Текст книги "Добрым словом и пистолетом (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

– Один-шесть? – уточнил Белег.

– Ну это я так… Можно же представить, – поморщился Турин, но все же перечислил: – Если бы о людях речь шла, то кто бы власть делил – королева, принцесса с мужем, брат, шустрый племянник, очень шустрая племянница… Слушай, да я так просто ляпнул, не всерьез.

– Не всерьез, – повторил Белег, – не всерьез.

От начала улицы Бурой Коровы поднялись ближе к Верхнему городу, покружили там немного, поглядывая по сторонам и посматривая на отражения в витринах и окнах. Никто на плечах не висел, и тогда они проулками стали спускаться, подниматься и быстро оказались в Клубке.

Здесь улиц толком не было. Деревянные и каменные дома были настроены произвольно, лепились к склону Большого холма, опутывали его скальные выступы, карабкались на них, как на фундамент, причудливо примыкали друг к другу: иной раз, войдя в низкую неказистую дверь одноэтажного строения, можно было пройти его насквозь и оказаться на балконе третьего этажа дома вполне презентабельного. Когда-то давно именно здесь начался Менегрот. Не на месте дворца, не в кварталах Верхнего города – здесь, на склоне, вблизи бьющих ключей, выросло первое поселение. Жители, те же синдар, первопроходцы, не слишком рады были появлению сородичей, но смирились и, хоть власть короля признали без возражений, изменений своего уклада не очень-то хотели. А когда при перестройке Менегрота эту часть города хотели расчистить и заново возвести, местные отказались наотрез, о чем не постеснялись сообщить Тинголу лично, а некоторые и в очень резких формулировках. Тингол тогда мог и разозлиться, мог и посмеяться – выбрал второе; все равно Клубок смыкался с Верхним городом, и оба района просто измерили, описали и оставили в покое.

В чем-то Клубок напоминал новорожденного соседа напротив – Новое Заречье. Здесь тоже были своеобразные трущобы, укромные закоулки, места, где ни днем ни ночью не гас свет, не смолкала музыка; где можно было поесть, напиться, проиграться до последнего медяка, а заодно раздобыть любой товар, получить широкий спектр услуг или найти того, кто этот товар или услугу раздобудет или окажет в любом уголке Белерианда. В отличие от Заречья, ходить по Клубку можно было без опаски для жизни, но за беспечность к содержимому карманов могли легко наказать. Жизнь здесь кипела наособицу, а на вершину холма оглядывались не слишком.

– Постой, – Белег взглядом указал на узкий проулок: в нем под выгоревшей вывеской «ЛОМБАРД» виднелась неказистая деревянная дверь в такой же неказистый деревянный домик – один этаж, чердак наискось заколочен.

Не проулок даже – проем между домами – петлял вокруг бочек, сложенных штабелями ящиков, тачек, тюков и выставленных здесь же стульев и столов. Впереди, шагах в двадцати, проем этот расширялся, образуя подобие крошечной площади, и оттуда долетала песня: невысокая светловолосая девушка в длинной цветастой юбке с мелкими колокольчиками по краю подола медленно кружилась на месте, подняв к небу покрытые витыми татуировками, унизанные браслетами тонкие руки, с резким звоном встряхивала ими и тоскливо, щемяще пела на аварине. Рядом на бочке с поджатыми ногами сидел голый по пояс аваро и перебирал гитарные струны.

В проулке собрался народ. Стояли вдоль стен, сидели на корточках, прикуривали друг у друга, переговаривались. В окнах, прислонившись к рамам, присев на подоконники, перекинув ноги наружу, сидели и мужчины, и женщины, и дети. Кто одет просто – в рубахе навыпуск и суконных штанах, кто в городском платье или костюме, кто-то даже в форме.

Девушка допела, вокруг медленно, с тоской, без привычных возгласов, без кидания на землю монет захлопали. Белег поманил за собой Турина, протиснулся мимо ящика с рыбой, мимо кстати отвернувшегося владельца – и оказался перед нужной дверью. Под неровно прибитым козырьком из мятой жести виднелась кнопка ржавого звонка.

Открыли не сразу. Открыл неопределенного возраста неопределенной белесой наружности дюжий парняга – встрепанный и как будто заспанный, в несвежей широкой рубахе, в широких штанах и башмаках со втоптанными внутрь задниками.

– Чего?

– Часы встали. Сдать бы, – ответил Белег.

– Нет оценщика, – не изменившись в лице, коротко сообщил парняга.

– Мы подождем. Оценщику будет интересно.

Равнодушный взгляд по очереди скользнул по Белегу, по напирающему сзади Турину, и парень – вообще-то его звали Ру – отступил в сторону. Они оказались в тесной сумрачной прихожей, которая стала совсем темной, когда дверь у них за спиной закрылась, в ней слитно и внушительно щелкнули замки.

– Давай.

Белег аккуратно вынул из кобуры револьвер, тот сразу исчез под просторной рубахой.

– Ты?

– У меня ничего, – покачал головой Турин.

Ру ничего не сказал, но по очереди обхлопал каждого по бокам и по ногам. Только после этого отступил в сторону и пустил к другой двери – исцарапанная и облупившаяся, она убедительно перекосилась в раме, но, когда закрылась, издала очень мягкий, очень тихий металлический щелчок.

– Ждите.

Внутри за прилавком стояла женщина. Белег видел ее раньше, но знакомить их по именам тогда не стали. Изящная и очень бледная, с убранными под ремешок черными волосами, в светло-голубой мужского кроя блузе и в кожаном фартуке поверх нее, она спокойно рассматривала вошедших. Тонкие руки с красивыми длинными пальцами лежали на прилавке, в руках был небольшой черный пистолет.

Белег и Турин медленно прошли внутрь и аккуратно сели на обтянутую клеенкой лавку. Ру устроился на высоком табурете возле двери, обхватил себе руками и лениво прикрыл глаза – замер. Женщина постояла еще, прислушалась к глухому шуму снаружи, к доносящейся сквозь шум новой песне; потом села, спрятала пистолет и вернулась к поблескивающим на прилавке частям какого-то механизма.

Комната была немаленькая – шагов десять в длину, пять в ширину. В дальнем углу виднелась еще одна неприметная пошарпанная дверь; окна плотно, без щелей закрыты ставнями, места свободного немного. На стенах по периметру набиты в три ряда полки; на них, а еще на полу, на старых столах и перевернутых ящиках, в плетеных корзинах, в жестяных ведрах, в коробах и тюках грудился всякий хлам: часы с кукушками и без, медные чайники, фарфоровые статуэтки – целые и с отбитыми носами, руками, головами; литые дверные молотки, щипцы для орехов, велосипеды, велосипедные звонки, сковороды, грелки, кофемолки, кофеварки, мельхиоровые подносы, вафельницы, латунные чернильницы, рыболовные снасти, калоши, сапоги, трости… За прилавком на стене среди хомутов и позолоченных рам висело автомобильное колесо, в углу прислонился треснувший протез для левой ноги, с потолка вперемешку свисала конская сбруя. Было тихо – гул Клубка проникал внутрь, но будто терялся среди гор хлама. Было душно. Пахло грязью и долгами.

Охранники, казалось, потеряли к ним интерес. Ру на своем табурете якобы подремывал; женщина щелкала и то и дело перехватывала зубами тонкие отвертки и маленькие щипцы. Белег без резких движений достал из внутреннего кармана газету и развернул. Проинструктированному по дороге Турину оставалось читать через плечо или запастить терпением и развлекать себя изучением причудливого интерьера.

Оценщик пришел через двадцать семь минут.

Снаружи донесся бодрый барабанный стук, и Ру поднялся открыть. Там, в прихожей, задержались на полминуты, не больше; а у женщины было не больше секунды, чтобы спрятанный пистолет вновь оказался в руках, пока Белег переводил взгляд на дверь.

– О, господин полковник! сколько лет, сколько зим! – продолжением стука прозвучало такое же бодрое приветствие. – Как здоровье? И господин капитан здесь! Рад познакомиться лично, господин капитан, наслышан, впечатлен! Чем обязаны?

Белег поднялся. Оценщик окинул его быстрым приметливым взглядом, они рывком пожали друг другу руки и по привычке скорее похлопали, пощупали по рукавам. Турин тоже встал, но ограничился сдержанным нервным кивком и тут же спросил:

– Поздороваться зашли, новости узнать. Что вы видели, что знаете.

– Уж мы-то что видим? – округлив глаза, удивился Оценщик. – Живем в лесу, молимся колесу.

Колесо старого Tinco-14{?}[Tinco – название первой тенгвы (квен. «металл»). Подразумевается смысловой аналог букве «а» (или «альфа»). ] ненавязчиво висело за прилавком среди прочего добра и хлама. Спиц на нем было восемь, и купить его скорее всего не получилось бы из-за каких-нибудь отговорок.

– Ладно, полковник, не хмурься, – Оценщик примирительно показал ладони и кивнул на узкую дверь в углу комнаты. – Пойдем. А господин капитан пусть с ребятами пока посидит, товар наш посмотрит.

– Что-о-о?! – дернулся Турин, чем заставил Ру сунуть руку под рубаху, а женщину подняться из-за стойки.

– Ну-ну, господин капитан. При всем уважении.

– Турин, пожалуйста, подожди.

Молодой человек нехотя вернулся на лавку, остальные тоже сели, и Белег с Оценщиком вышли в соседнее помещение.

– Что ж, садись, спрашивай-рассказывай. Чаем поить не буду – задерживать не хочу, – сообщил Оценщик и указал на стул у стены. Сам уселся на пустой стол, вытащил из кармана розовый самоцвет с перепелиное яйцо и волчком пустил его по столу.

Комната, осветившаяся ярким электрическим светом, была куда меньше предыдущей. Тоже без окон и тоже по периметру заставленная, но не как попало – глухими канцелярскими и архивными шкафами. Под столом и в углу тускло серели два средних размеров сейфа.

Самоцвет докрутился и замер, бросив на столешницу длинный блик. Оценщик кончиком пальца, будто играя, потрогал его, отпустил и вдруг дернул ногой – под пяткой гулким металлическим стуком отозвался сейф.

Спросил громким шепотом:

– Что, думаешь, тут он?

Белег молчал.

– Мы ведь с ребятами тебя в тот же день ждали – с парой рот и безутешной родней в придачу. Пыль протерли, приоделись. Родвина-то вон – приветили. А к нам когда же?

– Собирался. Даже заранее собирался.

– А что собирался? Соскучился? Ты, Белег, давай прямо, раз уж мы с тобой тут уселись, а не через дверь отстреливаемся. Ты своим, я глаз могу поставить, ничего не рассказывал и нигде не отчитывался. А по ситуации вашей нехорошей у меня интерес прямой, – и он снова поддел камень, и тот снова закружился по столу.

Документы у него были в полнейшем порядке. Там значилось «Эвдин Гервилион Аурвиндиль», место рождения – Оссирианд, речная область Леголин, дата – 7 год Светил. Отец из речных лаиквенди, мать из синдар, оба живы, здоровы и действительно существуют на западе Таур-им-Дуинат. Внешность была соответствующая, универсально неброская: встрепанные, коротко остриженные темные волосы, лучистые голубые глаза с прищуром; сухощавый, среднего роста, какой-то запыленный как будто. Одет тоже как многие: застиранные галифе с сапогами, кожаная куртка, кепи сдвинуто набок. И во внешности примет особых нет – так, очень старые, почти пропавшие уже следы то ли ожога, то ли осколочной россыпи на лице. Если только знаешь наверняка, что ищешь – угадаешь контуры трехзубого клейма, каким метили в Утумно ценных пленников.

Когда-то вместо этой пыльной лавки старьевщиков существовало совсем другое заведение – работало в центре города небольшое, но респектабельное топографическое бюро. Служили там три вежливых сотрудника, готовых помочь и клиентам, и в нужный момент переговорить с коллегами совсем по другому профилю. О специфике бюро знал очень ограниченный, но все же достаточный круг лиц, и, увы, после истории с Лейтиан оно прекратило свою работу: однажды утром оказалось заколочено, а сотрудники пропали, чтобы через пару дней, несмотря на все увещевания Белега, по личному распоряжению Тингола оказаться по ту сторону Границы – в очень и очень помятом виде. Что из последствий было хуже – аналогичное появление возле Границы десятка таких же помятых дориатцев или обрыв плохонького, но диалога с Химрингом, – оставалось вопросом открытым. За три года до Нирнаэт удалось организовать альтернативу, и на этот раз все ее детали знал только он лично. Даже после ухода в папке для Ордиля оставил только односторонние выходы связи – не более.

– Так что? Расскажешь что интересное или от меня ждешь?

– Жду.

– Оправдываться, значит? – вздохнул Оценщик. – Так я не буду! Зачем? На веру не примешь, а что зря воздух сотрясать.

– Признайся тогда, – предложил Белег.

– Признаться… – Оценщик удрученно вздохнул, но тут же вздох с лица согнал и ответил чужим будто, металлическим голосом: – Признаться, что кишка тонка лично заглянуть? Ты же понимаешь: если бы мы сами надумали, никаких гномов бы не понадобилось. Не воры – за своим бы пришли. С главного входа.

– Ты сходил бы?

– Мое, Белег, дело маленькое – барахлишко перебирать да уши греть. А это история семейная. Кровная история.

Оба замолчали, разглядывая друг друга. Оценщик перестал качать ногой, оставив в покое сейф, и камень в руках уже не крутил; Белег тоже сидел недвижно.

– Нравится тебе такое оправдание? Другого все равно не будет. Так забирай или тогда уж с родственниками приходи, по-другому потолкуем… Да, а зачем раньше-то зайти собирался?

– Переговорить, – коротко ответил Белег.

– О чем?

– Не с тобой.

– Вот как. А с кем? С матушкой моей?

– До матушки плыть далековато.

Оценщик рассмеялся.

– Я тебе когда-нибудь про нее расскажу, может, даже вспомнишь… Ладно, и переговорить не со мной захотел … кто? ты лично?

– Для начала я.

Оценщик посерьезнел, выпрямился на столе, прикидывая что-то, взглянул в сторону.

– Интересно… Сейчас что хочешь?

– Того же.

– С какой целью? Нет, погоди, – Оценщик встрепенулся, вскинул руку, – правда. Ты что услышать хочешь? «Нет, это не мы»? Конкретно не мы трое? И толку? Честное слово тебе дать? Чесслово, не мы. Мамой клянусь. Я в тот день дома был.

– Клясться не надо, не к добру. Ты ответь, ответишь правильно – продолжим.

– Ну валяй.

– На связь кто-то выходил? С вами или напрямую, с «горкой»?

– Из твоих? Мы, сам знаешь, до разговоров не охотники… Преемник твой зимой еще помаячил пару раз, где было условлено, но что-то мне не захотелось с ним знакомиться. Чуткое место добро не дало, – Оценщик похлопал себя по ляжке, но смеяться не стал. – Прямее не скажешь?

– Сказал уже. Интерес возник поговорить. Нужно понять: искал ли кто возможности.

Оценщик спрыгнул со стола, рывком всунул руки в карманы. Задумался.

– Интерес… Впервые слышу. Значит, интерес был, да весь вышел… Протекло? У вас, стало быть, протекло или у нас? Нехорошо…

Белег молчал.

– Ладно, я тебя понял. Обмозгуем – завтра дам знать.

– Сегодня.

– Завтра. У меня тут, знаешь ли, нет прямой линии: «барышня, Амон-Эреб».

– Я знаю, что у тебя есть. Поэтому сегодня.

Оценщик недовольно поморщился, подчиняясь, поднял ладони.

– Умеешь ты уболтать! Сделаю, что смогу. По срочному тарифу и за свои. Жди. По улицам допоздна не шастай.

В лавке Турин, увидев их, сразу вскочил на ноги. Двое других поднялись следом.

– Значит, условились. Это я тебе возвращаю, – Оценщик полез за пазуху, достал «Карсид», вручил; из пригоршни ссыпал Белегу в карман патроны и оставил руку протянутой: – Ты мне тоже оставь, что принес, господин Коммивояжер. Так уж, для порядка.

Белег расстегнул на запястье ремешок.

– Мда-а… невесть что… Что это, что пукалка твоя. Ты бы сказал: я бы подогнал что-нибудь поприличнее. Недорого и исключительно из профессиональной солидарности. Могу хоть сейчас совершенно новый Lango устроить, прямо в заводской смазке.

– Не надо.

– Ну как знаешь, – и, не оборачиваясь, положил хронометр на прилавок: – Солнце, почисти.

– Тебе не приходило в голову, что у них взрывчатки полподвала? – спросил Турин, когда вышли обратно в проулок, и Ру на прощание буркнул – заверил, что часы подлежат ремонту. В проулке, впрочем, уже не толпились, не пели, и народ в основном разошелся.

– Не исключено. В других обстоятельствах сюда действительно следовало бы идти со штурмовой командой.

– Признаюсь, даже обстоятельства меня не убедили, – заметил Турин. – Может, Ордиля натравить? Или сразу Орофера? Они тут все по дощечке разберут, вдруг и камень где-то под рваными калошами лежит?

– Не думаю.

– Да почему?! – Турин обернулся, понизил голос. – Может, пока король думал, эти-то уже потеряли всякое терпение? Двадцать лет, считай… Наверное, у них там тоже всякие мнения имеются! Может, пора было хоть что-то такое совершить? Показательно. Неплохой же план: организовали, гномы действовали как бы сами, а потом через пару месяцев они всплывут и предложат выкупить, а эти – по завету клятвы порешат их в праведном гневе. На выходе всё в елочку: взято силой, стыдиться нечего, заодно и временного владельца внешние обстоятельства покарали, но за его смерть вроде как отомстили! Каково?

Они шли обратно между домиков Клубка, избегая мелькающих в проулках жителей. Те как будто внимания не обращали, но обманываться не стоило: своих здесь знали наперечет, а не заметить Турина мог бы только совсем невнимательный взгляд.

– А? Чем не версия? Вот как ты ее подтвердишь или опровергнешь? Как?! – молодой человек тряхнул головой и остановился, упрямо сложил руки на груди. Белег тоже остановился, обернулся на него. – Ну… нет… Ну нет!

***16 часов 12 минут

К вечеру зарядил дождь.

Пошел сперва мелкой моросью, запылил над рекой, облизал до блеска город, а потом, не сдержавшись, хлынул полной силой. Улицы, и так полупустые, опустели вовсе и быстро заполнились стремительными потоками воды.

Днем все продолжалось в тех же дворцовых коридорах: бумаги, рапорты, протоколы и новые бесконечные разговоры. Ордиль тратил время, играя в гляделки с Родвином, половина разведуправления увлеченно перебирала изъятый архив и, судя по довольным лицам, находила там вдоволь занятного. «Голодримские сказочки на случай большого шухера?» – предположил Турин, когда заглянули переговорить, но вышедший Халькон и бровью не повел.

По-настоящему интересное выяснилось – подтвердилось скорее – только одно: в мастерской Англазара заказывали футляры для изделий в разных местах – обычные и особенные, дорогие и подешевле, поменьше, побогаче, попричудливее. Оказалось, некоторые мастера предпочитают брать даже небольшие мудреные заказы, чтобы угодить старым клиентам, но иногда передают их на сторону – так и быстрее, и выгоднее. Мастер Килиндин очень просил не предавать огласке и все же признался: некоторые шкатулки – штучные, деревянные, из ценных пород, ему делает родственник мужа сестры – краснодеревщик Фрар, сын Ондина. Как именно пристроить к делу эту информацию, теперь ломала голову вся полицейская розыскная группа и Марондир вместе с нею.

Во дворце было шумно, но царила уже не истерика первых часов, а скорее нервная суета; в просторных залах и коридорах иной раз казалось даже тесновато – не протолкнуться от чиновников, снующих ординарцев, порученцев и секретарей; на каждом этаже выставили посты.

Официальная сессия Государственного Собрания была назначена только на завтрашнее утро, но зал был битком уже сейчас. Делегаты, секретари, письмоводители разных ведомств сновали туда-сюда, спорили, обменивались мнениями, прогнозами и посулами. Белег коротко ответил на несколько приветствий, но не дал себя задержать и прошел прямо к центральному возвышению – здесь находилось место председателя, первого секретаря и трибуна для выступления. Председатель, Орофер, по проведенному уже циркуляру получил свои особые полномочия и теперь временно фактически возглавил королевство. Сейчас на его месте в Собрании сидел Эльмо.

– …мы не можем включить это в завтрашнюю повестку! Я физически не успею закончить весь пакет! – низко наклонившись над столом, увещевал Эу Фиадмин – некогда командующий Западным рубежом Границы, потом суперинтендант Бретиля, а ныне глава законотворческого комитета Собрания.

– Даже в черновой редакции? – улыбнулся Эльмо, резко повернул голову и поднялся с места. – До утра? Не поверю.

Фиадмин продолжил с отчаянием возражать и трясти кипой своих бумаг, но Эльмо уже не слушал: легко спустился с возвышения, где его сразу под локоть поймал Белег.

– Ты надумал? – спросил Эльмо, когда вышли из зала, пересекли просторный мраморный вестибюль и оказались на балконе, где в ожидании курил Турин.

Балкон был тот же самый, он тянулся вдоль всего парадного фасада: по замыслу и красиво, и удобно было связать разные ведомства не только внутренними переходами, но и этим, внешним. Сейчас тут тоже выставили посты. Белег плотно закрыл за собой дверь, посмотрел вверх, посмотрел вниз и махнул курившим неподалеку офицерам – те поняли и отошли подальше.

– Что я надумал?

– Не знаю, – Эльмо остановился у парапета, спрятал ладони в широких рукавах облачения. – Ты хотел вчера спросить о чем-то еще, но передумал. И вообще зачем-то позвал меня – не в самом же деле за дворцом приглядывать? – он задумчиво улыбнулся, как всегда, когда нарочно вставлял в речь что-то вот такое. – Так о чем же? Может, о переговорах с Маэдросом?

Турин подавился дымом и закашлялся. Белег сунул руку за пазуху.

Бывало такое, что Тингол мог изобрести идею в одну голову, ни с кем не поделиться, довести ее почти до блеска и, обдуманную, почти готовую, выбросить вдруг на обсуждение – был в его богатом арсенале и такой подход. Но все же чаще официальной дискуссии предшествовала другая, закрытая: он мог собрать какую-то группу и закинуть эту свою идею, тень идеи на пробу; мог между делом, вскользь озадачить их четверых или кого-то одного, двоих; мог, ничего толком не поясняя, привлечь Рандиллиона или вообще всех секретарей скопом, а мог подключить кого-то еще – по ситуации. Чаще, конечно, советовался с самыми близкими.

– Вы были в курсе этой затеи?

– Не то чтобы в курсе, Турин… Я понял, что Элу о чем-то таком задумался. Знаешь, как это у него бывает: как будто невзначай обмолвился об одном, перепрыгнул на другое, на третье, и вот ты уже слушаешь рассуждение о каких-то долгосрочных планах…

– Был и план?

– Не сказал бы. Были доводы за, доводы против. Мне показалось, он стал склоняться к мысли, что нужно попытаться.

– Как давно это было?

Эльмо задумчиво покачал головой.

– Весной?.. В конце весны, когда цвела сирень. Точнее не скажу.

– Почему ты сразу не рассказал?

– О чем, Белег? Об одном из многих наших разговоров? Да это и не разговор был – так, рассуждения о том, о сем… Лютиэн, Диор, весенний праздник, вчерашний ужин, сегодняшний завтрак, Маэдрос… Я и сложил только потому, что ты стал спрашивать про поездку и про Маблунга.

– Этот разговор ты ни с кем не обсуждал?

– Нет.

– С Кайссэ?

– Нет, Белег. И предупреждаю твой следующий вопрос: не знаю, говорил ли с кем-то еще сам Элу. Возможно, с Мелиан. Возможно, с Маблунгом, – он помолчал, задумчиво пропустил между пальцев длинные пряди распущенных волос. – Идея действительно вызрела во что-то конкретное?

– Вызрела.

– А Маблунг?

– Не знаю.

– Тогда нам нужно поговорить с королевой, – вмешался Турин. – Если кому-то стало известно… Если Тингол поручил Маблунгу, и у того протекло, то опасность может грозить и вам с королевой…

– Опасность? Нам? Орофер велел нагнать столько охраны, что даже тебе, появись такая надобность, придется постараться проникнуть незаметно. – Эльмо печально улыбнулся. – Представьте, он вдруг решил, со стороны кажется, что он рад этой власти. Но это не так… Это… Наверное, это все прежнее – упрямое детское стремление все исправить. Даже то, что исправить уже не выйдет.

– Исправить – нет. Выйдет приспособиться.

– В этом случае, Белег? – не согласился Эльмо, улыбка его стала даже не печальной – какой-то стеклянной. – Ты так считаешь? На брате держалось все. За него держались. А теперь… Темные времена настали.

– Темные, Эльмо. Мы или сгинем в этой тьме, или будем выбираться. На ощупь.

Они помолчали, а потом Эльмо все же произнес:

– Хорошо. Я сам поговорю с Мелиан.

***

18 часов 28 минут

– Поедим? – предложил Турин, когда приехали, поднялись в квартиру, и в прихожей с обоих немедленно натекла лужа.

– Как хочешь, – ответил Белег.

Он не разуваясь прошел насквозь через приемную и остановился у окна. Было темно. На улице никого не было. Уличный фонарь горел тускло, освещая кусок тротуара, кусок решетки и мокрую брусчатку проезда. Белег не глядя взял из-за занавески бутылку с водой и не глядя стал лить в герань, но остановился – в темноте все же угадал в струях дождя какое-то движение.

– …что тут у нас… Да-а, ассортимент изрядный! Буфет «У Турамбара» имеет предложить вам: яичницу из числа яиц по вашему желанию, тушенку говяжью в собственной банке или, если изволите подождать, наше фирменное блюдо – болтанка нажористая по-амон-рудски. На чем изволите остановить свой выбор?

Турин подошел к окну и остановился рядом, взвешивая в одной руке консервную банку, в другой – пачку супового концентрата. В лагере на Амон-Руд, прежде чем сам лагерь разросся и обустроился в полноценную базу, сперва готовили просто и без затей – в общий котел отправлялся и паек, и снедь из кладовой Мима, а еще добытая лесная живность и кое-какие припасы, какими добровольно или не совсем делились окрестные жители. Готовили по очереди, но быстро сошлись на том, что лучше всего выходит, если очередь выпадает Алгунду: у того то ли рука была легкая, то ли шутки-прибаутки помогали – мешанина в котле получалась вполне сносная, и название «амон-рудская болтанка» прилипло к ней с общего одобрения.

– Так что, господин мой эльф?.. – спросил Турин, взглянул на Белега и замолчал, отставил на подоконник и банку, и пачку, сел.

Лицо у него как по щелчку сделалось сумрачное – будто ушел разом на глубину, весь закрылся; а в то же время проступило что-то прежнее, детское – как если кто-то по незнанию пошутил вдруг некстати или походя надвинул мальчишке на нос слишком большой еще отцовский шлем. Он тогда так же вот недобро и серьезно глядел на шутника или вслед ему из-под края этого шлема, сжимая кулаки и не делая попыток поправить.

– Я понимаю, ты не доверяешь мне. Я понимаю, имеешь полное право.

Белег подвинул на подоконнике горшок с геранью, сел рядом. Из-за окна сквозь дождь доносился еле различимый металлический стук.

– Я обидел тебя? Прости, Турин. Прости. Я задумываюсь слишком? Наверное, задумываюсь. Это не от недоверия.

– При чем тут обиды… Тебе, конечно, виднее, чем делиться. Хотя я бы и поспорил: что толку копить версии и мозговать их в одиночку. Факты придерживать…

– Я не хотел говорить. Думал – надеялся, наверное, – отпадет само собой.

– Не очень умно.

– Согласен.

– Послушай, – Турин хлопнул себя по коленям, поднялся, прошелся между окном и письменным столом.

На столе все так же лежали стопкой газеты, стоял прибор с чернильницей, с ручками-карандашами; под него были подсунуты остатки объявлений для расклейки. Турин вытащил верхнее, помахал им.

– Гляди. Тут написано, что сыскное агентство – то самое, которое готово порешать всякие частные неприятности и «имеет большой опыт розыскной работы в разных областях Белерианда», – это агентство работает как товарищеское партнерство. Видишь, прямо тут написано? Что зарегистрировано по форме, вот номер, то да се…

– Турин.

– Нет, погоди! Я же говорю, я понимаю все. Ты мне просто честно скажи: если не выходит, если ты не можешь так, я пойму. Я не буду навязываться.

С улицы продолжало что-то стучать. Белег оглянулся через плечо – мельтешение в струях дождя продолжалось на том же месте возле окон первого этажа. Турин стоял, выжидая какой-то ответ.

– Хорошо. Я понял. Извини, что с запозданием.

Он вздохнул, развернулся и пошел к двери.

– Что ты понял? – не оборачиваясь, отозвался Белег. – Оставишь меня совсем одного?

– У тебя этот… Змей твой, – через плечо буркнул Турин и, помолчав, все же уточнил: – Саэрос.

– Саэрос сам почти один. И почему змей?

– Не знаю… Похож. Гадина.

– Вернись, пожалуйста.

Турин вздохнул и, пихнув с дороги попавшийся табурет, вернулся к окну, сгреб Белега в охапку. Белег не дернулся.

– …не будем закрывать глаза на очевидное, но все же: я пока есть! Помирать не собираюсь. Пока не разобрались со всем этим дерьмом – уж точно. Дальше как пойдет. Всегда говорили, наследственность у нас хорошая…

– Турин.

– Да ладно тебе… А… А что там такое происходит? – Турин наконец отпустил его, поднялся и распахнул окно.

Звук снаружи теперь стал ясно различим, а сквозь дождь стало видно: у витрины пустующей на первом этаже лавки быстро мелькает что-то белое и доносится грузный металлический стук.

– О, – приглядевшись, произнес Турин и присвистнул. – Наверное, сходить надо, а?

Белег тоже поднялся, посмотрел наружу, поправил воротник.

– Надо. Пойдем.

Когда они спустились, пересекли двор и через подворотню вышли на Кирпичный проезд, господин Гвириэль, все так же скособочившись, стоял перед витриной и усердно тер ее, размазывая по стеклу потоки воды. Наполненное до краев оцинкованное ведро он каким-то чудом умудрялся удерживать на локте и то и дело опускал в него тряпку, задевая при этом стальную трубу ограждения – раздавался стук.

– Безобразие! – громко возмутился, едва завидев приближающихся жильцов. – Мойщики дерут такие деньги, а окна совершенно грязные! Вы только взгляните! Вот идите, встаньте на мое место, здесь хорошо видно. И что делать – приходится самому! Иначе представьте только: извозчик привезет Мальвис с детьми, они выйдут и что первым делом увидят? Грязное окно!

– Надо попросить, чтобы извозчик заехал внутрь, – предложил Белег.

…Когда-то давно господин Гвириэль начинал владельцем небольшого постоялого двора. На его счастье, двор облюбовали разъезжающие дельцы, а потому недостатка в клиентах не было. Предприятие по-настоящему процветало, потом расширилось, по новой моде превратилось в хорошую гостиницу, гостиница получила широкую известность. Дошло до того, что капитал господина Гвириэля сделался очень заметным, позволил приобрести в Менегроте целый доходный дом, и все семейство по настоянию жены должно было в него перебраться.

«Нет, у нас там все прекрасно, но, сами понимаете, провинция. Другое дело столица! Удобства, развлечения! Вот и Мальвис здесь очень нравится. Мы, знаете ли, приезжали во время нашего свадебного путешествия, − Белег был посвящен в подробности семейной истории уже в день знакомства. – К тому же Дирмо − это наш старшенький − пора задуматься об учебе, а Бусинке, это дочка, вообще-то ее зовут Милли, это сокращенно от Миллиэн… вот, посмотрите фотокарточки… Бусинке здесь будет веселее. И потом Мальвис, − тут господин Гвириэль приподнялся на мыски и доверительно понизил голос, − в общем… я уже договорился с одним уважаемым врачом и даже начал подыскивать няню. Кстати, господин Куталион, вы не посоветуете…»

Пока же семья заканчивала какие-то свои дела на прежнем месте, сам господин Гвириэль приехал первым и со всем личным усердием взялся налаживать быт. Так его и налаживал. Что ни день присматривал мебель, или новые обои, или новые кованые решетки для цветника; консультировался в газетах о даче объявлений, давал Идмо строгие указания по части порядка и поддерживал дисциплину среди жильцов.