Текст книги "Много снов назад (СИ)"
Автор книги: Paper Doll
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)
– Что они сказали? – тихо спросил Гудвин, не оправдывая ожиданий дочери. Она исступленно посмотрела на него, будто не поняла сути вопроса, из-за чего мужчина повторил его. Они выехали из парковочной площадки перед школой, и благо тому, что все были на уроках.
– Что ты домогался меня, – ответила девушка, втиснувшись в мягкое кожаное сидение, которое вдруг выдалось ей жутко неудобным.
– Чёрт! Порой я забываю, насколько жестоки современные дети, – он потер переносицу. Его голос показался Рози сдавленно растерянным. – Мне жаль.
Она посмотрела на отца с нескрываемым изумлением и всё же ничего не ответила. Молча наблюдала за дорогой, чувствуя, как по телу расползались мурашки. Рози даже несколько раз искоса посмотрела на отца, лишний раз, убеждаясь, что это он сидел подле неё и говорил о сожалении. Если бы оно касалось всего, а не этого конкретного случая. Это, наверное, уже было слишком.
Он притормозил у её дома, и Рози чувствовала себя слишком неловко, чтобы молча выпрыгнуть из машины, не произнося и слова, ни единого из которых не могла правильно подобрать. Они сохраняли молчание, позволяя тишине наполняться звуками улицы – проезжающие мимо машины, проходящие люди. И вот сидя неподвижно не больше минуты, что благодаря безмолвию обоих обратилась в целый час, Рози уже положила ладонь на ручку, готовая открыть двери.
– Подожди. Чёрт, как я мог забыть, – старик мотнул головой, сбивая туман, помутивший его взор. Встрепенулся, будто вспомнил о чем-то важном, вынудив Рози лишний раз взволноваться. Достал из бардачка несколько ровных хрустящих белоснежных конвертов и протянул дочери, сердце которой едва не выпрыгнуло из груди, стоило на верхнем из них заметить эмблему Гарварда.
– Прежде чем откроешь, хочу, чтобы ты знала, что в любом случае у тебя будет возможность поступить в Пенсильванский. Даже невзирая на то, что ты не поддавала туда документы, как я успел заметить. Впрочем, для этого ещё есть время, – и снова это недоверие в голосе, будто он не верил в то, что она заслуживала места где-то ещё, где её оценили бы исключительно за способности и усердные старания. – Если мне удалось Киллиана пристроить, с тобой точно проблем не будет, – это замечание показалось девушке даже лестным.
Дрожащими руками Рози открыла первый конверт. Гудвин неотрывно смотрел на неё, изучая реакцию на содержание. Девушка быстро пробежалась взглядом по письму, и её глаза вдруг стали стеклянными. Она посмотрела на отца и утвердительно кивнула. Затем открыла один за другим ещё три конверта и всякий раз, как делала это, душа трепетала от волнения, что взрывалось тысячами фейерверков всякий раз, как она видела заветные слова «Вы приняты».
На глазах девушки блестели бусины слез, появившееся в этот раз из радости, чего ей уже продолжительное время не приходилось испытывать. Это было непривычное, но довольно-таки приятное чувство, справиться с которым не представляло большой сложности.
– Я горжусь тобой, – прошептал отец, и эти слова не были вымученными или фальшивыми. Честности в них было больше, чем в бесконечных пререканиях, к которым Рози привыкла ещё с детства.
Это был лишь короткий миг, который девушка сохранила при себе, как единственное светлое воспоминание об отце. Рози не тешила себя иллюзиями о том, что подобное сможет повториться хоть однажды, ведь это было бы крайне глупо с её стороны. И всё же этой малости оказалось достаточно.
Глава 12
Дуглас надеялся, что им удастся закрыть дело прежде, чем оно дойдет до суда. Изобличить обман девушек, договориться с ними замять все без последствий не только для Гудвина, но и для них самих, выяснить, кто за этим стоял. Но случай был куда более сложный, чем могло показаться сперва. Допрос предполагаемых жертв не принес желаемого результата. Каждая была под покровительством собственного адвоката, и Клайв не сумел как следует вырулить ситуацию. Блефовал неуверенно, будто сперва его самого кто-то должен был заверить в правдивости его же слов, поэтому даже помощь Дугласа, не помогла справиться с авантюрой. Клайв не был настойчив, а потому был совершенно не убедителен. Наблюдая за его работой, Дуглас всякий раз удивлялся, как у него всё ещё были клиенты?
Он не мог вмешаться, иначе это было бы грубым нарушением. Можно было смухлевать, но его лицо было слишком известным в узких адвокатских кругах, а потому риск быть изобличенным был слишком велик. Дуглас и без того перенял на себя большую часть работы. Клайву оставалось-то всего исполнять подробные установки, в чем тот был, откровенно говоря, ужасно плох.
Дуглас полагал, что они справятся со всем до начала экзаменов, но ничего не вышло. Гудвин получил повестку в суд. Слушание было назначено на десятые числа января, и, казалось, времени для подготовки у них ещё было сполна, но на самом деле это были из ряда вон плохие новости.
Гудвина временно отстранили от работы. Его место занял другой. Профессор Мэдден обосновался в новом кабинете основательно, будто намеревался задержаться там дольше, чем на месяц. Без лишних стеснений перенес туда весь свой хлам – сменил фото, грамоты, оставил несколько своих растений, что сильно огорчило Гудвина, который вернулся однажды в свой кабинет, чтобы забрать одну забывшуюся вещь, но оказался будто бы в совершенно чуждом для него месте.
Отчасти Дуглас сочувствовал ему, с каждым разом всё больше убеждаясь в его невиновности. Сведения сговорившихся между собой девчонок ещё ничего не доказывали. И он старался быть внимательнее к ним, только то и дело, что мониторил, не изменились ли их оценки резко к лучшему после произошедшего или даже прежде, но многие преподаватели решили то ли из жалости, то ли из опасения оказаться на месте Гудвина, повышали им оценки, а потому обвинить в замешательстве хоть одного из них не представлялось случая. К тому же в последние дни Дуглас был занят подготовкой к экзаменам, что волновали его не меньше, чем студентов. И совмещать два дела одновременно, хоть и не было такой уж большой заботой для него, но отчего-то Дугласу казалось, что он ни с чем не мог справиться.
Прошло уже два месяца с начала его работы, и он почти влился в новый неспешный ритм, который всё ещё был непривычен. Обычно, Дуглас не успевал замечать перемены. Те никогда не отображались на нем, поскольку вскруживали голову быстротечностью смены событий. После долгих годов жизни под родительским кровом, он был рад вырваться из оковов родного городка и оказаться в Филадельфии, где жизнь была более разнообразной и полной, чем та, что ему приходилось проживать прежде. Затем переезд в Вашингтон. Новая работа, встреча с Никки, женитьба – вереница событий, утопающих в скоротечности бытия, которой у мужчины не было времени замечать, пока всё не рухнуло в одночасье.
Сделать шаг назад оказалось сложнее, чем Дулгас думал. Если бы это не было крайностью, он бы к ней ни за что не прибегнул, потому что это был своего рода регресс. Время замедлилось, а вместе с ним и ход жизни. И лишь последние события немного разбавляли скучный серый тон. Кроме того скучать не позволяла Рози.
Девушка несколько раз появлялась у него дома. Предложила однажды свою помощь в составлении вопросов для экзамена, вмиг превратив скучную обязанность в веселое развлечение. Она была совершенно безнадежна в знание законов, а потому его всякий раз веселили предполагаемые ответы, которые Рози предлагала на тот или иной вопрос. В напускной безмятежности было что-то отвлекающее. На время ему действительно удавалось забыть о том, чью фамилию носила девушка, а потому находил это забвение даже приятным.
И, невзирая на это, встречи их становились всё страннее и страннее. Рози будто стала улыбаться чаще, сверкая рядом ровных зубов, звонко смеяться, заражая своим смехом и его, небрежно прикасаться невзначай и быть всё время ближе. Или, по крайней мере, Дугласу так начало казаться, потому что ни в едином слове девушки или даже тоне голоса не было и малейшего намека, которые он всё чаще находил в движениях. Она словно нарочно путала его в знаках, которые мужчина не мог интерпретировать иначе, как условные сигналы, которым он нарочно не внимал.
Чем больше они проводили времени вместе, тем большим было напряжение, накапливающееся между ними электрическим током. Рози и сама ощущала, как воздействие Дугласа на её мысли было всё более пагубным. Благо тому, что её уже приняли в Гарвард. И хоть над головой дамокловым мечом нависла угроза обнуления каждого письма из-за прецедента, связанного с отцом, она забывала и об этом, едва оказывалась в квартире по соседству или хотя бы за одним столом с Дугласом в «Ужине с Барни».
Рози ещё ни разу ни с кем не целовалась. Говорить о чем-то большем вовсе не было смысла. Она вовсе не была пуританкой, хранившей целомудрие до свадьбы. Ей и в семье подобного примера никогда не подавали, не говоря уже об остальном окружении. Просто девушка полагала, что если уж и целоваться, то с кем-то, кто, по меньшей мере, не был бы отвратителен ей, а кроме Реджи такого парня ей ещё не приходилось встречать. На выпускной бал её уже успело пригласить трое и, каждому она отказала. Рози звали на свидания напрямую или даже через нелепые записки, передаваемые во время уроков или подброшенные в шкафчик, и всё же всё это было не то. Ни один парень ещё не вызывал в ней не то, чтобы симпатии, но и малейшего человеческого интереса. Девушка считала себя куда лучше любого сверстника, будь он недалекоглядным футболистом, ветреным музыкантом или неуверенным в себе ботаном.
Она ходила на свидание лишь однажды. Это был один из сокурсников Киллиана, который заметив Рози однажды, выпросил у брата её номер телефона и день за днем донимал глупыми сообщениями. Сперва она даже не подозревала о том, кем он был – загадочный аноним, сумевший привлечь внимание своей неузнаваемостью. Рози была холодна в общении с ним, но в то же время переписки занимали её интерес или отнимали с каждым днем всё больше времени. Она узнавала о парне всё больше, пока спустя три месяца беспрерывного общения он не пригласил её на свидание.
Они пришли в небольшую закусочную, под завязку забитую людьми, где парень умудрился зарезервировать столик, чего ранее там никогда не делали. Был холодный февраль, но внутри оказалось достаточно жарко, чтобы Рози почувствовала себя не комфортно. Когда они расположились за столиком и начали непринужденную беседу, девушка едва смогла расслышать хоть слово, а потому нелепо переспрашивала по нескольку раз, пока терпению не пришел конец, и она поднялась с места и поспешила уйти. Парень быстро догнал её, только чтобы проводить домой. По дороге ещё пытался разговорить, но попытки эти были тщетны. А когда он стал говорить о себе, к тому же вторя переписке, она вовсе в нем разочаровалась.
Рози заблокировала номер парня в тот же день, а он больше и не пытался с ней иначе связаться. И это вовсе не подкосило её самооценки, просто она лишний раз решила, что не согласиться хоть на одно свидание прежде, чем человек сумеет ей понравиться. По-настоящему задеть, как это ненароком сделал Дуглас.
Девушка тянулась к нему, как цветок к солнцу, без опасения сгореть дотла. Ей хотелось поцеловать Дугласа так отчаянно, что она теряла голову в облаках грез, в которых её мягкие губы касались его. Рози буквально чувствовала прикосновение шероховатой щетины к её щекам, сухость губ и теплоту влажного языка внутри своего рта. Растворялась в нежном чувстве, в котором не было ничего настоящего, кроме самого Дугласа.
Ещё никогда так отчаянно Рози не хотела оказаться в голове другого человека. Достаточно было бы узнать, хотел ли мужчина того самого или мог хотя бы предполагать, как однажды поцелует её с той же страстностью, с которой она сама хотела это сделать. И в то же время Рози не могла избавиться от чувства, будто Дуглас воспринимал её не иначе, как ребенка, как бы усердно она не пыталась доказать свою зрелость.
И всё же ситуация, в которую угодил Гудвин, никак не шла из ума. Они позволяли себе ненадолго забыть об этом в компании друг друга, что поражало всякий раз, как им это удавалось, так как Гудвин был своего рода их связывающим звеном. Рози могла ненавязчиво спросить, как продвигалось дело, но в остальном, они пытались об этом не говорить, дабы призрак мужчины не мельтешил, создавая преграду, невидимые стены которой разделили бы их порознь. Их отношения и без того напоминали американские горки, с чем пора было прекращать.
Гудвин пригласил Дугласа на ужин к себе домой, что было явно не жестом доброй воли, а скорее крик утопающего прийти к нему на помощь. Он согласился на это неохотно, потому что на следующий день ему предстояло проведение первого экзамена, но, кажется, Гудвину было плевать на это.
– Тебе не к чему готовиться. В конце концов, ты уже знаешь ответы на все вопросы, – мужчина неуверенно усмехнулся, резанув хриплым неуверенным смехом слух Дугласа, которому не оставалось ничего другого, как примкнуть на предложение.
Кэрол не преувеличивала. Двухэтажный дом Гудвина действительно выглядел большим, хотя скорее всего дело было в том, что тот располагался чуть под углом на самой вершине холма. Он ничем не отличался от остальных домов, что были в этом районе, но всё же несколько выделялся именно своим расположением.
Дуглас остановился у ворот и нажал на звонок. Голос Гудвина, появившейся будто из ниоткуда, его испугал. С напускным радушием тот поприветствовал гостя. Три коротких сигнала, и ворота открылись.
Передний двор был пустоват. Не было ни разросшегося сада, ни заброшенной детской игровой, ни единого садового гнома или даже дерева. Просто ровно подстриженный газон, на котором скучающе лежал тонкий слой первого снега, напоминающий сахарную пудру, сыплющуюся через облачное решето. Он прошел по мощенной дорожке к дому, на крыльце которого заметил кресло-качалку, где кто-то (скорее всего сам Гудвин) оставил теплый плед, а рядом небольшой журнальный столик, на котором было оставлено несколько книг.
Двери открыла милая женщина, с которой Дуглас вежливо поздоровался. Она ничего не ответила, лишь наклонила немного голову вниз в подобии приветствия, а, заперев за ним двери, вовсе где-то скрылась. Не сложно было понять, что она была несговорчивой экономкой. На ней и наряд был соответствующий. Дуглас полагал, что все эти чопорные чёрные платья с милыми кружевными фартуками успели отойти в прошлое, но Гудвин очевидно имел собственное представление обо всем.
– Наконец-то, – мужчина поспешил навстречу к Дугласу, который вдруг растерялся, не зная, где было лучше оставить пальто, промокшее насквозь из-за снега, влагой оседающего на легких. Пробормотав под нос едкий комментарий на счет экономки, Гудвин взял верхнюю одежду гостя и спрятал в шкаф. – Ужин ещё не готов, но мы найдем о чем побеседовать.
Подталкивая Дугласа ненавязчиво вперед, мужчина подводил его к своему кабинету, как внезапно перед ними выросла фигура женщины, лицо которой было прекрасно ему знакомо. Судя по радостному выражению её лица, не сложно было догадаться о том, что и она узнала его без лишних затруднений.
– Дуглас, – Бонни протянула к нему обе руки, прежде чем утащила в крепкие объятия. Ноздри резал резкий запах её духов, который мог быть куда приятнее, если бы она вылила на себя немного меньше эссенции. – Ты так изменился. Вовсе возмужал за эти годы, – она обхватила его лицо обеими ладонями, чуть царапнув длинными ногтями по щеке, а затем и вовсе крепко поцеловала в губы, издав характерный причмокивающий звук. Дуглас неуверенно оглянулся на Гудвина, который сложил руки на груди и закатил глаза. Его это по большей мере раздражало, нежели удивляло или злило.
За прошедшие годы Дуглас успел позабыть, какой была миссис Гудвин, с которой он виделся несколько раз, каждый из которых был памятным. Из памяти надолго выпало впечатление о ней, как о раскованной, смелой, без преувеличения роковой женщиной, которая всегда позволяла себе немного больше, чем любая другая в её положении. За столом у неё была привычка выпивать чуть больше, чем это делали остальные, громче говорить, привлекая к себе всеобщее внимание, включать внезапно музыку и приглашать на танец того, с кем Гудвин, обычно, вел незатейливый разговор, и целовать при встрече или во время прощания кого-то вот так совершенно откровенно.
Казалось, Гудвин привык к этому, а потому не внимал к вопиющему поведению жены, которая, по мнению Дугласа, подобным образом лишь хотела привлечь его внимание. Он не сильно разбирался в людях раньше, но теперь будучи осведомленным в азах человеческой психологии, отчетливо понимал, в чем было дело. Не помешало бы это заметить и Гудину, которому проще было упустить это из виду, проигнорировать, убедив себя наивно в том, что его жизнь была совершенна.
– Слышал, летом у вас вышла новая книга? – учтиво спросил Дуглас, совершенно не осведомленный в том, о чем Бонни вообще писала. Он находил копии её книг в книжных, читал название, порой даже часть описания, но затем совсем незаинтересованный оставлял, не удостоив большим вниманием. Ему хватало собственных жизненных премудростей. Внимать чьим-то ещё было не в его интересах. Дуглас был приверженцем мнения, что человек, не побывавшей на месте другого, не может ни судить его действий, ни предполагать их верность. Каждый проживает свою жизнь, проходит собственный путь, учиться на своих ошибках. Внимать советам тех, кто его к тому же никогда не знал, выдавалось наибольшей из всех глупостей.
– Да. Ты её уже прочитал? – голос Бонни стал более грубым. В нем чувствовалась хрипотца, которой прежде не было.
– По правде говоря, нет.
– За это ты мне всегда и нравился. За свою честность, – она взлохматила волосы Дугласа, будто он был ещё тем самым мальчишкой, неизменно смущающейся в её присутствии. Бонни он понравился больше всего за своё остроумие, звучавшее серьезно, будто именно это имел в виду. По большей части так и было, но женщину это всякий раз смешило. – Слышала, ты угодил в неприятную историю.
– Как и я, поэтому Бонни дай нам это обсудить, – недовольно рявкнул Гудвин, медленно топающий за ними по пятам. Бонни лишь бросила на него строгий, полный презрения взгляд, которому мужчина без особого энтузиазма повиновался. У неё всегда была странная сила воздействия на него.
– Простите, миссис Гудвин, но мы действительно должны обсудить более важные дела, – Дуглас натянуто улыбнулся, убрав руку женщины, которая успела взять его под локоть. Они уже оказались на пороге огромной гостиной, размеры которой поражали, но он не подал виду. Гудвин пожал плечами, когда жена зло зыркнула на него, а затем они расположились с Дугласом на оббитом нежным бархатом диване.
Пока Гудвин делился своими волнениями, а Бонни разливала в виски два стакана, один из которых вскоре оказался зажатым в ладонях Дугласа, он с интересом рассматривал всё вокруг, краем уха слушая мужчину. Посредине комнаты обнаружил огромный камин, куда больше того, что был в его скромной квартире, огромные шкафы с книгами, растения расставлены повсюду, а также много ерунды, вроде фигурок, статуэток, грамот, картин и подделок, а кроме того много фотографий, к которым ему бы подойти ближе и рассмотреть на них Рози.
Ему пришлось отвлечься, когда Гудвин наконец-то умолк. Не отвечая на вопрос, оставшейся неуслышанным, он стал выкладывать мужчине дальнейший план действий, который был недостаточно продуманным. Нужно было вызвать на допрос и других студентов, которые свидетельствовали бы в пользу Гудвина, подтверждая то, что к ним он не приставал и даже не делал грязных намеков. Дуглас подумывал и о беседе под запись с Кэрол, голос которой мог стать весьма веским. Кажется, самому Гудвину план не выдавался основательно прочным, но это было хоть что-то.
– Разве вы не говорили об этом со Стэнли? – удивленно спросил Дуглас, заверенный самим Клайвом в том, что Гудвин названивал ему по сотни раз в день.
– Мне нужно было услышать это от тебя, – мужчина поднялся с места, чуть пошатываясь, будто ему было нехорошо. – Я приму некоторые лекарства и спущусь. Бонни, проводи Дугласа в столовую, пожалуйста, – попросил Гудвин, даже не глядя на жену. Он медленно поплелся из гостиной, когда Бонни поспешила разлить ещё немного виски, ловко выхватив из рук Дугласа стакан.
– Он слишком драматизирует, – произнесла женщина, когда он незаметно приблизился к стене с фотографиями. Дуглас изучал знакомые и ещё не такие старые лица Бонни и Гудвина, что теперь казались вымученно счастливыми. Также на них были запечатлены детские фигурки Киллиана и Рози. Это были не привычные снимки, на которых можно было увидеть радость, запечатленную в памятный день, а скорее принужденность. Расчесанные, приодетые и наверняка поставленные в нужную позу дети едва выглядели счастливыми. Слишком натянутые улыбки, а на некоторых фото их и вовсе не было, и стеклянные глаза – они едва были похожи на живых. – Время быстро идет не так ли? Они так быстро выросли, – Бонни скоро оказался подле Дугласа, всучив ему стакан с янтарной жидкостью. Взгляд её был отрешенно грустным.
– Я помню их такими. По большей части мальчика, – он кивнул в сторону выпускного снимка Киллиана. Глаза красные, улыбка полупьяная, разодетый в мантию выпускника, он будто едва понимал, что происходило вокруг.
– Рози было всего семь, кажется. Она была не самым общительным ребенком. Всегда старалась избегать гостей. Если выходила, то только по принуждению, – Бонни говорила о дочери без нежности, будто разговор зашел о ком-то совершенно постороннем. Всего лишь общем знакомом, которого давно не вспоминали. – Впрочем, какой упрямицей была такой и осталась. К добру её это не приведет.
– По-моему, она вполне милая, – Дуглас воспротивился пренебрежительному тону женщины. Выпалил слова быстрее, чем обдумал их. – Я встречал её на ужине в честь дня рождения мистера Гудвина. Она вела себя вполне мило.
– Что же, это на неё очень непохоже, – Бонни хмыкнула, двинув плечами. Её это едва заботило.
Дуглас нехотя побрел за женщиной в столовую, окинув взглядов непривычно серьезное детское лицо Рози. О внешнем сходстве с той девушкой, что он знал теперь, напоминали лишь голубые глаза.
Картина выстроилась вполне полная. Вопрос о том, почему Рози решила жить отдельно от своей семьи, был исчерпан. Невзирая на наличие фотографий, что по большей части были постановочными, ей здесь не было места. Её здесь не было. Отношение отца было заведомо предубежденным и укоризненным, а матери – безразличным. Едва Рози можно было винить за то, что она отчаянно хотела сбежать из этого места, забыть о кровных узах и чью фамилию носила.
Дугласа до того пробрала злоба на обоих Гудвинов, что за стол он сел с хмурым выражением лица. Куда сильнее хотелось уйти и не связываться с ними вовсе, но эта попытка не могла увенчаться успехом. В конце концов, Гудвин его здорово выручил, и Дуглас в коей-то мере был его должником.
Прежде его не беспокоило, каким человеком тот был. Какая впрочем разница? У Дугласа не было привычки осуждать людей за что-либо, особенно если он не знал их подноготную. Порой даже тогда они его чаще разочаровывали и неприятно огорчали, нежели вынуждали к презрению. Поэтому появившаяся на кончике языка горькость была чем-то совершенно новым. Ему не нравилось испытывать ненависть, вспышка которой оставила несколько ожогов под кожей, но иначе не получалось.
Дуглас не мог быть наверняка уверенным, что достаточно хорошо знал Рози, но в ней было что-то большее, чем весь этот фальшивый лоск, настенная лепнина и натянутые улыбки на дурацких фото. Она будто была над всем этим, не принимая это всё, как что-то важное и неотъемлемое в своей жизни, наполненной смыслом куда более глубоким. Она была другой. И то, что девушка по-прежнему принадлежала к этой семье мало что напоминало, кроме тех же дурацких снимков.
Ужин продолжался в достаточно угнетенной обстановке. Бонни много болтала о своей поездке в Италию, Гудвин вставлял в её монолог едва уместные фразы, начинающееся чаще из «а помнишь однажды…», Дуглас же откликался лишь тогда, когда к нему обращались напрямую.
После Гудвин предложил ещё выпить за закрытой дверью домашнего кабинета, но Дугласу пришлось отказаться. Он сделал это достаточно учтиво, но от того не менее решительно. Невзирая на высокие потолки и много пустого пространства, не заполняемого даже кипой того хлама, на котором лишь скапливалась пыль, стены неприятно давили, выжимая остаток сил.
– Я хотел бы только спросить ещё одну вещь, – Дуглас совсем немного повременил с уходом, остановившись лишь на короткое мгновение, разодетый уже в пальто и плотно замотанный в шарф. – Не случалось ли в прошлом чего-то такого, что могло бы стать компрометирующим? Любое замятое дело не так уж сложно поднять и манипулировать им снова. Может быть, даже что-то связанное с Бонни или вашими детьми?
Гудвин как будто оторопел на несколько секунд. Бонни зло зыркнула на него, но тот продолжал молчать, словно был не в силах произнести хоть слово.
– Нет. Ничего из того, что тебе следовало бы знать, – ответила миссис Гудвин, одарив его малоприятной улыбкой. Дуглас заметил, как она взяла мужа под руку и с силой сжала локоть, из-за чего тот почти бесшумно ахнул.
– Ничего такого. Но как только припомню, так сразу сообщу, – неуверенно заявил Гудвин, выдавив неубедительную улыбку. Одну из тех, что встретил на фотографиях.
Дуглас стегнул плечами в ответ. В конце концов, если что и могло обнаружиться, не ему было бы хуже, а Гудвину, потому пинать тому нужно было исключительно на себя. Они не провели Дугласа, как намеревались. За годы адвокатской практики он научился отличать ложь от правды, и они врали, причем не так уж искусно. У Рози были не лучшие учителя в этом деле, мысль, о чем его даже внезапно рассмешила.
Едва Дуглас успел переступить порог своей квартиры и снять теплое пальто, как двери за спиной тут же распахнулись. Ему даже не нужно было оглядываться, чтобы понять, кто был этим бесцеремонным гостем, у которого сродни привычки стало появляться без лишнего стука или звонка.
– Снег уже прекратился? – звонкий голос девушки раскатился по пустой квартире. Она окинула взглядом его пальто, на котором не было ни единой растаявшей снежинки. Дуглас и сам не заметил, как снег ненадолго прекратился. – Ещё полчаса назад он был таким густым. Мне здешняя погода совсем не нравиться.
– Не любишь снег? – с ухмылкой спросил мужчина, проследив за тем, как Рози удобно разместилась в углу дивана, поджав под себя ноги.
– Ненавижу, – Рози поежилась. – Он холодный и мокрый. Как его вообще можно любить?
– В детстве я любил играть снежки или строить замки из снега, – с теплотой произнес мужчина. Вымыв руки, он уже на автомате поставил кофейник, после чего поспешил зажечь камин. – У меня и сани были.
Рози лишь хмыкнула в ответ. Ей подобные радости были не известны. Для неё наступление зимы ознаменовало предрождественские вечера, устроенные отцом. Ближе к празднику возвращалась из творческого забвения и мать, и они снова притворялись милой семьей перед обществом, отчаянно пытаясь угодить тому. Она должна была терпеть дома посторонних людей, и все, как один, пытались рассмотреть её получше, расспросить о чем-то и непременно с нетерпением воскликнуть – «Надо же. Она не так глупа для своих лет». Сперва Рози была терпима к подобному, воспринимая эти встречи, как традицию, которой ей нельзя было избежать, а затем уже более нетерпимо, поскольку не находила в этом ничего интересного. Всё больше Рози чувствовала себя, как один из товаров на выставке, на которую кто не попадя приходил посмотреть, дабы прицениться, присмотреться, придраться.
Недостаток друзей лишил её остальных радостей. Иногда Реджи вытаскивал девушку покататься на коньках, что она делала неохотно, поскольку всякий раз приходилось учиться заново стоять на льду. Рози была слишком неуклюжа, а потому каждое падение отзывалось в душе негодованием. Она не терпела поражений, даже таких ничтожных. Затем парень на праздники уезжал загород, а Рози оставалась одна. На снег смотрела лишь из окна, не испытывая при виде кружащихся в воздухе снежинок большого восторга.
– Знаю, сейчас может быть не самое подходящее время для этого, но я хотела бы спросить о том, как продвигается дело, – всегда она начинала с этого. Говорила осторожно и ненавязчиво, будто этот интерес не мог быть естественным в подобных обстоятельствах.
– Пока ничего не изменилось. Суд по-прежнему назначен на январь, – ответ Дугласа был тоже привычным. Порой он сам огорчался из-за того, что ничего более утешительного не мог ответить. Но в этот раз сделал это неуклюже, будто вспоминал об этом между прочем, вскользь. Рози не подозревала, что Дуглас только что вернулся из родительского дома, чем он сам не спешил делиться. Мужчина даже мысленно не хотел возвращаться домой к Гудвинам, но всякий раз глядя на Рози не мог этого не делать.
– Я хотела вам кое-что предложить, – она облокотилась о спинку дивана, наблюдая за тем, как Дуглас делал кофе. Голос её приобрел лукавые нотки, полные опасения. Он был убежден, что придется отвергнуть её предложение, но всё же решил дать закончить. – Что если я изучу ситуацию изнутри? Вольюсь в компанию этих девушек под предлогом того, что со мной случилось то же самое…
– Ты не можешь, – Дуглас усмехнулся, всё же не дав фантазии девушки выйти за свои границы.
– Но почему? Бросьте. Кроме нескольких преподавателей никто не знает, как я выгляжу. Меня никто не узнает. К тому же если я притворюсь той, кто долгое время пропускала занятия. Я даже нашла уже такую девушку – Рене Хоук.
Имя показалось Дугласу знакомым, однако попытка вспомнить человека, которому оно принадлежало, завершилась неудачно. Он действительно не знал, как выглядела Рене Хоук и что она из себя представляла. Не исключено, что её имя уже могло оказаться в списке студентов на отчисление.
– Или лучше было бы притвориться, будто я учусь на заочном и приехала сдавать экзамены. Так, наверное, даже лучше, – Рози продолжала размышлять вслух, когда Дуглас расположился рядом, протянув ей чашку с кофе.
– Ты не будешь делать этого, – упрямо ответил мужчина, даже не глядя в её сторону.
– Но почему? Очевидно, что они выложат передо мной весь план, я запишу это на диктофон и у нас будут неопровержимые доказательства, – Рози была преисполнена энтузиазмом. Она забылась в этой иллюзии, построенной всецело на кинематографической выдумке. Потеряла голову среди фантастических сцен из типичных фильмов про секретных агентов, вроде Джеймса Бонда, что не имели ничего общего с действительностью.
