Текст книги "You're All I Want (СИ)"
Автор книги: Paula.M.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)
– Что происходит? – еле слышно спросил я, прерывая поток слов в мой адрес. – Почему вы…
– Пауль, ты думал, никто не узнает? – Мэри подошла ко мне и еле слышно продолжила шепотом мне на ухо. – Я даже завидую ей…
Мое лицо в тот момент не выражало ни одной эмоции, которую можно хоть как-то описать. Я беспокойно смотрел по сторонам и искал Тилля, который должен был спасти меня в этой ситуации, но, вспомнив, что у их класса урок на третьем этаже сегодня, я мысленно проклял этот гребаный понедельник.
– Шнайдер, господи, – выдохнул я, как только увидел приближающегося ко мне Кристофа с пирожком в руке. – Что происходит? Почему все так смотрят на меня? Что я сделал?
– Ты сейчас прикалываешься или реально не понимаешь?
– Второе, – утвердительно кивнул я.
– Ну, все просто, на самом деле, – он развел руками. – Рита рассказала одной из своих подруг о том, что было между вами, и через несколько часов об это уже знала большая часть школы.
– Но ничего не… – запротестовал я, но был прерван своим другом.
– Не скромничай, я знаю все в подробностях.
Я обессиленно выдохнул и попытался хоть как-то осознать ситуацию. Обычно парни начинают трепаться о сексе со своей очередной девушкой своим друзьям. Но чтобы девушка рассказывала всем подряд о сексе со своим парнем, которого даже не было… Наверное, такое я вижу впервые. И оно случилось именно со мной. Что люди теперь подумают обо мне? Такой статус мне и даром не нужен. Я не знал, что мне делать, а разубедить всю школу в том, что у нас что-то было, казалось нелепым, поэтому я просто сел на скамейку подальше от ребят и принялся читать учебник в ожидании Риты, которая впоследствии все-таки явилась и объяснила мне эту ситуацию очень странным образом:
– Пауль, понимаешь, я просто не удержалась, – сказала она. – Тем более мы популярны. О нас говорит вся школа, и так у нас будет больше шансов стать королем и королевой бала в конце года.
– Серьезно? – возмутился я, повысив голос. – Все ради какой-то сраной короны? Ты унижаешь меня ради какой-то пластмассовой ерунды?
– Да пойми же ты, – начала она убеждать меня, – сейчас все просто без ума от тебя и уверены, что ты можешь три часа без остановки.
– Что? – уже завопил я вне себя от злости. – Да это даже физически невозможно, если ты не знала.
– В любом случае теперь возможно, – произнесла она, поправляя воротник на моей рубашке. – Она тебе так идет.
Вскоре она встала и присоединилась к ее сплетницам-подругам.
Весь день в школе за моей спиной шептались ученики, некоторые парни одобрительно хлопали меня по плечу, а девушки из моего класса кидали мне любовные записки на уроках. Но мне было совсем не до этого.
Рихард вернулся в школу.
И если я скажу, что я был не рад его видеть и не скучал хотя бы по его присутствию, это будет ложью. Он появился, как всегда, неожиданно, за минуту до урока. Медленно прошел между вторым и третьим рядами, бросил на меня мимолетный взгляд и сел на свое место. А я злился на него. Злился за то, что он пытался использовать меня, за то, что он манипулировал моими чувствами, даже когда его не было рядом, и за то, что он по-прежнему оставался для меня загадкой. Мне дико хотелось поговорить с ним: узнать, как у него дела или почему его не было в школе; спросить его о том, любит ли он по-прежнему фисташковое мороженое и мой чай с бергамотом. Хотелось просто говорить с ним о самых банальных вещах на свете. И тот разговор с Ритой уже не имел для меня большого значения, потому что-то, как она поступила со мной, ввело меня в полнейший ступор, и я уже сомневался в ее настоящей сущности и не имел желания заступаться за нее.
Я, наверное, так и пялился бы на него, если бы не звонок и томный голос учительницы, делающей объявление о новогодней дискотеке, которая будет проведена в школе через неделю.
Смотреть на Рихарда, наблюдать за его движениями, его сосредоточенным лицом во время записи очередного конспекта было бесценным временем, которого мне действительно не хватало. И когда я понял, что следующим уроком должна быть химия, мне стало реально не по себе. Но, как бы мне ни хотелось, чтобы мы снова сидели вместе на лабораторных, этого не случилось: Рихард просто не пришел на химию.
После уроков я старался найти в школе Тилля, чтобы рассказать ему о том, что со мной приключилось, а единственным местом, где он мог находиться, была столовая. И я нашел подтверждение своим мыслям, когда обнаружил его там в компании Флаке, Оливера и Шнайдера. Они что-то бурно обсуждали, и я, почему-то подумав, что речь идет именно обо мне, уже собирался развернуться и уйти, но они успели заметить меня.
– Приятного аппетита, – сказал я, плюхнувшись рядом с Тиллем и бросив свою сумку куда-то под стол.
– Сфафибо, – еле выговорил он.
– Пауль, нужна твоя помощь, – начал Шнайдер с очень серьезным лицом.
– Надеюсь, ты не о точных науках, потому что здесь я некомпетентен, – ответил я.
– Вот, посмотри, – он протянул мне какой-то исписанный листок. – Мы устроили опрос старших классов насчет выпивки на дискотеку. На данный момент лидируют виски и водка, немного меньше людей предпочитают вино, некоторые гурманы предлагают ликер, а буржуи ром, а также…
– Боже, вам лишь бы выпить, – произнес я, оглядев список алкоголя с самого начала и затем отодвинув его в сторону. – Я не буду принимать в этом участие. Я не пойду.
– Вот и правильно, – внимательно подметил Флаке, сидящий слева от меня. – Я вот вообще не пью и вам не советую.
– Я бы предпочел ром, конечно, но… – начал Оливер.
– Да кому твой ром нужен? – возмутился Шнайдер.
– Стоп, что значит «Я не пойду»? – переспросил меня опомнившийся Тилль.
– То и значит. Я не хочу. Зачем?
– Твой пессимизм меня поражает, – он покачал головой.
– А твой оптимизм раздражает, – съязвил я, в то время как спор между Оливером и Шнайдером разгорался с новой силой.
– Пошли. Я знаю, будет весело.
– Если мне не станет весело в течение часа, то я уйду.
– Это значит «да»? – он улыбнулся во все тридцать два.
– Это значит «на хуй пошел».
– Я тебя обожаю, – Тилль достал из лежащей рядом книги ручку, служащей в качестве закладки, написал на салфетке мое имя и обвел его в сердечко. – И, кстати, что там с Ритой?
– И до тебя уже дошло, – утомленно вздохнул я.
– Конечно, о вас же говорит вся школа, – сказал Шнайдер, оторвавшись от дискуссии с Оливером. Где-то я это уже слышал.
– Да не было у нас ничего, понимаете? – я посмотрел на каждого из ребят и остановил свой взгляд на Линдеманне. – Не было, Тилль. То, что я сказал тебе, было правдой. Она соврала всем.
Все глаза сразу же обратились на Тилля, который глубоко вздохнул, набирая в легкие побольше воздуха для того, чтобы рассказать ребятам, как все было на самом деле. Я же попрощался со всеми и пошел домой абсолютно обессиленный. Все-таки понедельники никогда не бывают хорошими.
Я не разделял бесконечную страсть некоторых личностей к выпивке, потому что не мог понять, зачем пить просто ради того, чтобы выпить?
Быстро схватив свою куртку, я выбежал на улицу и вдохнул свежего воздуха до потемнения в глазах. Солнце уже не светило так же ярко, как утром, и на улице уже начинало темнеть, поэтому я, не желая бродить по темным переулкам, завернул за угол и хотел немного срезать свой путь, но там я наткнулся на одну очень знакомую фигуру в черном пальто.
– Привет, – Рихард стоял прямо напротив меня.
– Да. В смысле, привет, – я кивнул несколько раз. Господи, какой же идиот. Я идиот. Огромный кусок идиота. Даже, блять, не кусочек, а целый кусок. Почему даже при обычных невинных разговорах с Рихардом я чувствую себя так странно, так необычно, как никогда прежде? Почему он, сам того не зная, заставляет меня вести себя так? Это самая ненормальная реакция на простой взгляд человека, которую я когда-либо проявлял. Наверное, мне все же следует сходить к психологу.
– Я помню, что ты не куришь, но все же, может, у тебя найдется зажигалка? – с надеждой в голосе спросил он. И, как ни странно, именно в этот день зажигалка у меня оказалась. Я же купил себе ее и пачку сигарет, которые выложил, а вот зажигалка осталась в кармане моей куртки. Немного покопавшись среди денежных купюр и мелочи, я все же нащупал ее и нерешительно протянул ее Рихарду.
– Зачем ты носишь ее с собой, если не куришь? – спросил он, после того как прикурил сигарету и выдохнул небольшую струйку дыма в сторону. Наблюдательный, черт возьми.
– Да так, на случай, если придется кого-нибудь поджечь, – неуверенно пробормотал я, осознавая всю глупость сказанных мною слов, однако Рихард оценил мою шутку. – А ты поджидаешь здесь людей, у которых можно было бы ее одолжить?
– Вроде того, – он усмехнулся, поднял глаза на меня, и наши взгляды встретились. Сначала меня бросило в жар, затем в холод, но я быстро взял себя в руки и переключился на небольшой сугроб, видневшийся справа. – Все еще играешь на гитаре?
Я кивнул, искренне не понимая, к чему он вообще это спросил.
– Бросай это дело, – произнёс я немного растерянно, оглядываясь по сторонам и вдыхая свежий морозный воздух. Рихард поднял голову и внимательно посмотрел на меня, как будто ожидая от меня еще каких-нибудь слов или действий, но я упорно молчал, уставившись на тот самый сугроб.
– Зачем? – наконец спросил он. – Есть веские причины?
– Рак легких? – я сам немного опешил от своих слов, испугавшись того, что это как-то оскорбит его. Но он только еле слышно рассмеялся, снова выдыхая небольшое облако густого серого дыма.
– Рак легких идет на хуй, – сказал он, затем сделал последнюю затяжку и наконец-то бросил сигарету на землю. – И к тому же только девяносто процентов среди раковых больных – курильщики. Может, я счастливчик, входящий в эти несчастные десять процентов?
Его умение повернуть разговор так, чтобы собеседнику было нечего ответить, было очень редким даром. Поставить меня в неудобное положение, смутить – это у него всегда отлично получалось, как, впрочем, и сейчас.
– Спасибо за зажигалку, – он бросил мне ее в руки, и я, почувствовав себя на пару секунд ловким баскетболистом, принял подачу и положил в карман. – Еще увидимся.
В следующую секунду он развернулся и пошел в сторону своего дома, а я так и застыл на одном месте и смотрел ему вслед, позволяя снегопаду делать из меня живого снеговика. Только когда Рихард скрылся за соседним зданием, ко мне соизволило прийти просветление: я всю ночь не спал и размышлял над тем, кто бы мог подарить гитару, но так и не вычислил этого человека; Рихард мог спросить у меня про что угодно: про мои оценки, про гребаного кота, про погоду на завтра, но спросил именно про нее. Бывают ли такие совпадения? Вот и я не думаю. Я хлопнул себя ладонью по лбу и быстрым шагом пошел по маршруту Круспе, но он уже исчез.
Это Рихард принес ее к моей двери той ночью.
Комментарий к Everybody Talks
Если родители нашли у Вас зажигалку, то говорите с лицом невинного младенца, что просто носите ее с собой на тот случай, если придется кого-нибудь поджечь!
P.S Кстати, проверено на личном опыте! Оно работает!
Эхехе. Всем любви и счастья ~
========== Can’t Fight This Feeling ==========
Я не люблю Рождество. И это не потому, что в десять лет отец раскрыл мне глаза на то, что бородатого дядьки, который приносит мне подарки в Рождественскую ночь, нет. Просто в один момент этот праздник перестал ассоциироваться у меня с чем-то волшебным, тайным. Наверное, это один из этапов взросления, но даже сейчас, будучи относительно взрослым, мне все равно хотелось бы верить во что-то волшебное.
– Спасибо, я всю жизнь об этом мечтал, – недовольно побормотал я, бросая на Тилля взгляды, полные ненависти и злобы. Тот лишь отвернулся, поджав губы. Мы сидели в кабинете физики после уроков и готовились к празднику. Конечно, каждый готовился к нему по-своему и имел право выбрать то, что ему по душе, но Тилль, видимо, решил выбрать за нас троих, записав нас в колонку учеников, которые будут рисовать новогодние плакаты для каждого этажа.
– А что мне оставалось? – тихо спросил он, не отрываясь от своего дела. – Может, предложишь мне спеть вместе с хором? Или станцевать танец живота?
– Упаси Боже, только не последнее, – я еле подавил истеричный смешок, представив себе эту картину во всех красках.
– Раз ты такой умный… – Линдеманн прервался, всё так же не поднимая на меня взгляда. Через несколько секунд он потянулся за ножницами, лежащими на краю стола, и я на секунду предположил, что, возможно, они могут полететь в меня за мое тупое поведение. Но, оказывается, они нужны были ему совсем для другого. Смотреть на Тилля, который бережно и аккуратно вырезает маленькие снежинки из белоснежной бумаги, было бесценным и редким зрелищем, наблюдать которое можно было только раз в году, да и то не всегда, поэтому я старался пользоваться этим моментом по полной программе, не сводя с него своего пристального взгляда. Тилль же не отрывался от своей кропотливой работы и продолжал говорить со мной. – Ты же играешь на гитаре. Мог бы исполнить что-нибудь, вместо того, чтобы тухнуть здесь.
– А ты вообще стихи пишешь, – перевел тему я. – Мог бы исполнить что-нибудь, вместо того, чтобы тухнуть здесь.
– Ты пишешь стихи? – наконец подал голос Шнайдер, вешающий гирлянды на люстру, – серьезно?
– Да так, просто балуюсь, – Тилль покачал головой, еле улыбаясь уголками рта. Смутился. Я знаю, что все, чего он хочет это то, чтобы как можно меньше людей знали о его хобби и, не дай Бог, имели какую-либо возможность видеть его драгоценные труды. Стихи Тилля были для него действительно больной темой. Он никогда не показывал их мне, но, учитывая мое природное любопытство и прыткость, иногда мне все же удавалось украдкой прочесть кусочек того или иного стихотворения, когда друг отворачивался в другую сторону и задумывался о чем-то, совсем не подозревая о том, что в этот момент его блокнот становится как никогда уязвимым для моих глаз, да и вообще для любых. Неудивительно, что он стеснялся и боялся делиться со мной плодами своего творчества, ведь его стихи были очень своеобразны и даже болезненны для него самого. Казалось, будто Тилль выплескивал на бумагу все темное, интимное, тайное, но в то же время одновременно пугающее и завораживающее своей неординарностью.
– Прочитаешь что-нибудь? – спросил Шнайдер.
– Нет, я не… – Тилль на секунду перестал орудовать ножницами и задумался. – Не читаю свои стихи никому.
– Стесняешься. Ну, это понять можно, – улыбнулся Кристоф, поднимаясь со стула и передвигая его к окну, чтобы повесить гирлянды и там.
– Пусть Пауль сыграет тебе что-нибудь, у него вон гитара новая, – сказал Тилль, хитро посмотрев на меня. Я сразу же почувствовал какую-то вину за то, что так и не поблагодарил Рихарда за нее. Не знаю, почему за несколько дней я не удосужился этого сделать. То ли от того что не был до конца уверен в этом факте, то ли потому что каждый раз, находясь с ним рядом, я вел себя как полный идиот.
– Ого, родители подарили? – поинтересовался Шнайдер.
– Вроде того, – стиснув зубы, еле слышно ответил я.
– А мне вот родители обещали барабанную установку на Рождество подарить. Можем даже группу создать, – мечтательно протянул он, улыбаясь.
– Тоже мне, ансамбль «Березки», – пробормотал я в ответ на смутное предложение Шнайдера, чем вызвал сдавленный смешок Тилля. – Вон лучше посмотри, ты гирлянду криво повесил.
– Уже и помечтать нельзя, – с досадой в голосе ответил он, довешивая последнюю разноцветную гирлянду, украшающую шкаф с учебниками в конце класса, и, оглядывая свое творение, с гордостью добавил: – Готово.
– Не обольщайся, у тебя еще кабинет химии, – напомнил Тилль.
– В таком случае счастливо оставаться, – он пожелал нам удачи и вскоре скрылся за дверью, а я все думал, как же мне проверить свои догадки. Единственным шансом нормально поговорить с Рихардом, не вызывая никаких подозрений, был урок химии завтра, но я учитывал большую вероятность того, что он может на нее и не прийти. Все происходящее снова не укладывалось в моей многострадальной голове. Подозревать Рихарда было слишком нелогичным, но, учитывая, что никто больше не мог этого сделать, оставался только он. Молясь всем возможным богам о лучшем исходе завтрашнего дня, я выходил из школы вместе с Тиллем, надеясь еще немного поиграть в снежки до того, как на улице стемнеет.
***
– И что же понимает наш главный герой? – фрау Бергер задала классу вопрос, сразу оглядывая нас всех, но мы со Шнайдером сидели так тихо и неподвижно, боясь попасться на учительский крючок, что издалека могло показаться, что мы просто очень странные восковые фигуры.
– Он влюблен в Лауру, – ответил кто-то с последней парты, спасая от двойки почти тридцать человек. Мы с Кристофом так же еле слышно выдохнули.
– Да, – улыбаясь, ответила фрау Бергер. – А как вы думаете, что же такое любовь для главного героя?
– Для него это в первую очередь спасение как для потерянного и одинокого человека, каким он был всю свою сознательную жизнь, – уверенно ответил Рихард, заставляя мою голову медленно повернуться в сторону третьего ряда. – Но в то же время это и наказание. Он понимает, что, едва освободившись из одной клетки, он попадает в другую. Он не может просто так признаться Лауре в своих чувствах, так как она замужем и счастлива в браке. Он старается постоянно быть рядом с ней, чтобы просто любоваться ею, слышать ее голос, и в эти моменты он чувствует себя как никогда хорошо. Но в итоге он все равно чувствует невероятную пустоту внутри себя и боль, которая не позволяет ему жить как прежде. Любовь делает его счастливым и несчастным одновременно, и это морально убивает его.
– Совершенно верно, герр Круспе, – радостно подметила фрау Бергер, когда Рихард наконец закончил свой душещипательный ответ. – Пять, безусловно. На собрании обязательно подниму вопрос о вашем участии в городской олимпиаде.
Я бросил на Рихарда, который вальяжно раскинулся на стуле, последний взгляд и уставился на учебник. Его ответы действительно всегда вызывали у фрау Бергер слезы или бешеный восторг, как и сегодня. Удивительная способность Рихарда расположить всех людей вокруг себя набирала все большие обороты. Наверное, его обаяние и умение повернуть разговор в нужную для него сторону действовали на всех без исключения, в том числе и на меня. Со звонком я сразу же отправился на химию и уселся за парту, решив повторить главу про титрование анилина, поэтому, когда рядом кто-то сел, я не сразу это заметил.
– Привет, что ли, – сказал Рихард, заметив мою явную увлеченность учебником.
– Привет, – ответил я, кротко посмотрев на него и снова уставившись в книгу. – Классно ответил на литературе.
– Книга действительно интересная, – сказал он, доставая из своей сумки учебники. Я сразу же хотел спросить у него, какая книга, но все же придержал язык за зубами, понимая, что, скорее всего, снова выставлю себя идиотом, да и к тому же ничего не читающим из школьной программы.
– А мне вот гитару подарили, – внезапно выпалил я, проклиная свой гребаный язык за эту необдуманную и крайне внезапную для самого меня фразу. – И я не знаю, кто это.
– Может, родители, – Рихард пожал плечами, искренне удивляясь.
– Но…
– Добрый день, – за секунду до звонка в класс буквально залетела фрау Майер, заставляя наши измученные и бренные тела подняться и поздороваться с учителем. – Садитесь.
– Ну что же, начнем. Кого сегодня нет? – спросила она старосту за первой партой, параллельно открывая журнал на нужной странице.
– Они не разбираются в гитарах настолько, – прошептал я, возвращаясь к нашему разговору.
– Может, это кто-то из друзей? – совершенно точно предположил Рихард.
– Может, это… – именно тогда, когда я уже почти решился сказать «ты», закон подлости, как обычно, не обошел меня стороной:
– Пауль, прошу к доске, – донеслось до меня. Ну блять. Вручая мне мел, женщина указала жестом на доску: – Надеюсь, головой вы работаете так же хорошо, как языком.
По классу прокатилась волна смешков. Гребаные извращенцы.
– Итак, тебе необходимо получить из этилового спирта ацетилен, затем пропустить через него бромоводород. Из полученного вещества должен образоваться этилбензол, к которому впоследствии ты добавишь перманганат калия, и опустишь смесь в подкисленный серной кислотой раствор. Полученное вещество нужно будет подвергнуть титрованию серной и азотной кислотами при большой температуре.
Я стоял с мелом в руке как полный идиот и пытался упорядочить в своей голове только что сказанное фрау Майер заклинание, и это было довольно трудно, так как я перестал воспринимать что-то еще после того, как был получен ацетилен. Глубоко вздохнув, я повернулся к доске и, наконец перестав крепко сжимать в руке мел, начал писать реакции. В этот момент смешки за моей спиной прекратились, и я успокоился и сосредоточился на уравнениях.
– Пока Ландерс будет выполнять задание, начинайте конспектировать тридцать второй параграф.
Я писал уравнения четко и уверенно, зная каждый продукт и коэффициент, и уже почти был уверен в том, что сегодня я победил фрау Майер, но не тут-то было: на четвертом и самом последнем уравнении я перестал что-либо соображать. Мозг будто перестал работать, и моя уверенность в собственной победе мигом испарилась. Я слышал, как скрипит учительский стул позади меня, я клянусь, что чувствовал, как фрау Майер строго и беспощадно проверяет в данный момент все написанные мною реакции на предмет ошибок, но я, словно остолбенев, не мог повернуться к ней лицом.
– Все отлично. А что не так с четвертым? – обратилась она ко мне. – Вы не можете написать реакцию?
– Что-то из головы вылетело, – честно признался я, переминаясь с ноги на ногу.
– Рихард, справишься? – она посмотрела на Круспе, и тот кивнул два раза, в ту же секунду приподнимаясь с парты. – Помоги Ландерсу. А вы продолжайте делать конспект.
– Продукты знаешь? – спросил он шепотом, встав рядом. Голубые глаза внимательно изучали мое лицо, пока я пытался сообразить, что ответить на этот сложный вопрос.
– Я не… ну… – мямлил я, пытаясь связать предложение хотя бы из трех слов, но язык отказывался меня слушаться. Самое смешное в этом моменте было то, что я вспомнил продукты реакции, но, как только Рихард спросил у меня об этом, я готов был поклясться, что забыл даже свое имя.
– Значит, здесь будет так… – его ладонь слегка коснулась моей руки, мягко высвобождая маленький кусок мела, зажатый между моими пальцами. – Ты просто пишешь…
Дальше я уже не слушал, а просто наблюдал за плавными движениями руки Рихарда, которая что-то вырисовывала на доске, за его серьезным и сосредоточенным лицом.
– …Так, – закончил он и вручил мне мел. – Все гениальное – просто.
– Наверное, – нахмурился я, пребывая в некотором ступоре. Фрау Майер поставила мне четыре из-за моего затора на четвертой реакции, с которой мне помог Рихард. Я медленно опустился на стул рядом с Рихардом и, прикрывшись учебником, начал конспектировать параграф на автомате. Я ненормальный. Краем глаза я посмотрел на Рихарда: тот сидел как ни в чем не бывало, также конспектировал параграф и, в общем-то, не выглядел взволнованным или задумчивым. Такую реакцию вызывал у меня только он.
«Ландерс, это все ты».
«Пауль, ты ничего не знаешь».
«Рихарду нужно было время».
«Ты дорог ему».
Даже уже почти перестав общаться со мной, он все равно создавал для меня новые вопросы. И вчера, когда мы впервые поговорили за неделю, я чувствовал себя, как никогда, хорошо. Мне действительно его не хватает, но я не могу понять, что это. Я общаюсь с Тиллем, но почему-то не лезу на стенку каждый раз, когда мы долго не разговариваем, и не теряю дар речи, когда он на меня смотрит. Я мог найти этому всему лишь одно рациональное объяснение: я влюбился.
***
Когда ты влюбляешься, все становится в разы дерьмовее, чем было до этого. Особенно если ты влюбляешься в парня. Особенно если ты влюбляешься в Рихарда. Я с гордостью принял этот факт, потому что достаточно долго шел к его осознанию, но от этого мне не стало легче, а скорее наоборот. В то время когда я еще не до конца осознавал это, я просто делал какие-то предположения, размышлял о нашей тогда еще дружбе и не мог допустить таких мыслей. Сейчас я воспринимаю Рихарда по-другому, я смотрю на него совсем другими глазами. Паззл понемногу начинает складываться в единую картинку, но у меня все еще недостаточно деталей.
– Тилль, – мягко позвал я его, когда мы сидели на лавочке у школы во время большой перемены. На улице шел снег, да и сам день выдался достаточно морозным, поэтому я, одетый в пальто и укутанный мамой в два шарфа, был похож на какую-то куколку тли рядом с Тиллем, который сидел рядом в расстегнутой куртке, без шапки и ловил ртом большие снежинки. – Ты когда-нибудь влюблялся?
– Чего? – с недоумением произнес он, прерывая свое интереснейшее занятие.
– Ну, влюблялся ли ты когда-нибудь… – я нахмурился и начал что-то показывать руками, но это вызвало у Тилля только смех.
– Да не смущайся ты так.
– Но я не… – начал протестовать я.
– Вон щеки-то покраснели, – верно подметил он как раз в тот момент, когда я начал чувствовать, что мое лицо действительно пылает.
– Это просто мороз, – серьезно утвердил я, сильнее кутаясь в шарф. Закончив смеяться, Тилль продолжил:
– Да.
– И это было взаимно?
– Нет, – он посмотрел куда-то вдаль. – Да и вообще, что за допрос такой?
– Просто спросил, знаешь, – я почесал затылок. – Книгу по литературе читаю.
– Ага, ее зовут Рита.
Я усмехнулся. Наверное, я был бы рад, если бы ее звали Рита.
***
Я никогда не боялся мнения окружающих, и мне было глубоко наплевать на то, что про меня подумают или скажут. Сейчас же я боялся этого, как никогда прежде, и чувствовал себя полнейшим трусом. Быть геем или бисексуалом в моей школе, да и вообще в любой школе Германии – преступление. Это считается аморальным, грязным, нелогичным, противоестественным. Таких людей не понимают и даже не пытаются этого сделать. Таких людей считают больными. Мальчики должны любить девочек, а девочки должны любить мальчиков. И никого не ебет твое гребаное мнение. А почему? Потому что «так устроена природа», мать ее. И, если ты вдруг не вписываешься в рамки «нормы» матушки-природы, ты больной или ненормальный. Я никогда не задумывался о чувствах этих людей, но человек, появившийся в моей жизни полгода назад, заставил меня не просто задуматься об этом, а испытать это на собственной шкуре.
Самое главное, что я боялся не только мнения окружающих. Я вообще боялся этого и всеми фибрами души хотел вписываться в эти самые рамки нормы. Мне было ужасно обидно из-за того, что он и вовсе хотел использовать меня, а теперь ему стало на меня наплевать после всего хорошего, что между нами было. Для него это ничего не значило, а я так глупо и нелепо привязался к нему.
Твердо решив, что я не поддамся временному помешательству, на следующий день после уроков я с серьезными намерениями направлялся к Рите, вешающей в коридоре второго этажа в одиночестве наши с Тиллем самодельные плакаты. Подойдя к девушке сзади, я положил руки на ее талию, быстро повернул ее к себе и поцеловал. Моя рука зарылась в ее шелковистые волосы, в то время как рука Риты давно трогала мой зад.
– Что это было? – Мы тяжело дышали, пытаясь перевести дух. Волосы девушки были взъерошены, помада была размазана, и видок у нее был довольно испуганный, но вскоре она опомнилась и, игриво закусив губу, продолжила: – Ты очень нравишься мне таким.
– Как насчет того, чтобы пойти к тебе сегодня вечером? – шепотом спросил я, практически нависнув над бедной девушкой.
– Сегодня? О, ух ты, я, – Рита подняла один плакат с пола. – Конечно.
– До встречи на дискотеке, – я подмигнул ей, как это делают все мачо в крутых фильмах и грациозно повернул за угол коридора, оставив растерянную, недоумевающую, но довольно счастливую Риту стоять с разбросанными плакатами вокруг нее. Ох, если бы она знала, что я ебнулся, когда повернул за угол.
Я был уверен на все сто, что совершаю самый глупый поступок в своей жизни и делаю все с точностью до наоборот, но у меня не было выхода или я просто не хотел его искать.
***
До дискотеки оставалось чуть более двух часов, а я не находил себе места дома, снова и снова спрашивая себя о том, правильно ли я поступил. Ну конечно правильно. Я просто пересплю с девушкой. И тогда я перестану думать о том, что у меня что-то может быть с человеком моего пола. Да, абсолютно верно. Надев свою самую лучшую рубашку и самые пиздатые джинсы, я закинул на плечо рюкзак, в который зачем-то предварительно кинул пачку нетронутых мною сигарет, и отправился на дискотеку.
Надо признать, что, войдя в школу, я был приятно удивлен: все было украшено гирляндами, из актового зала доносилась какая-то музыка, а передо мной то и дело бегали люди в каких-то костюмах. Новогодний концерт, хуле. Я пришел довольно рано, и поэтому, не найдя никого из своих, кинул куртку в гардеробе и пошел на последний этаж. Сегодня я выпью. И даже займусь сексом. Может, достойно провести уходящий год и даже покурить? Мне же, черт возьми, восемнадцать, а я даже не пробовал.
Приближаясь к слишком знакомому мне месту, я, убедившись, что здесь нет никаких Рихардов, выдохнул и закрыл за собой дверь. Я сел на пыльный подоконник и отворил окно: холодный морозный воздух ударил в нос, по спине побежали приятные мурашки. Сразу же вспомнив, зачем я сюда приперся, я немедленно расстегнул рюкзак и достал сигареты. Пока я пытался снять прозрачную упаковку с пачки, сердце почему-то стало биться быстрее в предвкушении чего-то необычного и неизведанного до этого ощущения. Достав одну сигарету, я поднес к ней зажигалку и прикурил. Первое, что я почувствовал, была горечь дыма, заполнившего мой рот. Я попытался вдохнуть, но в эту же секунду сложился вдвое, заходясь в приступе нереального кашля. Мое горло было будто сковано, во рту ощущался ненавистный дым, голова кружилась, а на глазах от моего неистового кашля и дыма, бьющего прямо в лицо, навернулись слезы.
– Пауль? – дверь туалета отворилась, и в помещение зашел Рихард собственной персоной. – Ты куришь?
У меня не было сил ни на один ответ, кроме еще одной порции смачного кашля. Разогнувшись, я снова сел на подоконник и, вдыхая свежий воздух, закрыл глаза.
– Не так нужно, – как-то по-доброму улыбнулся Рихард, приближаясь ко мне.
– Я все равно больше не буду, – ответил я, шмыгая носом.
– Поднеси сигарету ко рту, вот так, – он подошел ко мне еще ближе и просто приставил сигарету к моим губам. – Вдыхай. Не задерживай дым во рту. Просто дыши, как ты это обычно делаешь. Вдыхай глубоко.
