Текст книги "You're All I Want (СИ)"

Автор книги: Paula.M.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

– Ты зачем на нож полез? – в недоумении спросил я своего друга, когда мы направлялись по коридору. Уж Рихарду с его идеальными оценками точно не нужны были скандалы с учителями.

– А я молчать должен был? – лишь удивленно произнес он, когда мы присели на скамейку в пустом школьном коридоре.

– Лучше не ссориться с учителями, – констатировал я.

– Они все равно мне ничего не сделают, – спокойно парировал он. Ох уж эта вседозволенность. – И тебе тоже.

Так мы и просидели с Рихардом, обсуждая те самые черепно-мозговые нервы, из-за которых, собственно, и произошел весь конфликт на уроке. Когда прозвенел звонок и коридоры школы быстро начали наполняться измученными знаниями учениками, я немного успокоился: так я чувствовал себя в безопасности, потому что, если бы кто-нибудь из учителей увидел нас здесь в урочное время, скорее всего, мы бы получили кучу проблем.

– Пауль, привет, – пролепетала неожиданно подлетевшая к нам с Рихардом Эмили. Она выглядела невыспавшейся и какой-то измученной. – Мать очень волнуется за тебя.

– Она сказала что-то отцу? – забив на все правила приличия и даже не поздоровавшись, спросил я. Это интересовало меня больше всего.

– Нет, он на работе в две смены и ничего не знает, – сразу же выдала сестра. – Она хочет, чтобы мы уехали. Что делать?

– Вы уедете? – перебила меня Марта, которая до этого лишь отчужденно изучила взглядом пол, не поднимая на нас глаз.

– Нет… Эмили, я схожу домой и поговорю с мамой, не переживай, – попытался успокоить девушек я, но мою неуверенность в голосе, кажется, заметили все три собеседника.

– Она не спала всю ночь, хотела идти к Рихарду, – продолжила Эмили, мельком взглянув на растерянную Марту, в знании о наших отношениях которой я теперь не сомневался. – Но я уговорила ее остаться дома.

– Я надеюсь, вы были осторожны ночью, – проговорил я, наблюдая за тем, как краснеет Эмили. О да, я знаю это чувство, можешь не отворачиваться.

– Да мы ничего и не… – тихо пробубнила Марта, и через секунду Рихард взорвался истеричным смехом.

– Рихард… – прошипел я на него и ткнул его в бок.

– Иди лучше без него, кстати, – тихо пробормотала Эмили в ответ на заливистый смех Круспе.

– Да, Рихард, не обижайся, но она тебя действительно ненавидит, – добавила Марта, усиленно кивая.

– Она серьезно насчет переезда? – спросил я сестру.

– Более чем. Мне страшно, я не хочу… – она кротко взглянула на взволнованную моими словами Марту, – не хочу уезжать.

– Я с ней поговорю, Эмили, просто не волнуйся и иди на уроки, – привстав со скамейки, я обнял ее, и мы с Рихардом направились к стоящим неподалеку Шнайдеру и Тиллю.

– Вы нормальные? – ошарашенно заявил Кристоф. – Она хочет написать на вас докладную!

– Пусть пишет, – спокойно разъяснил Рихард. – И заодно укажет там, какой она отличный преподаватель.

Тилль лишь удивился его смелости, когда, выходя из школы, я пересказывал ему все случившееся на уроках во всех мельчайших подробностях. Конечно, я умолчал о том, где я сегодня ночевал и как проводил время, когда Тилль спросил меня о том, как там моя мать и что она думает по поводу всей этой ситуации. Мы уже подходили к дому Кристофа, когда он ни с того ни с сего вдруг выдал такой вопрос, что я чуть не наебнулся на ровном месте от такой неожиданности:

– Скажите, а у вас уже было? – спросил Шнайдер, едва заметно щурясь, и Тилль кротко усмехнулся его словам. – Ну…

– Господи, блять, какие же вы мерзкие, – раздраженно сказал я, перебивая его и пытаясь прикрыть свое явное смущение агрессией. – Вот какая тебе разница? Письменный отчет предоставить?

– Он же шутит, Пауль, – мягко перебил меня в свою очередь Тилль.

– Шутки смешными должны быть, – буркнул я в ответ.

– Какой же ты все-таки стеснительный, – Рихард наклонился и прошептал мне это на ухо, заставил меня смутиться еще больше, а ребят увлеченно шептаться в стороне, обсуждая мою неоднозначную реакцию.

– Значит, нет, – еле слышно произнес Тилль, прикрывая рот рукой.

– И почему я с вами до сих пор общаюсь? – я поднял голову к небу с этим риторическим вопросом.

Все-таки какими бы понимающими и толерантными ни были мои друзья, это не означало того, что они не будут нас подъебывать. А точнее, меня. Потому что Рихарда нельзя было разозлить практически ничем, а вот меня вывести из себя можно было чем угодно, даже какой-то невинно брошенной фразой или глупой шуткой. Я сразу же краснел, злился, говорил какие-то несвязные вещи, тем самом доставляя удовольствие своим друзьям и вызывая улыбку на лице Рихарда. После этой «шутки» Шнайдера я еще половину нашей вечерней прогулки не мог успокоиться, все размышляя над его словами, и мне, честно признаться, было стыдно даже просто думать об этом, в то время как человек, в объятиях которого я представлял себя в своих же мыслях, мирно шел рядом со мной, попивая кофе. Рихард улыбался, говоря об окончании школы и о том, что мы уедем. Его слова успокаивали меня, и я действительно верил в то, что мы сможем уехать куда-нибудь, несмотря на все трудности. Плевать куда, лишь бы подальше отсюда.

– Это карамель? – спросил я, ощутив во рту ее сладкий вкус, мягко переплетавшийся с ароматом ванили и орехов. После уроков мы, как обычно, прогуливались в парке, а потом посетили небольшую кафешку, захватив там кофе с собой, который мы и разделили на двоих, в очередной раз гуляя по вечернему парку.

– И карамель там тоже есть, – подтвердил мои предположения Рихард.

– А чего там нет? – спросил я с усмешкой.

– Я положил все, чтобы не ошибиться.

– Идиот, – констатировал я, сделав последний глоток.

– Уже поздно, – произнес он, поворачиваясь ко мне, когда мы остановились, проходя мимо моего дома. – Ты домой?

– Придется… – с грустью в голосе пробормотал я, осознавая, что меня вообще ждет дома. Подняв на Рихарда глаза, я снова увидел этот взволнованный взгляд в сочетании с полуулыбкой, игравшей на его лице, и просто молча взял его за руку.

– В понедельник увидимся, – успокаивающе произнес он в ответ и сжал мою ладонь в своей. – Спасибо за душевные разговоры ночью.

Вспомнив о нашей традиции, я уже было потянулся к нему, но Рихард опередил меня и, коснувшись моего затылка, притянул к себе, прильнув к моим губам своими. Нет, мы не делали этого уже несколько дней, и надо было признать, я чертовски соскучился по его поцелуям, по его рукам, обнимающим меня вот так. И мне уже было все равно, что я снова покраснел и тело постепенно пробирала мелкая дрожь, которая нарастала с каждым его прикосновением к моим волосам или затылку. Обычным прикосновением, которое я, вопреки своему же разуму, воспринимал крайне остро, и каждый раз со мной творилась какая-то невероятная ерунда. Рихарду же мое смущение доставляло огромное удовольствие, как и сейчас, когда я обнимал его, будто бы пытаясь неумело ухватиться за чертов воздух и остановить этот момент во времени.

– До встречи, – тяжело дыша, он отстранился, оставляя расстояние в пару сантиметров между нашими губами. – Все будет хорошо.

И я поверил, кивнув ему и потом наблюдая, как темная фигура Рихарда в тусклом свете единственного работающего фонаря на улице медленно удаляется в противоположную от моего дома сторону, оставив вкус карамели на моих губах, ураган из мыслей в голове и тепло своих рук на моем теле. Что ж, домой мне и правда пора.

Мельком взглянув на часы в прихожей и прошмыгнув в комнату родителей, я спокойно выдохнул: мать спала. А это значило, что нужно как можно быстрее заснуть самому, и тогда я смогу оттянуть неприятный разговор до завтрашнего вечера, потому что, благодаря ее сменному графику, утром она уйдет на работу.

Поздоровавшись с Эмили, тихо встретившей меня в коридоре уже в ночной рубашке, я прошел в комнату и, подхватив на руки сонную Тиму, завалился на кровать.

***

Как мне вообще начать разговор с ней? Что говорить и как убедить ее в том, что я, вообще-то, ощущаю себя вполне комфортно и негативные эмоции приносит в мою жизнь только она? С самого утра воскресенья я задавался этими вопросами, уже пытался отрепетировать свою тронную речь перед кошкой и зеркалом в ванной, но мои слова не внушали доверия даже мне. Я боялся. Я боялся, что мы уедем и что я ничего не могу с этим поделать. И я даже не знаю, что угнетало меня больше: наш отъезд или возможная реакция отца на заявления матери о том, что у его сына немного отношения с парнем. И не просто с парнем, а с Рихардом, с человеком, который вообще-то приходил к нам на ужин и вел с ним заумные беседы о политике. Впрочем, Рихард ему понравился, но в тот вечер никто не догадывался о том, что между нами происходит. Ох, как же я был за него горд, когда отец с заинтересованным видом слушал моего друга, и как же горели мои щеки, когда мы зашли в мою комнату и он прижал меня к стене.

И вот, стоя в душе и размышляя о своей дальнейшей судьбе, я со страхом думал о том, что же все-таки будет, когда придет мать. Скорее всего, все мои отрепетированные речи и заученные фразы разобьются о ее самоуверенность и она просто не даст мне говорить, но я все еще жил надеждой на то, что из этого разговора что-то выйдет.

Когда я вышел из ванной, укутавшись в мягкое махровое полотенце, то почти сразу же столкнулся лицом к лицу с матерью, которая только что пришла с работы.

– Где ты был? – сразу же спросила она меня, опуская пакеты, принесенные ею из магазина, на пол.

– В душе, – ответил я, чуть было не засмеявшись. И зачем я это сказал?

– Я про ночь, – все настаивала мать на своем, и я понял, что моя шутка в этот раз не прокатила, хотя и была довольно хороша.

– У Тилля, – все так же спокойно произнес я, отлично понимая, что она знает о моем вранье и наверняка ему уже звонила.

– Лжешь, – отрезала она, подходя ко мне ближе.

– Нет, – отмахнулся я, пытаясь скрыть свое волнение.

– Ты был у… него? – спросила она, как-то особенно выделяя «у него». С тех пор как все это произошло и наши отношения были раскрыты, мать больше не произносила имя Рихарда, да и вообще оно было под запретом в нашем доме, словно его носитель был проклят.

– Да, я был у Рихарда, и что с того? – спокойно ответил я, скрестив руки на груди.

– Мне даже страшно представить, чем вы там занимаетесь, – возмущенно проговорила она, смерив меня взглядом, полным презрения. А вот это я уже не мог стерпеть.

– Господи, да почему вам всем нужно связать нормальные человеческие отношения с сексом? – возмутился я, повышая на нее голос. Правда, что такого было в том, что я остался у него? Что плохого в ночных разговорах и в том, что мы просто заснули в одной кровати?

– Ты поступаешь неправильно, как же ты не понимаешь… – снова начала мать как в бреду.

– Поступаю так, как считаю нужным, – холодно произнес я в ответ, уже начиная раздражаться и трястись не только от холода после ванной, но и от нарастающего во мне возбуждения.

– Зачем тебе это? Зачем? Мы уедем в Гамбург, твоему отцу дадут должность, и ты забудешь всю эту ерунду, это просто подростковый максимализм… – вторила она одно и то же, не двигаясь с места, а я был готов просто взорваться от ярости и обиды.

– Ерунду? Максимализм? – спросил я, уже срываясь на крик. Мне было обидно, нет, мне было невероятно больно от того, что она не только обесценивает мои чувства, так еще и сваливает все это на мой возраст. Слова, которые были сказаны мною после, еще долго звучали в моей голове бесконечным эхом, но именно в тот момент я понял, что давно это знаю и должен был сказать об этом не только ей, но и себе: – Я люблю его!

– Что? – глухо переспросила она, непонятно уставившись на меня. Наверное, в этот момент я был не менее шокированным, чем она, когда увидела нас в тот день у меня в комнате.

– Я… люблю его… – уже тише сказал я, уставившись куда-то в пол и будто пробуя эти слова на вкус.

– О какой любви может идти речь? – снова закричала она. – Ты даже не в таком возрасте, когда можно испытывать такие чувства!

– То есть дело в возрасте? Или в том, что человек, которого я люблю, – парень? – я уже не мог успокоиться, да и глагол «любить» теперь я мог произносить гораздо легче, не стесняясь и даже гордясь этим фактом.

– Дело в том, что это не любовь, – с грустью в голосе произнесла она, отрицательно качая головой в ответ на мои пламенные речи.

– Что же это тогда? – поинтересовался я.

– Низость, – она буквально выплюнула эти слова мне в лицо, со свойственными ей в эту минуту презрением и ненавистью. Вот и все. Это низость.

Я молча смерил ее взглядом и, покачав головой, направился к себе в комнату, не забыв при этом демонстративно хлопнуть дверью и впоследствии запереть ее на ключ. Не могу больше этот бред слушать. Она что-то кричала мне в след о проклятом грехе, но мне уже было плевать. Я достал несколько своих рубашек из шкафа и что-то еще из одежды и бросил все в сумку с предметами первой необходимости. Надоело. Затем я написал небольшое письмо с указаниями Эмили и засунул его себе под подушку, чтобы потом написать сестре сообщение о его местонахождении. Через пару часов, вечером, дождавшись, пока мать уйдет от моей двери и прекратит донимать меня своим присутствием здесь, я распахнул окно своей комнаты и, бросив вниз сумку с вещами и убедившись в том, что мое приземление будет хотя бы мягким, прыгнул вниз, больно ударившись рукой о перила пожарной лестницы. Ну, немного не рассчитал траекторию падения, бывает.

Отряхнувшись от снега, спустившись вниз и закинув на свое плечо сумку, я направился в темный парк, выбрав для себя привычный маршрут.

«Эмили, дорогая, я знаю, что это звучит абсурдно, да и выглядит, наверное, тоже, но мне снова пришлось уйти. Мне жаль, что ты остаешься здесь одна, но я хочу сказать, что у вас с ней все будет хорошо и со мной тоже. Я иду к Рихарду. И потом мы, скорее всего, куда-нибудь уедем на время. Сделай все возможное, чтобы задержать мать, нам нужно время. Я не представляю, что мы будем делать, но помни о том, что я тебя люблю и, если бы мог, взял бы с собой. До встречи.»

Комментарий к Nothing Else Matters

Сохраняем спокойствие.

========== Blind ==========

Ночь выдалась действительно холодная, чрезвычайно тихая и именно этим ужасающая. Когда я свернул в парк, то сразу же набрал номер Рихарда, но тот не отвечал на мои звонки, сколько бы я ни пытался, и это заставляло меня здорово поволноваться. Я написал своему другу несколько сообщений с просьбой перезвонить и сообщил о том, что у меня есть очень важное дело к нему. Черт, я ведь ушел из дома ради Рихарда и направлялся к нему, чтобы рассказать об этом и поведать о том, что я вообще сказал своей матери, но мои сообщения, судя по всему, так и не были прочитаны. Когда Рихард не ответил на звонок спустя пятнадцать минут после начала всех моих безуспешных попыток, я почувствовал что-то неладное. Нет, он мог оставить телефон в гостиной и сидеть в наушниках в другой комнате или быть в душе и поэтому не слышать звонка, но что-то подсказывало мне, что ни одной из вышеперечисленных причин нельзя объяснить то, что он в который раз не берет телефон. Все острее я ощущал это, когда приближался к его дому и еще издалека видел, что в окнах его квартиры не горит свет. Может, действительно лег спать, потому что устал?

Тогда я позвонил в квартиру. Около пятнадцати минут я упорно нажимал на кнопку звонка, одновременно названивая еще и на мобильный, но никакого результата не последовало. Его точно не было дома, и либо он забыл телефон дома, либо просто игнорирует эти гребаные звонки.

В расстроенных чувствах я все-таки направился домой, предварительно выждав еще час, чтобы наверняка быть уверенным в том, что родители легли спать и, когда я припрусь домой, никто этого не услышит и не будет задавать мне лишних вопросов. Мысль о том, что мне необходимо вернуться – иначе мне будет негде ночевать – и я просто замерзну от холода, невероятно угнетала меня, потому что я уже мысленно попрощался с домом и Эмили, которой написал письмо, и собрался куда-то ехать, но внезапное исчезновение Рихарда, кто был мне так нужен в этот вечер, все испортило. Все, на что я рассчитывал, рассыпалось прямо у меня перед носом. Нет, у него могли появиться срочные дела в десять вечера. В конце концов, он мог просто выйти в магазин за сигаретами, необязательно же ему сообщать мне об этом.

Я пытался успокоиться и убедить себя в том, что все так и есть и я просто накручиваю себя, но в голову все равно закрадывались самые плохие мысли. Более того, их было значительно больше, чем здравых и не очерняющих Рихарда в моих глазах.

Домой я вернулся далеко за двенадцать, потому что еще долго гулял в парке, курил и думал о том, куда он мог подеваться и как мне завтра разговаривать с матерью после того, что я ей наговорил. Нет, я не чувствовал себя виноватым… Скорее уязвимым, так как она знала о том, что я все-таки чувствую, учитывая, какие она имеет возможности и как может сломать все за несколько секунд, лишь сказав отцу о том, чтобы он принял свое предложение на работе.

Дома все спали. Конечно же, все, кроме меня. Я просто сидел на кровати, медленно разрывая на мелкие кусочки письмо, которое так и не попало в руки Эмили, пил противный растворимый кофе и бездумно пялился в окно, пытаясь как-то отвлечься от произошедшего в моей жизни за какие-то пару часов. Нет, ну куда он мог пойти в такое время?

***

– Вы можете встречаться. Я не против, – ни с того ни с сего спокойно сказала провожающая меня в школу мать, когда я в спешке уже застегивал куртку, надеясь не опоздать на первый урок. Все воскресенье я пытался дозвониться до Рихарда, но, как и в субботу, ни одна из моих попыток не увенчалась успехом.

– Ты серьезно? – с недоверием спросил ее я.

– Да, – она слегка улыбнулась, подходя ко мне и обнимая меня за плечи. – Тебе пора. Не опоздай.

Я попрощался с матерью и в полнейшем шоке отправился, нет, просто побежал в школу, чтобы быстрее поговорить с Рихардом и в первую очередь рассказать ему о странном поведении мамы утром. Я не мог поверить: неужели это мои слова так повлияли на ее мнение? Неужели она поняла меня и пересмотрела свои принципы? Может, мы сможем встречаться нормально, у нас наконец-то все наладится и угроза в виде моей матери тоже исчезнет, позволив нам просто жить и наслаждаться тем, что у нас есть.

– Привет, – произнес я сразу же, как только буквально залетел в туалет на четвертом этаже и старая деревянная дверь с грохотом и скрипом закрылась за моей спиной из-за сквозняка, создаваемого открытым нараспашку окном.

Рихард стоял ко мне спиной и, что неудивительно, курил. Его плечи немного подрагивали от холода, но, несмотря на это, он не спешил прикрыть источник неприятного ветра, а наоборот, даже сильнее приоткрыл его, впуская в помещение еще больше утренней прохлады. Он продолжал курить, делая короткие затяжки и выдыхая густые облака дыма в окно, все так же не произнося ни единого слова и не поворачиваясь ко мне, что просто не могло не настораживать. Его раннее появление здесь и такое странное поведение могли говорить только об одном: что-то испортило ему настроение с утра, поэтому он, видимо, решил испортить его и другим. Я плохо знал Рихарда, если речь заходила о его эмоциях, но вот такой его настрой был мне прекрасно известен, и я был явно не в восторге от него.

Нервно сглотнув и вздохнув как можно глубже, я сделал еще несколько шагов вперед, стараясь не создавать много шума, но шарканье моей обуви по кафельному полу нарушало всю утреннюю тишину, и я чувствовал себя еще более неловко. Подойдя к Рихарду со спины слишком близко, я невесомо коснулся его плеча и ощутил, как тело моего друга напряглось под этим прикосновением. Через секунду он выкинул остатки сигареты в окно и повернулся ко мне, перехватывая мою руку своей холодной ладонью и опуская ее вниз. Его лицо находилось в паре сантиметров от моего, он дышал настолько спокойно и размеренно, что на первый взгляд могло показаться, что он не совершает и этих действий и передо мной находится неживой человек. Уж слишком бледным и ничего не выражающим казалось мне его лицо. Терпкий запах табака, который обычно сводил меня с ума, теперь снова ударил в нос, и я, переборов себя, посмотрел Рихарду в глаза.

– Послушай, я вчера… – снова торопливо начал я, отводя взгляд и чувствуя, как его все еще холодная рука отпускает мою. Он отступает на шаг назад, упираясь спиной в подоконник, и неторопливо опускается на него.

– Нам нужно расстаться, – резко отрезал он, все еще не сводя с меня своего холодного взгляда. Сначала мне показалось, что я ослышался, и я даже ничего не ответил ему, но через несколько секунд осознание сказанных им слов все же дошло до меня и я с трудом смог вымолвить только один вопрос:

– Что?

– Я не буду повторять, Пауль, – все так же холодно произнес Рихард, и его рука снова дернулась к пачке сигарет, мирно лежащей рядом. Нет, нет, нет… Что ты несешь? Это такие странные шутки с утра пораньше?

– Что… Почему, что я?.. – снова продолжал бормотать я какие-то несвязные предложения, бессмысленно мотая головой. Наверное, это выглядело довольно жалко. Таким я себе и казался: жалким, когда пытался то ли задать ему какие-то вопросы, то ли оправдаться за то, чего я не совершал. Нет, этого просто не может быть! Но ничего не выражающий взгляд Рихарда говорил об обратном: он не шутил и говорил вполне серьезно. Я даже не знаю, что испугало меня больше: его равнодушные ко всему вокруг глаза или то, что ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он говорил мне это. У него не сбилось дыхание, и он не показал своей жалости или растерянности, чего определенно нельзя было сказать обо мне. Я готов был просто провалиться сквозь землю на этом чертовом месте, потому что таким обманутым и брошенным я себя еще никогда не чувствовал.

– Дело не в тебе, – продолжил он, снова приоткрывая старую скрипучую раму и забираясь с ногами на подоконник.

– Что это значит? Что случилось? – спросил я, пытаясь скрыть нарастающую во мне с каждой секундой невероятную панику, но мой взволнованный и встревоженный голос выдавал все скрытые эмоции и чувства. Рихард же даже не дернулся.

– Не задавай мне вопросов, ладно? – он снова обернулся ко мне, и едва заметная грустная улыбка затронула уголки его губ. – Просто это было ошибкой, вот и все, и я думаю, мы оба это понимаем.

– Но… – я запнулся, когда понял, что даже не знаю, что сказать. – Я не понимаю: зачем ты делаешь это? – снова начал я свои возражения, не в силах просто уйти и оставить все это позади, потому что придется оставить слишком много.

– Ты мне не нужен, – холодно ответил Рихард, чуть повышая на меня голос.

Я хотел подбежать к нему, потрясти его за плечи что есть сил, кричать на него или же просто молчать, наблюдая за его действиями, но я просто стоял на месте и бездумно пялился в одну точку. В этот момент я чувствовал ненависть, ярость и больше всего – непонимание, поэтому мне просто хотелось скрыться в неизвестном направлении, чтобы не видеть сейчас того человека, который заставил меня сначала быть счастливым, а затем самым несчастным на свете.

– Вот так значит. Рад был повидаться, – только и выговорил я.

Я в последний раз взглянул на него и направился к выходу, оставляя за своей спиной все, что у нас было. Блять, просто невероятно. Еще вчера все было нормально, нет, все было просто отлично! Лучше я и представить не мог. Наконец-то все наладилось, я стал ощущать себя как никогда комфортно и уверенно, постепенно признаваясь себе в том, что он действительно является для меня всем. Ради этого человека я поссорился с матерью, ради этого человека я изменился, и этот чертов человек в конце концов заставил меня полюбить его. И это после того, что было? После всего, через что мы прошли, он говорит мне о том, что я ему не нужен и это было ошибкой. Ошибка… А ведь говорит он мне об этом уже второй раз. Наверное, надо было послушать его еще тогда, в тот самый вечер дискотеки, и понять своим крохотным мозгом, что такие, как он, не меняются, что он вообще не способен на чувства, а только может делать вид, что чувствует что-то.

Что же это выходит? Все это было фальшивкой? Мнимая забота и лживое доверие, рассказы о своей семье и одна бутылка вина на двоих в долгие холодные вечера. А как же тот день, когда он пришел ко мне домой и на нем не было лица. Черт, в тот злосчастный день он сказал мне нечто очень важное:

«Мы – не ошибка».

А как же то время, когда он болел? Тогда я просидел с ним всю ночь, а потом он просто взял меня за руку и слова вдруг стали не нужны. Мы, блять, спали в одной кровати, и он рассказывал мне всякие истории, от которых у меня захватывало дух. Поцелуи, объятия, слова – все это теперь было позади, и я просто не мог в это поверить. Вчера я кричал матери в лицо о том, что я люблю его. А сегодня даже после его слов я понимаю, что ничего не изменилось и вряд ли изменится. Я по-прежнему чувствую это, и, наверное, даже острее, чем раньше.

– Привет, как жизнь? – рядом со мной сел, как всегда, веселый Шнайдер, попутно доставая учебники из своей сумки. Я просто тупо уставился на свои ладони, лежащие на коленях, и прокручивал слова Рихарда, которые все еще звучали эхом в моей голове.

– Все у меня нормально! – ни с того ни с сего завопил я, напугав этим Кристофа, который даже пошатнулся в сторону.

– Эй, Пауль, ты чего? – взволнованно спросил меня он. – Что-то случилось?

– Я просто… Просто не выспался я совсем… – начал бубнить я, пытаясь отмазаться, чтобы впоследствии не объяснять ему, в чем заключается настоящая причина моего долбанутого настроения этим утром. Но фразе, которую я уже начал говорить, видимо, было не суждено быть сказанной, потому что, когда я увидел, кто зашел в класс, я буквально проглотил язык.

Тогда я думал, что этот день уже не может быть дерьмовее и я не могу чувствовать себя еще более ужасно и одиноко, но я ошибался. Причина моей ненависти и, как говорил Круспе, «беспочвенной ревности» сейчас зашла в класс, радостно сообщая о чем-то уже улыбающемуся Рихарду. Господи, как же меня трясет. Они зашли вдвоем, снова о чем-то разговаривая и звонко смеясь. Все было как в старые добрые времена: я всегда сидел один, а они были лучшими друзьями, которые никогда не расставались и наводили страх на школу. И мне было не место в их мире. Будто бы этих нескольких месяцев и не было, словно он вырезал их из своей жизни, оставляя в своей памяти только сентябрь и март, в то время как я помнил все эти полгода в самых ярких красках.

Я помню сентябрь и их поцелуй в кабинке, я помню октябрь и наши занятия у меня дома, которые впоследствии вылились в просто приятное общение и крепкую дружбу.

«Ландерс, это все ты».

Я помню ноябрь и то, как он меня поцеловал, а потом мы оба лгали друг другу о том, что ничего не помним.

«Ты ни в чем не виноват. Это я мудак».

Я помню дискотеку и мой первый опыт курения сигарет, когда Рихард давал мне советы, как делать это правильно.

«Иногда мне хочется, чтобы меня поняли. И только ты понимаешь».

Я помню, что случилось в тот вечер, и до сих пор ощущаю это вместе с бесконечным холодом того дня. Ошибки, недомолвки, ложь и примирение… Я помню, как он целовал меня и я дрожал от дождя.

«Тебя трясет всего. Пауль? Скажи что-нибудь, эй?».

Я помню одну бутылку вина на двоих и его слова.

«Спасибо за душевные разговоры ночью».

Я помню все.

«Все будет хорошо».

– Ты? – тихо продолжил Шнайдер.

– Устал очень, не обращай внимания, – отчужденно ответил я, махнув рукой.

«Я не хочу тебя терять».

Как я мог ему довериться? Каким же я был идиотом, слепым, наивным и влюбленным идиотом. И в кого, блять? В Рихарда, которому я никогда, судя по всему, не был важен. Я не собирался бегать за ним, задавать ему вопросы и умолять начать все сначала. И во мне говорили отнюдь не гордость и не самолюбие, а скорее реализм.

***

«Что с Паулем, он не заболел?».

«Ландерс четвертый день чернее тучи ходит, что случилось?».

«Почему он ни с кем не разговаривает?».

Все вокруг словно решили вывести меня из себя, постоянно спрашивая меня о самочувствии и каких-то возможных проблемах. Этими вопросами задавались даже мои одноклассники, люди, с которыми я только здоровался и изредка разговаривал в свободное от уроков время. На самом деле я даже не был удивлен этим, потому что мое состояние и угрюмый внешний вид явно оставляли желать лучшего. Но от того, что они взволнованно перешептываются у меня за спиной обо мне же самом, легче мне не становится. Удивительно, но многие считают, что это из-за расставания с Ритой. Знали бы они, из-за чего я такой на самом деле. Я настолько сильно тосковал по Рихарду, что не замечал ничего вокруг, а вот остальные замечали. К сожалению, мое настроение и состояние видели все в школе, включая Тилля и Шнайдера, и от них мне поступало в тысячу раз больше вопросов, чем от всех остальных. Я старался не раздражаться, улыбаться и просто врать в лицо всем людям, которые хотят мне помочь. Я понимал, что они ни в чем не виноваты и искренне хотят того, чтобы у меня все было хорошо, но шел четвертый день без Рихарда, и я ощущал себя еще хуже, чем в тот злосчастный понедельник, когда он сообщил мне о том, что мне неплохо бы пойти на хуй и я ему не нужен. Да, мы даже не общались больше, и я старался вовсе не смотреть на него и оставаться спокойным, когда он проводит время рядом с Томасом. Самое плохое заключалось в том, что мне нужно было заниматься химией, а я лишился своего бесценного репетитора, и, чтобы не подвергнуть свою четверку по химии опасности, я записался на дополнительные занятия в школе по вечерам пятницы. Слава богу, что хоть мать, словно почувствовав, что мы больше не вместе, перестала читать мне лекции и все стало практически как прежде. Мне определенно было бы неплохо отвлечься от плохих мыслей, побольше заниматься в школе той же химией и избегать чрезмерного нахождения дома, где все мне напоминало о Рихарде и наших вечерних посиделках с откровенными разговорами.

В отличие от меня, Рихард не терял времени зря, постоянно пребывая в компании Томаса. Я видел их вместе повсюду: в коридорах, в классе, в курилке у школы, и мне было просто противно на это смотреть.

– Пауль, я могу поговорить с тобой? – спросила меня Рита, переминаясь с ноги на ногу. Я положил учебник в сумку и внимательно посмотрел на нее. Девушка явно хотела сказать мне об этом и вела себя довольно сдержанно из-за стоящих рядом со мной Шнайдера и Тилля.

– Конечно, Рита, – согласился я, и мы отошли в сторону, оставив позади моих недоумевающих друзей.

– А я все думала, что во мне не так, – начала она довольно резко, когда мы оказались в конце темного коридора, соединяющего два школьных крыла. – Я ломала себе голову над тем, почему я тебя не возбуждаю. Мне было невыносимо больно, когда, вместо того, чтобы позвать меня в кино или погулять, ты занимался совершенно другим.