Текст книги "Моя прелесть (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

====== XXIII. ======

У Пабло Моралеса был повод гордиться итогами своей уже почти прожитой жизнью. Прекрасный особняк, скрытый от палящего солнца пышными кронами деревьев, был роскошен и выстроен с любовью на те самые деньги, из-за которых он и числился в первой сотне самых разыскиваемых Интерполом криминальных личностей.

Пабло дом свой любил, любил вышколенную прислугу и своего шеф-повара. Своих собак, целую свору маленьких смешных шпицулек, и плевать, что при его-то комплекции и весе в сто пятьдесят килограмм ему бы лучше подошли какие-нибудь мастино неополитано.

Пабло вообще был любвеобильным мужчиной, который уж очень печалился, что собственных детей у него нет. Но были племянники и племянницы. Были собаки. Дюжина раритетных авто в огромном гараже и полная умиротворенность, преследовавшая его, ушедшего от бизнеса на покой, вот уже пять лет. Легкая тревожность из-за проклятого участка земли с выстроенной небольшой виллой рядом с его великолепным домом, который упертый собственник даже под давлением не захотел продать именно ему, добавляла в эту нирвану необходимого адреналина: отсутствие соседей, а точнее, возможность вскоре обзавестись ими, всегда была некоторым фактором беспокойства. А ну как купит угодья какой-нибудь Майкл Джексон, земля ему пухом, выстроит там Диснейленд, и прощай спокойная жизнь!

Но страхи оказались напрасными, дом никто не покупал, ввиду его чрезвычайной удаленности от стратегически важных для социальной жизни мест, поэтому вскоре Пабло успокоился и даже перестал подходить к большому, пугающе дорогому телескопу, направленному в сторону белоснежной виллы. Его объектив был настроен показывать небольшую каменную террасу второго этажа, непременное архитектурное завершение всего ансамбля в духе изысканных креолов. И он был очень удивлён и даже отчасти заворожен, когда, проходя мимо, случайно, машинально глянул в лупатое окошко, обнаружив перемены, которые показывал ему волшебный окуляр.

Перемены были не страшными, не пугающими, и демонстрировали замершему у телескопа Пабло не Майкла Джексона, а какого-то мальчишку, привольно раскинувшегося в шезлонге под появившимся над террасой, сделанным наспех, льняным белым навесом. Было ему не больше восемнадцати, брюнетистая голова с вихрами в разные стороны лениво свешивалась с низкого ложа, и мальчишка что-то методично чертил тонким пальцем на полу, все еще пыльном и загаженном птичьим помётом. Белые узкие брифы совсем не напоминали плавки, поэтому Пабло отчего-то стыдливо отвел глаза, не собираясь больше глазеть на нового соседа, еще мальчика, развалившегося перед ним в одном белье. Но было чертовски любопытно, словно начало закрученного сериала, которые Пабло смотреть любил и периодически зависал у огромной плазмы часа на четыре, просматривая сразу по несколько серий. В случае с мальчиком, сюжет развивался весьма медленно, что очень злило, но и придавало необходимую интригу, поэтому уже к третьему дню Пабло понял, что попался, что теперь торчит у проклятого телескопа постоянно и ловит в прицел его всё, что удаётся словить.

Мальчишка оказался на вилле не один. Конечно, думал бывший наркобарон, куда там малолетке потянуть такую недвижимость. Он знал, что участок стоил дорого, а продавец был той еще упертой сукой. Когда рядом с брюнетом нарисовался еще один – постарше и посолиднее, стало ясно, что дом выкуплен или арендуется скорее всего им, а мальчишка, так, красивое приложение, наверняка постельная игрушка. В мире Моралеса такие союзы не были редкостью, он сам, что уж говорить, несколько лет делил спальню с молоденькой, тоже едва восемнадцатилетней девчушкой. Он в принципе, уже к сорока, пресыщенный всеми возможными удовольствиями, был бы не против попробовать и мальчика, да только со своей закостенелой гетеросексуальностью совладать так и не смог. Побаловался оральными шалостями, надоело потом. В общем, хмурого мускулистого мексиканца с трехдневной щетиной он не осуждал. Ни за его пристрастие к незрелым юношам, ни за очевидную любвеобильность, с которой тот частенько уводил своего любовника с террасы в спальню, зашторивая плотные гардины, и перекрывая Пабло всякий доступ к известному удовольствию вуайериста.

Мальчишка был ярким и наверняка вызывал в определенных мужчинах определённые желания. С белой кожей, усеянной родинками, с яркими, блестящими проколотыми сосками и почти безволосый, он был готовой куколкой для утех, и Пабло гадал, что он вообще забыл в этой глуши, где прятался он сам уже пять лет от полиции и федералов.

В общем, соседи ему нравились, он даже подумывал пригласить парочку на ужин, но после вспоминал, что все они, скрывающиеся в косматых джунглях, не очень-то ценят гостеприимство, предпочитая жизнь тихую и не наполненную новыми знакомствами. У всех них, кто затаился здесь в маленькой южноамериканской стране, были не очень хорошие истории, а некоторые из них заканчивались кровавым следом, ведущим прямо на электрический стул. Поэтому ужин отменялся. Но не удовольствия. Мальчик оказался с секретом. И вскоре белые трусики его сменились на розовые кружевные. В тот день исчез он, повинуясь властному жесту своего хмуробрового, уж слишком быстро с террасы. Как впрочем и в случае с леопардовыми шортиками, с такой низкой талией, что даже Пабло рассмотрел курчавые волоски паха чернявого мальчишки.

Потом были просторные белые рубашки, которые еле прикрывали узкие бедра, и явно намекали на теперь уже полное отсутствие трусов. Они сменились какими-то новомодными плавками, напоминающими чертов лепесток, крепящийся неизвестно как на бедре и ловко обнимающий тонкой полоской ткани член и яички мальчишки. Пабло тогда сделал вывод, что вилла теперь уже обжита окончательно и даже бассейн наполнен. Ему даже почудился плеск воды и веселый молодой смех. Звуки, конечно, с такого расстояния не могли донестись до него, но бассейн точно функционировал, Пабло рассмотрел на поверхности одной колонны, что поддерживала террасу, колышущуюся рябь, словно отражение водной волнующейся глади. Взрослый мужчина частенько появлялся весь в каплях воды, ошибочно принятой Пабло за капли пота, и теперь он знал, что это просто вода.

Хмурый купаться любил, а вот его любовник – нет. Мальчишка был знатным ленивцем, единственное, что он проделывал с истинным энтузиазмом, так это сосался со своим мексиканцем. Сосался страстно и будто на камеру – так классно и горячо у него это выходило. Жаль конечно, трахались они только в спальне, Пабло бы посмотрел...

– Кай.

– М.

– Пойди окунись, ты перегреешься.

– Не-а.

– Пойди, я сказал.

– Я под навесом. Дерек, чего пристал?

– Навес этот – просто насмешка. Он вообще не защищает от солнца. На днях должны прислать нормальный, но, к сожалению, к этому времени ты уже будешь вареной курицей. Пойди окунись.

Дерек, развалившись на разобранной постели, листал книгу, пытаясь читать, и посматривал в сторону повернутого к нему спиной шезлонга, где раскинулся его мальчик. После их краткой перепалки из-за спинки вдруг показалась тонкая лодыжка, поднимаясь выше, потом крупная мальчишеская ступня покрутилась перед взором Дерека, демонстрируя лоснящийся блеск натянутого на нее капрона, и Дерек не выдержал.

– Какого черта ты их надел?

Нога поднялась выше, показывая причудливое кружево, облепившее стройную ляжку.

– Я сколько раз говорил тебе не дразнить нашего наркобарона! – с упреком продолжил Дерек, сразу определив – для кого, собственно, карнавал. – У старика так сердце откажет: я слышу его аритмичное сердцебиение даже через три километра, нас разделяющих. Он скоро просто помрет от твоих выкрутасов, и кто знает, кому достанется его поместье. Может, каким дурным родственникам?

– Я всего лишь надел чулки, Дер, – лениво протянул мальчишка. – Нельзя, что ли?

– Ты еще лифчик кружевной примерь! Или сразу потрахаться перед ним предложи, – совсем не злобно произнес Дерек и пружинисто встал с кровати. Наклонился над спинкой шезлонга, ловя запрокинутое лицо своего любовника в ладони. – Тогда он точно умрет от инфаркта.

– Зато счастливым человеком, – поддел тут же Кай и соблазнительно засиял лукавыми глазами на своего волка.

– Ладно, мистер благотворительность, я обязательно подумаю над этим, – Дерек добродушно хмыкнул и строго повторил: – Теперь иди в бассейн, белоснежка. Я лучше трахну тебя там. Без чулок.

– А сразу не мог сказать, да? – весело отозвался приободрившийся Кай и через минуту его смело с террасы. Лишь на полу остались лежать двумя шелковыми змейками ловко снятые с мальчишеских ног чулки.

Дерек не мог сказать, что заниматься анальным сексом в воде было достаточно просто. Скорее уж – невозможно. Поэтому он просто сидел на бортике их вновь наполненного бирюзовой прохладой бассейна, который по рассказам бывшего владельца виллы, не функционировал почти пять лет, болтал ногами в воде, блаженствуя и даже не зная, отчего больше, оттого ли, что запыленные его пятки, уже с месяц не знавшие обуви, ласкала живительная влага, или же от влажного языка своего умелого любовника, который, в свою очередь, ласкал его член. Когда слишком долго ходишь босиком по запыленной потрескавшейся земле, кожу начинает нестерпимо печь; она сохнет и трескается. И то блаженство, когда погружаешь ноги в прохладную воду на жаре сложно переоценить. Даже если тебе одновременно с этим мастерски отсасывают.

Периодически Дерек властной рукой отстранял голову Кая от своего паха и погружал ее под воду, упорно не слушая недовольного бурчания захлебывающегося водой мальчишки. Потом вылавливал его снова, весело отфыркивающегося, из воды и притискивал к разведенным ляжкам, пошло хлопая своего русала налившимся кровью членом по губам и щеке. Кай ртом ловил красную головку, покорно втягивал ее обратно, старательно сосал, держась за волосатые ноги Дерека своими тонкими руками, просто пытаясь не уйти под воду снова.

Дом, в котором они поселились, прекрасная вилла в бассейном и прилагающимися угодьями, Дерек купил совершенно случайно. Хотя, ничего случайного не было в том, что когда он прошел уже окончательную, финальную стадию погружения в свою новую жизнь автомеханика в бегах, ему позвонил Питер, словно учуял мысленный тоскливый вой своего состайника, и будничным голосом, никак не объясняя вообще, каким образом он узнал этот номер дерековой мексиканской симки, на прекрасном испанском предложил своему племяннику не страдать херней, таскаясь по притонам, какими считал почти все их арендованные квартиры в различных городах третьего мира, а воспользоваться долей семейного капитала, которая хранится в закрытом банке Швейцарии. Никаких имен, никаких чеков, только наличные. И их как раз хватило, чтобы купить этот прекрасный мини-дворец в тихой южноамериканской провинции, скрытый от остальной цивилизации. Остаток средств пошел на обычные бытовые нужды: Дерек посчитал, что был механиком достаточно, чтобы позволить себе этот ленивый сибаритский отпуск. Он рассчитывал тунеядствовать примерно год. Тогда бы как раз закончились деньги, может быть тогда же папа Джон оттаял бы, забрав из полиции заявление, и был бы рад вернуть домой не только сына, но и Дерека. Их вместе.

Новый дом был прекрасен. Но Дерек даже сейчас, когда прожили они в нем достаточно долго, не торопился с обустройством остальных, пустующих комнат. Они так и остались запыленными, продуваемыми влажными ветрами с далекой Амазонки. И пусть обжитые ими спальня, гостиная и огромный мраморный холл были роскошно, хоть и лаконично обставлены заказанной Дереком мебелью, а окна задрапированы легчайшими невесомыми шелками вместо банальных занавесок, кровать оборудована безумно дорогущей москитной сеткой, которая ни пропускала сквозь себя ни одного москита, сохраняя кожу нежного Кая нетронутой, Дерек всегда знал – прекрасная вилла их всего лишь времянка, которая не станет настоящим домом ни при каких обстоятельствах.

Обживаться окончательно Дерек не спешил. Дело было совсем не в финансах, тающих, как снег в июне. Он просто не терял надежды вернуться. Хотел бы стать снова нормальным. Правильным. Законопослушным. Тем самым примерным оборотнем, которому доверял Стилински-старший. И которому доверил своего сына. Совершеннолетие которого почему-то не наступало и не наступало, словно мальчишка застыл в этой прекрасной, роковой поре чуть повзрослевшей лолиты навечно. Дерек не мог ждать три года. И даже год уже казался ему пожизненной ссылкой. Ему нужно было домой – туда, где даже стены лечат. Где был крохотный шанс повернуть течение рецидивирующей болезни вспять. Он не думал, конечно, что личное участие предавшего его Дитона помогло бы лучше, и все же исподволь уверовал в волшебство родных стен, пусть даже если это были бы стены “Кипарисов”, той самой психушки, куда он так не хотел отдавать Стайлза. Которого увез, чтобы не потерять, и все же потерял.

В дни особенного своего отчаяния Дерек мог думать даже о таких вещах, как гипноз, или же выискивать в сети методы альтернативной медицины, стараясь не вспоминать, как месяц назад, когда он выбрался за чем-то необходимым в районный центр – обросший бородой для пущей конспирации, в его ладонь чуть ли не силой впихнули ветхую промасленную бумажку с написанным от руки телефоном.

“Шаман Алонсо, избавление от душевных мук” было написано на импровизированной визитке, и дома Дерек очень долго отмывал в уборной запачканные шаманским волшебством руки, которое воняло копченой рыбой, нищетой и откровенным вымогательством.

Поэтому отчаиваться Дерек себе запретил. Как и альтернативную медицину. Не говоря уже о шаманской инквизиции в лице неизвестного ему Алонсо.

Дистанционная терапия оказалась не так уж плоха: она тоже помогала. Дерек хотя бы знал, какими таблетками пичкать Кая, потому что делать хоть что-то являлось для него жизненно важным сейчас. Необходимостью, чтобы уничтожить ощущения полного бессилия и заменить бездействие свое хоть чем-то, призрачным плацебо, что ли.

... – Когда у нас сеанс связи? Сегодня? – вытирая губы полотенцем, спросил его Кай, минутой ранее вытащенный сильной рукой оборотня из бассейна.

Дерек расслабленно натягивал на себя выцветшие пляжные шорты, поправляя в них вяло болтающийся, выдоенный ртом мальчишки член.

– Сегодня, – подтвердил и привычно засмотрелся – Кай, наоборот, раздевался: стянул с себя промокшие от липкой спермы плавки, небрежно отшвырнул их в угол к корзине для грязного белья и голым, белым, тоненьким прошествовал к открытому душу, смывать с себя остатки хлорки и семени.

Через минуту из-за матовой, но ничего впрочем не скрывающей перегородки донеслось уже не такое бодрое, а скорее обиженное:

– Тогда скажи своему фашисту, чтобы поменял мне таблетки. Меня от них тошнит.

Дерек кивнул белой стене, поморщившись.

– И еще они не помогают, – сказал про себя тихо.

Он хорошо помнил тот день, когда эхо прошлого, эхо оставленного ими большого мира ворвалось в их уединенную обитель и вся эта разномастная фармакология вернулась на свое законное место. Как раз в тот момент, когда он смог снова общаться с большой землей, до этих пор оповещавшей их о своем существовании редкими звонками Питера. Старший Хейл всегда звонил с разных номеров и в разное время, с каких-то закрытых каналов, и Дерек удивлялся, что их разговоры не были ограниченны по времени. Питер смеялся – это в детективах про шпионов звонок можно отследить за несколько минут, которых всегда определённое количество. Сейчас технологии таковы, что как отследить, так и спрятать что-то очень легко. Надо лишь знать – как.

Тогда же, устав от своих личных неурядиц, Дерек кратко обмолвился о них странно заботливому дяде, выдав себя мрачным молчанием на вопрос о состоянии мальчишки. И в тот же день после звонка старшего Хейла, буквально через два часа телефон зазвонил снова: так Дерек услышал голос того, кого слышать он не особо хотел.

Дитон, вживую наконец-то услышав Дерека, был не очень-то удивлен, скорее впечатлен техническими возможностями родственника Хейла. Их разговор кончился минутой позже, когда разъяренный оборотень, не выдержав и пары вопросов о Стайлзе, швырнул телефон о стену, тут же обратившись в рычащее чудовище. Кай еле успокоил его, не допустив полной трансформации в альфа-форму, которой, впрочем, ничуть не боялся.

Через неделю Дерек позвонил Дитону уже сам, наученный хитростям оставаться невидимкой. Он благосклонно позволил врачу задавать вопросы, отвечал на них, желая в душе, чтобы тот начал догадываться уже сам, что к чему и как все плохо, ужасно просто, и срочно, срочно нужна помощь – любая, чтобы попробовать вернуться на орбиту их прежних жизней, заставив биться снова выжженные любовной лихорадкой сердца.

Дитон удовольствие поболтать с известным похитителем малолетних психов старался растянуть. То ли профессионально любопытствовал, то ли максимально длительного разговора требовали федералы, наверняка сидящие на линии.

– Как я понимаю, ты не скажешь мне о вашем местонахождении, – не боясь нового срыва Хейла, произнес он. – Джон, знаешь, волнуется очень. Он все-таки отец мальчишки.

– Мальчишка звонил ему.

– Ага. Два с половиной месяца назад. Потом вы пропали, – Дитон говорил эти бьющие наотмашь слова спокойно и ровно, будто бы Дерек и сам не понимал, каково это – не получать от единственного сына вестей так долго.

Но все же, когда они нашли способ, да, месяцы назад, безопасно для них связаться с Джоном, Стайлз сразу же сделал это, своим звонком доказав отцу, что он не заложник; что жив, в конце концов. И что не вернется, пока Дерек в розыске.

Даже этот минутный разговор обошелся им очень дорого. Пришлось спешно сниматься с места, как только стало понятно, что их вычислили – тогда еще Дерек не умел маскировать звонки. Они петляли по незнакомому городку, снова удирая от полиции, и около двух недель искали новое убежище, не доверяя никому. Конечно, они пропали, как заметил Дитон.

Больше моментов для связи у них не было – Дерек был озабочен заработками, вечной сменой квартир, запутыванием следов, так сказать. И еще тем, что происходило между ними.

– Теперь ты можешь сказать ему, что я звонил, – кисло улыбнулся Дерек в трубку, отвечая на упрек. – И что у Стайлза все в порядке.

– Ну, ты же понимаешь, Дерек, – вкрадчиво начал Дитон, – такая информация должна исходить прежде всего от самого заложника.

– Стайлз не...

– Не заложник? Его всё еще считают таковым, – перебил его Дитон.

– Те самые люди в черных костюмах, которые сейчас слушают наш разговор?

– И они в том числе, – сразу же признался Дитон. – Но главное – Джон. Джон не должен так страдать.

Дерек промолчал. Говорить хоть что-то на тему отцовской любви казалось бессмысленным – они оба, и он, и Стилински-старший, оказались сейчас в патовой ситуации: Джон не собирался прощать побега им двоим, и оттого Дерек не мог вернуться, банально не желая попасть в тюрьму, как главный виновник затеянной авантюры.

– Если бы он смог пересмотреть взгляд на всю эту историю... – начал он.

– Он поступил бы точно так же, – продолжил за него Дитон. – Как и ты, Дерек. В любом случае, ничего уже не исправить. Так что ты все-таки хотел? Что-то случилось? У Стайлза усиление приступов?

– Сначала скажи ребятам на линии, что звонок они не отследят, – начал Хейл. – И слушать нытье оборотня-гея им будет неинтересно.

– Может, тогда дашь нам послушать звонкий голос твоего заложника? – снова завел ту же песню врач, будто специально заставляя Дерека злиться.

И он злился. Было на что. Например на то, что дать послушать голос Стайлза он никому не мог вот уже пару месяцев. Он сам его не слышал. Он все бы отдал, чтобы вернуть знакомые интонации в похожем голосе и боялся этого. Увидеть серьезные глаза, которые почти забыл и снова разглядеть в них упрек, сожаление, обиду...

– Стайлз не хочет разговаривать с тобой, – сказал он откровенную ложь, не смея произнести того же в отношении Джона. И тут же переводя разговор на другое. – Мне нужно узнать название лекарств.

– Что, все так плохо? – даже не удивился Дитон. – Давай-ка, привози мальчишку домой.

– Тех самых таблеток, чтобы унять его гиперактивность и заставить нормально спать, – будто не слыша сладких увещеваний, ровно продолжал Дерек. – Еще новых, голубых, с насечкой посередине, которые принимал Стайлз в последние время, и я, к сожалению, не запомнил ни назначения, ни названия. И посоветуй нормальное снотворное, чтобы утром от него не трещала голова.

– Это для тебя, я полагаю? – почти что иронично спрашивал Дитон и покорно надиктовывал весь список принимаемых в последнее время Стайлзом таблеток.

Объяснял схему приема, даже не интересуясь, чего вдруг противник всяческой химии Дерек Хейл вдруг стал таким любителем попичкать своего любовника отборной фармацевтикой. Впрочем, о причинах Дерек проговорился сам.

– Какие-нибудь новинки выходили за это время? Что-то... новое, не опробованное им? – поинтересовался он скучным голосом, выдавая себя с головой.

– Какого плана? – специально не замечая непривычный интерес Дерека, спросил Дитон. – Седативные? Барбитураты? Амфетаминовая группа? Что?

То, что раскачает его сознание в обратную сторону, пытался без слов объяснить Дерек.

Что заставит мальчишку снова привычно двоиться по заведенной схеме.

Что вернет ему Стайлза, которого не видел он уже шестьдесят семь дней.

– Ладно, забудь, – оборвал он врача. – Я буду пробовать старые препараты.

Он, даже не прощаясь, дал отбой, зная, что невежливость эту ему простят, да и дела у Дитона теперь есть поважнее – отчитаться перед федералами, позвонить Джону... Задуматься над тем, что же случилось с его невезучим пациентом.

Когда на следующий день Дерек привез пакет с таблеткам из ближайшей аптеки – половину, конечно, пришлось заказывать не здесь и заплатить много денег, Кай безропотно принял первую дозу. Он принимал их уже два месяца, послушно запихивал в рот целую горсть, запивая водой, и хмурым истуканом сидел на кровати, пуча глаза на застывшего рядом Дерека.

– Чувствуешь что-нибудь? – спрашивал его волк.

– Чувствую, что меня снова тошнит от этих голубеньких, – мрачно вещал Кай и ерзал.

Он вроде как отчаянно хотел, чтобы они принесли результат и помогли, а про себя как-то не думал, интуитивно именно сейчас понимая, что в этом их новом сценарии роптать нельзя. Нельзя капризничать, нужно стараться изо всех сил порадовать своего мужчину. Хотя бы послушанием.

Иной раз, особенно в первые недели, когда стало от таблеток мутить, Кай пробовал обижаться.

– Мне кажется, испытывать на мне фармацевтические приемчики несколько...

“...подло”, – продолжал за него Дерек мысленно, зная, что мальчик его, бывший примерным пациентом все эти недели, не скажет так – побоится.

Поэтому Кай позволял себе другие, попахивающие очередной драмой, слова и фразочки, совершенно точно предшествующие скандалу.

– Я почему-то уверен, – немного театрально произносил он, глядя в потолок их спальни, – ты никогда не использовал на Стайлзе таких методов для того, чтобы поменять нас местами. Мне даже вспоминается, что ты говорил, будто эти таблетки зло. Они вредные.

“Ты никогда не страдал так по мне, – читал между строк проницательный Дерек. – Ты никогда не ждал так меня и никогда не стал бы вредить Стайлзу, чтобы вернуть меня во что бы то ни стало...”

Кай научился прятать, нет, глотать обиды. Дерек же научился эти обиды читать на любом языке.

– Так насколько эти таблетки вредные для меня? – не успокаивался мальчишка, не очень-то понимая, что печень, словно сито пропускающая через себя химию, она у них со Стайлзом одна на двоих.

– Вредные, – без упоминания конкретики отвечал Дерек, пропуская мимо ушей остальное нытьё. – Вредные, если превышать дозу.

И тоже не смотрел на Кая в этот момент, предпочитая рассматривать такой интересный белый потолок.

Доза была превышена уже давно и это не помогало. Не помогало вернуть Стайлза.

Тогда, в день редкого появления Стайлза, а точнее – в последний их раз, а Дерек не знал естественно, что он последний, они просто лежали в этой же спальне – господи, ну, что за жизнь, вечно лежать! – и разговаривали ни о чем. Дерек не смог бы вспомнить темы даже под гипнозом, они не затрагивали сложных рассуждений о жизни, они просто произносили друг другу слова, чтобы не казаться мертвыми друг для друга.

Стайлз тонул в привычной апатии, и даже секс не помогал – ни обычный, ни особенный. Мальчишка будто перегорел, уже не пытаясь спорить со своим парнем насчет сомнительного удовольствия быть с ним в бегах; удовольствия, которое Кай например принял с... удовольствием.

Стайлз смирился с невозможностью расставания и невозможностью возврата к прежней жизни, просто находясь рядом, понимая безвыходность для себя прежде всего в этом. И даже если и планируя смешной побег в никуда от своего волка, который нашел бы его очень быстро хотя бы по запаху, то осознавал – Кай потянет его к Хейлу снова, влюбившись в него, как последняя сучка.

Стайлз знал это тогда, в Калифорнии, знал и сейчас. Просто на данный момент это было определяющим фактором всей его жизни – он не мог смириться, не мог и уйти. Так, жил себе, принимал пищу, читал скучную экономику, на первых порах делая вид, скорее для себя самого, что это все еще ему надо и стоит не расслабляться, потому что когда они вернутся, он продолжит свое обучение.

Дерек видел все это и просто ждал. Дурак был. Не видел, не чуял, не понимал, как все плохо. Думал, время лечит – обиды, разочарования. А оказалось – лишь таблетки. Когда стало уже поздно их принимать, но все-таки надежда осталась. Когда Стайлз в последний их вечер дежурно пожаловался, как же он устал, и сладко, с каким-то тающим в уголках улыбающихся губ чувственным привкусом извращенного удовольствия от своего равнодушия ко всему, заснул в объятиях Дерека с его членом в заботливо увлажненной заднице, даже не кончив.

Это был четверг, девять вечера, шестьдесят семь дней назад. День, кода Дерек видел Стайлза в последний раз.

Больше он не возвращался.

Сначала Дерек долго, мучительно долго насиловал Кая, пытаясь достичь только ему известного состояния анти-нирваны, когда сознание начинало ускользать, закатывались глаза в предоргазменной судороге и начинали подергиваться пальцы, вцепившиеся Дереку в плечи, словно мальчишка хотел бы его остановить. Но Дерек знал, что Каю всегда нравилось, когда грубо, жестко, бесцеремонно. Поэтому не придавал значения робким жалобам, каким-то оправданиям и неуверенным предложениям, которые тихо-тихо пытался Кай говорить в паузах между этими достаточно зверскими сексуальными актами.

Дерек не церемонился, брал его то в альфа-форме, то человеком, трансформируясь в процессе окончательно, играясь своими воплощениями с такой радостью, что забывал в итоге отслеживать реакции партнера; считая свою, выдранную из плеча острым ножом, свободу дополнительным и единственно положительным бонусом ко всем остальным несчастьям, и отказаться от него уже не мог. Тем более, Кай как-то раз неосмотрительно обмолвился, что член оборотня в обличье волка становится куда крупнее и толще, да и узел – горячее, что ли...

Кай любил, когда было много, объемно и плотно в заднице, хотя Дерек уверял его – размеры не изменяются, это иллюзия, а имеет место быть лишь немного более высокая температура тела, когда он обращается, вот и ощущения разнятся, и кажется, будто зад распирает что-то уж совсем ненормально большое.

Нет, нет, убеждал он мальчишку, всего лишь горячее больше обычного.

Но как бы там ни было, активная половая жизнь не помогала – Стайлз прятался где-то там, внутри Кая, обиженный, усталый ребенок, которого увезли от отца.

Тогда Дерек на любовника кричал и требовал достучаться. Помедитировать, впасть в гипнотическое состояние и еще черт знает что, но только, чтобы вернул не желающего пробуждаться другого мальчишку.

Кай обиделся. Он пытался снова сказать, что не властен менять реальности внутри себя, что это правда, и все равно выглядел так, словно был злоумышленником, коварным двойником, пришельцем с другой планеты, вселившимся в тело земного мальчика, и не желающим уступать ему место у руля.

Он выглядел для Дерека так, будто притворялся, что не может.

И Дерек изо всех сил потакал этой версии. Так было легче жить, зная, что вот оно – зло, прямо перед тобой и с ним можно бороться, воевать, уничтожать его, чтобы спасти своё сокровище. Свою прелесть.

Но к концу первого месяца отсутствия Стайлза в их жизни, Дерек привычно амнистировал мальчишку, вспоминая – Кай простой, смешной и недалекий капризуля, в чем-то даже глупый и, как все олигофреничные подростки, сильно подверженный влиянию самых простых, животных инстинктов.

Кай любил секс. Любил Дерека и любил жизнь. Он никого не контролировал.

Поняв это в очередной раз, Дерек перешёл к таблеткам. Сначала пробовал что-то психотропное наугад, понимая, как может обжечься, и просто посадить мальчишке печень. И тот звонок Питера раздался очень кстати, как и помощь в том, чтобы иметь возможность звонить самому. Дитону, например.

Теперь он скармливал Каю химию строго по графику и определенной схеме.

Не помогало.

Дерек продержался около недели, потом удвоил дозу. Кая стало тошнить.

– Может, не надо? – морщась, просил он. – Ну, что ты меня мучаешь?

Дерек молча выковыривал пальцами из серебристого блистера очередную голубенькую смерть. Морщился тоже.

– Надо.

Кай пытался снова.

– Ты же не только меня, ты СЕБЯ мучаешь!

Дерек подходил, протягивал горсть таблеток и следил, чтобы Кай выпил их все. Потом присаживался на краешек кровати рядом, клал голову мальчишки себе на колени и молча гладил по отросшим волосам. Ему хотелось бы объяснить Каю все-все, но слова не шли, или же Дерек просто не знал, как доступно донести до его умишка все те сложные рассуждения об их жизни, о его состоянии и о том, что все это в сумме не дает ему права отступиться и бросить попытки вернуть к жизни Стайлза Стилински, мальчика, который был первым.

Понимаешь, детка, мысленно произносил он, ты мое счастье, мой трофей в этой войне, мое сокровище и главная драгоценность, которую я, поверь, никому не отдам. И я люблю тебя. Полюбил давно и безнадежно. Зная одну очень важную вещь – тебя мне подарил Стайлз. Не было бы его, не появился бы ты. Мой мальчик. Моя прелесть.

Мы просто обязаны спасти его, вытащить обратно на свет и заставить жить.

Кай, конечно, ни хрена бы не понял.

И Дерек не хотел объяснять, потому что где-то там, в глубине своего сердца, он своим достаточно изощренным умом понимал и, проводя параллели, мысля сложными аналогиями, абстрагируясь от своей жизни – неправильной, по мнению большинства, гомосексуальной – представлял некую женщину, безумно им любимую когда-то, на излете любви зачавшую от него ребенка, желанного настолько, что не важно было – каким он родится и будет ли красив, умен или здоров.