Текст книги "You're All I Want (СИ)"
Автор книги: Paula.M.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)
Может, все произошло правильно, и Шнайдер с Тиллем должны были тогда открыть ту дверь? Как и моя мать должна была?
***
Утром я кое-как взял всю волю в кулак и нашел в себе силы встать с кровати, которая казалась мягкой и теплой как никогда. Большее время от сборов в школу я стоял перед зеркалом в ванной и пытался привести себя в божеский вид с помощью ледяной воды. Когда я стал похож на более-менее выспавшегося человека, то уже собрался уходить на кухню, чтобы закрепить результат с помощью чашечки кофе, но мой взгляд зацепился за несколько алых пятен, которые теперь украшали шею на самом видном месте. Я чуть коснулся их и провёл рукой по шее, морщась, чувствуя тупую боль. Отлично. Все же шесть утра для пробуждения было слишком рано, но мне было все равно, поэтому я направился в школу пораньше. Лишь бы не встречаться с матерью или, чего хуже, отцом. Интересно, а она ему рассказала?
Все же было очень обидно узнать, что именно Тилль сказал моей матери, где я могу находится и как меня найти. Как только я зашел в школу на следующий день, Линдеманн буквально поймал меня у двери и попросил прощения, признаваясь в том, что это был он. Нет, я вполне понимаю, я, наверное, поступил бы так же, будь я на его месте, но он мог хотя бы позвонить. Теперь же мы обедали вместе и он рассказывал мне о чем-то интересном, судя по его блаженному выражению лица, но всеми мыслями я был слишком далеко.
– Наши классы объединили, – с воодушевлением произнес Тилль, ткнув меня в плечо указательным пальцем. – Сядем вместе?
– Я с Рихардом, – даже не задумавшись о смысле фразы, бросил я. Мы тихо сидели в столовой, и я пытался допить свой компот из сухофруктов, все хватаясь за обрывки обидных фраз матери в своем туманном еще с утра сознании.
– Ах, да, точно, – эта противная пошленькая улыбка затронула его губы, и я устало закатил глаза, поэтому Тилль немного умерил свой пыл, а его и без того всегда серьезное и сосредоточенное лицо теперь приобрело еще больше серьезности. – Ты чего убитый такой?
– Не спал всю ночь, – честно признался я. Я ведь так и не объяснил ему, что именно произошло, но он и не спрашивал, видимо, прекрасно понимая, что если я захочу чем-то поделиться с ним, то сделаю это без просьб и лишних разговоров.
– Что-то случилось? – осторожно все же поинтересовался он, но я лишь помотал головой в ответ. Как же мне хотелось ответить «Рихард случился», но я вовремя понял, что тогда имени этого человека будет слишком много в нашей непринужденной дружеской беседе. А что я ему скажу? «Знаешь, история повторилась, и мать чуть не выставила меня из дома»? Нет, это еще куда ни шло, а что насчет «Рихард вчера подрочил мне, и мне понравилось, а теперь я понимаю, что мне пиздец как страшно осознавать то, что происходит»? Нет, один ответ ахуительнее другого, остается только скомбинировать их вместе и взорвать мозг своему лучшему другу таким количеством странной и будоражащей сознание информацией.
– Я потом тебе расскажу, – ответил наконец я, и закинув сумку на плечо, встал со стула, придвигая его ближе к столу, и привлекая Тилля быстрее доедать свой салат, чтобы идти на урок вместе со мной.
– Как скажешь, – понимающе кивнул он, и мы отправились на химию.
Весь день я боялся смотреть в глаза Рихарду, боялся даже говорить с ним или, не дай бог, задеть его руку кончиками пальцев своей руки, если буду брать у него карандаш или линейку, чтобы сделать вид, что я действительно черчу эти тупые графики и нахожу экстремумы функции. Воспоминания о вчерашнем никак не выходили у меня из головы. Все же конспиратор из меня был так себе, потому что мои щеки не меняли своего яркого цвета и мои глаза то и дело обращались к нему, каждый раз встречаясь с его ехидным взглядом и заставляя меня снова потерпеть неудачу в своей конспирации и задумчиво склониться над тетрадью по алгебре или геометрии в который раз за день. На последнем уроке напряжение между нами, которое я, быть может, сам себе и надумал, практически исчезло из-за обилия людей в помещении: все же сорок с лишним человек это тебе не двадцать, и я чувствовал себя более защищенным и даже общительным, потому что фрау Майер разрешила нам просто посидеть тихо и поговорить на свободные темы, а не заниматься химией. Тилль с Катриной сели прямо перед нами, и все сорок пять минут я был вынужден смотреть, как они мило воркуют о чем-то, как забавно содрогаются плечи девушки, когда Тилль невзначай касается ее, и с каким интересом она слушает его истории про деревню, где живет его бабушка. Интересно, а как со стороны выгляжу я, когда слушаю Рихарда?
– Итак, объявление по поводу предстоящего праздника, – фрау Майер постучала кончиком ручки по деревянному столу, и гул в классе немного утих, и практически все глаза в удивлении уставились на учительницу. Кроме Рихарда, который, блять, спал.
– У нас есть праздники? – спросил я. Нет, Новый год и Рождество позади, что еще-то?
– Ох, Пауль, вы совсем забыли про День Святого Валентина, – женщина, сидящая напротив меня, сняла очки и потерла переносицу. Действительно, совсем забыл про этот сопливый и никому не нужный праздник, который даже и праздником назвать-то сложно.
Девчонки начали перешептываться и хихикать, в то время как я с абсолютно отчужденным и непонимающим ничего ебалом смотрел на Тилля, который рисовал указательным пальцем в воздухе сердечко. Катрина мило улыбалась и что-то шептала ему на ухо, и я, поняв, что от такой сладости я сейчас поперхнусь, повернул голову немного вправо. Мой взгляд метнулся на таких же отчужденных, как и я, Флаке и Оливера, и краем уха я услышал, как первый возмущается о том, что в его жизни слишком много праздников и ему некогда учиться. Понимаю, дружище. Лично я не собираюсь участвовать в очередной самодеятельности. Как будто мне больше заняться нечем.
– …У нас будет праздничный концерт, а также почта любви, – все не унималась женщина.
– Почему мне смешно, господи… – совсем тихо прошептал я и закрыл лицо руками, оперевшись локтями о парту. Нет, серьезно, это звучало так странно и тупо, что я готов был заржать прямо на уроке, нагло наплевав на все порядки и правила поведения, но горящие огнем любви глаза девушек, сидящих со мной в одном помещении, не дали мне этого сделать. Почта любви, блять. Если бы действительно была такая почта, то, наверное, было бы неплохо. Я даже знаю, кому бы понадобились ее услуги. Имя человека, о котором я подумал, сразу же разразилось громом в моей голове, и я мгновенно повернулся в сторону Рихарда: тот вальяжно раскинулся на стуле и прикрыл глаза, пытаясь заснуть, но я пнул этого олуха в бок, заставляя уничтожающий все и вся взгляд прожечь меня насквозь. И тебя с наступающим, Рихард. Вот кому точно не помешало бы немного любви. Хотя бы к ближнему. Я с каким-то сожалением отвернулся и принялся дальше слушать то, о чем с таким воодушевлением говорила учительница. Он ведь действительно никого не любит.
– А дискотека будет? – кокетливо поинтересовалась Рита.
– Конечно, – согласилась учительница. – И самостоятельная по карбоновым кислотам тоже.
– Ох, любовь, – снова мечтательно протянула фрау Майер, присев на краешек своего стола, пока класс гудел из-за недовольства по поводу самостоятельной. – А первая любовь это всегда так трогательно и прекрасно. Эх, сбросить бы мне лет двадцать, я бы потанцевала с вами…
– Все же, наверное, побольше, – произнес Рихард, разлепив глаза и довольно потянувшись на стуле. Еще громче бы сказал.
Я повернул голову в сторону Риты, и та прошептала мне на ухо что-то вроде того, что с удовольствием повторила бы вечером новогодней дискотеки, и я с абсолютно непонимающим ебалом попытался сделать вид, что не расслышал или занят разговором с Рихардом. Блять, ну и что мне делать? Сказать ей, что я в ней не очень-то и заинтересован, а предмет моего интереса находится слева от меня или что?
Для того чтобы хоть как-то занять себя чем-нибудь, я показательно ткнул в бок ничего не ожидающего от меня Рихарда.
– Ты как после вчерашнего? – наконец опомнился он.
– Хороший вопрос. На шестом-то уроке, – изрек я, недовольно косясь на него. Шесть часов он в упор не замечал меня, а тут вдруг решил наконец со мной заговорить. Я отказываюсь понимать его перемены в настроении, но мне уже предельно ясно, что дело во мне, но я не могу это контролировать. Иногда он так вежлив и добр со мной, что я даже начинаю верить в то, что он чувствует ко мне то же самое, что и я к нему, а порой он и его поведение создают такое впечатление, будто мы друг другу чужие люди и он вовсе презирает меня. Сейчас я даже не мог определить, в каком он расположении духа, но, скорее всего, он занимает нейтральную позицию. Конечно, по его немного даже встревоженному виду я мог понять, что он говорит о конфликте в моей семье, однако я почему-то вспомнил совершенно другой момент из нашей с ним совместной биографии, и меня сразу же бросило в жар, и я просто молился про себя, чтобы он этого не заметил. – Почти хорошо, если не считать того, что мама со мной не разговаривает.
– Я уверен, ей просто нужно время, – сказал он, чуть наклонив голову ко мне. – Нам всем иногда нужно немного времени.
– Наверное, – задумчиво пробормотал в ответ я, даже не понимая, что конкретно он имеет в виду. Его вообще понять трудно, особенно если он весь день ходит загруженный, а потом под конец уроков выдает какую-нибудь ебанутую фразу, полную философии и тлена и похожую больше на тему для сочинения по литературе. Пожалуй, я должен был записывать их все, может, тогда я бы понял, что творится у него в голове временами. В принципе, я вообще сомневаюсь, что кто-либо может залезть к нему в голову, даже если он этого захочет. Тилль, например, знает его десять лет и тоже не совсем понимает его поступки и действия, что уже говорить обо мне, если я фактически знаю его несколько месяцев. И то очень трудно сказать, что я его именно знаю.
Вообще я очень хотел рассказать Тиллю о том, что произошло между мной и матерью, об этой записке и о многом другом, но я боялся, что слышать о наших отношениях ему будет неприятно. Не знаю, что заставляло чувствовать меня это, тем более что Тилль никогда не давал мне повода и всегда и во всем поддерживал меня, но сейчас я почему-то действительно переживал из-за того, что своими откровениями могу его оттолкнуть. Или, быть может, ему тоже нужно время?
– Ты выглядишь ужасно, – протянул Рихард, поправляя мой шарф, когда мы шли по улице в направлении к моему дому.
– Ну спасибо.
– Нет, ты всегда выглядишь прекрасно, просто, – сказал он и почему-то замолчал, – просто сон – это неотъемлемая часть нашей жизни, и нужно уделять ему минимум восемь часов в сутки. Чем ты по ночам занимаешься в последнее время?
– А ты?
– Хочешь проверить? – спросил он с усмешкой.
– Нет, просто… – я запнулся. – Сам же ведь не спишь эти восемь часов.
– Да, – изрек он, прикуривая сигарету и мгновенно выпуская дым изо рта. – Есть занятия поинтереснее, чем сон.
Конечно есть. Например, изнурительное самокопание и бесконечный анализ происходящих событий. Я просто обожаю заниматься всем этим вместо сна.
– Но все же я советую тебе не пренебрегать этим.
– Не буду, – ответил я, и Рихард, сделав вперед пару шагов, чуть наклонился ко мне.
– А с твоей мамой все решится, я уверен, – он как-то мягко улыбнулся, чуть склонив голову на бок.
Чертов Рихард. Я, наконец посмотрев ему в глаза, подался чуть вперед и припал к его губам. И мне уже было глубоко плевать, что кто-то может нас видеть или слышать, что мы снова целуемся под окнами моего дома, где еще вчера мать чуть не стерла меня и его в порошок, мне действительно было все равно. Я делал то, что я хочу и, не сомневаюсь, хочет и Рихард. И почему я должен волноваться о том, что совершаю какое-то преступление?
Рихард шумно вдохнул воздух через нос, и я, положив ему руку на шею, притянул друга еще ближе, отчего тот чуть пошатнулся и уже собирался отстраниться, видимо, удивившись вольности моих рук сегодня, но я все никак не ослаблял свою хватку, заставляя Рихарда сомневаться и колебаться. Теперь-то я отлично понимал, что он чувствует, когда смущает меня, и какое это удовольствие для него, потому что на это мгновение мы будто поменялись местами и на этот раз я застал Круспе врасплох и заставил его почувствовать тот самый вкус неожиданности, который до этого момента почему-то приходилось чувствовать только мне. Я просто ухмылялся в его приоткрытые губы, подавался вперед всем телом, задевая его бедра своими. Тот изогнулся всем телом и попытался сделать шаг назад, но в ту же секунду моя рука ловко скользнула выше его шеи, зарываясь пальцами в волосы. Рихард сдавленно охнул в мои приоткрытые и медленно расплывающиеся в улыбке губы, видимо, не ожидав от меня такой дерзости, и я еле слышно рассмеялся, осознавая, что только что пробил еще одну дыру в стене невозмутимости и спокойствия. Наконец отстранившись, взглянул на довольное, но чертовски растерянное лицо Рихарда. Ага, вот так-то.
– Мы стоим под твоими окнами, идиот, – тяжело дыша, изрек он, отводя взгляд в сторону, но я все не прекращал улыбаться, торжествуя и злорадствуя про себя.
– Может, и идиот, – ответил я, разводя руками. – Тогда мы отличная пара. До завтра.
Как только я повернулся спиной к Рихарду, чувства победы и вседозволенности захлестнули меня с головой и я мысленно поаплодировал себе. И все же целоваться у моего дома уже становится какой-то приятной традицией.
Я помахал ему рукой и пошел к двери подъезда, попутно поднимая голову на свои окна, где в тот же момент подозрительно резко дернулись шторы, и я, нахмурившись и даже насторожившись, поспешил пойти домой, где меня встретили Эмили и мама, которая вообще ничего мне не сказала. Эмили лишь поздоровалась и прошмыгнула в свою комнату. Интересно, что она думает о таком поведении матери? И знает ли об этом отец?
Кинув сумку в один конец комнаты, а рубашку в другой, я упал на кровать, в блаженстве закрыв глаза и желая немного поспать после трудного и напряженного дня, но неожиданно понял, что я плюхнулся на какую-то книгу или тетрадь и теперь это что-то больно врезалось в кожу, заставляя меня елозить на месте и морщиться от боли. Быстро протянув руку, я извлек из-под простыни тетрадь Эмили по химии. Забыла, наверное. Я уже было хотел положить ее на прикроватную тумбочку, чтобы не забыть потом отдать ее сестре, но мой сонный взгляд зацепился за аккуратный почерк, которым были выведены ее имя и фамилия на тетради.
Я бросил тетрадь на кровать и, мгновенно вскочив со своего места сна, начал рыться в одной из полок тумбочки, надеясь на то, что я не выкинул ту злосчастную записку. В оцепенении посмотрев на надпись, мучающую меня уже не первые сутки, и на тетрадь своей сестры, я молча опустился на пол, скрестив ноги. Нет, этого не может быть, но и совпадений таких не бывает. Эти почерки идентичны и даже эта гребаная завитушка у буквы «И».
Записку, которую я нашел в своей сумке, написал не кто иной, как моя сестра.
Вот только теперь мне оставалось понять, что именно она знает и насколько глубоки ее знания, но сам факт того, что ей известно об этом, привел меня в дикий шок и лишил возможности двигаться на несколько минут. Мне уже было даже все равно, что именно ей известно, в моей голове была только одна мысль:
Она знает.
Комментарий к Get A Little Closer
Автор пропился и проспался хд
Всех с наступившим Новым годом! Побольше вам всем улыбок, положительных эмоций и верных друзей рядом. А также крепкого здоровья (это просто главное) и большой любви (романтик во мне все еще верит в нее). Желаю всем хорошенько выспаться и успехов в учебе в дальнейшем! с:
И выпьем по стаканчику кваса за Тилля и его здоровье.
========== A Time For Us ==========
Просидев в комнате абсолютно один в полнейшей темноте и тишине, я так и не додумался до того, где мы могли так спалиться. С телефонными звонками? Да мы даже и не говорили-то ничего такого. В школе? Мы обычно стоим на расстоянии метра или вообще нескольких друг от друга. А учитывая то, как сильно удивилась мать, когда увидела нас вместе, то это точно не она посвятила Эмили в эти дела, так как записка попала ко мне в сумку значительно раньше. Очень интересно. И давно она знает? Зачем тогда подкатывает к Рихарду, если знает о нас? И что пытается этим сказать? Ну пиздец у меня семейка.
Как назло, именно в этот день Эмили должна была задержаться до позднего вечера на дополнительных занятиях в школе, поэтому я просто сидел дома в ожидании ее возвращения и буквально грыз себе ногти. Мать сегодня работала в ночную смену, что касалось и отца, оттого угнетающее мое состояние одиночество и абсолютная тишина в комнате невероятно давили на меня, хотя я понимал, что и телевизор не могу включить, потому что тогда вообще не смогу ни на чем сосредоточиться и строить очередные догадки о поступке моей сестры и наших с Рихардом косяков.
Когда дверь в прихожей тихо закрылась и я услышал тихое шарканье по полу, я сразу же запихнул записку и тетрадь себе под подушку, схватил лежащую рядом гитару и попытался сосредоточиться на игре и сделать умное лицо, являющееся хоть каким-то доказательством того, что я действительно разбираю какую-то музыкальную композицию.
– Привет, – дверь комнаты приоткрылась, и я увидел свою сестру с легким румянцем на щеках от мороза и, как всегда, широкой улыбкой на лице. – Давно пришел?
– Нет, – я неуверенно помотал головой, только потом поняв, что так волнуюсь, что забил на все правила приличия и даже не поздоровался. – Эмили, мне нужно с тобой поговорить…
– Ты кушать будешь? Может, чаю? – спросила она, все еще не двигаясь с места.
– Я ничего не хочу, спасибо, – ответил я. – Хочу только поговорить.
– Ты какой-то совсем уставший и встревоженный, – она покачала головой. – Я сейчас сделаю нам чай с травками и вернусь, ладно?
– Хорошо, – сдался я, прекрасно понимая, что своим неподдельным волнением я выдаю себя с головой и что, кажется, даже голос начал предательски дрожать, поэтому мне была просто необходима какая-то отсрочка нашего разговора.
Эмили послушно кивнула и, на ходу расстегивая куртку, пошла прочь из моей комнаты, оставляя после себя только запах сырости и мороза, который приносил в дом любой входящий с улицы человек зимой. Теперь мне стало еще больше не по себе. Может, я ошибся? Вокруг меня очень много людей с похожим почерком, да половина Германии, я уверен. И почему я подумал именно на свою сестру?.. Нет, я чувствую, что что-то здесь не чисто, не бывает таких совпадений и случайностей.
Когда – буквально через несколько минут – сестра вернулась в комнату с большим подносом, на котором стояли две чашки чая и тарелка печенья, я немного успокоился. Она вела себя абсолютно нормально и даже ничего не подозревала. Я хорошо помню, чем обычно кончались разговоры, если я долго тянул и не хотел что-то говорить, позволяя своему собеседнику продумать весь разговор наперед и непринужденно отвечать на мои вопросы, поэтому из-за своего горького жизненного опыта, который не был таким уж и большим, я все равно решил рубить с плеча и действовать как никогда быстро:
– Зачем ты написала эту записку? – спросил я сестру, которая уже поднесла чашку к лицу и немного подула на чай.
– Что? – сразу же удивилась она, отставив ее на место. Нет, она слишком невозмутима и даже спокойна. Совсем не удивилась. Может, я действительно ошибся? Хотя, раз уж я начал, стоит идти до конца.
– Я знаю, что это ты. И не отпирайся. Я не злюсь, просто скажи мне: зачем?
– Ну хорошо… – она поставила чашку на тумбочку и внимательно посмотрела на меня. – Это я. Он давно нравился мне, а после того ужина я вообще думала, что смогу быть с ним, знаешь. Но потом я подслушала твой телефонный разговор с Тиллем, а несколько дней спустя увидела вас обнимающимися у нашего дома. Друзья друг друга так не обнимают, Пауль. Вот я и предположила.
– Предположила она, блять, – выругался я. Я уже навыдумывал себе, что она видела нас все остальные разы, что мы делали всякие разные вещи у моего дома.
– И, Пауль, я понимаю. Но извини за мать. Я была так зла, что не догадывалась об этом, что позвонила ей на работу и сказала приехать раньше.
– Откуда ты знала, что мы обязательно будем заниматься чем-то таким… – я остановился, внимательно наблюдая за ее реакцией, – что приведет ее в шок?
– Я и не надеялась, просто обстоятельства сошлись крайне удачно, и мне повезло, а вам нет. Я уже видела вас у тебя в комнате и чисто теоретически предположила, что мне повезет.
– Ну и дел ты натворила, – только и сказал я, отодвигая гитару в сторону и откидываясь на подушки позади себя.
– Пауль, я теперь все понимаю, – тихо сказала она, виновато склонив голову и не поднимая на меня глаз. – Прости, правда. Я не знаю, чем я сейчас могу помочь.
– Да ничем, – абсолютно спокойно сказал я. – Отец знает?
– Нет, – сразу же закачала головой она. – Я не хотела, чтобы все так вышло.
– Я верю, – честно ответил я. – Это к лучшему, Эм. Спасибо за честность и за чай.
– А тебе за понимание.
***
Рано утром я уже ждал Тилля, который обычно выходит из дома ровно в восемь и предпочитает мирно прогуляться по парку по дороге в школу, подышать свежим воздухом и посмотреть на чудесных, по его мнению, белок, которые мне всегда казались крайне агрессивными существами. Когда Линдеманн наконец покинул стены своей уютной квартиры и соизволил вытащить свое бренное тело на мороз, я сразу же подбежал к нему и, кажется, даже напугал своего друга. Нет, Тилль правда испугался, учитывая, что обычно мы идем в школу по одиночке и я никогда не поджидаю его у подъезда с навязчивыми мыслями. Но именно сегодня я не мог дождаться встречи с ним, чтобы все рассказать и услышать его мнение. Я даже не знаю, на что я рассчитывал и чего хотел добиться, когда рассказывал ему об этом. Мне просто хотелось, чтобы про эту ситуацию хоть кто-нибудь знал, и это точно не должен был быть Рихард. Пока что.
Именно поэтому я подробно все изложил Тиллю, опустив подробности вечера и произошедшего между нами с Круспе, потому что этого ему знать было совсем необязательно. По дороге в школу я поведал своему другу о записке и ее создателе, своих переживаниях, а также и о том, в какой ситуации я оказался, когда моя мать вернулась с работы на пару часов раньше. На мое удивление, Тилль не смеялся, не подшучивал надо мной, а, наоборот, как-то нахмурился и даже побледнел, практически ничего мне не ответив. Я почему-то подумал, что ему было неприятно слышать именно о нас, но тогда я еще не знал, почему именно он так отреагировал и почему так сильно разволновался обо мне.
– Вот оно как, – выдал Тилль в ответ на мою душераздирающую историю, когда мы уже зашли в школу и ожидали начала уроков в одной из рекреаций, наполненных холодными и голодными учениками. – Ты попал.
– Я знаю, – ответил я и замолчал, продолжив спустя несколько секунд, во время которых Тилль молча смотрел на играющих в чехарду первоклассников перед ним. – Но я не хочу, чтобы все оставалось так, как сейчас, понимаешь?
– Да. Но знай, ты всегда можешь прийти ко мне, если что, – сказал он. – Переночевать там и все такое…
– Спасибо, – я слегка улыбнулся в ответ на отзывчивость друга и готовность помочь мне в любой ситуации.
– Привет, – поздоровался с нами неожиданно подошедший Рихард.
– А вот и корень всех проблем, – саркастично подметил Тилль, стараясь говорить как можно тише, но, кажется, тот самый корень его услышал и теперь здорово поменялся в лице.
– Тилль… – тихо начал я, положив руку ему на плечо, но тот почему-то разозлился и уже не замечал моего присутствия, просто сверля взглядом впереди стоящего Рихарда.
– Нет, Рихард, правда, вот ты только одни неприятности людям приносишь, – раздраженно продолжал он.
– Когда я нагрешил на этот раз? – спокойно спросил его Рихард, сложив руки на груди. Если бы не возможность видеть Рихарда полуобнаженным, я бы, наверное, сказал, что эта жилетка в сочетании с его любимой рубашкой – его лучший прикид.
– Когда родился, – ответил Тилль.
– Тилль, успокойся, ради бога, – снова начал я, уже и не надеясь на то, что он прислушается к моей просьбе и не будет устраивать скандал на ровном месте.
– Круспе, мать твою, ты же мне обещал, черт тебя побери… – уже тише продолжил он, буквально прошипев эти слова, и Рихард сразу же повернул голову в сторону.
– Чего… – в недоумении пробубнил я. Обещал?
– Ничего, денег он мне должен, – отговорился от меня Тилль, и продолжил: – Я, кстати, стихи принес, – он сразу же полез в сумку и достал оттуда скрепленные листы. – Только из-за большого уважения к Шнайдеру и тридцатилетнему виски.
«Я умею убеждать людей», – пронеслась у меня в голове одна из его фразочек. О да, вот это дар убеждения.
– А нас ты, значит, не уважаешь? – спросил его я.
– Пауль, лучше помолчи, а то он передумает, – Круспе перебил меня и протянул руку Тиллю, для того чтобы забрать у него плоды его творчества.
– Когда репетировать начнем? – с воодушевлением спросил я, но Тилль ответил за нас обоих:
– Когда у Рихарда появятся мозги.
На уроке обществознания меня попросили ответить про политические партии и мне пришлось, как обычно, импровизировать, прислушиваясь к истошному шепоту Шнайдера сзади и тихому убаюкивающему голосу Рихарда, который действительно пытался мне помочь, но из-за моих проблем со слухом и, судя по всему, зрением я смог наговорить только на тройку. Ну да ладно, и этим я был доволен.
Тем временем до конца урока оставалось не так много, мы с Рихардом играли в крестики-нолики и беззаботно проводили время, пока Шнайдер не сказал нам об одной игре, в которую он обычно играет про себя, чтобы было не так скучно. Фишка заключалась в том, что нужно было менять слоги в словах, чтобы было смешнее. Я не знаю, как и почему я снова попал в такую ситуацию, но я решил поменять у себя в голове слоги в словосочетании «политические партии», и в следующий момент меня накрыла неистовая волна смеха, и я, как и некоторое время назад, когда смеялся над барсучьим сыном на биологии, упал лицом прямо на парту, заходясь в новом приступе. Ребята вокруг тоже начали угорать, видимо, от моего тупого ржача, который мог насмешить любого, кто его услышит.
– Потилические раптии, сука, – хрипел я, барабаня руками по парте. – Раптии…
– О, Пауль, тебе понравилась игра, – услышал я одобряющий голос Шнайдера сзади, который на таком маленьком расстоянии смог уловить сказанную мною в диком приступе смеха фразу.
К моему же несчастью, уроки обществознания у нас вела все та же фрау Альте, и когда я поднял с парты свое красное от смеха лицо и утер слезы с глаз, то встретился с ее прожигающим меня насквозь взглядом и сразу же успокоился. Так как фрау Альте ведет у нас оба эти предмета, то два раза такого поведения на ее уроках она терпеть не будет. Я действительно попал.
– Я позвоню вашим родителям, Ландерс.
***
Все же этот день принес мне гораздо больше положительных эмоций, чем пара предыдущих. Только вот я не мог понять, кто и что кому обещал и как это все касается меня. Опять долбаные загадки. И почему Тилль там разволновался и даже накричал на Круспе? Осознание того, что я опять чего-то не знаю или не понимаю, снова заставляло меня прокручивать у себя в голове все моменты нашего общения и снова не замечать в них ничего подозрительного или необычного. Но было ясно одно: что-то они там мутят, и это что-то точно связано со мной.
– Давай без поцелуев сегодня? – спросил Рихарда я, сразу же вставая напротив него и поправляя его растрепавшийся в разные стороны шарф. Обычно это делал он, но сегодня я решил, судя по всему, нарушить все наши каноны. Тот сначала недовольно попятился назад, но уже через мгновение послушно стоял на месте, не двигаясь и позволяя мне завязать этот чертов шарф потуже и не дать Рихарду заболеть в такую холодную погоду.
– А что, если я не согласен? – в ответ спросил меня он, осторожно опустив свои ладони на мои замерзшие от мороза руки и опуская их вниз.
– А что, если моя мать сейчас, скорее всего, смотрит в окно и ждет моего возвращения? – продолжал я гнуть свою линию, прекрасно понимая, что он, вероятнее всего, победит со своими аргументами, как это обычно и бывает. Он еле заметно улыбнулся; его холодная ладонь аккуратно легла на мою щеку, и он провел кончиками пальцев вдоль скулы.
– Она уже и так все видела, – равнодушно бросил он, возвращая свою руку назад. – Ну или почти все.
– Я пошел, – сказал я, расцепив наконец наши руки.
– Ну и иди, – с какой-то обидой в голосе произнес он.
– Я позвоню, – пробормотал я, пытаясь скрыть глупую улыбку.
– Вообще-то я, – подметил Рихард, и я все-таки улыбнулся. Идиот.
Нет, надо было все-таки принять его предложение, но, когда я обернулся, чтобы добровольно сдаться, Рихард уже исчез в неизвестном мне направлении. Нарушили нашу традицию. Нашу традицию. Да, сейчас он определенно ведет себя со мной иначе. Он говорит со мной, и я уверен, что практически откровенно. Или это я влюблен как идиот? Впрочем, я уже давно не задаюсь этим вопросом, потому что все равно знаю ответ, который, кажется, навсегда останется для меня неизменным. С тупым выражением лица и чертовыми бабочками в животе, о которых постоянно пишут в слезливых женских любовных романах, я возвращался домой в приподнятом настроении.
– Пауль, нам нужно поговорить, – поставила меня перед этим фактом мать, как только я прикрыл входную дверь и спокойно вздохнул, оказавшись в приятном и теплом помещении впервые за долгое время нашей прогулки с Рихардом.
– Мам, послушай… – начал я свою речь, хотя даже и не знал, что хочу сказать. Просто меня немного обрадовал тот факт, что она хотя бы заговорила со мной. Даже несмотря на то что я был абсолютно уверен в своей правоте и оставался верным своим чувствам и желаниям, я все равно ощущал вину перед матерью хотя бы за то, что так или иначе заставляю ее страдать. Я не мог унять в себе это чувство, как и не мог позволить ему добровольно исчезнуть, потому что тогда мне пришлось бы сказать ей о том, что я отрекаюсь от своих слов, а я этого делать не собирался по крайней мере потому, что это было бы неправдой.
– Ты под домашним арестом с сегодняшнего дня и до конца недели, – перебила она меня, наконец подняв на меня опухшие от бесполезных слез глаза. Нет, что?
– Что? – повторил я уже вслух свои мысли и тупо вылупился на нее, не понимая, что вообще к чему и как это.
– Подумаешь над своим поведением, – пояснила она этим непривычным и не подходящим ей железным тоном, которым она, видимо, пыталась навести на меня страх и сомнения в моих же действиях. – И телефон мне отдай.
