличалась крепким здоровьем, да и ждать смерти её было как-то… неблагородно.

Между тем, после очередной проказы Саввушки, одна из девушек исчезла из усадьбы, а в девичьей водворилась новая. Звали её Таней, и сложно было назвать её красивой. Слишком худощава, слишком бледна… Таня не воплощала собой идеал крестьянской красоты, но у неё необыкновенно хороши были глаза – голубые, как васильки, в длинных русых пушистых ресницах. Девушка сторонилась мужчин, пугливо поглядывала на молодого барина, а вот Матвей… Матвей влюбился. В отличие от Саввы, он не разменивал себя на мелочи и Таня стала объектом его сильного и истинного чувства. Он стал потихоньку оказывать Тане знаки внимания, и был ужасно рад, когда девушка перестала его дичиться, и даже попросила обучить грамоте.

Девушка оказалась смышлёной не менее Матвея, и, несмотря на недостаток, а вернее, полное неимение какого-либо образования, рассуждала здраво и разумно. Она быстро выучилась читать, с удовольствием слушала рассказы Матвея о далёких странах, почёрпнутые из книг о путешествиях, и сама читала те детские книжки, которые остались с детских лет Матвея и Саввушки, постепенно переходя от простых к всё более сложным. Матвей даже надеялся на то, что Варвара Саввична сможет дать Тане вольную, чтобы в дальнейшем они могли пожениться и жить, как свободные люди. Конечно, одними задушевными беседами не ограничивалось, были и объятия, и поцелуи, но не более того. Матвей не хотел позорить девушку, получившую строгое воспитание.

Он старался проводить с любимой девушкой побольше времени и Саввушка был возмущён. Он с детских лет привык считать Матвея чем-то вроде любимой игрушки и теперь, когда у того завелась личная жизнь, ужасно разозлился. Особенно, когда узнал, что Матвей хочет обвенчаться с Таней. Как такое может быть? Матвей принадлежит ему и должен быть при нём неотлучно! Значит, надо расстроить эту свадьбу, и показать, что Таня ничем не лучше других, тех, что готовы были доставить баричу удовольствие по первому щелчку.

И Саввушка задумал очень гадкое дело. Причём, он и сам не осознавал всей низости своего поступка. Подумаешь, крепостная девка… Их, таких – пучок пятачок.

В этом месте рассказа лицо дядюшки Матэ словно окаменело. Я не решился расспрашивать, понимая, что, несмотря на прошедшие годы, трагедия эта ещё жива в его сердце.

Он выдавил ещё несколько фраз, из которых я понял, что Савва изнасиловал девушку, после чего та утопилась в пруду, не вынеся позора. Матвей же жестоко избил сводного брата, от смертоубийства его удержало только то, что негодяй всё-таки приходился ему родной кровью. После этого бежал из поместья в Москву, надеясь выдать себя за вольного и затеряться. Но до Москвы не добрался. Наступило двенадцатое июня 1812 года и началось знаменитое нашествие Наполеона на Россию. Матвей сумел организовать таких же крепостных, бежавших «от француза» в лес, в некое подобие партизанского отряда… и погиб в одной из стычек с наполеоновскими драгунами, так и не узнав ни о Бородине, ни о московском пожаре, ни о переправе через Березину, ни о судьбе своей матери, братьев, приёмного отца Ивана и мерзавца Саввы, потому что оказался в этом мире с заданием от таинственного Равновесия – помогать преследуемым Нойотами колдунам.

*Наплоить – собрать ровными складками, острыми или полукруглыми.

**Рожок – старое название детской бутылочки для кормления.

*** Как упоминает Салтыков-Щедрин в «Пошехонской старине», у кормилицы в благодарность освобождали кого-либо из родных детей, правда, в основном, это были девочки, поскольку выросший мальчик – это более ценный работник, да и в рекруты его можно отдать при необходимости.

========== Глава 8. Курс молодого бойца ==========

Внимание, пока не бечено!

– С ума сойти! – выдохнул я. – Ну и судьба! Хоть роман пиши.

– Роман… – грустно усмехнулся дядюшка Матэ. – Всё бы вам, молодым, по полочкам разложить. А Танюша моя… Эх!

Мне стало стыдно. Это для меня давняя романтическая история, а для дядюшки Матэ – его личная глубокая трагедия, которую он до сих пор помнит… и вряд ли когда-либо забудет.

– Простите… – вздохнул я. – Кажется, я и впрямь стал чересчур романтичным. Живого человека не вижу.

– Да давай на «ты», – предложил дядюшка Матэ. – Ты ведь постарше будешь, чем я. Мне-то всего семнадцать годков было, когда я сюда попал. Да и жизнь у тебя была нелёгкая. Так что… в чём-то мы похожи с тобой.

– Изгои… – произнёс я.

– Что? – удивился дядюшка Матэ.

– Понимаете… то есть понимаешь, – поправился я, – Тьма сказала мне, что я изгой в своём мире. Потому что появился на свет там, где не должен был появиться. А ты… Ты ведь тоже был своего рода изгоем. И для крестьян чужой, потому что умный слишком, и для хозяев своих не более чем слуга.

– Ну да… – кивнул дядюшка Матэ. – От одного берега уплыл, к другому не пристал… Быстро мне братец Савва моё место указал.

И старый мельник скрипнул зубами.

– Но как же ты выжил? – спросил я. – У меня вон, хоть Кэп есть… А ты?

– Трудно мне пришлось, – кивнул дядюшка Матэ. – Лет пятнадцать я этот мир узнавал, перебивался с хлеба на квас, от Нойотов скрывался… Я-то почти сразу понял, что колдун, только вот даром своим владеть не умел. Это сейчас я приспособился. Одинокий нелюдимый мельник – хорошая маска. А то, что у меня жена есть из Лесных, дети… Об этом здешним знать не надобно. Но договор с Равновесием я выполняю. Кого могу – спасаю, помогаю укрыться. Кто-то к Лесным уходит – они колдунов уважают… Кого Водные или Крылатые пристраивают. Кто-то к людям возвращается, чтобы таким же как он помогать. В общем, за прошедшие сто тридцать три года я десятка четыре колдунов спас. Мало, скажешь?

– Нет, – покачал головой я. – Любая жизнь ценность. И мало кто может похвастаться тем, что спас хоть одну. Погодите… сто тридцать три года? То есть вам сейчас сто пятьдесят лет?

– По осени будет, – педантично поправил меня мельник. – Ну да, здешние-то дольше живут, двести лет для них – не срок, а колдуны, случалось, и до полутысячи лет доживали. Так что время у меня ещё есть. Да и ты, думаю, тоже долгожителем будешь. И Шер тоже. Да, Шер… я его давно приметил, привечать стал. Жалко, что он сиротой остался, родители бы его Нойотам не выдали. А эти… эти могли. Только вот не дотумкали, другим способом избавиться решили.

– Гады! – вырвалось у меня. – И мы это им просто с рук спустим?

– Верно мыслишь, – кивнул дядюшка Матэ. – Родную кровь обижать нельзя, грех это непрощаемый… Есть у меня одна задумка. И раз ты – Огненный, то оченно даже хорошо…

– Да я и сам толком не знаю, Огненный ли я… – пробормотал я, хотя вся моя прежняя интриганская натура радостно встрепенулась при мысли о том, что нехорошую родню Шера можно будет наказать.

– Не отпирайся, – заметил дядюшка Матэ. – У меня в этих делах опыта поболее. А дар твой раскрыть я тебя научу – не ты первый, не ты последний. И в деле твоём дар пригодится – непросто это, ещё двоих отыскать.

– Хорошо, – кивнул я. – Спасибо за помощь. Значит, мы тут задержимся немного, а потом…

– А потом в путь отправимся, – кивнул дядюшка Матэ. – И то, засиделся я на одном месте… Пора менять диспозицию.

Я чуть улыбнулся. Похоже, страсть к учёным словечкам в бывшем крепостном была неистребима. Только вот…

– А как же твоя жена?

– Да всё с ней в порядке будет, – улыбнулся дядюшка Матэ. – Она всё поймёт – Лесная же… А я поброжу с вами и вернусь. Кстати, завтра она меня навестить обещалась. Вот и познакомитесь.

– Прости, только вот не понимаю… Лесные, Водные, Крылатые – это кто?

– Это не люди. Даже не знаю, как их по другому назвать… Лесные – они что-то вроде наших леших, только куда красивее, они лесом живут, лес знают, чужих не пускают к себе, Нойотам туда ходу нет. Только колдунов принимают. Лесные тоже пришлые, они здесь появились, когда местные только в шкурах бегали. Почитали их когда-то люди, в мире с ними жили. Вера в Единого Великого всё извела…

– Вот оно что, – протянул я, – а Водные, значит, что-то вроде водяных и русалок?

– Ну да, – кивнул дядюшка Матэ. – А Крылатые в горах живут, мало их осталось, хоронятся они от всех. Даже с Лесными да Водными общаются редко, что уж о людях говорить. Люди-то раньше старались Крылатых пленять да при себе держать, вот они и перестали общаться с ними.

– Зачем… при себе? – удивился я.

– Поцелуй Крылатого дарит здоровье, богатство и бессмертие, – ответил дядюшка Матэ. – так местные считают. У одного из здешних правителей жена была из Крылатых. Так он тысячу лет правил, первым Шас-Техсином был. И ни на год не состарился. До самой смерти был, как двадцатилетний.

– А отчего он тогда умер-то? – удивился я. – Если бессмертный?

– Не захотел жить, – ответил дядюшка Матэ. – С женой его беда случилась… Несчастный случай. Погибла она. Но вот как… что… Это всё тщательно скрывается. Так что дело там нечистое.

– И неужели никто не дознался? – удивился я.

– Нет, – ответил мельник. – Следующим Шас-Техсином стал правнук первого правителя, и он велел всю эту историю строго засекретить. А того, кто туда нос совал, быстренько на голову укорачивали. А потом, с течением лет… никому это стало не интересно. К тому же со второго Шас-Техсина стала распространяться новая вера…

– Это которая в Единого Великого? – спросил я.

– Она самая, – кивнул дядюшка Матэ. – Тогда и первые Нойоты появились. Первоначально это был вроде как рыцарский орден, который клятву верности давал самому правителю. Второй Шас-Техсин сам стал Магистром Ордена. А гербом ордена стал Шияххх… это птица местная хищная, похожа на гигантского орла. Когти – во! Детёныша тогруха унести может! Так вот, этот самый Шияххх несёт в когтях метлу, а в клюве – факел.

– Кого-то это мне напоминает… – пробормотал я. – То ли опричников Ивана Грозного, то ли орден доминиканцев… Только там, помнится, собака была.

– А обоих, – кивнул дядюшка Матэ, показав хорошее знание истории. – Только у доминиканцев собака в пасти факел несёт, а у Ивановых опричников была метла и собачья голова. Так вот, самые настоящие опричники и есть эти Нойоты. Куда там царю Ивану Васильевичу… Вот с тех самых пор стали Крылатых похищать… Второй Шас-Техсин тоже хотел жить долго. И с Лесными да Водными отношения разладились… и колдунов стали преследовать. Ещё тысяча лет прошла с того времени… Сейчас большинство местных и позабыло, что когда-то всё было совсем по-другому…

– А тогда ты откуда столько узнал о чужом мире? – удивился я.

– Предыдущий хозяин мельницы рассказал, – ответил дядюшка Матэ. – Спас он меня от Нойотов, научил многому. Он-то из природных колдунов был, из местных. Если бы не он – быть бы мне уже сорок раз на колу… Молодой был, горячий… да… Мерион его звали. Жаль только, что встретились мы, когда жизнь его была уже на исходе. Он-то и просветил меня насчёт Равновесия, которое ты Тьмой называешь. Знаешь, Мирон… нету для колдунов ни света, ни тьмы. Есть только дар, а уж как его использовать – человек сам решает. Ну вот… про Шера-то мы и забыли. Слушал-слушал мальчишка мои байки, да и задремал. Да и птичка твоя голову под крыло спрятала.

– Я не сплю, – вскинулся Кэп, – но разговор ваш был долгим. Даю справку – уже поздний вечер.

– А ведь и правда, темно уже, – удивился я. – Неужели мы весь день проговорили?

– Длинный у нас был разговор, это да, – кивнул мельник. – Давай-ка спать, утро вечера мудренее. А прямо с утра засядете с Шером за ученье. Если вы себя защищать не научитесь – быстро на колу окажетесь. И птичка твоя многомудрая не поможет.

– Я не птичка, я – Кэп! – возмутился мой птиц. – Но вы правы, Матэ, чем лучше они смогут себя защитить, тем эффективнее помогут другим. Кстати, я не отказался бы от кусочка мяса… и этой… туммы.

– Ну ты и проглот! – возмутился я.

– Да пусть, – усмехнулся мельник, – мне не жалко. Давайте уж поужинаем, чем бог послал.

Я честно попытался разбудить Шера, чтобы предложить поесть, но парнишка заснул так крепко, что это оказалось бесполезной затеей. Так что я просто перенёс его на ложе, наскоро поужинал и тоже отправился спать. А Кэп ещё о чём-то тихонько сплетничал с дядюшкой Матэ. Похоже, они обсуждали способ мести Шеровым родственничкам. Вот и ладно. Я-то в реалиях этого мира пока смыслю мало, чтобы предложить что-нибудь… этакое. А жаль.

***

Следующие десять дней пролетели как ласточки по осени и примерно по одному и тому же распорядку. Мы с Шером вставали, завтракали, а потом начиналось настоящее зверство. Сначала дядюшка Матэ усаживал нас за книги. Очень древние книги, если бы хоть одна из них попала к Нойотам, думаю, что мы бы не отделались простым сажанием на кол. Перед этим нам бы ещё руки-ноги отрубили и язык отрезали. Книги достались дядюшке Матэ от его предшественника и рассказывали о том, как колдун должен развивать свой дар. И да, Тьма не обманула. Читать по-местному я обучился удивительно быстро, буквально за несколько часов, стоило только Шеру рассказать мне о местной азбуке. Хотя, конечно, эта письменность больше напоминала рунический алфавит, но всё равно…

Так вот, начинался день с чтения, потом следовали разминочные упражнения и повторение изученного ранее. Перед обедом дядюшка Матэ обучал нас боевым заклятьям и гонял как вшивых по бане по полосе препятствий, которую до этого мы сами и обустроили.

После этого мы смывали с себя всё, что успели собрать на полосе препятствий, и шли обедать. После обеда наш мучитель давал нам час отдыха, затем рассказывал, главным образом мне, об истории и обычаях мира Техсин. А потом предлагал вжиться в роль… Школяра, слуги-тюха, охотника, бродячего актёра, цирюльника, лудильщика, сапожника… В общем того, кто имел обыкновения шляться по дорогам всей страны, не привлекая особого внимания Нойотов. У меня начало возникать такое чувство, что я служу в разведке и готовлюсь к внедрению во враждебную страну. Хотя… кол, маячивший впереди в случае ошибки, был превосходным стимулятором. К тому же, оказалось, что дядюшка Матэ знает и местный этикет благородных, который тоже приходилось заучивать. На мой недоумённый вопрос, зачем мне разбираться в обычаях и этикете местной знати, дядюшка Матэ ответил, что знания лишними не бывают, а со мной может приключиться всякое.

А перед ужином была ещё одна тренировочка… так что до постели в первые пару дней я просто доползал и думал, что из старого мельника вышел бы превосходный сержант спецназа. У него бы точно все новобранцы были бы выучены на уровне «Альфы».

Но были и некоторые светлые моменты. Пару раз к мельнику заходила жена – удивительно красивая женщина, ни за что бы не сказал, что она – не человек. Единственное, что её выдавало – узкие вертикальные зрачки, но не присмотришься – не заметишь. А в остальном – золотоволосая синеглазая красавица, на вид лет двадцати, выглядевшая сестрой собственным дочерям. Навещали мельника и внучки – смешливые зеленоглазые девчонки, огненно-рыжие, как лисички, и ужасно проказливые. С ними мы подружились.

Кстати, мельник не ошибся, и я оказался Огненным, а вот Шеровой стихией была вода. Шер отчего-то немного расстроился, но почему – мне не сказал. Я только плечами пожал – неважно, какая у Шера стихия, всё равно он первый встреченный мной в этом мире человек, мой названый младший братишка… и я всё сделаю, чтобы он обрёл свой Дом.

***

А потом настало время для мести.

========== Глава 9. Практическое применение полученных знаний. Часть первая. ==========

Внимание, пока не бечено!

В этих заботах незаметно прошло ещё двадцать дней. Дядюшка Матэ стал поговаривать о том, что я не безнадёжен, и что, пожалуй, теперь не выдам себя первому же попавшемуся на пути Нойоту. Видимо, и мой артефакт поиска решил так же, потому что в одно прекрасное утро я проснулся до рассвета, оттого, что нагревшийся перстень просто жёг палец. Я с тихим матом схватился за задолбавший меня артефакт с твёрдым намерением стянуть его и досмотреть сладкий предрассветный сон до конца. Не тут-то было. Колечко сидело как влитое, а перед глазами у меня всё расплылось.

Я словно грезил наяву, увидев городскую стену, сложенную из белого камня, окованные железом ворота, у которых дежурили загорелые парни в кожаных жилетах с нашитыми металлическими бляхами поверх серых, одинаковых, явно форменных рубах, синеющее вдалеке море, тянущиеся вверх узкие, стрельчатые, словно кружевные башни… и подходящий к воротам караван. Несколько повозок, запряжённых тогрухами и задёрнутых пологами, загорелых усатых охранников в странных блестящих шлемах, ехавшего впереди человека в вышитом, явно дорогом одеянии, напоминавшем бухарский халат… А за повозками… За повозками гнали людей, явно рабов, если учесть, что у каждого из них на шее был массивный ошейник, а руки прикованы к общей цепи, которую держали два надсмотрщика. Люди выглядели усталыми, измученными и очень несчастными. Одежда их превратилась в лохмотья, лица покрывала дорожная пыль, так что нельзя было судить ни об их возрасте, ни о внешности. Но, скорее всего, все они были достаточно молоды и здоровы.

А замыкала караван повозка, на которой было установлено нечто, напоминающее клетку, со всех сторон занавешенную коврами. Судя по тому, что её охраняли аж четверо охранников, там содержалась некая особо ценная собственность. И тут в мою голову ворвались звуки. Скрип повозок, свист бичей надсмотрщиков, тяжёлое дыхание рабов, реплики стражников… Караван приблизился к воротам и остановился. Старший из стражников, судя по тому, что у него поверх безрукавки вилась толстая серебряная цепь с какой-то бляхой, поздоровался с главой каравана, как со старым знакомым:

– Привет тебе, почтенный Тулеген! Привёз новую партию?

– Да, Гозма, – откликнулся работорговец. – Это бунтовщики из северных провинций, сплошь бывшие тюхи, молодые и сильные. Обошлись мне дёшево, думаю, что быстро расторгуюсь. И цену ломить не буду. Тебе, кстати, не нужен раб для подсобных работ в доме? Тебе, как старому знакомому, могу скостить пятую часть от первоначальной цены…

– Я подумаю, – отозвался стражник. – Спасибо за предложение, почтенный Тулеген! А что у тебя там за диковина, которую твои молодцы так стерегут? Неужто юная девственница немыслимой красоты?

– Не совсем… – самодовольно ответил работорговец. – Но товар штучный… О, это для очень и очень состоятельных господ… И, поверь, они будут за него бороться!

– Ну, – скривился стражник, – неужто эта девчонка так красива? Или это мальчишка?

Тулеген самодовольно улыбнулся. Видимо его распирало от желания поделиться хоть с кем-то, а старый знакомец казался ему подходящей кандидатурой. Пока он отсчитывал медные и серебряные монеты пошлины за въезд, на лице его отражалась нешуточная борьба. Наконец, опустив монеты в ладонь стражника, купец заметил:

– Я не зря пекусь о ценном товаре. Но, сначала поклянись, что ты не проронишь о нём ни слова, пока сей товар не будет стоять на камне продажи.

Стражник, заинтригованный словами купца, быстро произнёс слова клятвы, и Тулеген, склонившись с седла, прошептал несколько слов на ухо стражнику, после чего у того на лице появилось нешуточное изумление.

– Да иди ты! Не может быть!

– Я и сам поначалу не поверил, – отозвался ничуть не обиженный, а скорее довольный такой реакцией работорговец. – Но меня ж не обманешь. Всё точно. Всё так.

– Вот оно что! – присвистнул стражник в восхищении. – Да, благородные господа передерутся за твой товар! Когда ты думаешь выставлять его? Я непременно отпрошусь со службы, чтобы на это поглазеть!

– Через семь дней, – ответил работорговец. – Ты же знаешь, по закону я не могу распродавать партию по отдельности. А тюхам надо прийти в себя и вернуть товарный вид после долгой дороги. Придётся потратиться на охрану… Но дело того стоит.

– Ещё бы не стоило! – отозвался Гозма. – Но я – могила, никто ничего не узнает…

– Я тебя знаю не первый год, – ответил Тулеген, – и вполне доверяю. Иначе ничего не сказал бы и тебе. Приходи на торги… думаю, что тебе будет на что посмотреть. А насчёт раба подумай… Можешь выбрать любого, я от своих слов насчёт скидки не отказываюсь.

– Благодарю, почтенный Тулеген, – отозвался стражник, слегка поклонившись. – Непременно приду.

Стражники открыли ворота, караван стал входить в город… и тут всё растаяло без следа – и образы, и звуки.

А я встряхнул головой и только сейчас различил склонившихся надо мной дядюшку Матэ и Шера. Последний смотрел на меня с таким испугом, что поспешил успокоить его:

– Со мной всё в порядке. Это перстень. Он, похоже, показал мне, где искать следующего изгоя. Город у моря с белыми стенами и прекрасными башнями… Нам нужно туда… И если я правильно понял намёк, то у нас мало времени. Всего семь дней.

– Хорошо, – кивнул дядюшка Матэ. – Значит, отправляемся. Вечером.

– А ты знаешь, что это за город? – удивился я.

– Само собой, – кивнул дядюшка Матэ. – Думаю, что и Шер это знает. У нас в стране есть только один город со стенами из белого камня – это Шар-ан-Талир, прекраснейший из городов Техсина. Когда-то, ещё до первого Шас-Техсина, этот город был вольным… и богатым. Белый камень привезли из-за моря, он редко встречается и достаточно дорог, зато сотворённое из него практически вечно. Знатные люди отделывали им свои дворцы, скульпторы ваяли прекрасные статуи… Но чтобы стены городские из него построить… На такое только у купцов Шар-ан-Талира богатства хватило. Зато и стоят они, как новенькие, хоть и бездна лет прошла…

– Это тот самый город, куда учиться поехать хотел? – спросил я Шера.

Тот кивнул… и вздохнул.

– Не переживай, – сказал я. – Всё к лучшему. Кто знает, чему ты сможешь научиться, побывав в других мирах.

– Вот-вот, – кивнул дядюшка Матэ. – Не раскисай, малыш, Мирон дело говорит. Так что давай, ободрись! Вечером выступаем.

– П-почему вечером? – удивлённо спросил немного успокоившийся Шер.

– Потому что перед уходом нам стоит навестить твою родню, – сказал я, поняв мысль старого мельника. – Кто «за»?

И я поднял руку. Удивительно, что со мной никто не стал спорить. Даже Кэп крыло поднял.

***

Собирались мы недолго. Дольше вырабатывали совместную для троих легенду. В конце концов решили выдать себя за родственников из одного села, пробирающихся в Шар-ан –Талир по важному делу. Строить из себя что-то высокопоставленное мы не стали. Дядюшка Матэ решил выдать себя за вдовца, мастера сапожных дел (среди его многочисленных умений было, оказывается, и такое), я стал его сыном-подмастерьем (кто бы мог подумать, что первая из профессий, полученная мной в той жизни, пригодится мне здесь!), а вот с Шером всё было сложнее. Как выразился один из героев известного советского фильма, «у него же на лбу десять классов нарисовано», в том смысле, что не слишком он был похож на сына ремесленника, даже если очень старался. Так что Шер стал сыном недавно умершей вдовой сестры дядюшки Матэ, вышедшей замуж за чиновника из благородных, но бедного, как церковная мышь. То есть, воспитание парень получил не совсем подходящее для простого человека, зато у него неожиданно открылся талант к живописи. Вот мы и идём в Шар-ан-Талир, дабы пристроить его в местную школу живописи – всё при деле будет, да и в люди может выбиться – хорошие живописцы ценятся высоко, и нам поможет потом… А пока у нас есть некоторые средства, чтобы открыть в городе небольшую мастерскую, чтобы сирота не оставался без родственного пригляда в большом городе. В общем – дело насквозь житейское.

Легенда, конечно, была довольно-таки хиленькая, но должна была прокатить. Слишком уж обычными мы казались, благодаря умелой маскировке. Дядюшка Матэ даже зелёный хохолок Кэпа перекрасил какой-то местной краской из коры дерева, после чего гордая птица Равновесия стала напоминать местных птичек… вроде наших скворцов, только крупнее, которых здешние жители часто держали, как певчих. Замотивировано это было тем, что птица принадлежала покойной матушке Шера, и дорога ему, как память.

Кэп, когда его перекрашивали, ругался на нескольких языках, включая русский, причём такого отборного мата мне в жизни не приходилось слышать, но не сопротивлялся. Так что всё прошло сравнительно мирно, и к вечеру мы были готовы… и не только к тому, чтобы уйти.

План отмщения Шеровой родне мы обговорили между собой несколько раз. Надо отдать должное Шеру – даже после такого предательства он не хотел, чтобы кто-то из его родных пострадал физически. Так что решено было обойтись без увечий и смертоубийства. А вот от незаконно присвоенных денежек следовало Шерову родню освободить, и чем скорее, тем лучше. Шеру-то денежки самому не лишние.

Надо сказать, что ночь, с точки зрения вразумления и наказания, была выбрана весьма удачная. Со дня мнимой смерти Шера прошёл уже месяц, по местным законам можно было уже полностью вступить в наследство. Деньги родителей Шера находились в местном аналоге банка, но буквально пару дней назад дядька Шера их забрал. Зачем? Всё очень просто. Семейка давно хотела перебраться в более удачное для торговли место и вступить в более высокую купеческую гильдию. С деньгами Шера это вполне можно было себе позволить, и дядюшка вместе с кузенами принялся наводить мосты в соседнем большом городе… и нашёл вполне себе удобный каменный дом с оборудованными для товаров подвалами и лавкой в первом этаже. Да и взнос гильдейский оказался не так велик.

Так что дядька Шера договорился с прежним владельцем лавки, и тот согласился подождать, но не долго. Вот и снял мужик всю наличность, включая драгоценности Шеровой матушки, едва только срок вступления в наследство подошёл. И сейчас всё это богатство находится у него в доме, ибо именно завтра он собирается в ближний город мечту свою в жизнь воплощать.

Нет, конечно, мы бы нынешней ночью так и так к нему наведались, но лучше, конечно, провернуть всё дело быстро и сорвать когти по-тихому, как выражался покойный Скокарь, светлая память его криминальной головушке, ибо ничего от него я плохого не видел, кроме хорошего.

Итак, собрались мы, тепло распрощались с женой дядюшки Матэ, его дочерьми и внучками, барахло всё на повозку, в которую впрягли торгуха, сгрузили. После этой трогательной сцены жена и дочери старого мельника исчезли в лесу, да так, словно растворились, а рыженькие девчонки уселись на повозку, чтобы отогнать её в условленное место. Возвращаться на мельницу мы не планировали.

Буквально через десяток минут закатилось местное солнышко, и стали сгущаться сумерки. В путь мы отправились налегке, дядюшка Матэ знал тайную, быструю тропу до того городишки, где жила Шерова родня. Нет, не ту, которой пользовались обычные люди. Тропу Лесных. По обычной дороге, даже на горячем тогрухе, туда несколько часов пути, а вот по тропе Лесных – всего-то полчаса или чуть больше.