Текст книги "Добрым словом и пистолетом (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Второй раз сознание вернулось вместе со светом: лежал он уже на спине, возле лица светил карманный фонарик, и под невнятное бормотание чьи-то руки бесцеремонно обшаривали его.

– …что тут, что тут у нас, господин мой эльф? что тут, что тут… – приговаривал надтреснутый скрипучий голос, и на пол с тихим стуком отправлялось содержимое Белеговых карманов.

Он дернулся в своих путах, Мим – в свете фонарика мелькнуло испуганное лицо с всклокоченной бородой, с застрявшими в ней крошками сора, с выпученными глазами в красных прожилках; из щербатого рта пахнуло киселью похлебки и извечного самосада – Мим тоже дернулся, пошарил где-то, и на свету блеснуло лезвие.

Раздался выстрел.

Нож – или что это там было – зазвенел на полу, и Мим с испуганным возгласом метнулся прочь – так спасается от брошенного ботинка одинокая крыса.

Откуда-то донеслись шорох, тяжелое ворочание и перемежающееся стонами прерывистое дыхание.

– К-хто там… живой?.. – позвал слабый голос Андрога.

– Я…

– В… в-встать можешь?

– Нет.

– По… годи…

Очень медленно Андрог подполз из темноты, с трудом переваливаясь через темные тряпичные кучи, и кое-как перерезал – перепилил – пару ячеек сетки, а потом без сил опустил голову Белегу на плечо и, тяжело дыша, выдавил:

– …уволок-хли …нашего…

– Жив?

– Да… С-скрутили. Этот еще – просил… Сука ка-кая… же. Говорил: сразу… кончать…

Больше не сказал ничего.

Белег пролежал так еще целую вечность, с трудом растягивая шнуры сетки и часто переводя дыхание. Во рту солонило, голова отзывалась болью на всякое движение, а левая рука не двигалась вовсе; когда он все же освободился и сел, спихнув в сторону застывшего Андрога, в свете фонарика заблестели остекленевшие глаза.

Раньше ему удивительно везло: за все годы – у Озера, в Походе, в Белерианде и в самом Дориате – он ни разу не был серьезно ранен. Вывихи, ушибы, порезы, мелкие переломы – все как у всех; но ничего из того, что надолго вывело бы из строя. Даже тогда, после Нирнаэт, военврач только осмотрел его и, пусть не слишком охотно, сразу отпустил. Кто-то говорил, это большая удача; кто-то повторял суеверие – удача такая однажды уравновесится сторицей.

Руку насквозь прошило ниже локтя, и обе кости пугающе легко двигались внутри сами по себе. Дело было скверно, а с другой стороны – могло быть и хуже, но никаких других ран не обнаружилось, зато рядом на полу в аккуратной кучке лежал и «Карсид» (весь расстрелянный), и небольшой черный пистолет (тоже пустой), и снятый с руки хронометр, и заботливо вытащенное содержимое карманов: складной нож, зажигалка, немного денег, документы на имя Лорваса Валендиля Алдамиона (нандо из Нимбретиля; вполне реальная фигура), а главное – серебристая металлическая коробочка без надписей, но с выдавленным на внутренней стороне крышки цветком. В коробочке уцелели все пять ампул.

Минут через десять, когда в голове прояснилось, сил как будто прибавилось, а мешающая думать боль почти полностью ушла, Белег поднялся и осмотрелся. Первым делом соорудил повязку, а поверх нее шину, а поверх шины приладил чью-то портупею, накрепко притянув руку поперек груди. Вокруг, внутри перехода их подземного убежища, он насчитал по меньшей мере три дюжины людских трупов – кто-то погиб в перестрелке, кого-то добили уже после. Лестница на вершину Амон-Руд тоже была завалена, а все остальные обнаружились наверху. Выживших не было.

Отсюда, с вершины, в сумерках хорошо были видны кострища отмирающих пожаров – в долине вокруг горы было полтора десятка партизанских баз, постов и схронов. Столько же огоньков Белег и насчитал. Поэтому долго размышлять не стал: вернулся в убежище, наполнил там припасами чей-то ранец и пару патронташей, забрал из тайника оставшиеся коробочки с медикаментами и спустился вниз, уповая, что приспособленную под склад и гараж нижнюю пещеру Мим выдавать не стал.

Гарью и бензином запахло почти сразу, поэтому, оказавшись на пороге, Белег уже был готов: гараж выгорел подчистую. Там еще что-то тлело и изо всех сил воняло, поэтому остовы автомобилей (трофеи, плоды откровенного мародерства ранних дней существования банды и кое-какие приобретения, включая подаренный от щедрот новый нарготрондский бронемобиль – пробное изделие, непрошибаемое, но очень уж тихоходное, более смертоносное внешним своим видом, нежели встроенным в крышу пулеметом; пулемет на платформе все время клинило, и в конце концов его решили снять и приспособить под турель) – остовы эти он рассматривать не стал и вышел наружу. По иронии уцелел мотоцикл. На нем обычно отправляли связного на базы и на окрестные хутора, поэтому он вечно валялся в кустах, закиданный лапником. Наверное, одной рукой его еще можно было поднять и завести, но нестись по разбитой дороге, надеясь догнать далеко оторвавшийся отряд, удалось бы до первой ямы.

Накатывающее отчаяние требовало какого-то выхода: Белег без толку метался по площадке перед замаскированным ходом внутрь горы – не иначе, действовало содержимое ампулы – и уже почти поддался искушению всадить в неповинный мотоцикл всю обойму. Но тут из зарослей, пошуршав там, пофыркав, потопав, будто сообразив, что не стоит появляться слишком внезапно, вышла лошадь. Простая, живая и очень грустная бурая лошадка с прозаичной белой отметиной во лбу, с одним ухом и с сильно опаленной куцей гривой. До того как во всеобщую жизнь вошли ныне не особо любимые Белегом автомобили и прочая колесная техника, он не слишком жаловал лошадей – вернее, не слишком понимал сам принцип доверять свою жизнь животному красивому, но пугливому и глупому. Но сейчас шагнул к лошади и, обхватив ее за шею, поцеловал прямо в грустную исцарапанную морду. Глупой она не выглядела.

Через два с половиной дня и еще через три ампулы они были у переправы Тейглина. Ангбандский рейд опережал сильно, но как будто не торопился – часто останавливался пограбить, попьянствовать и тащил с собой прибавляющуюся добычу, а потому расстояние между ним и Белегом понемногу сокращалось. От переправы след вел напрямую через пустынный ныне Старый Южный тракт: очевидно, отряд был хорошо подготовлен и не боялся идти так близко к Бретильским укреплениям и рисковать нарваться на встречную разведку боем.

Еще через три дня они с лошадью перешли Бритиахский брод и двинулись в сторону предгорий. Путь надежно помечали следы стоянок, полное отсутствие местных жителей, что прозябали в убогих халупах в стороне от тракта и спешили убраться с пути любого подозрительного отряда, а еще иногда встречались трупы – и ангбандские, и вовремя не спрятавшихся людей.

На восьмой день лошадь захромала. Это была простая крестьянская лошадка, когда-то она всего лишь возила телегу по равнинам Талат-Дирнен, а потом послушно катала партизан по долине вокруг Амон-Руд – с весточкой до одной базы, с ответом до другой… Рывок на сорок с лишним лиг с ее стороны уже был подвигом, и Белег не мог ее винить. Поэтому только расседлал и, как сумел, обработал пораненное копыто. Кто-нибудь из кавалерии или даже Маблунг, большой любитель лошадей, сказали бы, что правильнее и милосерднее было бы ее пристрелить: к ночи нагорья Таур-ну-Фуин кишели волками и тварями похуже (они кишели и днем, но Белег знал способы тварей отвадить). Может, даже сама лошадь это понимала, потому что по-прежнему грустно и покорно глядела на него, не собираясь от судьбы сбегать, но Белег не стал вынимать револьвер; погладил ее, потрепал по гриве, пошептал в уцелевшее ухо, как лучше выйти из этих проклятых мест обратно к опасным, но все же не настолько низинам Димбара и отпустил. Лошадь медленно повернулась и, хромая, потопала вниз по склону. Позади на крупе у нее белело смешное совершенно круглое пятно, и Белег понял вдруг – сопоставил: видно, именно эту лошадь Турин назвал Пуговицей.

Пеший путь напрямую через лес занял у него еще сутки. Сама дорога шла окружным путем, и он рассчитывал хорошо здесь срезать и нагнать отряд на спуске. Две коробочки с ампулами уже опустели, и за пазухой оставалось еще две; рана почти не беспокоила, голова была удивительно легкая и соображала хорошо – иной раз даже как будто слишком хорошо и слишком просто, и непонятно было, как долго будет длиться этот эффект и не выйдет ли боком: средство это всегда использовали как меру экстренную и краткосрочную, а вот держаться на ней сутками в постоянном напряжении сил никто раньше не пробовал. Не говоря о том, что неясно было, как поступать дальше, если он действительно сумеет нагнать многочисленный, до зубов вооруженный отряд…

В лесном мраке вдруг что-то мигнуло и осталось светить – белым электрическим светом. Белег вскинулся. Он устроился на ночлег в корнях дерева, рассчитывая продолжить путь еще до рассвета; вскинулся и снял пистолет с предохранителя. Тяжелый «Карсид» висел в кобуре на поясе, а маленький, компактный и почти бесшумный пистолет удобно ложился в руку даже во сне.

За горным уступом под укрытием из склонившейся сосны темнело нечто странное, в чем не сразу распознался бронемобиль: по сравнению с этим ублюдком, нарготрондский сородич его показался бы почти симпатичным. Бронемобиль стоял как-то криво, вывернув переднее колесо, и возле этого колеса, привалившись спиной и выпустив из рук включившийся фонарик, кто-то сидел. Белег присмотрелся и подошел ближе.

– Эй.

Сидевший оказался эльфом, но таким запущенным замученным, что не стоило даже пытаться угадать принадлежность к какому-то народу, зато место пребывания его в последние – месяцы? годы? – было очевидным. Из оружия у него нашелся только мясницкого вида палаш, рука была одна, правая, а от второй, укоротившейся по меньшей мере до запястья, обернутой грязной тряпкой, даже через тряпку шел и характерный запах, и сильный жар. Впрочем, жар шел от него всего.

Белег сдвинул предохранитель и огляделся: переднее колесо бронемобиля попало в трещину между камнями, и там то ли заклинилось, то ли вовсе погнулось – так или иначе, вытащить его даже с помощью набросанных веток и сучьев-рычагов явно не получалось…

На то, чтобы сходить к своему маленькому лагерю, у него ушло несколько минут. Еще несколько – чтобы вколоть неизвестному бедняге лекарство, а потом, дожидаясь эффекта, промыть ему рану и сменить повязку.

Тот очнулся через час. Дернулся вдруг, заерзал и сел, одурело озираясь по сторонам: Белег оттащил его в сторону, на траву, забрал на всякий случай все лишнее и только вложил в целую руку флягу с водой. Сам сел ждать на подножке бронемобиля.

– Ты кто такой? – спросил раненый, когда осознал свое положение, напился и откашлялся.

– А ты?

– Ага. Значит, Дориат, – раненый криво ухмыльнулся, и этого отчасти оказалось достаточно.

– Значит, голдо.

Они посидели, рассматривая друг друга. Потом раненый мотнул головой на север и спросил снова:

– Оттуда?

– Нет. Этот агрегат на ходу?

– Был на ходу. Видишь, застрял… Отряд ангбандский увидел, вот и рванул куда попало. Повезло – не заметили…

– Большой отряд?

– Большой… Изрядная толпа, еще и пленника с собой тащили.

– Пленника?

– Вроде как. Я удивился даже: барахла тащат много, даже скотину гонят, а пленный всего один. Парень – из смертных. Нет… а… – голдо прищурился, – а зачем спрашиваешь? сам куда собрался? Мне-то – на юг.

– На юг, – повторил Белег, размышляя.

Голдо подождал, но, видно, решил, что продолжения не будет. Поэтому неловко поднялся, качаясь, подбрел к бронемобилю, поймал рукой выступ кузова и критически посмотрел на колесо.

– Раз на юг, – он охнул, замолчал и прикрыл глаза, постоял так шатаясь, – раз на юг, то предлагаю времени не терять и попытаться вытащить этого монстра в… – он покосился на затянутую на груди у Белега портупею, – в две руки. И двигать побыстрее. Выглядит так себе, не спорю, но прет честно, даже по камням. Должен дотянуть до границы вашей… Тут лиг пятьдесят осталось, да?

– Даже меньше. Если по прямой, – Белег тоже поднялся, встал рядом, рассматривая колесо.

– Тогда решили. Я, – надумав, голдо повернулся и протянул руку, – я Гвиндор Дуилинион. Нарготронд.

Белег помедлил.

– Я знаю, как выглядит Гвиндор из Нарготронда, ты не похож на него.

Голдо рассмеялся – криво и зло.

– Верю! Только ты знал прежнего Гвиндора! Гвиндора – командира Нагорной стражи. Гвиндора-без-пяти-минут-зятя-короля. Гвиндора – осла, который не смог сдержать себя в руках в самый важный момент! Гляди, от него остался огрызок, но имя все равно прежнее: Гвиндор Дуилинион из Нарготронда. Назовись и ты, и возьмемся уже за дело. А потом дернем на юг.

Лекарство подействовало хорошо, и теперь в раненом можно было опознать голдо: худющий, грязный, наполовину седой, весь скособоченный, он глядел на Белега снизу вверх, но глядел твердо и сверкал глазами со всей присущей голодримской задиристостью. Теперь Белег его узнал.

– Ты прав. Быстрее сделаем, быстрее отправимся. Но сначала захватим кое-кого. Я Белег Куталион. Из Дориата.

Гвиндор, на глазах теряя решительность, смотрел на Белега. Потом на руку, крепко ухватившую – поймавшую – его протянутую худую и грязную ладонь, и взгляд его из задиристого делался тоскливым. Он вздохнул и обреченно выругался.

18 часов 26 минут

– Ты спишь или думаешь?

Турин тронул его за плечо, и Белег обнаружил, что все еще сидит и смотрит перед собой – туда, где недавно стоял мастер Гуин и где теперь осталось пустое место.

– Думаю.

– О подлых гномьих комбинациях? Что это вообще сейчас было?

– Похоже, намерение отделаться от неудобного поручения.

– Пф-ф! Ну хитрила! Может, он вообще хотел, чтоб мы его с конвоем куда-то проводили?

– Запросто, – согласился Тиглдан и поскреб седую щетину на щеке. – Я ваш разговор только в самом конце услышал, но отчего-то догадываюсь. Задницу свою от прежних товарищей спрятать хочет, не иначе.

– Возможно. Не уверен. Не думал о нем, – Белег медленно покивал, потом провел ладонью по лицу, поднялся.

– А о чем думал?

– О том, – стул от тычка по спинке снова встал на задние ножки и завалился к прилавку, – о том, что если бы он вот так меня ударил, то как раз бы в нужном направлении. Но я бы никак не разбил голову обо что-то на столе – спинка стула не дала бы.

Тиглдан на этот раз если и удивился, то виду все равно не подал.

– Какие интересные тебя посещают мысли… Своевременные.

– Не-не, Тигл, это он про короля! – сообразил, пояснил Турин, подошел к стулу с другой стороны, потрогал его. – Но… Если боком?.. Хотя там же кресло с подлокотником… А! А если тогда на нем? Если на подлокотнике король и сидел? Как раз бы плашмя на стол и рухнул, а кресло потом передвинули. Что скажешь? Только вот по росту тогда…

– Скажу, – Белег забрал с прилавка ключи, огляделся еще раз и пошел к выходу через подсобку, – что почти уверен: так и было.

Они вышли обратно во двор. Там было все так же пусто и тихо, только горели окна флигеля, падал на крыльцо желтый свет из его распахнутой двери и мягко светилось выходящее на эту сторону окно в квартире Халардона. Белег запер дверь, а Турин хотел что-то добавить, но промолчал, только мрачно переглянулся с Тиглданом.

– Что с твоей подопечной?

– Лежит… Доктор серьезный, лечит. Обругал меня, дурака старого. Сказал, сразу надо было в больницу, а теперь… А я-то, знаешь, в больницу нашу не очень верю. Мне как-то один доктор там прямо сказал: страшно с вами, людьми, дело иметь – лечишь одно, а вы от другого – раз! – и помрете. Руки, говорит, опускаются.

– Этот не пугливый.

– Я уж заметил… Сказал, до утра дотянет – поживет еще, – Тиглдан опять поскреб щеку, понюхал ладонь, обтер и тут же спохватился, стал отряхивать чужую рубашку. – Вот, одежу мою отобрал, эту сунул и умываться выпроводил, еще какой-то дрянью велел обтереться. И выгнал – проветривайся, мол, а то и другие детишки тоже заболеть могут… А я только что-то не понял: сколько тут детишек у вас да чьи они? Вроде и эльфятки, смотрю, и человечки, и возраст какой-то…

– Долго рассказывать.

После Нирнаэт беженцы из Митрима попадали в Дориат и посуху, и по воде – капитан Келентир среди прочих сутками напролет вывозил их на своем буксире по Тейглину. И так получилось, что сначала принес домой к молодой жене и недавно родившемуся сыну двоих – дор-ломинских погодок, брата и сестру (они уже выросли – парень тоже работал в порту, девушка на ткацкой фабрике, и оба снимали теперь маленькую квартирку по соседству, а в Кирпичный проезд часто заходили в гости). Потом появился эльфийский младенец – темненький, крикливый, закутанный в одну лишь мужскую рубашку, без нашивок, без булавок, без каких-либо следов. На пути его несколько раз передавали с рук на руки, и где-то там сгинуло и имя, и происхождение, и только по тому, что мальчонка рос не в пример шумным и задиристым, решили, что должна быть тут где-то голодримская кровь. Потом через несколько лет появились сразу три девчонки. Не из одной семьи. Они жили в приюте на самой границе с Бретилем и каждый раз, завидев буксир, выбегали махать ему. Почему – сказать не могли, но воспитательница по бумагам посмотрела, что всех трех когда-то вывезли как раз рекой, так что… Так что однажды Келентир забрал всех трех. Потом…

Сейчас в восьмой квартире жило восемь детей, и, хотя Тармивэль родила только сына, все остальные – и те, что выросли уже, – называли их с Келентиром матерью и отцом и были усыновлены совершенно официально.

– Понял… – покивал Тиглдан и поскреб плешивую голову. – Только я, выходит, теперь без дела оказался. Говори, что надо.

Белег отвернулся, посмотрел в черный проем подворотни; с улицы, из города, близкого шума не доносилось – Кирпичный проезд будто затаился, закрылся створками запертых ворот и задернутыми шторами, замер, но откуда-то издалека, снова из центра, снова едва различимо донеслись выстрелы: «Бах», «Бах», «Бах»… «Щелк-щелк-щелк» – повторил за ними револьверный барабан.

– Опиши еще раз тех двоих, кого видел в Заречье, – мужчину и женщину. И подумай: не было ли разговоров, что у вас прибавилось эльфов. Или просто часто мелькал кто-то непривычный.

– Эльфов… – задумался Тиглдан, – не сказал бы. Не слышал. Так-то живут. Считай, маленький закуток свой. Там сейчас ребята твои шороху навели, кое-кого прибрали, а кто успел – смылся. Митримцы по большей части, но может, и еще кто. У кого с документами неважнецки. А что до тех твоих – ничего особенного… Слушай.

Полный или хотя бы частичный набор документов можно было просто купить на хорошо нарисованных бланках: умельцев хватало, но серьезной проверки такие бумаги не выдерживали, а в местах, где их лишний раз не спрашивали, легко было попасть под визит полиции; можно было выправить вполне настоящую справку беженца из какого-нибудь Бритомбара или Эглареста, заплатив фалатримскому посреднику сумму побольше – к этому способу чаще прибегали хитлумцы. А можно было разориться и задним числом получить самое настоящее подданство Ард-Галена, Тол-Сириона или, если водились совсем уж лишние деньги, целого Нарготронда. Впрочем, чтобы потом попасть с этими документами куда-то в солидную контору, не говоря о государственной службе Дориата, предстояло пройти особую проверку, и там одних только бумаг было бы мало – требовалось надежное личное поручительство и еще какие-нибудь свидетельства, которые обязательно проверяло разведуправление.

– …нет, Белег. Про тех двоих – да, все выложил. А еще про кого и говорить не буду, не знаю.

– Господин Куталион! – прервав разговор, из флигеля выглянула ниссэн Авриль. – Господин Турамбар, господин…

– Тиглдан. Не господин.

– Господин Тиглдан, – улыбнулась ниссэн Авриль – мягко и устало, – ужин уже накрыт и накрыт на всех. Идите скорее, не вздумайте со мной спорить.

В большой, как всегда нарядно убранной столовой собрались почти все соседи. Не было ушедшего на свой пост Идмо и капитана Келентира (тот и не приходил с суток на буксире, а ниссэн Тармивэль через силу улыбалась и успокаивала детей и только с затаенной надеждой посмотрела на Белега, но, конечно, никаких новостей от него не получила); не было оставшегося с девочкой Халардона; не было братьев-студентов (про них споро рассказала ниссэн Ливиэль: накануне вечером оба собрали по маленькому чемоданчику и улизнули, ничего никому не пояснив – видно, сочли за благо вернуться под родительский кров).

На обеденном столе по всем правилам сервировки уже выстроились в ряд тарелки и приборы, бокалы и стаканы, графины с водой и с ягодным морсом, салфетницы, подставки под горячее; непроницаемая нис Акдис половником из большой фарфоровой супницы разливала по тарелкам мясное рагу, нис Дорвэн щипцами раскладывала по плетеным корзинкам ломти хлеба и маленькие пухлые булочки, а ниссэн Ливиэль и госпожа Йорвен рассаживали возвращающихся с вымытыми шеями и вымытыми руками детей. Атмосферу почти праздничного застолья нарушали только слишком отчетливо непарадный вид едоков и общая очевидная настороженность.

Белег, Турин и Тиглдан спорить не стали: прошли и сели на свободные места. Напротив господин Гвириэль воодушевленно растолковывал сестре Ниниан свой план по вылазке в центр города, мастер Гуин сел подальше и упорно отводил взгляд. Госпожа Йорвэн и ниссэн Ливиэль наконец всех рассадили, сами уселись и продолжили обсуждать последние события, а мастер Сормас между ними крутил головой и только поддакивал то одной, то другой…

Постепенно расселись и все остальные.

Разговоры о произошедшем и происходящем как-то сами собой, будто по молчаливой договоренности, свернулись и потекли в подчеркнуто мирном русле: на всякие беззаботные, каждодневные темы вроде погоды, урожая, соседских сплетен и анонсов грядущего (и пока официально не отмененного – никто и не вспомнил как будто) Праздника урожая. Мясное рагу было вкусным и пришлось кстати, и Белег даже не стал возражать, когда все такая же сурово-безмолвная нис Акдис поднялась и разложила добавку – и ему тоже. Тиглдан рядом ел медленно и как будто стесняясь: низко наклонял голову, берег чужую рубашку и кое-как пережевывал щербатым ртом. Зато Турин обе порции смолотил моментально, начисто подобрал подливу, доел весь хлеб в корзинке и удовлетворенно замер, откинувшись на стуле. Только когда Белег сам отодвинул тарелку и повернулся обсудить дальнейший план, то понял, что молодой человек спит.

19 часов 28 минут

– Больно? – спросила сестра Ниниан, понажимав на ребра.

– Нет.

– А если честно? – спросила снова и нажала сильнее. Белег вздрогнул. – Так-то… Знаете, господин Куталион, кто только хуже пациентов-мужчин? Мужчины-эльфы.

– Будете срывать на мне досаду? – уточнил Белег.

Сестра Ниниан, отражаясь в застекленной рамке с пейзажной акварелькой на стене холла, закатила глаза и подтолкнула его в шею.

– Не вертитесь, – и потянулась к раскрытой на буфете медицинской сумке, стала там что-то искать.

После ужина Белег все-таки растолкал Турина и заставил выйти из столовой в холл – перебраться на стоящую там кушетку, а сам застыл в размышлениях – времени катастрофически не было, но и ему стоило подремать час-полтора где-нибудь в углу. Но прежде чем он успел что-то решить, попался сестре Ниниан: пристроив господина Гвириэля помогать ниссэн Тармивэль с детьми (а может, наоборот, сдав его самого под присмотр детей), она подошла вдруг, дернула за рукав и сообщила, что обгорелая дырка и разошедшийся на пиджаке шов ее не волнуют, но вот следы ботинок на спине вызывают чисто профессиональный интерес.

– Сидите так, – велела спокойным голосом.

Что-то там, позади, металлически скрежетнуло, густо запахло жирным травяным запахом мази, и последовало уверенное, но осторожное прикосновение – сперва еще болезненное, но быстро сменившееся приятной успокаивающей прохладой. Белег послушно сидел, прикрыв глаза и уткнувшись лбом в сложенные на спинке стула руки.

– Что, неужели без дежурных шуток?

– Развлечь вас шуткой?

– Не обязательно. Это я приготовилась дежурно ответить. За последнее время привыкла в больнице к штатным острякам.

– И как положено ответить?

– «Нет, к убогим муж не ревнует». Посидите минуту, пусть впитается. Хотя… Этой рубашке все равно пора в стирку.

Она отошла, взяла загодя намоченную салфетку, стала методично вытирать руки. В этот момент из столового зала, возвестив о своем приближении глухим стуком клюки, выплыла госпожа Йорвен; увидев их, замерла в некотором заинтересованном удивлении, поправила на носу очки и с откровенным любопытством рассмотрела сначала Белега, потом – с любопытством меньшим – Ниниан.

– Понимаю вас, милочка, – наконец проговорила она и нараспев, явно цитируя что-то, резюмировала: – «У нее была одна слабость – эльфы», – и поплыла дальше, в темноту двора. На пороге только обернулась, снова посмотрела на Белега и покачала головой, неопределенно – то ли с некоторым осуждением, то ли наоборот.

– Ну вот, кажется, моя репутация окончательно погублена…

Белег посмотрел на сестру Ниниан все в той же застекленной рамке, обернулся.

– Хотите что-то добавить?

Мазь у нее на руках, наверное, уже вся отошла, но она продолжала один за другим с силой тереть, крутить пальцы, наматывать на них салфетку и все смотрела на Белега – и задумчиво, и оценивающе.

– Про старую каргу? Нет. Про другое – пожалуй. Муж и правда не ревнует, а вот мне, на вас глядя, стало что-то неспокойно. Сделаете ему что-нибудь – выцарапаю вам глаза. Вставайте, уже можно одеваться.

Настойчивый запах мази сулил теперь долгое соседство, но вместе с тем забылись и свежие ушибы. Белег проводил удалившуюся сестру Ниниан взглядом, забрал пиджак и кобуру и, оставив Турина спать на кушетке, сам вышел во двор – пошел к парадной.

Халардон стоял на лестнице возле распахнутого окна, привалившись к перилам, и курил в потемках. На звук шагов не пошевелился, только произнес медленно – заторможенно:

– А, это вы…

– Что девочка?

– Девочку лихорадит. Но все будет хорошо, это не черная сыпь. Скорее куриная, если это о чем-то вам говорит, – дверь в его квартиру была настежь распахнута, и он замолчал на мгновение, прислушался. – Ваш друг – немолодой друг – редкий болван. Да и вы хороши, додумались тащить больного ребенка сразу в дом. Ваш второй, молодой друг разве не рассказывал про мор в Дор-Ломине?

– Следовало оставить девочку за городом?

– Нет, – Халардон покачал головой, потер глаза, – нет, конечно… Но вы, вижу, не очень представляете, что такое людские болезни и как быстро они распространяются. И чем могут быть чреваты…

– Представляю. Но действительно не так хорошо, как вы.

– Вот…

Он докурил, затушил папиросу о металлическую опору перил и вытащил следующую, подвинул пачку Белегу.

– Были там еще больные, вы не заметили? Ваш Тиглдан говорит, что не знает. Только куриной сыпью не болеют по одному.

– Нет, на это я не смотрел.

– Понимаю…

– Эта сыпь связана с отравлением?

– С каким?.. А-а, да… Про это рассказал. И я сам слышал о паре случаев, с таким же исходом… Нет, там было что-то другое – другая клиническая картина. Так уже не скажешь, но предположу что-то пищевое, точечное. Иначе бы охватило куда шире. По-хорошему, это ведь тоже надо бы расследовать: кто, что ели, откуда взялось… Только кто этим займется?

– Больница Заречья?

– Не смешите. С хирургами у нас да, полный порядок, и травмы лечатся прекрасно. Но тех, кто хотя бы примерно понимает, что делать с чем-то посерьезнее простуды, – по пальцам перечесть.

Белег молчал, и Халардон, покосившись на него, снова прислушавшись к тишине из квартиры, продолжил:

– Не знаю, в курсе вы или нет… Медицинское ведомство направляет всех практикующих врачей работать с людьми – по разнарядке. Только это количество в качество никак не переходит, а больше раздражает – и одних, и других. Что толку от эльфийского целителя, столкнувшегося с заворотом кишок от плохой еды?.. Или ваши мозгоправы – спецы по реабилитации? Им потом самим впору помощь оказывать… Дориату следовало бы заимствовать чужой опыт – раз уж Дориат опомнился и захотел дружбы со смертными. Это все похвально. Но вы слишком медленно реагируете.

– Возможно, вы правы.

– …нет, я не про вас лично – вы-то как раз понимаете скорее. Я… – он не договорил, зажмурился, потряс головой, потом встряхнулся уже весь – всем туловищем, почти по-собачьи – и поглядел бодрее, будто проснувшись. – Я ведь когда в Дориат попал, мне все равно было: все закончилось, все рухнуло, никого и ничего не осталось. Я бесполезен стал, и мне все равно было, куда меня тем приливом вынесло. Просто там и остался – при госпитале в лагере – и помогал там, раз нужда такая. Совершенно не волновало меня, что могут ваши вот явиться, проверить и выпроводить меня за границу в любой момент. Там потом на месте лагеря и поселок уже возник – дома, огороды… Люди как-то приспосабливались, семьи заводили, уезжали, переезжали, рождались – умирали, конечно, тоже. Но это все… Своим чередом. А я как будто так и застыл в том дне, в том лагере, хотя от него уже ни одной палатки не осталось. И не заметил, что почти двадцать лет мигнуло, все другое вокруг, все переменилось. Да вот хотя бы: соседская надоеда – совсем малявка ведь, вечно под ногами вертелась – выросла вдруг…

– Это ее решением было переехать?

– И переехать, и… Да все это ее решение. Пока я проснулся от этого своего серого дня длиной в двадцать лет, пока поразился, пока ужаснулся, пока рисовал себе картины отдаленного будущего и снова ужасался, она уже все решила. И, знаете, моим лучшим решением было принять такой же взгляд: смотреть на все не с позиции, что же там будет лет через сто, а вдвоем с ней жить моментом. Видите как: без официальной регистрации, у меня документы дутые, как записывать ребенка – не придумали пока; больница выматывает до смерти, в Дориате непонятно что творится… Вы вот еще – одно к одному, такое чудесное соседство, кому рассказать…. Еще мне сегодня было сказано, что я недоумок и надоел на год вперед, но это все… Не знаю, как назвать, но чувствую, что действительно нужен. Что живу каждый день. И каждый этот считанный день ценнее тех бесполезных серых лет.

– Не скажу, что полностью понимаю вас. Но понимаю отчасти.

– Еще бы… Вы можете не удивляться и не уточнять, зачем я вам все это наговорил. Поясняю: если вы надумали все-таки меня прижать, пользуясь моментом, то не стоит. Мне есть что терять и есть за что побороться. А будете этим же шантажировать, выкину вас в окно.

– Завидная у меня перспектива.

– Я серьезно.

– Я тоже. Многовато угроз от вашей семьи на единицу времени.

– Что?

– Ничего, – Белег вздохнул и все-таки вытащил из пачки папиросу, взял спичечный коробок. – Прижать вас, как вы говорите, вероятно, следовало. Но это больше не в моих обязанностях. А для частного интереса довольно наведенных справок и нашего соседства.