Текст книги "Много снов назад (СИ)"
Автор книги: Paper Doll
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)
Рози не подозревала, как это в действительности действовало, но об их встрече за запертыми дверьми фото-студии очень скоро стало известно всем. Её личность снова была окутана пеленой грязных сплетен, которые она не намерена была опровергать, занятая подготовкой к предстоящей поездке. Скорее всего, главным распространителем слухов был сам Эрик, забывший о том, что договоренность о ненастоящем поцелуе всё же не была в силе, покуда они вернулись к самому началу и не пришли в общей сложности ни к чему. Тем не менее, через два дня имя Чарли Голдберг числилось в списке выпускников, поэтому более любые связи с парнем Рози считала заведомо оборванными.
О самом слухе она узнала от Брианы, которая нашла её в библиотеке за чтением учебника по конституционному праву. Сосредоточенная, как никогда прежде, Рози даже не сразу заметила девушку, когда та молча подсела за её стол и принялась смотреть в упор, как будто изучая.
– Что происходит? – наконец-то нетерпеливо произнесла Бри, чем немало напугала Рози, которую от неожиданности даже передернуло. – Что ты делаешь?
– Читаю, – ответила с наружным спокойствием, гораздо более убедительным, чем получалось прежде. Подняла в воздухе книгу, выставляя не себя, а Бри до смешного глупой. На самом же деле тон заданного вопроса застал её врасплох и заставил ощутить некую тревогу перед лицом изобличения.
– Позволь в этом случае уточнить. Что происходит между тобой и Эриком? Я не хочу быть назойливой или придирчивой, но, ты должна понять, что я волнуюсь, – на выдохе произнесла девушка. – Ты во время урока заперлась с ним в фото-студии и…
– Нет, – Рози округлила от удивления глаза. Подобное о ней говорили уже не впервые, но прежде все слухи были беспочвенны. – Он хотел поговорить со мной, но не более того. Сама понятия не имею, почему он ко мне пристал, но отделаться теперь никак не могу, – она натянуто улыбнулась. Пальцы с силой сжали края книги, когда ладони вспотели. Потупила неуверенный взгляд между строк книги, но продолжала держаться невозмутимо.
– Поверю тебе на слово, но ты ведь знаешь, что можешь мне во всем довериться, правда? – Бри взяла девушку за руку и легонько сжала. – Зачем ты читаешь книгу по праву? – спросила, едва сумела рассмотреть обложку учебника, крепко сжатого в руках Рози.
– Я не убедилась до конца, какой курс хотела бы изучать, а потому решила ознакомиться с основами права и бизнеса, чтобы решить окончательно к концу учебного года, – произнесла слишком быстро, не глядя подруге в глаза. Нежный заботливый взгляд Бри снова стал не доверительно подозрительным, с чем она тщетно пыталась бороться. – На следующих выходных меня не будет в городе. Совершенно вылетело из головы, – Рози глупо улыбнулась, ударив себя по лбу влажной ладонью. – Мать временно с презентацией книги в Нью-Йорке, я едва уговорила её позволить мне ненадолго приехать, – подняла на Бри неуверенный взгляд, только чтобы убедиться, насколько хорошо сработало неумелое вранье. Девушка в ответ приняла озадаченный вид, не суливший ничего хорошего. В то же время нарочно поджала губы, только бы не нарушить ветхой доверительности, которую пыталась восстановить вопреки действиям Рози, что и дальше неизменно вызывали подозрения.
– Спасибо, что предупредила, – ответила учтиво, но сухо, чего Рози было достаточно.
Только когда сумка с вещами была аккуратно сложена, билеты – оставлены в прихожей у зеркала рядом с кошельком, где лежали снятые с карты деньги, выделенные отцом на последующий месяц, ей оставалось лишь ждать обеда следующего дня, чтобы сесть на поезд и отправиться навстречу неизвестности. Рози лежала в своей кровати, чувствуя холод влажных волос, прилипших к спине. Укуталась в теплый халат, обняла себя руками и, обернувшись к окну, позволила себе погрузиться в бездонный омут мыслей, которым не давала свободы на протяжении последних дней.
Рассудок снова подал жалостливый голос сомнения, которому она пыталась не поддаваться, зарывшись лицом в подушку и выпустив в неё яростный крик. Тайна Дугласа, как и он сам, выбивала её из колеи привычной жизни, но в то же время притягивали к себе неимоверно сильно. В тишине Рози особенно остро испытывала волнение, вторившее сожалению перед Брианой, которая искренне заботилась о ней, как умеют делать только подруги, Реджи, который приободрял её всегда лучше всякого антидепрессанта, даже дурацкого Алекса, с чувствами которого безжалостно играла назло Дугласу. В её жизни были люди, заслуживавшие её внимания и времени, что она попусту истрачивала на того, кто сам её намеренно отвергал.
В то же время Рози чувствовала, что не могла поступить иначе, поскольку была полна горечи того дня, когда вывернула наизнанку душу, а в ответ была грубо брошена. Желание своеобразной мести было своего рода инфантильностью, которой она поддалась, даже не заметив того. Злостный порыв, короткая вспышка, последствие которых могли привести её невесть к чему.
Звонок в дверь. Рози встрепенулась, подскочила в ту же секунду на месте. Проверила часы – половина одиннадцатого вечера, достаточно поздно для визитов. Завязала халат покрепче, заправила за уши сохранявшие влагу волосы. Тревога разошлась по телу электрическим зарядом. Это мог быть кто-угодно: отец, брат (наименее желаемые гости), Реджи (вряд ли, потому что лишь недавно уехал) или Бри (но почему так поздно).
Она не могла распознать человека в дверном глазку, поскольку тот локтем упирался прямо в стекло. Ледяные пальцы страха коснулись её естества. Рози чувствовала мурашки по коже, когда неторопливо повернула ключ в дверях и открыла их.
Перед ней стоял Дуглас. Это заставило её выдохнуть с облегчением, прежде чем потерять дар речи. Считанные секунды, и она снова задержала дыхание, глядя на него.
– Что вы…
Рози только и успела открыть рот, как он подался вперед, обхватил её лицо руками и крепко поцеловал в губы. Его поцелуй был с примесью никотина и крепкого алкоголя, но Рози это даже нравилось. Ноги в ту же секунду стали ватными, и она едва смогла бы держаться на ногах, если бы только он её не поддерживал. Сердце пропускало быстрые удары, пульс участился до невозможного.
Это было странно и почти невозможно. Её разум даже прошибла внезапная мысль о том, что всё это был лишь сон. Только стоило открыть Рози глаза, Дуглас оставался на месте.
Глава 23
Дуглас не пытался избегать Кэрол после всего произошедшего, хоть и на утро она не обнаружила его в своей постели. Они провели вместе ночь, и ничего особенного в этом не было. Точно не для людей их возраста. Точно не для Дугласа. Он находил в этом нарушение профессиональной этики, поскольку они продолжали оставаться коллегами, но не более. На самом деле проведенное с Кэрол время мужчина находил потраченным впустую. Большого удовольствия их близость ему не принесла.
По большей части, им руководила не страсть, а злость, пожаром опаляющая здравый рассудок. Дым ослеплял взор, и он даже не замечал, с кем, в сущности, был, поскольку наиболее важным было то, с кем он быть не мог. Кэрол разожгла его пыл, уронила зажженную спичку в копну сухого самообладания, с которым в последнее время стало всё труднее сражаться. В её постели Дуглас вел ментальное сражение с собой, из которого вышел скорее проигравшим, нежели победителем, ведь стоило ему проснуться подле Кэрол, как действительность ударила по вискам головной болью.
У него не было намерения засыпать рядом, но усталость накрыла теплыми объятиями. Ночь была без снов, Дуглас просто был потерян в чёрном эфире без ограничений в виде пространства или времени. Измотан физически и ментально, он был бессилен даже перед тем, чтобы бодрствовать во сне, что-то делать, просто быть там. Тем не менее, погружения в пустоту было достаточно для восстановления сил. Дуглас открыл глаза, когда первые лучи позднего февральского солнца начали слепить через тонкую щелку незадёрнутых до конца штор.
Дуглас успел забыть, что был не дома. Смотрел несколько минут в потолок, заложив руки за голову, когда чужое сонное мычание нарушило поток пробуждающихся ото сна мыслей. Кэрол ещё спала, когда первое, что он успел произнести вслух, было ругательство, выпущенное в ладони, прикрывающие лицо. Убегать было глупо, но ждать, пока Кэрол проснется было слишком обнадеживающе. Он не сбежал, но поспешно ушел, не оставив по себе и записки.
Прошли выходные, и Дуглас первым появился на пороге кабинета Кэрол. Вежливо постучал, прежде чем она разрешила войти, чем сама женщина зачастую пренебрегала, врываясь к нему без приглашения. Прежде он ещё ни разу не находил повода быть гостем в её кабинете, а потому увидеть, что тот был в разы меньше его собственного, было странно. Пространство вокруг было также захламлено множеством книг, папок, прочих бумаг, а потому воздух был плотный, полон удушливой пыли, оседающей на легких. Помимо этого в помещении было темнее обычного, поскольку единственное окно, находившееся сразу за спиной Кэрол, было прикрыто тонкой тюлью, что не полной мерой спасала от солнца, но в то же время лишь немного приглушала его свет, из-за чего среди дня была зажжена настольная лампа, неприятно режущая глаза женщины.
Кэрол выключила лампу и потерла уставшие глаза. Дуглас заметил, как выражение её лица сменилось с удивленного на смущенное. Он занял место в кресле напротив, когда она вжалась в собственное, сложив руки на груди и выпятив вперед подбородок с напускной небрежностью.
Дуглас не находил смысла ходить вокруг да около. Объясниться с Кэрол было куда проще, чем с Рози, а потому временить с этим он не находил смысла. Недосказанность толкала на предположение, в котором обязательным было наличие двух сторон, из которых Кэрол непременно выбрала бы ту, что была полна надежды. Он не хотел пренебрегать её уязвимостью, а потому сухо и без обиняков пытался объяснить, что проведенная ими ночь, если и не была ошибкой, то стала исключительно результатом физического влечения, а не душевной близости.
Говорить для него было куда проще, чем ей всё слушать. Голос Дугласа был ровным, уверенным, но в то же время мягким. Ни единой запинки, сухого кашля или прочищения горла. Он будто выступал на заседании суда, а не перед женщиной, которая с напускной стойкостью выслушивала его, потупив стеклянные глаза вниз.
Когда Дуглас умолк, Кэрол не спешила отвечать. Сидела, надув красные губы, и притоптывала ногой под столом. Он не торопил её с ответом, что должен был стать не более, чем формальностью, поскольку изменить чего-либо она уже была не в силах. Дуглас не обязывал её обещаниями, не давал клятв или заверений в чем-либо. Они были взрослыми людьми, для которых секс перестал быть забавой, но и не был, в полной мерой, проявлением чувства. Смесь желания и потребности – вот, как можно было обозначить ту ночь. Иначе могло быть, только если бы на месте Кэрол оказался бы другой человек, что он боялся даже воображать.
– Я не буду винить тебя, если тебе, действительно, нравиться эта девчонка. Она отвратительная, но от того не менее красивая, – вздохнула Кэрол, прежде чем выдать грустную улыбку. – Даже если она тебе не нравиться вовсе, так даже лучше. Боже, это даже не моё дело вовсе, – она махнула рукой, выдав короткий нервный смешок.
– Всё в порядке, – Дуглас двинул плечами, не подавая виду, будто она была права или нет. – Мы могли бы и дальше оставаться друзьями, если ты только этого захочешь.
– Если мы смогли забыть о нашей первой ночи, то сможем забыть и об этой, – Кэрол говорила неуверенно, но это было именно то, что ему хотелось слышать, а потому возражать никто не стал. – В конце концов, мы взрослые люди. Всё останется, как прежде. Обещаю, – она поднялась с места и протянула вперед открытую ладонь. Дуглас поднялся следом и пожал её, довольный хотя бы одним решенным вопросом.
И всё же этот разговор изменил их отношения. Кэрол уже не была частой гостьей в его кабинете, наведываясь изредка и зачастую по делам. Натянуто улыбалась, когда они проходили мимо друг друга, но не останавливала посреди коридора, чтобы рассказать очередную сплетню, как бывало прежде. Не поджидала нарочно после занятий или во время обеденного перерыва, чтобы вместе отправиться куда-то.
Без зазрения совести Дуглас чувствовал облегчение. Кэрол более не донимала его, а потому на работу он начал ходить с большей охотой, чем прежде. Если она намеревалась своей отчужденностью насолить ему, то получилось всё в точности наоборот. Дуглас совсем не думал о Кэрол и об испытываемых ею чувствах, поставив для себя все точки над «і».
Гораздо более его коробила Рози. Из-за свободы, любезно предоставленной Кэрол, у него появилось гораздо больше времени думать о девушке, которую он встречал вопреки обстоятельствам всё реже. Казалось, она ещё прочнее, чем прежде, въелась в его голову, проникла под кожу, влилась в кровь.
Это заставляло его чувствовать себя глупо. Чем сильнее Дуглас хотел избавиться от мыслей о ней, тем только больше думал. Безо всяких явственных изменений его жизнь превращалась в безумие, с которым в одиночку едва ли можно было справиться, да к тому же он даже не подозревал как.
Чувства подобного рода Дуглас испытывал впервые, поскольку доселе ощущения были отличительно иными по отношению к тем женщинам и девушкам, с которыми приходилось иметь дело. Теперь в силу прожитого опыта и попытки разобраться в себе, он видел всё совершенно в другом свете, не находя любви в том, что привык ею называть.
К примеру, тридцатидвухлетний Дуглас вполне осознанно понимал, что пятнадцатилетнего Дугласа так сильно влекло к старшей за него Бриттани Андерсон, только потому, что та была окутана шлейфом чего-то запредельно недосягаемого, во что она, в конце концов, его посвятила. Она была первой, а потому осталась особенной. Он и облик её почти забыл, привычки, что с такой тщательностью запоминал, как и всё связанное с ней, кроме самого имени. Девятнадцатилетний Дуглас настойчиво добивался сердца Эллисон Батлер исключительно ради забавы. Милая, но категоричная. Ему нравилось её удивлять, потому что от этого она обожала его сильнее. По большей части, в их отношениях эгоизм отыгрывал более важную роль, нежели искреннее чувство. В конце концов, двадцатитрехлетний Дуглас был с Николь из удобства. Им было приятно вместе, даже довольно-таки хорошо, пока Николь первой не познала чувства, что противоречило их идиллии и было более настоящим, чем созданный красивой выдумкой уют, в котором не было и капли живого тепла. Они были милой семейной парой с портрета в рамке, напоминающей о чем-то хорошем, но, в сущности, холодном и пустом.
Он был привязан к Рози сильнее, чем к кому-либо. Без особых усилий, оставаясь исключительно самой собой, она влекла его к себе физически и ментально. Её будто кто выжег клеймом на сердце, и избавиться от шрама не представлялось возможности, впрочем как и просто не обращать на него внимание. Её имя было горячкой, вскипающей мозг, облик – ядом, отравляющим кровь, голос, глаза, мягкие губы – искушением, бросающие душу в пропасть самобичевания.
Её обвинение в причастности Дугласа к кругу людей, которых она всей душой искренне презирала и ненавидела, коробило его сильнее, чем должно было. Мужчина всё больше уходил в себя, утопал среди холодных волн её обличительных слов, находя в них отчасти правду. Он не был подобен им, но выбрал их сторону. Большая часть его сомнений строилась на основании того, что именно эти люди станут его осуждать, измучивать, отталкивать, когда теперь привилегия совершать подобное была на его стороне. Дугласу нравилось смотреть на них с высоты отрицания их принципов жизни, полных пустой бессмыслицы. Он и в своей жизни не находил много смысла, но хотя бы не притворствовал в этом, по крайней мере, пытался это делать. Прежде от угнетающей действительности спасала работа, в которую Дуглас погружался с головой, не замечая мира вокруг. Теперь же он оказался с ним лицом к лицу, но отвернуться не мог, как бы сильно того не хотелось.
Рози была его единственным утешением. Она отвлекала от всего пустого и неважного, придавая его существованию, если не смысла, то хотя бы больше радости. Забирала девушка не меньше – терпение, спокойствие, все до единой мысли и сон. Рози очаровала его, как будто нарочно, крепко привязала к себе с неким намерением и теперь мучила, сводила с ума. Возвращение из Вашингтона оказалось более болезненным, чем Дуглас мог предположить.
Он долго томился, изнывал, не находил себе места, хоть Рози нарочно или же случайно более не попадалась ему на глаза. Дуглас стал нарочно проходить мимо «Ужина с Барни» в то время, когда у неё была привычка ужинать, но не наблюдал её на прежнем месте. Со столика была снята бронь и зачастую за ним сидели другие люди. Несколько раз он даже заходил, заказывал кофе, персиковый пирог и будто нарочно выжидал её, но за всё время она так и не появилась. Выглядывал в окно, утром и вечером, как по расписанию. Нервно курил, неотрывно смотря вниз, но Рози не проходила мимо. Дуглас лишь видел её призрак и разочаровывался всякий раз, когда это оказывался кто-угодно, но не она. Безумие довело его и до того, что он стал прислушиваться, не хлопнет ли соседняя дверь, чтобы дать условный сигнал, что Рози оставалась на месте, рядом, но и этого не происходило.
Её внезапное исчезновение стало вдруг невыносимым. Терпеть молчаливую обиду девушки было куда легче, когда была возможность хотя бы видеть её воочию. Вместо этого Рози пропала, будто никогда настоящей и не была. Красивая выдумка, которой Дуглас так самозабвенно предался. Нашел её там, где не было на почве последних потрясений в виде развода, увольнения и переезда. Ему нужно было что-то, чтобы отвлечься, и он придумал её, как альтернативу действительности, а теперь ещё и сходил с ума из-за того, что было не настоящим вовсе.
В конце концов, Дуглас не мог не признаться самому себе, что это была крайность. Он совершенно запутался, а потому не нашел занятия лучше, чем в один из последних зимних вечеров зайти в один из баров, работающих допоздна. Дуглас решительно не был намерен уходить в сопровождении кого-либо, чтобы затем наутро проснуться либо с чужим лицом в собственной квартире, либо в чужом доме брошенным безликой незнакомкой. Напиваться до забвения тоже не имело смысла. Ему нужно-то было всего лишь немного выпустить пар и привести мысли в порядок. Даже если бы попытка сделать это оказалась бы тщетной, по крайней мере, он хотя бы пытался.
Пропустив два стакана крепкого скотча, Дуглас обрел решимость. Если Рози была недействительной, он должен был всего лишь постучать в её дверь и узнать наверняка. Если она была той, кем была всё время, ему пора было разорвать цепь боязливого терпения и дать свободу тому, что заключил в клетке смиренной души с целью убить. Пока преуспевал он только в том, что чувства убивали его, чего больше не было сил терпеть.
Ещё один стакан скотча и три выкуренных по пути сигареты привели Дугласа, в конце концов, к двери Рози. Он увидел её, настоящую, как ничто другое в этом мире. Смотрела на него с застывшим в голубых глазах недоуменным вопросом, ответом на который был поцелуй.
Казалось, ничто прежде не дарило ему столько свободы, как этот единственный поцелуй. Он обхватил лицо Рози широкими ладонями, когда её руки мягко легли ему на плечи. Она осторожно отступала назад, уводя его внутрь квартиры, и Дуглас слепо следовал за ней, не разрывая поцелуя. Хлопнул громко дверью, сотрясая громкий отзвуком внутренние стены, разрушающиеся под натиском откровения, что его губы с силой отдавали ей. Все сомнения разом были уничтожены, а вместе с ними сомнения и неуверенность. Дуглас не хотел убеждать себя в неправильности совершенного действа, поскольку никогда ещё не чувствовал себя более правильно.
Они вместе упали на мягкий диван. Рози выпустила тихий смех ему в губы. Теплый воздух щекотал его лицо. Она ловко села на колени Дугласа, придвинувшись запредельно близко. Края халата открыли мягкие бедра, на которых мужчина уверенно разместил руки, влажные волосы упали на лицо мужчины. В Рози не была девственной скованности, будто она ждала его, предугадав, чем закончиться вечер. Её волнение выдавало отрывистое дыхание и неловкие движения, но Дуглас вовсе не внимал этому. В некоторой мере её неуклюжесть его ещё сильнее разжигала.
Рози отстранилась первой, странно улыбнулась, будто сумела опьянеть от тех нескольких капель, что смешивались с сигаретной горечью на кончике его языка, а затем опустила глаза вниз. Он перехватил её ладонь, что успела дернуть за пояс халата. Один его краешек уже без того скользнул вниз, оголив плечо, где не было и следа тонкой линии лямки бюстгальтера, врезающейся в кожу. Дугласу хватило одной доли секунды, чтобы рассудок отрезвил вопрос – действительно, ли он пришел именно за этом? Или же ему нужно было гораздо больше, чем физическая близость?
– Только не сейчас. Пожалуйста, – произнесла шепотом, прикоснувшись своим лбом к его. Ухватившись за обе ладони Дугласа, она вернула их обратно на свои бедра, чувствуя, будто там им было самое место. – Я хочу этого сильнее, чем когда-либо.
– Ты когда-нибудь уже… – спросил, предупредив её поцелуй.
– Да, – Рози опустила взгляд на его сухие, потрескавшиеся от холода губы. Затем снова посмотрела в глаза, краешки розовых губ дернулись в неуверенной улыбке. Она поспешила поцеловать его, прежде чем он сумел распознать её ложь. Рози знала наверняка, что правда сумеет всё разрушить заново. Обнадеживать себя тем, что его порыв не смениться наутро сожалением, она не хотела, а потому было глупо терять возможность, что более могла не подвернуться.
Ей было всё равно в ту минуту, насколько она была на него зла. Оставалась безразличной к его напускной жестокости и зарытой в глубине души неуверенности, что была своеобразным изъяном благочестия. Наконец-то Дуглас был рядом, принявший себя и её, как нечто неизбежное. Главное было не скоротечность момента, его неминуемое скорое завершение, а любовь, ощущаемая ею в каждом поцелуе, прикосновение, в самом его желании быть с ней, а ни с кем другим. Этого было мало, но Рози довольствовалась этим, поскольку больше тепла ей не мог подарить кто-либо, да и едва ли бы она позволила это сделать.
Она всего лишь хотела избавить его сомнения. Позволить не внимать очередным ограничением, что неизменно должны были оттолкнуть от неё. Рози любила Дугласа, как никогда самозабвенно, и хотела, как никого прежде сильно.
Ей ещё не была знакома подобная тяга к любому другому человеку. Большая часть её сверстников не были столь щепетильны в поисках искреннего глубокого чувства, что было гораздо более важным, нежели животный инстинкт, поддаться которому Рози считала ошибкой, стоящей презрения и ненависти к себе. Наивно инфантильная сторона её личности утопала в их внезапной близости, но была единственной, что умела дышать под темными водами бессмертного чувства. Её сильная сторона была в его глазах сломлена, а та, что была помутненна печалью и злостью просто растворилась внутри неё серым дымом. Рози была собой, но в тоже время той, которой не позволяла себе быть в другие дни.
Она не боялась, что по окончанию всё внезапно превратиться в ошибку. Рози точно не была намерена о чем-либо жалеть, невзирая на то, что всё это было чистой воды спонтанность. Казалось, она не могла быть готова к подобному развитию вечера, поскольку намерена была провести его в нерешительных раздумьях. Девушка испытывала волнительный страх перед неуверенностью Дугласа, что всё ещё оставался неприятным зудом под кожей. Боялась его пустого отрешенного взгляда, полного сожаления, в котором не нуждалась и которому противилась сильнее всего.
Тем не менее, даже это исчезло, растворилось, перестало её занимать, когда она оказалась на кровати в собственной комнате, в углу которой продолжала стоять сумка со сложенными вещами. Рози даже не заметила, как они оказались там. Действительность утопала в прикосновениях.
Дуглас был щепетильно осторожен и нежен, будто распознал её ложь, но противиться ей в этот раз не стал. Он ничего не хотел сильнее, только чтобы освободиться от всех внутренних цепей и впервые за долгое время сделать то, что не будет зависеть от предрассудков. Он любил Рози и наконец-то принимал это внутри себя. Единственным внутривенным опасением было, что это пройдет после завершения связи, но дольше ожидать можно было только смерти.
Он не хотел представлять на месте Рози кого-либо другого, и сам ощущал себя именно на том месте, где должен был быть. Ему нравилось чувствовать её, но более того Дуглас пытался понять, нравилось ли ей это также сильно, но Рози не давала поводов для сомнений. Она была податливой и гибкой в его руках, отдавая безвозмездно ощущение целостности, что было глотком свежего воздуха, свободой, в которой он так отчаянно нуждался всё время.
Дугласу нравилось видеть лицо Рози, даже если её голубые глаза были закрыты, чувствовать тепло её рваных громких вздохов, даже если те обрывали поцелуи, чувствовать прикосновение её рук, даже если те ногтями впивались болезненно в кожу. Он не видел ничего, кроме её волос, раскинувшихся беспорядочно на подушке, и молочной кожи, покрывшейся красными пятнами его настойчивых поцелуев, не слышал ничего кроме её голоса, невнятно бормочущего что-то похожее на его имя. И эти минуты стоили всей прожитой жизни, но вовсе не сожалений. Он упивался временем, тонул в нем, забывал самого себя.
Похоже, Рози их близость утомила сильнее, чем его. И всё же стоило ему перевернуться на спину, как она тут же примкнула к нему, положив голову на грудь, прислушиваясь к быстрому биению сердца. Он обнял её одной рукой, и девушка тут же переплела их пальцы вместе. Тихий смех нарушил тишину, в которой различимым было лишь сбитое дыхание.
Вопреки опасениям обоих Дуглас не испытывал сожаления или пустоты. Ни больше, ни меньше, всё было так, как должно было быть. Отрицать и это было бы крайним проявлением трусости и глупости, что уже не имели значения. Они переступили невидимую черту, но едва ли это давало ощущение невозвратимой ошибки. Комната, в которой они блуждали на ощупь в темноте, теперь была озарена светом, в котором ничего не могло быть утаено кроме того, что осталось вне четырех стен, за которыми продолжало жить прошлое.
– Почему сейчас? – спросила Рози, облокотившись о подушку и наклонившись над его лицом. Ему стало холодно, когда она поднялась. Высохшие волосы щекотали лицо, но вряд ли Дуглас улыбался поэтому.
– Вряд ли прежде было подходящее время, – он пожал плечами, не найдя более вразумительного ответа, которым сумел бы объяснить ей произошедшую перемену. По существу, ничего не изменилось, ведь обстоятельства оставались также превосходящими над чувствами, острота которых стала вдруг нестерпима. Ум сдался перед рвением сердца, терпевшего угнетение достаточно долго, чтобы то накопилось подобно гною и, в конце концов, взорвалось и заболело, сделав рану открытой.
Рози же сделала всё, что могла гораздо раньше. Покончила с терпением, продиктованным приличием и неопределенностью, первой поцеловав Дугласа, первой намекнув на свои чувства, первой открывшись перед ним. Его стойкости хватило намного дольше, но кому от этого было лучше? Напускное благородство, шедшее в ногу с рассудительностью, лишь заключили неизбежность в клетку, из которой та выбралась никак не иначе, как через душевную боль.
– Ты так беспечен в отношении ко мне. Играешь с моей уязвимостью, – ответила мягко, не придавая голосу и намека на обвинение, укол которого Дуглас всё же сумел почувствовать. – Тебя бы не было здесь, если бы не те мои слова, – укоризненно заметила, наклонив голову в сторону.
– Так ты сказала мне это нарочно? – он аккуратно взял её ладонь в свою и переплел пальцы, что пробило на разрумянившемся лице девушки улыбку. Его беспечность, в сущности, её не оскорбляла, а напротив обдавала теплом. Видеть мужчину спокойным и совершенно ни о чем не жалеющим, было бальзамом на душу. Единственное, Рози всё ещё одолевало подозрение, что это не сможет продлиться долго. Укоренившееся в глубине души недоверие имело место в ожесточенно разбитом сердце.
– Нет, сгоряча, – она вторила ему в своей безмятежности. – Но это то, что я думала на самом деле. Ты будто действительно стал одним из них. Они, отец и эта отвратная Тринити, тобой так восторгались, что я не могла поверить, что и сама делала это прежде. Ты нравишься людям вроде них, и моя привязанность тебе либо же уподобляет меня им, либо отталкивает от того, кем ты есть на самом деле, – на её лице отобразилась знакомая озадаченность. Рози не давила, как это делала Кэрол, была в своем скрытом обвинении мягкой и ненастойчивой. Затеянный девушкой разговор увеличил между ними расстояние на один шаг, который Дуглас хотел одолеть, не пренебрегая более её чувствительным доверием.
– Что, если ни первое, ни второе убеждение неверно? – он чуть приподнялся с места, устроив удобнее подушку за спиной. – Я нравлюсь им не потому, что похож на них. Их привлекает моё отличие и чуждость. Тебя, они все думают, что знают, когда я по-прежнему остаюсь для них незнакомцем. Они не могут прочитать выражений на моем лице, моих намерений и искренних чувств. Я гость, а ты – своя. Меня они ещё хотят впечатлить, с тобой – не находят для этого смысла. Ты ведь понимаешь, о чем я?
Рози медленно покачала головой. Глаза её стали стеклянными, даже когда краешки губ дрогнули в слабой улыбке. Она не могла не понимать. Это было настолько справедливо и честно, что она даже удивилась тому, как сама не могла прийти к этому объяснению прежде. И затем улыбка Рози стала шире. Это было до глупости очевидно. И Дуглас улыбнулся в ответ, потянулся вперед и увлек её в поцелуй, придерживая теплыми пальцами круглый подбородок.
– Прости, – шепнула ему в самые губы, прежде чем он снова их бережно коснулся. Рози прикрыла глаза, воображая, будто явь была сном, иначе всё казалось слишком обманчиво хорошим.
Всё было слишком идеально даже для сна. Рози едва ли могла предположить, что Дуглас сломит ради неё собственное убеждение, пойдет наперекор самому себе, нарушит невидимую грань, которой боялся до дрожи внутри. Она разуверилась, разочаровалась, потеряла всякую надежду не только вернуть всё, как было, чего оказалось, очевидно мало, но получить большее, что, в конце концов, получила.
Рядом с ним она не могла думать о том, что это был её первый раз, от которого боль внизу растягивалась, как резина, отдавая покалыванием нервных окончаний. Или о том, что продолжала лежать полностью обнаженной рядом со старшим за неё мужчиной, для которого этот опыт не мог представлять ценности. Рози не думала о женщинах, с которыми он спал прежде, или о том, захочет ли он заниматься любовью с ней снова, потому что было достаточно тепла и взаимопонимания того самого момента, которого не могло нарушить что-либо.
