Текст книги "Добрым словом и пистолетом (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

– Не смешно.

– Так голодримский же юмор…

Остальные не отреагировали. Возможностью как-то парировать Нолмэндил тоже не воспользовался: смотрел в потолок с отрешенным видом, словно вовсе выключился, перестал слушать начавшийся спор. Ордиль спокойно ждал, а Турин ерзал на месте все сильнее и, не находя никакого ответа своим вопросительным взглядам, почти дозрел в перепалку включиться.

– …так все-таки, господин Куталион, – снова повысил голос Орофер, – вы полагаете…

– Полагаю, – перебил его Белег, – начальнику разведки следует принимать решение.

Управление разведки находилось в самой дальней части Военного крыла – отделенное пролетами лестницы, тяжелыми запертыми дверьми и собственными строгими постами на каждом этаже. Наружный фасад выходил все туда же, на Лучное поле, а торец здания и внутренняя его часть надежно укрывались густой зеленью подступающего парка. Число выделенных кабинетов, в общем-то, было чрезмерным: не так много кто сидел за бумагами постоянно, но и поделить эту часть здания с кем-то еще было невозможно. Поэтому применение площадям нашли: помимо кабинетов в управлении находился и отдельный бронированный сейф-архив, и пара глухих залов для конфиденциальных встреч, и несколько еще более глухих комнат для временного содержания разных лиц, а еще отдельные квартиры для тех, кому не следовало лишний раз мелькать в городе, да и вообще демонстрировать свою связь с дориатской разведкой. Впрочем, для случаев, требующих особой секретности, в распоряжении разведки были и другие адреса – вне Менегрота.

В просторном, как они его называли, общем кабинете, где по периметру стояло несколько рабочих столов, а в центре – один большой и где, как правило, проводили организационного рода собрания, давали вводные, приглашали для разговоров смежников из других ведомств, – в этом общем кабинете рабочих мест теперь заметно прибавилось, а задвинутый к стене большой стол был весь скрыт под рядами разложенных папок, по виду – личных дел.

– Что тут? – сразу спросил Ордиль, когда они вошли внутрь; они – это сам он, Белег и Турин, Нолмэндил, безапелляционно заявивший о своем участии Саэрос, Галадриэль и, конечно, Орофер.

Внутри, в кабинете, кроме офицеров разведки обнаружились еще и Марондир, и майор Конмал (злой и придерживающий перевязанную, через бинт подплывшую красным руку), и знакомые уже его подчиненные-голодрим – майор Сибраллан и военврач Хабрас, а еще рядом стоял ассистент доктора Игливина – доктор Адвэллион.

– Пополнение, – обернулся Халькон и, увидев целую делегацию, замолчал, но по жесту Ордиля тем же ровным тоном продолжил: – Доставили только что. С Речного.

Быстро выяснилось, что на Речном бульваре опять всколыхнулась какая-то буза: вопреки всем указаниям и предупреждениям собралась сама собой небольшая группа горожан. Выкрикивали нелепые слухи, что-то требовали, чему-то возмущались, а потом группа эта стала стремительно пополняться: на шум выглянули жители ближайших домов, кто-то присоединился, кто-то появился из темноты соседних улиц… Брошенная из толпы бутылка, по счастью, угодила не в чью-то голову, а в барьер, но когда разбилась – запахло керосином.

– Этот вот, – указал Марондир, – этот кидал. В толпе же и скрутили.

– Осторожно, – мрачно добавился Конмал и посторонился, – кусается. Сука.

– Я бы попросил!

В центре кабинета, на месте сдвинутого большого стола, пристегнутые стальными наручниками к двум тяжелым металлическим стульям с металлическими же подлокотниками, сидели двое: светловолосый мужчина, на вид – провинциальный служащий, недавно еще прилично одетый, а теперь изрядно помятый, побитый, перепачканный в пыли; и женщина – в серо-коричневом жакете и такой же юбке, босая, в изорванных чулках и с торчащими набок растрепанными серебристыми волосами – видно, где-то потерялась ее шляпка.

– А это… – начал Орофер, но женщина, подняла на него взгляд, вдруг оскалилась, зацокала «Тц-тц-тц!» и тут же зашипела.

– Это там же. Бросилась на патрульного. Все лицо ему исполосовала.

Словно в подтверждение, женщина чмокнула губами воздух и мелодично засмеялась.

– Где доктор Игливин? – быстро спросил Ордиль.

Остальные рабочие столы вокруг пустовали – нигде не белели стопки бумаг, никто никого не допрашивал; кроме вернувшегося Ордиля, Халькона и еще троих офицеров, никого из разведки в кабинете больше не было.

– Он с коллегами осматривает других задержанных, – отозвался доктор Адвэллион, – с этими все понятно.

– А что вам, собственно, понятно? – спокойно поинтересовался мужчина и демонстративно побряцал наручниками о подлокотники. – Почему я здесь? Почему в таком виде? Кому мне пожаловаться?

– Я бы не стал держать их так, – понизив голос, заметил Нолмэндил, ни к кому конкретно не обращаясь, – слишком много всего вокруг. И окна.

– Все глухие кабинеты уже заняты, – ответил Халькон.

Присмотревшись к голдо и явно узнав, он никак реагировать и тем более комментировать его появление не стал.

– Надо решить, что с ними делать, потом уже пересаживать, – добавил Марондир. – Можем к себе забрать, у нас есть пара кладовок. Только через дворец тащить придется… Кстати, а что за делегация? Вы вот вообще кто?

– Неравнодушный гражданин, – ответил голдо, закончил рассматривать задержанных и, взглянув на Белега, чуть кивнул.

– Это что? Это можно понять как опознание? – тут же спросил Орофер и тут же одернул себя – сунувшись было вперед, опомнился, убрал за спину руки, отступил на шаг. – И что теперь дальше?..

Но никто ему уже не ответил, потому что тут, словно очнувшись, словно услышав что-то, вскинула голову женщина.

– Мы! Должно… быть. Встречались? – спросила она голосом странным, как будто чужим – спотыкаясь на каждом слове и на каждом слове меняя тональность. – Лицо. Знакомое! Да?

Нолмэндил сжал губы и не ответил.

– Метка – знакомая. Горит. Выцвела? Пусть, – сразу подхватил мужчина, и тоже странно теперь – рвано, с запинками, без недавнего возмущения уже – будничным отрешенным тоном.

– Тут. Ведь. Как смотреть…

– …знаешь – увидишь. Меточка же…

– Прямо. На душе. Горит!..

Оба уставились куда-то перед собой, пристально, завороженно глядя мимо всех них, в пустоту, в ничто; мужчина был теперь сосредоточен, словно старательно прислушивался к чему-то, повторяя, шевелил губами; женщина рассеянно улыбалась. Все вокруг тоже невольно замерли, и только помрачневший, побледневший голдо шевельнулся – дернул головой, словно отгоняя что-то от уха.

«Инциденты» с бывшими узниками Ангбанда в Дориате случались, как правило, двух типов: чаще выявляли кого-то, кто по слабости духа – из страха, от отчаяния, может из каких-то еще побуждений – соглашался сотрудничать. Передавал информацию, вредил по мелочи, распускал ложные слухи… Итог был всегда один: бесповоротная высылка за пределы королевства и передача всех данных в другие земли, во избежание. Изгоям таким оставалось только уходить куда-нибудь в глушь, в отдаление и теряться там, а то и переходить ЭредЛуин в надежде на новую жизнь и искупление, а может, и на дальнейшее падение.

Другим проявлением ангбандского воздействия было помутнение рассудка – иногда ожидаемое, иногда даже контролируемое; иногда вовсе внезапное, никак не обозначавшее себя прежде. В такой момент несчастный, только что бывший в полном сознании, мог явно или незаметно для окружающих утратить над собой контроль, стать послушным некой сторонней воле и ее приказам, а в худшем из вариантов – впасть в полное беспамятство, в настоящее безумие и, не узнавая ни близких, ни самого себя, натворить больших бед.

Поэтому все беглецы, все подозреваемые в том, что беглецами являются, обязательно попадали на реабилитацию – сначала на жесткий режим, потом, по мере обследования, на облегченный. Некоторые жили в центре не месяцами даже – годами; некоторые, чье сознание пострадало слишком сильно, были обречены провести там десятилетия; в отдельных случаях врачи и в первую очередь сам доктор Игливин делали прогнозы совсем неутешительные: вернуть кого-то к обычной жизни не удавалось вовсе. Подход этот давал свои плоды, и «инцидентов» в Дориате почти не случалось: выписанные из реабилитационного центра уезжали подальше от крупных городов и жили там, судя по донесениям местной полиции, вполне благополучно.

Но помимо этого существовал и третий тип ангбандского присутствия. В Дориате такое случалось только дважды, и оба раза Белег свидетелем не был и мог только позднее ознакомиться с рапортами и врачебными заключениями, перетекшими в дальнейшие теоретические споры: является ли это отдельным, специфическим «воздействием третьего типа» или же подтипом буйного беспамятства. Так или иначе, но если Дориату относительно везло, то в землях голодрим Белег подобное наблюдал уже лично.

– Приятно в таком месте увидеть вдруг знакомое лицо, – выровняв голос, зазвучав уже естественно, продолжила женщина – по-прежнему безмятежно глядя куда-то перед собой; а вот мужчина, напротив, смотрел теперь прямо, осознанно – разглядывал их всех весело и с любопытством, улыбался и продолжал беззвучно шевелить губами так, что казалось, будто он и говорит этим приятным женским голосом. – Не напомните имя свое?

– Вам лучше выйти, – произнес Халькон.

– Вам лучше позвать своего лекаря, – Нолмэндил снова дернул щекой.

– Невежливо так откровенно игнорировать простой вопрос…

– …доктор, вы вмешаетесь? Здесь дело посерьезнее швыряния бутылок.

– Сейчас. Сейчас я сделаю блокирующий укол.

– …неужели вас так скверно воспитали, господин голдо?..

– …да что доктор, тут нужен конвой усиленный! и смирительные ремни…

– Говорил же, надо сразу надевать…

– Отвечай мне! Смотри на меня и отвечай!

Он так сильно и так внезапно подался вперед, что, если бы Марондир и Хабрас не схватили стул за спинку, тот опрокинулся бы, несмотря на весь свой немалый вес; подался и, переменившись в лице, оскалившись и впившись глазами в голдо, только что не зарычал.

Тот отшатнулся, всплеснул руками, ловя опору. Саэрос, так и стоявший к нему вплотную, отскочил, выругался, запрыгал на одной ноге.

В помещении стало как-то странно – то ли темнее, то ли холоднее, то ли появилась в воздухе какая-то тонкая липкая паутина. Кто-то пытался снять ее с глаз, кто-то замотал головой, отмахивался и ежился.

– Довольно, довольно, – мгновенно вернув себе приветливый вид, примирительным тоном продолжил мужчина – теперь говорили они оба, и женщина, чуть отставая, повторяла за ним, словно эхо, и, словно опаздывающая тень, точно так же поворачивала голову и водила пустым взглядом по сторонам. – Не нужно так пугаться. Давайте-ка просто поглядим друг на друга. Кто тут еще?.. Artanis, вот так приятная встреча! Как поживаете, принцесса? Как поживает последний ваш уцелевший брат?

Утратив свою привычную отстраненную уверенность и легкую надменность, извечную легкую насмешку, Галадриэль превратилась теперь в статую: замерла, стиснув кулаки, сжав губы, и смотрела на говоривших с холодной чистейшей ненавистью.

– Ну-ну, не надо метать такие молнии, а то бедный господин письмоводитель воспламенится, а он и так не слишком крепок… О, позвольте, а это?.. – мужчина на стуле оборвал самого себя, с наигранным удивлением округлил рот.

Белег дернул Турина за плечо – отступить подальше.

– …неужели!.. Мальчик мой, это ведь ты? Вот так сюрприз! Наша запланированная встреча так неудачно сорвалась, а была такой желанной!.. Столько всего тебе следовало показать, со стольким познакомить!..

Боковая дверь, ведущая в коридор, а оттуда дальше в Управление, распахнулась. Появился офицер, убежавший звать доктора Игливина, следом сам доктор, а по пятам – пятерка конвоя с винтовками, в пехотной форме с черными шевронами разведки (действующие офицеры, как и сам Белег, все эти нашивки на обычной, не парадной форме всегда спарывали, но те, кто служил в отрядах силовой поддержки – в конвое, в патруле и прочих группах усиления, – носили обязательно).

– Что делать? – сразу выкрикнул Адвэллион. – Обычный блокатор не поможет! Я сам не смогу!

Он уже вытащил из медицинского саквояжа коробочку с ампулами и шприц, но остановился, в нервном замешательстве глядя на прикованных.

– Что тут? – коротко спросил Игливин, цепким взглядом срисовал обстановку и тут же себе ответил: – Вижу! Отойти всем от них!

Двое на стульях уставились на него – мужчина с живым интересом, женщина с видом по-прежнему отрешенным, опустошенным.

– Это что же такое сейчас будет?..

– Отодвиньте их друг от друга. Живее! Держите стул! Крепче держите, втроем! Адвэллион, накрой ее, коли по второму курсу. И готовь… Нет, пока только ей коли!

– Очень интересно будет посмотреть!..

– Молчи!

Доктор Игливин остановился перед мужчиной и положил руки ему на виски. Издевательская ухмылка пропала не сразу – секунду-другую кривилась еще, а потом сменилась то ли замешательством, то ли удивлением, а уже потом яростной гримасой.

Голова задергалась, замоталась; натянулись сцепки наручников, стальные браслеты стали сильнее и сильнее впиваться в запястья. Но доктор Игливин удержал и выровнял: держал крепко, стискивая виски, прижимая большие пальцы над бровями, и что-то беззвучно шептал. У него самого на побледневшем лице выступили капли пота, руки напряглись, напряглась вся фигура, но он держался и сам – не дрогнул, не покачнулся, не разорвал пристальный, связывающий зрительный контакт.

Продлилось все не дольше пары минут. Конвойные рывком переставили забившуюся в крике женщину вместе со стулом, доктор Адвэллион набросил ей на голову свой пиджак и отработанным движением вкатал под ключицу два шприца подряд – один с чем-то прозрачным, другой с мутно-желтым. Женщина сразу обмякла.

С мужчиной вышло иначе: задергавшись, он в какой-то момент притих, поддался, но потом взъярился с утроенной силой, стал изрыгать неясный поток брани и проклятий, а тот перешел в настоящий, животный вой.

В кабинете будто бы упали плотные шторы: стало душно, стало еще темнее, а может, загустилась та повисшая вокруг сумрачная паутина, вытеснила собой воздух. Рядом, но как будто из-под воды раздался грохот. Белег обернулся и увидел как-то странно, замедленно корчащегося на коленях, зажимающего уши Саэроса; к стене привалился Нолмэндил – через прижатые к лицу пальцы сочилась кровь.

– Да просто выруби его!.. – глухо, растягивая слова, – или это казалось так? – выкрикнул он.

Тот, пристегнутый, тоже был в крови – браслеты впивались все глубже, возили по разодранным запястьям; хлынуло носом, потекло ртом, слезами засочилось из глаз, а он все продолжал извиваться и выгибаться на стуле с такой силой, что ясно было – еще немного, и начнут трещать кости.

Поверх ладоней доктора Игливина легли женские ладони: Галадриэль отпихнула с дороги застывшего Орофера и шагнула вперед, бледная и решительная, замерла рядом с трясущимся стулом.

Амплитуда рывков нарастать перестала. Еще несколько раз мужчина дернулся с тем же звериным ожесточением, а потом поддался; вой сменился хрипом, потом стоном; закатившиеся глаза закрылись, и он тоже затих.

Тишина повисла резко и неестественно отчетливо. Будто поворотом рычага отключили звук, отключили сопротивление воздуха, и все они, потеряв равновесие, качнулись, оторопело заозирались друг на друга.

С колен кое-как поднялся Саэрос, витиевато выругался.

– Ну и выступленьице, – добавил севшим голосом и привалился к окну – дернул щеколду. В кабинет потоком хлынул свежий ночной воздух, стало полегче. – Знаете, мне совершенно не понравилось…

Отмер и доктор Адвэллион: уже достал что-то из своего саквояжа, доведенным до автоматизма движением набирал в шприц. Военврач Хабрас стянул и скрутил валиком куртку, стал пихать ее женщине под шею.

– Спасибо, Ваше Высочество… – опустошенно выдохнул доктор Игливин, ухватился за спинку стула, – ваша помощь подоспела очень вовремя. Еще немного, и действительно осталось бы только оглушить его ударом. И то, это не всегда помогает…

– Не благодарите, – без улыбки ответила Галадриэль, наклонилась, неловко пощупала бесчувственному мужчине пульс. Руки у нее сильно дрожали. – Впечатляюще. Я о том, что вы в принципе его держали.

– Случай тяжелый, но в моей практике бывало разное…

– С этого надо было начинать, – гнусаво произнес Нолмэндил. Он сидел на полу возле двери и, запрокинув голову, зажимал нос. – В тяжелом-то случае… А вы рисковали получить прикованный труп. Или – неприкованный.

– Возможно, вы правы…

– Возможно? Нашли место, тоже мне… Были в вашей богатой практике случаи, когда кто-то выламывал из браслетов руки? Или сворачивал себе шею, откусывал пальцы и продолжал при этом насмехаться?

– К сожалению…

Белег обнаружил, что так и стоит, стиснув Турина за плечо и за отворот куртки, а тот застыл и ошеломленно глядит на бесчувственного мужчину. Отпихнув их, вперед прошел Орофер.

– Ну что, будете отрицать, что это из-за ваших инициатив? – пряча в злости миновавший испуг, спросил он и посмотрел на доктора Игливина – тот прикрыл глаза и переводил дух, мерно подкручивая завод карманных часов. – Не из-за вашего «неравнодушного гражданина»?

– Их крепко повело еще до нашей встречи, – возразил Нолмэндил.

– Доктор?

– Да?.. Не могу пока судить, что именно спровоцировало такое бурное проистечение…

– Отойдите все. Сядьте, – Ордиль резко оборвал нарождающийся спор и указал на ряд стульев возле стены. Сам он тоже чуть покачнулся, приложил к носу ладонь, коротко взглянул. – Дармир, изолировать их, прямо сейчас. Одних не оставлять, постоянный конвой. Халькон, картотека: через полчаса должны знать, кто это и чем занимались. Но сначала приведите Бриан, пусть первая посмотрит.

– …я не узнаю в них своих бывших пациентов, – вставил доктор Игливин.

– Вы уверенно помните их всех?

– Практически…

– Это не ответ. Халькон – картотека. Вы, – он обернулся к так и сидящему на полу голдо, – готовы делиться еще сведениями? Или хватит? Или… в состоянии?

– Да, господин Нолмэндил, вас самого-то не следует изолировать, а?

– Не следует, ваше высочество. Сейчас пройдет. Только дайте воды, что ли…

Офицеры отвлеклись на поручения, оба доктора и военврач вместе с майором Сибралланом занялись прикованными, откуда-то уже появились свертки плотной ткани и ремней, и конвойные быстро разматывали их, готовясь применить.

– Если хотите, чтобы меня на вас вывернуло, садитесь ближе, – пригласил Саэрос, когда Белег и Турин подошли к распахнутому окну и молодой человек нервно хрустнул папиросной пачкой.

Ночная, почти осенняя уже прохлада вольно текла из парка – пахло свежестью, близостью реки и леса. Саэрос сидел на подоконнике прикрыв глаза и жадно заглатывал все это. Турин развернулся на пятках и отошел.

– Ты не слышал же?

– Что?

– Его. Голос этот. Голос в голове.

– Нет.

– Хорошо. Рад за тебя…

– Что он говорил?

– Даже не спрашивай… – Саэрос снова прикрыл глаза и лбом уткнулся в холодное стекло.

Что именно случилось в тот раз, когда в подзвездном мраке окружающих Куйвиэнен лесов сгинула не первая и не последняя группка охотников, они так и не узнали. Нашли следы на земле, глубокие борозды, окровавленные клочья одежды и просеку, которую оставило нечто огромное, взявшее путь на север. Но Саэрос потом вернулся – один. Вернулся через несколько дней, когда надеяться уже перестали. Прибрел в поселение в полном беспамятстве – голый, грязный, но как будто целый – только весь исцарапанный, исхлестанный ветками, зато совершенно не в себе, – без слов рухнул в чьи-то объятия и надолго канул в забытье. А когда проснулся, рассказывать ничего не стал. Они, впрочем, и не выпытывали.

– Скажешь, не надо было мне соваться, да? Скажешь, не моего ума это?.. А я не хотел, чтобы вы без меня тут собачились…

– Я знаю. Посиди здесь. Найду тебе пить.

– Лучше выпить…

Белег толкнул оконную створку, шире распахнул ее и отошел.

В стороне на чьем-то письменном столе стоял пустой графин, рядом тоже пустая бутылка из-под минеральной воды, а ближайший погребец еще год назад находился в отделении книжного шкафа: на случай некоторых разговоров там держали бренди и какую-нибудь настойку. Только теперь и шкафа на прежнем месте не было – втиснули еще один стол.

Белег поискал взглядом, обернулся на дверь, и тут же в нее и постучали. На отклик заглянул настороженный командир поста – ему было велено никого не пускать и не мешать, но и через дверь, и через внешний холл между кабинетом и лестницей недавний вой было совершенно точно хорошо слышно.

– Господин полковник, – он сделал паузу, оценив обстановку, и продолжил, – курьер. Пакет. Говорит, лично в руки, из центра города. Из Квартала.

– От Берена? – живо обернулся Орофер.

– Не сказано, – ответил командир, но из-за его спины, из холла донеслось: «Да! Так точно!»

– Зови.

По знаку, застеснявшись, запнувшись на пороге, вошел парень в полицейской форме со свертком коричневой бумаги в руках: вошел, растерянно оглядел их всех и выговорил:

– Доставлен пакет для господина начальника разведки… Велено передать лично в руки.

А дальше все произошло быстро и почти одновременно.

Белег, оказавшийся от курьера сбоку, увидел, что форменный полицейский значок с менегротским гербом приколот на его мундире ниже, чем полагается, и что ткань под этим значком натягивается, словно он скалывает – скрывает – края небольшой дырки; Белег опустил взгляд ниже и увидел, что вместо полицейских сапог на нем сапоги похожие, но все же другие – обычные гражданские. Перебравшийся на стул Нолмэндил резко выпрямился, будто увидел знакомого, а Марондир – наоборот: нахмурился, не узнавая. И сам парень, окинув их всех медленным неуверенным, заспанным каким-то взглядом, остановил взгляд на нем – на Белеге.

– Ну что ты застыл-то? Забыл, кто теперь начальник разведки? – нетерпеливо поинтересовался Орофер.

Курьер снова мигнул и вдруг, будто проснувшись, ухмыльнулся знакомо и радостно сообщил:

– Подумалось, мы как-то неправильно простились!

Первым опомнился Халькон: с дороги оттолкнул Ордиля, изо всех сил пихнул парня обратно – в сторону дверей; Нолмэндил вскочил со своего стула, а Белег – Белега за шиворот дернуло так, что сбило с ног, а галстук и ворот рубашки удавкой впились в горло. И когда в следующее мгновение раздался взрыв, стало уже действительно темно.

========== Глава IV. Случайные встречи ==========

Сражение, которое потом назвали битвой Нирнаэт Арноэдиад, началось для Белега ранним летним очень солнечным утром, когда он, а с ним еще два десятка офицеров из Дориатской разведки и из Штаба вышли на передовые укрепления Эйтель-Сирион вместе с Фингоном и его командирами в ожидании условленных сигналов. Части под знаменами Хитлума и Дор-Ломина, под знаменами Митрима, Невраста и упрямого Дортониона, под голубыми знаменами Верховного короля; отряд под бело-золотым стягом Нарготронда, под цветущим на зеленом поле серебряным буком (пусть это было не знамя Дориата, а только сочиненный две недели назад штандарт отдельного экспедиционного корпуса, но и он взвился среди прочих) – войска эти стояли в предгорьях Эред-Витрин и в нетерпении ждали: гремело там, топало, скрипело колесами, стучало копытами, оковками сапог и ботинок, терлось ремнями, щелкало затворами, звенело россыпями патронов, лязгало проверяемыми на остроту саблями, кавалерийскими палашами, штыками и пиками целое великое армейское море; люди и эльфы в нетерпении озирались, прислушивались, вглядывались в далекий горизонт, подбадривали друг друга окликом и шуткой, сосредоточенно молчали, молились, смеялись, сверялись в последний раз с картами, приветствовали знакомых, прощались с друзьями, пели, курили, трепали ободряющей хозяйской рукой по холкам лошадей, по стволам орудий, по кузовам бронемобилей… Ждали.

Сигнала все не было. Адъютанты, посыльные, связные сновали туда-сюда, командующие частями и родами войск уходили проверять своих и опять возвращались; Фингон листал донесения, отдавал последние какие-то распоряжения и все смотрел: вниз на видимые отсюда армейские порядки и дальше – на тревожно курящийся вершинами Тангородрима северо-восток, на восток и почему-то на юг. Белег, выждав, подошел к нему, положил на парапет бастиона новую фуражку с новой, тем же серебряным буком отмеченной кокардой и спросил негромко:

– Кто-то еще запаздывает?

Фингон улыбнулся: вскинул голову, посмотрел чуть искоса и улыбнулся – сначала только глазами, а потом всей широкой своей мальчишеской, озорной улыбкой. За нее одну его можно было полюбить сразу. Но его вообще любили. Даже те, кто напоказ снисходительно называл «славным малым», отзывался небрежно и ставил под сомнения те или иные способности «молодого», как его всё еще звали, Верховного короля – все они тоже в конечном счете признавали, что Фингон им как минимум симпатичен. Не прикладывая усилий, не делая осознанных шагов, он действительно мог понравиться с первой встречи и с первого взгляда.

– Вы разве не в курсе, господин полковник? – спросил Фингон с той же открытой улыбкой.

Это было и хорошо, и не очень. Работать непросто, порой трудно, порой через силу, через раздражение, противостояние, через хорошо скрытую иной раз враждебность – но всегда увлекательно было с его отцом: Голфин обладал не только исключительным умом, прозорливостью и пониманием в самых разных вопросах, он владел и тонким искусством беседы, в которую легко вплеталась игра смыслами, значениями, подтекстами. И раздражительный Гилрэс, и спокойный Аймо, и посольские, а особенно Даэрон, признавали: говорить с Голфином – как с умелым противником фехтовать на ненадежном льду. Фингон же был приветлив, обаятелен, а вместе с тем предельно открыт и обезоруживающе прям.

– Ручеек новостей из Гондолина всегда был скуден. В последние месяцы пересох вовсе. Вряд ли это случайность.

– Ха! – выпрямился Фингон и весело, сильно хлопнул ладонью по краю парапета. – Скажу брату, чтоб и впредь следил за своими водными коммуникациями! А с другой стороны – может, больше и не понадобится?..

Белег не стал отвечать и только кивнул, принимая такой ответ, Фингон еще раз усмехнулся, все так же озорно прижмурился, а потом оба повернулись и стали смотреть вниз, на войска. Вскоре прервалось и это: откуда-то сзади, из рядов построек во дворе цитадели, донесся шум оживления, пробежали ветром шорох и оклики, послышались в них слова «король», «гонец» и «наверху»; Фингон, вскинувшись, всколыхнувшись весь, порывисто повернулся навстречу этим голосам и этому движению – как раз чтобы увидеть взбегающего по ступеням офицера. В темно-синей форме непривычного, немного старомодного по митримским меркам кроя, с нашитым на рукаве шевроном – солнце, луна и алое сердце, – он тоже увидел короля, замешкался на мгновение, словно раздумывал, не обнять ли прямо здесь, на месте, но с собой совладал – шагнул вперед и торжественно опустился на одно колено, протянул густо запечатанный сургучом пакет.

Вокруг слитно качнулись, приблизившись, окружив Фингона еще более плотным кольцом. Посланника он сам уже дернул за плечо, заставляя подняться, и без слов, но крепко, дружески это плечо стиснул. На камни бастиона посыпались в нетерпении ломаемые крошки сургуча, клочки коричневой бумаги. Фингон влет пробежал написанное, замер на мгновение – прикрыл глаза, выдохнул как будто, а потом снова вскинулся и оглядел вокруг себя.

– Друзья… Пришел! пришел день!..

Потом воодушевление в Эйтель-Сирион все же схлынуло: с востока по-прежнему не было ни условленного сигнала, ни каких-либо вестей. Выстроенные порядки внизу нетерпеливо ворочались, все пытаясь разглядеть на горизонте что-то кроме далеких клубов дыма. С бастиона не было видно и зеленого штандарта с буком, но Белег знал, где он находится, и часто смотрел в ту сторону: скрытые деревьями пять сотен стрелков, а среди них и Маблунг, ждали там вместе со всеми.

К полудню ничего не поменялось.

Наконец Фингон, явно только силой воли удерживающий собственное беспокойство и собственное нетерпение, решил спуститься и проехать перед крепостью.

– Перепоручаю вас, господин полковник, – произнес он на прощание и сделал знак стоящему здесь же Танвэ – Танну Алвину, начальнику хитлумской разведки; тот сопроводил свое «так точно!» многозначительным кивком. – Как начнется – не пренебрегайте его указаниями, иначе король Тингол никогда нам этого не простит!

И он безо всяких церемоний протянул Белегу руку, тряхнул от души, хлопнул по плечу. А потом повернулся и пошел к лестнице и дальше почти бегом – перепрыгивая через ступеньки, спустился во двор, где подвели уже белого, с посеребренной сбруей, с лазоревой попоной коня. Офицеры на бастионе потянулись следом, и Белег вместе с Танном посторонились, давая дорогу. Белег оглянулся: Фингон уже был в седле – воодушевленный, с сияющими глазами, с подрагивающими в нетерпении, как у хорошей охотничьей собаки, ноздрями; он озирался, глядя, как быстро собирается вокруг конная свита штабных, адъютантов, высших офицеров, порученцев и телохранителей; махнул рукой и, шевельнув поводья, послал коня с места длинным красивым прыжком; золотые жгуты аксельбантов на синем его мундире забились, закачались в разные стороны, и уже из арки снова донесся тот самый возглас:

– Пришел день!

Таким Белег его и запомнил.

…Закончилось все через девять дней.

Вернее, сама битва, как сосчитали потом, длилась семь дней, а потом еще долго тут и там продолжались стычки, сопротивлялись обреченные гарнизоны Химринга, Барад-Эйтель, Эйтель-Иливрин и других крепостей, а отряды из Ангбанда вырезали попадающиеся на пути деревни в Хитлуме, Митриме и Дор-Ломине. Но для Белега все закончилось на десятый день.

– Белег Куталион! – криком позвал кто-то по имени, и Белег вдруг обнаружил себя.

Обнаружил сидящим на краю закиданной сеном щелястой незапряженной телеги – оглобли торчали криво, на одну был насажен порванный хомут. Позади на телеге, деревянно вытянувшись, лежали бок о бок двое с закрытыми лицами; рядом, макушкой упираясь Белегу в бедро и судорожно вцепившись в его руку, в бреду умирал третий – сильно обгоревший немолодой хадоринг с саперными топориками в уцелевшей петличке; он потом так и не пришел в себя, не назвал ни имени, ни части, похоронили его на границе с Дориатом в одной из нумерованных могил.

– Белег Куталион! – снова позвал кто-то, и Белег, будто просыпаясь, медленно поводил взглядом.

Вокруг было что-то вроде малоупорядоченного лагеря: стояли армейские фургоны и передки́, такие же убогие телеги и крестьянские повозки, испуганные кони, побитая техника; сновали вокруг грязные, закопченные, перемотанные бинтами и тряпками эльфы и люди; кричали, звали, стонали и плакали.

Белег тупо потряс головой, взялся свободной рукой за прошитый болью затылок и посмотрел на себя: понял, что весь от макушки до подметок покрыт черно-бурой коркой – из ссохшейся, колкой, гарью и густым железом пахнущей земли. Земля эта была везде – на коже, на одежде, под одеждой, вместе с кровью в ушах, во рту – во рту она потом еще долго скрипела на зубах, когда его начинало вдруг выворачивать все тем же землисто-бурым; земля была и в карманах, доверху набилась в сапоги – сапоги, как оказалось, были чужие, франтоватые кавалерийские, на два размера меньше, чем следовало, и снять их потом не вышло, пришлось резать. Форма, вся посеченная и протертая, осталась своя, но пуговица на кителе уцелела единственная – на нагрудном кармане; там, внутри комочка спрессованной земли, позднее обнаружилось сплюснутое обручальное кольцо, а на нем выведенное тенгваром «К и Э – навсегда».