Текст книги "You're All I Want (СИ)"
Автор книги: Paula.M.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)
Но на этот раз это были мама и Эмили с какими-то пакетами.
– Только что встретили Рихарда у подъезда, – радостно сообщила мне мама, торопливо стягивая с себя верхнюю одежду. – Зачем он приходил?
– Какой же он все-таки милый, – мечтательно протянула Эмили.
– Чайку попить, – резко ответил я с едва заметным раздражением в голосе. Чашка с кофе в моей руке начинала трястись.
– Пауль, мне кажется, они будут прекрасной парой. Ты согласен? – обратилась ко мне мама, и краем глаза я заметил ехидно улыбающуюся Эмили, наблюдающую за моей реакцией.
Чашка с кофе, все это время находившаяся у меня в руках, с треском упала на пол и холодный напиток стремительно залил ковер.
Я чувствовал, как в моей жизни назревает новый пиздец.
Комментарий к The Light Behind Your Eyes
Это глава, которая вроде как бы не должна тут быть, да еще и такая маленькая, но (!) я сдала экзамен по литературе. И мое сочинение даже похвалили на комиссии…Поэтому я на крыльях любви к литературе и к вам понеслась сюда.
========== Too Many Friends ==========
«Пауль, у тебя есть конспект по физике за последние четыре недели?».
«Не мог бы ты скинуть свой отчет по обществознанию?».
«Ландерс, ты уже начал писать доклад по истории?».
«Что задали по алгебре и истории на сегодня?».
Я долго в упор смотрел на все сообщения, которые пришли мне всего за час до начала занятий от одноклассников, и думал лишь об одном: этот ад снова приближается. Мне опять придется постоянно рано вставать, чтобы куда-то идти, делать эти никому не нужные уроки и медленно деградировать в обществе людей, с которыми у меня нет ничего общего, кроме безграничного желания наконец-то покинуть эти тяготящие все естество стены. Радовало только то, что у меня достаточно ебанутых друзей вокруг, чтобы окончательно не сойти с ума.
А еще Рихард.
Переворачивая очередную страницу учебника в попытках подготовиться к первому уроку обществознания в новом году, я совсем не понимал смысла текста и его хоть какой-нибудь значимости для меня. Сидя на кухне в начале восьмого утра, я пытался хоть как-то абстрагироваться от непрекращающегося шума вокруг: Эмили не могла найти свою школьную юбку, мама опаздывала на работу и то и дело бегала из комнаты в комнату в поисках своих вещей и рабочего пропуска, в то время как мой отец, сидя со мной за кухонным столом и с задумчивым лицом нависая над утренней газетой, пытался убедить меня в том, что наша страна ведет совсем неправильную политику в отношении других государств. Я с безразличным видом размешивал кофе ложкой и думал о том, что мне следовало бы уйти сегодня пораньше. Здравствуй, понедельник, мать твою.
Быстро одеваясь как можно теплее, чтобы уже наконец покинуть свой дом и выдержать нехилый мороз на улице, я размышлял о том, что последние несколько дней я даже не общался с ребятами, не видел Рихарда, который совсем куда-то пропал, не звонил и не писал мне. Я точно знаю, что у него были дополнительные занятия по химии все это время, поэтому не хотел отрывать его от работы.
За каникулы произошло очень много странных и довольно неожиданных событий, которые в корне поменяли мое отношение к некоторым людям и их поступкам. Но одно дело, когда это происходит в свободное от учебы время, и совсем другое, когда тебе нужно свыкнуться с этим, идти в школу и там вести себя адекватно. Мне нужно было совладать со своими эмоциями в окружении такого количества народа, а это казалось мне намного сложнее. Вокруг слишком много людей с хорошим зрением, безупречным слухом и длинным языком, поэтому с тех недавних пор, как наши отношения приобрели некоторую определенность и сформировали какое-то направление, нам следовало быть осторожными. Конечно, у Рихарда это всегда получалось идеально. Ничто и никто не могло его возмутить, он всегда оставался безразличным и равнодушным ко многим задевающим других людей вещам, но этого определенно нельзя было сказать обо мне. Одним лишь своим смущенным видом я просто выдавал себя с головой. Иногда мне хочется походить на него, чтобы оставаться спокойным в любой ситуации, но порой его холодность и равнодушие чертовски пугают.
– Я не открыл ни один учебник, – увидев задумчивого и уже заебанного с самого утра меня, стоящего у кабинета обществознания, взволнованный Шнайдер сразу же подбежал ко мне с каким-то учебником в руках. – Я даже не знаю, какой сейчас урок.
– Будь я на твоем месте, я бы предпочел оставаться в неведении, – сиплым еще от утреннего уличного мороза голосом пояснил я и затем все же сказал ему, какой сейчас предмет.
– Тогда это ничего не меняет, – он улыбнулся во все тридцать два, не забыв при этом еще и подмигнуть мне.
– Ты чего такой бодрый?
– Ты не представляешь, она согласилась встречаться со мной.
– Кто она? – я тупо уставился на него, пытаясь вспомнить, о ком вообще там шла речь.
– Пауль, ты идиот? Луиза, конечно же! – восторженно воскликнул он, привлекая к себе внимание каких-то странных семиклассников, стоящих неподалеку.
– А, поздравляю, – пробормотал я в ответ.
И вот я наблюдал, как мои друзья медленно, но верно обзаводятся девушками, влюбляются и делятся этим с окружающими, даже не подозревая, что творится в моей жизни. Может, я тоже хотел бы с кем-то поделиться, рассказать о своих переживаниях? Но я не мог. Внутренний конфликт, который, как мне казалось, оставил меня в покое, теперь разгорался во мне с новой силой, заставляя меня почувствовать всю неправильность моих действий и суждений. Почему это происходит со мной, и как мне с этим мириться, если я даже рассказать-то об этом никому не могу? Мы также не можем вести себя на людях так, как это делают гетеросексуальные парочки, чтобы не быть заклейменными и осужденными озлобленным и погрязшим в собственных грехах и пороках окружающим обществом. Я не собирался отступать от своего, но злость зрела во мне все это время, пока я ходил по пыльным улицам своего города, посещал школу и другие заведения, где мне приходилось общаться с людьми. В каждом из мест, где я бывал, люди обсуждали других, искали в них изъяны, осуждали их за какие-то поступки и смеялись над теми, кто хоть чем-то отличается от них. Я злился из-за этого ебаного лицемерия, с которым мне приходилось сталкиваться каждый день. С возрастом отвращение к таким личностям все больше росло во мне, но я старался убедить себя в том, что рядом есть и другие – те, кто могут принять тебя таким, какой ты есть, и не будут осуждать тебя за что-либо. И вот сейчас, находясь в переполненной людьми школьной рекреации, я наблюдал за этими самыми людьми и с грустью понимал, что в таком обществе мы никогда не сможем существовать свободно и спокойно. Все что-то обсуждают и о чем-то говорят, совершенно глупые сплетни и чужие домыслы мгновенно становятся фактами и передаются из уст в уста, а эта до отвращения грязная словесная масса приобретает все большие обороты, когда по мере ее передачи другим людям она обрастает все новыми предположениями. Так можно узнать о себе много нового. Конечно, это практически никогда не касалось меня, потому что я имел в школе вполне неплохое и солидное положение, но я видел, как страдают другие, и от этого мне самому становилось тяжко. Особенно мне удалось это ощутить после тех выходных, когда я был в гостях у Риты, только вот сплетни о нас имели практически позитивный характер.
Мне было искренне жаль тех, кого обсуждали и унижали каждый день. Я тоже мог бы оказаться на их месте из-за того, что у кого-то ограниченное мышление, длинный язык и желание насолить ближнему из ненависти к его сексуальной ориентации.
– Не думал, что тебе нравится Гессе, – томный мужской голос над моим ухом заставил меня выпасть из моих мыслей и с силой захлопнуть книгу, которую мне так и не удалось продолжить читать сегодня из-за обилия странных мыслей в моей голове.
– И тебе привет, Рихард, – я замешкался, опуская книгу, не забыв при этом положить закладку на нужную страницу. – Достаточно интересно.
– Много философии, – решительно произнес он.
– Думаешь, такие люди и среди нас есть? – спросил я его, вспомнив содержание книги.
– Я вижу их повсюду, – твердо ответил он, пытаясь говорить как можно громче из-за нарастающего шума в коридоре. – В каждом человеке, даже если он хорошо образован и духовно развит, есть что-то дикое, звериное. И случается так, что эти две сущности не могут ужиться в нем.
– Хм, – я задумался, пытаясь собрать свои мысли в кучу. Так как пару минут назад я думал совершенно о другом, теперь мне было очень трудно сосредоточиться на словах Рихарда о человеческой сущности и ее предназначении. – Думаешь, такой человек несчастен?
– Их же двое, – глухо рассмеялся он. – Кто-то из них может быть вполне счастливым.
Его слова поставили меня тупик. Как можно быть счастливым, когда внутри тебя не могут ужиться два совершенно разных человека? Все равно кто-то из них в итоге будет недоволен. Я вполне мог сравнить Рихарда с главным героем книги, но все же они кардинально отличались, и их сходство заключалось лишь в постоянном желании убежать от людей и наслаждаться одиночеством. Хотя, быть может, я еще слишком мало прочитал, чтобы утверждать это, но эта догадка крепко зацепилась у меня в мозгу, и я пообещал себе обязательно подумать над этим, когда наконец-то прочитаю книгу до конца.
Рихард положил сумку у своих ног и, протянув мне свою ладонь, взял книгу из моих рук, принявшись листать быстро страницы. Когда его ладонь наконец остановились на одной, которую я заложил закладкой, и тонкие длинные пальцы скользнули по аккуратным строчкам на белоснежной бумаге, кроткая улыбка затронула его губы:
– Люблю этот момент, – он не отрывался от книги, внимательно пробегая глазами по маленьким черным строчкам. – «Может быть, вся жизнь человеческая – просто злая ошибка, выкидыш праматери, дикий, ужасающе неудачный эксперимент природы»*, – почти прошептал он себе под нос, будто не желая, чтобы я это услышал.
– Мне тоже нравится, – честно ответил я. Именно на этом моменте я и остановился пару дней назад, но теперь все никак не мог нормально взять книгу в руки и вдумчиво прочитать текст, потому что чтение таких произведений никак не подходит для суетливой обстановки моего дома и вечного шума и гама в школе. Несмотря на этот факт, я все равно повсюду таскал ее с собой, все же надеясь, что мне удастся вдумчиво прочитать еще несколько страниц. Я бережно положил протянутую мне книгу в сумку, и сразу же после этого прозвенел звонок, привлекая наши отдохнувшие и свежие тушки к работе над разумом и совершенствованием знаний. Сесть за одну парту с Рихардом, который не только находился в прекрасном расположении духа, но и ничего не скрывал от меня, было очень приятно, и я подумал, что, наверное, все-таки погорячился, когда мысленно проклял про себя этот чудесный день.
Еще никогда мне не было так спокойно и комфортно рядом с ним. Все уроки проходили настолько весело и интересно, что я просто не мог сдержать улыбки каждый раз, когда он что-то шептал мне на ухо во время обществознания, истории или же алгебры. На последнем шестом уроке я уже изрядно устал, но все равно готов был просидеть еще шесть таких же, если рядом со мной будет сидеть Рихард.
– Итак, если посмотреть на места обитания барсука, можно сказать, что… – начала учительница свою тираду о млекопитающем, пока я пытался найти ручку в пенале, чтобы переписать к себе в тетрадку информацию о его крайне насыщенной лесной жизни.
– Сучий сын, – послышался напряженный голос Рихарда, который что-то искал в сумке и все никак не мог найти.
Почему-то именно в этот момент мысли в моей голове закружились с бешеной скоростью и мозг сгенерировал из этих двух предложений одну глупую, но невероятно смешную конкретно на уроке фразу:
– Барсучий сын… – в шоке прошептал я, закрывая лицо руками, и начал ужасающе содрогаться от смеха. – Барсучий, блять, сын, – меня уже порядком начинало трясти, я судорожно хватал воздух ртом и долбил руками по парте, пока весь класс, включая и учительницу, и ничего непонимающего Рихарда, наблюдал за моим ебанутым поведением. Рядом сидящий Круспе, видимо, все-таки услышал выданную моим в первый же день слишком перегруженным мозгом фразу и теперь сам еле слышно посмеивался, что есть сил толкая меня локтем в бок.
– Пауль, объяснитесь, пожалуйста, – фрау Альте поправила очки на переносице и презрительно посмотрела на меня. Я уже готов был успокоиться, но, как только зацепился взглядом за фотографию этого милого животного в учебнике, новые приступы одолели меня, и я просто упал лицом на парту, задыхаясь от смеха.
– На беззвучный режим перешел, – шутил кто-то сзади, заставляя меня угорать еще больше. Мой смех действительно уже не был на него похож, а больше все-таки на какие-то тихие конвульсии или приступы эпилепсии.
– Вибрация, – протянул сзади сидевший Шнайдер. Суки, да прекратите уже, я не могу остановиться.
– Дневник мне на стол, – железным тоном отрезала она, на секунду прекращая смешки и разговоры в классе. – На следующем уроке ответите мне про барсука.
Услышав название животного, я снова залился смехом и, закрывая красное лицо руками, передал дневник вперед.
– Пока Ландрес успокаивается и приводит себя в порядок у нас остается еще немного времени, чтобы поговорить о пятнице. Все помнят про день самоуправления?
Я наконец-то перестал смеяться и в недоумении уставился на фрау Альте и на других ребят, которые утвердительно кивали в ответ на поставленный преподавателем вопрос. Ну почему я опять не в курсе? Учительница быстро зачитала список фамилий учеников и их уроки у других классов на четырнадцатое число. Стоит сказать, что день самоуправления в нашей школе всегда проводился в любой день раз в год и от этого неминуемо страдали младшие классы. Теперь, когда после урока я подошел к фрау Альте за дневником и узнал, что я тоже принимаю участие в этом безобразии, я просто обомлел. Блять, гребаный барсук, теперь из-за него придется вести биологию у восьмых классов. Попутно забежав в библиотеку, я взял методические материалы для учителей и направился на первый этаж, где меня уже давно одетые ребята ждали около пятнадцати минут.
– Биолух явился, – бросил хмурый Тилль, надевая на свои вечно холодные руки черные перчатки. Уже рассказали все. Я сделал вид, что пропустил его замечание мимо ушей, и принялся натягивать на себя теплое пальто по пути к выходу. Всю дорогу Тилль восторженно делился с нами впечатлениями о недавнем свидании с Катриной. Он с таким упоением рассказывал, как чудесно она играет на фортепиано, какие умные книги читает и какую прекрасную музыку слушает, в то время как Шнайдер тоже не переставая говорил о Луизе, которая испекла ему кексов и принесла их сегодня в школу. Мы с Рихардом тихо шли рядом и лишь изредка переглядывались, немного посмеиваясь над влюбленными идиотами. Мне нравилось, что у нас есть то, о чем никто не знает и не догадывается. Некая тайна, делающая нас еще ближе.
– У кого вы ведете? – спросил я ребят, медленно вышагивающих рядом.
– Обществознание у девятого, – ответил Шнайдер.
– История у восьмого, – с гордостью в голосе произнес Флаке, поправляя свои очки.
– Алгебру у десятого, – равнодушно бросил Тилль.
– Химию, – задумчиво изрек Рихард, доставая из кармана пачку сигарет. – У восьмых и у одного девятого.
– У какого? – уточнил я, обращаясь к нему.
– В том, где учится твоя сестра.
Я еле слышно с ненавистью матюгнулся и, вспомнив слова матери о их счастливом с Эмили будущем, ускорил шаг.
***
Каждый раз, когда между нами все становилось более-менее устойчиво и прекрасно, какая-нибудь хуйня просто считала своим долгом случиться и испортить все к чертям. На этот раз это была преграда в виде моей сестры, которая говорила только о дне самоуправления и без конца штудировала учебник химии в надежде, видимо, поразить Рихарда своим обширным знанием предмета. Хлопоты и подготовка к этому самому дню отнимали практически все свободное и несвободное время у нас обоих, заставляя постоянно нервничать. Три дня я толком даже не говорил с Рихардом, потому что тот постоянно пропадал на дополнительных занятиях и готовился к проведению уроков, да и я был так занят и вымотан, что у меня хватало сил лишь на скупое «Привет» утром. Именно поэтому, когда этот злосчастный день наконец наступил, я со спокойной душой и уверенный в себе и своих силах направился школу, надеясь, что этот гребаный день побыстрее закончится и мы с толком проведем время вместе.
Утром этого самого знаменательного дня я наконец-то вздохнул спокойно, предвкушая скорейший конец этого ужаса. Все же дни подготовки не прошли зря, и выглядеть я должен был более или менее сносно, поэтому пришлось откопать у себя в шкафу что-нибудь строгое и официальное. Я в последний раз взглянул на себя в зеркало и даже ужаснулся своему слишком учительскому внешнему виду, все еще недовольно поправляя галстук, который то был слишком туго затянут, то, наоборот, болтался не к месту.
В школе тем временем творился настоящий хаос, среди которого было трудно разобрать людей в смешавшемся в одном потоке учеников, учителей и родителей. Я спешно миновал этот пиздец, взял ключи на вахте и побежал в тридцать восьмой кабинет, который на сегодняшний день абсолютно законно стал моим. Я бросил свою сумку у стола, включил свет и, расположившись в учительском кресле и закинув ноги на стол, самодовольно улыбнулся, взглянув на часы. Ну хоть какие-то плюсы в этом дне есть. До урока тем временем оставалось пятнадцать минут, и я, решив, что нужно попользоваться положением учителя по полной программе, пошел в лаборантскую и достал оттуда ее запасы разных видов чаев и кофе, надеясь вкусить все это за пятнадцать минут.
Надо сказать, что дети мне попались довольно смекалистые и вполне понимающие. Я даже заметил, что они с каким-то не присущим подросткам их возраста отвечают на поставленные мною вопросы, рвутся к доске, да и вообще знают о человеческом мозге и его функциях все же больше, чем я.
Ну да, он у них, в отличие от меня, хотя бы есть.
– Ебаные дети, – пробормотал Шнайдер, заходя в мой кабинет после всех уроков и кидая учебник на стол. – Они слишком умные для того, чтобы я у них вел сегодня. У тебя что?
– Окно, – бросил я, прибираясь на учительском столе. – Я уже закончил. Ты не видел Рихарда?
– Он в сорок первом. Кстати, занеси ему, пожалуйста, журнал девятого класса, а то у них химия была, а он ни хуя не заполнил там.
– Да без проблем, – я выхватил синюю книгу из его рук и побежал на четвертый этаж.
Интересно, что он делал все эти дни? Как готовился к урокам, и как все прошло? Представляя себе Рихарда в роли учителя, я сам усмехнулся своим мыслям, совсем забыв смотреть вперед и под ноги, и внезапно почувствовал, как кто-то пнул меня в область грудной клетки, сбивая с пути, и – неожиданно даже для себя – я свалился на пол, роняя журнал. Понадобилось несколько секунд, чтобы я наконец-то встал, отряхнулся и понял, в чем, блять, дело.
– Ландерс, смотри, пожалуйста, куда ты идешь, – презрительно фыркнул Томас, окидывая меня оценивающим взглядом.
– Задумался, – я неловко улыбнулся при всей моей искренней неприязни к этому человеку и собирался продолжить свой путь, но Браун резко схватил меня за плечо. Карие глаза сверлили меня, а хватка руки чувствовалась все сильнее.
– Держись от него подальше, – бросил он, глядя мне прямо в глаза. Конечно же, я сразу понял, о ком речь. А с хуя ли я должен?
– А не пойти бы тебе на хуй? – усмехнулся я ему в лицо, несмотря на весь внутренний страх, и, с силой убрав его руку со своего плеча, на ватных ногах пошел в сторону кабинета, стараясь не оборачиваться вопреки всем своим желаниям. Он что-то знает. Нет, я уверен в том, что он знает о нас.
Или снова паранойя?
Наконец оказавшись в сорок первом кабинете, я остановился на одном месте, уже собираясь повернуться на сто восемьдесят градусов и быстренько пойти отсюда, пока меня не заметили, но мне это не удалось. Рихард сегодня выглядел так же солидно, как и я, прямо под стать учителю. Он что-то объяснял Эмили, вырисовывая какие-то формулы на доске, в то время как та только мило улыбалась, наверное, даже не понимая, что за хуйню тот вообще несет. Я только сейчас понял, что вообще не видел ее утром и она ушла, возможно, еще задолго до моего пробуждения.
На моей сестре были короткое черное платье и мамины туфли на каблуках, волосы – завиты щипцами, а на лице торжествовала все та же мамина косметика.
– А что тогда с медью? – кокетливо спросила она своего «учителя», облокачиваясь на стол.
– Это так называемый «провал» электрона, милая, – мягко улыбнулся Рихард, поворачиваясь к доске снова и что-то показывая ей на электронных орбиталях. – Электрон просто перейдет на уровень ниже.
– А-а-а, – протянула она, усиленно кивая. – Тогда я поняла, спасибо.
– Привет, – только в тот момент они оба заметили меня, и Рихард, положив мел на стол, подошел ко мне, а Эмили, пользуясь моментом, быстренько миновала преграду в виде меня у двери и оставила нас наедине. Ну-ну, беги. Я еще расскажу отцу, в каком виде ты в школу пришла.
– Господи, как она одета, – в шоке пробормотал я, глядя вслед уходящей сестре. – Оделась как… как… на панель, – последние слова я произнес особенно тихо.
– Пиздец я скучал, – неожиданно пробормотал он, в нужный момент игнорируя мои слова и мгновенно подлетая ко мне, как только Эмили покинула кабинет и хлопнула дверью. Его голос звучал внезапно ласково, а всегда безразличные к эмоциям глаза теперь говорили о каком-то неожиданном воодушевлении, желании или же тайне, которой он будто бы хотел поделиться со мной. Сделав несколько быстрых и широких шагов, он оказался ко мне слишком близко. – Ебаная химия, как я устал, – Рихард внезапно прижался ко мне, утыкаясь носом мне в висок, в то время как его руки почти невесомо легли на мои плечи.
– Я… – мямлил я, не смея пошевелиться и даже вдохнуть. Сильные руки Круспе все так же не отпускали мои до безобразия сжавшиеся плечи, пока я пытался восстановить в один момент сбившееся дыхание. – Я тоже.
Когда он обнимал меня так и я чувствовал его теплое, слегка щекотавшее щеку дыхание, я забывал обо всем, что меня беспокоило, и даже не думал о том, что я вообще могу о чем-то беспокоиться в этой жизни. Ладонь Рихарда плавно скользнула к моему галстуку, провела по нему рукой, задев излишне чувствительную кожу на шее, и принялась поправлять немного мятый воротник моей белой рубашки.
– Хорошо выглядишь, – прошептал он мне прямо в лицо, и в ту же секунду я ощутил, как его руки умело затягивают мой галстук потуже. – Так вообще отлично.
Я снова смотрел в его глаза и теперь видел в них нечто новое – не такое злое и отчужденное, как раньше. Он смотрел на меня так, будто бы я поведал ему о чем-то радостном, волнительном и невероятном, и мне было неловко от этого требовательного взгляда, который сейчас так беспокойно метался по моему лицу. Наверное, я слишком задумался о его мягком поведении сегодня и поэтому даже не заметил, когда он резко наклонился ко мне и, придерживая мой подбородок указательным и большим пальцами, прикоснулся своими губами к моим. Мои руки уперлись ему в грудь, резко сжимая мягкую ткань его новой рубашки до боли в суставах, в желании то ли оттолкнуть его от себя, то ли притянуть ближе, несмотря на всю противоречивость ситуации. Мы находились в школе – в школе, мать ее! Здесь то и дело шныряют маленькие детишки, здесь, в конце концов, люди получают знания, а мы занимались совершенно другим делом.
Его рука властно легла на мой затылок, скользя все выше, зарываясь в волосы и оттягивая мою голову чуть назад. Мои губы застыли в немом стоне, полностью пропуская влажный горячий язык в свой рот, позволяя ему углубить поцелуй и заставить меня жадно и громко втягивать воздух носом, чтобы не задохнуться от его бешеного напора. Мои трясущиеся от волнения ладони уже давно ослабили свою хватку и просто находились на его часто вздымающейся груди. Простой поцелуй вызвал во мне бурю эмоций в виде сильнейшего возбуждения, которое отдавалось прекрасно знакомой мне теплой тяжестью внизу живота. Стон предательски сорвался с моих губ, когда он прильнул ко мне всем телом, заставляя все мои физиологические параметры на хуй сбиться из-за бешеного порыва.
– Какого хуя здесь происходит? – когда я услышал грозный голос Линдеманна, мои руки мгновенно оттолкнули Рихарда от себя, заставляя того чуть пошатнуться в сторону. В голове не было никаких мыслей, кроме слова «пиздец». Абсолютно ахуевшие от происходящего Шнайдер и Тилль стояли в дверях кабинета, внимательно изучая перепуганных и запыхавшихся нас. Я сразу же посмотрел на Рихарда: он был напуган и растерян. Наверное, даже сильнее, чем я. Конечно, его оружием в таких ситуациях были злость и язвительность, которые он так умело и направил на Шнайдера.
– Тебя не учили, – тяжело дыша, начал Рихард, вытирая чуть припухшие губы тыльной стороной ладони, – что надо стучаться, прежде чем входить?
– А тебя не учили, что совать свой язык в рот другому парню это как-то не очень? – язвительно и с каким-то отвращением произнес Кристоф, повышая на Круспе голос.
– Оба заткнулись, – рявкнул Тилль, заставляя нас всех поумерить свой пыл. Ну вот, блять, вот о чем я говорил. И оно случилось.
– Рихард, нам нужно поговорить, – железным тоном отрезал он, кивнул на дверь, и Рих, метнув на меня беспомощный взгляд и подтянув разболтавшийся галстук, за который я все время держал его, пошел за Тиллем, и вскоре они скрылись за дверью, прихватив с собой еще и Шнайдера, который с каким-то диким осуждением смотрел на нас обоих.
Другой пиздец не заставил себя долго ждать. Я обессиленно опустился на один из стульев и, выудив одну сигарету из пачки, лежащей в кармане пиджака, прикурил и нервно затянулся, бездумно уставившись на доску.
То, что я пророчил себе еще совсем недавно, теперь приобретало вполне полные и отчетливые черты. Нам вообще не стоило общаться в школе, чтобы не допустить такой хуйни. Я спрятал лицо в руках, пытаясь понять, как мы могли так облажаться. Теперь это не наша тайна, а также Тилля и Шнайдера, которые вполне могут это вообще не принять, но я был уверен в том, что они все же смирятся с таким порядком вещей.
Однако то, что Томас тоже о чем-то знает, дико будоражило мое сознание и заставляло выстраивать в голове самые худшие варианты развития событий, где у нас с Рихардом не останется ничего: ни друзей, ни уважения, ни нормальной жизни.
Комментарий к Too Many Friends
* Цитата из книги «Степной волк», Герман Гессе
В – внезапность.
P.S Кажется, моя любовь к Placebo все больше сказывается на названиях глав хд
========== The Bitter End ==========
Холодный ветер в который раз бесцеремонно ворвался в помещение, хлопая дверью в кабинет. Я поморщился от неприятного сквозняка, но все же не стал закрывать окно, а лишь сделал еще пару глотков горячего кофе из термоса, который очень кстати захватил сегодня из дома. Утром субботы, практически не спавший всю ночь и не сделавший ни одного задания из домашней работы, я сидел в холодном кабинете истории, смотрел в еще совсем темное окно и все никак не мог понять, как мы могли так облажаться. Вчера, когда нас застукали за таким постыдным делом и ребята забрали Рихарда для какого-то невероятно секретного разговора, я даже не придал значения тому, что Тилль позвал поговорить именно его. Его, а не меня. Не нас вместе, в конце концов, я же ведь тоже принимал в этом участие. На тот момент времени, как Рихард вернулся, я выкурил уже достаточно, чтобы успокоиться. Надо сказать, что на нем, как и на мне, просто не было лица, поэтому я решил не лезть с глупыми расспросами. Рихард же не сказал мне ни единого слова. Еще несколько минут назад его руки крепко обнимали меня, а теперь он смотрел на меня с таким же пугающим презрением, как и Шнайдер. Бросив на меня этот до боли странный стеклянный взгляд, он так же молча взял свою сумку и спешно покинул кабинет, пока я в полнейшей растерянности сидел перед доской, изрисованной химическими формулами, и не мог понять, что мне делать: идти за ним или ебнуться головой об стену, пока не поздно.
К тому времени, как я покинул кабинет вчера, мне не удалось застать ни одного из парней. Предчувствие чего-то глобального и неприятного тяготило меня весь оставшийся день, и, по мере того как я отходил от эмоционального потрясения, у меня накапливалось все больше вопросов, на которые я снова пытался ответить сам.
Наверное, я и не жалел о том, что случилось: все равно рано или поздно им пришлось бы об этом узнать. Хотя надо ли было вообще об этом кому-то знать? Может, наши отношения вообще не должны были кого-то касаться и тем более – становиться достоянием общественности? Может, таким, как мы, нужно было сидеть тихо и не высовываться? Нет… Всю жизнь прятаться, дрожать и бояться посмотреть в глаза озлобленному обществу, которое даже не имеет своего собственного мнения и мыслит какими-то надуманными глупыми шаблонами и стереотипами? Нет, это вообще тогда не жизнь, а гребаное существование, зависящее от мнения других. Значит, и не друзья они мне были вовсе, раз так поступили.
Как они будут себя вести? Расскажут кому-нибудь? Я с очень острым предчувствием пиздеца и крайне плохим настроением ждал хоть кого-нибудь из них, ощущая некий страх, поэтому, когда Тилль и Шнайдер наконец появились в холодном кабинете, где застали только меня, я заметно напрягся и постарался вообще на них не смотреть. Давай, Тилль, скажи мне, что гей для тебя страшнее импотента, один раз я это уже слышал.
– Я рад, что вы вместе, – как-то сконфуженно произнес он, переминаясь с ноги на ногу у моей парты. – Извини, что мы вчера ушли. В кафе напротив пончики до пяти часов со скидкой продавали…
Мои глаза буквально поползли на лоб от его заявления, а губы растянулись в широкой усталой улыбке, когда я понял, что он говорит более чем искренне c его этой манерой вечно переводить серьезные разговоры на другую тему.
– Надеюсь, это того стоило, – лишь произнес я в ответ, стараясь скрыть глупую улыбку и унять дрожь в голосе из-за чрезвычайного холода.
– Определенно. Конечно, это было не так удивительно, как-то, что я вчера увидел, но все же… – он мельком взглянул на Шнайдера, стоящего рядом и желающего мне что-то сказать.
Мы оба рассмеялись, а Тилль ткнул его локтем в бок.
– Ребята, ну вы это… хоть… ну не знаю… дверь закрывайте хотя бы, когда… – Кристоф выглядел очень смущенно и пытался все-таки произнести что-то, но, кроме улыбки на моем лице и радости из-за того, что мои друзья мне все-таки друзья, я даже не смог ему ничего ответить.
