Текст книги "Добрым словом и пистолетом (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

– Не сегодня.

– Почему же? Мы с парнями уже поспорили, что это не иначе как по ваши души такая игрушка! Скажешь, нет?

– Ну Белег!.. – воскликнул Турин, просительно округлил и рот, и большие ясные глаза. – Давай же! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!..

Пока стреляли, оказалось, что и время подошло обеденное, что опять собирается дождь, что мальчишка – все такой же довольный и веселый – начинает незаметно шмыгать носом и постукивать зубами. А потому спорить было – только время терять.

Белег посмотрел на Турина, на ухмыляющегося Дирваэля, на такого же ухмыляющегося Сарто и остальных ждущих нового развлечения ребят. Вздохнул, забрал протянутый пистолетик, вытащил из-под пиджака «Карсид» и разом вскинул обе руки.

Звук выстрелов из револьвера начисто перекрывал тихие хлопки «Стрижа», но все шесть зарядов и там, и там закончились одновременно. Сарто козырьком приложил к глазам ладонь, посмотрел на мишень и подчеркнуто недовольно поджал губы.

– Так! Верни экспериментальное оружие и проваливай. Все, все! Не отвлекай личный состав от тренировки! А вот вас, молодой человек, мы будем ждать.

На этом попрощались, и впечатленный не на шутку Турин сам протянул руку вести себя и сам увлеченно зачастил:

– Ох и здорово тут! А меня никто сюда не водил! Я просился столько раз, но король Тингол говорит, что я слишком маленький. Неправда! Я хочу учиться сражаться! Буду как папа! А ты! ты так стреляешь! У-ух! Научишь! научишь меня так же? А завтра? Завтра придем сюда снова? Сарто обещал принести бронебойный карабин! Бац! – и голова вдребезги!..

Белег смотрел на восторженно пританцовывающего мальчика.

– Что ты хочешь на обед?

– Мороженое! – тотчас заявил Турин.

– А перед этим?

– Ничего.

– Зря.

– Почему это? Почему! Только не говори, что я маленький!

– Пока ты не маленький. Пока ты в самый раз. Но на одном мороженом вряд ли вырастешь. И сил удержать бронебойный карабин не хватит.

– А-а… – озадачился Турин, – а что тогда нужно? Чтобы хорошенько вырасти?

– Могу, как вчера, отвести тебя к няне, она знает. Или пойдем посмотрим, что сегодня в офицерской столовой.

– Ух ты! В офицерской!..

– …ну и что вы делали сегодня? Рыли окопы и кидали гранаты?

– Ни то ни другое. Сначала были на стрельбище, потом ходили смотреть разгрузку в порту.

Тингол стремительно, но тихо вошел в комнату, заглянул в спальню помахать и вернулся к Белегу.

– Тоже хорошее, правильное занятие для ребенка. Сегодня стрельба и портовая грязь, вчера конюшни и гаражи, позавчера… Позавчера просто увел ребенка на болото, а до этого еще два часа шатались по кабинетам и казармам. А ведь я что сказал!..

– Мне нужно было доделать дела.

– Дела за тебя прекрасно бы доделал Ордиль! Все, не спорь со мной. Ладно, пошатались, допустим. Но стрельбы? Я понимаю, что у тебя нет опыта с детьми…

– Ты предоставил нам возможность выбирать самим.

– И ты тут же выкрутил все так, чтобы я почувствовал себя дураком?

– Ты сам это сказал.

– Ну конечно, конечно… Всегда во всем оказывается виноват глупый Элу. Нет, я бесспорно рад, что Турин рад. Он даже в восторге! Даже сомневаюсь: может, и правда я чего-то не понимаю, хотя и с мальчишками же дело имел, чего уж… Ладно: Турину явно на пользу, он увлечен и не глядит букой. В отличие от тебя! Поэтому прошу: когда будешь вредничать, не забывай, что ему только девять лет!

– Есть разница?

– Напоминаю: это человеческий ребенок, Белег.

– Тогда зачем ты мне его навязал?

– Не надо передергивать! Я тебе никого не навязывал!..

Из комнаты на них сердито зыркнула няня; Турин, уже облаченный в пижаму, обернулся на голос и замахал руками, заулыбался. Тингол тоже заулыбался, снова помахал в ответ и перешел на громкий шепот:

– Иди-ка сюда.

Они отошли и сели на обитую цветочным ситцем кушетку у окна.

– Я не навязывал, – повторил Тингол и сердито поправил что-то в кармане, – я хочу, чтобы ты немного отвлекся. А за мальчиком все равно нужен пригляд. Когда он вырастет, у нас – у вас! – должны быть хорошие отношения. Подожди! – Тингол стиснул его локоть. – Не надо попрекать меня. Да, мы вывезли его. Но наши интересы и его благо совпадают.

– Его благо и его девять лет тоже как-то совпадают?

– А легко не получается, Белег. Да, придется немного пострадать – всем нам. Он славный мальчишка, ты же видишь. Я сразу полюбил его. И буду растить так, чтобы эта любовь была взаимной. А потом пошла во благо всем нам. Разве это не разумно? Разве я взял его в заложники, морю голодом и угрожаю смертью? Нет, он обласкан, окружен почетом, он – мой названый сын и ни в чем не нуждается. Настоящего отца я ему не верну, мать дать не могу. Могу только поручить кому-то присматривать и пытаться подружиться. Тебе, например. И тебе самому это будет только во благо. Видишь, все одно к одному и складывается идеально. И все довольны.

Тингол раздраженно хлопнул себя по колену и развел руками.

– Что именно мне во благо? – уточнил Белег.

– Ф-ф-ф, – Тингол выдохнул через стиснутые зубы, – кто-то. Вот тебе мальчик, ты ему нравишься, он тебе нравится – позаботься пока о нем. Точка. Никаких больше смыслов.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так.

Тингол снова запыхтел, заскрипел зубами, снова потрогал карман.

– Как с вами со всеми трудно…

– Стоп, – остановил его Белег, – что у тебя там?

Тингол замер. Молча достал из кармана пополам сложенный конверт, стиснул его, не отдавая.

– Белег… Погоди. Я уже говорил…

– Дай сюда.

– Погоди… Послушай. Я говорил, что меня очень ранит, что у тебя… у вас так все вышло. Полностью осознаю свою в этом роль.

– Дай сюда.

– Я принимаю, что ты не хочешь об этом говорить. Но если захочешь, то… В общем, ты просто знай, что у тебя есть я, есть мы, Дориат и наше дело. И мальчишка вот тоже – будет, если не заупрямишься. Понимаешь меня?..

Белег все-таки дотянулся и забрал у него конверт, перевернул. Тингол замолчал.

На дешевой серой бумаге темнел круглый штамп Барад-Леголин – небольшого городишки возле устья реки. Никогда там ничего интересного не было: обычный самый городишка на торговом пути, мирный и шумный, народ пестрый, ярмарки каждый год. Сейчас вокруг Барад-Леголин вырос большой лагерь беженцев и переселенцев, а рядом – несколько палаточных госпиталей. Внахлест с местным штампом был поставлен и штамп голодримской полевой почты, а ниже в строчку на квенья квадратным казенным почерком выведено: «Дориат, Менегрот, Управление разведки. Белегу Куталиону (лично)».

– Ты читал?

– Нет, – покачал головой Тингол, – хотел, но передумал.

Уголок клапана на конверте был действительно надорван, но и только. Белег поддел его, раздирая до конца, поднялся к окну и на ходу вынул сложенный листок.

Окна комнат, где разместили Турина, выходили на сад. Там уже стемнело, последние солнечные отблески совсем угасли, и вдоль стен дворца, вдоль клумб, вдоль оранжевых дорожек горели электрические фонари и цветные фонарики в плетеных корзинках. Захрустело – где-то рядом прошел кто-то невидимый, кто-то в сапогах, спокойной тихой походкой…

Сложенный листок шевельнулся в пальцах, и Белег расслабил руку, выпустил его. Тингол отвернулся, заслонился спиной, стал читать молча. Оконное стекло было холодное и запотевало от дыхания, и через него, через отражение Тингола, через темно-бордовую «елочку» его твидового пиджака просвечивали голые еще костлявые садовые гортензии.

– Что ж, – листок описал пируэт и с хрустом впечатался Белегу в грудь, – когда закончишь – присоединяйся к нам, мы будем читать книжку на ночь.

Развернулся и пружиняще пошел в комнату, оттуда загремел его громкий голос:

– Ну что, малыш, какие новости за день? Рассказывай подробно, рассказывай в деталях, но быстро, у нас впереди большая глава! А то задержимся, и Нэллас опять устроит мне нагоняй!..

Белег взялся за край оконной рамы, а листок спланировал на пол. Он так и белел там на ковре, пока не прошло какое-то время и вместе с ним дрожь в руках.

***

Шоссе «Андрам»

10 часов 02 минуты

…Когда проехали указатель «Эден-Гобел – 1 лига», он все-таки сбавил скорость и съехал к обочине. Вокруг никого не было, и только вдалеке у дороги дымил то ли походный очаг, то ли какая-нибудь полевая кухня. Белег заглушил мотор.

– Выйди.

Турин остался сидеть, но, когда распахнулась пассажирская дверца, все-таки послушался – нехотя выбрался наружу.

– Ударь.

– Что?

– Ударь. Легче станет.

Турин отшатнулся, покрутил пальцем у виска.

– Совсем сдурел.

– Я серьезно.

– Я тоже. Отвали от меня. Едем. Быстрее приедем, быстрее я от этого отделаюсь.

Он повернулся и взялся за ручку, потянул на себя. Можно было начать спорить и оправдываться, или подбирать слова извинений, или взывать к здравому смыслу. Но никаких подходящих слов Белег не подобрал: ни пока шел вдоль обочины, ни пока вел бронемобиль. Поэтому просто саданул кулаком по дверце, так, что та с грохотом захлопнулась и стекло задрожало, а молодой человек невольно отпрянул. Саданул, шагнул вперед и поймал Турина в объятия, прижал к себе.

– Пусти, – тот подергался.

– Нет.

– Пусти. Скину тебя в канаву. Там такая же дрянь плавает.

– Кидай.

Но ни кидать, ни вырываться Турин не стал. Стоял, напрягшись, опустив руки по швам и наклонив голову – словно думал, не поддать ли лбом. Белег прижал его крепче, прильнул щекой к волосам.

– Знаю. Знаю, что неправильно было. Для дела – правильно. Для абстрактного блага. Сложилось одно к одному. Но со стороны взглянуть – неправильно.

– Не по-людски, – глухо подсказал Турин, – мы это так называем.

– Наверное. Я не перекладываю на Элу, и ты на него не думай. И план был общий, и план был хорош.

– …уж думаю! Постарались! – все так же глухо отозвался Турин.

– В Дор-Ломине тебя ничего хорошего не ждало. Тебя даже тогда, с Амон-Руд, не просто так увозили.

– …да я прямо нарасхват!

– Так и есть. Не мы – подсуетился бы кто-то другой.

– Так и представляю! А что, жил бы в Нарготронде каком-нибудь. Кто там сейчас начальник разведки?.. Или в Гондолине. Интересно, сажал бы меня Тургон на колени при всем честном народе? Почему-то кажется, что нет… – Турин пошевелился, выпутываясь из объятий. – Пусти. Пусти уже…

Отошел, прислонился к матовому от пыли капоту «Глаурунга».

– Турин, прости меня. И меня, и Элу.

– Прости, – горько повторил Турин. Похлопал себя по карманам, искомого не нашел – только вытряхнул крошки сора. – Не держи меня совсем за идиота. Я же думал об этом. Не раз! Мне кое-кто даже прозрачные намеки делал – я про Родвина, ты ж знаешь, он очень хотел со мной теснее познакомиться…

Белег обошел его, присел рядом.

– Знаю. Пообещал лично вывезти его за Границу, если не уймется. Но если ты думал, почему не спросил?

– Пф-ф-ф, а как? Как ты себе это представляешь? Между делом спросить у тебя или у короля Тингола, не выкрали ли вы меня в детстве – ну так, совершенно случайно, в порядке версии? И потом: а если бы ответили «да»?..

– Ты поэтому тогда сбежал?

Турин покосился, вздохнул и снова отвернулся. Сцепил в замок пальцы, стал перебирать ими, глядя под ноги.

– Поэтому тоже. Но согласись, у меня было достаточно уважительных причин, начиная с, как я тогда думал, непреднамеренного убийства. Или преднамеренного – как посмотреть…

Белег молчал, ожидая продолжения.

– Не помню, может, я рассказывал тебе когда-то: Лабадал рассказывал мне сказки. Разные сказки. Ваши эльфийские, наши, свои собственные. И была у него такая сказка-страшилка. Как сейчас помню, он говорил, это очень древнее предание, предостережение даже – его из-за гор еще принесли наши предки, а здесь, в Белерианде, оно уже превратилось в сказку. Сказка была про детей, которых похищают огнеглазые лесные духи. Оставляют вместо ребенка чурку в пеленках или обомшелый камень, а самого уносят к себе в чащу. И вроде как дитя растет там в любви и заботе, растет счастливо, но когда вырастет – окажется, оно чужое в этой чаще. Но и домой вернуться не может: там все незнакомое стало, непривычное, тоже чужое… И тогда жизнь ему не мила становится. Так и чахнет…

– Кто-то из твоих предков заплутал в лесах и встретил авари.

– Ты же понимаешь, что я не об этом? Я ведь, Белег, и здесь чужой, и там. Король мог тысячу раз назвать меня сыном, но настоящим сыном я ему от этого не стал. Кто-то меня принял, кто-то нет – не любит, не понимает. Я для всех остался прикормышем-сиротой, капризом его королевским. А среди своих кто? Рос в сытости и безопасности, воспитывался на ваш лад. За реку смотреть не могу – а ведь там люди. И мои тоже. И что я для них сделал? Они ютятся, а я?.. Хотел переменить все, хотел за большое дело взяться – так что вышло…

В первый раз – по-настоящему, не со стороны, не наблюдая украдкой, оценивая и прикидывая, – Белег увидел Турина уже на Границе в районе Димбара. Двое мужчин и мальчик вышли, вывалились почти из леса там, где укрепления прикрывала густая чаща. Именно там: подальше от посторонних глаз, подальше от официальных пунктов пропуска, подальше от регулярных постов и троп патрулей – там оставили метки, проделали специальный проход и ждали в условленное время. И вот они вышли: седой сотник с изможденным морщинистым лицом; едва держащийся на ногах, весь серый с недосыпа молодой урядник в грязной фуражке, в пропыленной, затасканной до дыр плащ-палатке; между ними мальчик. На мальчике тоже была форма. Аккуратно, тщательно сшитая форма Дор-Ломинского войска со всеми лычками и знаками отличия, какие полагалось иметь на форме полковника, но без полковничьих погон. Портупея у него тоже была настоящая, подогнанная в размер, а на ней висел тоже настоящий, под детскую руку выкованный кинжал. Мальчик был чумазый, бледный и вымотанный, он стискивал рукоятку этого кинжала и так отчаянно, изо всех сил старался храбриться и гнать с лица очевидный страх, и смятение, и усталость, что Белег, прежде, чем понял, что делает, шагнул вперед и подхватил его на руки.

«Здравствуй. Меня Белег зовут. А ты кто такой?»

«Здравствуй, – прошелестел мальчик. Пересохшие губы у него дрожали, и подрагивали ресницы. Он сморгнул, сглотнул и уронил вдруг голову Белегу на плечо: – Я Турин…»

Белег так и нес его через лес. Да и потом, когда сели уже по автомобилям, пристроил у себя на коленях; Турин от тряски не проснулся.

– Переменить можно не все, но многое, – проговорил наконец он, – ты сам выбираешь свою судьбу.

– Разве? Говорят, наш род проклят.

– Говорят, прокляты все голодрим.

– То-то и оно. Ни у них, ни у меня ничего не получается.

– Получается. Как у всех: не всегда, не сразу, не как задумано. Говоришь, кто-то не любит тебя. Но ведь это справедливо почти для каждого. А там, на Амон-Руд, ты не был чужаком. Наоборот: и здесь, и там свой. Ты – связующее звено. В этом и был замысел.

– Повязать меня?

– Не повязать, нет. Корень тот же, смысл в другом. И Берен нас связывает, и Диор. И ты тоже. Если не сдашься.

– Мне все видится несколько иначе…

– А Элу увидел именно так. Он планировал, ты сможешь возглавить людей Дориата. Когда все уляжется.

Турин подскочил, с сокрушенным возгласом всплеснул руками.

– Во-от! Видишь! Ты видишь, получается, я даже тут все испортил!

– Или сдвинул во времени. Ты сам это реши. Не думай сейчас: это же Элу, всегда могло статься, он увидел какие-то возможности и уже составил на чей-то счет далеко идущие планы.

– Как с этой поездкой?

– Как с ней.

Они помолчали. Турин сидел на капоте, скрестив ноги, мял в руках свой шлем и смотрел в сторону. Потом вдруг встрепенулся.

– Все равно вот ничего я не понимаю. Это выходит как: король Тингол составил на твой – или на наш, но скорее на твой – счет эти самые далеко идущие планы. Что-то как-то продумал: с нашим агентством, с поездкой принцессы, Берена и Диора – если это и правда был какой-то двойной маневр… Вот все это собиралось и должно было чем-то разрешиться, думаю, в обозримом будущем. Так?

– Вероятно.

– Вот. А одновременно некто выстроил параллельную схему: с мастером Англазаром, с артельщиком Фраром, с вовремя свернувшим шею бывшим контрабандистом Хуртилем. Так?

– Похоже.

– Во-от! Но это же не вопрос нескольких дней. Если, – Турин оттолкнулся от капота, пошагал мимо «Глаурунга» туда и обратно, – некто каким-то образом узнал о планах короля и решил их сорвать, еще и разбросав вокруг столько подозрений, то должен был потратить время на собственный план и на подготовку. И отчего-то же должен был отталкиваться? От какого-то события? От удобной даты? От удобного мастера? Предыдущий у короля Тингола когда был – зимой же еще, в полицейском отчете так сказано… И сколько можно было ждать нового… обострения? В смысле… Ну ты понял! Даже если по тому каталогу кто-то вычислил Англазара…

Турин остановился, развел руками. Шлем взметнулся и шлепнул свободным ухом.

– Ты прав, это выглядит как обдуманная схема. И прав, что в ней нужна была точка опоры. Если расчет строился на мастере Англазаре, под него и можно было готовиться. Заранее.

– Да! Заранее подыскать похожего неприметного Фрара! Пристроить его в Заречье, потом по-тихому убрать тамошнего домовладельца. И как сигнал к действию: первый визит мастера во дворец! Это точно не секрет – ни во дворце, ни среди самих гномов… Проще простого узнать, когда состоится следующая встреча, и на нее назначить… эту… «операцию»! Сходится!

– Сходится. Но самый первый визит мастера мог состояться в любое время. И оказаться последним.

– Да… Получается так… Проклятье! – Турин раздраженно хлопнул себя по бокам, потоптался на месте. – Тогда не сходится! Тогда это какая-то ненадежная база для точки опоры. Но что вместо нее?.. Дата? А мастер просто подошел? Но почему эта дата?.. Мы же пока не можем понять, когда именно план короля на сторону утек? И вообще какие-то сроки… Вот с тобой он еще по весне говорил, а больше – нет. С мастером встретился с месяц назад, а Хуртиль примерно тогда же скопытился… Не совпадение же, связь? Но ведь Фрар в Заречье раньше обосновался, еще весной… Неужели тогда кто-то о планах короля узнал даже раньше тебя? Даже раньше нашего, хм, возвращения? А зачем тогда ждать так долго?..

– Есть вариант, – начал Белег, но замолчал, задумался – сунул руку под пиджак, медленно покрутил барабан «Карсида», – есть вариант, у этого кого-то удачно сошлись разные фрагменты. Разные заготовки. Подошли под дату или под событие. Поэтому времени на подготовку могло потребоваться не так много.

– Заготовки? – не понял Турин.

– Отдельные известные факты. Обстоятельства. Фигуры. Заранее подготовленные.

– Типа уже было из чего, из кого выбрать, чтоб схему выстроить? Когда нужда возникла?

– Как будто.

– Интересно! Какой-то арсенал тогда. Набор инструментов. Как у… у умельца какого-нибудь. Специалиста… Скверно звучит-то.

– Скверно, – согласился Белег. – Это может быть еще одна версия.

– И как мы ее проверим?

– Мы?

Турин сначала фыркнул, потом сделался серьезен и снова сел на капот.

– Я хотел на тебя обидеться. Детское слово, но!.. Обидеться по-настоящему. Что вы меня разыграли, как удобную фигуру. Что ты все эти годы смотрел мне в глаза и что-то там свое прикидывал: к какому еще шагу подтолкнуть, в какую сторону направить. Что на Амон-Руд явился только потому, что фигура вдруг самостоятельно заиграла, сбежать надумала. И король Тингол прикидывал… Улыбался, по голове меня гладил, а сам думал: как мне этого дурачка к делу половчее пристроить. Только не вышло. Разозлился – да. На тебя, на него, на всю эту ситуацию, на судьбу свою дурацкую. Но обидеться не вышло. Сам не пойму почему… Или понимаю, но в слова не облечь никак. Вот ведь…

Он вдруг резко отвернулся и через опущенное окно пассажирской двери полез в перчаточный ящик. Стал греметь там, шелестеть и наконец вынул жестяную коробку из-под печенья.

– Вот. Оставил тебе половину.

Яркая картинка на крышке коробки все так же беспечно предлагала отдохнуть в Амон-Эреб. Белег задержал на ней взгляд, помедлил и открыл. Внутри действительно лежали два бутерброда и несколько помидорок.

– Перцы не ищи: я все съел. Можешь утешиться тем, что они были очень вкусные.

– Я утешусь.

Коробка закрылась с тихим металлическим щелчком, Белег поставил ее на колени и помолчал еще. Потом заговорил.

– Мы не старались как-то особенно тебя подталкивать или направлять. Никто не врал прямо и использовать втемную не собирался. Но ты прав: мы осознанно забрали тебя из дома. И когда появилась возможность хотя бы попытаться перевезти твою мать и твою сестру, ею не воспользовались. Тоже вполне осознанно.

– Моя мать бы ни за что не согласилась.

– Это второй вопрос.

– И потом: тогда пришлось бы перевозить всех. Вообще весь Дор-Ломин.

– Это тоже уже не так важно. Мы виноваты. Даже если ты сам не ощущаешь свою утрату. Может, тем сильнее наша вина.

– Ну-у… – протянул Турин, попинал пяткой колесо «Глаурунга», – и что ж теперь, Белег Куталион, Похититель Младенцев?..

– Решай.

– Что решать… Там, на Амон-Руд, я думал, что обязан сделать вылазку в Дор-Ломин, встретиться с матерью. Откладывал только все. Боялся, что ли?.. Но когда все это закончится – здесь, – поеду! Поговорю с ней наконец. Да и потом: может, дома выйдет то, чего не вышло на Амон-Руд… А ты? Ты поедешь со мной?

– Если ты этого захочешь.

– Вот и решили! Дело за малым: найти убийцу короля Тингола и утрясти дела в Дориате. А пока… – Турин посмотрел на жестяную коробку у Белега в руках, кивнул на нее. – Может, расскажешь мне про свои утраты? Свою длинную и глупую историю. В качестве небольшой компенсации за вранье?

– По дороге в Дор-Ломин.

– Пф-ф-ф! Ну конечно! Вывернулся! Надо было сразу ставить условия моего милостивого прощения!.. А просто знаешь что, – он потянулся, пальцем постучал по разрисованной крышке и, перестав ухмыляться, вздохнул, – я только сейчас вдруг понял. Понял, что означал тот вопрос: я ли тот самый Турин Турамбар.

***

Западный въезд в Менегрот

16 часов 12 минут

– Открывай! Открывай, падаль!

– Куда прешь?!

– Задавите, ой, задавите – с дитем!

– Да уймитесь, люди! стойте! Лю-уди-и!..

Невидимый еще, далекий еще Менегрот встречал их запахом гари, злой чумазой людской толпой и перевернутыми полосатыми барьерами – их сдвигали, роняли и кидали друг на друга. Тонкая линия оцепления сдерживала напор только наличием взведенных винтовок.

Сначала было не так: сначала на шоссе появились отдельно стоящие бронемобили и посты, где документы изучали тщательно и задавали вопросы; потом попалось не меньше двух рот регионских стрелков – эти разворачивали порядок в оборону, тянули провода и проверяли оружие.

– Да что случилось-то? – притормаживая, крикнул в окно Турин, и сунул подскочившему лейтенанту пропуск.

– В столице беспорядки. И вроде горит что-то. Я сам не знаю, нас спешно вывели – держать шоссе. Связь есть, но ничего толком не сообщают. Но мы встали! Встали, господин полковник, будьте уверены! Езжайте прямо, не гоните – посты.

Он поспешно козырнул и отступил, давая проехать.

Посты действительно стояли на пути к городу каждые две-три лиги: офицер, стрелки с винтовками, накрест сбитые барьеры в колючке. Стояли, оказалось, с самого утра, но никакой новой информации дать не могли. В воздухе к этому моменту уже отчетливо пахло дымом.

– Въезд в город только по спецпропускам, – нехотя выйдя за барьер, коротко сообщил капитан поста – на корочки допуска взглянул мельком.

– Ты глазки-то разуй, капитан! – предложил ему Турин, но тот повторил:

– По пропускам, господа. Личный приказ командующего Гилрэса. Столица на особом положении, – Белегу счел возможным пояснить: – Вижу, что у вас специальные документы, но у меня свое начальство и на ваш счет никаких предписаний. Подпись, – он замялся и кивнул на зеленый прямоугольник, – за подписью уже нет никого.

– Приехали, – только и проговорил Турин.

«Глаурунг» гудел двигателем посреди дороги, но толпа вокруг напирала так плотно, что и дороги было толком не видать. Несколько сотен – не меньше тысячи – людей собралось на пустыре возле западного въезда в город – там, среди ракитника и канав, где шоссе «Регион – Запад» упиралось в мост через Чомгу и за ним превращалось в Эстоладский проспект. На постах Белега и Турина уже развернули въезжать отсюда: южное направление было наглухо перекрыто, и такой же упертый капитан отказался пускать их часом ранее. Были видны черные клубы дыма над рекой и над городом – нетрудно было сообразить, что горит Заречье.

– Поддать газу? – предложил Турин, когда капитан шагнул обратно к своему барьеру и спрятался за ним и за винтовками стрелков. Толпа напирала.

– Погоди.

Белег думал.

Вокруг кричали и толкались: кричали чумазые, покрытые сажей, ссадинами и копотью мужчины – портовые рабочие, грузчики, погонщики, работники окрестных ферм, фабричные, плотогоны; кричали женщины – прачки, кухарки, домовая прислуга, работницы швейных цехов, пекарен, мукомолен, торговки с рынка и уличные попрошайки; кричали большие и совсем маленькие дети. Кто-то сжимал в руках узелки с добром, старый саквояж или целый пристроенный на голове тюк; кто-то руки просто держал перед собой – пустые руки, перебинтованные. Если Заречье – этот лабиринт деревянных построек со своими жителями, своими законами и своей жизнью – загорелось, оно было обречено.

– …безо всего оставили!

– Сызнова!

Женские голоса причитали на разный лад, мужчины по большей части ругались и требовали пустить – в город, в дома, под крыши.

– Поясните обстановку, капитан. Почему людей не размещаете? – ухватившись за дверцу, Белег выпрямился на подножке. – Нужен временный лагерь, врачи, теплые вещи – где все это?

– Почем мне знать? – раздраженно выкрикнул капитан. – На мне оцепление и порядок. Я не интендант и не комитет помощи переселенцам!

– Некому, – добавил появившийся за барьером лейтенант в синем мундире комендатуры – запыхавшийся, без фуражки, с загнутым воротником. – Наши почти все в Заречье и в центре – вокруг Наугрим совсем скверно, с ночи стреляют… В центре тоже стреляют, но тут я сам не знаю – от Наугрим отголоски или еще что началось. Демонщина какая-то творится…

– Что военные?

– Да военных нет толком в городе! Только оцепление. А части двигают к границам!

– Погоди! – вмешался вылезший на свою подножку Турин. – Ты нормально расскажи, что случилось-то?

– А сам что, два и два не сложишь? – протолкался вперед крепкий бородач в фабричной робе. – Видишь, зареченские?

– Да вижу! – повернулся к нему Турин. – И что горит, вижу. Дальше что?

– Что! – вклинился молодой грузчик. – Нынче под утро полыхнуло. Мы на ночной, кто в порту, кто где – как раз работать разрешили… Увидели как – кто туда, тушить, кто навстречу через мост, за рекой спасаться. Сам гляди – бабы, дити. Эти-то, – он кивнул на солдат за барьерами, – вывести сюда вывели, а дальше речкой огородились, барьеры выставили и караулят!

– Как цыплят затолкали, и сидим! – снова заголосили, заругались женщины.

– У меня дети дома одни! Пустите!..

Белег обернулся на капитана, тот, злясь, пожал плечами.

– Я не знаю ничего, не смотрите на меня так. Велено в город никого не пускать.

– Из города вывести и не пускать обратно?

– Вы от меня чего хотите? Там все равно посты дальше, Новый мост закрыт. Куда я эту толпу по улицам пущу?

– Не толпу, а людей, – Белег обернулся к фабричному бородачу. – Сколько вас тут? Это все или кто-то отделился?

– Не считались, господин мой. Через мост кто-то прорвался, это правда. И в городе по улицам разбежались, но тут тоже не следил. Сам не поспел, нас вот сюда выпроводили – стоим теперь. Еще немного, безо всякого моста вплавь бросимся, – он недвусмысленно повел плечами, зыркнул из-под кустистых бровей.

В толпе голоса не смолкали.

– Горят, сами эльфаки и подожгли – в отместку за короля ихнего!

– Да карлики это! гномы! Все знают, что гномы короля нашего убили!

– Какие гномы, чучело! Тингола сами эльфы и порешили! А на нас только свалят!..

Злой крик вокруг набирал силу. Еще громче, еще ожесточеннее принялись толкаться и напирать.

– Да что вы мнетесь-то! Что вы слушаете!

– Нарочно выгнали, чтобы выгорело хорошенько!

– Сволочи!

– Бей!..

Толпа качнулась назад, словно беря разбег, и вдруг двинулась – волной, накатом. Белег схватился за дверцу: «Глаурунг» тоже поехал вперед, колеса нехотя стали делать оборот. Рядом выругался Турин. Людские плечи и головы вокруг смыкались все теснее, вздымались руки – грязные, перебинтованные, со сжатыми кулаками, с зажатыми в кулаках палками и камнями, с кусками появившейся откуда-то арматуры, с рабочим инструментом. Сквозь крики, ругань и призывы действовать решительно заголосил кто-то – задавленно заголосил, от боли, – и надо было что-то срочно делать, но…

Пола пиджака вдруг шевельнулась и натянулась, коротко треснула, а потом Белега сорвало – сдернуло с подножки, – резко, разом швырнуло наземь, под ноги толпе. Падая, голову он успел прикрыть и успел сгруппироваться, но тут же на спину кто-то наступил, придавил к земле, поддал ботинком. Наверху голоса слились в единый неразличимый гул, похожий на гул прилива, что с той же неумолимой силой сбивает с ног любого, треплет, возит по песку и по камням и выбросит потом где-нибудь в стороне – истасканного, неузнаваемого…

От выстрела толпа ахнула и шарахнулась в стороны. Вокруг образовался пятачок пустого места – как раз чтобы подняться на ноги. Белег поднялся. На него ошеломленно глядели – на него, на его запущенную под полу пиджака руку, на топорщащийся выше подмышки пиджак – там должна была дымиться опаленная дырка. Белег поправил кобуру и медленно вытащил руку – пустую. Худой мужичонка перед ним – в углем перемазанной куртке прямо на голое тело, плюгавый, с вытаращенными глазами и разинутым ртом – держался за щеку; между пальцами угадывался красный росчерк касательного ожога, по краю уха стекала кровь. У Белега по лицу тоже что-то текло.

– Тише. Расступитесь на два шага, – не повышая голоса, обратился он к толпе, но глядел только на оторопелого мужичка.

Толпа притихла и тоже глядела – многими глазами, прицениваясь, всматриваясь, принюхиваясь к крови.

– Расступитесь. Раздавите кого-нибудь.

Рядом нашелся недавний бородач. Подвинул плечом кого-то, взглянул на мужичка, на людей рядом собой, на откинутую полу Белегова пиджака. Кого-то отпихнул, кого-то отвел рукой.

– Тиши, тише, люди! Не напирай!

Толпа выдохнула и распалась. Выступили из нее отдельные лица: испуганная женщина в сером платье домашней прислуги, заплаканная старуха в прожженной блузке, мужчина в кучерской тужурке с ребенком на руках, фабричный рабочий, грузчик, торговка, группа подростков… Позади к барьеру едва успели подбежать стрелки с винтовками, и их капитан тоже застыл рядом с приоткрытым ртом – в той же самой позе. Прошло несколько секунд, не больше.