Текст книги "Моя прелесть (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

– Ты сказал – меня выкрали из вашей клетки, – задумчиво сказал Стайлз.

Дерек кивнул, уже зная, как скоро логика его сообразительного сумасшедшего дойдет до главного их фетиша, превращая похищение и последующее спасение жертвы в какой-то извращенный перфоманс.

– Ты же голым его там держишь? – прозвучал стыдливый, но ожидаемый вопрос, и Дерек стиснул пальцы, отчаянно гася трансформацию, что так не вовремя стала зарождаться в теле, свободном от чипа.

Весь разговор их летел к черту. Надо было прекращать.

– Стайлз. Это был не ты. Не тебя видел отец голым. В этих украшениях. Не ты должен стыдиться...

– Вот как? – полыхнуло злым взглядом. – Ты что, совсем рехнулся, Дер? О чем ты вообще говоришь? Не мне стыдиться! Не я! Ты понимаешь, что это всегда буду я? Только я?

Дерек не понимал.

– Не понимаю, – произнес он в отупении, уже смиряясь с полной невозможностью повернуть вспять свои чувства, мысли, свое мировосприятие их маленькой вселенной, в которой один мальчик полностью – физически и психологически – был разделен в его сознании на две разные и, главное, равные половинки.

– Почему? – задал он пораженному Стайлзу только один вопрос.

– Потому что Кая не существует, – ответил ему тот просто. – Юридически – нет. В истории останусь только я. Голый и увешанный драгоценностями с головы до ног, как королевская шлюха...

– Ладно, всё! – не выдержал Дерек. Правда была болезненной и била под дых. – Зачем вообще мы это обсуждаем? Зачем это тебе сейчас?

Он, уже перестав считать себя героем, жаждал быть наказанным за грубое насильственное бегство в Мексику, а вовсе не за то, что потакал второй, темной половине Стайлза в его желаниях, о которых узнал остальной мир.

Плевать, конечно. Плевать на мир.

Не плевать на тот ужасный, обреченный взгляд Джона Стилински. Который тоже теперь обо всем узнал.

– Что сказал папа? Когда увидел? – смело спросил Стайлз, а вот Дерек не имел смелости сказать ему о том, что Джон самоотверженно промолчал, одновременно понимая, кого именно он разглядел за оболочкой своего сына.

Хотел сказать еще, что Кай, умница мальчишка, даже не пикнул, когда он спасал его.

Когда допрашивали детективы.

Когда хотели оторвать его от груди волка, а он – все еще испуганный и слабый – вцепился в него, как в самого родного, оттолкнув отца.

Когда покорно вернулся с Хейлом в их поднебесный дом.

Когда наутро пришлось ему, сонному, наблюдать кровавую драку, в которой Дерек отвоевывал его для себя.

Когда удирали они от полиции, когда Дерека зацепило аконитом, и он заставил свою нежную принцессу с разорванным соском зажимать ему плечо рукой, пока петлял по узким улочкам пограничного городка, наугад поворачивая и приближаясь к спасительной границе.

Кай не задал ни одного вопроса. Кай не копал и не лез, надоедая. Он был дурачком, да. Таким восторженным и немного глуповатым. Но он не заставлял Дерека мучиться виной за содеянное. Он верил ему.

Стайлз внимательно вглядывался в лицо волка, будто видел все его мысли.

– Почему ты так бесишься от моих вопросов? Мы обсуждаем это, чтобы я мог понять твои действия, Дерек, – спокойно сказал он. – Это логично, не находишь? Понимать ситуацию? Проявлять любопытство? Похоже, что тот, другой, не так уж тебе этим досаждал, и ты почему-то принимаешь его поведение за норму. Но это не так. Он ненормален. Он сумасшедший извращенец, который заставил тебя и меня...

Стайлз, растеряв слова, нервно потер почти заживший и зудящий от этого сосок пальцами, вдруг уронив голову; вдруг, представив своего растерянного отца, став беспомощным и жалким. А Дерек, хоть и пытался, но все не находил в себе необходимую на данный момент жалость, со злостью – на Стайлза, на себя – осознавая, какой мальчик из представленных двоих в их ситуации предпочтительнее.

И этот практичный интуитивный выбор ошарашивал своей жестокостью. Потому что это был Кай. С Каем было легче. Удобнее.

– Ты же ничего ему не объяснил, так? – вскрывал Стайлз безжалостную правду. – Он и не требовал, наверно. Просто купился на красочные обещания чего-то захватывающего. Поэтому ты не стал меня возвращать перед тем, как бежать куда-то?

Умница, детка. Как быстро же ты раскусил весь этот провальный план!

– Послушай, Стайлз, – повернулся к нему всем корпусом Дерек, приняв почти угрожающую позу. – Была жуткая суматоха. Повсюду сновали журналисты. Тебя обследовали медики, меня допрашивали. Джон собирался передать тебя на руки психиатрам.

– И я его понимаю! – с издевкой намекая на свой экстравагантный вид, процедил Стайлз.

Дерек оборвал его.

– Перестань, – сказал резко. – Дитон прекрасно понял, что это не ты. Джон... тоже. Поэтому можешь не переживать, что там подумал о тебе твой отец. Который теперь-то считает меня абсолютно во всем виноватым.

– А ты не виноват разве? Дерек? – вскинул голову Стайлз. Злой, гневный, обиженный на это дурацкое стечение обстоятельств, сделавших его какой-то непонятной жертвой. Просто прохожим, который не вовремя шел мимо.

– Я виноват только в том, что боролся за свою карьеру, детка, – с тихой яростью ответил на это Дерек. – Глупо, да? Быть единственным оборотнем в человеческой фирме, носить позорный чип и проебать свое будущее, напоровшись на мстительную нимфоманку!

Ему вдруг стало горько и обидно. Обидно забыть о той гордости за себя, потому что, черт возьми, почему он не имел права ее чувствовать, если добился высокого положения сам?

– Ладно, – кивнул Стайлз. Смышленый, умненький мальчик. – Ладно. Я понимаю, что это просто слепой случай, и ты не мог предугадать ничьих действий. Но ты мог поговорить со мной. Со мной.

Он покачал головой.

– Папа на тебя всех собак спустит, если еще не спустил, – сказал смешную в их случае двусмысленность, не замечая этого. – Ты ему хоть позвонил?

– Позвонил.

– И он, конечно, ничему в твоем рассказе не поверил.

Ну да, кивнул Хейл, к идее романтического побега двоих любовников к солнечным берегам Канкуна Джон отнесся, мягко говоря, с яростью. Особенно когда ему не дали поговорить с якобы добровольно сбежавшим сыном.

– И теперь ты сам в статусе похитителя, – окончательно резюмировал Стайлз. – Прелестно.

– Попробую объяснить... – Дерек покосился на свое зажившее плечо, где когда-то был чип. – Дитон обманул меня. Он не собирался давать нам время, когда, уговорив Джона, отпускал тебя со мной. Он просто перенес локацию нового скандала в другое, не такое людное место. Он не доверял мне. Санитары приехали забрать тебя в наш дом рано утром: Дитон не хотел шумихи. Он хотел Кая, понимаешь? Поэтому я решил бежать, зная, что тебя, увезенного в “Кипарисы”, уже больше не выпустят из клиники. Не ко мне. Дитон не даст. Джон запретит видеться. Тебя нашпигуют химией снова. Так сильно, что к твоему совершеннолетию... всё пройдёт. Ничего не останется. Нас не останется.

Дерек хотел сказать о своей правде во всём этом ужасе. О том, как он устал. Ждать, да. И надеяться.

– Еще я думал, что убегать – ехать в машине на скорости в сто миль, например – тебе будет тяжело... Просто тяжело физически, – обреченно прошептал Дерек, не говоря всей основной правды, что просилась на язык. О том, что исключительно жалость двигала им, когда он радовался, что именно на плечи Кая легли и похищение, и плен, и последующий побег в никуда с полицией на хвосте.

– Ты ебанулся, Дерек, – тихо произнес Стайлз. – Ты просто ебанулся. Что с тобой произошло? Я будто тебя не знаю! Ты же так держался за кресло вице-президента?! Ты строчил каждый вечер финансовые отчеты. Ты гордился должностью и был доволен жизнью. И я никогда не говорил, что ты не заслуживал этого! И разве ты хотел все это бросать? Только из-за того, чтобы быть вместе? Без условий? Без моего отца и еженедельных визитов в “Кипарисы”?

Какие странные вопросы, еще подумал Дерек, запутавшись в них окончательно. В себе тоже.

– Мне показалось все это неважным тогда, детка, пойми, – медленно и словно неуверенно попытался объяснить он. – Моя карьера. Дом.

– Моя учеба, – продолжил за него Стайлз.

“Да кто позволил бы тебе доучиться!”, – так и хотелось заорать Дереку. – “Твоя учеба тоже была неважна!”

Он вдруг подумал, что так давно воюет с ветряными мельницами, что уже и не помнит, как выглядит образ врага. Его лицо было размыто и неузнаваемо, потому что тот, кого Дерек принимал за агрессора, виновник их со Стайлзом трагедии, давно и прочно уже поселился в его сердце наравне с ним.

Дерек настолько желал мира, что перетянул Кая на их сторону, сделав союзником. Вот только война шла полным ходом. Кто бы еще ему сказал – за что он продолжал воевать...

– Прости, что не подумал про твой колледж, Стайлз, – виновато сказал он мальчишке. – Просто... не знаю...

Пока он искал слова, их произнес Стайлз.

– Просто тебе на тот момент было нечего терять, Дерек, – жестоко сказал он. – Ты же сказал, что там были журналисты? Твоя карьера из-за огласки полетела бы к черту. Ты просто напросто решил все разом оборвать. Нечего сохранять было. И почему обо мне не подумал только... А, да. Меня же там не было! А этот дурачок наверное был адски рад романическому побегу в закат...

Насчет огласки Стайлз был прав – в удачно найденном у помойки чьем-то потерянном телефоне с весьма неплохим интернет-трафиком Дерек выискал калифорнийские криминальные новости. Интересующее его похищение упоминалось кратко и вскользь, но фотографии были красочными. Совет директоров его компании точно бы оценил.

Стайлз же продолжал разматывать этот адский клубок ошибок Дерека с жестокостью садиста.

– Ладно, НАС похитили, ОН молодец, ОН твой герой, ты спас его и НАС не забрали в психушку, когда ОН согласился на этот дурацкий побег, – перечислил Стайлз последовательность косяков Дерека.

Потом замолк ненадолго и кинул взгляд на плечи Дерека. На одном и втором были раны и это объясняло все. Это заставило его практически заорать:

– Но тебя же могли убить, придурок мохнатый!!! Плевать на мой колледж и твою просранную карьеру! Раз тебе на нее тоже стало плевать! Только не понимаю – отчего? Отчего ты так переменился? Ты же... ты же не был таким. Никогда! Откуда в тебе эта романтика дальних дорог? Мы что, удирали, как прирожденные убийцы?

Здесь Стайлз оборвал себя самого, напрягшись всем телом. И Дерек понял его напряженную позу совершенно правильно.

Ответил, опережая вопрос:

– Я никого не убил, если ты об этом.

– Слава богу, – кивнул помертвело Стайлз и снова продолжил: – Но могли убить тебя, глупый ты волчара! Могли убить тебя, и я бы остался один. Вот тогда бы остался один точно!!!

Стайлз закрыл лицо ладонями, и плечи его мелко задрожали. Дерек, чувствуя, как медленно он сам умирает, обновленный и совершенно ненужный таким своему парню, уже все понимал. Его перерождение, свершившееся за время этого недолгого катаклизма, оно прошло мимо Стайлза, явив ему после пробуждения незнакомца Дерека, героя их будущего, в котором места для Стайлза не было, потому что он такого будущего для себя, оказывается, не хотел.

– Ты все испортил, Дерек, как ты не понимаешь? – спрашивал он поникшего волка. – Зачем ты меня увез? От отца? От налаженной жизни? Кто бы тебе хоть слово сказал о похищении? Ты же, в конце концов, не виноват!

– Виноват, – покаялся Дерек. – Я, понимаешь, не досмотрел. Я допустил это похищение! Тебя бы отобрали у меня и увезли в клинику.

– Не говори обо мне, как о вещи! – выкрикнул Стайлз снова. – Как можно меня отобрать?

– Твой отец... – начал Дерек, – он обещал, что мы никогда больше не увидимся, что он меня и близко к тебе не подпустит. Что тебе будет лучше в психушке.

– Я и так недавно там был, не помнишь? – тихо спросил Стайлз. – Ты сам меня туда отвез. Тогда, благодаря тебе, я вернулся домой. Да и сейчас никто бы меня там не запер.

– Но твой отец мог решить сделать это за тебя. Ты же несовершеннолетний, детка, – напомнил Дерек и вдруг представил такого злого жестокого Джона, которым он представал перед ним в его фантазиях.

Вот только к Стайлзу враждебный образ отца-тирана был никак не применим. Он обожал своего сына, он никогда бы...

– Отец никогда бы не стал вредить мне, запрещая что-то, – эхом ответил Стайлз, – и поверь, я осознаю альтернативу, которой ты меня лишил.

– Ты это о том, что очнуться в больничной палате с зарешеченными окнами для тебя было бы предпочтительнее? – со злой иронией поинтересовался Дерек и тут же понял – в первую очередь это было бы привычнее для всех них. Они знали бы, как с этим справляться.

Но суть, оказывается, была в другом.

Стайлз рассудительно начал перечислять:

– Если бы я очнулся в клинике, тебе не пришлось бы так долго объяснять мне ситуацию. “Кипарисы” для меня – обыденность. Я там с двенадцати лет по коридорам бегаю. Чего не скажешь о Мексике. Да я даже в другом штате не был никогда!

Он горько рассмеялся и покачал головой.

– Больница – это не страшно. Если бы я не захотел с тобой расставаться, нас бы не разлучили, как ты не понимаешь! Мое несовершеннолетие – еще не повод распоряжаться мной, как вещью. Оно не повод решать за меня и увозить, не спрашивая, в далекие дали, к лучшей жизни, совсем сбросив меня со счетов. Забыв, что я есть, я существую, как боевая единица в нашем альянсе, и я... тоже люблю тебя и готов за нас сражаться.

Стайлз незаметно сморгнул крупную слезу, повисшую на его длинных ресницах, уже зная, что Дерек все равно почует её, так предательски сильно слезы любимого могут пахнуть морем, солью, печалью.

– Я был готов, Дерек, слышишь меня? – тихо, но гневно произнес Стайлз. – Точно так же, как и ты сейчас, я был готов выгрызать своё счастье несуществующими клыками! Но ты не позволил мне. Ты стёр меня из истории. Вычеркнул. Пожалел.

Дерек прикусил губу, почти со всем соглашаясь. Прежде всего с тем, что любовь и жалость как-то не очень совместимы.

– Мне жаль, Дерек, – продолжил Стайлз тем временем горько, – жаль.

И стало понятно – чего. Так чувствуешь только родное сердце. Дерек понял, о чем так и не сказал ему Стайлз.

Невысказанная правда была в том, что он потерял всякую надежду дожить до стайлзовых двадцати одного. Наверно, это и было самое страшное для Стилински – понять, что в тебя не верят, что ты не внушаешь никаких надежд и не радуешь перспективами. Что никаких планов строить уже не придется, и следует жить одним днем, бросив все – работу, карьеру, учебу, друзей, семью и лишив медленно угасающего душевнобольного права голоса.

Стайлз вздохнул, осознавая, что теперь дороги назад нет. Что возвращаться уже не придется.

И Дерек со страхом подумал, что если сейчас тот решит позвонить отцу, сказать, что с ним все хорошо, то он позволит ему это.

Звонок отследят и через минут сорок к мотелю, завывая сиренами, подъедут машин пять-шесть. Его скрутят, усадят в бронированный фургон и увезут допрашивать. Снова вошьют в плечо чип, и больше он Стайлза не увидит.

– Больно было? – дотронулся вдруг тонким пальцем Стайлз до его левого плеча, сразу же определив – куда попали пули, а куда – кухонный нож, которым Дерек выковыривал свою позорную электронную метку.

– Не очень. Почти нет, – ответил ему Дерек и, почуяв тепло, сквозящее со стороны любовника, смотря на непонятно отчего оттаявшего Стайлза, немного придвинулся к нему, греясь в этих скупых лучах еле намечающейся улыбки своей пары.

– Нам понадобятся новые документы, Дерек, – серьезно сказал он, на минуту став похожим на Кая, на озорного глупого мальчишку, которому нравилось исключительно все, чем они в последнюю неделю занимались – все приключения, которые случились с ним, проживающим свою короткую жизнь ранее в полной изоляции.

– К вечеру привезут, – кратко проинформировал его оборотень и даже ощутил некую гордость за то, как оперативно он сработал. Правда, цена была высока, но новые имена того стоили.

Его звали теперь смешно и совершенно по-мексикански – Мигелем. А Стайлза... он не запомнил – как, даже не собираясь называть его как-то иначе, кроме как “Стайлз”.

Когда они молча засыпали, уставшие еще больше, чем от погони, Стайлз безжизненно проговорил в темноту, не оборачиваясь к лежащему рядом Дереку:

– Мне кажется, теперь я тебя немного ненавижу.

– Знаю, – откликнулся Дерек и стиснул челюсти, чтобы не дать вылезти клыкам. И упрямо ответил, романтический герой, – но так по крайней мере мы теперь будем вместе. Если конечно, ты не вздумаешь сдать меня федералам. Тебе решать.

– Спасибо, – мрачно изрек Стайлз и запахнулся в одеяло, игнорируя сорокаградусную жару. – Теперь мне дано право выбора. Просто прелестно.

Дерек замер на своей половине кровати, вдруг первый раз за все время, проведенное здесь, на знойном юге, ощутив тот же холод, что чувствовал сейчас, наверно, и вычеркнутый из настоящего его мальчишка.

Стайлз выбрал самый действенный у влюбленных способ мести и долго-долго, пока добирались они окольными путями, пустынными непопулярными трассами до затерянной в джунглях Амазонки южноамериканской страны, не подпускал Дерека к себе. Исключал всякий физический контакт, зная, конечно, что напряжение последних дней, пусть и пережитое не им – Каем, оно, как в зеркале отражаясь в сознании, будет давить на него и вынудит в конце концов лечь под оборотня, чтобы в криках, в злых поцелуях, в немного болезненных агрессивных ласках, которыми будут они обмениваться, трансформироваться из бури в мертвый штиль.

Дерек смиренно ждал, когда Стайлз оттает, даст прикоснуться к себе и не только затем, чтобы снять сексуальное напряжение. Просто даст понять, что больше не сердится.

Только вот, пережив свое перерождение и пытаясь сопоставлять, Хейл понимал, что сопоставляется у него не в пользу сердитого его парня. Он бросил всё – всё! – ради того, чтобы быть рядом. И маленький нюанс, что он не имел времени спросить об этом у Стайлза, а это было действительно так – тот сумасшедший трехдневный экшн не оставил ему простора для действия, надо было решать и делать это быстро, этот нюанс был малозначителен в общем нагромождении событий, да половина из которых можно было бы идентифицировать, как подвиг во имя любви!

Стайлз оказался на удивление... нормальным, совсем не мечтая о таком повороте в своей жизни. Он говорил об этом прямо и не смущаясь. Ему не стыдно было показаться банальным и даже приземленным этому новому Дереку Хейлу, разыскиваемому во всех штатах за совершенный киднеппинг, и вовсе об этом не сожалеющем. Стайлзу не хотелось никаких приключений, а Дерек, понимая это, так и хотел заорать ему прямо в лицо – ты сумасшедший, детка!!! Ты псих, которому должно быть безразлично всё происходящее в твоей жизни, потому что то, что происходило в ней до этого – до побега – и так уже тянуло на небольшой триллер или даже ужастик с элементами извращенного порно. Зачем теперь-то бояться того, что мы в бегах? Это крохотная деталька в море ужаса, в котором мы жили. В котором мы продолжаем жить, потому что ты болен и болен необратимо!

И когда Дерек немного мягче, иносказательнее выразил эти свои мысли, отчаявшись договориться с упрямцем, который не желал договариваться, Стайлз удивил его. Он снова заставил своего волка лечь у своих ног и завыть от отчаяния.

– ...разве ты этой жизни хотел, пусть даже и со мной? Дерек, очнись, мы не в фильме! Мы проживаем наши жизни, и ты только что свою проебал! Да, это дурацкое не нужное теперь тебе кресло вице-президента; эти встречи на высшем уровне и уважительное, хоть немного и удивленное внимание людей, не ожидающих увидеть на таком высоком посту оборотня. За это надо было бороться, даже если вся эта история подмочила твою репутацию! Ты добивался этого годами и не говори, что ради этого предал семью. ДО МЕНЯ ты прекрасно с ними общался. ДО МЕНЯ ты контролировал свою жизнь. Не говори, что это не важно, потому что ДО МЕНЯ тебя все устраивало, это потом уже произошло то, что произошло. А я, видит бог, не хотел этого. Мне нужно было, чтобы ты был счастлив. Всего-то. Но посмотри на себя – ты выглядишь сейчас, как преступник. Меня вчера остановили на улице и... В общем, спросили, как можно встретиться с тобой. Насчет меня. Моих... услуг. Понимаешь? Мне даже страшно не стало, так было смешно. Я чуть не сказал им, что я – не проститутка, а ты – не мой сутенер. Ты – уважаемый бизнесмен у себя на родине. Ты даже умеешь составлять финансовые отчеты. И что, если бы не я, ты оставался бы добропорядочным гражданином до сих пор.

Стайлз передохнул, устав от длительной своей речи, и закончил грустным:

– В общем, здесь ты не будешь счастлив. Со мной или без. С НИМ или без. И ты не можешь отрицать, что растерян. Потому что быть сутенером, милый, это не твоё. Но уж прости, выглядишь ты на данный момент именно так.

– И что же мне делать? – покачал головой Дерек, уже не боясь показаться растерянным. – Назад пути нет.

– Тебе, – жестко сказал Стайлз. – Тебе нет.

– Вот как, – протянул Хейл, понимая, как затягивает его воронка всех тех чувств, которые душились им на протяжении этих двух лет. Чувств, недостойных благородного честного человека. Да и волка недостойных тоже, потому что волку, как дикой, но все же собаке, частенько приписывают долю несуществующей преданности, кивая на то, что в животном мире благородства найти порой намного проще, чем в людской равнодушной толпе.

Простой психологический феномен, играющий с Дереком сейчас плохую шутку, даже понятый им, так много перечитавшим соответствующую литературу, не мог остановить ни гнева, ни сожаления. Когда ты борешься, выкладываешься, душу продаешь за спасение человека, расценивая свою жертву как некий стопроцентный гарант положительного исхода, ты ожидаешь этого самого спасения с уверенностью идиота, а тот, кого спасают, он все равно умирает, потому что так случается. Так бывает. Люди уходят, не важно – физически или же нет.

Сейчас Дерек не видел перед собой того Стайлза, которого повстречал два года назад – чуть неуверенного в себе мальчишку-девственника, тщетно скрывающего от взрослого любовника-оборотня свой диагноз. Он стал другим, не потому что окреп, возмужал и набрался уверенности, почувствовав право диктовать условия. Он, так волшебно сильно влюбленный в своего страшного злого пса, теперь мог так же запросто Дерека разлюбить. А когда не любишь – не боишься потерь, потому что терять нечего.

– Ты хочешь вернуться домой? – спросил его Дерек размыто, боясь задавать еще более откровенные вопросы.

Стайлз посмотрел на него, как на дурака.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив, – повторил он Хейлу, словно слабоумному. – Если вернёмся, тебя посадят, а быть в тюрьме – вряд ли твоя мечта.

Стайлз вгляделся в Дерека внимательнее и озвучил новую версию, логичное продолжение всего их гадкого разговора:

– Прости, я не понял тебя, наверно... Ты намекал, что в Калифорнию вернусь я один? Что захочу этого? Вернуться без тебя, только для того, чтобы вернуться?

Стайлз даже мило покраснел, так очевидно неловко ему было, предположить в первую очередь, что несчастный влюбленный Дерек без разговоров последует за ним. Даже туда, где его ждет арест и камера.

– Я дурак, да? – рассмеялся Стилински, взъерошив отросшие волосы. – Я дебил просто. А ты... Ты прав, Дерек. Если я был в отключке так долго, тебе наверно было просто лень, да и некогда в той кутерьме, что приключилась из-за каких-то твоих бумажек, возвращать меня. Объяснять что-то. Уговаривать. У тебя был идеальный напарник для такого приключения. Такой же одиночка, как ты. Такой же... волчонок, с которым намного проще.

Стайлз шумно сглотнул, посмотрев исподлобья на оборотня. Так смешно и уже бесполезно пытаясь доказать, что он – простой человек, который, даже будучи сумасшедшим, хочет иметь свободу воли и право выбора.

– Так значит... – выговорил Дерек тихо и убито, – значит всё?

Стайлз молча смотрел. Глаза сверкали двумя темными агатами, под ними залегли черные тени, делая лицо взрослым и изможденным.

“Раз, два, три... семь, восемь”, – подсчитал Дерек дни, проведенные наедине со Стайлзом после его пробуждения.

Дни, лишенные секса. Лишенные прикосновений и ласк.

Понял, что время на исходе, что все симптомы психологического угасания налицо, и этот разговор – последняя капля. Он может кончиться очень плохо; Стайлз плохо контролирует себя, свою речь и... может сказать что-то очень неправильное. Окончательное.

Ему сразу же захотелось взять скотч и заклеить мальчишке рот. Посадить его перед собой на стул, привязав к нему, и пытать – долго-долго – простыми уговорами, лишая сна, воды и пищи. Пока Стайлз не кивнет – устало и равнодушно, хотя бы так соглашаясь на мир между ними.

Не важно, насколько хорошо Стилински владел сейчас ситуацией, как контролировал себя, он так ничего Дереку и не ответил. Только вечером, когда пришло время ложиться спать, показался в дверях спальни, куда Дерек не заходил все восемь дней, ночуя в гостиной. Под внимательным взглядом своего парня спокойно и уверенно стянул с себя белые простые трусы, оставшись обнаженным полностью.

Член его был вялым, теряющимся в полностью заросшем черными волосками паху, и Дерек невольно засмотрелся, зная, что смотрит голодными глазами. Стайлз тем временем вздохнул с обреченностью человека, который знает, на что идет и почему, и доказывая этим печальным вздохом, что ему вряд ли это нравится.

Сказал в напряженной тишине, повисшей в комнате подобно густому туману:

– Я смазал себя и максимально растянул. Чтобы ты... ну, не церемонился. Потому что я хочу, чтобы ЭТО произошло быстро.

Он снова вздохнул и уже откровенно горько произнес в заключение:

– Я очень устал, Дерек. Я никуда уже не хочу возвращаться. Над только будет позвонить как-то папе.

Это означало, что, вероятно, они остаются вместе. Дереку хватило ума не вставать в позу героя, отказываясь от секса, по-взрослому думая, что секс ничего на самом деле не решит. Дерек знал, что в их случае, это не так. Секс решит многое, и в первую очередь создаст баланс между силами двух противостоящих сторон, которые вроде бы и не противостоят между собой больше, но, как показала практика, сейчас все они вернулись в начало, потому что это было наиболее естественно для всех них – опасно балансировать на самом краю пропасти.

Пока он проверял растянутость своего любовника пальцами, не поверив ему на слово – мягко и ласково проворачивая тремя в податливой, хлюпающей дырке, все думал, что вообще-то нужно рассказать свой план, поставить в известность, ввести в курс дела и объяснить, куда они в конце концов едут, бегут и где будет их новый дом. Но вдруг понял, что он еще и сам толком не знает. Решения сменялись в голове с одного на другое и, будучи инициатором побега, Дерек сейчас понимал, что непозволительно растерян еще больше, чем его мальчик. Что растерянность постепенно и верно сменяется полной потерянностью, и он чувствует себя откровенно слепым, бегущим в никуда с любовником-тенью, таща за собой в кандалах неизбежности настоящего своего парня, который, оказывается, никогда не мечтал о такой жизни. И не желал её прежде всего для него, для Дерека Хейла.

Все же он попытался, перед тем, как толкнуться влажной головкой в текущее отверстие любовника, в трех словах обрисовать план.

– Мы не о том говорили все это время, детка, – задыхаясь от ощущения горячего тела в своих руках, произнес Хейл.– Я хочу, чтобы ты был в курсе и знал, куда я запланировал уехать...

– Мне не важно, – оборвал его Стайлз, замерев. – Ты разве не понял, Дерек? Это теперь не имеет значения. Никакого. Так что не надо теперь мне рассказывать, куда мы бежим. Мне все равно.

Дерек вздохнул, удивляясь, как он еще не потерял эрекции с таким стрессом и плавно вставил, на секунду удовлетворяясь томным стоном своей пары. Даже не предполагая, что решение его парня остаться с ним, оно двусмысленно и очень противоречиво. Извращено волшебством сумасшедшего мальчика Стайлза, который, держа слово, мог быть рядом, и одновременно – бесконечно далеко, говоря тем самым, насколько сильно своей любовью нарушил течение всей его жизни оборотень Дерек Хейл.

С Каем они, несмотря на тот их конфликт, несмотря на грубость Дерека и его внезапную черствость, и неправильное понимание его примитивной, как казалось ему, личности, прекрасно ладили. Пришли к этому состоянию как-то незаметно и исподволь, и вот теперь, когда все иллюзии Дереком были пройдены, Хейл частенько припоминал слова Дитона, сказанные о Кае. Слова, к которым он тогда вряд ли прислушался, так неважны они были, сказанные НЕ О ТОМ мальчике. Который нёс в себе, в своей памяти, изолированной от памяти Стайлза, самые страшные его воспоминания. Сдерживал их собой, не давал ощутить по новой горький вкус случившейся трагедии, такой давней, что уже казалась она забытой, если бы не последствия.

Кай помнил потери Стайлза, избавив от тяжкой ноши. Он, словно в той самой известной сказке, нёс того, чья собственная ноша была неподъемной. И Дерек поражался контрасту, который видел сейчас, прозрев. Его похотливый фавненок, ни разу не соизволивший поднять голову к звездам, начисто отрицавший их романтику, как недалекий нимфоман, он оказался сильным и бесстрашным. Жизнеспособным. Тем самым, кого выбирают, потому что он выживет.

Зверь в Дереке рычал одобрительно. А вслед за ним и Дерек, понимающий одно – его пугает сама только мысль о том, чтобы думать о Стайлзе, как о слабом человеческом детеныше, не пережившем страшную, но обыденную катастрофу своего детства. Но он думал так. Он досадовал, делая выводы. Он втайне теперь гордился живучим Каем, который радовался каждому прожитому дню, каждой ночи, каждому прикосновению своего парня, где бы они не находились. После всех скандалов, которые закатывал Дереку Стайлз, вдруг превратившись в капризного мальчишку, которого все не устраивало, и, видит бог, Хейл понимал, как он прав. Но это не отменяло, не стирало из памяти крики и обвинения, и смешные отлучения от тела, когда обиженный на него Стайлз не подпускал к себе, демонстративно брал второе одеяло и отгораживался от Дерека невидимой стеной, заворачиваясь в пуховый кокон. К середине ночи, когда влажная жара вынуждала его выползать из-под жаркого покрывала, он делал это во сне. Сопел рядом, лежа вспотевшим и смешным; пах чем-то родным, забытым, не растеряв прилипчивых ароматических молекул, вывезенных из вечно цветущей Калифорнии. Хотя то же самое тело, только с иной начинкой, было уже давно пропитано остротой южноамериканских ночей, словно ядом жгучих специй, впитав их сразу же по приезду, не сожалея о брошенном доме, который пах их прошлым. Кай четко и осознанно вписался в мозаику нового места, и даже пах теперь чем-то испанским, синим-синим. Он хранил в себе бомбу, страшный груз не своих воспоминаний, и он мог жить с этим. Стайлз – нет. Это был лишь вопрос выживания. Естественная эволюция, которую можно было прервать, нарушить ее ход, сохранив хрупкие крылья той самой легендарной бабочки неприкосновенными или же жестоко раздавив их только лишь ради одного – чтобы странное существо, похожее на смешного безобидного инопланетянина и никак уже не вписывающееся в существующий ныне мир, выжило вопреки всему.