Текст книги "Добрым словом и пистолетом (СИ)"

Автор книги: Норлин Илонвэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Рванувшего вперед Турина Белег успел поймать за куртку, а другую руку сунул за пазуху: сухо и отчетливо щелкнуло. И девица, и парень замерли на месте причудливой фигурой.

– Ой! мил человек!.. ой! – гнусаво пропищал еще кто-то из той же щели, и в проулок выглянула старуха – чумазая, перепуганная, с мутной маленькой лампадкой в руках. Выглянула, убедилась, что стрелять не стреляют, бить не бьют, и приблизилась – схватила девицу за руку, потащила за собой. Парень молча, не отводя взгляд, попятился следом.

Снова сделалось тихо. Белег и Турин добрались почти до конца улочки, и тут Турин все же остановился – развернулся и пошел обратно. Откуда-то донесся удивленный возглас: «Ты чо! слышь! ты чо!», потом звук удара, короткий женский визг. Что-то упало: сначала кулем – глухое, тяжелое; потом деревянное, затрещав, сломавшись; потом металлическое – с дребезгом.

Турин вернулся, вытирая руки о штаны, взглянул сумрачно, но ничего не сказал.

***20 часов 45 минут

На стук открыла седая женщина лет пятидесяти. Неброское платье, чистый и аккуратный, но посеревший уже передник и головная повязка выдавали в ней то ли уборщицу, то ли кухарку, то ли все вместе. Она вопросительно смотрела на Белега, но потом подслеповато прищурилась, узнала и посторонилась – без слов пустила внутрь.

Заведение называлось «Хромая собака» и находилось в Верхнем городе. Они с Турином вышли из Нового Заречья прямо к посту возле моста, там показали документы и попросили оказии: не идет ли в сторону дворца какая машина. Машина тут же нашлась, и не пришлось возвращаться из-за реки на своих двоих, петляя темными закоулками Большого Порта и Клубка.

Здесь, в Верхнем городе, тоже было и тихо, и темно, но не так, иначе – окна светились приглушенным электрическим светом, в подворотнях никто не таился и не шуршал, не пахло кислятиной, грязью и нищетой. В самых старых городских кварталах на вершинах менегротских холмов всегда было чисто и уютно, а жители в основном делились на две категории – зажиточные горожане (разбогатевшие дельцы, владельцы успешных предприятий, занимающие высокие посты члены государственных структур, высшие офицеры) и те, кто жил здесь с самых ранних пор, сумев сохранить недвижимость после большой городской перестройки.

Бриан Брайан не относилась ни к первым, ни ко вторым.

Внутри было пусто. Зал ощетинился ножками на столы поднятых стульев, сцена у дальней стены утопала в полумраке, и лиловый занавес был плотно задернут. Свет горел только у стойки – там рядком стояли бокалы и лежало скомканное полотенце. Женщина, тяжело ступая и положив натруженную ладонь на поясницу, вернулась за стойку и заглянула в приоткрытую дверь – там находилась кухня.

– Слышь! Диад! слышь! – выговор был эстоладский, хотя по виду женщина была скорее из Дортониона.

Турин подошел к ближайшему столу, стал опускать стулья, попутно озираясь по сторонам. Несмотря на полумрак, можно было разглядеть стены зала, а вернее то, чем они почти полностью были скрыты: здесь висели рисованные афиши и фотографические плакаты; гирлянды цветных лампочек, гирлянды из перьев, гирлянды сухих и бумажных цветов; шляпы, фуражки, туфли – танцевальные, уличные, вовсе декоративные; лоскуты тафты и раскрашенного шелка, оленьи рога, большая (райвов трех) высушенная щука с вязанкой румяных кренделей в пасти; плетеные венки, ленты, флаги и истыканная булавками огромная карта Эндорэ.

Белег присел. За спиной, отразившись в застекленной афише, вернулся на кухню Диад – тощий парнишка лет восемнадцати. Женщина за стойкой продолжала протирать бокалы.

Других шагов слышно не было – только Турин поднял вдруг голову, и в момент пахнуло сложной смесью древесных и цветочных ароматов. Две руки скользнули Белегу по плечам, переплелись на груди, и женщина, наклонившись, поздоровалась:

– Привет, зайчата.

Давным-давно минули времена, когда во тьме лесов возле Озера синдар жили не народом еще – племенем и кормились тогда ловлей, сбором плодов и охотой. Искусных охотников было много, но и среди них выделялись искусные особо, а среди таковых – первые. Бриан Брайан была из первых.

Потом пришли другие времена – Поход; синдар месяцами, годами шли по просторам Эндорэ в подзвездном сумраке, не ведая, что таится впереди, не зная, что подстерегает вокруг. Поход был долог и труден, но безопасный путь нащупывали скользящие в этом сумраке передовые отряды, а потом, во время стоянок, они же оберегали покой спящих. Бриан Брайан была среди передовых.

Наконец, позже, уже в дни Солнца и Луны по просторам королевства разошлись разведчики – добывать сведения, расстраивать планы врага, присматривать за союзниками. И здесь тоже на Бриан можно было положиться полностью.

– Ждала вас, – продолжила она, выпрямилась, ласково погладила Турина по макушке и, развернув стул, села верхом. – Что будешь? Вафельки?

– Ну… – неуверенно протянул Турин, приглаживая, а на деле еще больше растрепывая волосы. – Разъедать-то… как-то… некогда.

Бриан улыбнулась.

– Некогда – не пришли бы. Посмотри, зай, видишь это одухотворенное выражение? Означает, что Белег пока только усиленно думает и никуда еще не бежит. Верно ведь, командир?.. Сэньо, милый! – она резко повысила голос, и в окошке за стойкой мельком появилось чье-то лицо, скрылось, а потом из кухни выглянул мужчина в фартуке поверх красной клетчатой рубашки. На пришедших посмотрел как-то искоса, словно опасаясь встречаться взглядом, боком обогнул стойку и без уверенности подошел, пожал руки.

Бриан текуче поднялась с места, и они, обнявшись – ухватившись друг за друга, – о чем-то зашептались; не припомнилось бы случая, чтобы эти двое в голос говорили при посторонних. (Вообще они были странной, на сторонний взгляд вовсе не подходящей друг другу парой, и об этом браке в свое время вдоволь посудачили и в городе, и за его пределами).

– Вы работаете? – спросил Белег, когда проводил взглядом скрывшегося на кухне Сэньо. Из-за двери загремела посуда.

– Какое там. Так – надо ж чем-то заняться, – снова улыбнулась Бриан, а потом правильно истолковала взгляд Турина и смешно сгримасничала. – Это тоже – так. Чтоб физиономию в зеркале не видеть.

С лицом уже давно все было в порядке. Женщина она была рослая, заметная; черты лица крупные, но мягкие; темные глаза и брови, светло-русые волосы. Но понять это сейчас было непросто: под густыми белилами, под густой черной подводкой; верхняя губа выкрашена золотом, нижняя – серебром. От внушительной некогда косы давно осталась короткая, мелко завитая стрижка, вытравленная и выкрашенная теперь в сиреневый. Рубашка с бабочкой, пышная юбка сиреневого, в тон волосам тюля и кавалерийские рейтузы образ этот довершали.

В работе разведки не получалось обойтись совсем без неудач. Неудач особо крупных, болезненных, оставляющих глубокие шрамы было не так уж много – но хватило бы и одной. И не о Таргелионе речь – там, по крайней мере, все касалось его одного; другое дело целая группа, и не просто группа – старые товарищи. Следов Ириэла, Глэна и Фэрласа не удалось разыскать вовсе, но Бриан сумели даже отбить. Враг тогда по-своему рассудил, что выпытывать что-то у женщины будет проще; Бриан, в свою очередь, решила иначе. Только потом, уже в Северном госпитале, когда вся возможная информация была услышана, принята и передана по назначению, ее пришлось вынимать из петли. Скрутили тогда ремнями и перевели в другое место: там, в специальном учреждении, в Реабилитационном центре доктора Игливина, жили увечные, тяжело контуженные, остро пострадавшие душевно; в особом отделении под особым наблюдением находились и те, кто прибивался к Границе, чаще называясь беженцем или переселенцем, но не мог скрыть ни характерных шрамов, ни кандальных следов, ни необычайной, ни с чем не схожей пустоты в глазах. Сэнеллах – Сэньо – ничего скрыть и не пытался, он тогда не говорил вовсе.

– Ну что? что вам рассказать? – спросила Бриан.

Женщина за стойкой кончила протирать бокалы и ушла на кухню, вернулась с тарелками и приборами, расставила их на столе. Следом, все так же боком, опасливо, появился Сэнеллах – вынес кувшин с пивом и поднос; на нем дымились золотистые, умасленные щедро картофельные вафли, толстые дортонионские сосиски с задорными узелками хвостиков, лежал нарезанный сыр и огурцы.

Закрылась плотно кухонная дверь, зазвучала откуда-то спокойная, в меру громкая музыка. С подноса пахло дразняще, и Турин колебался недолго: соорудил себе на тарелке вафельную горку, обложил ее всем остальным, облил из соусника и нацелился уже вилкой, но в последний момент остановился – покосился на Белега, этой же вилкой наколол еще одну вафлю, настойчиво впихнул в руку.

Впрочем, было вкусно.

– Расскажи, если есть что.

Бриан усмехнулась. С определенных пор смех вообще сделался преобладающей ее реакцией на все, что происходило за пределами сцены. Слушая о Тинголе, она тоже улыбалась.

«Хромая собака» была куплена на личные средства короля и переписана на Бриан вскоре после того, как они с Сэнеллахом покинули лечебное заведение, приехали в город и очень стремительно поженились.

Вообще-то это было исключение: тех, кто попадал в Дориат из Ангбанда, в столицу потом не допускали. Назначался пенсион, выделялось жилье в провинции, а там уже на месте за бывшими пленниками аккуратно присматривали, опасаясь эксцессов. Повод был: разные скверные случаи, когда обнаруживалась вдруг прямая связь с Ангбандом, а то и кое-что похуже, когда беглецы, впав вдруг в безумие и беспамятство, успевали натворить дел. Подобное чаще происходили в землях голодрим, но об этом прекрасно знали и в Дориате. Там, у голодрим, и самих таких беглецов было куда больше, и методы работы с ними отличались; в Дориате же разведка за этим следила особо, и с определенных пор страшных происшествий удавалось не допускать, но кое-что все же случалось. Поэтому хоть лично Бриан в Ангбанде не побывала, поселиться им с Сэнеллахом в Менегроте, да еще в Верхнем городе, можно было только по прямому разрешению короля.

Тингол тогда самолично допытывался: как, чем он может помочь, чем облегчить. Бриан – Белег был свидетель – вдруг перестала смеяться и совершенно серьезно вдруг сказала: хочет заведеньице (так и сказала: «заведеньице»). «Хочу петь, танцевать и народ угощать!» – заявила она, задумалась и будто сама же себе удивилась. Устроили все очень быстро. Так и пошло: Бриан сама сочиняла номера, сама выступала, сама шила костюмы; выступала то одна, то присоединялся кто-то еще – тоже с танцами, с песнями, со стихами. Аккомпанировали еще одни общие друзья: слепой Риадан на скрипке, Иарэль на флейте и Гиалэд – тот лихо и разудало давил по клавишам, а на педали не менее лихо жал деревянными ногами. Вечерами по переполненному залу в шуме, в гаме и блеске цветных ламп сновали двое-трое мальчишек-подавальщиков и через окно кухни принимали у безмолвного Сэнеллаха тарелки. Иногда здесь же выступали и другие, приезжие артисты, но и репертуар, и сама атмосфера были неизменно особые – шальные, надрывные. Иной раз пелось с таким чудным выговором, что сошло бы за квенья, а иной раз – не стеснялись и самого квенья. Публично место хвалить было не принято, но свободный столик, зайдя по случаю с улицы, найти не удалось бы никому. Ходили сюда много, ходили охотно и регулярно. А по первости Белег, как и Маблунг, и сам Тингол регулярно получали гневные письма и докладные записки, пока однажды Тингол такую записку не скомкал и не бросил в окно, громко пообещав вместе со следующей отправить и жалобщика.

– Что мне вам рассказать… В дела большого мира мы мало вникаем, а здесь у нас все как обычно: публика привычная, кто-то постоянно ходит, кто по случаю. Войсковые и комендантские чаще просто так, дельцы всякие диковинку партнерам показывают.

– Гномы? – Белег вынул из внутреннего кармана, положил на стол две фотокарточки и к ним две справки.

Бриан придвинула, задумчиво потрогала кончиками разрисованных ногтей.

– И гномы, куда ж без них… Этого точно не знаю. Бывший артельщик? Проворовался, что ли?.. Нет, не знаю. А этот… Возможно, когда-то заходил. Точно не скажу. Но если и был, вряд ли ему у нас понравилось, очень уж степенно выглядит, – она потешно надула щеки, осуждающе покачала головой.

Задумались. Музыка продолжала играть, с кухни доносился осторожный стук посуды и мебели – наверное, открывали шкафчики, что-то убирали. Рядом размеренно хрустело – Турин покончил с колбасками и теперь последовательно уничтожал огурцы.

– Но ты же не про гномов пришел узнать? Спросишь, не сидит ли у нас в подсобке кто-то с особыми документами и немного не в себе?

– Может сидеть?

– Нет, зачем же подсобка, – Бриан улыбнулась, потянулась, посмотрела искоса и лукаво, – у нас наверху хорошая гостевая комната.

– А та-а-ам?..

– Там, Турин, страшное дело: племянник нашего доброго знакомого. Приехал в город по делам, заодно приветы привез. У него с документами все в полном порядке, в отличие от дяди.

– А дядя, стало быть, если б вдруг приехал…

– Нет, – перебил Белег, – не надо про «если бы». Почему он оказался бы в гостевой комнате, тоже не надо.

– А что тогда… – Бриан пожала плечами, задумалась, – рассказать, кто к нам в последнее время мимо регистрационного окна заглядывал? Или кто сейчас в городе? Всех не разыщу, но кого-то…

Приехать в столицу по делу или просто так бывшие ангбандские пленники, конечно, могли – предварительно подав заявку с обоснованием и получив ее одобрение, а на месте уже обязательно отмечаясь в участке. По большей части требования эти выполнялись аккуратно, но все же существовали определенные риски: то жизнь и ее срочность диктовали свое, то легкомыслие накладывалось на доверие к тому, кто много лет не давал повода в себе усомниться; а то просто однажды надоедало кому-нибудь чрезмерное будто бы к себе внимание. Полностью исключить такие эксцессы было нельзя, и отчасти поэтому имелась негласная договоренность: о существовании гостевой комнаты в «Хромой собаке» в определенных кругах знали; во дворце на некоторых ее постояльцев закрывали глаза, а в самой «Хромой собаке» к таким гостям относились внимательно и чутко.

– Расскажи, – согласился Белег. – И про все происшествия, прошедшие мимо официальных реестров.

– Как пожелаешь! Сперва только, – Бриан сунула в рот последний на подносе огуречный ломтик, задорно захрустела, – сперва расскажу главное: где в эти дни были мы с Сэньо! Где были и что делали. А вы меня послушаете и выбросите из мыслей постороннюю чепуху. А то знаю я, голоса в голове такое нашептывают!..

***23 часа 00 минут

– Куталион. Вы собираетесь быть моим личным наказанием?

– Зависит от исхода дела.

Орофер сидел на своем месте за рабочим столом. За столом длинным, приставным удивленно обернулись на открывшуюся дверь с полдюжины членов Собрания и еще кое-какие должностные лица; докладчик застыл с приоткрытым ртом.

– Хотите к нам присоединиться? – откинувшись в кресле, поинтересовался Орофер. Перевел взгляд куда-то Белегу за плечо и добавил: – Корлас, будете улицы мести.

Адъютант принца грудью бросился поперек двери, но помешать внезапным визитерам никак не мог.

– Я…

– Он шутит, – утешил побледневшего Корласа Турин.

Недосовещавшиеся без большой охоты освободили кабинет через минуту: Белег посторонился, пропуская их, запер дверь и прошел вдоль стульев – сел вплотную к хозяйскому столу.

– Знаете, уже даже просто интересно. Вы терпение мое хотите измерить?

Орофер тяжело поднялся, подошел к секретеру, наполнил там из графина стакан, осушил до дна. Тингол в такой обстановке про стакан бы и не вспомнил.

– Так что же? Какие-то важные результаты? Срочные новости? Никак нельзя было подождать? – в свое кресло он возвращаться не стал – обогнул стол и сел прямо напротив Белега.

– Нужно кое-что прояснить.

– Прояснить, – согласился Орофер. – Давайте. Давайте проясним. Вы знаете, что я вас не люблю, господин Куталион?

– Знаю.

– Знаете почему?

– Знаю.

Орофер не дождался продолжения и сжал зубы, поводил туда-сюда крупной челюстью.

– Во-первых, за манеру отвечать только на прямой вопрос. А во-вторых?

– Во-вторых, вы не сторонник частных инициатив.

– В точку, – согласился Орофер. – Мне не нравится, как было поставлено дело у вас с дядей. Вот эта ваша вседозволенность, лишняя свобода. К трагическим последствиям именно такой подход рано или поздно и приводит, – продолжил он и на этот раз спокойно, без раздражения кивнул Турину, откинулся на спинку стула. – Я ведь прав, господин Турамбар? Сначала нужно думать, потом действовать. Нет, я не спорю: возможно, лично у вас, господин Куталион, в вашей голове идет какая-то четкая работа, и вы ее способны контролировать. Но это касается только вас – вас одного! – может быть, двух-трех сотрудников. Но подразделение – это тоже государство. Здесь ничего нельзя пускать на какое-то личное усмотрение. Все должно быть продумано, просчитано и выверено. И каждый – каждый, Куталион! – должен знать свое место во всех смыслах этого выражения. Нет, это не оскорбление и не принижение, это объективная необходимость. Не надо выпрыгивать выше головы, не надо нарушать порядок строя – частное геройство мешает большому делу. А вы этого упорно не понимаете. Не знаю, следствие ли это долгой вседозволенности или затянувшийся опыт общения с голодрим… Они как раз в полной мере демонстрируют, что происходит, когда все стоит на самоуверенных одиночках… Но Создатель с ними, с голодрим, – Орофер задумчиво покивал чему-то, посмотрел на свои лежащие на столе расслабленные руки, подвигал на пальце обручальное кольцо. – Полагаю, вы знаете, я настаивал, чтобы дядя разжаловал вас и отправил под стражу.

– Знаю.

– Согласитесь, это было бы правильно – по правилам. Не потому что лично мне вы неприятны, тут не место личному. Вот если бы вы все-таки умерли, можно было бы обнародовать красивую историю, популяризовать ее… Приукрасив, конечно. Даже памятник бы вам поставили, где-нибудь на центральной площади – за былые заслуги… И это было бы полезно. Но вы, к сожалению – уж извините, – выкарабкались. А потом вопиющим образом избежали заслуженного наказания. И вот сейчас снова лезете без мыла. Это тоже вредно – в перспективе. И что мне с вами делать?

– Есть рациональные предложения? – скептически поинтересовался Турин. Поучительную тираду он слушал с нарастающим недоумением и несколько раз порывался перебить, отчего Белегу приходилось пинать его под столом.

– Какие уж предложения, господин Турамбар… – устало вздохнул Орофер, – запереть бы вас… Вы, господин Куталион, думаете, меня эта зеленая книжечка убедила? Будто я поверю, что у вас таких по всем карманам не припрятано? Просто не время. Да и выглядеть это будет полным самодурством или, хуже, вредительством. Меня просто не поймут. Еще и утопленник этот… Вас просили? Кто вам, например, разрешил привлекать гражданских? Детей? Об этом я и говорю.

Белег молча слушал, не отводя взгляд от светло-зеленых, а сейчас красных, воспаленных глаз принца. Орофер не пытался играть в гляделки и давить, как это было раньше – то ли успокоился и хорошо приготовился, то ли правда слишком устал.

– Ну хорошо, молчите. Вот тогда мое предложение: я лично дам вам все официальные полномочия. Даже объявлю при всех. Так и быть, суйте всем в нос свои корочки, имейте доступ к информации, какая нужна, привлекайте сотрудников. В компетентности вашей сомнений нет ни у меня, ни у кого. Но! Действуете только по согласованию со мной. Всё, что добудете, всё, что разузнаете – сразу мне. Лично! Будете как бы мои глаза и уши. Но при таком условии: никаких прямых действий! никаких комментариев для общественности! никакой самодеятельности! Результаты расследования будут обнародованы только после тщательного анализа и только в том виде, который будет сообразен интересам королевства. Такие мои условия. Что скажете, господин Куталион? Господин Турамбар?

– Звучит разумно.

– Вот и я так думаю. Мне будет достаточно вашего слова – только прямого, без уверток. И сразу предупреждаю: никаких игр у меня за спиной. Надумаете финтить – обоих размажу по стенке. И дядя на пáру с комендантом вас уже не прикроют, – он закончил и, удовлетворенный произнесенной речью, стал ждать ответа.

Звучал и выглядел очень спокойно, очень уверенно – будто действительно хорошо все обдумал и проговорил мысленно не один раз.

– Нравится? – тихо спросил Белег.

– Что? – не понял Орофер.

Не понял и потому сделать ничего не успел: Белег качнулся к нему через стол и ухватил за запястье. От неожиданности принц дернулся, отшатнулся, попытался руку вырвать – где там.

– Нравится? – повторил Белег, крепче сжимая пальцы. За прошедшие месяцы рука успела восстановиться пусть и не абсолютно, но достаточно для того, чтобы удержать и кого покрупнее. – Приятно дождаться возможности? Или лучше возможность организовать?

– Полковник, да ты спятил? – выговорил изумленный Орофер и теперь уже попытался подняться, но и это ему не удалось.

– Белег… – позвал вскочивший Турин.

– Все такое неправильное вокруг, неуклюжее? Гномы, люди. Камень еще. Поменять бы? Навести порядок? Кто-то же должен? – с расстановкой перечислил Белег, не спуская глаз с дергающегося Орофера. Перечислил и пальцы наконец разжал.

– Вот теперь – все! – Орофера по инерции отбросило на спинку стула, стул качнулся на задние ножки, но устоял. Орофер тут же вскочил и, схватившись за запястье, сделал несколько шагов к двери, – теперь ты допрыгался! Теперь даже не под стражу – в лечебницу! Для контуженных! Для скорбных разумом! К кровати привязать! Корлас! – рявкнул в сторону приемной, дверь тотчас затряслась, отчаянный голос адъютанта напомнил, что она заперта. – Сюда! Враг вас всех побери! Немедленно мне!..

Белег сел обратно на стул, убрал со стола руки и ждал, рассматривая опущенные шторы. Ошарашенный Турин столбом торчал рядом.

– Что «немедленно», Ваше Высочество? – влетев в распахнувшуюся дверь, вытянулся по стойке смирно Корлас.

– Немедленно!..

Орофер замолчал. Оглянулся на стол. Перевел дыхание и поправил воротник мундира.

– Немедленно… Из приемной всех выведи. Совещание с оперативным штабом сдвинь. Пока на час. И сам выйди. И… – он замолчал, подумал еще, снова оглянулся, – нам нужен кто-то еще?

– Эльмо? – предложил Белег. – Саэрос? Берен?

– Услышал? – Орофер закрыл за адъютантом дверь и, все потирая запястье, вернулся за стол – теперь уже сел подальше, в свое кресло.

14.09.490 г.

01 час 37 минут

– Ты его правда заподозрил? – спросил Турин, когда спустя два часа они вышли из дворца и наконец-то сели в бронемобиль.

Пока ждали, Орофер сначала успокоился, потом снова обозлился, растерял свое самообладание и снова дал волю – и раздражению, и оскорбительному тону, и прямым и скрытым угрозам, и обещаниям всевозможных будущих кар. Потом снова взял себя в руки.

Разговор по делу возобновился, когда присоединились остальные. Оторванный от каких-то своих дел Саэрос обругал всех еще из приемной, а когда зашел – замер, с неописуемым выражением зажмурился и обошел длинный стол по широкой дуге, демонстративно втиснулся между Белегом и Орофером.

«Ты, верно, хочешь, чтоб меня вывернуло», – предположил он.

«Попей воды», – посоветовал Белег.

– Нет, это для наглядности. Для него слишком творческая была бы схема.

Дело, конечно, было не в творчестве и даже не в самой схеме – в том, что с самого раннего детства и поныне Орофер никогда бы и ни в чем не нарушил установленный порядок. Он мог за закрытыми дверьми спорить до исступления, засыпать Тингола докладными записками, попеременно то веселя того, то выводя из себя; делать доклады, жаловаться официально, строчить проекты, подсылать для отчетов верных свидетелей всевозможных нарушений и иными способами пытаться донести свое категорическое несогласие с тем или иным текущим положением дел. Но никогда и нигде он не позволял себе публичной критики, не обвинял короля и при всех своих возможностях не делал попыток выстроить собственный, хоть сколько-то организованный лагерь соратников.

– Значит, ваше мнение такое, – резюмировал Орофер, когда выслушали, обсудили и поспорили, – что гномов использовали втемную…

– Эти двоих – наверняка.

– Хорошо, с этим вроде согласны, – Орофер взглянул по сторонам. – Как и с необходимостью дальше разбирать их связи. Полиция с этим продолжит, а господин Барахирион использует свои знакомства…

– Использую, – коротко подтвердил Берен.

Немногословный и невозмутимый, он почти никак на происходящее не реагировал, даже смотрел куда-то в стол поверх сложенных рук – поверх сжатого кулака и лежащей рядом зарубцевавшейся культи (прикрыть ее протезом, или какой-нибудь накладкой, или просто приспущенным рукавом рубашки он никогда не считал необходимым); смотрел и молча слушал.

– Разведка приоритетом работает по линии голодрим и по линии бывших пленных. Кстати! господа! а вы-то сами в число последних не попадаете?

– По условиям нахождения согласно постановлению – нет.

– А жаль, – с искренним сожалением заметил Саэрос, – это довело бы градус абсурда до предельного.

– Полагаю, «абсурд» – слово не очень подходящее. Но допустим.

По какой-то необъяснимой причине Саэрос входил в небольшое число тех, к чьему мнению Орофер всегда внимательно прислушивался, спорил редко и – в случае с Саэросом особенно – не замечал ни тона, ни сомнительных выражений.

– …а пока вы предлагаете всем нам изнутри присмо… обратить внимание на сотрудников и посетителей дворца. Я верно уловил изгиб вашей мысли?

– Верно.

– И то, что мы всех поголовно опросили, вас не…

– Опрашивали, – вклинился Турин, – с упором на то, кто что видел. А кто где был?

– Это разные вещи?

– Это разные вещи, – за Турина подтвердил Берен и добавил: – Я возьму материалы и просмотрю их. Отмечу тех, с кем нужно переговорить повторно.

– Нет, я не спорю: у нас всегда хватало и идиотов, и бездарей, но чтобы отъявленные убийцы? Я думал, единственного выпихнули в отставку… Если что, Белег, я не про тебя!

Белег взглянул на Саэроса и тот, хмыкнув, показал открытые ладони: все-все.

– Ладно, без шуток: я понял. У нас потенциальный повод пособачиться еще и внутри себя – это, признаю, красиво. Попрошу только господина проверяющего пометить на полях: меня в городе не было, да и о многоумную голову нашего короля я бы только руку сломал.

– Быть может, – заговорил тут Эльмо – задумчиво, словно прислушиваясь к чему-то далекому; медленно, кончиками пальцев перебирал, ощупывал вышивку на широких рукавах своей мантии, – отталкиваться нужно от попытки понять цель или причину произошедшего?.. Белег, мне кажется, или ты хочешь спросить что-то еще?

Белег задумался.

– Да. Хочу. Берен, что за история с вашей поездкой?

– Нет никакой истории, – Берен чуть пожал плечами. – Тингол решил, нам надо совершить… Как это было сформулировано: «торжественный объезд земель королевства».

– Создатель, что, как в прошлый раз? – поразившись, предположил Саэрос.

– Нет. Не как в прошлый раз, господин мой. ТолГален, Земли Таур-им-Дуинат, Гавани Сириона, Нарготронд, Дориат. Может, еще что-то – никаких подробностей, только сама идея.

– А зачем? – уточнил Турин. – Символические показушки?

Берен снова пожал плечами, ничего отвечать уже не стал.

– Возможно, хотел, чтобы все увидели Диора, – предположил за него Эльмо.

– С тобой не обсуждал?

– Со мной… Разве что упоминал. Вскользь. Что надо познакомить мальчика со всеми и, может быть, оставить его в Менегроте.

Берен сначала опять никак не отреагировал, потом на вопросительные взгляды все же уточнил:

– Говорю: никаких подробностей, только идея и примерный маршрут. И то, что к нам должен был приехать Маблунг.

– Уговаривать вас, что ли?

– Вообще-то непонятно, – заметил Орофер, не дождавшись иного ответа, кроме нового пожатия плечами, – для этого лучше было бы ехать кому-то из посольских. Или уж Галадону, если дяде хотелось размаха…

– Или же он под предлогом хотел передать что-то особо личное – с Маблунгом…

– Например? – Орофер не понял, посмотрел на замолчавшего отца, потом на остальных, а остановил взгляд на Турине – тот, в свою очередь, вопросительно кивнул Белегу. – Господин Куталион?

– Не исключено.

– Не исключено – что? И потом: мы как будто задачи распределили, а вот чем займетесь вы? – Орофер подождал и, видя, что с ответом явно не спешат, продолжил: – Я ошибусь, предположив, что какой-нибудь безрассудной авантюрой, о которой не захотите рассказать?

Белег задумался, примеривая формулировку.

– Я бы назвал это иначе. Но можно выразиться и так.

– Прекрасно! А если завтра сообщат, что вы с господином Турамбаром тоже скоропостижно застрелились?..

– Тогда, – Белег помолчал, проигнорировал так и сверлящего взглядом Турина, посмотрел на закатившего глаза Саэроса, – тогда вводите военное положение. Готовьтесь. Пока не знаю к чему.

***02 часа 12 минуты

На этот раз на шум мотора выбегать никто не стал. Шевельнулись шторы на окнах, замелькали в просвете лица, взглядами проводили – и только.

Белег и Турин поднялись по лестнице, задержавшись у почтового ящика: почти бесполезный все дни их проживания в доме, сейчас он оказался доверху забит конвертами, карточками и просто записками – несколько даже выпали и белели в полумраке на плиточном полу. Содержимое выгребли, забрали с собой.

В квартире было свежо – от души надуло из форточки. Белег прикрыл ее, полил герань и походил вокруг стола – нечаянная корреспонденция рассыпалась на нем снежным ворохом. Он наугад открыл пару конвертов, заглянул в пару карточек: писали горожане, писали, что хотят обратиться, просили о срочной встрече, умоляли взяться за неслыханное, за страшное дело. Остальное наспех перебрал не вчитываясь: везде было то же самое; он собрался смахнуть все в ящик, но увидел там резиновое кольцо – эспандер. «Гарантия на 10 тысяч сжатий, или мы вернем Вам деньги!» гласил вкладыш, а доктор Курмин периодически напоминал, что ждет от Белега развалившийся от перегрузок снаряд. Но снаряд благополучно пережил уже и двенадцать тысяч и уверенно держал курс на тринадцатую – даже не треснул. Белег взял его в руку и принялся считать.

На ста пятидесяти отвлек шум на лестнице. Не шум даже – породив одно лишь движение воздуха, открылась в неурочное время дверь парадной, и кто-то там, в тишине, вошел. Белег убрал эспандер в карман, вынул из кобуры «Карсид» и подошел к двери: погасил свет, отодвинул заслонку глазка, прислушался.

Поднимались трое или четверо. Таились.

За спиной выключилась вода, Турин чем-то загремел в ванной, забормотал и зашлепал по кафелю босыми ногами.

Двое в темном – минимум один остался ниже на площадке – поднялись по пролету и остановились, рассматривая номера квартир. За спиной приоткрылась дверь, и Белег, не оборачиваясь, упреждающе вскинул руку. Снаружи донесся едва уловимый шепот и скорее не слухом, чутьем угадываемый тихий щелчок – взвели курок.