Текст книги "Вопреки себе (СИ)"
Автор книги: Malenn
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)
Александр даже замер на мгновение в дверях. Любому человеку, видевшему её впервые, это создание могло показаться сущим ангелом: светлые, прозрачные голубые глаза, чувственные алые губки, пленительная улыбка, которая может казаться такой искренней, женственная хрупкость и грация – какой мужчина устоит перед ней? И только ему доподлинно известно, какая зловонная гниль таится за этой обманчиво-милой маской беззащитной маленькой леди. Она – словно демон-искуситель, посланный на землю, чтобы наказать за грехи и погубить его душу, и он должен сам справиться с ней, задушив свою жалость и мужские принципы.
Да, ему претило то, что он собирался сделать, хоть речь шла и о Жаклин, презирать которую у него была масса причин. Ни разу в жизни ему не приходилось сражаться с женщинами тем или иным способом – он считал это ниже своего достоинства. Однако речь сейчас шла не просто о беззащитной женщине, а о коварной, психически неуравновешенной особе, способной даже на убийство. И он должен упрятать её туда, где ей самое место – в лечебницу. Ради её же блага и для того, чтобы защитить от неё дорогих ему людей.
Увидев мужа, молодая графиня сразу вскочила со стула и радостно бросилась ему навстречу.
– Алекс, дорогой, что случилось? Где ты был?
Он остановил её в последний момент, чтобы не дать повиснуть у него на шее. Тяжело опустив руки на плечи Жаклин, он устало заглянул в её лицо, пристально изучая каждую черту, словно увидел жену впервые. Было что-то неподдающееся пониманию в красоте её телесного облика и уродстве души. Наверное, так и выглядели суккубы, посланные на землю для искушения. Как… как его угораздило связаться с ней, Господи?! Где были его глаза и разум? Под его странным, обречённым взглядом Жаклин почувствовала себя, как преступник на скамье подсудимых. Она сразу ощутила перемену в муже и мгновенно насторожилась. Тёмное прошлое француженки выработало у неё обострённое чутьё на опасность, словно у хорошей гончей.
– Что с тобой, любимый? Где Мария Александровна? – взволнованно спросила она, поспешно примеряя ангельски-невинное выражение лица, но уже не делая попытки дотронуться до мужа. – Я проснулась, спустилась к завтраку, а здесь никого нет… и никто из прислуги не знает куда вы подевались так рано. Я испугалась…
– Этой ночью скоропостижно скончался князь Оболенский, – ровным, спокойным голосом ответил Александр, по-прежнему не сводя глаз с жены. Он ждал её первой реакции на свои слова.
– С-скончался? – изумлённо повторила она, не сумев скрыть разочарование в голосе.
Одного этого Александру было достаточно, чтобы окончательно удостовериться в её виновности. Наблюдая за тем, как разочарование и досада в её глазах поспешно сменяются невинным удивлением и притворным ужасом, он понял, что именно в этот миг она осознаёт, какую яму вырыла сама себе. Должно быть, она ужасно разочарована!
– Увы, к сожалению, у него случился сердечный приступ, – подтвердил он. – Мы с матушкой провели полночи в особняке Оболенских.
И снова Жаклин неосторожно выдала себя проявлением истинных чувств. При упоминании фамилии Оболенских она дёрнулась, словно в неё попала пуля. Голубые глаза полыхнули злобой, а губы скривились в горькой усмешке. Всё чаще её ненависть брала верх над осторожностью.
– О, я понимаю…это ведь убитая горем княгиня послала за тобою? А ты, как её верный рыцарь, немедля поспешил поддержать безутешную молодую вдову! – сжав зубы, процедила Жаклин, непроизвольно сжимая кулаки.
– Разумеется, а как же иначе? В нашем кругу принято поддерживать родных и друзей в их горе, как и у всех цивилизованных людей, – ответил граф. – Князь был моим крёстным отцом, близким другом моего отца, да и матушка знала его много лет. Что тебя так удивляет?
– Твоё двуличие! – холодно бросила она. – Раз Оболенские такие близкие друзья нашей семьи, тогда почему же ты не взял меня с собой? Или я не являюсь её частью? Ах, да… о чём это я? Я ведь всего лишь картонный манекен, а не жена! Ты снова унизил меня в глазах своей родни, подчеркнул, что мне не место рядом с тобой! – Жаклин вся напряглась и задрожала, как натянутая тетива, изо всех сил стараясь не сорваться на крик.
– Не думаю, что тебе было уместно ехать с нами, – равнодушно отозвался граф, намеренно не повышая голос в ответ. – К тому же, твои соболезнования выглядели бы неискренними… разве не так? Или тебе не терпелось полюбоваться на дело рук своих?
– О чём это ты? – испуганно пробормотала она, сразу сникнув и побледнев. – Какое дело? Причём тут я?!
Александр по-прежнему не отпускал её, всё крепче сжимая плечи жены, его взгляд потяжелел и стал холоднее льда и острее лезвия бритвы. Таким давящим взглядом обычно смотрят полицейские ищейки, с которыми Жаклин имела несчастье несколько раз столкнуться в ранней юности, когда обитала в самых грязных трущобах Лондона, периодически попадая в различные переделки.
– При чём тут ты? – тихо, вкрадчиво переспросил Алекс. – О, не скромничай, дорогая! Я думаю, что именно ты подбросила князю фальшивые любовные письма, которые якобы Адель писала мне.Ты – самое заинтересованное лицо в ссоре Владимира Кирилловича и его супруги. И ты сейчас мне всё расскажешь об этом! Сама. Или… всё равно расскажешь, но в другом месте и уже не мне. Выбирай.
– Но мне нечего рассказывать! – очень искренне возмутилась Жаклин, стараясь вырваться из рук мужа. – Я понятия не имела о том, что ты переписываешься с этой… бесстыжей потаскухой! Для меня это тоже шокирующая новость!
Безжалостные мужские пальцы на хрупких плечах Жаклин сомкнулись ещё крепче, и она невольно застонала от боли, судорожно пытаясь разжать их своими слабыми руками. Жестокая, звериная решимость появилась во взгляде Александра, и графиня, вспомнив, как он уже однажды дал ей увесистую пощёчину, засомневалась в том, что муж не осмелится причинить ей физический вред. Он внезапно превратился в хладнокровного монстра, готового на всё, чтобы вытрясти из неё правду, даже на крайние меры.
– Посмей ещё хоть раз повторить это, и я переломаю тебе кости, – медленно, разделяя слова, произнёс Алекс, притягивая перепуганную Жаклин ближе к себе.
Внезапно он отшвырнул её на ближайший стул, и тут же крепко пригвоздил к нему, снова опустив руки на плечи, на которых точно останутся синяки от его пальцев. Она попыталась было встать, но Алекс сжал её так сильно, что послышался хруст суставов, а Жаклин тут же вскрикнула от острой боли.
– А сейчас ты расскажешь мне всё… или мои пальцы сомкнутся уже на твоей белоснежной шейке! – пригрозил он не терпящим возражений тоном. – И не вздумай врать – мне многое уже известно. В частности: я нашёл эти злосчастные записки, они находятся у меня, и только от твоей откровенности зависит, передам ли я их графу Бенкендорфу или брошу в камин. Поверь, в его ведомстве найдутся отличные мастера своего дела, которые быстро разберутся, что Адель их не писала. А когда они начнут искать того, кому было выгодно так подло опорочить княгиню, ты станешь первой подозреваемой! А потому, договоримся так: я задаю вопросы, ты – честно отвечаешь. Поверь, если тебя будут допрашивать в жандармерии, ты очень быстро им всё расскажешь, даже то, в чём неповинна.
Сказать, что Жаклин испугалась – не сказать ничего, она просто задыхалась от ужаса, буквально физически ощущая, как на её шее медленно затягивается грубая, шершавая верёвка.
– Я ничего такого не делала… – тонко и жалобно всхлипнула Жаклин, немедленно призвав на помощь слёзы, которые раньше всегда безотказно действовали на мужчин. Заплакать сейчас ничего не стоило, а страх лишь облегчил эту задачу – из очаровательных голубых глаз француженки хлынули настоящие потоки слёз.
Но Алекс, проигнорировав её излюбленный приём, грубо схватил жену за запястье и заломил одну руку за спину так, что Жаклин показалось, что у неё сломана кисть, а перед глазами поплыли цветные круги от боли. Она снова издала короткий, пронзительный крик и закусила губу, опасаясь ещё сильнее разбудить в муже зверя.
– Тише, моя дорогая, это пока лишь растяжение, – тихо сказал граф, склоняясь к её уху, – ещё одна опрометчивая ложь – и будет уже небольшой перелом. Итак, начнём. Первый вопрос: кто написал поддельные записки? Ты?
– Д-да… – заикаясь, выдохнула Жаклин, давясь теперь уже вполне искренними слезами.
– Где ты взяла образец почерка Адель? – продолжил свой жёсткий допрос Александр.
– Нашла у тебя в гардеробной коробку с письмами… там была её записка, – упавшим голосом ответила она, окончательно сдаваясь.
– Ах вот оно что – ты снова вернулась к своей излюбленной привычке рыться в моих вещах! – презрительно усмехнулся граф. – Кто бы сомневался! Где ты научилась так виртуозно подделывать почерк?
– Какая разница? – не сдержавшись, грубо огрызнулась Жаклин, которую слепила ярость от своего поражения. – Я прошла хорошую школу жизни на «дне» Лондона, к твоему сведению. Там я научилась выживать, как дикое животное, живущее в стае, и делать многие полезные вещи, в том числе и подделывать любой почерк. Всегда подозревала, что этот навык мне очень пригодится рано или поздно!
– А я полагал, что мне известно, где дно твоей души, Жаклин… – с горечью и презрением заметил Александр. – Было время, когда я считал, что смогу со временем привыкнуть к тебе, и мы сможем попробовать стать семьёй ради дочери. Но ты… ты – настоящее исчадие ада. Ты хоть понимаешь, что своей грязной клеветой загнала честного и благородного человека в могилу?
– Я – исчадие ада?! – яростно взвизгнула Жаклин, выплёвывая слова ему в лицо, словно яд. – Как легко обвинять меня во всех смертных делах, мой благородный граф, но не замечать черноты в собственной душе! Ты можешь переломать мне все кости, можешь передать жандармам и бросить в тюрьму, но этот поступок не сделает из тебя праведника, любезный муженёк! На твоих руках тоже немало крови, или я ошибаюсь? Разве это тревожит твою совесть?
Александр вдруг ослабил хватку и медленно убрал руки с её плеч, отступая на несколько шагов. Он сложил руки на груди и выжидающе посмотрел на жену. Кажется, она решила высказаться откровенно: что ж, это даже к лучшему. Давно им пора расставить все точки над «i». Может быть, он узнает ещё что-нибудь полезное о грязных делишках супруги.
Едва оказавшись свободной от стальной хватки его пальцев, француженка тут же вскочила и на всякий случай отступила, встав с другой стороны стола, чтобы успеть выскочить в дверь, если понадобится бежать. Хорошенькое личико Жаклин изменилось до неузнаваемости: оно буквально посерело от гнева, пунцовые губы сжались в тонкую линию, голубые глаза потемнели и сузились в щёлки, а взгляд стал поистине хищным. Ни дать, ни взять – дикая кошка, готовая к броску. Сейчас он для неё стал врагом, серьёзным противником, но никак не мужчиной, за любовь которого она совсем недавно была готова на всё.
Александр снова ощутил ту будоражащую смесь азарта и опасности, которая всегда вскипала в его крови во время жестоких схваток с бандами головорезов на золотых приисках Северной Каролины. Если уж он выжил в тех кровавых поножовщинах с крепкими мужчинами, то с Жаклин точно справится, даже если она отважится вцепиться ему в горло или попытается выцарапать глаза.
– Да, я убивал, и не раз, – спокойно согласился он. – Но я никогда не отнимал жизнь у невинного человека, а ты сделала именно это. Мои поступки всегда были продиктованы самозащитой, а ты совершила хладнокровное, тщательно спланированное убийство. Князь не сделал тебе ничего дурного, а ты убила его этими проклятыми фальшивками и клеветой, как если бы сама спустила курок пистолета. Впрочем… для тебя самой такой исход стал неприятной неожиданностью, не так ли? Ты-то рассчитывала совсем на другое!
Последнюю фразу Александр бросил столь издевательским тоном, что услышал, как Жаклин скрипнула зубами от гнева. Она действительно меньше всего желала смерти князя Оболенского. Она очень хотела, чтобы он увёз свою потаскушку-жену куда-нибудь подальше от Петербурга – обратно в Италию, например, или в Париж, да хоть к чёртовой матери, лишь бы подальше от Алекса! Ну кто же мог ожидать, что этот крепкий на вид старичок окажется настолько хилым?! А теперь получается, что ненавистная соперница освободилась от своего старого мужа, и отныне ей ничто не помешает практически открыто принимать Александра в своём доме! И благодарить за своё избавление княгиня Оболенская должна именно Жаклин!
О, ну почему она такая везучая, эта проклятая княжна?! Что бы Жаклин ни придумывала, всё оборачивается против неё самой, а эта надменная кукла постоянно остаётся в выигрыше! Это несправедливо, в конце концов! У неё с самого рождения было всё, о чём можно только мечтать, она не знала тех трудностей, что познала Жаклин, она росла любимым ребёнком, её ласкали, одаривали дорогими подарками, холили и лелеяли… Так почему же княжне Вяземской понадобился именно тот мужчина, которого полюбила она – Жаклин? Урождённая аристократка, Адель имела огромный выбор – самые богатые и родовитые молодые красавцы могли пасть к её ногам, стоило только поманить пальцем! Но нет же, она, как назло, мёртвой хваткой вцепилась именно в Александра Бутурлина! И даже свою байстрючку, прижитую от него, родить не побоялась, да ещё и подкинула её Оболенскому!
Нет… не получит она Алекса! Не будет этого, даже если Жаклин придётся убить её! Ненависть к Адель в этот момент была так сильна в её сердце, что француженка не сомневалась в том, что она лишит соперницу жизни при первой возможности, остаётся только выбрать самый изощрённый способ, чтобы та мучилась дольше.
– Да, я и не думала убивать князя! – злобно процедила она, понимая, что отрицать очевидное уже бессмысленно. – Напротив, я хотела попросить его о помощи. И он поверил мне, я знаю! Я думала, что он устроит скандал жене, и они просто уедут из Петербурга. А ты постепенно забудешь о ней. Я сумела бы помочь тебе забыть…
– Какая чушь, Боже мой! – трагически рассмеялся Алекс, закатывая глаза. – Ты просто беспросветно глупа, Жаклин! Ты зациклилась на своём бреду. Между мной и Адель нет и никогда не было никакой тайной связи. Она была моей лишь один единственный раз, в ту ночь, когда мы зачали Софи, а это случилось ещё до её свадьбы с князем Оболенским.
– Ты врёшь! Я знаю, что ты спишь с ней с того дня, как она возвратилась в Петербург! – прошипела Жаклин, сжимая кулаки. – Вы постоянно пялитесь друг на друга, словно дикие звери в брачный период! Даже на вчерашнем приёме вы ничуть не смущались ни присутствия князя Оболенского, ни моего! Она едва из платья не выпрыгнула, стараясь тебя соблазнить!
– Ты судишь Адель по себе, и в этом твоя главная ошибка, – презрительно смерил её взглядом граф. – Но она – не ты, она никогда не позволит себе нарушить брачные обеты. А князь… ты целенаправленно использовала его ревность, заставив сомневаться в верности Адель. Это подло и грязно, Жаклин. Хотя, кому я говорю о подлости? Разве тебе знакомы какие-то понятия о чести? Ты никогда не гнушалась пользоваться самыми грязными способами для достижения своих целей. Читать чужие письма, дневники, рыться в личных вещах, шантажировать – для тебя это вполне приемлемо.
– И не думай, что я когда-нибудь устыжусь того, что сделала! Я отвоёвывала своё право быть с тобой, а для этого все средства хороши! И всегда буду вести себя так, отстаивая свою любовь! – выкрикнула графиня. – Не нужно ей было вставать между нами, тогда бы ничего этого не случилось!
– Любовь? – по красивому лицу графа Бутурлина пробежала гримаса брезгливости. – Ты не имеешь понятия, что это такое! Любовь – это самопожертвование, а тебе знакома лишь одна голая похоть, которую ты в своём больном, воспалённом воображении возвеличила до уровня любви.
– Вот, значит, как?! Что-то я не припомню, чтобы ты жаловался, когда не вылезал из моей постели ночами напролёт! – истерически расхохоталась в ответ Жаклин, запрокидывая голову. – Лицемер и притворщик – вот кто ты такой! Разве не ты называл меня своим чудом, самой горячей, желанной и страстной из всех женщин, что были у тебя до меня? Или у тебя хватит духу утверждать, что я выдумала это? Я ни за что не поверю в то, что эта полудохлая кукла с рыбьей кровью доводила тебя до такого экстаза, какой вызывала я!
– Что и требовалось доказать, – спокойно ответил Алекс. – Кроме похоти, тебе апеллировать нечем. Но, что бы ты ни делала, я никогда не перестану любить её, понимаешь? Я много раз говорил тебе: я люблю её не только за то, что она прекрасна и желанна, но за то, что душа её чиста и благородна, в ней есть милосердие, сострадание, она думает не только о себе… в отличие от тебя! Она способна жертвовать собой ради других, а ты – лишь расчетливая эгоистка, хищница, знающая только один способ добиться своего – избавиться от всех препятствий на пути. Даже если препятствия окажутся невинными людьми!
– О, но в таком случае, если она – такой чистый, невинный ангелочек, то скажи мне одну вещь, дорогой: зачем ей нужен мерзавец вроде тебя? – издевательский смех Жаклин прозвучал громко, резко и вульгарно. – Она, может, и не собиралась изменять мужу, ну, а ты? Я даже не заикаюсь о том, что ты клялся у алтаря хранить мне верность, ибо уверена, что ты не колебался бы и мгновения, согласись она стать твоей любовницей, ведь так? И плевал бы ты на то, что она – жена твоего крёстного отца! А всё потому, что ты давно уже растерял всю свою хвалёную дворянскую честь, жизнь приучила тебя ставить свои желания выше принципов, потому что на дне иначе не выжить! Мы с тобой похожи, любимый, мы прошли через грязь, запачкавшись в ней по самую макушку, и отмыть её с наших душ уже не получится. Со мной ты будешь намного счастливее, чем со своей идеальной Адель, ведь когда она узнает тебя до конца, то ужаснётся и снова сбежит на край света. Её так называемая любовь мигом улетучится, так что, ты должен быть благодарен мне за то, что я расстроила ваш брак!
– Ты выдаёшь желаемое за действительное, Жаклин, ты просто больна! Как бы тебе ни хотелось обратного, Адель любит меня, любит несмотря ни на что, даже узнав грязные тайны моего прошлого, – спокойно заметил Алекс. – Довольно философствовать, Жаклин, речь сейчас идёт о доведении человека до смерти, которое ты совершила. Ты – убийца, и это невозможно чем-либо оправдать.
– Что ты собираешься делать? – вдруг сжалась Жаклин, глядя на мужа испуганным, умоляющим взглядом. – Неужели ты сможешь отправить меня на виселицу?
Он замешкался с ответом лишь на мгновение, но Жаклин тут же ухватилась за это, усмотрев в поведении мужа терзающие его сомнения. Решившись на последний, отчаянный шаг, она вдруг бросилась перед ним на колени, отчаянно цепляясь за полы его сюртука. Её глаза были такими молящими, а искусанные до крови губы дрожали, как у испуганного ребёнка.
– Любимый, прошу тебя… не отдавай меня жандармам! Мне так страшно… поверь, я раскаиваюсь в том, что сделала, но… я же не думала, что князь умрёт! Я клянусь тебе, что больше никогда и близко не подойду к твоей княгине! И пальцем её не трону! Я так люблю тебя, Алекс, безумно люблю, неужели ты не понимаешь? С самого первого дня, когда мы познакомились, я уже это знала. С первой нашей ночи я поняла, что ты – мой идеал мужчины… и должен быть моим, и только моим… что я никому тебя не отдам! Ну, почему… почему я не заслуживаю твоей любви? Посмотри на меня – я ведь тоже красива и желанна… чем я хуже её? Я готова ради тебя на всё, любовь моя! Только скажи, чего ты хочешь? Какой я должна стать, чтобы ты любил меня?
Её истерические рыдания, казалось, могли бы разжалобить и камень, не то что мужчину. На мгновение сердце Александра сжалось, глядя на заплаканную женщину, униженно распластавшуюся у его ног. Правильно ли он поступает с ней? Не слишком ли жестоко? Всё же, она родила ему ребёнка, она – его жена, он делил с нею ложе.
Однако, вспомнив испуганную Адель, которая несколько часов назад также отчаянно всхлипывала в его объятиях, он поспешно одёрнул себя. Жаклин больна, не нужно забывать об этом! Возможно, в этом нет её вины… как и его вины нет тоже. Ей нужно квалифицированное лечение под присмотром докторов, иначе может случиться новая беда, а он поклялся себе не допустить этого. Он не может рисковать жизнями других людей, оставляя всё как есть.
– Успокойся, я не собираюсь выдавать тебя полиции, – сухо ответил он, но всё-таки подал жене руку, помогая подняться на ноги. – Ты – моя жена, носишь мою фамилию, а нашей семье не нужен такой скандал. К тому же… князь умер от сердечного приступа, а о записках никто не знает… я обнаружил их случайно. Но это не значит, что я забуду о твоём поступке! Ты не можешь больше оставаться здесь после случившегося.
– Я клянусь… – начала было Жаклин, но тут же осеклась. – Ч-что ты задумал? Отправишь меня в деревню?
– Нет… – он запнулся, собираясь с духом. – Я отвезу тебя в другое место, где о тебе будут заботиться. Не волнуйся, никто не узнает о том, что ты ускорила конец князя Оболенского. Я обещаю молчать о твоём преступлении, но и ты должна мне пообещать, что будешь вести себя тихо и спокойно. Тогда… я попытаюсь помочь тебе.
– Я не понимаю… куда ты отвезёшь меня? – прошептала Жаклин, начиная подозревать что-то очень плохое. Печаль и вина в глазах мужа заставили её испугаться ещё сильнее.
– Я покажу тебя доктору, Жаклин. Ты должна понять, что больна, – как можно спокойнее ответил граф, обеспокоенно наблюдая за тем, как Жаклин постепенно начинает догадываться о чём он говорит. – Доктор сможет помочь тебе, если, конечно, ты сама захочешь, чтобы тебе помогли. Пойми, твоя болезненная ревность и ненависть – это ненормально.
– Ты решил упечь меня в доллгауз?! – недоверчиво вскрикнула она. – Ты… ты думаешь, что я чокнутая?!
– Я этого не сказал, – с нажимом ответил он. – Ты немного не в себе, но этой беде можно помочь. Главное, желать выздоровления, так говорит доктор, и я ему верю. Подумай о Катрин: ты же хочешь, чтобы она видела тебя здоровой и спокойной? Ты хочешь, чтобы мы растили её вместе?
– Хочу… – пространно пробормотала Жаклин, в то время, как её мозг лихорадочно работал.
– Вот и замечательно! – обрадовался Александр, облегчённо выдыхая. – А сейчас ступай к себе и собери вещи. Доктор уже ждёт нас, я говорил с ним сегодня. Я буду навещать тебя очень часто, обещаю, и буду привозить к тебе Катрин. Я вовсе не хочу, чтобы наша девочка забыла свою маму.
Александр безбожно кривил душой, и про себя просил прощения у Бога за эту ложь. В действительности, он совсем не желал, чтобы его дочь растила эта опасная женщина. При мысли о том, что девочка может когда-нибудь стать копией своей сумасшедшей матери, граф приходил в ужас. Он совсем не хотел разделять любовь к своим дочерям, хотел любить обеих совершенно одинаково, но страхи о возможной плохой наследственности Катрин сводили его с ума.
Если Жаклин официально признают сумасшедшей, и доктор выдаст письменное свидетельство об этом, Александр будет иметь право подать в Синод прошение о расторжение брака, и он желал этого всем сердцем. Жаклин, как колода, повисшая на его шее, тянула его на дно. Он не верил, что её можно вылечить и снова сделать нормальным человеком. Скорее всего, скрытое безумие уже давно таилось в ней и вырвалось наружу, приняв вид болезненной любви к нему, любви, отягощённой маниакальной ревностью.
Жаклин прекрасно понимала, что сбежать муж ей ни за что не позволит. Скорее всего, за дверью стоят лакеи, которые тут же схватят её, стоит лишь сделать попытку к бегству. Неужели она угодила в ловушку? Как же ей поступить?
Стараясь не паниковать и дать себе время обдумать ситуацию, графиня прикинулась покорной овечкой и направилась к себе, сопровождаемая мужем. Он вызвал её камеристку и велел собрать в сундук минимум необходимой одежды и белья. Дав жене время на сборы, он покинул её комнату, обещая ждать в гостиной.
Через два часа карета с гербом графа Бутурлина снова въехала во двор психиатрической лечебницы. Хоть граф и обещал, что привезёт жену после захода солнца, он был рад, что ему не пришлось ждать до вечера, а Жаклин не устроила очередной безобразный скандал. Он всерьёз опасался, что ему даже придётся связать её, чтобы запихнуть в карету, и её неожиданная покорность внушала беспокойство. Неужели она что-то задумала или выкинет очередной фокус в самый неподходящий момент? А может, подгадывает момент, чтобы выскочить из кареты и сбежать?
Несмотря на опасения супруга, всю дорогу Жаклин молчала, будто её оглушили. Она надела тёмное-коричневое строгое платье и шляпку в тон, и сидела напротив мужа, скромно сложив свои маленькие ручки на коленях и уставившись отсутствующим взглядом в окно. Каждый жест, взгляд, едва слышный вздох были направлены на то, чтобы вызвать у супруга, и без того расстроенного, новые муки совести. И, судя по тому, как часто он украдкой поглядывал на неё, это действовало.
Жаклин вышла из кареты и медленно направилась к входной двери с видом королевы, покорно, но гордо поднимающейся на ступени эшафота. Она спиной ощущала скорбный взгляд мужа, кожей чувствовала раздирающие его сомнения и жалость к ней. Отлично, это именно то, чего она и желает! Пусть он мучается своей виной, пусть страдает от собственной жестокости!
В том, что она рано или поздно выберется из доллгауза, Жаклин не сомневалась ни минуты. Если бы её наивный муженёк знал, через какие переделки ей пришлось пройти за свои двадцать четыре года жизни, он бы понял, что лечебница для душевнобольных – это просто ерунда для неё.
Так или иначе, но она выйдет отсюда, и гораздо быстрее, чем думает Александр Бутурлин. Способ она отыщет.
Доктор Майер оказался сама любезность. Он учтиво приветствовал новую пациентку и её супруга, поцеловал Жаклин ручку и пригласил в свой кабинет.
Так он велел подать гостям чаю и рассказал Жаклин о лечебнице, в которой ей предстояло провести неопределённое время. Судя по его словам, здесь был просто рай для отчаявшейся, заблудшей души. Он говорил мягко, вежливо, умильно улыбался, а Жаклин про себя поражалась его наивности и тупости.
Вот идиот! Она прекрасно знает, что в доллгаузы попадают не для того, чтобы возвращаться. Неугодных людей сюда сдают, словно барахло старьёвщику. Вот и её супруг от неё избавляется, как от ненужного, надоевшего хлама.
Но он ещё пожалеет об этом, не будь она Жаклин Бонье! Графиней Бутурлиной она себя больше не считает, ибо своим поступком граф окончательно подвёл черту под тем фарсом, который именовался их браком.
За такой поступок Алекс непременно заплатит. Они все заплатят: и эта высокородная сучка – княгиня Оболенская, и её отродье, которое она родила от Александра, и старая карга – вдовствующая графиня Бутурлина, так презирающая свою навязанную невестку, и, возможно, их обожаемая Оленька, которая пуще остальных ненавидит Жаклин… Да, все они заплатят!
Кротко прощаясь с тем, кого ещё час назад она обожала, Жаклин даже не подняла глаз – лишь подставила щёку для короткого, смазанного, фальшивого поцелуя. Граф, несомненно, держит лицо перед доктором, а сам с удовольствием удавил бы её, чтобы завтра же сделать предложение своей любовнице! Жаклин вдруг ощутила желание воткнуть нож в его чёрное сердце прямо сейчас, сию минуту…
Но… нет, ещё рано! Медленно ступая по серому коридору доллгауза в комнату, где её сейчас запрут, отсекая от внешнего мира, Жаклин уже знала, что она будет делать. План в её голове созрел быстро, как и всегда в моменты опасности: оставалось лишь обмозговать детали. И тогда, когда она хорошо подготовится… – посмотрим, кто будет смеяться последним, благородные дамы и господа!
========== О том, как полезно мужчине иногда противостоять соблазну. И о последствиях обратного. ==========
В день похорон князя Оболенского небо вдруг разразилось дождём, несмотря на то, что на дворе трещал мороз. Дома, мостовые, лавки, голые деревья и кусты – всё моментально покрывалось толстым слоем льда. Лошади, запряжённые в кареты и сани, скользили и спотыкались на льду, что ещё больше замедляло траурную процессию.
Народу на отпевании было столько, что Казанский собор едва вместил всех, кто пришёл проводить Владимира Кирилловича в последний путь. Казалось, весь высший свет был здесь, тем более, что в соборе присутствовали император и цесаревич. Не только дамы прикладывали платочки к покрасневшим глазам – множество ветеранов Отечественной войны, которые воевали когда-то вместе с князем, искренне плакали, сожалея о скоропостижной кончине такого светлого, доброго и благородного человека. Все друзья и знакомые любили Владимира Кирилловича и скорбели о его смерти.
Молодая вдова, с головы до ног облачённая в чёрное, стояла у гроба мужа, бледная и исхудавшая, словно призрак. Казалось, что она держится на ногах из последних сил. С одной стороны её бережно поддерживал под локоть отец, а с другой – брат. Княгиня Оболенская недаром опасалась, что похороны мужа станут для неё жестоким испытанием.
С той ужасной ночи, когда он так внезапно скончался, Адель никак не могла заставить себя уснуть, даже после того, как отец забрал их с малышкой Софи в свой особняк. Стоило ей закрыть глаза, как перед ней с пугающей ясностью вставал образ мужа, и Адель тут же вскакивала с постели, дрожа от страха. После нескольких неудачных попыток уснуть, она накинула халат и тёплую шаль, взяла в руки свечу, и до утра медленно бродила по отцовскому дому, бесцельно переходя из комнаты в комнату, чем до смерти перепугала Таню, которая проснулась посреди ночи и не обнаружила свою барыню в постели. До самых похорон, которые состоялись на четвёртый день после смерти князя, его молодая вдова не сомкнула глаз и на минуту.
С питанием дела обстояли не лучше, чем со сном: Адель не могла заставить себя проглотить ни кусочка, только пила воду и травяной отвар, который готовила Таня. Она исхудала за эти дни, побледнела и осунулась, вызывая у близких тревогу своим бездонным горем. Отец, Мишель, Ольга, Таня – все пытались уговорить её немного поесть и вздремнуть хоть часок, но Адель была не в состоянии сделать ни то, ни другое. Чувство вины пожирало её, подобно пламени, не давая и минуты покоя. И только время, проведённое с дочерью, становилось небольшой отдушиной, хотя малышка теперь чаще капризничала, чувствуя душевную рану своей матери.
Воспоминания о совместной жизни с мужем мучили Адель и днём, и ночью. Их свадьба, поездка в Италию, рождение Софи, жизнь в Неаполе, потом в Париже и Ницце… и повсюду Владимир Кириллович был рядом с нею, поддерживал, шутил, отвлекал разговорами. Пока ещё она легко могла припомнить его голос, смех, добрые серые глаза, но острота этих воспоминаний неизбежно померкнет со временем, как будто и не было на свете этого великодушного человека, которому она принесла столько несчастий. Когда князь был жив, она и подумать не могла, что так привязана к нему, хоть это чувство было далеко от того, что жена должна бы испытывать к мужу.
