Текст книги "Вопреки себе (СИ)"
Автор книги: Malenn
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)
Итак, неужели в Петербурге вдруг объявился его сын? Через столько лет… Для чего? Да ещё и под чужим именем! Уж не мстить ли за батюшку? Вдруг в столице зреет новый заговор против Императора? Нужно допросить этого мальчишку и вытрясти из него правду любой ценой.
Когда порог кабинета шефа жандармов переступил высокий, темноволосый молодой человек, Бенкендорф едва сдержал удивлённый возглас: Александр Бутурлин был точной копией своего отца.
Граф Бенкендорф обладал очень хорошей памятью на лица, что было весьма полезно для его должности, и с удивлением разглядывал Александра, сравнивая его с покойным родителем: те же ярко-синие глаза, упрямый подбородок, густые, тёмные волосы, высокий рост, телосложение – перед Бенкендорфом словно стоял сам Павел Бутурлин, тот, молодой и горячий не в меру.
Александр, в свою очередь, молча и настороженно глядел на человека, который держал в страхе всю Россию. Бенкендорф оказался именно таким, каким он его и представлял: высокий, подтянутый, с отменной военной выправкой и цепким взглядом истинного полицейского. Его волосы, хоть и с заметной проседью, всё ещё хранили следы былого пшеничного оттенка, хоть большую их часть граф уже успел растерять, зато аккуратные усы и бакенбарды оставались такими же, как в молодости. Граф был в парадном голубом мундире, видимо, готовился отправиться на очередной военный смотр вместе с Императором. Значит, приговор Александру либо уже вынесен, либо решение шеф жандармов решил отложить на потом.
– Так-с… – задумчиво протянул Бенкендорф, негромко постукивая костяшками пальцев по лакированной поверхности своего рабочего стола, – значит, Вы – молодой граф Бутурлин, не так ли?
– В настоящее время, моё имя – Алекс Гордон, граф Хантли, подданный Её Величества Королевы Виктории, – холодно ответил Александр, воинственно вздёргивая подбородок.
– Если бы я не знавал Вашего батюшку лично, юноша, я, возможно, и поверил бы в это, но Вы настолько сильно похожи с Павлом, что отрицать родство бессмысленно, – насмешливо возразил Бенкендорф.
– Я и не думал отрекаться от своего отца, граф, – спокойно возразил молодой человек. – Я всего лишь сменил имя, использовав для этого вполне законный способ – покупку графского титула. Любой желающий может сделать это.
– Разумеется, – кисло улыбнулся Бенкендорф, – если у любого желающего имеются средства для этого. Интересно, откуда у человека, лишённого титула и состояния, взялись настолько огромные деньги?
– Прошло двенадцать лет, граф, – парировал Александр. – Как видите, я сумел неплохо преуспеть и обеспечить своей семье достойное существование.
– Что ж… допустим, – хмыкнул шеф жандармов, – но отчего Вы вдруг решили навестить Родину, молодой человек? Внезапно проснулась тоска по российским берёзкам? Или… были более веские причины?
– Разве мне запрещён въезд в Россию, граф? – удивлённо приподнял бровь Александр, нимало не смущаясь издевательского тона Бенкендорфа. – Меня безосновательно обвинили в подделке документов и заставили провести ночь в камере. Могу я узнать, что не так с моими бумагами?
– Мы получили сообщение из Британского посольства нынче утром, – сухо ответил Александр Христофорович. – Бумаги в порядке, здесь Вы не солгали… но дело не только в них.
– Тогда в чём же состоит моя вина, граф? За что я задержан, словно преступник? – голос Александра дрогнул от с трудом сдерживаемого гнева, чем ещё пуще напомнил Бенкендорфу голос Павла Бутурлина.
– Меня интересует истинная причина Вашего пребывания в Петербурге! – Бенкендорф вдруг нахмурился и сменил притворно-вежливый тон на жесткий и холодный – тон истинного полицейского.
Александр не успел даже открыть рот, чтобы ответить, как внезапно раздался стук в дверь, которая тут же распахнулась, впуская бодрого и улыбающегося князя Оболенского и семенящего вслед за ним личного адъютанта шефа жандармов, видимо, пытавшегося безуспешно остановить назойливого посетителя.
– Александр Христофорович, батюшка, да к тебе нынче не пробиться! – весело воскликнул Оболенский, не обращая никакого внимания на щуплого адъютанта, всё ещё пытавшегося преградить ему дорогу.
– Простите, ваше сиятельство, – взволнованно проблеял адъютант, испуганно глядя на своего шефа, – я пытался объяснить князю Оболенскому, что Вы заняты, но…
Вместо ответа Бенкендорф нетерпеливо поднял руку, прерывая своего незадачливого секретаря, и тут же сделал ему знак выйти из кабинета. Он сердито поглядел на Оболенского, который явился так некстати и помешал такому важному делу, как допрос потенциально опасного подозреваемого.
– В чём дело, князь? – сухо поинтересовался Бенкендорф, – Я сейчас действительно не могу принять Вас: у меня беседа с задержанным.
– Так по его душу я тут и штурмую твою крепость, дорогой Александр Христофорович! – Оболенский улыбнулся своей самой открытой и благодушной улыбкой. – Ты же знаешь, что я вчера женился, да только вот одного из самых долгожданных приглашённых гостей потерял. Сначала думал, что он заблудился, а потом узнаю, что это ты, оказывается, его пригласил на беседу! Вот и примчался с утра, чтобы мой крестник хоть на второй день свадьбы успел.
Во время этой задушевной речи, высказанной с самым искренним и простодушным видом, Владимир Кириллович тепло взглянул на застывшего от неожиданности Бутурлина и по-отечески положил ему руки на плечи. Со стороны казалось, что Оболенский постоянно поддерживал дружескую связь с семейством своего покойного друга, поэтому и пригласил своего крестника на свадьбу. Этот спектакль был предназначен исключительно для Бенкендорфа, и Александр сразу сообразил в чём дело и подыграл князю, виновато улыбаясь и пожимая плечами: что я, мол, могу поделать?
Бенкендорф не сводил Оболенского и молодого Бутурлина внимательного взгляда, ища следы предварительного сговора, но ничего подозрительного так и не смог разглядеть. Похоже, они давно не виделись и искренне были рады друг другу. Что ж… переписываться с семейством Бутурлиных не было запрещено приговором трибунала, да и въезд в Россию им не воспрещён… но что-то здесь не так, Бенкендорф чувствовал это. У него появилось стойкое ощущение, что его пытаются одурачить.
– Молодой человек, подождите в приёмной несколько минут, – сухо кивнул он Александру, указывая взглядом на дверь. – Скоро мы продолжим нашу беседу.
Александр вышел в приёмную и опустился на один из двенадцати стульев, предназначенных для посетителей. Он пытался прислушаться к беседе своего нежданного спасителя с шефом тайной полиции, но до него доносился лишь неясный гул голосов, из которого невозможно было разобрать ни единого слова.
Внезапное появление князя Оболенского взволновало и удивило Александра: он не ожидал его помощи. Видимо, Мишель, который пообещал помочь ему, решил подключить к этому делу своего новоиспеченного родственника. Александр внезапно вздрогнул, представив, что Владимир Кириллович совсем недавно покинул супружеское ложе, которое делил с молодой женой… Сколько же времени прошло с того момента, как разжались объятия юной княгини Оболенской? Недаром князь светился от счастья, словно двадцатилетний юнец после бурной ночи любви!
Александра и так всю ночь преследовали жестокие видения, в которых Адель лежала в объятиях своего мужа, а тут он внезапно получил доказательство своих подозрений. Обжигающая ревность накрыла новой волной, и Бутурлин лихорадочно сжал ладонями виски, пытаясь избавиться от мучительной картины, застывшей перед глазами. При одной только мысли, что князь прикасался к Адель, сердце Александра начинало рваться из груди, а мысли об убийстве соперника непрошено лезли в голову.
Разумеется, никакого убийства не будет… Оболенский ни в чём не виноват, напротив: он спас Адель от позора и бесчестия, поступил очень благородно, да ещё и Александра примчался выручать. Господи, будь её мужем кто-нибудь другой, Александр не задумываясь вызвал бы его на поединок, но Владимир Кириллович… против него молодой граф Бутурлин был бессилен. Этот человек был одним из друзей его покойного отца, к тому же, являлся его крёстным отцом. Нет, было бы черной неблагодарностью обвинять его в своих несчастьях.
Ещё около пятнадцати минут Александр сходил с ума в неведении и ёрзал на стуле в приёмной, затем двери распахнулись и на пороге показался граф Бенкендорф. Шеф жандармов имел недовольный вид, словно его заставили сделать что-то против его воли. За ним следовал улыбающийся, как всегда, Оболенский.
Александр встал и непонимающе взглянул на Бенкендорфа, который протянул ему пакет с его бумагами, изъятыми жандармами.
– Вы свободны, молодой человек, – холодно сказал граф. – Условия освобождения Вам пояснит князь Оболенский. Впредь советую Вам не пересекать границы России без крайней необходимости, учитывая прошлое Вашего батюшки. Честь имею, господа!
Александр даже не успел ничего понять, как шеф жандармов, сдержанно кивнув Владимиру Кирилловичу и смерив мрачным взглядом Бутурлина, развернулся и торопливо направился прочь из приёмной, автоматически чеканя шаг, словно на военном параде. Недоумённо провожая его взглядом, Александр до сих пор не мог поверить, что он свободен. Как Оболенскому удалось уговорить самого Бенкендорфа?! Невероятно!
– Думаю, нам пора покинуть это гостеприимное учреждение, – спокойно заметил Оболенский, положив руку на плечо крестника.
Александр очнулся от удивления и обернулся к нему, собираясь поблагодарить князя за своё спасение, но Владимир Кириллович едва заметно подал ему знак молчать: в стенах третьего отделения откровенничать было опасно. Заговорили они только в карете, что ждала князя у ворот.
– Ну, вот и встретились мы, Саша… – тяжело вздохнул князь. – Жаль, что при таких обстоятельствах.
– Да… жаль, – пробормотал Александр, смущённо глядя на своего крестного отца. – Благодарю Вас за помощь, Владимир Кириллович. Я до сих пор не могу поверить, что отделался так легко. Как Вам удалось убедить Бенкендорфа в моей невиновности?
– Я в долгу перед тобой и твоей матерью, – тихо ответил Оболенский, – за то, что не смог помочь Павлу… и за то, что не сумел отыскать вас после его смерти, хоть и пытался, видит Бог. Так что, тебе не за что благодарить меня. А что до шефа жандармов… есть у меня к нему определённый подход, но это уже не так важно.
– И всё же я очень благодарен Вам, – повторил Александр. – Вы всегда были добры ко мне и искренне любили моего отца.
– Всё так… я искренне любил Павла и дорожил его дружбой, – печально вздохнул князь. – Но сейчас, к сожалению… я невольно отнял у тебя любимую девушку. Надеюсь, ты понимаешь, Саша, что это вышло не намеренно?
– Понимаю… – едва слышно ответил Александр, напряжённо глядя в окно кареты.
– Где же тебя носило два месяца?! – внезапно взорвался Оболенский. – Она ведь ждала тебя!
Александр закрыл глаза на мгновение, ибо слова князя причиняли боль, столь острую, что хотелось закричать… Он понял, что Владимир Кириллович никогда не женился бы на Адель, если бы знал, что его крестник вернётся в Петербург, чтобы вернуть её.
– Я спешил, как мог… но теперь это уже не имеет никакого значения, – ответил молодой человек. – Прошу Вас, Владимир Кириллович, не говорите Адель, что я попал в жандармерию. Пусть она думает, что я просто уехал.
– Тебе действительно придётся уехать, и скорее, чем ты думаешь, – виноватым тоном ответил князь, – Бенкендорф согласился отпустить тебя только в обмен на обещание, что ты покинешь Петербург не позднее завтрашнего утра. Я обещал проследить за твоим отъездом. Лучше тебе пока не ездить в Россию, Саша, Император до сих пор относится к декабристам и их семьям с подозрением.
– Я бы и не приехал, если бы не Адель, – нехотя пояснил Бутурлин.
Несмотря на то, что Оболенский спас Александра и молодой человек был ему искренне признателен, между ними остро чувствовалось напряжение, причина которого была ясна, как день – Аделина…
– Ты не хочешь проститься с нею? – осторожно спросил князь, внимательно вглядываясь в угрюмое лицо Александра.
Владимир Кириллович с грустью понял, что Мишель оказался прав: Александр действительно не походил на расчётливого и коварного соблазнителя. По его лицу, на котором молодой граф тщетно пытался сохранить спокойное выражение, периодически пробегала гримаса боли, словно у тяжело больного человека. Сложно скрыть душевную рану, даже если ты мужчина и привык прятать боль от чужих глаз.
– Не стоит делать этого, – хрипло пробормотал Александр, невольно вздрагивая при мысли о том, чтобы встретиться с Адель лицом к лицу. – Она только напрасно разволнуется, а ей… это вредно.
– Ты знаешь о ребёнке? – тихо уточнил князь.
Александр лишь коротко кивнул, невольно скрипнув зубами, чтобы сдержать эмоции.
– Мне жаль, мой мальчик… искренне жаль, – тяжело вздохнул Владимир Кириллович. – И всё же… поговори с ней. Думаю, ты хотел бы извиниться, ты ведь для этого проделал такой длинный путь?
– Я не хочу причинять ей лишнюю боль, – упрямо мотнул головой Александр. – Да, я хотел умолять её о прощении, но все разговоры теперь бессмысленны. Если она поверит в мою искренность, ей станет ещё больнее.
– Может, ты и прав, – задумчиво протянул князь. – Тогда едем к Вяземским.
– К Вяземским? – вздрогнул Александр, удивлённо вскидывая глаза на собеседника. – Но… зачем?
– Ах, да, я забыл сказать: Мишель перевёз твои вещи из гостиницы к себе в особняк, поскольку хозяин не захотел портить репутацию своего заведения и сдавать комнаты неблагонадёжным постояльцам, – пояснил Оболенский. – Стало быть, сегодня ты будешь ночевать у Мишеля.
– А Андрей Алексеевич разве ещё не вернулся в Петербург? – спросил Александр.
– Мы ждём его со дня на день, – ответил князь. – А затем сразу уезжаем. В Италию.
Александр промолчал, услышав эту новость. Он прекрасно понял, для чего князь увозит Адель из России: чтобы ребёнок родился в Европе, тогда никто не сможет заподозрить, что молодая княгиня вышла замуж, будучи уже в положении. Значит, их дитя появится на свет в Италии… Алекс вспомнил, как Адель рассказывала ему о том, что мечтает какое-то время пожить на берегу моря: значит, муж решил исполнить её мечту. Сердце молодого графа в очередной раз болезненно сжалось при мысли о том, как много он потерял за последние сутки…
Пока молодой человек молчал, предаваясь своему горю, карета въехала во двор огромного особняка Вяземских, и встала у парадной. Выглянув наружу, князь Оболенский с удивлением обнаружил стоящую рядом карету с княжеским гербом Вяземских.
– Неужели Андрей уже вернулся? – удивился Владимир Кириллович.
Александр невольно содрогнулся при мысли о том, что может ему высказать отец Адель при встрече. Как ни крути, но он сломал жизнь его единственной, горячо любимой дочери. Из-за его бредовых планов мести и банальной трусости Адель вынуждена была заключить брак с человеком, которого не любит, который годится ей в отцы. На месте князя Вяземского, Александр вызвал бы обидчика на поединок и пустил пулю точно промеж глаз.
– Побудь в карете несколько минут, – внезапно попросил князь, удержав крестника, который собирался выйти во двор. – Я сперва хочу немного подготовить своего друга. Он ещё не знает о свадьбе… о ребёнке. Словом, жди меня здесь, я позову тебя.
Князь торопливо вошёл в дом, а Александр устало откинулся на мягкое сиденье и закрыл глаза. Он чувствовал себя опустошённым, словно высохший колодец: лишь тьма в сердце, да душа в глубоких трещинах. Ему очень не хотелось навязывать Вяземским своё общество после всего, что он сделал с Адель, и он не собирался делать этого. Ему нужно только забрать свой багаж и сразу же уехать.
Бежать, куда глаза глядят, лишь бы побыстрее и подальше. Плевать, что ночью он совсем не сомкнул глаз: ещё успеется отдохнуть на ближайшем постоялом дворе.
Внезапно его мысли были прерваны цокотом лошадиных копыт – во двор въехала ещё одна карета, на сей раз с гербом Оболенского. Затаив дыхание, Александр наблюдал, как кучер открывает дверцу кареты и подаёт руку молодой княгине, закутанной в широкий бархатный плащ, подбитый мехом. Адель… у Александра перехватило дыхание. Её прелестное личико показалось ему бледным, а большие глаза – печальными и уставшими, словно после бессонной ночи. Неужели судьба решила всё же подарить им последнюю встречу?
Поддавшись внезапному порыву, граф быстро вышел из кареты и буквально за пару мгновений оказался рядом с Адель. Увидев его, девушка испуганно вскрикнула и едва не упала, оступившись на снегу, но рука Александра поддержала её за талию, возвращая в вертикальное положение.
Они стояли рядом и молча глядели друг на друга: она – растерянно и поражённо, он – с болью и немой мольбой. О чём говорить? Как объясниться? Да и стоит ли?
– Как… ты здесь оказался? – наконец прошептала Адель.
– Нам нужно поговорить, всего пару минут, – тихо ответил он. – Идём.
С этими словами он взял девушку за руку и отвёл к карете, в которой князь Оболенский привёз его сюда. Ошарашенная княгиня даже не сопротивлялась и покорно позволила усадить себя на мягкое сидение, напротив Александра. Дверца кареты закрылась, отрезая их от внешнего мира, оставляя наедине в последний раз. Несколько мгновений они всё ещё просто смотрели друг на друга, пожирая глазами, впитывая каждую мельчайшую деталь, стараясь запомнить, наглядеться впрок…
– Я покидаю Петербург… – неуверенно начал граф, – и хотел попрощаться. И ещё…
– Что ещё? – растерянно пробормотала девушка, глядя в его печальные, сапфировые глаза. Она словно не осознавала до конца, что сидит напротив него.
– Прости меня, Адель… – тихо попросил Александр и осторожно взял её за руку. – Я во многом виноват перед тобой. Мне очень жаль, что я приехал так поздно, но поверь: я спешил, как мог. Но… раз так случилось, я желаю тебе счастья с Владимиром Кирилловичем. Он хороший, честный человек… и заслуживает тебя больше, чем я.
Адель вздрогнула, услышав его слова, и словно очнулась от наваждения и шока, вызванных его появлением. Перед ней сидел тот, кто был виновен во всех её несчастьях, её обидчик, предавший её доверие, воспользовавшийся её беспомощностью… а она снова млеет от любви к нему, словно он не обесчестил её?! Тёмные глаза девушки сверкнули от гнева, и она резко вырвала свою ладонь из его руки.
– Я не нуждаюсь в твоих лживых сожалениях! – поспешно воскликнула она. – Оставь меня в покое, наконец! Зачем ты приехал? У тебя ведь есть Жаклин, которая скоро родит тебе ребёнка! Неужели ты так и не смог смириться с тем, что я разрушила твой грандиозный план и не позволила довести его до конца?
– Хватит! – против воли вырвалось у Александра.
Он слегка встряхнул девушку за плечи, словно хотел таким образом достучаться до неё. Его глаза сверкнули обидой. Поражённая его реакцией, Адель изумлённо застыла с широко распахнутыми глазами.
– Неужели ты и правда веришь, что я хладнокровно хотел бросить тебя у алтаря? – горько спросил Александр, сбавляя тон.
– А что я должна была ещё подумать, прочитав твой дневник? – в голосе Адель появилась предательская дрожь, которая предвещала подступающие слёзы.
– Да, в начале нашего знакомства я действительно планировал обесчестить и бросить тебя… но вовремя понял, что не способен причинить тебе боль, – честно признался Александр, глядя на неё полным раскаяния взглядом. – Почему ты поверила лишь записям в дневнике, а не моим словам? Я не лгал тебе, когда говорил о своей любви, Адель…. Разве мои объятия и поцелуи были лживы? Вспомни, любовь моя… мы были так счастливы вместе, когда принадлежали друг другу… Вспомни нашу ночь…
– Замолчи, прошу тебя! – задыхаясь, выкрикнула Адель, закрывая руками лицо и заливаясь потоком слёз.
Каждое его слово, сказанное тихим, печальным голосом, буквально разрывало ей сердце в клочья. Александр не мог вынести её слёз: он мгновенно заключил рыдающую девушку в объятия и прижал к себе, покрывая её залитое слезами лицо быстрыми поцелуями и страстно шепча:
– Любовь моя… Адель… любимая… не плачь, пожалуйста!
Но девушка лишь сильнее разрыдалась, когда он обнял её, разрывая этим сердце бывшего возлюбленного. Прижимая её к себе, ощущая, как её плечи беспомощно вздрагивают, слушая горестные всхлипывания, Александр был готов на что угодно, только бы любимая перестала плакать. Худшей карой были её слёзы, в которых был виноват он сам.
Внезапно Адель отняла руки от лица и посмотрела на него так жалобно, испуганно, её губы стали алыми, как спелые вишни, и влажными от слёз… Александр не смог вынести такой пытки – внезапно он порывисто припал к её губам, жарко целуя, погружаясь в её нежный рот языком, крепко прижимая к себе. Все доводы разума моментально испарились и вместо них требовательно заговорила страсть, заставляя вскипать кровь в жилах и задыхаться от неподдающихся контролю эмоций.
Адель растерянно застыла в его руках, но уже через мгновение ответила на поцелуй, отчаянно вцепляясь в его плечи и прижимаясь крепче. Сердце её, казалось, готово разорваться в груди, оно стучало так громко, почти болезненно, а воздуха в лёгких вдруг стало так мало, что Адель вынужденно разорвала поцелуй, вся дрожа и судорожно пытаясь вдохнуть глубже.
Внезапно до неё дошло, что она только что сделала… Она, замужняя женщина, позволила Александру поцеловать себя, и сама желала этого поцелуя. Боже, какой позор… после клятвы, данной в церкви…
Александр снова попытался обнять её, но Адель уже успела стряхнуть с себя магию его влюблённого взгляда и сразу же упёрлась ладонями ему в грудь.
– Нет! – сдавленно вскрикнула она, отчаянно качая головой. – Не надо! Я… не могу… я замужем…
Эта фраза, вкупе с её дрожащим голосом, подействовала на графа, как ведро ледяной воды. Замужем… Адель замужем, и он только что позволил себе прикоснуться к замужней женщине… мужу которой он обязан своим спасением из тюрьмы. Он повёл себя, как подлец…
На несколько мгновений повисла тишина, пока каждый из них пытался восстановить сбившееся дыхание и унять сердце. Они беспомощно глядели в глаза друг другу, мысленно прощаясь.
Адель первой взялась за дверную ручку кареты, не сводя при этом взгляда с Александра. Он обреченно наблюдал, как она медленно открывает дверцу и выходит из кареты.
В самый последний момент, прежде, чем Адель успела закрыть дверь, он вдруг схватил её за руку и заставил обернуться.
– Я люблю тебя… – глухо пробормотал он, вкладывая в прощальный взгляд всю свою любовь и боль от предстоящей разлуки.
Адель тихо вскрикнула, выдергивая свою ладонь и, подобрав длинные юбки, поспешно бросилась к своей карете, на ходу крикнув кучеру, чтобы он отвёз её обратно в особняк князя Оболенского. Снова раздался глухой топот лошадиных копыт, увозя от Александра любимую женщину. Он растерянно смотрел вслед удаляющейся карете и медленно коснулся пальцами своих губ, на которых до сих пор ощущал вкус её поцелуя.
Вот и попрощались…
========== Жизнь продолжается ==========
– Я написал тебе письмо месяц назад, отец, – смущённо потупился Михаил, – и Владимир Кириллович тоже. Видимо, письма дошли в Лондон, когда ты уже покинул Англию.
– Как можно было принимать такое важное решение, не посоветовавшись со мной?! – голос князя Вяземского дрожал от негодования, а брови грозно сдвинулись.
Под его взглядом сын внутренне сжался, словно до сих пор был непослушным мальчишкой, которого часто распекали за шалости. Только на сей раз «шалость» оказалась слишком уж шокирующей для Андрея Алексеевича – она просто не укладывалась в голове! Он и подумать не мог, что, вернувшись в Петербург, застанет свою дочь замужней дамой, ожидающей ребёнка, да ещё и не от мужа! При одной только мысли о том, что его дети сотворили такое, не поставив его в известность, князь вскипал от гнева.
– Постой, дорогой друг, не спеши рубить с плеча, – раздался в дверях голос Оболенского.
– Вольдемар? – удивлённо воззрился на старого друга Вяземский. – А ты как здесь… ах, да! Никак не могу осознать…
Лицо Андрея Алексеевича выражало смесь самых разных эмоций – удивление, растерянность, гнев. Оболенский вполне ожидал такой реакции от него, но хорошо знал отходчивое сердце друга.
– Давай-ка спокойно побеседуем, Андрей, – спокойно предложил Владимир Кириллович. – Но, для начала – здравствуй, друг мой! Я искренне рад тебя видеть!
– Здравствуй! – по-прежнему растерянно поздоровался Вяземский. – Итак, может, вы оба объясните мне, наконец, что произошло?
– Непременно, – пообещал Оболенский, – но постарайся успокоиться хоть немного. И не спеши обвинять сына во всех смертных грехах. Выслушай нас спокойно, по возможности.
Хоть это было и сложно для Андрея Алексеевича, он всё-таки, не перебивая, выслушал краткую версию последних событий, которую ему последовательно изложил лучший друг, странным образом вдруг превратившийся в его зятя.
– Как видишь, времени на то, чтобы ожидать твоего ответа или возвращения в Петербург, у нас не было, – подытожил Владимир Кириллович. – Нам пришлось действовать решительно и быстро, иначе доброе имя Адель оказалось бы опорочено.
– Но почему вы не рассказали мне всей правды в Лондоне, Мишель? – в отчаянии простонал Вяземский. – Я могу понять нервозное состояние твоей сестры – она ещё ребёнок, но ты! Ты уже взрослый мужчина, и не должен был идти у неё на поводу и скрывать что-то от меня! Если бы я знал, что они с Александром… я ни за что не допустил бы вашего отъезда, а просто быстро обвенчал их, без лишних разговоров!
– Но… Адель узнала о ребёнке уже здесь, в Петербурге, – Мишель отчаянно покраснел, понимая, что отец совершенно прав. Молодой князь и сам терзался такими же мыслями с тех пор, как лично поговорил с Александром.
– Господи, что за молодёжь пошла! – Андрей Алексеевич устало вздохнул и сжал руками виски, пытаясь сдержать приступ головной боли. – Совсем не ведают, что творят! Никакой ответственности за свои поступки…
– Ну, полно, друг мой, вспомни себя в их возрасте, – Оболенский добродушно похлопал друга по плечу. – Влюблённые часто совершают опрометчивые поступки, поддавшись своей страсти. Печально, конечно, что всё закончилось именно так.
– И как мне теперь смотреть тебе в глаза, Вольдемар? – вдруг снова вскипел Вяземский. – Ты-то ради чего пожертвовал своим именем? Чтобы прикрыть позор моей дочери? Господи, какой стыд!
– Меня никто ни к чему не принуждал, мой друг, не волнуйся, – горячо возразил Владимир Кириллович. – Я только рад помочь Адель и дать ребёнку свою фамилию. Мишель! – Оболенский обернулся к молодому князю, – ты не оставишь нас на несколько минут? Мне необходимо побеседовать с твоим отцом приватно.
– Разумеется, – поспешно кивнул молодой человек и поднялся на ноги, готовясь покинуть комнату.
– На улице я оставил Александра, он ждёт в карете, – сказал Оболенский. – Поговори с ним, Мишель, будь добр!
Молодой князь кивнул и поспешно покинул кабинет отца. Андрей Алексеевич сразу сурово нахмурился, когда услышал имя Александра Бутурлина.
– Значит, ты привёз этого мальчишку сюда? – холодно спросил он. – Для чего?
– Андрей, послушай меня, – тихо начал Оболенский. – Я понимаю твои чувства, ведь я тоже люблю Адель, как дочь, но и Александр мне не чужой, несмотря на то, что я не видел его двенадцать лет. Мишель ведь рассказал тебе всё, не так ли? Значит, ты знаешь, при каких обстоятельствах твоя дочь и Александр зачали ребёнка. Понимаешь… я верю, что он действительно не хотел причинить зло Адель. Просто события вдруг приняли какой-то фатальный оборот, начиная с того момента, как эта актриса вмешалась и всё испортила. Адель поступила опрометчиво и сбежала, ты отпустил её, ничего не подозревая, Мишель поддержал, вместо того, чтобы образумить… так что, все виноваты понемногу. Александр бросился за ней вдогонку, но твои дети умышленно направили его по ложному следу, из-за чего он и опоздал, в конечном итоге.
– И что ты предлагаешь мне сделать? Простить его? – сердито осведомился Андрей Алексеевич.
– Как ни парадоксально это звучит, но у него в Петербурге никого нет, кроме нас, – вздохнул Оболенский, разводя руками. – Можем ли мы бросить сына Павла – нашего старого друга – на произвол судьбы? Я говорил с ним, Андрей, смотрел в его глаза: он просто убит, совершенно раздавлен, как и Адель. Они по-настоящему любят друг друга, но судьбе было угодно жестоко разделить их. Честно говоря, глядя на них, я испытываю муки совести за то, что невольно встал между ними, хотя винить себя мне вроде бы и не в чем.
– Винить?! Да моя дочь должна молиться на тебя! – взволнованно выкрикнул Вяземский, в сердцах хлопнув ладонью по столу. – Я никогда не смогу прийти в себя после такого позора, а ты предлагаешь мне пожалеть несчастных влюблённых?
– Когда ты немного успокоишься, мой друг, ты согласишься со мной, – заверил его Оболенский. – Вспомни, как сильно ты сам любил Лизу, как страдал после её смерти… я хорошо помню, как ты сходил с ума после похорон, и едва не спился, если бы вовремя не опомнился ради детей. Слава Богу, у тебя были дети, ради которых ты и выжил, а у Александра не осталось ничего – он потерял и любимую девушку, и своего ребёнка. Он будет жить дальше, обвиняя себя в том, что не смог вернуть её. Должны ли мы, имеем ли право окончательно добивать его?
Андрей Алексеевич глубоко задумался, потирая подбородок и глядя перед собой пространным взглядом. Оболенский внимательно наблюдал за ним и ждал.
– Я знаю, что он искренне любит Адель… – наконец глухо пробормотал он, – и ещё в Лондоне я подозревал, что они уже были близки… Его, конечно, стоило бы проучить хорошенько, но ты прав – я не стану делать этого, тем более, что уже поздно. Он наказал себя сам, связавшись с такой женщиной, как эта актриса. Единственное, чего я не понимаю: в чём вина Адель? За что пострадала она?
– Любовь не всегда бывает счастливой, к сожалению, – вздохнул Оболенский. – Твоя дочь больно обожглась, но зато её сердце познало, что такое настоящая любовь, страсть… Этого уже немало, чтобы хранить воспоминания всю жизнь! Я буду заботиться о ней, как это сделал бы ты сам, так что не переживай. Может быть, ребёнок залечит её сердечную рану. Во всяком случае, я очень надеюсь на это.
– Но ты мог бы жениться на какой-нибудь приличной женщине и завести собственных детей! – яростно возразил Вяземский. – Ты пожертвовал собой – вот что не даёт мне покоя!
– Перестань, друг мой, я не жалею ни о чём, кроме разбитых сердец этих двоих, – мягко возразил Владимир Кириллович. – К тому же, уже поздно возмущаться и сожалеть. Адель – моя жена, и я буду заботиться о ней и ребёнке. Я постараюсь сделать так, чтобы она поскорее снова начала улыбаться.
