Текст книги "Много снов назад (СИ)"

Автор книги: Paper Doll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Похожее чувство встретило его и в Филадельфии, куда Дуглас вернулся принужденно. Было приятно, непривычно, но всё же без прежнего энтузиазма. Оба города хранили в себе историю его пока ещё короткой жизни, но в то же время ни один из них так и не смог принадлежать ему всецело. Некоторое время назад Дуглас самозабвенно полагал, будто подчинил себе оба из них, как теперь поражался собственной глупости. Люди должны подчинять себе не города, не время, не других людей, а собственные жизни. Не понимая этого, он потерял контроль и всё пошло наперекосяк. Теперь Дуглас был более осторожен в совершении ошибок, одной из которых была Рози.

Он не смог вспомнить прогуливался ли когда-либо без особой спешки по городу за все годы, прожитые в нем. Чаще Дугласу приходилось наблюдать за ним из окон офисного кабинета или квартиры, хоть и на это времени хватало изредка. Наверное, последний раз он мог позволить себе размеренные прогулки, когда ещё встречался с Николь. После замужества они чаще либо выбирались в закрытые места, либо уезжали за город. Теперь у него было и время, и возможность пройтись, чем Дуглас не стал пренебрегать.

В Филадельфии было намного прохладней, но, Майкл был прав, снега было больше, чем обычно. Улицы словно были укрыты ровным белоснежным одеялом. Дети нарочно топтались по газонам, чтобы оставлять свои следы и слышать под ногами хруст, чего им не воспрещали делать взрослые. Слой снега достигал уровня щиколоток, что было не так уж значительно, когда в Филадельфии его было по колена, но этого было достаточно, чтобы дети носились повсюду с санками в отчаянных поисках холмов или любых других возвышений.

Проходя мимо открытого катка в центре города, Дуглас нашел внутри себя отклик желанию немного покататься, вспомнив давно минувшее детство. Одна мысль о том, чтобы надеть коньки была запредельно глупой, потому он просто сел на свободную скамью, чтобы наблюдать за другими без лишней суеты и беспокойства.

Его встревожил образ. Темные каштановые волосы, завязанные в низких хвост чёрной шелковой лентой, полы расстегнутого серого пальто развевались, когда руки были скованны в перчатках. Девушка прошмыгнула мимо, и Дуглас только и успел почувствовать укол. Начал выискивать её глазами, с искренним опасением того, что Рози последовала за ним по пятам и нашла. Дразнила, притворяясь призраком в толпе, только бы отомстить за разбитое сердце. Белый вязанный свитер и узкие синие джинсы – это определенно была не она.

Дуглас выдохнул с облегчением, поднялся с места, как тут же оторопел. Перед ним стояла Николь и смотрела в ответ с не меньшим исступлением. Его взгляд тут же упал на сложенные на огромном животе руки. Во рту за считанные секунды пересохло.

– Не знала, что ты вернулся в город, – сухо произнесла она, не двигаясь с места. Дуглас пытался найти в её глазах прежнюю ненависть, но те хранили в себе лишь усталость. Вид у неё был измученный, совершенно далек от счастливого предвкушения будущего материнства.

– Откуда тебе было об этом знать? – вторил Дуглас, когда Николь закатила глаза и села на место, которое он только что успел освободить. Продолжать разговор было не такой уж хорошей идеей, но всё же он сел рядом, не давая отчета своим действиям. – В любом случае я здесь ненадолго. Тебе не стоит беспокоиться об этом, после Рождества меня уже здесь не будет.

– Меня это не так уж сильно беспокоило, – безразлично заявила Николь, вытянув ноги вперед. Казалось, ей было некомфортно в собственном теле, к которому она прониклась большей ненавистью, чем к бывшему мужу. Впрочем у Дугласа по-прежнему было больше оснований держать на неё зло. – Я просто не ожидала тебя видеть. Вот и всё.

– А я не ожидал видеть у себя дома Карла, – укоризненно произнес Дуглас, когда Николь лишь недовольно промычала в ответ. Она ерзала на месте, будто никак не могла устроиться. И только когда вроде бы уселась, открыла сумочку и достала оттуда сигареты. – Не уверен, что тебе можно.

– Плевать, – Николь безразлично махнула рукой. Одну ладонь она положила обратно на живот, напоминавшей огромный надутый шар, а между пальцами другой сжимала сигарету.

Она не напоминала прежнюю себя, что было к лучшему для Дугласа, для которого сожаление по прошлому стало бы не отрадой, а очередным испытанием. Если он вернулся в Вашингтон за воспоминаниями, то исключительно приятными, ни одно из которых не было связано с Николь.

Ему нравилась та женщина, которой в один день он сделал предложение, с которой перевез вещи в общую квартиру и планировал завести детей. Рассудительная, уверенная в себе и вызывающе красивая. Николь умела держать себя на людях, поддерживать невозмутимое лицо при самых неблагоприятных ситуациях. Она была его идеалом, сохраняя во внешнем облике сдержанность по отношению к другим, но в то же время будучи необузданной, стоило им оставаться наедине. В ней была та самая женственность, что крепко привязала его к себе. В ней было всё, чего Дуглас не находил в других девушках и подобная исключительность сбивала с толку.

Он слишком к ней привык, чтобы задумываться, на чем на самом деле были построены их отношения. Была ли разница, любили они друг друга или нет, если им просто было хорошо вместе? Зачем было находить причины тому, что всех устраивало? После расставания это имело больше смысла.

Женщина, нанявшая адвоката, чтобы отнять у него всё, была отличительно другой. В её глазах было столько обличительно ранящего огня и необузданной жестокости, с которыми он не знал, как справиться. Дуглас полагал, что знал Николь, но такой, какой она была в те дни, ему ещё не приходилось её встречать, а потому управиться с нею он не мог. Решение сдаться было одновременно и проявлением слабости, и благородной учтивости.

Теперь же он наблюдал третью ипостась Николь, с которой прежде никогда не был знаком. Разочарованная, уставшая, опустошенная. Холодная безразличность отчасти удивляла, отчасти дарила успокоение. Николь не была счастлива, и Дуглас должен был сочувствовать этому, но ему было плевать, чего ему совсем не было жаль.

– Я говорила Карлу, что к тебе не стоит обращаться. Если бы после всего ты помог ему, я бы вовсе перестала тебя уважать, – она встряхнула пепел, постучав указательным пальцем по тонкой сигарете, сохранив за собой это привычное движение.

– Надо же, он признался, что это была твоя идея.

– Другого от него не стоило ожидать, – Николь хмыкнула, сделав очередную затяжку, чтобы затем заполнить расстояние между ними серой никотиновой дымкой. – Положение дел было отчаянным. У нас и сейчас не всё идеально. И всё же когда он умел быть послушным и рассудительным? – она посмотрела на Дугласа украдкой, прежде чем рассмеяться, будто это была шутка, которую могли понять лишь они двое. Дуглас понял, но вот смешнее от этого не было.

Смех сменился кашлем, и он выхватил между её пальцев зажатую сигарету и выбросил окурок. Между ними повисло неловкое молчание, тишину которого сокрушал лишь шум людей, которые их окружали. Они проходили мимо и не замечали двух разбитых людей, встретившихся случайно впервые после сокрушительно громкого расставания. Казалось, ещё совсем недавно они могли сидеть на том же месте, испытывая меньше неловкости друг перед другом, но времени прошло гораздо больше, чем оба успели заметить.

– Думал, ты давно потеряла ко мне уважение, – хмыкнул Дуглас, подняв глаза к её заметно округлившемуся лицу, потерявшему живой румяный цвет. Оно было бледно серым. Под глазами залегли темные круги, губы потеряли свой цвет.

Николь наклонила голову, чтобы посмотреть на него с тенью улыбки на лице. В её взгляде было что-то, что она давно уже знала, но о чем сам Дугласа не догадывался или не мог понять. Затем мотнула головой, отгоняя назойливую мысль, в таинство которой он хотел быть посвящен. Сделав глубокую затяжку, Николь отвернула голову и устремила пустой взгляд на катающихся людей. Дуглас же словил себя на мысли, что они никогда не катались на коньках вместе.

– Не уверена, любила ли я тебя когда-нибудь по-настоящему, но я всегда тебя уважала. Ошибочно предполагала, что этого будет достаточно, но, очевидно, что уважения всегда мало для строения крепких взаимоотношений. В один момент я почувствовала это особенно остро. И я разозлилась на тебя исключительно за собственную неспособность любить тебя. Так глупо, – она мотнула головой.

Дуглас не хотел признаваться, что это было ответное чувство. Он полагал, что это было очевидно, ведь именно в этом его в последнее время обвиняла Николь, спустив всех собак. Теперь её признание не имело значения. Дуглас не испытывал ни облегчения, ни радости, будто это вовсе и не его касалось. Николь была другой, поэтому слова, произнесенные этой женщиной, едва ли принадлежали той, которая унизила его, лишив всего. Исповедь незнакомки, случайной попутчицы, которую у него больше не было ни надежды, ни желания встретить. Слова были не более, чем пустотой, рассекаемой воздух.

– Теперь-то всё изменилось?

– После всего того ужаса, через который я заставила тебя пройти, это единственное, что ты хочешь у меня спросить? – Николь тепло улыбнулась, посмотрев взглядом, полным сочувствия и жалости, которых Дуглас не терпел. – Твой единственный недостаток состоит в том, что ты идеальный, Дуглас, – она провела ребром ладони по лицу, вытирая невидимые слезы. – Это всё чёртовы гормоны. Если бы не чёртов ребенок в моем животе, я бы ни за что подобного не сказала.

– Обещаю забыть об этом, – он выдавил из себя унылую улыбку. – Об остальном забыть гораздо тяжелее. Без преувеличений ты отняла мою жизнь. Я потерял всё, и шанса вернуть это у меня больше не будет. Та жизнь была всем, о чем я только мечтал, к чему стремился, чего, в конце концов, сумел достичь. А затем ты разрушила это по одному щелчку пальцев, – с каждым словом Дуглас испытывал горечь. Он никому не признавался в этом прежде, невзирая на то, что всё и так было очевидно, но теперь не мог остановиться, рассыпаясь в обвинениях в непростительную минуту слабости.

Дуглас почувствовал неприятный укол в груди, вынудивший его резко умолкнуть. Это было сожаление за тем, что было не важным. И он сам не знал, зачем продолжил говорить. Не стоило этого делать. Всё было прошлым. Всё перестало быть настоящим. Всё теперь не имело значения. И тот пепел, что засорял легкие и не давал им дышать, был вымышленным, в отличие от безразличия, что Дуглас испытывал на самом деле.

– В конце концов, всё обернулось и против меня. Мне сейчас не гораздо лучше. Карл никак не может найти работы. Я сейчас тоже не в состоянии чем-либо заниматься. Квартиру мы оставили под залог. Машина сломалась, и денег, чтобы починить её, нет. Я не люблю жаловаться, особенно потому что во всем виновата исключительно я, но пусть тебе станет проще из-за того, что карма меня жестко наказала.

– Но ты продолжаешь быть с ним не только из-за… – Дуглас указал на живот, противясь мысли о том, как сильно хотел обнаружить Николь в этом положении вот только при других обстоятельствах.

– Нет. Это чистой воды случайность, – Николь постучала пальцами по животу, нервно рассмеявшись. – Я чувствую себя с ним иначе. Не хорошо и не плохо, но иначе. Ты вряд ли сможешь понять.

Дуглас понимал, как никто другой. Может быть, даже лучше самой Николь, но выдал в ответ лишь протяжный вздох.

– Карл рассказал мне о девчонке. Не думала, что ты начнешь спать со студентками, особенно так скоропостижно.

– Больше он тебе ничего не рассказал? – вымучено спросил Дуглас, взглянув на Николь, которая ехидно улыбалась, глядя вперед себя.

– Что она обвела его вокруг пальца, как ребенка. Должна признать, он был ею восхищен, – Николь снова начала ерзать на месте, не испытывая комфорта в теле, которое теперь приходилось делить на двоих. – Я не стала рассказывать ему о договоре. Вот только ты действительно доверился рассказать обо всем ей? Ты и меня не всегда посвящал во все свои дела, – хмыкнула женщина.

– Во-первых, она не моя студентка, – что, вероятно, было тоже не к лучшему. – Во-вторых, мы всего лишь хорошие друзья. И в-третьих, я никому ничего не рассказывал и вряд ли когда-нибудь это сделаю. Это дело не должно выплыть наружу.

– Карл утверждал иное, и я даже было обрадовалась. Было бы к лучшему, если бы стал двигаться дальше, – он не заметил, как ладонь в перчатке коснулась его теплой руки. – В любом случае она, должно быть, влюблена в тебя, иначе зачем тебя так рьяно защищать?

– Это не имеет значения. Она не имеет значения. Ничего не имеет значения, – он резко подхватился с места, сбросив ладонь Николь со своей. Её взгляд поднялся вверх следом за ним. – Было приятно увидеть тебя и остаться не проклятым, – с мнимой учтивостью произнес Дуглас, но шутка не сумела впечатлить Николь, что медленно поднялась следом, придерживая одной рукою огромный живот.

– Иногда мне кажется, что всё, чего нам не хватало, это нескольких приемов у психотерапевта. Затем смотрю на Карла и четко осознаю, что нам с тобой никогда не суждено было быть вместе, – она коснулась губами его небритой щеки и провела ладонью по следу своего поцелуя, будто бы стирая его. – И всё же мы должны были встретиться, чтобы только за тем научиться жить.

– Счастливого Рождества, Николь, – сдавленно и тихо ответил Дуглас, когда их глаза ненадолго встретились. Пустота и покой – ничего более в ней не тревожило его душу.

– Будь счастлив, – она улыбнулась на прощание, прежде чем обернуться и уйти.

Он зашагал в другую сторону, испытывая смешанные чувства. Случайная встреча оставила по себе странные ощущения, но всё же оказалась приятной. Это была их точка. Мягкая, ровная, поставленная твердой рукой, после которой все последующие слова были лишними. Неизменно их отношения были осыпаны пеплом краха, к которому они всё привели, но теперь над ним поднялось солнце, и начался другой день. Своё начало положила другая книга.

Купив рождественские подарки для Бетти и Майкла, он рано вернулся домой. Отужинал исключительно приличия ради, но пить отказался. Заперся в своей комнате, упал уставший на кровать и подумал о Рози – что она теперь делала и о чем думала?

В то же время в своей квартире в Филадельфии девушка сидела у изголовья кровати и содрогалась от слез, которым впервые за долгое время дала волю. Плакала отчаянно и долго, не отдавая себе отчета в том, почему после стольких разочарований это ранило намного сильнее? Была ли это последняя капля или только первая с ощутимым привкусом горечи, щиплющим кончик языка? И в восемнадцать ей уже выдавалось, что одна жизнь успела закончиться, прежде чем должна была начаться новая, которую она больше не рассеет в напрасно болезненном чувстве.

Глава 18

Бри уехала, как и Реджи. Дуглас покинул город. С семьей по-прежнему не хотелось видеться. Свыкшаяся со своим одиночеством, Рози не должна была испытывать чуждые ей растерянность и пустоту, но ничего не могла поделать с тем, что они вонзили свои когти под её толстую кожу. Девушку охватила меланхолия, с которой она не знала, как справляться, а потому проживала дни в скуке, не возлагая больших надежд на то, что всё образуется. Рози не питала веры в то, что станет легче. Закаленная к разочарованиям душа не ожидала от сложившегося положения большего. Рози просто ждала, когда чувство опустошенности уйдет, оставит её в покое, но больших усилий к тому не прилагала.

Кроме того, чтобы замкнуться внутри себя, Рози более не знала, чем можно было заняться на время каникул. Ей ничего особо не хотелось, но, тем не менее, каждый день она едва ли не заставляла себя делать самые повседневные вещи, пока не начала в них же находить спасение.

Купила несколько кулинарных журналов и пыталась готовить. Больше всего её занимала выпечка. У неё всё подгорало, выпадало из рук, рассыпалось и никак не получалось, поэтому она прилагала всё больше усилий, выливая всё своё отчаянье и злость в занятие, никогда особо её не интересовавшее. Читала книги, часто убиралась, начала смотреть сериал. Никуда дальше ближайшего маркета и «Ужина с Барни» не выходила, не находя в этом ни охоты, ни смысла. Рози не было комфортно даже в том замкнутом пространстве, которым она себя окружила, внешний мир вовсе вселял ужас, будто должен был поглотить её всю целиком, растерев в пыль окончательно и бесповоротно даже те обломки, что девушка отчаянно пыталась собрать воедино.

Единственным местом, куда ей пришлось выбраться, был офис Клайва Стэнли, находившейся в другой части города, куда нужно было добираться автобусом. Стэнли не нравился ей, но всё же Рози прихватила пакет подгоревшего апельсинового печенья, которого теперь у неё было полно, и сходу предложила мужчине, чем сбила с толку.

– Спасибо, я не голоден, – Клайв скромно улыбнулся, но когда выражение лица Рози осталось непроницаемо серьезным, осекся. – Наверное, я всё же попробую. Спасибо.

Он взял одно круглое печенье и откусил. Оно оказалось таким твердым, что он чуть было зубы не сломал о него, но всё же поднял вверх большой палец, чему Рози не стала внимать. По крайней мере, на вкус печенье оказалось достаточно приятным, невзирая на горькость пригорелой стороны.

– Скажу Линде поставить чайник, и мы съедим его вместе с чаем, – Клайв нерешительно положил на стол надкушенный кусочек. Рози обреченно вздохнула, перекинув ногу на ногу с абсолютным безразличием в пустом взгляде.

– Зачем ты мне позвонил? – без лишних приличий спросила, не скрывая в тоне раздражения. Ей хотелось вернуться домой и продолжить свою размеренную скучную жизнь, утопающую в печали за тем, что она отдала, но чего не получила взамен. Обломки разочарования теперь разрывали сердце, но едва ли она смогла бы в этом кому-нибудь признаться, сохраняя привычно суровое выражение лица.

– За тем, что нужно решить дело, с которым ты просила помочь, – Клайв сел на краешек стола, сложив руки перед собой. – Ты должна забрать заявление, чтобы парня выпустили, – произнес на выдохе в преддверии худшей реакции со стороны девушки, выражение лица которой наконец-то обрело участливый вид.

– Должна напомнить тебе, что он чуть меня не изнасиловал, – Рози подвинулась к краю дивана, крепко ухватившись ладонями за мягкую обивку. – Я была замкнута одна в темной комнате с, по меньшей мере, пятью парнями. Чёрт, с меня ведь даже сняли телесные повреждения. Это не самая приятная процедура для девушки, знаешь ли, – она иронично хмыкнула, когда глаза сверкали от злости.

– Послушай, – Клайв поднялся с места. Взял стул, что стоял на привычном месте за столом, и передвинул его к центру комнаты, усевшись напротив Рози, чтобы не смотреть на неё свысока, что по своему извращало каждое произнесенное им слово. Она и без того была враждебно настроена с самого начала своего визита, поэтому ему не хотелось портить всё ещё больше. – Если мы пойдем дальше, дело обязательно дойдет до суда. Парень даст присягу и, будь уверена, поднимет на слух то, что мы с таким трудом сумели скрыть. Это пустит все наши усилия коту под хвост, – Клайв пытался говорить мягко и не давить на девушку, поскольку её буйный взрыв подорвет на месте и его.

Эта девчонка умела быть сдержанной, но один её суровый взгляд испепелял собеседника, вынуждая того чувствовать себя неловко. Это одновременно отталкивало людей и вынуждало её бояться. Было в глазах Рози что-то необузданно дикое, что переворачивало душу. В семье Гудвин каждый по-своему был неприятным, но Рози внушала наибольшие опасения и неприязнь, как на девушку столь юного возраста.

– То есть ты пытаешься сказать, что я должна пожертвовать своей честью ради того, чтобы Киллиан избежал заслуженного наказания? Его жизнь стоит больше моей? – она наклонила голову, сверля Клайва глазами и ударяя с каждым новым словом.

На миг мужчина оцепенел. Взаправду не знал, что сказать. У Стэнли и самого было двое детей – одному было три года, другому – почти год. Он не преуспевал в отцовстве, забывая порой об дне рождении одного или второго ребенка, пропуская их первые шаги и слова, но всё же питал к обоим равную любовь, не ограничивая ни одного в том, чтобы дать им, что было в его силах.

Позднее дорогой домой Клайв даже призадумался о том, как поступил бы сам, окажись его дети в подобной ситуации. Стал бы он просить свою дочь ставить интерес брата превыше собственного, поддавая сомнению собственную важность и исключительность? В то же время угроза нависала над вторым ребенком, который невзирая на неизгладимость проступка оставался не менее родным и важным. И хотя решение, озвученное Рози, было принято им единолично без привлечения к делу Гудвина, как и было обещано, Клайв решил, что тот иначе бы не поступил. И всё же оказавшись у себя дома, сам Стэнли так и не смог разрешить дилеммы, как поступил бы сам.

Сперва он игнорировал Рози, напрасно решив, что произошедшее с ней дело сможет подождать. Связываться с её семейкой лишний раз было сущим наказанием, и Клайв едва успел обрадоваться тому, что дело Гудвина образовалось, как Рози хотела возложить на его плечи ещё и свои проблемы. Ему нужна была передышка, короткая остановка, прежде чем на следующий день он неохотно с ней связался, узнав обстоятельства случившегося, что совершенно не утешали. Невзирая на строгость характера девушки, Стэнли проникся к ней сочувствием. Рассказывала Рози обо всем со скудным безразличием в тоне, но глаза выдавали страх от пережитого, о чем вспоминать совершенно не хотелось.

Вопрос Рози заранее таил в себе утверждение, что было честным, а потому и отбирало дар речи. Она была умной, но что гораздо важнее – внимательной и рассудительной, а потому понимала истинное положение вещей без излишних изъяснений, что были бы слишком жестокими и неловкими. Понимание девушкой действительности, какой та была на самом деле, гораздо упрощало работу для Клайва, которому только и оставалось, что осторожно ступать по минному полю, рассыпаясь в учтивых вежливостях.

– Ты всё неправильно поняла, – он начал мямлить под нос, когда выдержанная пауза была куда более многословной. Рози откинулась на спинку дивана, прикрыв уставшие глаза. – Всё совсем не так, – казалось, его слова только подливали масла в огонь, но Клайву больше нечем было возразить, ведь именно так всё и было на самом деле.

– Пожалуйста, закрой рот и дай мне время подумать, – рявкнула в ответ Рози. – Или выбора у меня нет?

– Ты ведь знаешь, что твой отец настоит на этом, как только узнает. А если дело дойдет до суда, то он узнает об этом, – взгляд Клайва был жалостливым, а от того весь его вид вызывал отвращение. Ей хотелось плюнуть ему в лицо или ударить побольнее, прежде чем уйти, не сказав больше и слова, но это не было выходом из ситуации. Рози даже не хотела себя обманывать в этом. Стэнли был прав и возражать его словам не было смысла.

– Я могу хотя бы выбить запрет о приближении? Я не хочу оставлять всё, как есть, исключительно по прихоти отца и ради безопасности Киллиана, – она посмотрела на мужчину искоса, не смягчая взгляда синих пронзительных глаз. Голос её вопреки этому стал тише. Рози опускала голову и сдавалась.

– Да. Это мы сможем устроить. Я тебе обещаю, – Клайв резко подхватился с места. – А теперь едем в участок. Уладим несколько формальностей и покончим с этим раз и навсегда, – его голос звучал противоречиво бодро, что ещё больше раздражало.

– Я не буду туда возвращаться, – Рози поднялась следом за мужчиной, но не двигалась с места, упрямо сложив руки на груди. – Уладь дело без меня. Что если мне придется увидеться с… С этим парнем? – её тон был полон возмущения, но вовсе не страха.

– Рози, я понимаю, что обстоятельства произошедшего были не наилучшими. Мне сложно вообразить, что тебе пришлось пережить, но всё же позволь тебе дать совет. Должно быть эти воспоминания останутся с тобой надолго, но чем быстрее мы со всем покончим, тем быстрее ты обо всем забудешь. Завтра – сочельник, послезавтра – Рождество, сделай себе подарок и оставь всё в прошлом, как будто это случилось не с тобой. Ладно? – голос Клайва был уставшим и полным мольбы.

Рози отвернула голову к окну. Было заметно, как она крепко стиснула зубы, зажав ими щеки. Выбора действительно не было, но Рози не могла перестать упрямиться в борьбе с самой собой. Честолюбивая и гордая, она должна была противоречить своим убеждениям, своей гордости, в конце концов, своим воле и здравому рассудку.

– Прежде я куплю себе кофе, – заявила Рози, подхватив с дивана пальто, что за считанное время уже ровно лежало на узких плечах. – И ты угощаешь.

Возвращаться в полицейский участок было неприятно. Возможность встретиться с тем парнем снова не вселяла хороших предчувствий. Воспоминания были неприятны, но не уничижительные. Рози знала, что смогла бы с ними справиться, случись всё в менее неподходящей момент её жизни. Куда лучше было бы, если бы подобного с ней не случалось вовсе, но всё произошло против её воли, а потому предупредить и избежать произошедшего не было и малейшего шанса.

Полицейский, оформлявший дело, не сводил с неё глаз, когда Рози, пристыженно опустив голову вниз, заполняла новые формы, следуя последовательной диктовке Стэнли. Она чувствовала себя неловко, хоть и старалась не подавать виду, держа спину ровно. Влажная ладонь крепко сжимала ручку, вжимая в бумагу каждое слово. Придерживаемый другой рукой край формы был измят. Желание уйти домой стало лишь сильнее, и Рози краем глаза наблюдала за временем, что замедлило свой ход.

– Так, что всё-таки вы, мисс, делали в том общежитие? – спросил полицейский с явной издевкой.

– Ты не обязана отвечать, – Клайв тронул её за локоть, оттянув чуть назад. Опустив глаза вниз, Рози и не могла ничего ответить, настолько скверно себя чувствовала. – На самом деле, думаю, ты можешь уходить. Осталось немного, но главное, что ты заполнила все бумаги. Дальше я справлюсь сам, – он отвел её немного в сторону. – Всё в порядке? – шепотом спросил Клайв с беспокойством, что выдавалось Рози напускным.

– Да. Спасибо, – ответила вяло, не сумев выдавить даже слабой улыбки.

– Вызвать тебе такси?

– Я справлюсь сама.

Только оказавшись на улице, Рози поняла вдруг, как трудно ей было дышать всё время. Легкие сковывал лед, стоило сделать влажным носом несколько глубоких вдохов. Кожу на лице неприятно защипало от холода, покрыв щеки румянцем. Она быстро натянула перчатки, пока руки не стали сухими, чего уже нельзя было избежать. Голова чуть кружилась, в горле застрял тошнотворный ком.

Рози медленно поплелась на автобусную остановку, но пропустила уже три автобуса, двигающихся в нужном ей направлении. Она даже не замечала, как они проезжали мимо, сосредоточившись на злости, что росла внутри неё с быстротой снежного кома, спускающегося вниз по крутому наклону. Рози была при памяти и чистом сознании, когда соглашалась на условия Клайва, но теперь это понимание достигло не только ума, но и размякшего в свете последних обстоятельств сердца. Произнесенные лично слова только теперь тронули душу.

Она не заметила, как глаза защипало от слез. Рози ненавидела плакать, демонстрируя собственную слабость даже перед самой собой. Слезы питали ненависть к себе, доставая её из глубин самоуверенности и самонадеянности. Рози делала это изредка, но никогда не оправдывала повода дать слабину, а потому проклинала внутри своей головы себя не меньше, чем причины своих слез.

Грубо вытерев слезы тыльной стороны ладони, Рози решила сбросить с плеч груз и сделать то, что стоило сделать и раньше – рассказать обо всем Киллиану. Желание уколоть его, заставить почувствовать вину и раскаяться было, как никогда прежде, сильным. Оно огнем обжигало кровь, превращая её в бурлящий кипяток, который весь хотелось вылить ему на голову и наблюдать за тем, как тот будет разъедать его кожу. Полна решимости вылить всю злобу на брата, Рози села на первый автобус, отправляющейся домой.

По пути её рвение не утихло. Она возгорелась настойчивой идеей, и ни снег, ни мороз, ни зима не могли потушить яркого пламени внутри её воспаленной души.

Рози была более чем уверена, что брат должен был оставаться дома, поскольку время для него ещё было ранее. Он отправлялся восвояси ближе к вечеру, а то и к ночи. Просыпаясь ближе к обеду, Киллиан болтался без делу по дому, играя дурацкие видео-игры или валяясь на диване за просмотром сериала. Так было, когда они жили вместе, и Рози была крепко убеждена, что ничего с тех пор не изменилось. Киллиан оставался Киллианом, и ждать от него чего-то большего всегда означало обманывать себя.

Всё время у Рози оставались ключи от самого дома и подъездных ворот. Она хотела войти в дом бесшумно, не нарушая покоя отца, матери или даже Несс, чтобы поднять всех на ноги в одночасье и заставить наблюдать за беспорядком, что она намеревалась создать, после того, что сотворили они с ней. Взбалмошно, безрассудно и глупо, но Рози не хотела отказывать себе в этой незатейливой шалости, которой требовала душа.

Она прошла по расчищенной подъездной дорожке к дому. Крыльцо было испещрено рождественскими украшениями, сродни мигающих гирлянд, порцеляновых Санты и его помощников-эльфов. На крыше у каминной трубы стоял другой Санта, рассевшийся в санях, впереди которых стоял с мигающим красным носом Рудольф. Сама крыша была усеяна гирляндами, что теперь при свете дня были выключены. Большую часть этих игрушек Рози выбирала сама, а потому теперь чувствовала особое отвращение к каждой из них.

Дверь в дом оказалась открыта, что подтвердило догадку о том, что там кто-то был, не исключено, что сам Киллиан. Внутри всё было убрано не с меньшей торжественностью, чем снаружи. Золотые и красные банты, развешенная на каждом пороге омела и милые фарфоровые фигурки повсюду. В гостиной уже возвышалась огромная ель, убранная с особой тщательностью, испещрена ограниченным разнообразием красного и золотого цвета. Дом был готов к предстоящему празднику, вот только внешнего убранства в нем было больше, чем приятного теплого чувства, отличающие эти дни.

Гудвин намерен был устроить пиршество. Теперь-то с гарантией собственной безопасности, он мог вздохнуть с облегчением и быть достаточно красноречивым в своей фальшивости. Должно быть, на праздник была приглашена добрая половина города, вот только до окончательного решения суда или даже короткой изобличающей заметки в газете люди неохотно соглашались становиться в этом проклятом доме гостями, оставляя приглашения без ответа. Буря начинала утихать, вот только не все ещё об этом знали. В любом случае Рози было плевать. Именного приглашения она не получила, но даже если бы имела одно, то не намеревалась возвращаться в родительский дом даже желанной гостей. Отвратительным было по большей мере не место, а сами люди.