Текст книги "Много снов назад (СИ)"

Автор книги: Paper Doll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

Глава 27

Он был на пике карьерного роста. Из всего офиса работал с наибольшим количеством клиентов, благодаря которым имел безупречную репутацию. Ему доверяли, и он оправдывал чужие надежды, выигрывая почти что самые безнадежные дела. Три проигрыша за всё время равнялись нулю, покуда с каждым годом Дуглас работал всё усерднее. Годы практики сделали его беспечным человеком, который если и испытывал волнение так только приятное, связанное с вещами, событиями и людьми, от которых обязательно знал, чего можно было ожидать.

Дуглас был большим поклонником определенности, не представляя без неё своей жизни. Отбрасывал всё спонтанное, выстраивая перспективу развития не только собственной жизни, но и тех, кто связывал себя с ним. Занимая должность всего лишь старшего партнера, на нем держалось всё, чего не стали бы отрицать ни мистер Грей, ни мистер Несбитт, чьи имена значились в названии фирмы. Он знал это, а потому заставлял их время от времени прогибаться под себя, не подчиняясь в свою очередь никому кроме собственных воли и решению. Дуглас позволял себе приходить в удобное для себя время, пропускать общие собрания и не предупреждать о совершенных действиях.

Помимо всего Дуглас умел нравиться всем без исключения, не принуждая себя к лести. Ему достаточно было оставаться самим собой, чтобы люди сами хотели обратить его внимание на себя. В нем не было высокомерия, всего лишь доля безразличия и небрежности, что были для него естественными. Никто не замечал в этом недостатка, скорее напротив. Отчужденная молчаливость расценивалась как рассудительность и серьезность, что были редкими качествами, по крайней мере, в узком окружении офисных работников.

Он всё время был занят. Телефон разрывался от звонков, когда голова гудела от непрекращающегося потока мыслей, что низменно крутились вокруг открытых дел. Порядок его жизни был не так уж затейлив – работа над делом, суд, празднование выигрыша. В перерывах между этим была светская жизнь, что также не оставляла в покое. Свободный изредка от работы, Дуглас был втянут Николь в череду приемов, встреч, походов в рестораны и поездок загород. Они оставались наедине лишь ночью, чего было достаточно, покуда более времени для этого попросту не было.

В то время Дуглас работал одновременно над тремя делами, одно из которых было слишком серьезным. Он подолгу задерживался в офисе, из-за чего отправка сообщений с извинениями для Николь стали сродни привычки. Ему было ужасно жаль, поэтому он обещал ей, что после окончания судебных разбирательств непременно возьмет отпуск, и они уедут, куда только ей будет угодно. Кажется, Николь подобный расклад дел устраивал, поэтому она не возражала отсутствию мужа, как делала прежде. По крайней мере, Дуглас считал, что дело было именно в этом, не представляя, как что-то другое могло заставить Николь не злиться на него.

Тем не менее, тогда он впервые и ошибся, потеряв бдительность к собственной жене, которая всё ещё оставалась единственным человеком, кому он безошибочно доверял. Дуглас рассказывал ей о своих планах, делился мыслями и выдавал собственные секреты. Николь всегда слушала его неохотно, да и будто вполуха. В любую секунду могла перебить и начать говорить о своем, что было ему ещё менее интересно. Невзирая на это, Дуглас всё равно продолжал рассказывать обо всем ради одной лишь иллюзии быть услышанным и понятым. Так было легче и правильнее.

В чужом человеке Дуглас отчаянно пытался найти родственную душу, которой ему ужасно не хватало, покуда в обществе остальных людей он чувствовал себя одиноко. У него не было друзей, одни лишь сплошь и рядом знакомые, которые считались близким окружением, где он сам чувствовал себя лишь призраком. В больших компаниях Дуглас не терялся, способен поддерживать любой разговор, но испытывал в то же время отчужденность. Все ему выдавались пустыми и невзрачными, из-за чего он испытывал бессмысленность собственного существования, о чем удавалось забывать под завалом огромного объема работы. Поэтому он придал Николь намного больше важности, чем она имела на самом деле, только чтобы не сойти однажды с ума.

Мужчина ни о чем не мог подозревать, пока его не поставили в известность, носом воткнув в последствия того, к чему он не имел отношения. Дуглас возвращался в офис после суда, который выиграл. Позвонил Грею, чтобы обрадовать ещё одной победой в своей копилке, когда тот лишь сухо просил поторопиться. Без задних мыслей он по дороге на работу позвонил Николь, чтобы та заказала столик в их любимом ресторане и обзвонила всех для назначения встречи. Едва ли мужчина мог подозревать, как за секунды всё обернется из триумфа в крах.

Грей встретил его у лифта. Схватил под руку и повел прямиком в конференц-зал, бегло объясняя, что произошло. С его россказней Дуглас не сумел ничего понять, но, тем не менее, пытался сохранять напускное спокойствие, невзирая на то, что тревога впервые забила в груди беспокойной птицей.

Он сразу узнал клиента, едва оказался перед ним лицом к лицу. Авиационные компании тратят миллионы в год на судебные разбирательства, в которые их неволей втягивают. Половина случаев, что попадали на руки Дугласу, удавалось закрыть, не доводя дело до суда, в чем была большая экономия для компании и выгода для него самого. С фирмой «American Bird» Дуглас сотрудничал уже несколько лет к ряду, и теперь был в недоумении, что могло случиться.

Его сходу начали обвинять, когда он всё ещё не мог взять в толк, что именно произошло. Грей занял место рядом, когда возле недовольного президента «American Bird» расположился напыщенный от негодования Несбитт, который утихомирив всех, принялся задавать Дугласу наводящие вопросы, на которые у него не было ответов.

Дело было в том, что днями в компании была обнаружена утечка капитала, что, как оказалось, совершалась на протяжении уже нескольких месяцев. Сперва сумма была настолько незначительной, что её потерю никто не сумел рассчитать, но с каждым месяцем она непомерно росла, из-за чего пропажа становилась всё заметнее. Деньги переводились на счет, открытый в французском банке на имя жены владельца компании, которая умерла чуть меньше года назад. Сперва деньги лежали там, будто их перечисление было совершено кем-то ради жестокой забавы. Ещё большее недоразумение возникло, когда было отслежено три перевода на имя Дугласа Рейвенгарда на счет в банке, даже одно название которого он слышал впервые.

Он не стал объясняться. Опровержение всех высказанных в лицо обвинений было привычно сухим и беспристрастным. Дуглас продолжал держать лицо, хоть и чувствовал себя до скрипа зубов скверно. Он не мог себе позволить поддаться эмоциям, что впервые были живыми и неподдельными, невзирая на то, что заставляли душу гореть в огне злости и неопределенности.

Никто не мог оспорить того, что Дуглас всё же был хорошим адвокатом. Он сумел оставаться убедительным в доказательстве того, что никак не был причастен к совершенной афере, невзирая на то, что его имя фигурировало в ней. Не поверить ему было достаточно сложно, но всё же конфликт это никак не решало. Общее недоумение порядком всех озадачивало. Дело было непростым, и Дуглас заранее знал, что оно непременно оставит пятно на его репутации, невзирая на его подлинную непричастность.

Было глупостью требовать обратно деньги от человека, который понятия не имел о произошедшем. Сошлись в конечном счете на том, что компанией будет нанят частный детектив, а само дело не будет предано огласке, пока имя виновника не станет известно. Грей даже посмел заверить Дугласа, что всё достаточно быстро разрешиться и забудется. Его слепая вера в то, что «всё скрытое всегда становиться явным» не давала надежды и даже по большей мере раздражала, но едва Дуглас мог сделать что-либо ещё, кроме того, что ждать, когда всё само собой разрешиться.

Вернувшись в тот день домой, он впервые не стал ничего рассказывать Николь. Дуглас вытерпел устроенный по его же просьбе праздничный ужин, выдавая смятение непривычной угрюмостью и задумчивостью, к которым не прибегал в вечера вроде этого. Тем не менее, единственное, что заставило Николь устроить скандал, это его нарушенное обещание об отпуске, который Дуглас без лишних объяснений вынужден был отложить до неопределенного времени. В конце концов, через два дня женщина собрала вещи и уехала, оставив короткую записку с предупреждением, что устроила отпуск сама, улетев на две недели в Испанию. В то же время об отъезде домой сказал и Карл, но Дуглас не стал связывать эти события вместе, покуда считал невозможным даже представить, что они были не случайны.

Уезд жены заставил Дугласа вздохнуть с облегчением. Он по-прежнему ничего никому не рассказывал, но по офису начали ходить слухи, что ни разу так и не дошли до его кабинета. Все они оставались за его спиной, а потому были легко опровержимы, невзирая на правдивость. В сущности, никто не подозревал, что происходило на самом деле, но напряжение было заметно ощутимым.

Обстоятельства дела неизвестным образом просочились в прессу. Кое-где можно было заметить заголовки коротких газетных заметок, где проскакивало его имя, очерненное недоказанным обвинением, что было на самой поверхности огромного айсберга лжи. Каждое утро он находил на столе новые издания, которых со временем становилось всё больше. Неизменно все выпуски оказывались в мусорном ведре, но, тем не менее, Дуглас так и не сказал секретарше, чтобы та перестала прочесывать прессу, чтобы держать его в курсе дела.

Затем подключились телевизионщики. Журналисты названивали на его рабочий номер и личный, донимая глупыми вопросами, на которые у него по привычке «не было комментариев». Они стали поджидать его у офиса и дома, окружая повсюду и не давая прохода. И чем более отстраненным Дуглас пытался быть, тем больше внимание приковывал к себе.

Частный детектив тем временем не находил никаких зацепок. Его работа была тщетна и бесполезна, невзирая на то, что времени прошло не так уж много. Дугласу тем временем велели держаться в стороне от шумихи – временно передать свои дела другим, уехать куда-небудь загород и не высовываться лишний раз, пока расклад дел не станет более благоприятным.

Он оставил для Николь записку, когда четыре голосовых сообщения были безответны. Необходимость на время переехать в съемный летний домик удручала, но едва ли он мог что-то изменить, связанный по рукам и ногам непреклонными обстоятельствами. Оставшись один на один с угнетающими мыслями, Дуглас, чтобы немного унять бушующий от негодования голос рассудка, начал больше обычного курить и пить, что помогало лишь на короткое время, пока действительность не принимала его обратно в свои холодные объятия.

Прошло две недели, прежде чем его вызвали обратно в офис. Дуглас почти был уверен, что его ждали хорошие новости – впервые за несколько недель начисто выбрился, надел новый костюм, надушился одеколоном. По возвращению домой надеялся обнаружить там Николь, но вместо неё его ждала лишь кипа писем, что он разом сжег, удосужившись прочитать лишь имена отправителей. Тем не менее, мужчина решил этому не огорчаться. Главное было вернуть работу, а затем он бы нашел время, чтобы вернуть обратно и жену.

Надеяться на улучшение положения не было причин. В офисе Дугласа встретили с официальным предупреждением о предстоящем заседании комиссии с этики, где на повестке дня была его дискредитация, как некомпетентного адвоката. Это было дело рук навязчивых журналистов, которые действовали быстрее детектива, результат работы которого всё ещё не был увенчан успехом. Грей продолжал убеждать Дугласа в том, что всё обойдется, но едва ли это было так.

Кроме него самого на заседание никто не явился. Дугласу приходилось защищаться в одиночку, что едва могло помочь, покуда с его стороны не было ни единого свидетеля, который осмелился бы выступить в его защиту. Ни Грей, ни Несбитт, ни Карл, ни чёртов президент компании «American Bird», каждый из которых знал о непричастности Дугласа к преступлению, что общественность повесила на него, не разобравшись в доселе неизвестных обстоятельствах.

Правда оказалась почти под носом, когда для неё оказалось слишком поздно. Дуглас лишился лицензии, работы и репутации в одночасье. Когда дело зашло в тупик, никто не стал на его сторону – едва ли соболезнования и фальшивые сожаления можно было взять в счет. Никто и пальцев не пошевелил, чтобы ему помочь, но спохватились, когда стало слишком поздно.

Детектив связался с Дугласом напрямую и назначил встречу в своем офисе. Вместо объяснений устроил сперва очередной расспрос, что касался по большей мере Николь, которая едва успела вернуться из Испании с блестящим загаром и ослепительной улыбкой.

– Какого чёрта мы обсуждаем мою жену? – нетерпеливо выкрикнул Дуглас, которого в последнее время стала раздражать всякая мелочь. Его мысли были спутаны, а рассудок затуманенным. Он не мог взять в толк, почему мужчина спрашивал его о Николь, покуда не мог даже представить, что она могла быть причастной к инциденту.

Детектив объяснил всё достаточно просто, невзирая на то, как долго шел к развязке. Первым в поле внимания мужчины попал Карл, который по предыдущим заверениям самого Дугласа, уехал к родителям, едва совершенное преступление оказалось на слуху. Родители парня отрицали его приезд, покупка билета также не была зафиксирована. Детектив пытался связаться с ним по номеру мобильного, что оказался вне зоны доступа. Благодаря нехитрым манипуляциям удалось обнаружить, что тот был в Испании. Далее мужчина попытался проследить, как была совершена оплата билетов на самолет и гостиничного номера, что вывели его на имя Дугласа, а именно того самого счета, о котором он не подозревал. Затем попросил из банка несколько выписок под именем Дугласа с подлинными подписями, на которых было непредусмотрительно оставлено имя Николь Рейвенагрд, едва узнаваемое в витиеватых буквах.

Дугласу было сложно поверить, что Николь могла совершить подобное. Наверное, она была последним человеком, на кого могло упасть его подозрение. Он доверял ей самого себя со всей правдой и глубокими мыслями, когда Николь обернула искреннюю честность против него самого. Ему было всё равно, с кем жена уехала, когда главным вопросом оставалось – почему она это сделала? У неё было всё – дом, семья, достаток и репутация. Главнее всего – Дуглас предоставил ей выбор, не ограничивая домашней работой или обязанностями. Единственное, он хотел иметь детей ради чувства достаточности и полноты, в остальном принимая её, какой она была.

Дуглас не был человеком мягкосердечным, но в то же время не мог отвернуться в одночасье от человека, которого обрек себя быть для него самым близким. Он хотел дать жене шанс объясниться, что было достаточно абсурдным и обнадеживающим решением, покуда Дуглас готов был простить Николь, дать ей шанс, чтобы затем забыть о случившейся неприятности.

Он вернулся домой с тяжелым сердцем и наивной надеждой на то, что Николь сможет всё объяснить и оправдать себя.

Начал издалека, но когда дошел до сути улыбка на лице женщины погасла. Глаза вдруг покрылись ледяной коркой, выражение лица стало непроницаемо жестоким. Она сложила руки на груди и оставила между ними расстояние. Реакция Николь была для него непредсказуема. Признав свою вину, женщина не стала оправдываться или просить о прощении. Единственное, что её интересовало, так это что будет дальше. В ответ Дуглас лишь пожал плечами, покуда и сам не знал, ошеломленный её непредсказуемой безразличностью.

– Тебя ведь могут посадить за это, ты знаешь? – спросил он, когда Николь разлила по чашкам кофе и поставила одну перед ним, сев на другом конце стола. – Зачем ты вообще это сделала? – голос выдавал нетерпение, что было Дугласу чуждо.

– Ты ведь не позволишь этому произойти? – спокойно вторила, пропустив мимо второй вопрос.

– Только если ты вернешь все деньги обратно, – на короткое мгновенье на лице женщины мелькнуло удивление, словно Дуглас предложил ей прибегнуть к крайности. – И объяснишь, зачем сделала это.

– Боже, как же ты мне надоел, – она отодвинула от себя чашку недопитого кофе, что выплеснулось на стол. Откинулась на спинку стула, заложив ногу за ногу, и приняла обреченно-трагический вид. Николь более не могла держать лицо непроницаемо безразличным, как и голос нейтрально спокойным, будто это всё касалось не её, а кого-то другого, кого она даже не знала. – Я всего лишь хотела обвести тебя вокруг пальца. Обмануть, вот и всё. Ничего более! И мне было плевать на последствия, покуда всё лучше, чем та скучная жизнь, на которую ты меня обрек, – она резко спохватилась с места, чтобы уйти в другую комнату. Дуглас последовал за ней.

– И что ты делаешь? – он устало прижался к дверному косяку, наблюдая за тем, как Николь достала ещё недавно спрятанный в шкаф чемодан и принялась забрасывать в него вещи. – Прошу остановись! – Дуглас испытывал нарастающую головную боль. Он отчаянно не мог понять, что происходило у него на глазах, и кем была та женщина, которая была схожа с его женой лишь внешне.

– Я не намерена больше этого терпеть! – вдруг громко закричала Николь, обреченно вскинув в воздухе руками. Она даже притопнула, как маленькая, от негодования и злости. – Тебе будто всё равно, что произошло. Ты всё такой же невозмутимый, безразличный, черствый.

– Если ты хотела обратить моё внимание, то могла выбрать менее изощренный способ, что не предусматривал бы риска разрушения всей моей чёртовой жизни! – он стукнул кулаком по дверям, более не выдерживая напряжения. Дуглас держал себя в руках слишком долго, был терпелив и спокоен, пока Николь ловко не перевела все стрелы на него, выставляя дураком и обманщиком, каковым он себя не считал. Она уверенно подталкивала его в краю пропасти, когда он по-прежнему не мог взять в толк, почему и за что. Её обоснования были слишком невнятными для его практичного понимания.

– Я не могу более продолжать эту жизнь, как ты не понимаешь? Тебя целиком поглотила работа, не оставив хоть немного для меня. Последние годы всё, что ты делаешь, это откупаешься, когда едва ли я вышла за тебя исключительно ради материальной выгоды, – Николь начала шмыгать носом, на глазах уже блестели крокодильи слезы. Она продолжала стоять перед открытым чемоданом, разбросав по кровати вещи. Он же продолжал стоять, как дурак, у двери, испытывая сумятицу и недоразумение.

– Не говори только, что не подозревала, куда однажды меня приведут амбиции. Ты всегда знала, как много для меня значит работа и как много усилий я приложил, чтобы оказаться там, где я сейчас. И я делал это всё не только ради себя, но и для тебя.

– Ты совершенно меня не слышишь…

– Нет, это ты противоречишь самой себе, – Дуглас не дал ей договорить. Он стал приближаться к женщине, повышая с каждым шагом голос. – Ты говоришь, что деньги не главное, но, должно быть, это единственное, что удерживало тебя рядом со мной, не так ли? – он едва успел произнести это, как воздух рассекла звонкая пощёчина, что заставила его прикусить язык.

– За кого ты меня принимаешь? – голос Николь ещё никогда не был таким пронзительно тонким. Она оступилась, закрыла лицо обеими ладонями и упала на край кровати, разразившись слезами, в которых была доля фальши.

Дуглас ощутил укол совести. Отодвинул в сторону чемодан, расположившись рядом с женой, которую нежно приобнял и стал гладить по спине, рассыпаясь в бесконечных «Это не то, что я имел в виду».

Ему понадобиться время, чтобы понять, насколько безупречно тонкой была манипуляция Николь, принявшей на себя роль жертвы и спустившей на Дугласа всех собак. Его чувство сожаления было искренним и настоящем. В ту самую секунду он и сам безоговорочно верил в собственную любовь к женщине, которая оказалась беспощадной к его настоящему и будущему. Николь позволила проявить Дугласу жалость по отношению к себе, чтобы затем сделать одолжение и простить.

Когда всё обернулось против него, он не мог думать о том, что истинная причина её обмана была в совершенно других намерениях. Обманув его, Николь должна была и для себя иметь выгоду, пока по глупости не просчиталась. Удалось бы ей сразу узнать об обвинении против Дугласа, как она была бы более осторожной – не снимала бы преждевременно даже столь незначительную сумму или же не возвращалась бы из Испании вовсе. Оставшись разоблаченной, Николь не оставалось ничего другого, как выпутываться из собственноручно сплетенной паутины лжи, бросая в неё мужа.

Его вызвали в офис на следующий же день. Тот же конференц-зал, те же люди, но вот настрой у всех был совершенно иной. Стоило Дугласу оказаться перед ними, как все виновато опустили головы и поджали губы. Тем не менее, уверенности это более не придавало. Он был уставший и разбитый, и даже предложение вернуть всё на круги своя больше не утешало.

Дуглас взял вину на себя, не способный на предательство жены. Были слабые попытки уговорить его не глупить и не геройствовать, а соглашаться на предложенные условия, но желание сделать это застряло комом посреди горла. Он не мог дать голову Николь на отсечение. Совершенная ошибка могла стоить ей избавления свободы, ему – всего лишь всей жизни, которой он, тем не менее, готов был пожертвовать, ссылаясь на неуверенную любовь к женщине.

В конце концов, ему выплатили моральный ущерб за оскверненную репутацию и увольнение, что было несколько унизительно, но, как оказалось, достаточно своевременно. Невзирая на то, что совесть Дугласа была чиста, имя оклеветано, а свобода спасена, он чувствовал, будто в одночасье потерял все, когда перед лицом общества пристал признанным виновником. Приговор комиссии по этике звучал, как смертельный. Казалось, он не сможет представить жизни без Николь, но всё же юрисдикция значила намного больше. Выдумав идеал семьи, сродни той в которой он вырос, Дуглас искренне верил, что и у них всё получиться, но эта идея была заведомо провальной. Они не любили друг друга, как должно было быть между мужем и женой, но кто не переоценивал силу привычки?

– Она была моей семьей. Я не мог поступить иначе, – в голосе мужчины была ощутима усталость, которую испытывала и Рози.

Они сидели в баре за столиком. Красный неоновый свет от лампы в виде розы падал на лица, выражения которых в полумраке были едва различимы. Рози потягивала через трубочку третий безалкогольный коктейль, когда Дуглас после двух стаканов скотча сидел без напитка, сцепив руки в замок перед собой.

Ему едва удалось уговорить её пойти с ним. Рози не устраивала показных сцен, чтобы не привлекать лишнее внимание. Немного упрямилась, как ребенок, невольно издавала сдавленные всхлипы, что терзали Дугласа чувством вины, и повторяла лишь, что хочет домой, но эта слабость едва ли была интересна обычному прохожему, не задерживающему на них свое рассеянное внимание. В конце концов, девушка разразилась слезами, и он прижал её к себе, заключив в крепкие, надежные объятия. Прошло не больше минуты, прежде чем Рози смиренно сдалась, обняв Дугласа в ответ, что заставило его вздохнуть с облегчением. Он ненавязчиво предложил пойти в бар, чтобы всё обсудить, и она молча согласилась, даже не посмотрев ему в глаза.

Эмоции чуть поутихли. Оба, казалось, немного остыли, да и к тому же устали. Кажется, правда, к которой Рози с таким упорством стремилась, чтобы узнать, её совершенно не ошеломила. Её лицо выражало лишь озадаченность и глубокую задумчивость, которые Дуглас легко читал по сведенным вместе бровям и опущенным вниз глазам, что поднимались на него только во время коротких пауз. Девушка ни разу его не перебила, оставаясь всё время сосредоточенной.

– Ещё можно всё вернуть? – спросила, стоило Дугласу замолчать. Несколько секунд она будто изучала его лицо, молча вопрошая, будет ли ещё продолжение, но это был конец, предзнаменовавший его появление в Филадельфии и их дальнейшую встречу.

– Вряд ли моя жизнь когда-нибудь сможет быть прежней, – он безразлично двинул плечами. – К тому же, даже если бы у меня была возможность всё вернуть, я больше не нахожу в этом смысла. Впрочем мне не так уж хочется возвращаться к прошлому, – Дуглас потянулся вперед, чтобы взять ладонь Рози в свою, но она откинулась на спинку стула, сложив руки перед собой в замок.

– Я не верю в это, – хмыкнула девушка. – Ты должен вернуть жизнь, которой заслуживаешь. Должен заставить Николь во всем признаться и вернуть себе чёртову лицензию, – её голос звучал подбадривающе оживленно. Усталость будто рукой сняло, невзирая на то, что время медленно двигалось к полуночи. Казалось, Рози только-только проснулась.

– Всё не так просто…

– Я так не думаю, – она грубо перебила его, продолжая упрямо стоять на своем. – Эта женщина разрушила тебе жизнь и сделала это вполне незаслуженно. Ты должен вернуть своё и не более. Она была твоей семьей, но на самом деле она никогда тебя не любила. Ты отдал ей всё, но ради чего? Ради жизни, которой у тебя больше никогда не будет? Ради её будущего с другим?..

– Рози, – он устало вздохнул, потерев переносицу.

– Я не могу этого понять, – Рози вскинула руками в воздухе. – Как можно простить столь гнусное предательство. Как можно потерять всё и не бороться за это? Как вообще можно продолжать жить, потеряв самое главное?

– Едва ли я потерял самое главное, – Дуглас смотрел на девушку в упор, когда она продолжала пребывать в негодовании. Она снова зажглась, совсем как спичка, но его слова заставили её угаснуть. Милое лицо снова приняло озадаченное выражение. – С последних пор мне сложнее бросить Филадельфию, чем раньше, – его мягкий взгляд прошиб Рози насквозь.

Казалось, она проглотила язык и больше не могла произнести ни слова. Шум мыслей в голове вдруг унялся, когда тишина стала оглушительна. Сердце в волнении забилось чуть быстрее, но Рози сжала ладони покрепче, чтобы не позволить себе потерять связь с действительностью. Она смотрела на Дугласа в немом исступлении и ожидании того, что он продолжит, но сказано и без того было слишком много.

– Скоро мне придется уехать, – её голос стал намного тише и нежнее. – Я никогда не была счастлива в Филадельфии. Почти никогда, – незначительное исправление заставило Дугласа вяло улыбнуться. – В любом случае мне здесь не место, как и тебе, – она протянула вперед руку и сжала его ладонь, наклонившись чуть над столом.

– Я знаю, но не хочу пока об этом думать, – его пальцы сжали её в ответ.

Дуглас сам не заметил, как перестал чувствовать давление времени и места. Они будто вернулись в уютный «Ужин с Барни», заняв забронированный на 19.30 столик у окна, где за чашкой кофе и куском персикового пирога говорили, обмениваясь чем-то более важным, чем воспоминаниями о прошлом, что безвозвратно всё изменили. Казалось, те вечера были навсегда утрачены, невзирая на то, что теперь оба были намного ближе друг к другу, чем когда-либо прежде. Когда туман таинственной неизвестности бесследно растворился, представив всё, как было на самом деле, они не закрывали глаза перед лицом действительности, которая не могла изменить закоренелого чувства.

– Ты должна знать, что я люблю тебя, – тихим ровным голосом произнес Дуглас. Рози сама не заметила, как сжала его ладонь намного сильнее, когда уголки губ дернулись в глупой улыбке. Затем она быстро опустила глаза вниз, чтобы затем поднять их с напускным невозмутимым выражением лица, что заставило Дугласа улыбнуться в ответ. – И мне жаль, если прежде мне приходилось противоречить самому себе, обманывая и тебя в своих истинных намерениях и чувствах. Просто я не испытывал подобного раньше.

– Я тоже, – Рози всё же позволила себе стереть с лица серьезное выражение. В голосе больше не было ни капли обвинения или возмущения.

Его слова были бальзамом на душу, под действием которого все шрамы исчезали. Он излечивал душу бережно и мягко, почти с той же щепетильностью, что и разрушал. Забыть обо всех недомолвках оказалось достаточно просто, когда сердце было согрето уютным теплом, что по-прежнему могло быть обманчивым и недолгосрочным, но от этого не менее приятным. Может быть, дело было в усталости обоих. Не только физической, но и ментальной.

– Я не хочу более говорить о прошлом и прошу тебя более о нем не вспоминать. Мы оба забудем об этом неприятном инциденте и уедем вместе, будто ничего и не было. Ладно? – он продолжал смотреть Рози в глаза. Вся магия развеялась, душу снова охватило пламя нетерпения.

– Но мне ещё нужно…

– Я всё исправлю. Обещаю, что никто и не вспомнит о случившемся, – он медленно поднялся с места, когда Рози продолжала сидеть, наблюдая за его движениями. – Я провожу тебя домой, – Дуглас взял её пальто и ждал, когда Рози станет следом и начнет одеваться.

Вместо этого она выложила на стол украденные документы. Дуглас поднял их перед глазами, что тут же округлились от удивления. Он перевел на неё удивленный взгляд, когда Рози лишь невинно двинула плечами. Поднявшись с места, выхватила из его рук пальто и набросила себе на плечи.

– Как тебе вообще удалось их достать? – в его голосе было льстившее ей удивление со смесью гордости.

– Я думала, мы больше не будем это обсуждать, – Рози улыбнулась в ответ, подняв в воздухе руки. – Я не успела с ними ознакомиться на самом деле. Было намного лучше услышать всё от тебя, – она наклонила голову, когда Дуглас поднялся и поцеловал её, вынудив девушку улыбнуться.

– Даже не расскажешь где достала фальшивые документы?

– Как будто у тебя их не было, когда тебе было восемнадцать? – фыркнула в ответ, когда Дуглас нахмурился, обратив выражение лица нарочно в серьезное. – Я думала, все парни этим занимаются.

– Очевидно, я не такой, как все, – Дуглас закатил глаза, прежде чем оделся, оставил на столе несколько сложенных вместе купюр и взял Рози под руку.

– Очевидно, – она игриво улыбнулась в ответ.

Дуглас поймал такси, когда Рози назвала адрес гостиницы, где жила. Они ехали молча, не смущаемые молчанием, что было между ними непривычным. Привыкнув к разговорам, им в тишине оказалось не менее уютно. Девушка положила голову на плечо мужчины, прикрыла уставшие глаза и переплела их пальцы вместе.

Теперь, казалось, что Дуглас приехал, как нельзя вовремя. Он мог накричать на неё, изобличить, проучить, отвернуться, в конце концов, унизить, но вместо этого согласился рассказать о том, что так усердно скрывал. Он даже не стал винить Рози в чем-либо и не задавал никаких вопросов. Ей хотелось думать, что для него самого произнесенная вслух правда стала долгожданной отдушиной, облегчением. Дуглас дал прошлому выйти из тени забвения, и оно отпустило его, дало дышать свободно и спокойно.