Текст книги "Моя прелесть (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

– А как ты в первый раз понял, что потерял память? – осторожно спросил оборотень, боясь и желая узнать – что именно почувствовал его мальчик, когда провалился в черный омут бессознательного.

– Да я уже и не помню, – пожал плечами Стайлз, фыркнув – фраза получилась двусмысленная. – Могу рассказать, как это было с тобой и как происходит сейчас.

– Расскажи, – попросил Дерек, отгоняя прочь от себя ощущение какого-то предательства, которое он совершил и продолжает совершать по отношению к мальчишке.

– Когда ты увел меня из клуба, было круто. Я редко видел, как оборотни перекидываются, ну, знаешь ведь, это запрещено делать в публичных местах так явно. А ты был жутко красивым, правда. С красными глазами, с серебристой шерстью... Я сразу понял – это из-за меня тебя так накрыло. И уже ни в чем не сомневался, понял, что вот сейчас у нас с тобой все будет.

Дерек улыбнулся, глядя на смущенного Стайлза, проживающего во второй раз свое предвкушение от потери невинности.

Глупый, милый мальчишка!

Думал, что идя домой к снявшему его на одну ночь парню, сохранит какие-то остатки девственности! Может, рассчитывал на нежный петтинг без всяких там взрослых штук, да только Дерек ему, оказывается, и шанса не дал, так несдержанно проявив после первого же их поцелуя свою животную природу. Мальчишка и поплыл.

– Потом вот, жалко, ничего не помню, – сокрушенно, но без излишней драмы произнес Стайлз и уже более сердито пожаловался на другое, – зато наутро так все болело, что даже ноги не сводились.

Дерек помнил. Боль, растерянность, слезы.

Стайлз же задумчиво выдал:

– Странно, но по утрам, когда мы успеваем до твоей работы заняться этим самым, я чувствую всё от и до.

У Дерека замерло сердце: сказав это, Стайлз приблизился к своей неразгаданной тайне пугающе близко.

– Странно, – повторил мальчишка, – от этих утренних объятий у меня ничего не болит...

– То есть, провалы случаются у тебя по ночам, – худо-бедно, но перевел Дерек тему в другое русло.

– Ну да, – спокойно ответил Стайлз. – Меня от твоих прикосновений как будто накрывает волной – тепло, даже горячо становится, приятно. Потом, когда ты... ну... делаешь что-то очень горячее, я уплываю, хоть и не хочу, в какой-то размытый сон, а дальше – темнота. Наверно, темнота. Её я не очень помню. Просто когда выныриваю из этого состояния, всегда чувствую физически потерянный пласт времени.

– Даже несколько минут? – уточнил зачем-то Дерек, чтобы не возвращаться больше к опасно-темпераментному сексу. К причине, по которой Стайлз, как он выразился, выныривает. К их многочисленным совместным оргазмам втроём.

– Минут? – пропустив эту скользкую тему о физическом их взаимодействии, изумился Стайлз. – Минутные провалы были раньше. Сейчас эти временные отрезки стали намного длиннее, Дерек. Мне кажется, ты должен был понять. Заметить...

Дерек мысленно захотел вырвать себе язык. Он должен был заметить, а как же! И еще как замечал! Достаточно было вспомнить их замысловатые постельные игры с Каем, которые длились иной раз по тридцать-сорок минут. По часу. По полтора.

Он трахал любимое тело, закрывая глаза на вполне видимые изменения личности. Он наслаждался, глупец. Насытиться не мог, животное. А Стайлз, оказываясь, находясь в своей стране грёз и пробуждаясь, отсчитывал каким-то образом упущенные им десятки сладких минут...

– Прости, – вырвалось у оборотня неосознанно и он очень больно сжал Стайлзу его узкую ладошку.

Тот только лишь поежился в его руках, ничего не сказав, хотя явно не совсем понимал – за что конкретно просит прощения его парень.

– Давай спать? – спросил неуверенно, виновато отодвигаясь, намекая этим движением, что и сегодня секса у них тоже не будет.

– Давай, – соглашался Дерек, думая, что это к лучшему – быть выспавшимися и незатраханными на следующий день, в который запланировали они съездить в гости в дом Стилински и познакомиться с отцом Стайлза.

Джон воспринял Дерека – его возраст, его происхождение – довольно спокойно.

– Мой сын вот уже второй месяц бегает ночевать к Скотту, хотя раньше их дружба не отличалась такой... нежностью, – глядя в глаза оборотню, констатировал Стилински-старший, а Стайлз покраснел и закатил глаза, пока отец раскладывал перед ними логическую цепочку своих умозаключений. – Неужели я такой дурак, чтобы не догадаться, что у моего сына появился кто-то постоянный и это всерьёз?

– Папа! – смущенно восклицал Стайлз.

– Так значит, это ты, – тяжело припечатывал правдой Джон, глядя на Дерека и не обращая внимания на сына.

– Сэр, – вежливо кивал Дерек.

Джон крепко жал оборотню руку, говоря:

– Что ж, добро пожаловать в семью.

Стайлз облегченно выдыхал, шепча что-то о том, что он уже давно перестал врать отцу о ночевках якобы у своего друга Скотта, и просто никак не находил слов, обозначающих его теперешнее положение. Но Джон уже перевел тему на другое, не менее неприятное. Он, не стесняясь сына, откровенно и в лоб, по-мужски, сказал о трудностях, которые сопровождали их семью с самой аварии. Смотрел при этом на Дерека внимательно и тяжело, будто сообщая, что если и нужно Дереку остановиться со своими ухаживаниями, то вот теперь самое время. Потом поздно будет. Потом, если волк сделает что-нибудь не очень красивое, недостойное, ружье обязательно выстрелит, потому что оно у шерифа Стилински есть. Вон там, в углу стоит. И зарядить его аконитом будет легче легкого.

Дерек не стал ничего говорить, лишь посмотрел в глаза молча. Говоря своим взглядом о любви к Стайлзу больше, чем мог бы произнести словами.

Джон увидел это. И не сказать, что по взгляду Дерека. Не определил серьезность его намерений по преклонному, тридцатилетнему возрасту. Он почуял, как чуял все эти дни сам оборотень, как осязаемо натянулись нити их союза со Стайлзом, как стали они крепки, держась не на сексе, а на простых прикосновениях ладоней под одеялом, как будто можно было накрепко связать между собой людей, всего лишь просто лежащих в одной постели и смотрящих в глаза друг друга.

Эту связь между ними почувствовал и Джон, именно поэтому чуть позже, узнав, что едут они к Дитону вместе, он позвонил Дереку и пожелал удачи. Терпения. Сил. Иносказательно выразив тем самым волку свое уважение и еще – надежду, что будет теперь у Стайлза все хорошо, с таким-то цербером, который взялся охранять его сон, отпугивая кошмары прошлого.

Но Дерек не оправдал надежд. Так вышло.

Стайлз очень уверенно закрыл перед носом своего парня дверь в кабинет врача, и Дерек все время приема не находил себе места, пытаясь подслушивать, как ребёнок. Он знал, что последние дни наслаждался покоем, которого не заслужил, но думал, что перекладывая на плечи профессионала трудную задачу объявить Стайлзу истинное положение вещей, делает очень разумно. Хотя именно сейчас хотел быть там, в белом кабинете. Держать Стайлза за руку, в тот миг, когда Дитон будет проводить свои странные психологические тесты, устанавливая точный диагноз.

Точности в психиатрии так же мало, как в астрологии. Но Дитон знал своего пациента. Наверно, сомнений у него не возникло, когда он рассказывал Стайлзу – что же на самом деле с ним происходит в те самые моменты, когда он падает в черную дыру беспамятства. И кто виновник этого феномена. Непредумышленный отрицательный триггер, жить рядом с которым Стайлзу теперь никак нельзя и без него – невозможно тоже.

Когда они ехали домой из “Кипарисов”, Стайлз молчал. Но он молчал очень понятно. Дитон вдогонку прислал Дереку сообщение, в котором тот, остановившись заправиться на бензоколонке, прочел инструкцию по поведению в их чертовски сложной ситуации. Она диктовала терпеть и, по возможности, не конфликтовать. Ждать, когда придет к Стайлзу осознание того, что он уже не един. И не удерживать его, если захочет уйти.

Дерек держался. С самого первого дня после объявления диагноза терпел и ждал чего-то, уже привыкая к мысли, что мальчик его скорее всего уйдет. И только очень жалел об одном – что так и не сможет утешить его по-нормальному. Как утешают обычно детей, обнимая их, качая и ласково гладя по голове. Всего лишь по одной причине – с тех пор, как Стайлз узнал, что Дерек является катализатором его нового недуга, он запретил ему к себе прикасаться. Вообще.

Секс очень важен. Когда ты молод и живешь с кем-то, то не задумываешься о том, что если исключить из расписания малейшие проявления физиологичности, то жизнь станет унылой и непонятной. Пусть кто-то и говорит, что всегда остаётся духовная связь, и есть такие понятия, как душевная близость и уважение. Всё это чушь в шестнадцать. И даже в тридцать – чушь. На сексе держится мир. Даже самый маленький, сжатый до размера квартиры.

От Стайлза пахло по-прежнему. Он был такой же, как и в первый день их встречи. Он тоже хотел, и Дерек ощущал жаркие волны желания, исходящие от его теплой кожи. И все равно покорно принимал его справедливый, но бесполезный для них протест, который диктовал Стайлзу держаться от волка на расстоянии, чтобы не дай бог не дать появиться в их спальне тому, третьему участнику, о присутствии которого мальчишка даже не подозревал.

В первые дни Стайлз обвинял Дерека в замалчивании. Снова.

Кричал о предательстве и сговоре с его семьей, причисляя к ее членам Дитона и автоматически вычеркивая самого Дерека.

Приехав домой от врача, он прижал волка к стенке, сильно и злобно впечатав его в жесткий бетон. Он потребовал объяснений. Подробностей – снова. Деталей – грязных, интимных, гадких. Тех самых, о которых не мог рассказать ему врач. Но и Дерек тоже не смог пересилить себя, будто вынуждали его публично пересказать половой акт с любовником перед чужими людьми, которых это не касалось.

И Стайлз замкнулся. Припомнил Дереку, сколько же раз они занимались любовью, с какой частотой и удовольствием Дерек ебал его, уже зная, что трахает не того. И все равно не остановился. Теперь хватит. Он не позволит появиться кому-то другому в их постели, даже если придется эту самую постель из жизни исключить.

Дерек не пытался себя защищать, пусть и трахались они после того, как он узнал, что у Стайлза двоится сознание, всего пару раз. Больше он сам бы не смог, ощущая эти моменты близости неким предательством. И все-таки они были, эти моменты. Стайлз имел все основания орать на него, припоминая. Правда была на его стороне.

Но когда пошла вторая неделя их ссоры, Стайлз уже не кричал. Дерек спал на диване в гостиной. И по ночам он отчетливо слышал, как плачет в подушку его мальчишка, с каждым днем приближая себя к решению покинуть гостеприимный лофт.

Дерек всегда любил движение. Карьера должна взлетать, увлечения меняться, а жизнь – не стоять на месте. Жизнь должна продолжаться тоже. Его тяготило то состояние неопределенности, в котором застыли они сейчас со Стайлзом. Дерек знал, что должен сделать что-то, но не понимал – что.

В очередной плохой день ему очень некстати позвонил Дитон и даже не смог ничего сказать, как Дерека накрыло. Он, никогда не позволявший себе таких несдержанных эмоций, стал кричать в трубку, кричать с первых же слов о том, что это было совершенно безответственно со стороны психиатра, тыкать Стайлза в его диагноз, не подготовив и ничуть не пожалев.

Да разве практикуют такое настоящие профессионалы? Это же непосильная ноша для мальчика, узнать в одночасье о своем раздваивающемся сознании, особенно когда происходит это в самые сокровенные минуты близости с другим человеком! Разве можно вообще было с ходу давать ему эту шокирующую информацию, зная прекрасно, как нестабилен он психически и что новости, возможно, приведут его несчастный организм к новому стрессу?

Дерек орал долго, вворачивая в ор вполне профессиональные термины, насобачившись употреблять их с тех самых первых минут, когда понял – Стайлз не избалованный сынок богатенького папочки, которого водят к психоаналитику, а душевнобольной человек.

Дитон же спокойно выслушал крики, а потом так же спокойно известил:

– Вообще-то я звоню по делу, Дерек.

Оборотню стало стыдно.

Привычная эмоция! Она стала неотъемлема для него в последнее время. Она стала самым острым переживанием, которое еще мог позволить себе его истощенный забастовкой Стайлза организм.

Стыдно было постоянно. За то, что всё чаще и чаще зверь внутри него скрёбся и царапался, выл, прося добычи, которая ходила рядом, спала в соседней комнате и была недосягаема, как никогда.

Чип тоже сходил с ума, воспринимая повторяющиеся позывы Дерека к трансформации, как бестолковую агрессию. Под кожей плеча становилось горячо и пару раз, во сне, ворочаясь с боку на бок, Дерек вздрагивал от вполне ощутимого электрического разряда, который прерывал начинавшееся обращение во сне.

Держать себя в руках Дерек умел всегда. Но сон снимал с него ответственность, даря свободу действий. И вымотанный организм всегда выбирал бесконтрольное превращение в волка. Оно не происходило, конечно, обрываемое болью от укола вживленного гаджета, и просыпаясь от этого, Дерек ощущал жгучий стыд, понимая – раньше его никогда не одергивали с помощью невидимого поводка. И он старался изо всех сил не злиться на ситуацию, из-за которой приходилось терпеть боль. Не злиться на Стайлза, так и не подпускавшего его к себе.

– Дерек, – окликнул его голос Дитона в трубке.

– Слушаю, – уже спокойней отозвался Дерек, настроившись на разговор. – Извини, что накричал.

– Проехали, – невидимо кивнул собеседник и продолжил, – я насчет Стайлза.

Ха. Дереку безумно захотелось засмеяться. Конечно, насчет Стайлза! Какие еще дела могут быть у оборотня и психиатра? Полуживотное происхождение надежно ограждало Дерека от таких недугов. Оно гарантировало душевное здоровье железно, поэтому замечание врача было просто смешным. Их связывал только Стайлз. Несчастный, больной, влюбленный в Дерека мальчик.

– И что Стайлз? – все же поинтересовался Дерек.

– Стайлз кое-что должен был сделать, – проговорил Дитон, сокрушаясь, – и не сделал.

– Что?

– Он до сих пор не сказал отцу, – непонятно объявил врач, тут же поясняя, – я про его диагноз. И, кстати, я мог не говорить ему всей правды, как ты предположил. Но знаешь, Стайлз очень умный мальчик. Вряд ли ему бы понравилось, если в обход его я сообщил неприятные новости тебе, Джону, и все мы вместе стали бы хранить эту его тайну, не помогая ему, а лишь скрывая правду. Вряд ли это было бы хорошо и правильно. Поэтому я сказал ему. И он сам должен теперь сообщить новости Джону. С моей стороны это единственный шанс доказать его состоятельность и вменяемость. Показать на деле, что его диагноз не приговор. Стайлз вполне дееспособен, даже имея вторую личность. И он способен сам набраться смелости и рассказать об этом отцу.

– Мне кажется, вы много на него взваливаете, Дитон, – уже жалея мальчишку, тихо сказал Дерек. – И почему такая уверенность в его полной дееспособности? Вы как это, простите, проверили?

На линии зашуршали помехи, будто злясь на весь этот тяжелый разговор, который ничем Дереку помочь не мог. Потом Дитон, переждав шум, объяснил оборотню свои предположения:

– Ты не прав, я не взваливаю на него много. Во-первых, Стайлза нужно мотивировать на самостоятельные решения. Доверять ему, показывая, что он не инвалид. Что он, в конце концов, взрослый. Я говорил об этом с Джоном и он всегда поддерживал меня. Даже когда Стайлзу было всего лишь четырнадцать. Мальчику нельзя сейчас противопоставлять всех нас, сплоченных против его неизлечимой болезни. А она неизлечима, Дерек. И со временем он будет видеть в нас противоборствующую сторону, если мы перестанем считаться с ним, как с личностью. Будучи на одном берегу со своим недугом, он будет видеть нас всех на другом, отдаляясь.

Услышав такое поэтическое сравнение, Дерек задумался. Он сам иногда приходил к пониманию этого, инстинктивно шагая за Стайлзом все дальше и дальше в его зазеркалье, уже отрывая и вторую ногу от своей реальности, только лишь для того, чтобы быть со своим мальчиком вместе.

Он перестал замечать, с самого первого их откровенного разговора тогда в постели, что болтать на такие страшные темы – страшно.

Он болтал и ничуть не удивлялся, принимая психиатрические их беседы уже как нечто обыденное. Нечто нормальное. Забывая – обычные парочки о таком не болтают. И в этом был его выбор – уйти в двоящийся мир за своим любимым для того, чтоб одному ему было там не страшно.

– И все же... – с каким-то отчаянием произнес он в трубку, – вы точно уверены? В диагнозе?

– Нет, – ответил Дитон. – Для этого мне нужно забрать Стайлза хотя бы на сутки в клинику. Ты понимаешь, для чего?

Дерек понимал. И знал – это почти невозможно.

– Его вторая личность появляется при сильном сексуальном напряжении, которое порождает ваша влюбленность, – стал все равно проговаривать очевидное врач. – Нам пришлось бы просить тебя участвовать в эксперименте под камерами, или же... при отказе с твоей стороны, стимулировать Стайлза иными средствами, вызывая в нём нужное по накалу возбуждение и провоцируя метаморфозу личности.

Гадость. Боже, какая же гадость!!!

– Я не позволю, – прорычал Дерек, – нет.

– Поэтому я не прошу, – спокойно сказал Дитон. – Ни его, ни тебя, Дерек. Это очень деликатный момент. При определённом давлении с моей стороны Стайлз позволил бы поставить диагноз таким образом, исключив другие психические отклонения, но я не хочу мучить бедного мальчика. Мучить стыдом и неловкостью, которая потом неизбежно проявится в ваших с ним отношениях. Ему всего лишь шестнадцать. Он вряд ли знает, что значит быть циничным по отношению к собственному телу.

– Тогда как вы можете с уверенностью так точно диагностировать его... провалы? – снова спросил Дерек, докапываясь до сути, еще надеясь, что тесты наврали и психиатр ошибся.

– Я просто знаю его, – произнес Дитон, – и говорил тебе раньше, что проверял множество других вариантов. Мы примеряли к его провалам разные виды амнезий, исключили диссоциативную фугу*... Можно, конечно, уговорить Стайлза на повторное тестирование и обследование в другой клинике. Это обычная практика. Но с анонимностью могут возникнуть проблемы. Впрочем, деньги решают всё...

– Дело не в деньгах, – жестко перебил Дитона Дерек. – Никаких больше освидетельствований. Я не хочу снова вынуждать Стайлза чувствовать себя больным, ненормальным, не таким, как все.

– Тогда не делай ничего, чтобы показать ему это, – так же жестко произнес Дитон. – Выдержи период осознания диагноза. Вытерпи его. Проконтролируй только, чтобы Стайзл рассказал всё отцу. Он, как опекун, должен знать. Джон очень правильно видит проблему, он поможет. Подскажет, как быть. Подскажет, как принять верное решение, если ты не знаешь, что будет для вас лучше.

Дерек не очень понял, что имел в виду Дитон. Но когда тем же вечером, собравшись с духом, хотел начать беседу со Стайлзом насчет отца, Джон неожиданно позвонил ему сам.

Сказал, что беседовал с сыном днём раньше, и всё теперь знает.

– Тогда вы должны ненавидеть меня, – устало объявил ему Дерек, намекая на свою роковую роль во всем этом.

Джон усмехнулся.

– Ты много на себя берешь, Дерек, – сказал он ему, – даже учитывая обстоятельства.

И тут Дерек понял – разговор будет о другом. Не о том, как большой и страшный оборотень совратил неопытного мальчишку в первый же вечер и заставил тем самым превратиться из милого юноши в чудовище, жаждущее исключительно чувственных утех. В конце концов, мир полон хищников и пострашнее красавчика Дерека Хейла; не он, так другой бы волк, встретившийся Стайлзу на пути, обнажил бы в нем его двойное, неприглядное дно.

– Мне очень страшно, Дерек, – сказал Джон просто, – я все-таки отец. И именно я тот, кто не смог вывести джип из заноса, кто сбил ту собаку и по чьей вине мать Стайлза погибла, ранив своим уходом моего мальчика так сильно, что – вот. У меня своя страшная ноша. Но я понимаю, что тебе во много раз страшней. А ты еще хотел оградить меня от волнений, скрывая, что у вас не ладится после визита к Дитону...

– Простите, Джон, – не зная, как реагировать на внезапную откровенность шерифа, пробормотал Дерек.

– Знаю, что прошу многого, – продолжал Стилински-старший, – но ты не должен отпускать его! Я мог бороться с его срывами, с ночными кошмарами, от которых он кричал в детстве, но это... Дитон сказал, что ты – причина. И одновременно – сдерживающий фактор. Что вы теперь связаны. Но Стайлз не хочет быть обузой. Никогда не хотел.

Тут оборотень хотел возразить. Приготовившись вывалить на папу Джона все умозаключения Дитона о самостоятельном принятии решений, о естественном взрослении, которое Стайлзу надо бы в себе взращивать и воспитывать.

– Он должен сам принять решение остаться, – начал он, но его перебили.

– Ты не понимаешь, мальчик, – грустно сказал Джон. Обращение не прозвучало снисходительно. Ласково, может. – Ты думаешь, Стайлз еще не решил, чего хочет? Думаешь, он хочет уйти? Нет. Не хочет. Он любит тебя, я видел. Он мечтает остаться, только не знает – как. Я не очень-то разбираюсь в человеческих отношениях, тем более в таких... э-э...

Джон смущенно прокашлялся, не решаясь назвать связь своего сына гомосексуальной и в чем-то неестественной, и все же продолжил:

– Но мне показалось, что ты, Дерек, как бы сказать, в вашей паре ведущий. Ты можешь, конечно, предоставить Стайлзу решать самому или же можешь просто озвучить собственное решение, аргументировав это силой. Обыкновенной, физической.

– Вы понимаете, что вообще говорите? – опешил Дерек, соображая, к чему Джон ведет.

Контекст прямо намекал на изнасилование. Только лишь так Дерек мог показать Стайлзу свой выбор. Пресечь всяческие ненужные между ними разговоры, которых в последнее время было слишком много, и взять силой нежное мальчишеское тело, наплевав, кто пробуждается при этом там, внутри. Показав актом насилия своё равнодушие к недугу. И заодно к мнению самого Стайлза.

– Ты не так меня понял, – успокоил его Стилински. – Никакого насилия. Просто небольшой толчок к правильному решению моего сына, который, как мне кажется, уже все обдумал и ждет только твоего шага.

– Если я сделаю этот шаг, – ухмыльнулся Дерек, говоря теперь свободно и незавуалированно, даже радуясь тому факту, что Джон в курсе проблемы, – то Стайлз на пару часов провалится в бездну. Мне не с кем будет обсуждать дальнейшее будущее, потому как тот, второй мальчик, он, знаете, по-настоящему увлечен только одним делом...

Тут Дерек заткнулся, скомкав последнюю фразу. Он вдруг осознал, что разговаривает с Джоном Стилински, с отцом своего парня. И обсуждать с ним интимные подробности было как-то бредово.

– Простите, Джон, – исправился он тут же, – но как бы я не хотел показать Стайлзу своего желания быть вместе – это приведет к тому, чего он больше всего на свете не хочет – к потере своего “Я”, пусть и на несколько часов. А он ясно дал мне понять, что больше такого не допустит.

Дерек не знал, как еще иносказательно объяснить невозможность их совместного со Стайлзом существования без секса. Он мог бы, он хотел пообещать мальчишке, что они будут вместе. Он сердцем чуял – так правильно. Но этим самым решением Дерек преступал новый, выдуманный своим парнем закон на табу прикосновений, понимая – условия несовместимы. Пройдет неделя, две, месяц, и он не сможет сдерживаться. Возьмет своё.

Джон молчал. Молчал неприятно. И Дерек потом понял, почему. Когда Стилински сказал ему, повторив давние слова Дитона:

– Ты взрослый человек, Дерек. Я очень был рад, что сын нашел опытного партнера. Состоявшегося в жизни. Который понимает, насколько тяжелую долю выбрал бы себе, решившись на союз с таким особенным мальчиком, как мой сын. Поэтому, если ты скажешь, что не готов принимать тот ущерб, который нанесет твоей жизни связь с душевнобольным человеком, а она нанесет, мы оба это знаем, я не буду осуждать тебя.

Дерек замер с трубкой у уха.

Да что за чушь! Что он несет? Он разве дал повод думать, что не готов?

И только проговорив все это мысленно, понял – ведь он действительно не готов. К такому вообще невозможно быть готовым. И ему страшно. Он, как бы странно это ни звучало, окруженный поддержкой двух взрослых понимающих людей, сейчас оказался совершенно один.

– Что же мне делать, Джон? – потерянно спросил он в тишину эфира.

– Реши всё сам, Дерек, – попросил, не потребовал Стилински. – И чем быстрее, тем лучше.

Решать не пришлось. Точнее, решение пришло к Дереку само – вплыло в сознание, перемешав мотивации и просто случившись.

Он непривычно рано вернулся домой из офиса, именно в эти дни перестав брать дополнительные нагрузки в виде сложных, запутанных договоров, за которые другие брались неохотно.

Тихо зашел в холл, разулся и мягкими шагами направился в гостиную. Стайлз мог быть на учебе. Но Дерек уловил еле слышные звуки какой-то возни из ванной комнаты. Эти звуки были ясны и понятны. Они четко говорили Дереку о том, что там происходит. Может, его чуткий слух был виноват, а может – настороженное состояние всех последних дней их бескровной войны, в которой медленно умирали двое.

Дерек улыбнулся. Ему нравились раньше эти звуки, которые неслись из-за неплотно прикрытой двери. Они были влажными и ритмичными. Их сопровождали частые рваные выдохи и еле слышный скрип потной ладони по белому кафелю. Дерек осторожно прокрался к душевой и заглянул в щелку. Он понимал – подсматривать нехорошо. И клятвенно дал себе обещание, что обнаружит себя через секунду. Но дивная картина стоящего у раковины Стайлза его зачаровала до полной неподвижности.

Мальчик стоял к нему вполоборота. Был одет лишь в футболку. И футболка эта была Дерека. Она не прикрывала его круглые ягодицы, подрагивающие сейчас от движений правой руки, которая скользила всей ладонью по твердому покрасневшему члену.

Если бы не факт отчаянной мастурбации, Стайлз выглядел бы крайне трогательно. Так ходят по дому трехлетние малыши, забывшие надеть трусики и потерявшие маму в огромной квартире. Но Стайлз был занят очень взрослым и стыдным делом. Которое явно не шло. Он жмурился, пыхтел и старался, но Дерек же видел – не получается.

Еще он видел, как в отдалении на их общей в прошлом кровати, лежит майка самого Стайлза, которую он почему-то проигнорировал, надев не свою вещь.

И вещь эта ему нравилась. Действие наверняка бы выглядело извращением, если не казалось таким красивым, когда Стайлз время от времени потирался щекой о хлопковый ворот футболки, с наслаждением вдыхая полной грудью запах своего волка, все убыстряя и убыстряя движения кисти.

Дерек всё понял.

Он тихо подошел сзади к своему мальчику и крепко взял его за плечи, предупреждая ожидаемый испуганный рывок из захвата рук.

– Тише, детка, тише, – сказал ему нежно и властно, забыв, что прикасаться нельзя. – Дай я.

Стайлз, от неожиданности бросивший своё занятие и задергавшийся в объятиях, тут же обмяк в его руках. Смутился. И жалобно, будто извиняясь, проговорил на выдохе:

– Не слышал, как ты вошел...

Тут же неумело пробормотал очевидную неправду:

– Заснул случайно, замерз и пришлось надеть, что под руку попалось...

Майка ярким белым пятном светилась в сумраке спальни, небрежно брошенная на смятое покрывало. Она была видна даже из ванной комнаты.

– Поэтому ты надел мою футболку, Стайлз? – уже опуская свою руку на его покачивающийся в ожидании член, спросил Дерек без улыбки.

– Нет, не поэтому, – ответил вздрогнувший от нового, сладкого прикосновения мальчишка.

– А почему тогда? – настойчиво требовал ответа Дерек.

– Потому что скучал, – быстро проговорил Стайлз и тут же жадно толкнулся в сомкнутый кулак своего парня членом.

Дерек сжал его крепче – и кулак, и самого Стайлза. Стал быстрее, жестче двигать рукой, другой одновременно прихватывая сосок, сжимая его, теребя, выбивая первые стоны.

– Давай, мальчик, кончай, ну же, – просил, требовал, думая только об удовольствии своего партнера. Старался не произносить пошлостей, боясь очевидного, и самому не сходить с ума от трущихся о твердую ширинку голых ягодиц мальчишки.

Измученный Стайлз кончил на удивление быстро, бурно, громко. Привалился спиной к Дереку, повис на его руках, чувствуя свою влагу, оставленную на них. Потом выпутался из объятий, обтерся полотенцем и ушел к себе, ничего не говоря. Дерек же еще несколько минут умывал горящее лицо ледяной водой, чуя на себе терпкий запах не своей спермы. Потом решил залезть в душ под ледяные струи полностью, подставить напряженный ствол просящего разрядки члена под холод. Плескался долго, вынужденно долго, так и не отдрочив себе почему-то. Замерз ужасно и допоздна отпаивал себя горячим чаем на пустынной кухне, где еще три недели назад беззаботно дурачился со своим мальчишкой.

Из головы не выходили телефонные разговоры. Казалось, будто времени у него ни на какое решение уже нет, и этот странный акт любви, а больше – заботы или же сострадания, он был последним в их не очень-то нормальной истории. Только когда под дверью спальни, где возился Стайлз, готовясь ко сну, пропала полоска света, погружая комнату в темноту, такую символическую и страшную для них, Дерек понял, что уже принял решение. Нужно было только осознать это.

Собрав свои бумаги со стола, он тоже направился к своему месту на диване. Взяв одну лишь подушку, не стал ложиться, а уверенно открыл дверь в их спальню. Спокойно откинул на Стайлзе одеяло и привычным движением нырнул под него.

– Ты что дела... – не успел удивленно произнести Стайлз, как Дерек перебил его.

– Я делаю то, что должен, детка. Ложусь спать. С тобой. Потому что ты мой парень. Ты моя пара. А пары спят вместе. Что бы это ни значило: секс или простые объятия. Хочу, чтобы теперь ты это знал.

Стайлз испуганно отодвинулся, осмысливая услышанное, и по тому, как движение его замедлилось, Дерек понял, что правильно донес до него свою мысль.

– Ты уверен? – спросил его Стайлз. – Уверен, Дерек?

– Да, – ответил Дерек коротко, чувствуя, как острая коленка мальчишки робко касается его волосатой ляжки, разрешая остаться рядом для чего бы то ни было.

====== VIII. ======

Это случилось на третью их совместную ночь.

Дерек выдержал. Его волк не смог.

Крадущиеся шаги его оборотень почувствовал еще утром, когда ему пришлось проснуться от того, что язык без какого-либо участия самого Дерека, влажно и шершаво лизал лопатки Стайлза. Мальчишка спал без майки, решив, что для безопасности достаточно одних трусов. Понимая, что и бельё его не спасёт, когда придет время. Поэтому и спину свою не защищал ничем.

Кожа на вкус была солоноватой и щекотала язык невидимыми волосками, которые встали дыбом от первого же прикосновения. Дерек мог бы спуститься ниже, устремившись куда как в более интересные места, пахнущие гуще и завлекательнее, но волку было плевать, чего он касается. Он касался своей пары. Уверенно и с достаточно определенными намерениями, чтобы пара эта завозилась и проснулась под его языком. Дерек же просыпаться отказывался. Чип молчал, не воспринимая начавшуюся трансформацию за угрозу миру. Он даже не отреагировал на тоненький всхлип проснувшегося Стилински, которого выгнуло от такой нехитрой ласки и заставило тереться задом о что-то там под одеялом.