Текст книги "Добрым словом и пистолетом (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

– Белег Куталион! – в третий раз услышал он, и тут кто-то остановился прямо перед ним, тряхнул сначала за плечи, а потом ухватил за отвороты кителя. – Братишка! Эй! Ты слышишь меня? Не видел? полковника Куталиона! Разведка, он…

Заскорузлые, в корку превратившиеся отвороты нового рывка не выдержали и просто отломились, оставшись у Маблунга в кулаках. Он тупо посмотрел на них, снова на Белега и – ахнул.

Потом уже, когда, полнясь новостями, сводками, все прибывающими деталями произошедшей катастрофы, прошли недели, а потом и месяцы, удивляться получалось только одному: не безлошадной телеге, не так и оставшемуся без хозяина обручальному кольцу, не чужим сапогам. Удивительно было только то, что те девять дней – от уезжающего верхом Фингона и до того первого оклика в беспорядочном лагере на самой границе Бретиля – те девять дней так и остались начисто стерты у Белега из памяти.

***17.09.490 г.

00 часов 27 минут

В клумбе росли георгины и астры. Но они были еще молодые, недавно высаженные к осеннему цветению, к скорому празднику, распускаться только начали, и потому клумба больше зеленела этакой пышной свежей кучей, а под кучей скрывалась мягкая после перекопки, после ночного дождя земля – упасть в нее было не опаснее, чем свалиться на взбитую перину. Саэросу просто не повезло.

Тех, кто в момент взрыва в кабинете оказался в ловушке стен среди разлетающихся осколков, жестоко раскидало по сторонам и в лучшем случае посекло стеклом и щепками. Саэроса же, по всему, должно было просто скинуть в эту зеленую кучу и самое страшное – наградить ушибами и ссадинами, тем более и падать-то со второго этажа было всего ничего.

Белег сидел там же, в клумбе, – сидел прямо на земле, окончательно смяв и астры, и георгины, и смотрел на свой посеревший от пыли, только недавно обруганный пиджак. Получалось, это был уже второй пиджак, загубленный за сутки. Хотя сутки-то уже закончились и, если так судить, отсчет можно было обнулять…

…может, дело было в том, что Саэроса взрывом просто оглушило и выкинуло наружу уже безвольного. Может, оглушило еще раньше – еще когда он корчился на полу под голос того, что говорило устами безвестного письмоводителя. А может, все опять возвращалось к тому самому безжалостному невезению. Что и говорить: второй раз за год упасть с ничтожной высоты и сразу свернуть шею – как тут обойтись без очень большой неудачи?.. Хотя календарный-то год тоже закончился, и получалось, что и этот отсчет можно было обнулить…

Голову прошило такой болью, будто от виска к виску продернули и провернули раскаленную спицу. Белег схватился за землю, его куда-то повело, но куда – он уже не понял, потеряв и равновесие, и ощущение самого себя; все потонуло в черноте и небытии, и длилось неизвестно сколько, а прервалось так же внезапно – вспышкой, ощущением бесконечного падения, облегчением, которое само по себе было болью, но болью иного рода, и еще чем-то – будто в лицо повеяло то ли отгремевшей грозой, то ли прохладой весенней ночи.

– …сейчас!.. Сейчас пройдет!

Когда Белег глаза открыл, плеснуло снова – новой вспышкой, слепящей бездонной синевой. Он зажмурился опять, а когда глаза все-таки открыл, обнаружил, что лежит навзничь, а над ним, крепко удерживая его голову маленькими и сильными своими руками, склоняется Лютиэн.

– Все?

– Кажется…

Она отпустила. Опустила руки, помолчала. Потом, осмелившись, потянула расстеленный в клумбе пиджак, посмотрела и вздохнула судорожно, но не зажмурилась. Нащупав опору, Белег кое-как сел и протянул руку – привлечь к себе, чтобы она, как в детстве, когда нашалила где-то и прибежала к кому-нибудь из них укрыться от мнимого отцовского гнева, прильнула и уткнулась лицом ему в грудь… Но она обняла сама. Наклонилась, обхватила и сама прижала крепко – не детским уже незнакомым жестом.

Теперь обнаружилось, что вокруг вовсе не пусто и не тихо. Словно спала пелена, словно подняло плотный накрывший Белега колпак, и ясно стало, что вокруг и кричат, и зовут, и просто переговариваются, переходят-перебегают туда-сюда вдоль припыленной, расцарапанной стены с покалеченными окнами. Несли носилки, сматывали в бобины мокрые брезентовые шланги, оскальзывались в натекших лужах, отбрасывали в стороны куски выломанных рам, куски мебели, тряпки, выкатившиеся из побитых цветочных горшков земляные комья; сверху тянуло дымом и гарью, что-то гремело, стучало, трещало, парусило тканью – и кричали, кричали, кричали…

– Не вставай резко, – предупредила Лютиэн и поднялась на ноги вместе с ним.

Взрывом его отшвырнуло под большой стол – и его, и Турина. Стол, на счастье, оказался слишком крепок и слишком тяжел и от удара только треснул – шкафы от этого же удара смяло, они частично сложились, частично осыпались полками, книгами, подшивками. Но дубовая столешница выдержала, еще и поймала часть осколков, и они намертво засели в ней, местами пройдя почти насквозь.

Белега если и оглушило, то на несколько секунд, не больше. Он выбрался и огляделся, перевернул Турина: молодой человек был без сознания, но как будто цел и почти невредим – на шлепки по лицу сразу отозвался мычанием и замотал головой. Наверное, именно ради этого момента и стоило годами таскать с собой памятное наследство: после колкой реплики Саэроса Турин от окна отошел и, защищаясь от обиды с детства привычным способом, безотчетно нацепил отцовский шлем.

Рядом в быстро растущей луже без движения лежал Нолмэндил; остальные – Орофер и Ордиль, Марондил и Конмал, его сотрудники, конвойные, доктор Адвэллион, бывшие ангбандские пленники – все они ворочались на полу или тоже лежали недвижными кулями; кто-то пытался подняться, кто-то стонал, кашлял и звал на помощь. Доктор Игливин, дергая рассеченным подбородком по пиджаку на плече, склонялся над кем-то, бормотал сквозь стиснутые зубы; а над всем этим в клубах дыма, держась за щеку, стояла Галадриэль – ее, похоже, успели прикрыть, она поднялась самой первой и теперь оторопело, оглушенно смотрела по сторонам.

Хватаясь за стену, Белег добрался до порога. Дверь в холл с петель сорвало начисто, разорвало, и нижняя половина ее уверенно горела в груде перевернутой и уже занимающейся мебели. Под испуганные возгласы и нестройный топот из утонувшего в дыму холла возник дежурный с поста, замер, уставившись на развороченную дверную коробку, а одновременно с таким же возгласом вбежал кто-то с другой стороны – из внутренних помещений управления. Тут и стало ясно, что во всем этом разгроме, в хаосе, среди раненых и оглушенных нигде не видно Саэроса…

Белег перешагнул низкий бордюр клумбы и подал руку Лютиэн, та подобрала юбки и перепрыгнула на усыпанную осколками дорожку.

– Где Диор?

– За рекой. С людьми.

– Хорошо.

За спиной в общем шуме приметно захрустел гравий, и Белег обернулся: от внутреннего входа в управление бежал Турин – бежал, прижимая к груди белый сверток.

– Вот! добыл! – он остановился, протянул; лицо у него было в мелких кровящих царапинах, куртку грубой кожи тоже изрядно посекло, но и только – как и шлем, она явно уберегла от чего похуже.

– Что это?

– Что?.. Простынь… Накрыть. Ты просил.

– Я?

– Ну да…

Белег забрал сверток, развернул – тот действительно оказался простыней с фиолетовым больничным штампом. Вернее, не больничным.

– Я сам.

Щуплого и невысокого Саэроса он один вынес из клумбы на незатоптанный газон, уложил там и накрыл. Турин ждал, переминаясь и явно подыскивая что сказать, но столь же явно слов не находил. Потом встрепенулся – подхватил с земли брошенный пиджак.

– На вот. Держи, – сразу уловил несогласие и добавил: – Лучше бы надеть.

Белая рубашка под жилетом в общем была цела, но вся пестрела пятнами – черными от земли, зелеными от травы, красными. Белег бегло осмотрел себя, ослабил галстук, поправил кобуру и тут осознал кое-что еще: порезы на лице, на шее, на руках не кровоточили и даже не болели, не болели разбитые костяшки, но это ладно – ушла боль из груди. Не свежая боль, не от нынешних ушибов, не убаюканная мазью сестры Ниниан – нет, ушло то, что уже несколько месяцев как поселилось глубоко внутри, за ребрами, давая знать о себе то судорогами, то вдруг сбившимся дыханием, то просто внезапной резкой болью, а чаще – ноющей, привычной, ставшей незаметной почти, как тень, как старый, рубцующийся шрам. Белег положил ладонь на ребра и на пробу вдохнул-выдохнул, убеждаясь в правдивости своих ощущений, и взглянул на Лютиэн, а та поняла: чуть улыбнулась, чуть озорно пожала плечами – теперь уже привычным жестом нашалившей девчонки.

Он не сказал ничего, только встряхнул и все-таки натянул пиджак.

– Белег!.. – громко позвали со стороны дворца, со стороны выхода из управления – за окликом бежал Аэрвил Диарман, капитан разведки.

Одновременно и уже безо всякого к ним интереса подскочил кто-то из дворцовых, едва остановившись, взглянул на Саэроса, выругался и поспешил дальше с непонятно к кому обращенным возгласом: «Быстрее, быстрее! Тут еще один!..»

– Белег, поднимись скорее! – Аэрвил перешел на шаг и остановился как будто в неуверенности: – Тебя Ордиль зовет…

Белег взглянул коротко, обернулся на Турина.

– Останься с принцессой.

– Хрена с два! – выпалил тот почти одновременно – словно ждал чего-то такого и уже заготовил ответ.

– Что?

– Ты услышал! И не подумаю – хрена с два. У принцессы хватает охраны.

Он непривычно требовательно уставился на Лютиэн, и та, соглашаясь, просто наклонила голову.

– Идите. Я посмотрю – дождусь, чтоб его забрали.

– Мне нужно поговорить с твоей матерью.

– Она у себя. Но… ты видел. Не слышит как будто. Не отвечает… Хотя я не… не… не знаю, – она не договорила, сморщилась и нахмурилась, словно пыталась сформулировать, уловить что-то важное и не смогла. – Пойдем вместе?

– Белег, пожалуйста, это важно… – снова позвал Аэрвил, и тут наверху в перекошенном оконном проеме появился сам Ордиль – в порванном мундире, с исцарапанным лицом, кровью в волосах и кровью на руках.

– Белег Куталион, мне нужно спуститься самому и умолять тебя?!

Внутри, на лестнице, им встретились четверо санитаров – несли две пары полностью накрытых носилок; с носилок капало, оставляя почти непрерывную дорожку крупных алых крапин. Белег и Турин посторонились, и Белег оглянулся на лестницу, на пустующий внизу пост – его заменило сплошное оцепление со стороны Лучного поля и усиление уже наверху, прямо перед входом в управление. Бежать из кабинета в сад этим путем было бы долго, да и пустой пост он как будто не видел – в отличие от изувеченного холла наверху. Спрыгнул прямо из окна?.. Он потер висок и взглянул на свои туфли: они были в земле, но после сидения в астрах и георгинах это ни о чем не говорило.

– Подойди пожалуйста, окажи любезность, – обернувшись на шаги, непривычно нервным голосом позвал Ордиль, когда Белег задержался – остановился у окна и убедился, что трава внизу хорошенько примята. Точно, спрыгнул. – Пообщайся. А то выходит, у меня недостаточно авторитета, – и, хромая, демонстративно отошел.

Нолмэндил, без кровинки в лице, лежал почти на том же месте на каких-то тряпках и вот те как раз пропитались насквозь. Что именно произошло, было не видно под расстеленным шерстяным одеялом, но судя по лоскутам рубашки, по обрывкам санпакетов, бинтов и марлевых перевязок и, главное, по отброшенному в сторону расщепленному и мокрому куску дверного косяка, ничего хорошего.

– …вы не слышите меня, я не пойму? – откровенно злясь, проговорил доктор Курмин. Вместе с двумя ассистентами он стоял рядом на коленях и делал инъекцию, одновременно продолжая спор. – Каждый раз одно и тоже. Как с детьми…

– Позвольте, доктор, – Белег опустился рядом с ним.

– …а потом будете требовать от меня чудес?

– Как обычно.

Доктор отвечать не стал, только, закончив, сделал знак ассистентам и поднялся, первым отошел в сторону, где еще над кем-то склонялись доктор Адвэллион и врачи из госпиталя.

– Белег… – не открывая глаз, позвал голдо.

– Я здесь.

– Твой… наследник… доверия не…

– К делу.

– П-позвони… тетке. Тетя Иль-ми-вэль. Спроси номер в салоне… в…

– В музыкальном, я понял. Дальше. Что говорить?

– В карты вы… играл и… П-по ситуации. В отпуск… или… уволился. Вещи…

Нолмэндил говорил едва слышно, прерывисто, глотая окончания и сбиваясь с дыхания; дышал поверхностно и глаза не открывал – глазные яблоки дергано катались под дрожащими веками.

– Вещи… надо оставить… Главное, п-про карты.

– Все?

Тут он глаза все-таки приоткрыл, посмотрел мутно, теряя фокусировку.

– Даль-ше… сам решай… С гномами не тяни… те – опасно. П-правда. Полагаюсь на… чутье… твое. Раз глупо так…

Через минуту к лестнице понесли еще одни носилки. Доктор Курмин молча пошел рядом, вообще ничего больше не сказав и даже не взглянув, и только сосредоточенно смотрел перед собой и делал какие-то пассы пальцами-ладонями – то ли просто собирался с мыслями, то ли готовился резать и шить.

Белег обернулся к Ордилю: тот стоял в стороне возле возвращенного на место рабочего стола, тасовал личные карточки с фотографиями и слушал собравшихся рядом офицеров.

Взрывом на месте убило командира поста, Халькона и самого безвестного ряженого курьера, имеющего все шансы безвестным и остаться. Письмоводителя, если он действительно таковым являлся, сорвало от стула, и он умер спустя несколько минут, несмотря на все жгуты и все старания доктора Игливина снова его удержать. Женщина осталась жива, отделавшись переломанным хребтом: ее уже унесли, не став ни надевать ремни, ни просто как-то связывать, – недвижную, беспомощную, плачущую. Доктор Игливин, какой-то совершенно выжатый, опустошенный, стоял в стороне и с отсутствующим видом смотрел то ли на опрокинутый металлический стул, то ли на все еще застегнутые на его подлокотниках наручники.

– Ну что? – сухо спросил Ордиль.

– Надо отправить кого-то в музыкальный салон. Кто быстро сориентируется и не скажет лишнего.

– Разрешаешь?

– Чем быстрее, тем лучше.

Ордиль оборвал следующий явно не по делу вопрос, оббежал взглядом своих офицеров.

– Итлин! Нармаса сюда.

Майор Нармас, бывший начальник агентурного отдела Северных рубежей, несколько лет назад перевелся в столицу и теперь работал по части общего стратегического планирования и оперативной разработки.

– Если голдо своей смертью добавит нам забот, то это только из-за дурости и упрямства. Оно имело смысл? – все-таки уточнил Ордиль, когда явившийся Нармас обменялся с Белегом коротким рукопожатием, выслушал его, выслушал указания самого Ордиля и так же мгновенно исчез.

– Скорее нет. Проанализируй уровень доверия к себе.

Ордиль неопределенно хмыкнул. Белег отвернулся к окну, ничего добавлять не стал. Внизу на носилки только что уложили Саэроса, Лютиэн поправила простыню и отступила в сторону, где, держась за голову, застыл потрясенный вице-казначей господин Варнистэ, рядом расплакалась глава финансового управления госпожа Миритан, оцепенел личный секретарь Саэроса и стоял пыльный всклокоченный Орофер – чернее тучи.

– Опознали кого-то из троих?

– Нет. Курьера твой голдо видел в Митриме. Но и только.

– Выходит, залетные?.. – на ходу сделал вывод Турин.

Пока Белег говорил с Нолмэндилом, молодой человек отстал и вернулся в холл; оттуда уже унесли бесчувственного Марондира с перебинтованной пробитой головой, унесли троих конвойных, уговорили лечь и Конмала – у него к ранее перевязанной прокушенной руке прибавилась скверно раздробленная.

Ордиль неохотно, но ответил:

– Есть такая вероятность. Сразу не опознали, будут сличать в морге. На результат не рассчитываю.

– Есть движение к Границе?

– Ничего примечательного. Беспокойно на нивримских рубежах и в Бретиле, но все в пределах обычного.

– Пф-ф, тогда я ничего не понимаю! Если это ангбандская комбинация, то готов признать – ловкая. Но тогда и самое время вломить всей силой! И где?!..

Ордиль снова помолчал, даже не нахмурился, но на Белега взглянул коротко и холодно.

– Турин, – обернулся Белег, – ты не мог бы позвать Орофера, Руиндис и Роглина? И Берена, если он появился.

Молодой человек замер на вдохе и поджал губы, несколько секунд сверлил их обоих тяжелым взглядом, но сдержался: вытянулся, громко стукнул пятками и точеным движением козырнул.

– Так точно, господин полковник! Разрешите исполнять, господин полковник!..

Когда акцентированный чеканный шаг стих на лестнице и у открытого окна они остались вдвоем, Ордиль помолчал, а потом вдруг сообщил:

– Не питай иллюзий.

– Посмотрим.

– На что? Я говорю с тобой только потому, что этого требует дело.

– Я понял. Этого достаточно.

– А больше ты ничего не понял?

– Что не ошибся, и ты справляешься сам.

– Да что ты? – повысив голос, Ордиль развел руками, приглашая взглянуть по сторонам. – Топорная издевка. Не в твоем стиле.

– В целом.

– Еще лучше. Когда это мы мыслили такими категориями? Король мертв, в столице уличные бои, во дворце взрывы, с минуты на минуту ждем большую войну непонятно с кем, но в целом да, разведка работает хорошо! Как там в той голодримской песенке: ваш сын промочил ноги на прогулке к морю, а в остальном, моя милая леди, все прекрасно!..

На них обернулся доктор Игливин, встретился взглядом и смутился, стал хлопать себя по карманам, смотреть на часы; к нему подошел доктор Адвэллион, и они отвернулись, о чем-то тихо заговорили.

Белег без слов взял Ордиля за локоть и потянул в сторону, ко входу в основную часть управления; на пороге тот остановился, как заартачившийся конь, несколько секунд молча сопротивлялся, но все-таки уступил: сам Белега отодвинул, сам толкнул дверь и вошел первым, на ходу сделал знак вооруженным дежурным и ждущему здесь же лейтенанту Итлину.

– Турамбара и остальных встретить и сразу проводить.

Они прошли длинным коридором мимо вереницы дверей – те несколько раз открывались и закрывались, спешно выходили офицеры с кипами карточек, штатские знакомые лица; под усиленным конвоем провели господина Дорвандуила в наручниках – увидев Белега, он вскинулся, за что получил тычок в спину и снова сник. Капитан Аэрвил вывернул откуда-то почти бегом и сразу бросился к ним, но Ордиль остановил:

– Ждет десять минут? – и Аэрвил отстал.

Кабинет начальника разведки, его заместителя и общая приемная перед ними находились в отдельном закутке, и теперь здесь тоже стояли двое дежурных с винтовками. Обстановка внутри самого кабинета не менялась десятилетиями, если не больше – та же мебель, то же ее расположение, те же запертые шкафы и обезличенные карты на стенах. Иногда в отсутствие Белега хозяйственная служба под присмотром Ордиля или Халькона на свой страх и риск красила там что-то, меняла подоконники и плинтусы, но и тогда общий вид оставался прежним. Тем страннее было увидеть кабинет преобразившимся полностью. Светло-бежевые стены позеленели; мебель, частично новая, стояла теперь совершенно иначе, паркет по большей части скрылся под темным тонким ковром; заменили светильники и люстру, карта спряталась не за шторами, а за деревянными ставнями под замком, и в открытой двери второй комнатки виднелись не ширма с кушеткой и не платяной шкаф, а кожаный диван и обеденный стол.

– Не нравится? – спросил Ордиль.

– Почему же. Хорошо.

– И все?

– Что-то еще? Нужно спросить о причинах переезда?

Ордиль снова неопределенно хмыкнул и прошел к рабочему столу, сел там в кресло; Белег остановился перед застекленной рамкой – на стенах теперь с ровным шагом висели увеличенные фотографии дориатских видов, а вот на окне стало пусто – все цветочные горшки переехали в приемную.

– Мы с тобой никогда не были друзьями, – снова заговорил Ордиль. – Скорее всего, и приятелями не были. Но не думал, что за столько лет я не заслужил того, чтобы со мной просто не переговорить.

– И это тебя обижает.

– Скорее раздражает.

– В твоем случае одно и тоже.

– Хорошо! Пусть обида. Немного больше эмоций, чем следовало бы. Но скажешь, я не имею право? Считаешь, в твоем взбрыке не было лишка эмоций?

– Возможно. Не настолько, насколько тебе кажется.

– Насколько же?

– Если бы я переговорил с тобой, ты пошел бы к Маблунгу. Быстро бы я не уехал.

– К Маблунгу? Не к королю?

– Оспаривать мое решение у короля ты бы не стал. Саэрос в больнице. Только Маблунг. Дальше он сам.

– Допустим! И поэтому лучшим решением было походя обронить, что отъедешь, бросить на меня все дела и умчаться, никому ничего не пояснив?

– Я пояснил Халькону.

Ордиль замер только на мгновение.

– Почему ему?

– Он не спорил. Тебе пришлось бы прямо приказывать никуда не выходить и никуда не звонить.

– Позвать кого-то можно и через дверь!..

– Именно. Ты позвонил жене Халькона?

– Еще нет!

Ордиль рывком поднялся, сморщился и ухромал в соседнюю комнату – стал там чем-то шелестеть и стучать, продолжил уже оттуда:

– Допустим. Допустим, в этом был определенный смысл. И даже так называемая «операция „Дор-Куартол“» какой-то смысл обрела. Но это… – из распахнутой двери раздался плеск, – неужели неочевидно было, к чему все это приведет? Я не про партизанство, я про то, что ты здесь оставил: город, управление, все планы, все мы? В конце концов, то, как все это воспримут? Я даже не про себя. Даже король только в начале был в недоумении, потом уже в бешенстве. Как это можно было не учесть?..

За окном в парке стало спокойнее: уже никто не бегал, не было никого из пожарной команды, из госпиталя или дворцовой медслужбы; уже убрали все крупные фрагменты того, что повылетало из окон. Стояли цепью стрелки внутренних войск, быстрым шагом прошли мимо них Руиндис, с ней кто-то в лейтенантских погонах и, обгоняя их, Турин.

Белег прислонился к оконной раме и потянулся ослабить узел галстука, но обнаружил, что тот и так спущен почти на грудь.

– Действительно. Как.

Ордиль уловил: выглянул уже умытый, в свежей рубашке; посмотрел без удивления, в лице не переменился, но выдал себя голосом.

– То есть?.. Значит… И почему же?

Белег неопределенно пожал плечами.

– Может, это тебе надо было усыновить мальчишку, не королю?

Запахло то ли одеколоном, то ли каким-то лосьоном. Ордиль застыл, сделавшись отражением в черном стекле, ждал и прижимал к лицу красно-бурый ватный комочек.

– …принципиально это вряд ли бы что-то изменило, но внесло бы ясность. Ты не находишь?

Запах доносился мудреный: ненавязчивый, но сложный, составная древесно-пряная смесь, что-то кедровое, немного пихтовое, с нотами гвоздики и тревожной сырой земли. Хотя… Хотя нет: землей скорее пахло из окна или, вернее даже, от самого Белега – извозившегося в клумбе с георгинами и астрами…

– Ты удержался даже после Нирнаэт, а тогда это хотя бы было понятно. Но мальчишка? Понимаю, своеобразного обаяния у него не отнять. И как объект влияния он ценен. Но зачем так сокращать дистанцию? За тобой не водилось, ты же в привязанностях давно устоялся.

Ордиль хорошо держал лицо. Ни губы не поджал, не побледнел, не стиснул кулаки и вообще говорил ровно и спокойно, с умеренным интересом, с легкой ленцой, как всегда отлично умел, если задавался такой целью. Слово за слово, он неспешно подошел вплотную – глядел в упор с затаенным, хорошо скрытым напором, а Белег привалился к стене и рассматривал его в оконном зеркале.

– Ты во мне разочарован?

В разведку он пришел очень давно – пришел сам и очень юным. Позднее уже выяснилось, что родителей его матери Белег знал еще по Озеру, а родителей отца встречал здесь – в разъездах по Дориату. Но на них свежеиспеченный выпускник еще не Академии, а первой Военной школы королевства ссылаться не стал. Тогда, после церемонии, завершившей обучение одного из первых ее наборов, выпускников должны были разбирать в разные военные службы и соединения – кто-то шел по знакомству, кто-то договаривался сам, кого-то заманили, приметив еще во время обучения, а кто-то тянул с выбором вплоть до выпуска. После самой церемонии, на последовавшем за ней приеме, который по нынешним временам на приличный прием уже никак не тянул, Ордиль к Белегу и подошел – решительно попросил уделить немного времени, а потом, отведя в сторону, задвинул такую обстоятельную продуманную, сдобренную доводами речь, что впору было то ли опешить, то ли проникнуться, то ли над парнем посмеяться. Белег сразу не определился и несколько раз его перебивал, но, к своему удивлению, с мысли так и не сбил, а решило все появление Тингола: тот подошел, весело и от души сгреб Ордиля куда-то себе под мышку, едва не облил вином из кубка и поинтересовался, что это за щегол тут так распелся. «Щегол» залился краской по кончики ушей, но не растерялся и тогда.

– Я повторю, – не дрогнув и не покраснев, только помолчав немного, проговорил Ордиль, – мы не были друзьями. Я не набивался никогда. Но мне непонятно, как можно было разменять все здесь на того, кого знаешь лет пятнадцать. Даже если решать надо быстро. Особенно – если быстро.

– Решать не требовалось.

– Поясни?

– Здесь все работает. Понимание достигается сразу или со временем. А ты, Карион, хорошо держишь удар.

– А парень?..

– Один бы не справился.

– Да-а? По характеристикам, по донесениям – твоим косвенно в том числе – по донесениям выходило, он прилично тянет. Как там: талантливый командир, умеет расположить и организовать подчиненных, мыслит тактически… Нет?

– Не стратегически. Слишком опрометчив.

– Сначала делает, потом думает? Это верно, это ты на своей шкуре испытал…

– Это тоже, хотя и не главное.

– Нет?

– До того, как стать командиром, он стал предводителем шайки и едва это заметил. Талантливый лидер, если не видит опасности, идет к ней не один.

– Допустим. Допустим, ты прав… Но я все равно тебя не понимаю.

– Это не страшно, Карион. Наверное, я сам не до конца себя понимаю. Но знаю, что решение было верным, и я принял бы его снова. И на твой счет тоже. Хотя и вижу, как тебя это задело. Скажи, мне нужно извиниться?

Вот теперь Ордиль губы поджал, отвел взгляд и тоже посмотрел в темноту за окном. Поверх зеленого глаза настольной лампы в ней рябили отблески электрических фонарей, факелов и отсветы из дворцовых окон, мелькали рыщущие тени, чернели неподвижные фигуры часовых.

– Знаешь… – помолчав, проговорил он наконец, – нет. Не надо сотрясать воздух. Может быть, я тебя все-таки понял. Не умом. Но… Как ты сейчас сказал: в целом.

00 часов 43 минуты

Орофер пришел последним. После Руиндис, ее помощника Элиана, после Турина, Роглина и доктора Игливина – его тоже позвали, – Ордиль поднял телефонную трубку и коротко распорядился разыскать.

– У вас тут трогательное примирение? – с порога заметил Орофер. – Не отвечайте, у меня есть шесть минут и ни секундой больше.

Что его задержало, было ясно: голос отчетливо доносился снаружи.

– …милая моя, я вообще не понимаю предмета спора! Вам нужно было изначально размещаться в пригороде. Или хотя бы не болтаться по всему городу порознь! А что теперь? Ты здесь, твой муж объявиться не спешит, а наш будущий король вообще непонятно где и с кем!..

Что отвечала не видимая из окна Лютиэн, слышно не было, но в кабинет Ордиля Орофер зашел взвинченный и все же будто чуть удовлетворенный.

– Принцесса уедет из столицы? – сразу спросила Руиндис.

– Шутите? Ее убедить я даже не думал. Да и не за чем, – Орофер прошел к столу, дернул стул и сел. – Она, Берен и Диор останутся, за принцем отправлен гвардейский полк, его перевезут во дворец.

– Кажется, вы только что настаивали, что дворец труднее охранять, – заметил майор Рогвин.

– Все же поняли, что это лукавство? Охранять можно, но большими силами, и их придется оттянуть с улиц. В городе особый режим, всех неустановленных лиц сразу задерживают на месте до выяснения. На заседании Собрания будет обсуждаться тотальный комендантский час, а до заседания осталось уже… пять минут.

– Кто в таком случае едет? – не остановилась Руиндис и сразу повысила голос: – Ну же, не надо на меня так смотреть! Это не праздное любопытство!

– Как?.. Уедет часть королевской семьи и еще часть госструктур. Переводим в Беленгар и в Карас-Тинге, их проще оцепить… Через четыре с половиной минуты я должен озвучить это на другом конце дворца. Первыми едут королева и ее двор, они уже почти готовы.

– Как королева! – ахнул доктор Игливин. – Когда? кто принял решение? Ее Величеству не следует совершать переезды в нынешнем состоянии! Я не даю…

– Вы можете ничего не давать, доктор, – отрезал Орофер. – Ее Величеству пора взять себя в руки. Кузина переговорит с ней, но именно это уже решено.

– В таком случае, прошу меня извинить, я должен присутствовать, – доктор Игливин поднялся с места.

– Пара минут, – остановил Ордиль. – У нас есть несколько вопросов, на которые можете ответить только вы.

Доктор остановился, замер напряженно, словно раздумывал – не отказаться ли сразу и не уйти ли просто так, но взял в себя в руки.

– Хорошо. Прошу прощения за резкость, но состояние королевской семьи – моя первейшая зона ответственности. А состояние Ее Величества вызывает серьезную тревогу.

– Об этом тоже, – произнес Белег. – Мне нужно задать королеве несколько вопросов и нужно, чтобы она была в состоянии на них ответить.

– С Ее Величеством уже беседовали полковник Марондир и майор Конмал… И Его Высочество Эльмо…

– Я знаю.

– Что же, – доктор Игливин замолчал, что-то обдумывая, достал часы, взглянул на время, – надо – значит надо. Хотите сделать это в пути или сейчас?

– До отъезда.

– Хорошо. Тогда я должен подготовиться и…

– Присядьте пока, – снова остановил Ордиль; доктор Игливин вздохнул и без охоты вернулся к столу.

– Могу я сделать короткий звонок?

– Пожалуйста.

На звонок – был набран внутренний номер медицинской службы – быстро ответили и безликим искаженным голосом из трубки сообщили, что доктора Адвэллиона нет, но сообщение ему передадут сию минуту: распоряжение тотчас готовить все необходимое и самому быть готовым к отъезду королевы.

– Слушаю вас, господин полковник, – положив трубку, доктор Игливин сел, аккуратно сложил перед собой руки.

– Выскажите заключение: могло ли нечто подобное, свидетелем чему мы сейчас были, произойти в кабинете короля?

– Имеете в виду, что нападение совершило некое лицо, находящееся под контролем извне? Думаете, оно, это лицо, могло как-то попасть…

– Это другой вопрос и уже не к вам.

– Конечно… Что же, мы уже обсуждали это: я высказывал определенные умозаключения в разговоре с майором Конмалом и с полковником Марондиром. И на совещании у Его Высочества, да… Поймите, это тонкая материя, и однозначно что-то утверждать – большая самоуверенность. Полагаю, все присутствующие хотя бы в общих чертах знакомы с данной проблемой, поэтому позволю себе не вдаваться в детали.

– Две минуты, – мрачно вставил Орофер.

– Да-да… Итак… можно сравнить успешное вторжение стороннего разума в наше сознание с… например, с консервным ножом. Простите за вульгарный образ. Нож вскрывает банку, потому что крепкая на вид жесть недостаточно крепка против стали, и тогда банка остается безвозвратно поврежденной. Мы можем как-то ее закрыть, заклеить, но целой она уже не будет.